Струны: Собрание сочинений - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2
СТИХОТВОРЕНИЯ. ТОМ ПЕРВЫЙ. СЕЛЬСКИЕ ЭПИГРАММЫ. ИДИЛЛИИ. ЭЛЕГИИ
СЕЛЬСКИЕ ЭПИГРАММЫ
I. «Как поучительно краткий досуг отдавать переписке…»
Борису Лопатинскому
Как поучительно краткий досуг отдавать перепискеСтарых – своих же – стихов: каждый в них виден изъян,Видишь разрозненность их, и к цельности явно стремленье;Пусть лишь осколки в былом, стройный в грядущий чертог:Всякий художник рожден для единого в жизни творенья . –Друг! Изреченье твое ныне я вспомнил не раз.II. «В комнате светлой моей так ярки беленые стены…»
В комнате светлой моей так ярки беленые стены.Солнце и небо глядят ясно в двойное окно,Часто – слепительно-ясно; и я, опустив занавескуЛегкую – легкой рукой, ею любуюсь. Она –Солнцем пронизанный ситец – спокойные взоры ласкает:В поле малиновом мил радостных роз багрянец.Крупную розу вокруг облегают листья и ветви;Возле ж ее лепестков юные рдеют шипки.Следом одна за другою виются малиновым полем;Солнце сквозь яркую вязь в комнату жарко глядит,Кажется, даже и бликов отдельных живых не бросая,Ровным веселым огнем комнату всю приласкав.Легкий румянец согрел потолок, и печку, и стены,Белую тронул постель, по полу, нежный, скользнул,Тронул и книги мои на столе, и бумагу, и руку…Стены ль милей белизной? Роза ль румянцем белей?III. «В комнате милой моей и день я любить научаюсь…»
В комнате милой моей и день я любить научаюсь,Сидя часы у стола за одиноким трудом,Видя в окно – лишь сруб соседней избы, а за нею –Небо – и зелень одну, зелень – и небо кругом.Только мой мир и покой нарушали несносные мухи;Их я врагами считал – злее полночных мышей;Но – до поры и до времени: мыши-то вдруг расхрабрились,Начали ночью и днем, не разбирая когда,Быстрые, верткие, тихие – по полу бегать неслышно,Голос порой подавать чуть не в ногах у меня.Кончилось тем, что добрые люди жильца мне сыскали:Черного Ваську-кота на ночь ко мне привели.Черный без пятнышка, стройный и гибкий, неслышно ступал он;Желтые щуря глаза, сразу ко мне подошел;Ластясь, как свой, замурлыкал, лежал у меня на коленях;Ночью же против меня сел на столе у окна,Круглые, желтые очи спокойно в мои устремляя;Или (всё глядя) ходил взад и вперед по окну.Чуткие ноздри, и уши, и очи – недобрую тайнуЧуяли; словно о ней так и мурлычет тебеДемон, спокойно-жесток и вкрадчиво, искренне нежен.Тронул он их или нет – как не бывало мышей.Я же узнал лишь одно: в обыдённом почувствуешь тайну, –Черного на ночь кота в спальню к себе позови.IV. «Право, мой друг, хорошо на сельской простой вечеринке…»
Право, мой друг, хорошо на сельской простой вечеринкеБыло, тряхнув стариной, мне засидеться вчера.Девичьи песни я слушал, смотрел на игры, на пляски.В окна раскрытые нам веял прохладой рассвет…Только скажу — заглядевшись в окно, я подумал невольно:Мог бы я дома сидеть, мог бы я Гёте читать!V. «Как прихотливы твоих эпиграмм венецейских, о Гёте…»
Как прихотливы твоих эпиграмм венецейских, о Гёте,Строки, — как струны стройны, — в трепете жизни живой.Гёте и Пушкин — вы оба — и шутки в песнях шутилиТе, что и в жизни самой. Песня вам – жизнью была.VI. «Что за чудесная ночь! Лучезарнее звезд я не видел…»
Что за чудесная ночь! Лучезарнее звезд я не видел.Грудь не устанет вдыхать теплую душу цветов;Груди ж дышать не тяжко ль? Напрягши ревностно шею,К звездам лицом я к лицу голову поднял, о ночь!VII. «Свет этих звезд дотекает к земле мириады столетий…»
Свет этих звезд дотекает к земле мириады столетий;Диво ль, что, к ним, обратясь, кружится вдруг голова?VIII. «Тихо. Так тихо, что слышу: в соседней избе, полунощник…»
Тихо. Так тихо, что слышу: в соседней избе, полунощник,Песню заводит сверчок, – словно родную, поэт!Не вдохновеннее ль там он скрипит за теплою печкой,Чем, у ночного окна, я – беспокойным пером?IX. «Пусть понедельник и пятницу тяжкими днями считают…»
Пусть понедельник и пятницу тяжкими днями считают;Среду и пятницу пусть строгим постом облекут;Все дни у Бога равны на земле; а на этой, родимой,Верю, под кровом благим мирно они протекут.X. «Мощного Шумана слушал, за ним – чарователя Грига…»
Мощного Шумана слушал, за ним – чарователя Грига,Регер потом прозвенел, «прокарильонил» Равель.Что же мудреного в том, что слабый мой голос срывался,С Шубертом песней роднясь и с Даргомыжским томясь?XI. «Яркий, лучисто-блестящий сквозь темные ветви густые…»
Яркий, лучисто-блестящий сквозь темные ветви густые, –Радостен пруд голубой, в зелени парка сквозя.Счастлив ли ты, вспоминая бывалые летние песни?Просто ль доволен опять сладостью лени былой?XII. «Дружбой недавней, но дальной я новые начал страницы…»
Дружбой недавней, но дальной я новые начал страницы;Грусти – как пыли – налет их не покрыл ли слегка?Ныне – среди их, в конце ли – старое дружество близко.Радость в стихах, как в цветах, утренней блещет росой.XIII. «Сладко меж зреющих нив проезжать на склоне благого…»
Сладко меж зреющих нив проезжать на склоне благогоТихого, ясного дня; свежею ширью дышать,Духом ржаным да овсяным. И дышишь, смотришь. НевольноВзгляд замечает иной, мало привычный узор:Нивы лежат предо мною; но где ж полосатые нивы?Да, ведь теперь хутора здесь разбросались и там.XIV. «Дети деревней бегут – обогнать гремящую тройку…»
Дети деревней бегут – обогнать гремящую тройку,Ей ворота отворить – и получить за труды.Слышат обет: вот поедем назад – привезем вам баранок!Глупые злобно кричат баловни кучеру вслед.Всё ж не понятен ли больше обманутой голос надеждыГолоса веры слепой в путь предстоящий – назад?XV. «Плыл я бушующим морем, стремился путем я железным…»
Плыл я бушующим морем, стремился путем я железным;Отдых – проселки одни для деревенской души.XVI. «В зале знакомом старинном в углу я сидел на диване…»
В зале знакомом старинном в углу я сидел на диванеИ простодушный напев старых романсов внимал.В окна сквозь ветви июльская ночь звездами глядела;В душу гляделась звездой глупая юность моя.XVII. «В парке – на небе ночном, я вижу, резко темнеет…»
В парке – на небе ночном, я вижу, резко темнеетЕлки, одной на пути, край жестковатый, косой.Мне показалось минуту, что вот предо мной кипарисыВ звездную темную ночь дальной чужбины моей.Да, но ужели же сердце, любившее годы и годы,В милом своем далеке бьется и новой тоской?XVIII. «Юный, сквозь ветви березок краснеющий месяц июльский…»
Юный, сквозь ветви березок краснеющий месяц июльскийТолько над нивою всплыл, вот – уж садится за лес.Тихо в ложбину спускаюсь – и он из глаз пропадает;Дальше – еще, хоть на миг, вижу я, с горки, его.Так и обратно иду, – а в небе нежно-зеленомСветом прощальным горит алая низко заря.Думаю: редко ли в жизни, хоть только старое мыслямСкажешь ты, вечер, — душе новую тайну шепнешь?XIX. «Как не люблю на стене и в раме олеографий…»
Как не люблю на стене и в раме олеографий,Так их в природе люблю, коль ими можно назватьЧерное море в сиянье лазурно-златого полудня,Месяц над купой берез, ясный над нивой закат.XX. «Верно, певец, ты порою свои недопетые песни…»
Верно, певец, ты порою свои недопетые песниСызнова хочешь начать, с думою грустной о них?Правда, не спеты они; но в душе не звучали ль живые?Те пожалей, что могли б, но не запели в тебе.Лучше ж – и их позабудь ты, счастливый душою певучей:Жалок один лишь удел – душ от рожденья немых.XXI. «Радуюсь я, в незнакомке узнав подругу-шалунью…»
Радуюсь я, в незнакомке узнав подругу-шалунью,Странный надевшую плащ, чтоб озадачить меня.Счастлив я милой моей любоваться, привычно-прекрасной,Если предстанет она, новой одеждой блестя.XXII. «Нынче на старый балкон прилетел воробей – и бойко…»
Нынче на старый балкон прилетел воробей – и бойкоПрыгал, чирикал, смельчак, словно приучен давноКрошки клевать на полу, получая с ними и ласки;Мне поневоле тогда вспомнился тотчас Катулл.Вижу я: в трепетных пятнах и легкого света, и теплыхТихих зыбучих теней, брошенных сетью плюща, –Прыгнул воробушек раз, и другой, и вспорхнул – но куда же?Птичкой порхнула мечта, резвая, следом за ним:Вот, над перилами, листья, и нежная белая ручка,Юная грудь, и плечо девушки милой… Увы!Тщетно желал ты, бедняжка, коснуться остреньким клювомДевичьих нежных перстов… Лесбии не было здесь!XXIII. «Слушай, художница. Нынче опять я ходил любоваться…»
Л. Верховской
Слушай, художница. Нынче опять я ходил любоватьсяМесяцем, рдяным опять. Той же дорогою шел –Всё мимо ели, любимой тобой. Ты ее собираласьВерной бумаге предать яркою кистью своей.Ею ты днем восхитилась. Она и правда прекраснаМощной и свежей красой, ветви раскинув, стройна,Темные — в ясной лазури; под ними – в солнечном свете –Нивы ковром золотым, пышным далеко блестят;Далее – зеленью мягко луга светлеют; за нимиТемной полоскою лес небо, зубчатый, облег;Выше, в живой синеве, ее обняв и лаская,Взорам приятна опять темных ветвей бахрома,Близких, обильно-лохматых, широкими лапами низко,Низко свисающих к нам – рамой живой. Но смотри:Космы разлапых ветвей уж почти почернели на небеСинем глубоко; меж них звезды, мигая, горят –Крупные первые звезды – и, странно рдея без блеска,Месяц проглянул внизу пятнами света в махрахХвои, не то – клочковатой разметанной шкуры; под нею –В небе без отблеска – глянь: гроздь играющих звезд;В их переменчивом свете, едва уловимом, но нежном,Легкой подернуты мглой нивы, и травы, и лес;Влажный чуть зыблется воздух, прохладными нежа струями,И тишина, тишина… Но – ты не слышишь меня?Ах, понапрасну речами художнице я о прекрасномДумал поведать: могу ль живописать, как она?Может, заране за дерзость мою я наказан: замедлив,Месяц увидеть с горы лишний разок – опоздал.XXIV. «Ночь и дождь за окном, и я у двери оставил…»
Ночь и дождь за окном, и я у двери оставилМокрую обувь и плащ; спички нашарил впотьмах,Лампу скорей засветил – и узор занавески знакомый,Полузакрывшей окно, выступил ярко на свет;Мухи вокруг зажужжали, и дождь за окошком лепечет;Я же невинно пишу в старой тетради моейИ о шумящем дожде, и о мухах жужжащих – и развеТак уж блажен мой покой, чтоб о дожде мне грустить?XXV. «Молвил однажды Катулл: не видим сами мы торбы…»
Молвил однажды Катулл: не видим сами мы торбы,Что за спиною у нас. Торба моя – тяжела;Что в ней за ноша – не знаю, во многом грешный; но богиДа не завидуют мне Цезий, Суффен и Аквин!Если ж прогневал вас этой мольбой, простите, благие:Чудятся мне за спиной всё эпиграммы мои.XXVI. «Вот из Парижа письмо, а вот – из Швальбаха. Други!..»
Вот из Парижа письмо, а вот – из Швальбаха. Други!С яркой палитрой один, с лирою звонкой другой.Рад я внимать повторенные сладостной дружбы обеты,В милой уездной глуши письмами вдвое счастлив;Рад – и еще возвышаюсь душой в чистоте угрызений:Скольким недальним друзьям, вечно с пером – не пишу!XXVII. «Лесбии нет в эпиграммах моих; или только мечтою…»
Лесбии нет в эпиграммах моих; или только мечтою,Словно пустынник во сне, женственный образ ловлю.Вот отчего эти строки одна на другую похожи:Тщетно уюта искать – там, где живет холостяк.XXVIII. «Если, усталый, ты хочешь пожить и подумать спокойно…»
Если, усталый, ты хочешь пожить и подумать спокойно,Если не прочь, уступив слабости милой, писать, –В домике сельском, где ты – в радушном уединенье,Кстати услуги тебе глухонемого слуги.Изредка входит старик, издающий странные звуки,Быстрый в движеньях живых, и, улыбаясь тебе,Грустными смотрит глазами и свой разговор начинаетВ знаках – житейски простой и торопливый всегда.Ты, – не поймешь ли, поймешь, – а порой одинаково чуешьНекий таинственный мир ясности и тишины.XXIX. «Был я доволен поездкой недальней; здесь же, вернувшись…»
Был я доволен поездкой недальней; здесь же, вернувшись,Чувствую, право, себя — словно бы дома опять.Всё же – еще затеваю свидание с милыми сердцу;Снова сюда возвращусь, – буду ли радостен вновь?Кажется, так хорошо, что и там, и здесь-то я дома;Пусть же я дома – везде. Так ли уж всё хорошо?XXX. «Кажется, вдруг своротил на элегию я с эпиграммы?..»
Кажется, вдруг своротил на элегию я с эпиграммы?Будь эпиграммой она самою злой – на меня.XXXI. «Пусть – я подумал сейчас – на дневник, хоть случайный, похожи…»
Пусть – я подумал сейчас – на дневник, хоть случайный, похожиВы, эпиграммы мои, как и другие стихи;Все, на него не похожие, только тогда и прекрасны,Ежели в стройной красе кроется тот же дневник.Так я думал всегда; но еще прибавлял неизменно:В строгом порядке держи лирики тайный дневник.XXXII. «Ты, кто сейчас на балконе, в том доме дальном и милом…»
Ты, кто сейчас на балконе, в том доме дальном и милом,Где я когда-то любил, детским томленьем страдал, –Ты, кто любуешься звездной торжественной, тихою ночью, –Музыку слышишь ли ты? Слышишь простые слова?День незабвенный и вечер второго августа! СердцеИх сохранило и вот – их годовщиною чтит.Помню: сегодня исполнилось двадцать лет незаметных,Как я когда-то любил, как я когда-то страдал.Если б родимою ночью не ты, а я любовался, –Понял бы музыку я, понял — простые слова.XXXIII. «Вечное счастье – минуту цветет; отцвело – и навеки…»
Вечное счастье – минуту цветет; отцвело – и навекиПамять о нем сохранишь благоуханной душой.XXXIV. «Волга спокойно синеет внизу, загибаясь излукой…»
Волга спокойно синеет внизу, загибаясь излукой,Узкая, странная здесь именем пышным своим.Тут молодыми лубками и темными соснами берегЗелен – и свежей травой – в разнообразной красе;Там – желтоватая белая отмель, нива и рощаИ надо всем – облака в бледной дали голубой.Я же сижу – и книга в руках – и думаю, будтоМожно над Волгой читать, радостно глядя кругом.XXXV. «Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях…»
Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях,Птичка какая-то вдруг, близкая, нежно пищит,Я ж оглянусь на белеющий в зелени дом – и невольно,В прошлом привычной мечтой, образы вижу людей,Живших когда-то; меж ними – поэт, хозяин, мечтатель:Он и гвардейцем служил, он и сатиры писал,Драмы, элегии; он же и лен обрабатывал славно;Он же сигарный завод в дедовском доме завел;Правил лихие пиры, угощая званых – незваных.В доме, в столовой – его, с дедами рядом, портрет.Сам же, добрый поэт и старый барин, спокойноМежду родимых гробов спит за церковной стеной;Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях.Птичка какая-то вдруг, близкая, нежно пищит.XXXVI. «Думал ли давний строитель, когда воздвигал этот белый…»
Думал ли давний строитель, когда воздвигал этот белый,Строгий в своей простоте и величавости дом, –Дом, озирающий ясно с холма и леса, и поляны,Волгу меж ними внизу, – ныне сто семьдесят лет, –Думал ли он о дальних, ему чужих поколеньях,Или о благе людей, или о славе в веках?Нет, он думал о жизни своей, о семье и о детях,Как бы удобней прожить в милом привычно краю.Но – поколенья сменились – и новые, дальние людиЖизнью наполнили дом, жизни ему не придав:Он, как прежде живой, и им о жизни вещает,С древней своею красой – юную вечно красуИм указует в себе и вокруг и жизни их учит:Только живой для себя жизнью живет для людей.XXXVII. «Круглая, желтая низко луна; огромная, смотрит…»
Круглая, желтая низко луна; огромная, смотритЯсно сквозь нежный узор кружева юных берез.Как хорошо нам тихо идти в желтоватом сиянье –Словно при теплом огне. Хочется долго бродить,Только всё выше луна, всё меньше; вот зеленеетБледный серебряный круг; темная роща внизуХолодом августа влажным овеяна. Зябкие членыДрогнут невольно. Домой хочется, вижу, тебе.XXXVIII. «Плавно катится луна из облака в облако; вспыхнет…»
Плавно катится луна из облака в облако; вспыхнетНизко зарница порой в смутной дотоле дали;Тихо березы стоят под бесшумным влажным дыханьемНочи – и только в граве нежно кузнечик звенит.Всё над спящей усадьбой мне веет миром, знакомым,Радостным сельской душе; но отчего же ничтоТак не лелеет ее миротворно, любовно, как запахРжи, потянувший ко мне, — плотно лежащих снопов,Полных, сухих, наполняющих ригу – здесь, у дороги?Близкому, видно, к земле вышней отрадою – хлеб.XXXIX. «Ночью сидел я мирно с пером в руке и работал…»
Ночью сидел я мирно с пером в руке и работал.Томики новых стихов всё листовал и писал.Тихая ночь со мною стихи читала. НежданноВ темные двери влетел, злясь и мечась, нетопырь, –Бился в углу, трепыхал и падал на пол – и сноваКверху беззвучно взмывал, – как исступленный, дрожа.С дерзким вступил я в бой — и его изгнал я бесстрашно.О, не труднее ль борьба критика с тучей стихов?XL. «Помню, бесшумно летал козодой по старому парку…»
Помню, бесшумно летал козодой по старому парку;Слушаю – вопли совы, филина дьявольский смех.Прежним элегиям ночь благосклонная стройность внушала;Нынче… иль ей надоел медленный стих эпиграмм?XLI. «Знай: говоря о житейском, поэт, о живом ты вещаешь…»
Знай: говоря о житейском, поэт, о живом ты вещаешь;Жизнь ли живую поешь – вечная жизнь пред тобой.Вечность гласит о бессмертье, бессмертье – о смерти; воспой жеСмерть – обновленную жизнь – в бренном, житейском, живом.ИДИЛЛИИ
У РУЧЬЯ
Е. К. Герцык
ЧужестранецДевушка стройная! Мне не забыть, как я, обессилен,Влагой живою вотще рвался уста охладить, –Ты ж из-под сени дерев над ручьем, как виденье, предстала, –Звонкий наполнив сосуд, гибко склонилась ко мне…Кто ты? И что за ручей, подаривший мне исцеленье?Как же я вас помяну в дальней отчизне моей?ДеваЭтот ручей – Иппокрена, а я называюсь Эрато.Странник! На трудном пути чаше о нас вспоминай.ПАСТУХ
М.М. Замятниной
Как задымится луг в вечерних теплых росах,Отдохновительно кладу я гнутый посох,Заботливый пастух – найти невольно радУсладу краткую среди затихших стад.Меж тем как на огне варится ранний ужин,Здесь обретаю я, с Каменой сладко дружен,Цевницу мирную на лоне тишины,И звуки томные, медлительно слышны,Покой души поют, поют любовь и Хлою;А ласковая ночь и медом, и смолою,Цветами и дымком забытого огня –И вдохновением повеет на меня.ГОСТЬ
Сидели мы тихо в уютной и теплой землянке,Вдвоем у огня коротая ненастливый вечерИ наш разговор иногда прерывая невольно,Чтоб слышать дыханье уснувшего первенца-сына.Уж руки нехитрую делали сами работу:К нам отдых сходил после долгого дня трудового.Но вот постучали; жена отложила плетенье,Чтоб дверь отворить. И пахнуло дождливою ночью –И странник вошел. Он с поклоном просил о ночлеге.Его, обогревши, к столу мы скорей посадилиИ с ним разделили беседу и пищу простую,Вблизи очага для него мы постель разостлали,А сами на листьях легли к колыбели поближе.И скоро вкусили усладу благих сновидений.Еще я дремал, как услышал, что сын наш тихонькоЗаплакал во сне, и привычно промолвилось: «мама».Она, приподнявшись, запела чуть слышную песнюИ с ласковой нежностью, медленно, в полудремоте,Почти не касаясь рукою, поглаживать сталаНе сына – меня. Рассмеялись мы весело оба,Беззвучно – боясь потревожить и сына, и гостя.И скоро все четверо спали покойно и тихо.РЫБАК
Льдины плывут по реке. А уж ты свой челнок снаряжаешь:Руль за кормой укрепив, новые весла несешь;Парус твой ветхий починен, натянуты снасти тугие;Тут же, на влажном песке ты невода расстелил.К белому лбу прикасаясь всегда загорелой рукою,Вот – из-под хмурых бровей смотришь в широкую даль:Пар на востоке алеет. Холодные светятся воды.Вешнее солнце встает. Льдины плывут по реке.ЭРИННА
Анне Ахматовой
ЮношаЗнаешь, как сладостно, друг мой, в дождливый вечер зимоюПрялки жужжанье внимать, пальцев движенье следитьДевушки милой и нежной в знакомой хижине… БудтоМузыке внемлешь душой, пляскою взор веселишь…ДругИли движенью стиха отдаешься ты сердцем стучащим:Деву — певицу любви – слышал на Лесбосе я;Дивная пела любовь и с любовью свое веретенце:Женских служений печать, светлая, красит чело.ЮношаСловно желанья влюбленных, пленительно сладостна Сафо;С прялкой вечернею в лад вдруг задрожавших сердецСтройно б воспела она молодые, живые восторги!Так; не ее ли сейчас ты, вспоминая, почтил?ДругНет! Но мудрым урокам ее вверялась певица,Чтоб возрасти и воспеть прялку свою – и любовь.Пусть же, как ей, – веретенце тебе о любви напевает.Песней – любовь говорит. Любишь, – так песне внемли.ЮНОШЕ
Сколько бы ты ни любил, – поцелуем тебя знаменуя,Вновь прикоснется к челу тот же невидящий бог.Делию, Дафну, Лилету владычицей ты нарицаешь, –Свежим, душистым венком каждую пышно укрась.Юному сердцу послушный, лишь зовам иным не покорствуй:Верный себе самому верен и воле богов.Боги покорны незрящему, Делия, Дафна, Лилета –Верь – увенчают тебя свежим, душистым венком.АМФОРА
Из-под листьев винограда,Осеняющих чело,Ты была бы, верно, радаГлянуть быстро и светло, –Да в весенний резвый праздник,Веселясь утехой злой,Так легко слепой проказникРанит нежною стрелой:И склоняя стыдливо взорыНа трепещущую грудь,Ты стараешься амфорыНа ходу не колыхнуть.АМАЗОНКИ
В лесах Гаргарии счастливой…
Пушкин
ТалияДедушка, скажем спасибо тебе! Окажи нам услугу!ПоселянинС радостью вам укажу я дорогу. Верно – пастушки?Родом из дальних краев? Да, слышно – там уж не сыщешьНыне и стада такого, как в прежнее время. Бывало,Мне приходилось туда наезжать, да в город; а дальше…ЭвсебияТолько бы нам до Коринфа добраться. Там же знакомыйПуть и маячат дубравой поросшие скалы родные.О, наконец! И неужто пешком мы пойдем из Коринфа?Там не одних я знакомых найду – и знаю отлично,Где табуны пасутся под городом…ПоселянинТак-то, девицы!Значит, выходит, уж вы – не пастушки: впрямь – амазонки.ЭвсебияДа! Амазонки! О, Талия, выберем стройную пару –Борзых, лихих скакунов.ТалияАх, только бы мне – вороного…ЭвсебияДа, вороного тебе, а мне – белоснежного. Вскочим,Крепко возьмем удила – и помчимся в даль золотуюВихрем тайн, что в ушах зашумит и захватит дыханье!Только удары копыт по звенящей, гулкое дороге!Только биение сердца в блаженно-расширенной груди!Только мельканье лесов, и лугов, и ручьев, и селений!Только зеленый простор и простор голубой – бесконечный!Воля! Великая воля! Весенняя воля родная!ПоселянинПуть вам счастливый и час вам добрый, девушки-дети!ТалияНу, выводи же скорей, старинушка, нас на дорогу –К милой Гаргарии нашей, где лесом увенчаны скалы!ДАФНИС
Вячеславу Иванову
Как пышно зелены, как радостно цветущиНа пастбищах моих разметанные кущи!Как мягко ложе мхов! Я жду, спеши сюда,Наида нежная! покинь свои стада:Росистый легок путь по роще предвечерней.О, дай мечте моей взноситься легковерней!Спадает ярый зной; дневным трудам землиОтдохновение Зефиры принесли;Одна душа моя исходит нежным зовом:Ко мне! Царицею ль грядешь в венке дубовом,В слепящем пурпуре — из веси золотой,Как я зову тебя тревожною мечтой?Ах, нет! Любви моей – убранства грез не надо.Из тихой рощицы, как резвая мэнада,Ты выйдешь, милая, знакома и проста.Одеждою твоей да будет – красота.ХЛОЯ ПОКИНУТАЯ (Вариации)
1. «Сладостный Дафнис! Вянут венки…»
Сладостный Дафнис! Вянут венки;Слезы холодные осенью злоюЛьются, как звуки любовной тоски,Полные всё же прощальной хвалою.Солнце, цветы, мотыльки – далеки,Сладостный Дафнис, помнишь ли Хлою?Солнце, цветы, мотыльки – далеки…Сладостный! Помнишь ли Хлою?2. «Хлоя-пастушка розой цвела…»
Хлоя-пастушка розой цвела.В розе увядшей нет аромата.К сердцу беспечному грусть подошла.Было ль ты, сердце, летом богато?Ах, не смертельна ли страсти стрела!Счастие вешнее было когда-то…Ах, не смертельна ли страсти стрела!Счастие – было когда-то.3. «Клены багряные никнут к ручью…»
Клены багряные никнут к ручью,В синие воды листья роняя.Белая статуя. Здесь на скамьюВозле подножья сядь, дорогая.О, как я сладко печаль воспою:Мраморный Дафнис – и Хлоя былая!О, как я сладко печаль воспою…Дафнис и Хлоя былая.4. «Хлоя печальная! Где твой пастух?..»
Хлоя печальная! Где твой пастух?Розы поблекшие, скудные травы;Даже багрянец листьев потух;С мертвенным ветром стонут дубравы.Тщетно призывами полнится слух:Сердце уж полно смертной отравы.Тщетно призывами полнится слух:Сердце уж полно отравы.5. «Знаю, как грустно в роще одной…»
Знаю, как грустно в роще одной:Хлою прелестную Дафнис покинул.Рады ль жены или девы инойМилую в бездну горестей ринул?Сладостный сон твой точно ли минул?О, поделись же грустью со мной:Сладостный точно ли минул?6. «Хлоя глядит в быстротечный ручей…»
Хлоя глядит в быстротечный ручей,Никнет, склоняясь то вправо, то влево…Струи кристальные плещут звончейТомной свирели – земного напева…Слышишь ли шепот любовных речей –Голос бессмертия, нежная дева?Слышишь ли шепот любовных речей –Голос бессмертия, дева?..АФФРИКО
Cosm piangendo e sospirando forte
L’innamorato giovane in sul letto…
Boccaccio. Ninfale Fiesolano [5]
Метался он на душном, тесном ложеИ всё твердил: «Ах, Мензола! Ко мне!Видение мое на сон похоже…Иль и пришла ты, может быть – во сне?Бывал ли рок бесчувственней и строже?Но нет! Ведь он вручил моей веснеСвой дар любви – безмерную отраду –Роскошней солнца, слаще винограду!Узрел тебя – и устремился яТебе вослед, к любви твоей взывая.Но тщетною была мольба моя:Ты понеслась, высоко воздымаяОдежды белой пышные краяИ алебастром ног в траве сверкая…Но вдруг – стоишь. И криком раздалисьТвои слова: «О, боги! Берегись!»И в тот же миг над ухом прожужжалоТвоей рукой взметенное копье.Я отшатнулся – отвратилось жало –И древний дуб пронзило острие.Но не от страха сердце задрожало:Как мне сверкнуло счастие мое!«О боги! Берегись!» Какие звуки!И вслед за ними я – в цепях разлуки…Нет, ты вернешься… Мензола, я твой!Я по лесу искал тебя всечасно,Склонялся жадно я над муравой,Твои следы на ней целуя страстно –И вот во мраке никну головой,Молю судьбу и жду – ужель напрасно?Но если сердца жар неутолим, –Зачем не пал я под копьем твоим –Безжалостным!.. О нет, я видел жалость:В твоих глазах блеснувший нежный светИ на ланитах вспыхнувшую алость –Невольно данный мне любви завет –Иль хоть надежды. Томная усталостьВ моей душе… Ах, исцеленья нет!» –Так он стонал на ложе одиноком,В бесплодный мрак впиваясь жадным оком.НИМФЫ
Сестры, сестры! Быстро, быстро – вместе, вместе вслед за ним!Вкрадчивым топотом, ласковым шепотом, сладостным ропотом вдруг опьяним.Душен шелест листьев сонных, рощ лимонных сладкий бред.Путник взволнованный, сном очарованный, негой окованный, грезой согрет.Ах, кружитесь, мчитесь мимо, вдруг – незримо вновь к нему.Страхи задушите, вздохи потушите, песню обрушите в тихую тьму.Путник милый, о, внемли же! Ближе, ближе тайный миг.Разве ты радости, ласковой сладости, пламенной младости в нас не постиг?Наша ночь тиха, тепла;Играть мы будем до утра.Нынче юная пришлаВпервые к нам еще сестра.Звезды в небе зажженыСреди колеблющейся тьмы:Так торжественно должныПри них сестру приветить мы.Клики, плески далекоМы бросим в пляске горячо;В круг сплетемся так легко –Рука с рукой, к плечу плечо.Крикнет нимфа на бегу:«Силены, фавны! вас зову!»Спляшем с ними на лугуВ сне хмельном – иль наяву?Брат! И ты к хмельной толпеНе устремишься ль по росе?Легок бег босой стопе!Эй, люди! К нам бегите все!После плясок нас в тишиЛелеют пирные огни.Сестры – все мы хороши,К любой груди чело склони.Будет ночь жива, светлаВ багровых отсветах костра.Как в траве ала, белаТвоя подруга и сестра!Путник милый, о, внемли же! Ближе, ближе тайный срок!Разве ты радости, ласковой сладости, пламенной младости нам не сберег?Да, ты с нами! Да, ты слышишь! Грезой дышишь и горишь!Ночь благодатная, тьма ароматная, ширь необъятная, нежная тишь!Звуки, лейтесь! Вейтесь, девы, – как напевы знойных чар!Вами посеянный, ночью взлелеянный, вихрями взвеянный, буен пожар!Сестры, сестры! Быстро, быстро! С нами, с нами – вот же он!Тающим топотом, плещущим шепотом, радостным ропотом он опьянен!ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ
De cette idylle
J’ai pris le style
Chez les Gaulois.
Parny [6]
«К твоей прекраснойПастух несчастный,Вернешься ль вновь?Когда б я знала,Какие жалаТаит любовь!»Так говорилаСамой себеПастушка Лила,К своей судьбеВзывая тщетно.Но неприметноПринес зефирПрохладный мирНа ту полянку,Где Купидон,Как легкий сон,Настиг смуглянку.И молвил он:«Резвись на волеВ цветущем поле;Дарю однуТебе весну,Одну – не боле!» –И уж далек,Как мотылек, расправив крилы, –И голос ЛилыВновь раздается –Звончей, звончей;Она смеется –Журчит ручей:«Ах, что за сонСмежил ресницы?Уж скрылся он…Стрекозы, птицы –Люблю, привет!Поля, дубравы,Листочки, травы!Его ж? О, нет:Его – люблю ли?Мне лишь в июлеПятнадцать лет».ПОЛДЕНЬ
Когда ты купаешься в речке,Резва и мила, как ребенок, –И там, на траве изумрудной,Белеют одежды твои, –А я, опираясь на локти,Глазами следя за тобою,Лежу на песке – и свирелиСтараюсь любовь передать, –О, как я люблю эти воды,И в их синеве серебристойДвиженья лилейного тела,И белую ткань на траве;Но больше певучей свирелиЛюблю я твой смех беззаботный:Вот он, по воде раздаваясь,И в небе, – как птичка, – звенит.ЗАХОД СОЛНЦА
ДевушкаАх, как я рада! Я рада пожару заката!Счастьем и ясной печалью душа так богата!Что ж не восходом на утре любви я пленяюсь?Верно, – спокойно, покорно – я с жизнью прощаюсь?ЮношаМилая, нет! Ты пленяешься юною грустью:Светлый поток, истомленный, не клонится к устью, –Он лишь темней, в серебристом тумане влекомый;Тайной дыша, благодатною веет истомой.ЛЮБОВЬ ДРИАДЫ
– Мой милый, мой милый, меня заманило мечтаньеИз темного леса в твой светлый пестреющий сад.Мой милый, мой милый, меня истомило молчаньеПод сенью навеса в зеленом жилище дриад.– Зачем, о дриада, зачем из лесного привольяТы к плену влечешься? Зови, о, зови же скорейВсе племя людское в объятья зеленого мира!Молчишь? Уходи же: по нем я навеки томлюсь.И вечно дриада тоскует в зеленом приволье –И слышит, всё слышит: «Зови, о, зови же скорейТы племя людское в объятья зеленого мира!»И всё шелестит: «Ах, по нем я навеки томлюсь!..»Тоскует и милый: когда б не манило мечтаньеДля темного леса покинуть пестреющий сад!Всё слышится: «Милый! Меня истомило молчаньеПод сенью навеса в зеленом жилище дриад!».НИМФА
Кентавров бешеных стадаСкакали но лесам и долам.Нам, нимфам, чуялась бедаВ их вопле яростно-веселом.Уж солнце, рдея, как костер,Сквозь ветви, низкое, пылало, –А в нашей роще всё ж немалоТревожных, трепетных сестерПриюта зыбкого искало.Моей двенадцатой веснеБыл стыд и ужас непривычен;Весь этот день являлся мнеТак боязно-своеобычен;Где, где вздохнет свободно грудь?В часы смятенья и тревогиНет одиночеству дороги.О, если б хоть куда-нибудьМне помогли укрыться боги!Куда ж смятенную тоску,Свою тревогу выше меры,Свое томленье повлеку?..И вдруг очнулась у пещеры.Шуршащий плюш завесил вход…Прохлада, тьма, уединенье…В последнем, трепетном волненьеСпешу – вхожу – гляжу – и вот –Неизъяснимое виденье!Громадного кентавра ликРыжебородый, грубый, старыйНад нимфой дремлющей поник…В руках с звенящею кифарой,На деву устремив глаза,Исполнен страсти и печали,Он пел… И стройно так звучалиНапевы неги… И слезаВ морщинке тлела… Я… ушла ли?И не ушла, и не вошла:Вся предалась иному строю –И миг за мигом я жилаС моей прекрасною сестрою, –На ложе лиственном дремля,Полна таинственным желаньем…А где-то – с воплем их и ржаньемКентавров бешеных земляВстречала гулом и дрожаньем.СВЕТЛОЕ ОЗЕРО
Светлое озеро тихо плескало.Тихо плескали и грезы во мне.Жаркое солнце к закату клонилось.Ярко сияли прибрежные рощи,Вея покоем, глядясь в глубину.Грудью вдыхая разымчивый запахЛистьев, и хвои, и трав, и воды,Я на коряге сидел, в отраженьеВидя и рощи, и небо, и солнце,Берег зеленый, корягу, себя.Нежась лениво, глядел я и слушал.Мирный кузнечик вблизи стрекотал.Звонко кукушка считала мне годы.Воды шептали, деревья шумели.Слушал, глядел я, лицо наклонив.Кто ж это смотрится вместе со мною?Вот голова приклонилась к моей…Щеки румяные, космы седые,Кроткой улыбкой шевелятся губы,Синие глазки, вот – лоб, вот — рога…Друг! для чего прибежал ты из лесу —Резвый, молчишь у меня за спиной?Или наскучила воля лесная?Иль захотел ты украдкой шепнуть мнеТайну земли?..КАРАУЛЬЩИК
Караульщик! – тише! тише!Видишь – свет в оконной нише,Слышишь — шепот шелестит…Ведь она – не спит?Ал, смотри же – выше! Выше!Кто-то вон — с балконной крышиЧто-то сбросил – ловко слез, –В темноте — исчез.Вон висит еще веревка…Ты! Взлезай же – быстро, ловко!Настежь – светлое окно.И пока – темно.Ну, живей! Уж брезжит зорька.Что же ты смеешься горько?Блещут слезы, слезы — ах! —На твоих щеках?УТРО
Ты сегодня совсем некрасива,Но особенно как-то мила,И коса небольшую головку,Что венок золотой, облегла.И поникла головка устало,Прислоняясь к прозрачным перстам;Нежной тенью склонились ресницы,Чуть дрожа, к побледневшим щекам.Но твой стан так же гибок и строен,Так же сильны и плечи, и грудь,И горда молодая походка…Позабудь же тоску, позабудь.Вот цветы из росистого сада:Резеда, горделивый левкой.Утро нынче светло и душисто.Успокой же меня, успокой.Удержать не могла ты улыбкиИ глаза на меня подняла.Ты сегодня совсем не красива,Но особенно как-то мила.ПОРТРЕТ
Когда я целовал трепещущие пальцы,И ты оставила качнувшиеся пяльцыИ светлые глаза с вопросом подняла, –О, как на тот портрет похожа ты была,Портрет прабабушки в широкой тусклой раме,Висевший на стене в гостиной, тут, над нами:Такой же нежный день склонялся и горелНа золоте волос и складки платья грел,И руки тонкие, и кольца были те же,И так же, чудится, два сердца бились реже,И так же медленно алмазных капли двеСкатились на цветы по вышитой канве…ЛЕТОМ
Мне было так просто, так весело с ним.Мы в лунные ночи гуляли;Бывало, над озером долго сидим…А утром в lawn-tennis играли…А в дождь – «Арагонскую Хоту» твердимВ четыре руки на рояли…Мне было так просто, так весело с ним!А нынче – я нынче сама не своя:Я утром цветы поливалаИ вдруг за куртиной услышала яШаги – и походку узнала, –Так близко – где старая эта скамья…На ней я так часто мечтала,А нынче – я нынче сама не своя.Хотела бежать или крикнуть – нет сил.И слышу от слова до слова –Он с гостем, он с другом своим говорил,Что счастья не знает иного,Что любит меня, что давно полюбил.Что летом – что сердце — что снова…Хотела бежать или крикнуть – нет сил.Мне было так просто, так весело с ним…Какое жестокое лето!Зачем же он встретился с другом своим!Зачем же я слышала это!Зачем же он мною любим – не любим…Не знаю, не знаю ответа!Мне было так просто, так весело с ним…БОГИНЯ
Валериану Бородаевскому
Я смутно помню деревенский дом увы,(Должно быть, каменный и верно – белый)С просторными хоромами, старинный,С домовой церковью. Из коридорВысокая и вечно запертая,В нее ведет таинственная дверь.Лишь раз она, я помню, отомкнулась,И я увидел царские вратаИ тусклый небольшой иконостас.Живал здесь в доме — помню, говорили –Потемкин. И вокруг еще как будтоВитали тени близкого былого,И старый парк мечтанья навевал.Обширной он поляной расступалсяПеред подъездом пышным и широким,Где львы чугунные по сторонамСтояли, одинакие. А ближеИ в стороны чуть-чуть – на пьедесталахДве белых женских статуи. Как мраморКазался словно светлым откровеньемИного мира – меж простых деревьевИ даже рядом с парой темных львов!Здесь, помню, часто мы, мальчишки, шумноИграли, бегали, дрались, скакалиВерхом на палочках. А иногдаВзлезали, дерзкие, на львов чугунных.Но и тогда же стройный мрамор статуйНевнятное внушал благоговенье.Увы – не всем. Безвестный вольнодумецСвою телегу тут остановил,К божественным изваянным ногамВожжами крепко лошадь привязал,А сам ушел. Я помню — сердце сжалось,Когда в траву поверженной богинюУвидел я. Младенческой душеПочудилась обида роковая –Проста, как просто стало всё кругом,И непонятна в этой простоте.ЯСТРЕБ
Не правда ль, милые, как хорошо,Как славно вечер зимний коротатьСвоей семьею в горнице уютнойПеред растопленной так ярко печкой,Где и огонь так шаловливо пляшет,Как будто рад он свету и теплу?Да вот и он устал – лишь синеватойИ резвой струйкою по красным углямПеребегает. Вижу, детвора,Вам хочется на этих уголькахИспечь себе каштанов. Только вместеВы ждете и рассказов от меня –О том, «как был я маленьким». Ну, ладно:Ты, дочь моя, давай сюда корзинку,А ты, мальчишка, ножик принеси;Каштан ведь каждый надобно надрезать(Его и взять приятно: круглый, с плоскимОдним бочком и гладенький), – а тоКак хлопнет он и выскочит из печки —Ожжет, сгорит. Ну вот, угомонились, –Теперь за дело. А пока о том,Как был я маленьким, уж расскажуВам что-нибудь. Припоминаешь частоКакой-нибудь житейский малый случай –И он уж дорог нам; он говоритО милом невозвратном. И сейчасЯ словно и не вспомню ничегоПомимо ястреба. Какой? Не страшный,Не настоящий, а бумажный ястреб.Вы знаете, что мы всегда на летоВ деревню всей семьей переселялись,От города верстах в семи. Отец мой,Уехав в город каждый день с утра,К обеду возвращался. Помню, какЛюбили мы встречать его. Как былоМне радостно особенно – стоятьВ саду, в конце аллеи, у плетня,Облокотиться на него и прямоЗадумчиво, мечтательно глядеть –Глядеть туда, на пыльную дорогу:Налево ряд берез столетних; дальшеИдет дорога вдаль меж нив широкихИ мне видна до рощи, где, я знаю,Сворачивает влево. И оттудаВот-вот сейчас покажется тележка,Еще едва чернея. Вот уж виденИ наш гнедой; на козлах – Сидор; дальшеВ крылатке белой и в широкополойСоломенной знакомой белой шляпе –Отец. Как весело через заборМахнуть к нему навстречу, и вскочитьВ тележку, и доехать до крыльца!И разве же не вдвое веселейВстречаться так в день именин твоих?Ребячья простодушная корыстьЗараньше ждет с открытою душойБогатой жатвы. Так я раз стоялИ ждал. И вижу – едут. И бегуНавстречу во весь дух – вскочить, обнятьИ целовать его. И вот – но что жеВ руках его? И слушаю слова:«Ну, вот тебе твой ястреб». Не дышу…– «Я – я просил – я – саблю» – и молчу —И – в слезы. Правда, что не так-то долгоЯ плакал, как его мы разглядели,И нитку привязали, и пустили –Не ястреба, а чудо: черно-синий,С расправленными крыльями, и клювомИзогнутым, повернутым направо,И с черным глазом; с крепкими костямиИз палочек и прутиков – вблизи, –Он снизу издали – живым казался:Так он ширял могучими крыламиВ поднебесье, что даже мелких пташекПугал своим полетом – дальше – выше –Восторг! И был особенно я веселВ тот день, как бы за слезы в воздаянье,И где-то там, на самом дне душиЧуть позднее дрожало сожаленье;Его я замечал ли? А назавтра,Когда отец, приехав, подал саблюМне вожделенную, – я как-то малоОбрадовался ей. И вдруг – увидел,Как осторожно он вчера за крыльяДержал руками ястреба – и понял,Что так его держал он всю дорогу…Конечно, после много веселилсяИ саблей я, и ястребом. Но всё жеНе мог я долго, долго позабытьТого раскаянья, и угрызенья,И к сердцу вдруг прилившей запоздалойЛюбви и нежности. И вот теперь,Когда прошло уж много, много лет,Когда в мечтах нет сабли жестяной(Когда и времена переменились,Так что и он не с прежней неохотой,Пожалуй, бы мне саблю подарил), –Я многое, да, многое забыл,А с тою же любовью помню ясноИ с поздней нежностью – всё эти руки:Вот – держат за концы широких крыльевБумажную синеющую птицу –Так бережно и осторожно. ТутИ весь рассказ мой. Так нередко в жизниЕдва заметный миг – навечно дорог,И памятен, и жив, и жизни учит,И жизненно душой путеводит.Вот мой рассказ. А между тем, смотрите —Каштаны уж готовы, испеклись,И вкусно пахнет жесткая скорлупка.Заря уж потухает. Вечер тихоСклонился к ночи. Скоро на покой.ДОМИК
In diesem Hause wohnte mein Schatz.
Heine [7]
В этом доме ты, мой друг, жила.Как его я полюбил за это!Я и в светлый день его любил –С васильками на раскрытых окнах,С этим милым и простым уютом,С белизной накрытого стола;Я любил его и в тихий вечер:Так, с прогулки поздней возвращаясь,Мне бывало радостно увидетьМирной лампы свет за занавескойИ на белом поле тень твою.Только быстрой, радостной толпоюУбежали дни – и без тебяЯ любил твой милый домик – странный,Без цветов, без занавесей светлых,Со слепыми стеклами окошекИ с безмолвной грустью о тебе.Но – как скоро насмеялись людиНад моею светлою печалью!Я услышал в доме голоса,Я увидел в окнах чьи-то лицаЗанавески с пестрыми цветами –И уж ночью в темных пятнах оконЯ не мог следить своей мечтыИ, шепча, твой образ в них лелеять…И теперь я не иду туда –К дому тихому – к мечте – к тебе…Только редко издали взгляну –И, вздыхая, никну головою.В СЕЛЕ
В селе Балакове на волжском берегуПод звездным куполом июньской теплой ночиВ немолчном говоре и пароходном шуме –В селе Балакове на пристани слепец,В одной руке держа разогнутую книгуИ от строки к строке водя по ней перстом,Звенящим голосом, подняв лицо, читаетТолпе святой рассказ про дочерь Наира;А возле – поводырь, мальчишка, с фонаремСбирает медяки, бросаемые на полДощатой пристани. При шуме пароходномТоропится народ и свой товар грузить,И сесть на пароход, и просто потолкаться –И громко «публику» слепец благодарит.А звезды и вода горят спокойным светомИ тихо слушают одни – святой рассказ.ТИФЛИС
Люблю брести один по улице Тифлиса,Где строгий обелиск немого кипарисаТемнеет, недвижим на белизне стены,И в знойную лазурь стремит столетий сны.Но более люблю пробраться понемногуИз городских теснин – на вольную дорогу,Где встречу буйволов, волочащих арбу,Верблюдов порожнем – нестройную гурьбу –И смуглых путников с живой гортанной речью;А может, ни одну мне душу человечьюСудьба счастливая навстречу не пошлет –И ветер гулевой беспечный свой полетПомчит навстречу мне меж серыми скаламиИ — нежно-теплыми и полными волнами,Всей роскошью садов – дыханьем миндаляПовеет на душу весенняя земля.ЗУРНА
На тесном дворике, где с трех сторон балконы,А между них миндаль – раскидистый, зеленый –Над камнем крепкий ствол возносит в вышину,К весенним небесам, – услышал я зурнуСегодня, в светлый день и праздник Воскресенья;И бойкий барабан в пылу самозабвеньяЕй вторил ревностно, певице удалой.Послушать вышел я – увидел пред собойИ барабанщика в лохмотии картинном,И рядом – зурнача; в ребячески-невинномЛице, в коричневых раздувшихся щекахСтаранье полное и важность – просто страх;И тут же, просияв широкою улыбкой,Один пустился в пляс – не тихий и не шибкий,Руками поводя – степенно, не спеша –Бог весть откудова явившийся муша .О подвернувшемся мальчишке черномазом,Что вслед за ним юлит, не мыслит он. Кавказом,Еще хранящим дар прямого бытия,На празднике весны так был привечен я.В СУМЕРКАХ
Раз в сумерках меня ты не узналаИ подошла – и быстро обняла –И крепко в лоб меня поцеловала –И пламенем и дрожью обдала –И вскрикнула, и скрылась. Да, но тайнаУж мне была невольно отдана –Так несомненна, так необычайна!Чужда навек – и уж навек родна.Как я томлюсь! Мгновенная отрадаВ мой сумрак не вернется никогда.Но за себя ль душа безмерно рада?Во лбу моем горит твоя звезда.ДУШИСТЫЙ ГОРОШЕК
ОнТы свежа, как душистый горошек,Что, цепляясь, растет у окошекВдоль по узенькой грядке в саду.ОнаДа, я вижу, что эту грядуПолюбил ты порой предзакатной.Мне милее рассвет благодатный.ОнО, и всё же, и всё же, дитя,Мне горошком душистым цветя,Ты смеешься вечернею зорькой.ОнаА зачем же и слабой, и горькойМне усмешкой ответствуешь ты?Разве любят печально – цветы?ПРОГУЛКА
Помню летнюю прогулку в те далекие года.Мы – влюбленные мальчишки, ты – резва и молода.Беспричинное веселье, трели смеха, искры взгляда,Живость быстрая походки, легкость светлого наряда.Было радостно и мило не одной тебе – и нам,Что равно повелеваешь ты, богиня, трем сердцам.Помню, ты, шаля, фуражку вдруг взяла у кавалера;Начала переполняться моего веселья мера;Помню, как околыш синий и блестящий козырекШли сверкающей улыбке и румянцу нежных щек;Как завидовал я тайно; и – в веселье и в печалиКак в груди с беспечным смехом слезы жгучие дрожали.Но улыбка – примиряла, побеждала навсегдаВ ту июньскую прогулку, в те далекие года.МЕЧТА
Я знаю, отчего ты стала так грустна.Все ночи долгие проводишь ты без сна;Головку милую склоняешь ты к альбому,И крадется слеза по глазу голубому.И тихо наклонясь над маленьким столом,Твоих листов мечта касается крылом, –И, затаив в душе невольный трепет женский,Ты слушаешь. Тебе, как Ольге милый Ленский,Влюбленные стихи читает твой поэт –Возвышенной души неистощимый бред;И, кудри опустив, в слезах невольной неги,Впиваешь ты душой струи его элегий.СОСНЫ
Знакомым шумом шорох их вершин
Меня приветствовал…
Пушкин
О, хмурые друзья! как полюбил я васПорой осеннею в перед закатный час.Вы были издавна, развесистые сосны,И думам, и мечтам, и песням плодоносны;Но никогда душе кочующей моейНе навевали снов отрадней и родней,Как ныне – строгие в эфире темно-синем.Мы грань вечернюю, таинственную минемС одною думою; и снится наяву,Что в ваших душах я неведомо живу:Не часто ль чудился в суровых ваших хорахГлухой тоски моей сливающийся шорох?И отклик слышал я созвучиям родным,Взлетевшим некогда с земли к мирам иным?Так гармонически, так стройно отвечалиВы, сосны тихие, на зов былой печали.ЭЛЕГИИ. КНИГА ПЕРВАЯ
«В глиняной вазе моей увядают пурпурные розы…»
В глиняной вазе моей увядают пурпурные розы,Сыпля на стол лепестки, томный лия аромат.Так отпылавшая страсть, померкая в стынущем сердце,Сладко и грустно томит благоуханьем своим.ТВОЙ ПОЦЕЛУЙ
1. «Твой поцелуй мне мил и странен…»
Твой поцелуй мне мил и странен.Я им сражен! смертельно ранен.Меня язвит его печать.И сам не верю я: ужелиУста смущенные посмелиТвоим, замедлив, отвечать?Но как я счастлив поневолеОт этой сладости и боли,Изнемогая – как во сне.И в каждом жизненном биеньеБлаженной смерти упоеньеС тех пор дано тобою мне.2. «Когда, на миг овеян тайной…»
Когда, на миг овеян тайной,Я вижу светлой и бескрайнойМою далекую судьбу, –Навстречу страстному доверьюМелькнет за радужною дверьюСвобода темному рабу, –Как через миг неутомимаТоска моя, мечтой палима,Всеразрушительно остра;Как безысходно напоследокМне дым пронзителен и едокИспепеленного костра.«Белой полночи сила…»
Белой полночи сила,Прозрачная мгла,Ты меня не томила,Одежды сняла –И душа не просила,И нежить могла.Ты меня полюбила,Нага и бела –И улыбка скользилаОт уст до чела,Мягко грудь озарила,На плечи легла.Сон наяву!Белая ночь!«Если б не было видений…»
Если б не было видений,Как я жил бы, дорогая,Вечной жаждою свиданийВозгораясь и сгорая?В ожиданье бесконечномЯ за ночью ночь на страже,Чтоб узнать тебя в привычномОслепительном мираже.Только страшно: здесь, влюбленный,Я упьюсь твоей улыбкой;Там – лишь призрак мой туманныйТы узнаешь ночью зыбкой.ПРОЩАНИЕ
1. «Только роза…»
Только роза,Только алая розаВ золотых волосах;Только песняБесконечная песняНа влюбленных устах.Всё в тумане,В озаренном тумане –Заклубилось, плывет;Всё – как песня,Злато-алая песня,Замирая, живет.2. «Я смотрю – влюбленная денница…»
Я смотрю – влюбленная денницаНад тобою теплится светло.Позабудь же всё, что ночью снится,Всё, что ночь томило и сожгло.Только я с предутреннею дрожьюНе забуду тлеющих ночей –И опять пойду по бездорожьюОт зари к заре – ночной, ничей.3. «Если б мог коснуться я…»
Если б мог коснуться яУст пылающих улыбкой,Опьянил ли бы меняХмель, как вихорь, знойный, зыбкий?Если б ниц склоненный могЯ познать прикосновеньеВ пляске нежных, белых ног –Я вкусил ли бы забвенье?Кто ответит? Но когдаЯ не знал такого счастья, –О, изведал я тогдаРазве меньше сладострастья?4. «Я всё тот же: чужда мне коварность…»
Я всё тот же: чужда мне коварность,И тебе, что уже далека,Возглашаю теперь благодарность,Благодарность за миг – на века.Предо мною открыта безмерностьИ покой неоглядной реки.Осени же воскрыльями верностьИ напутствие мне изреки.«Я, взявшись за голову, прочь пошел…»
Я, взявшись за голову, прочь пошел,В последний миг увидев на тениСклоненный облик твой. И заперсяЯ у себя и, тяжело дыша,Лег навзничь – и глядел я в темноту;Я в темноту пустую улыбалсяИ видел улыбающийся образ:Румяные чуть шевелились губы,Светился взор; глядел я, задыхаясь,И слушал трепетный и нежный шепот.РЕВНОСТЬ
Ив. Ал. Рязановскому
Я помню жгучую усладуВнезапной ревности твоей.Что несовместней и страннейЗнакомому теченью дней,Родному песенному ладу?И всё ж я некий смутный стройВ тебе постиг взмущенным духом:Насторожившись, чутким ухомТак слышим гул земли порой.УЗНИК
К острову печальному причаль.Кончена унылая разлука.Общею пробудится печаль,Новою – изведанная мука.Башенных курантов с вышиныСлышишь ли приветственные стоны?Старые сулят свои же сны,Медленно пророчат, полусонны.На берег выходишь ты ко мне.Кончены томления разлуки –Начаты иные. – Как во снеБашенных курантов злые звуки.«”И это всё?” – сказала ты…»
«И это всё?» – сказала ты,Склонив померкшие черты,В ответ на то, что вихрем счастьяКазалось в буре сладострастья.«И это всё?» – Туман покрылСиянье радужное рыл.Я медлил, пред тобой склоненный –Угасший вдруг и опаленный.«Устал я бесцельно, безмерно…»
Устал я бесцельно, безмерно;Нет мысли, ни чувства, ни воли,И день пережитый ложитсяВеригой на душу мою.В пустыне ее нет желаний;Но в самом бессильно склоненьеОна повергается в бездну,Где звуки, где песни, где ты.«Когда я ночью с моим огнем…»
Когда я ночью с моим огнемОдинок, одинок, –Тогда ли жутко мне в углу моемВ заповеданный срок?Мой тоскующий дух напряжен тогдаИ безумный – поет:И в безумье моем окрылен я всегдаНа последний полет.И бывает миг – песнь усилья и болиИ целящих услад,И несказанной победной воли,Одолевшей разлад:Чтобы ты, меня не любившая,Не томила меня —Не может быть:И чтобы ты, меня забывшая,Забыла меня —Не может быть.СУДЬБА С СУДЬБОЙ
1. «Как я грущу, как плачу по тебе!..»
Как я грущу, как плачу по тебе!И сладко вдруг, назло моей судьбе,Тревожить ум немыслимою встречей,Манить мечту за грань противоречий –В те давние, в те стройные года,Не бывшие как будто никогда:Ведь может быть, – проникновенным окомЯ вижу их в предчувствии далеком.Твои глаза, все милые черты,Движения, что знала только ты,Руки твоей к руке прикосновенье…Но миг один – и где самозабвенье?..Ты в прошлом ли, в грядущей ли судьбе –Я всё грущу, всё плачу по тебе.2. «Я грезил о любви твоей…»
Я грезил о любви твоей,Твои напевы мне звенели,А за стеною всё слышнейВзывали жалобы метели.Мгновенья зыбкие летелиИ, распыляясь надо мной,Вокруг полуночной постелиЗвучали песнею двойной:И согревающей весной,И безнадежностью холодной:Со тьмою свет, со стужей знойСплетались ли в борьбе бесплодной?Иль трепет страстности голоднойИскали смутно утолить?Не стала ль ласково-свободнойИх сопрягающая нить?Не начинают ли манитьСогласно слившиеся трелиИ дух гармонией томитьТак странно нежною? Ужели?Напевы не твои ль? Не те ли?Всё неразрывней, всё полней…Я грезил. Возгласы метелиВзывали о любви твоей.3. «Нет, я не помню первой встречи…»
Нет, я не помню первой встречи –Не потому, что шли года:Твои глаза, движенья, речиИ знал я, и любил всегда.Нет, я не помню расставанья –Последних слов, пожатья рук…Жестокий, горький час прощаньяДля нас не пробил, нежный друг.Но ни свиданья, ни разлуки;Не без тебя – и не с тобой…За что ж отчаянье и муки?Явись – и протяни мне руки,Мне обреченная судьбой.4. «Явись же хоть затем, чтоб тихо взор печальный…»
Явись же хоть затем, чтоб тихо взор печальныйС глубокой думою остановить на мне;Чтоб я коснуться мог – безвольный, как во сне –Твоей души многострадальной.И пусть, отдавшись вновь родной своей волне,Плывешь ты в свой предел, безвестный, хоть недальный;Знай: счастие мое в последний миг, прощальныйМне было явлено вполне.5. «Ты, может быть, придешь ко мне иная…»
Ты, может быть, придешь ко мне иная,Чем та, что я любил;Придешь, как вновь — не помня и не знаяСвоих великих сил.Но можешь ли идти со мною рядом,А я — идти с тобой,Чтоб первый взгляд не встретился со взглядомИ в них — судьба с судьбой?Твоя судьба — предаться полновластью:Суровой — не избыть.Моя судьба — гореть покорной страстью:Иной — не может быть.СТИХИ ПРОЩАЛЬНЫЕ
И той нередко, чье воззренье
Дарует лиревдохновенье,
Не поверяет он его;
Поет один, подобный в этом
Пчеле, которая со цветом
Не делит меда своего.
Боратынский
1. «Я мнил себя жрецом в кумирне красоты…»
Непосвященных рук бездарно возложенье.
Боратынский
Я мнил себя жрецом в кумирне красоты,Мечтались сном чужим мирские суеты;Дарами мнилися высокого служеньяИ тайнодействия, и рукоположенья.Кто ж, кто полней тебя возмог бы оправдатьИзбрание жреца, приявши благодать –И посвященною таинственною жрицейВоспеть хвалу небес?! Но я – отмщен сторицей:В недоумении ты, бледная, молчишь;Мой гимн – срывается, под сводом – тьма и тишь.2. «Уроки дерзостной судьбы…»
Уроки дерзостной судьбыЛегли на сердце тяжким грузом,И просветленные мольбыНиспосылать дано лишь музам.Когда ж богини замолчатВ непостигаемости строгой,Всклубится над земной дорогойСожженной жизни дым и чад.3. «И всё же я помню твои нежные руки…»
И всё же я помню твои нежные рукиНа холодной решетке балкона,Дыханье акаций, предрассветные звуки,Бело-матовый свет небосклона;Спадающей влаги чуть заметные струи(Ночь над городом нежно-невинна),И лик твой печальный, и мои поцелуиРук твоих безответных, Нина.4. «На языке тебе понятном…»
На языке тебе понятномХотел бы я заговоритьО несказанном, необъятномИ близком, близком, может быть.Но я хочу – и не могу.Останься ж здесь хоть легкой тенью,Не дай взрасти разувереньюНа опустелом берегу.«Ужель еще я не свободен…»
Ужель еще я не свободенОт старых снов, от прежних чар,Ужель судьбе еще угоденБесстрастный плен, бездушный дар?Иль при звездах, у ног чинарыМне неотменно суждены,Вовек не плены и не стары,Всё те же трепетные чары,Всё те же ласковые сны?Тифлис«Как упоительны поблекшие цветы…»
Как упоительны поблекшие цветыС их тонким и скупым печальным ароматом!В разуверении, на гранях пустотыНе можешь позабыть о сне любви крылатом.Тихонько падают на землю лепестки;Но их сбираешь ты – и жадное дыханьеВпивает медленно томление тоскиИ страсти неземной в земном благоуханье.«О, если ты прежде любил…»
О, если ты прежде любил –И после ведь ты не разлюбишь;Когда ж, в своеволии сил,Ты узел былого разрубишь, –Знай: ты и в былом не любил;А если любил – не разлюбишь.В объятиях новой любвиПризнаньем венчаешь былую;Иначе уста оторвиОт уст, что влекут к поцелую.Нет новой, нет прошлой любви.В грядущей – увидишь былую.ИМЯ
Я позабыл об имени твоем.Не часто ли, мечтания полны,О старом мы по-новому поем?Так серебрит, колдуя, сон луны –Всё тот же томный, тихий водоем.Ветвей склоненных шепчущая дрожьИ переплески пенистой игры…Ты, зачарован, их не узнаешь,Благословляешь – давние дары:Так на былое сон твой не похож.Но песню вдруг услышишь, истомлен;Знакомый лик всплывает из воды:Она – всё та ж. И ты – в плену времен:Вступай на путь, где вечные следы,Где зажжено одно – из всех имен.«Даль – очарована. И разочарованье…»
Александру Блоку
Даль – очарована. И разочарованьеМогу ль я вымолить у каменной судьбы?И скрипки нежный стон, и ярый вопль трубыМне облекут равно мое в ночи взыванье.Так явно, что моя предызбранная часть –Владычица, тебя напевами заклясть.И всё грядущее не в том ли, роковое,Чтоб образ твой создать стихи мои могли? –И я увидел бы в торжественном покое:Вот – ты ко мне идешь из голубой дали.«С пурпуром царственных риз породнится могильное тленье…»
С пурпуром царственных риз породнится могильное тленье;Ты же, раскованный дух, – о, не бессмертен ли ты?Пурпур оставив лобзаний, душистые песни, земному,В тонкий разлейся эфир, здесь отпылавшая страсть.ЭЛЕГИИ. КНИГА ВТОРАЯ
ЖЕЛАНИЕ
Когда б сейчас, порой апрельской,Покинув гордый сей гранит,Я мог укрыться в сени сельской,Куда мечта меня манит!Ах, Боже мой, какая негаЖивит любой глухой пустырь!И запах тающего снега –И эта дрожь – и эта ширь!ЧЕРЕМУХА
Когда и цветок в волосах
Бывал нам сокровищем жизни.
Жуковский
Черемухи нежной цветокС невинным и свежим дыханьемТак просто душе говоритО чем-то далеком и милом.В букете я вижу егоУ женщины в черной одежде.Я вижу его в волосахУ девушки светлой и кроткой.В плену ль суеты городской,В глуши ли березовой рощи –Былого родные цветыЖивит вдохновенная память.Черемухи нежной цветокДля сердца сокровище жизни –И тихая светлая грусть,И тихая светлая радость.ВВЕЧЕРУ
1. «За темнолиственной дубровой…»
За темнолиственной дубровойНад хмурою громадой тучЗакат зажегся пурпуровый,В пыланье – холодно-могуч.Влечет порфирой величавойОн за собой немую ночь –И веет призрачною славой –И меркнет – и уходит прочь.2. «Перебирать опалы четок…»
Перебирать опалы четокУже не в силах смутный день –И гаснет, набожен и кроток,Над тишью рощ и деревень.А вместе с ним пришла молитьсяЗаря – стыдливая жена –И в воды светлые глядится,И тает, в них отражена.«Луна в решетчатом окне…»
Луна в решетчатом окнеМне веет вечностью холодной,Неведомой и чуждой – мнеС земной тоскою неисходной.Но и привычная тоска,Давно такая, как и ныне,Всегда пуста, всегда тяжкаИ холодна, как ночь в пустыне,Как лунный свет – издалека…«Выйди на рассвете…»
Выйди на рассвете,На небо взгляни;Холодом дохни…Видишь – горы эти?Спят они как детиВ голубой тени.Спят. И в небываломОбаянье снаВеет им женаДымным покрывалом –В нимбе смутно-аломСтранно холодна.Полон сожаленьяУтра первый зов.Предрассветных сновСладостны виденья.В тихие мгновенья –Тише. Меньше слов.«Как льется жаворонка трель…»
М.А. Бородаевской
Как льется жаворонка трельНад отогретою деревней!Звучит какой-то былью древнейЗавороженная свирель.А здесь – какой гнилой туман,Какая немощная слякоть!И злобно хочется заплакать –И клясть мечтанья, как обман!«Бессонную ночь провести…»
Бессонную ночь провестиЗа милой работой;И встретить улыбкой любвиВеселое утро;Широко окно распахнутьНавстречу рассвету,Душистому ветру весныИ птичьему гаму;И в легкие сны уносяВстающее солнце,Уснуть – до вечерней зари.И в час пробужденьяПриветить с балкона зарюИ первые звезды, –Зарю, золотую зарюИ звезды, и звезды…ДЕНЬ И НОЧЬ
Как просто быть смиренномудрымПеред заносчивым вождем –Голубоглазым, златокудрымИ улыбающимся днем.Но пред женою темноокойНе станет волей сладкий плен:Ты погружен во мгле глубокойС другой душою одинокой –И тайной сна запечатлен.«Когда я возвращаюсь домой…»
Когда я возвращаюсь домойИ в гору тихонько иду, –Над этим померкнувшим домомЗеленую вижу звезду.Как в небе и бледном, и светломОна необычно видна,Как теплится ярко-спокойно –Огромна, близка и одна.И за стену ясная канет,И выйдут другие за ней;Но сердце не радо, как прежде,Сияниям поздних огней.ЗВЕЗДА
Ты в очи мне язвительно глядишь.Вокруг тебя – простор, и тьма, и тишь.Ты холодна, спокойна и светла.Не ведаешь земных добра и зла.Но почему, прекрасная, коришь?Вокруг тебя – простор, и тьма, и тишь.Не ты ль была прекрасна – и добра?Как в первый миг влекла твоя игра!Ты видишь ли мой тусклый огонек?А возле я – и мал, и одинок;Со мной – тоска; и ложь, и боль – во мне,Здесь – в полутьме, здесь – в тесной тишине…Нет! Ты чужда томленью моему,Не для меня прорезываешь тьму,И для земли – хоть землю видишь ты –Как злобы нет, так нет и доброты:Вся такова, как и в веках была,Ты – холодна, спокойна и светла.«Луна ли за моим окном…»
Луна ли за моим окном,За непритворенною ставней,Фонарь ли просто – с думой давнейГлядит, грустит всё об одном?Меж умиленьем и хандроюЕдва ль тоску мою раскрою.А сердце бедное щемит,Как прежде глухо и безвестно:Всё тот же свет, всё тот же вид;С былым текущее совместно.«Плывет луна в кольце туманном…»
Плывет луна в кольце туманномИ серебрятся облака;О мире дальном и желанномМечта холодная – близка.А здесь – бесснежная тоскаПокоит стынущую землю,И смерть глядит издалека,И я – кумир мечты объемлю.«Тяжко душе одинокой…»
Тяжко душе одинокойВ шуме незрячей толпы;В тихой ночи, многоокой,Легче земные тропы.Легче – и всё же над безднойВьется томительный путь:Всей вышине многозвезднойМожешь ли, с жалобой слезной,С воплем земным – разомкнутьГорем пронзенную грудь?«О, ночь державная! В таинственное лоно…»
И бездна нам обнажена…
Тютчев
О, ночь державная! В таинственное лоноМеня прими, о ночь! прими: я твой, я твой.От века я к тебе стремился неуклонноИ ныне преклонен покорной головой.Не страх в душе дрожит, но сладостная жуть:Я чую бездну тьмы, вздыхающую глухо;Я смутно трепещу и жажду потонуть –И обрету купель для страждущего духа.В АВГУСТЕ
1. «Стемнело. И только с крыльца я сошел…»
Стемнело. И только с крыльца я сошелК тропинке чуть видной,Смотрю – а в траве загорелся светляк,У пня зеленея.Иду – засветилось опять и опять –Но влажная рощаМеня обступила – ночною толпойРазвесистых сосен.И, чуткий к их шуму, задумчив иду –Как шумно, как тихо –Туда, где светлее, где зыбко виднаЗа чащей – дорога.Но полог над нею висит полосойНедвижно-унылоИ облачной бледною мглою глядитЗадумчиво-грустно.А путь мой куда же? К дремотной воде –К покою и к шири.Огни светляков, и шептанье дерев,И вдумчивость тучекВ душе словно ждут: не найдет ли ответДуша над водами?А озеро дремлет – и шепчет землеО небе и тайне.2. «Вечером смутным по роще иду я…»
Вечером смутным по роще иду яВ грусть углублен и один.Сосны стоят и молчат – и задумались.Внятен по хвое мой шаг только мнеЧей же вдали мне послышался голос –Отзвук печали моей?Ближе иду. И размерно, и жалобноСтарое дерево тихо скрипит.3. «И размерно, и нежно, и вольно…»
И размерно, и нежно, и вольноНа прибрежный песокЗа волною волна набегает,За волною волна.В этой неге озерной, напевной,В этой синей дали,В этих солнечных блесках и звукахВзор и слух отдохнет.Сухо хрустнул тростник под ногою.Будь свирелью моей!Где не будет ни солнца, ни дали,Повтори, повтори –Как размерно, и нежно, и вольноНа блестящий песокЗа волною волна набегает,За волною волна.4. «В суровую серую ночь…»
В суровую серую ночьИду я раздумчиво по лесуЗнакомой глухою тропойК родному широкому озеру.Грущу, позабыт и уныл;Как ветер – тоска заунывная;Но мерная песня волныДуше утомленной послышится.Я ветром холодным дышуС моими унылыми думами,А сосны да ветер – своюВсё песню поют мне угрюмую.И нет утешенья душе.Я слушаю стоны напевные…Ах, сосны родные, зачемГлушите вы плески размерные!5. «Ужели – кончено? Ужели это было…»
Ужели – кончено? Ужели это былоВ последний раз?Да, мимо ты прошла – и задрожало сердцеВ последний раз.Влачился жизни плен, но грезилась далекоВсё только ты.В нежданных образах являлась, роковая,Всё только ты.Не ощутил ли я твое прикосновенье,Крыло твое?Как влажно-холодно сейчас дыханье ветра –Крыло твое!Иль ныне понял я средь этих сосен хмурыхМой тайный рок?Как серый полумрак спускающейся ночи –Мой тайный рок.Я сердце вопрошал: не задрожишь ты, сердце,Уж никогда?И словно вторили холодным шумом сосны:Уж никогда…6. «Молочно-белое, напитанное солнцем…»
Молочно-белое, напитанное солнцем,Истомно небо;Во влажном воздухе вздыхает полдень теплый,И дождь жемчужныйТихонько падает – и редкие касаньяЛелеют землю –И мягко на душу стекает благость мираИ сны покоя.С какой усталостью, с какою светлой грустьюПростерлось сердце;С какою негою, жемчужной тенью счастьяМой дождь струится –И раскрывается во мне цветком полдневным,Цветком жемчужнымНеизъяснимая – как сон – мечта свиданья…Мечта свиданья.7. «Тихий, долгий, теплый дождь…»
Тихий, долгий, теплый дождь,Еле слышные, нежнейшие касанья…Тонкой дымкой ближний лесЗанавесился – ласкающею дымкой.Только б дольше ветер спал,Не тревожил бы молчанья и покоя,Томных дымных облаковНе развеивал с белеющего неба.Всё б покоилась душа,Облеченная ласкающею теньюТонких, тонких, тихих струй –Как нежнейшими касаниями неба.«Мы, благодатным летним днем…»
Мы, благодатным летним днемДивясь березе пожелтелой,Невольно, может быть, вздохнемДушой, вдруг как бы опустелой;Но вместе – неизбежный часПредстанет кроток, тих и ясен,И внове летний пир прекрасен –Успокоительно для нас.«Ты мне сказал, что соловьи поют…»
Ты мне сказал, что соловьи поют –Вот тут, в лесах, над пышной вешней Волгой!И зыблется от песен ночью долгойИх густолистный, радостный приют.Ты мне сказал, – но плыли мы тогдаНа бешено шумевшем пароходе;Взметенная наперекор природе,Мешала слышать пенная вода.Но слышал ты! А как я жаждал их –Над Волгою на вешней вольной воле,Вещающих неслыханный дотолеИ вековечный – полнозвучный стих.«Лежал я – не мог уснуть…»
Лежал я – не мог уснуть.Казалось, ночь нема глубоко;А изнывающая грудь,Томясь, вздыхает одиноко.Но вот – я слышу – недалеко,В ночном просторе за стенойНапев унылого востокаТомится, одинок, со мной.Тифлис«Что же для сердца осталось?..»
Что же для сердца осталось?Чем вдохновенье цветет?Розами, розами, друг мой!В них усладительный мед.Никни над грубым кувшином:Глина прохладой мила;Алые розы коснутсяНежно – как губы – чела.В розы лицом погружайся,Глубже дыши: в этих душахСказка веков разлита;К ним приникая – гармонийВечных живую усладуВ слове обрящут уста.«Когда чинары Муштаида…»
Когда чинары МуштаидаТебе шепнут в вечерний час:Неутолимая для нас,Забвенна всякая обида;Когда замышленную местьСвершить не шевельнутся руки,Поняв, что вопль унылой мукиИ в горном ветре тоже есть, –Благоволительною ночьюТогда, далекий суеты,Спокойно ты вздохнешь, взглянув с высоты,Где примирение земли и неба тыУзришь воочью.«На светлом берегу полуденного мира…»
Г.В. Соболевскому
На светлом берегу полуденного мираЗапеть бы я хотел созвучия стиха:Душа влюбленных волн, в лобзаньях песне вторя,К земле прильнула бы, певуча и тиха,И – верю я – моим непознанным порывамОтветила б живым сочувственным отзывом.«И я томлюсь болезнью и тоскою…»И я томлюсь болезнью и тоскою.И я влеку печально жизнь мою;Но почему не прежде запою,Как тяжкое томленье успокою?И если в звуках слезы изолью,Не трону ими душу я ничью?О, хоть свою от муки я избавлю…Иль уж такой положен мне удел,Чтобы тогда я сладостнее пел,Когда хулой земли не обесславлю, –И чтобы молча плакал и болелНестройностью мирских вседневных дел?«Люби всегда мечту: вон облако плывет…»Люби всегда мечту: вон облако плывет,Янтарно-млечною клубится пеленою.О, подыми свой лик, следи, следи со мноюМедлительный полет.Навстречу светлому – расширь без страха вежды:То – дух с кропильницей витает в вышине.Мани его к себе: то край в голубизнеБелеющей одежды.В полдневной ясности торжественного дняВзлелеяна земля небесными послами –Уж тихий светлый дождь, едва шумя крылами,Нисходит на меня.ЭЛЕГИИ. КНИГА ТРЕТЬЯ
«Тот, чья душа светла, как тихая река…»
И не жалею я при этой тихой ночи
О утре радостном и полдне золотом.
Кн. Вяземский
Тот, чья душа светла, как тихая река,В полудне золотом – не пламенно суровом;Счастливец – для кого и ночь благим покровомЛожится на душу, спокойна и легка, –Он радостно стоял над солнечною безднойИ знает письмена – той вязи тайнозвездной.«Земному счастью…»
И счастья ищем мы земного
Не у людей.
Фет
Земному счастьюУчись не днем, не меж людей:Ночною властьюТы нераздельно овладей –И по безлюдьюВ напеве радостном стремись,Вдыхая грудьюИ блеск, и тьму, и ширь, и высь.А под стопою –Морей таинственных ладья –Одна с тобоюЗемля волшебная твоя.«Я знаю: всё, что было – вечно…»
Я знаю: всё, что было – вечно.Но, вспомнив злое бытие,Ты, сердце бедное мое,Так немощно, так человечно.Могучим станешь ли в ночи,Где будет с добрым вечно злое?Как прежде, в жертвенном покоеСуществование влачи:Бессмертный лик твоих паденийВ твоей ли власти оправдать?С тобой – лишь песни благодать,Души смятенной стройный гений.«Не радуйся возвышенному дару…»
Не радуйся возвышенному дару,Богатая, звучащая душа;Не верь словам, что просятся, спеша,Преодолеть немых прозрений мару.Смотри в себя, прислушайся к себе;Перегори во внутренней борьбе.Но и тогда пылающему звукуУступит пусть измученная грудь –Как милого на вечную разлукуБлагословишь в безвестный трудный путь.«Порою, в душе, запевая…»
Порою, в душе, запевая,Волна неудержна, плескучая,И жаждет, тоскуя и мучая, –Воспрянув, растечься без края.И мечется бурно, плененнаяСтихиею косной и древней:Всё хочет разлиться напевней,Сквозным серебром опененная.Но редко венчается гимном,В боренье победой певучею:Сразится с гранитною кручею,Расплещется в облаке дымном.«По капле падает вода…»
По капле падает вода –И никогда не перестанет…О, сколько слез! Я жду, когдаЕще одна на сердце канет.Когда-то весел был напевРазмерно-звонкого паденья;Но сны былого одолев,Звучат иные песнопенья.Неотвратимее судьбыЗа каплей – капля, прежде – ныне…Пусть обветшалые мольбыЗвучат в моей немой пустыне, –Им ничего не отвратить:И времена проходят мимо,И капли нижущая нить –Как нить судьбы, неутомима.По капле падает водаИ никогда не перестанет.О, сколько слез! Я жду, когдаЕще одна на сердце канет.«В предведенье какой печали…»
В предведенье какой печали –Поведай, утро, не таи –Глубокой грустью прозвучалиСтихи последние мои?Иль это только мысль о давнем,Что там во тьме схоронено,Пришла задвинуть черным ставнемМое лазурное окно?«Я засыпал; быть может, лучше было…»
Я засыпал; быть может, лучше былоВ ночи отдаться сну,Чем разбудить поющую унылоЗнакомую струну.Мне б самому, когда б душа уснула,Мой груз не тяжек был –Без смутного и тягостного гулаПохороненный пыл.«Томимый мукою бессонной…»
Томимый мукою бессонной,Не спал я долгий ряд ночей;И неизменный, неуклонныйВсё слышал стук – не знаю чей –В бессонном шорохе ночей.Хотелось мне, оставив ложе,Скитальцу двери отомкнутьИ приютить его. Да что же?Ведь он – моя ночная жуть.Нельзя мне встать и отомкнуть.Но почему же он стучитсяВ один обычный, долгий час?Иль в этот час должно случитьсяСо мной недоброе как раз –В бессонный, тяжкий долгий час?Нет, он стучит, живой, бездомный,Но отворить я не могу:Меж нами город спит, огромный;Он – как на дальнем берегу;И отворить я не могу.И в час, когда от долгой мукиЗабылся город, тих и глух, –Пришельца немощные стукиТоской томят бессонный слух.Огромный город тих и глух.«Чуть беззвучно утро засмеется…»
Так грустно тлится жизнь моя
И с каждым днем уходит дымом.
Тютчев
Чуть беззвучно утро засмеетсяЗа туманом зыбким и седым,Погаси свечу – с нее взовьетсяТонкой струйкой душный дым.Он душе томящейся не сладок,Он оставит черные следы,Словно едкий, горестный осадокЗаполуночной страды.Так – ужель потухшие порывыТолько, злой отравою казня,Дымной, душной тонкой струйкой живыПеред бледным ликом дня?«Немые слезы накипали…»
Немые слезы накипалиВ душе томящейся моей. –И слышу из полночной далиНапев далеких, детских дней.Но безнадежней, холоднейВ немой душе от милой были;И слезы не влекутся к ней:Остановились – и застыли.«Есть что-то злое в комнате моей…»
Есть что-то злое в комнате моей:В ней запершись, невольно ясно слышуПроисходящее кругом; меня жеНикто, я знаю, не услышит. ЧастоЯ болен и один, и после ночиБессонной, в размягченье и тревогеРассвет горячий встречу и, глазаЗакрыв, лежу, оставив милый мнеИ легкий труд, иль тяжкое бездельеУнылой жизни, – я лежу и ждуСна благодатного и облегченьяТомлений; но порою мне так тяжкоСтановится, что я мечусь, кричуИ, так о помощи взывая долго,Жду. Но напрасно – знаю сам. А возлеТут ходят, говорят спокойно, мирно, –Иль весело, встревоженно, – но так,Как будто бы меня и вовсе нетНа свете. Я лежу и слышу. Слышу,Как в верхнем этаже играют гаммыНескладно на расстроенном пьянино,И даже слышу, как читает вслухСосед басистым голосом газетуКакую-то нерусскую, и слышу,Как на дворе разносчики кричатПротяжно иль пронзительно; как детиШумят, играют, плачут и смеются,А где-то, где-то далеко – шарманка…Меня ж, бессонного и дню чужогоНикто не слышит…«Как ты привык к плохим обоям…»
Как ты привык к плохим обоямУбогой комнаты своей,Но, лихорадкой беспокоим,Увидишь в них проклятым роемДраконов, мандрагор, чертей, —Так, приглядись к толпе людей,Одной и той же раз за разом,Болезненно раскрытым глазом, —Увидишь в них ясней, яснейПоток цветов, чертей, зверей —И позовешь, и содрогнешься,Но от него не отвернешься —И вдруг постигнешь, что твоеС ним неразрывно бытие.«Следя за стрелкой часовой…»
Следя за стрелкой часовой,Смотрю, как мчится миг за мигом,Бесцельным и тяжелым игомЛожась на дух поникший мой.Так вижу, чужд самозабвенья, –И недвижимый, но живой:Куются цепи роковойЖелезные, пустые звенья.«Смешон преждевременный пыл…»
Смешон преждевременный пылИ горек внезапный обман.Вдруг станет и свет-то постыл,И день-то не к радости дан.И свой затаившийся стыдПри людях несешь, не скорбя;Когда ж от людей ты сокрыт,Твой стыд удушает тебя.Зачем ты доверил перу,Зачем ты доверил стихам,Зачем же ты пережил самВсю детскую счастья игру!«Пока ты злобу на людей…»
Пока ты злобу на людейПитаешь слепо и бездумно,Как невзначай дикарь-злодейБезумствует горя темно и неразумно, –Души спокойствием и миром овладей;Иначе – будет слишком поздно:Вражда сильнейшая тобой,Как закипевший жаркий бой,Как вихорь, завладеет грозно, –И, смертной раной изможден,Ты будешь вечного страдания добычей,И яд презрения в крови твоей зажжен,И пламень дум твоих сомненьем поражен,И недоверье – твой обычай.«Тоска, тоска, тоска — и всё кругом постыло…»
И хватишь чарку рифм, чтоб заморить тоску
Кн. Вяземский
Тоска, тоска, тоска — и всё кругом постыло,И валится из рук любимый давний труд…Все благодатное давно, когда-то было,Все распроклятое толпится тут как тут.Бездейственно как тень сознание былого;Грядущее молчит, грозя из темноты, —И мается душа без света и без словаМеж безнадежности и мертвой пустоты.Запел бы, — ах, запеть хоть немощно и глухо, —Да песни прежние от сердца далеки,А новых нет давно. И тягостны для слухаТо гнет молчания, то хриплый вздох тоски.Одна отрада мне: к чужому песнопеньюПриникнуть всей душой в безмолвии ночном…Какою нежною и благосклонной теньюОно повеет мне — мгновенным, легким сном.О, ясный Вяземский, о, Тютчев тайнодумный,О, Боратынского волшебная печаль!Не я ли слышал вас в полуночи бесшумной?Но вы умолкнули, и одинок — не я ль?«Куда же светлый лик сокрыла…»
Куда же светлый лик сокрыла,Очаровательница, ты?Душа забвенная унылаВ тиши холодной пустоты.Она недвижна, застывая…Но ты, богиня молодая,Ты ей вернешь и пыл, и свет:Явись, как истина, – нагая,Мечта, – толпой пренебрегаяИ колким инеем клевет!«Могу ль внимать напев волшебный…»
Могу ль внимать напев волшебныйРазвороженною душой?Падет ли он струей целебной,Лиющей трепет и покой?Иль, как полуночное мореПод многозвучный шум людской,Замрет в знакомом мне укореХолодной северной тоской?«Я дремал на утомленный, я лежал на постели…»
Я дремал на утомленный, я лежал на постелиВ тихой горнице темной, заполночной порой;В полосе полусвета только руки блестели,Только руки белели под лунной игрой.И сложил их спокойно, и лежал я недвижно,И дышал я без мысли, и смотрел пред собой.Вдруг мелькнуло: свершится, что теперь непостижно;Белы мертвые руки – с последней судьбой.«Не раз, раскрыв широко вежды…»
Не раз, раскрыв широко вежды,Один глядишь ты в темноту;Но зреть ли жизнь иную, – ту, –Очам земным, очам невежды?И всё же часто ты дрожишь,Предтишьем неким околдован;И мир ночной преобразован,И чуется иная тишь.«Ты властен ни о чем не думать…»
Ты властен ни о чем не думать;Но благодатна ли свободаВ уничтожающих объятьяхОдной безбрежной пустоты?Ты очи перед ней зажмуришь;Но всею полнотой душевнойЕе как тяжкий гнет пустыниТы, изнывая, ощутишь.А пращур твой дышал когда-тоБлагоуханьями живыми:Цвело безмыслие златоеИсчезнувших златых времен.«Когда впервые чуешь ты движенье…»
Когда впервые чуешь ты движеньеИ веянье нездешних крыл, –Ты только в судорожном напряженье,Недвижен, взор и слух раскрыл.И времена сменятся временами,Вернув видений хороводНе раз, – пока, тебя лаская сами,Они прольют елей щедрот.И тут, в зачарованье милой муки,Следить ты будешь их рои.Но тщетна жажда в образ, в цвет, в строй, в звукиОблечь сны вещие твои.Быть может, в неугаданный, нежданныйМиг тишины и забытья,Проста, в неведенье, красою богоданной,Тебе предстанет песнь твоя.«За ночью умопомраченья…»
За ночью умопомраченья,И униженья, и тоски, –Так просветленны, так легкиДуши высокие мгновеньяТворящего самозабвенья.За что ж они? И для чего?Бесцельно звуки звукам рады,И незаслуженной наградыОтрадно духу торжество.«Когда останется лишь злоба и усталость…»
Когда останется лишь злоба и усталостьВ душе твоейИ ты почувствуешь свою земную малостьВсего больней, –Пленен бессилием, пытайся же склонитьсяК безмолвным снам:В самозабвении на миг тебе приснитсяБлагое там –И успокоенный, проснешься ты – покорныйИной судьбе;И ноша прежняя уж не ярем позорный,А дар тебе.СНОВИДЕНЬЕ
1. «Какой я видел странный сон!..»
Какой я видел странный сон!Я – пробужденный – немощен и сир.А с ним я был перенесенВ такой прекрасный и далекий мир,Что закружилась голова,И стало как-то сладко страшно мне,Когда в обычные словаВлагаю робко то, что там, во сне.Нет, мне не вспомнить наявуТой невозможно явной красоты.Я ничего не назову;Но ты постигнешь этот сон – лишь ты.2. «Я, может быть, и позабыл его…»
Я, может быть, и позабыл его –Тот странный сон, тот непонятный бред;Я, кажется, не помню ничего,А может быть – ведь ничего и нет.Но даже всё, что было, позабыв,Я не могу глядеть на мир земной,Как я глядел. Один звучит призыв,И то, что здесь, – не властно надо мной.3. «Воспоминанье иногда…»
Воспоминанье иногдаМеня нежданно посетит,Как та далекая звезда,Которой свет во мне разлит.И одинокий – я пою,Как о неведомой звезде,И узнают звезду мою,И вместе с ней грустят везде.Но взор таинственной звездыНе согревает никого.Никем не найдены следыВоспоминанья моего.4. «Быть может, правда – нужно лишь одно…»
Быть может, правда – нужно лишь одноДля всей судьбы людской:Чтоб раз приснилось то, что суждено,В чем буря – и покой.И сновиденье – утлое, как дым –Взовьет свои клубыТо кисеей, то саваном седым –Прообразом судьбы.И будет жить печаль по странном сне –Всё ближе и светлей, –Вся – как тоска по дальней стороне,Как дух родных полей.5. «Не могут оттого…»
Не могут оттогоПонять мечты моей,Что проще ничегоНе знаю – ни странней;Что если расскажу, –В себе сольет онаНевидную межуВседневности и сна.Видения земли –Сияньем залиты;А небо облеклиПокровы простоты.«Заветный миг отдохновенья…»
Заветный миг отдохновеньяК тебе слетал иногда, –Чтоб вдруг распались жизни звеньяИ отзвучали без следа?Погасли дел и слов узоры,И мысль – укрощена – молчит;Не слышит слух, не видят взорыИ время в жилах не стучит.Но, вдруг услышав жизни шорох,Ты не пытайся сохранитьИ пустоту в незрячих взорах,И в мыслях – порванную нить.«Бывает много томных дней…»
Бывает много томных дней,Когда звучать душа не в силах.А так зазывна перед ней,Как бы любовней и роднейТолпа теней родных и милых;С былым текущий миг поет;Но впереди – тумана волны, –Нет мощи в крыльях на полет,И на отзыв уста безмолвны.«Когда печальное прости… »
Когда печальное простиПределу милому скажу я –И обречен один брести,Не правда ль: до полупутиО том я думаю, тоскуя –Что там, за мной – и без меняЖивет у пристани знакомой;Что, вновь и вновь к себе маня,Как свет вечернего огня,Мне веет мирною истомой?Вперед! – счастливцы говорят. –Смотри: ты минул полдороги;Вот светлых гор воздушный ряд –И облачных унылых грядРяды не близки и не строги.О да, гляжу невольно яВ простор судьбы моей грядущей;На перевале бытияМеняется и мысль мояПод переменчивою кущей.И вот уж я – у новых врат;Вступаю в чуждое жилище,Быть может – полное отрад…Но я грустить и плакать радПо милом старом пепелище!«И новые песни у сердца…»
Минувшего душа тоскующая просит.
Кн. Вяземский
И новые песни у сердца,У сердца влюбленного есть:Напевов его многогласныхИ струн многозвучных не счесть.Но с каждою новой любовьюЗатихшему сердцу близкаИ прежде безвестная дума,И чуждая прежде тоска.Певучие горькие волныКачают на пенном гребнеИ в бездну из бездны бросаютВсё к новой, всё к властной волне –Бросают безвольное сердце,И полное звуков – оноТо с брызгами к небу взметется,То с плесками канет на дно.Теснятся нестройные звуки —И глохнут, и гаснут они;Но теплятся тихо над нимиБылые, согласные дни.И ведает сердце, что песняТогда взвеселится, вольна,Когда со стихией былогоРодимой сольется она.«Когда порой тебе не спится…»
Когда порой тебе не спится,Но старых ран не бередишь, –За небылицей небылицаВдруг посетит ночную тишь.Все их смешные бормотаньяТы днем без гнева вспоминай:Не вожделенного ль мечтаньяТы слышал детские признанья,Ты видел заповедный рай?«Не каждый ли день — ожиданье…»
Не каждый ли день — ожиданье,Не каждый ли вечер — обман?Лишь ночью покой вожделенныйЖитейскому путнику дан,Целящий бальзамом забвеньяВсю жгучесть нещадную ран.И этот покой и забвеньеНе в темном бесчувствии сна,А в том просветленье волшебном,Какое дарит тишина,Когда одинокому духуДуша мировая слышна.«Облокотясь на ручки кресел…»
Облокотясь на ручки кресел,Раздумно голову повесил,Глаза усталые закрыл;Невольно слушаю, невесел,Как заглушается, уныл,Ночной поры немолчный пыл.Не выйду больше за ворота;Пускай усталая дремотаПоможет телу отдохнуть, –И благосклонный, милый кто-тоОт тесных дум – куда-нибудьДуше укажет вольный путь.Тоска, печаль иного края,Лелеет – нежная такая –Чуть слышных шорохов рои…Томи, томи, благоухая, —И маком темным напоиМечты дремотные мои.«Когда ты телом изнемог…»
Когда ты телом изнемогИ дух твой по земле влачится, –На перепутье трех дорогПонуженный остановиться,Ты изберешь из них одну, –Какую? Будет ли желаннойОна – ведущая ко сну,Где мак цветет благоуханный?Иль путы жизненных тенетТы примешь с гордостью терпенья,Где подорожник в пыль сомнетСвои бесцветные цветенья?Нет, на твоем – ином – путиТы слышишь сквозь усталый шорох,Как порывается цвестиЗолотоцвет в весенних хорах.БЫЛОЕ
Далеко на востоке,
За синевой лесов…
Жуковский
Былое сновиденьеСлетает в сердце вновь,Лелеемое снамиРазнеженной души.Завесы голубыеВолшебную странуСкрывают ненадолго, –Чтоб вновь отдать тебе.И если ты, плененныйЦветущею мечтой,Стремишься, окрыляясь,В луга иной страны, –То знай: за утлой цепью,В неведомом краюТы был как сын любимыйКогда-то – и сейчас.«Когда бы милый старый сельский дом…»
Стучу – мне двери отпер ключник старый.
Огарев
Когда бы милый старый сельский домЯ посетил, мне б, верно, грустно было;И тяжело, и горько, может быть;Воспоминания бы обступилиВечерними тенями… Но теперьМечтать об этих любящих тенях,Об этой грусти, даже горечи –Так сладко, так успокоительно,Что многие минуты жизниЯ б отдал ныне и за эту грезу,И за ее осуществленье. ТакПрошедшее становится грядущим.«А может быть – как знать? – и эти дни…»
Что пройдет, то будет мило.
Пушкин
А может быть – как знать? – и эти дни,Ползущие туманной полосоюИ скрашенные лишь цветеньем роз,И эти дни сомненья и унынья,И неизвестности, и сна, и лени,Житейских тусклых, хлопотливых дел,Душевного развороженья, –Быть может, эти дни, оборотясьПолузабытым, дальним, милым прошлым,Шепнут моей разнеженной душеКакие-то заветные словаИ на душу пахнут сухим и тонкимДыханием осыпавшихся роз,Неслышно уронивших лепесткиМежду страниц, бывало, близкой книги, –И будет мниться, что тогда, когда-тоТе розы для меня цвели…«Для сердца прошедшее вечно… »
Для сердца прошедшее вечно. –Певец несравненный, ты прав.И духу равно бесконечноПохмелье услад и отрав.Утешны в безбрежном простореЛетящему к далям иным –И горько-соленое море,И нежное небо над ним.«Дух жизни – веянье былого…»
Дух жизни – веянье былогоТебе, живущему былым;Плывет, как озаренный дым,Твое тоскующее слово –И непричастное землеСтремит в лазурь свои крыле,И вот, клубясь грядой янтарной,Напев курится, благодарный.«Крылом прозрачным Серафима…»
Крылом прозрачным СерафимаВ стране лучей осенена,Да будешь ты душой хранима, –Душой хранима, Диотима, –Навек – безмолвна и ясна.Да, меньше слов. Безгласно чтима.Тебя лелеет тишина.Пусть ты земле неотвратима, –Невозвратима, Диотима, –О, будь молчаньем почтена!«Будет всё так же, как было…»
Будет всё так же, как было,Только не будет меня.Сердце минувшего дня не забыло,Сердце всё жаждет грядущего дня.Бьется ж – слепое ль? – мгновеньем бегущим,В вечность, дитя, заглянуть не сильно.Знает себя лишь; в минувшем, в грядущемБездну почуя, трепещет оно.Жутко и сладко; и вдруг – всё забудет,Тайну последнюю нежно храня:Так же, как было, да будет;Так же как не было, так и не будет меня.«Лишь только Лазарь воскрешенный…»
Лишь только Лазарь воскрешенныйПредстал, спокоен, прост и тих,Очам соотчичей своих, –Взыграл их дух развороженный.Был детски светел лик людей,Пока ходил меж них прекрасный,Творя безмолвно тайну ясной –Одной улыбкою своей.«Я побродил по крытой галерее…»
Я побродил по крытой галерееИ подышал я влажностью ночной;Темно и тускло небо надо мной…Дождь моросит… под тесный кров скорее!Нет, посмотри: внизу как ад – огни;В бродящей мгле не движутся они.Да, и душа – как полночью пустыни –К докучным снам склоняется в углу;Но видит сад заветной благостыни –Узор огней сквозь дымную золу.«Не бейся, не мечись. Походкою степенной…»
Не бейся, не мечись. Походкою степеннойСтупай себе вперед. Поменьше о вселенной,Побольше о своем сегодняшнем путиБезмолвно помышляй: успеешь ли дойтиТуда, где вечером удобную стоянкуПошлет тебе судьба, чтоб завтра спозаранкуМог в руку снова взять дорожный свой костыльИ бодрою ногой ступить в сухую пыль.Но завтра – не уйдет, как и вчера. Беспечность!В грядущем, как в былом, приветствуй бесконечность!Не числи: прошлые ль, грядущие ль года?Знай: как всегда ты шел, так и пойдешь – всегда.«Приемли, что дано тебе…»
Приемли, что дано тебе:Могло ль, что было, быть иначе?К чему скорбеть о неудачеИль гимны петь благой судьбе?Не в слабом сердце и не в черствомОтвет на всё одним покорством.Тогда не будешь ли счастлив?Так море – влагою живоюПрилив приемля, иль отлив –Готово к сну, готово к бою.ГОДОВЩИНА
Уходит жизнь, а ты не замечаешь,Как перешел один, другой рубеж.«Где ж молодость? Все обольщенья – где ж?» –И ты чудес еще, как прежде, чаешь.Да, верь и жди. Еще придут ониИ поздние твои украсят дни.Но их ли ты венчаешь годовщинойИ их ли мнишь в грядущем досягнуть?Для странника звездою ни единойНе светится – всезвездный млечный путь.«Раскрыта ли душа…»
Раскрыта ли душаДля благостного зоваИ всё ль принять готова,Безвольем хороша –Боголюбивая душа?Влачится ли в пыли,Полна предрассуждений,И сети наважденийНемую оплелиВ непроницаемой пыли?Ты будешь вечно ждать,Когда тебя, милуя,Святыней поцелуяОтметит благодать –Ты будешь неусыпно ждать.«Кроткой торжественной ночью…»
Кроткой торжественной ночьюВидишь огни городские,Звону церковному внемлешь, –Только и видишь и слышишьСветлой душою – не их.К тем, кто далеко, далекоТихие грезы уносят;К тихим пределам былого;Дальше – туда, где безмолвноВ любвеобильнейшем лонеВечности светлой и строгойЧудной всезвездною ночьюМирно почили с любовьюМилые, милые – вы.СОН
С.П. Ремизовой-Довгелло
Я не видел тебя никогда.Протекли за годами годаС той поры, как ты жил на земле,И – что дым – заклубились во мгле.Но в томленье людском не затихТвой слезами сияющий стих;Но твой облик извечно-роднойНавевает душе не однойБлагодатные сны наяву.Не зову я тебя, не зову…Но твой облик телесный, земнойОтчего, для чего – не со мной?Но как счастлив, кто мог мне принестьО тебе заповедную весть,Из-за грани земной – благодатьМне в любовных словах передать.Не зову я тебя, не зову;Но с тобою, тобою живу,И как сладко мечтается мне,Что тебя я увижу – во сне.ЭПИЛОГ
Когда в пустых полях АидаЯ буду, страждущий, бродить,Ты мне протянешь, Аонида,Путеводительную нить.И за тобой – за Ариадной –Пойду покорно я – Тезей,Чтобы в пустыне безотраднойПостигнуть новый Элизей.
Так плача и томительно вдыхая, // Влюбленный юноша один лежал… Боккаччо. Фьезоланские нимфы. (Перевод Ю. Верховского).
Для этой идиллии я позаимствовал стиль у галлов. Парни (франц).
В этом доме жило мое сокровище. Гейне (нем.).