Но пока я, шлепая туфлями по летнему асфальту, шагал себе, то и дело подкручивая ключик за плечами. Я легко взбежал на первый этаж, зашел в прихожую и почувствовал смутную тревогу. Что-то горело. Что-то визжало. Два существа - одно небольшое, размером с галлюцинацию, а другое - большое, с функциями галлюцинации, прошмыгнули по плинтусу.
Рано или поздно обернувшись, я неизбежно заметил, что по всей квартире, как потравленные китайским мелком гарантийные человечки, валялись мои маленькие времялетчики. На полу, рядом с некоторыми, еще телепались каски. Некоторые, особо бравые в прошлом Константины, еще повизгивали, еще пытались зачем-то одеть противогазы, но все равно уменьшались и скорчивались на полу.
С перекошенным от злобы лицом хоронил я в бывшем бабушкином сундуке моих боевых товарищей. Из-за моей спины нелепо торчал золотой ключик. Если хотите, можете представить себе мое удивление, когда я увидел жадную трещину, раскрывающую свою черную душу на потолке. Да, и квартира была служебной.
В дверь, продолжавшую закрывать своим телом вход в квартиру, постучали два известных киноактера. Я открыл дверь и своими глазами убедился в этом. Они потребовали вернуть в резидентуру форму и навыки посланца Венеры, а получив сверток, потребовали покинуть квартиру.
- Давай, выметайся быстрее,- по-хозяйски проходя в коридор, посоветовал один.- А то жить здесь останешься, чего доброго.
- Чего - доброго?
- Всего доброго,- весело ответил он, и дверь захлопнулась.
Я вышел из подъезда и, уже пройдя пару кварталов, обернулся на горящее здание. Дурной пример заразителен: от него занимались другие. В иномарках и лифтах, на скамейках и в кабинетах мои влиятельные знакомые улыбались - и мне, и пожарам. То один, то другой - кто - ножницами, кто - пассатижами - выдергивали кусочки злобного зеркала из своих добрых сердец, и уже руками отрывали от сердца и души особо грязные кусочки. Они больше не хотели меня знать. Мой париж горел. Четверо мужчин в форме цирковых униформистов пронесли мимо меня на носилках Татьяну Друбич в анабиозе. То тут, то там из окон квартир вылетали и шлепались на асфальт либо любимые когда-то мной девушки, либо забытые мной шмотки. Все вокруг было охвачено пламенем. В дыму и угаре куролесила "Скорая помощь" - это старина Богм, спутав многое, пытался мне помочь.
Сгорело все. На шарообразной гладкой поверхности земли стоял я - без намерений, должности и формы, и где-то рядом, как мучительный пережиток прошлого, стояла несгораемая Светлана Матвеева. С ней нам пришлось расстаться по причинам во-первых, личного, а во-вторых, общечеловеческого характера, но это уже совсем другая история, в которой нет места ни страсти, ни размножению. Женщины сделали свое дело, они могут уходить. На их место придут токарные станки с числовым програмным управлением и шоколадки, едкий дым марихуаны и программы кабельного телевидения. Что касается человечества, то оно может спать спокойно в своих вонючих кроватках.
Теперь на любом воображаемом кладбище, рядом с могилой "К. Уваров, 1968 - 1989", о которой говорилось выше, Вы без труда сможете отыскать могилу с надписью " Любовь К. Уварова к женщинам. 1989 - 1992 ".
Вместо этих двух странных и вычурных существ в нашу жизнь пришло новое чудо в перьях. Это я.
ЭПИЛОГ 1
Книга читается быстро, пишется несколько медленнее, проходит три-четыре года, и событий - не то, что прочитанных, описанных событий - как не бывало. Моя речь - моя, а не какого-нибудь Константина речь - становится всё более бессвязной. События подходят к концу быстрее неповоротливого ( по сравнению лишь с ними ) Константина. "Что делать,- благодушно улыбаясь, говорим мы,- делать-то что?"
Я спиваюсь, я увеличиваю дозы всего, что попадается под руки с лейблом "Стерильно, внутривенно, круглосуточно", меня уже постоянно ловят без билета, уже собственная головная боль адресует к головной боли светящейся луны - нашего естественного, и потому не безобразного спутника. Я уже не захочу написать ничего - тем более, ничего хорошего - так пусть про Костенку, пусть так, пусть это будет единственным прочувствованным порывом кролика: когда его душат, его тупые глаза, как обыкновенно, ничего не выражают и не понимают, и лишь душащий начинает ощущать его. Больше человеку это не удастся: тупая тварь душит себя перед зеркалом:
"Ну хоть сейчас ты что-нибудь чувствуешь, скотина? Неужели тебе не жаль?"...
- Да жаль, конечно...
И пододвинуть зеркало, если упадет, и продолжить.
И шероховатым пятном, если посмотреть с какой-то определенной стороны, особенно выделится эта история ( как государство Лесото - потому, что желтое на сером фоне ЮАР на карте ), Ирина Чеевна Костенко - например в моем зеленом халате, который изодрали две педерастические кошки откормленные, а потом потерялся пояс.
Человек уже не душит себя перед зеркалом, уже страшно жаль кролика, уже прошли годы.
Представьте себе капитана Ahav`а в перезрелом возрасте (пусть и без ноги уже), вышедшего из дурдома (-Вы уже не хотите ловить кита, вы его никогда и не видели...)
Книгу он уже опубликовал, и больничку часто вспоминает с приязнью, пусть до старости нет-нет, и шевельнется боковым зрением, как вылазит кит из-за тумбочки, как ногу есть прилаживается...
ЭПИЛОГ 2
От автора - любителю почитать.
Лихо плыл по морям безобразий кораблик нашего повествования, и вот сейчас, на последних страницах все, кто здесь встретился, уже уяснили: судьбы у этих самых здесь встретившихся вряд ли уже соединятся.
Первым покинет, как я изволил выразиться, кораблик нашего повествования, почуявший беду читатель. Он ляжет спать. Оставят кораблик амбиции и пленительные женские образы, упадут рядышком, подобно Ромео и Джульетте без чувств юмор и прекрасное, бездарно шлепнутся в клоаку текущих дел с таким трудом поднятые оттуда проблемы, и только автор, как капитан, до конца сопроводит корабль своих личных дел, так неожиданно ставший подотчетным.
Глядя на гибнущую ситуацию, уже почти скрывшуюся с глаз под уровнем неразличимости, я вспоминаю одну достойную фразу. Один мой знакомый, находясь в состоянии наркотического опьянения, резонно заметил: "А капитану потому дано право покидать корабль последним, чтобы никто не видел, чем он карманы набивает" ( Hor.)
ЭПИЛОГ 3
Самому себе и Татьяне Коноваловой,
так точно сыгравшей роль города Берлин.
...В недоумении попробовал свои руки и тело -
есть ли он на свете, раз его никто не помнит.
А. Платонов
Штирлиц в сериале "Последнее дело чести"
Действует на фоне гибели нации.
Рейх через несколько мгновений треснет: