Струны: Собрание сочинений - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3
СОЛНЦЕ В ЗАТОЧЕНИИ
I.
«Заревые облака…»
Заревые облака.Твердь прозрачная легка.Зелена немая ширь,Дремлет белый монастырь.Сердцу грезится с тоской:Здесь молчанье и покой.Только сонный день звучитИ уходит – не молчит.Только ярко зацвелиБлизко, тут – цветы земли.И, качаясь, ароматИзливают – и горят.Осень клонится челомИ горюет о былом.День цветущий потускнел.Монастырь и тих, и бел.«В майское утро улыбчивой жизни певцов простодушных…»
В майское утро улыбчивой жизни певцов простодушныхБархатом юной земли, тканью ветвей и цветовБыл возлелеян безвестный певец и бродил, как младенец;Путь указуя, пред ним резвый порхал мотылек.Так принимал ты посох дорожный, о вечный скиталец,Ныне на темной земле осени хмурый поэт.«Как раненый олень кидается в поток…»
Как раненый олень кидается в поток –И жгучие хладеют раны —И дальше мчится он, лишь, ясен и глубок,Окрашен ключ струей багряной, —Так, истомясь, душа вверяется волнеМузыки светлой и певучейИ, обновленная целительной вполне,Ее пронижет болью жгучей.«Какими грезами богаты…»
Какими грезами богатыЧасы осенних вечеров –И их безмерные закаты,И тучек реющий покров.Но ныне даль разлитой лавойИ пеплом теплится седым.Или над жертвою кровавойОтвергнутый вползает дым.«Тяжкими темными снами…»
Тяжкими темными снами,Душным дыханьем своимЯ пробужден с полуночи,Но тишиной не томим.Слухом, дыханьем, глазамиВ мире мне милых тенейВеянье вечности чуюСлаще, желанней, ясней.Сердце милей и корочеСмертный таинственный путь.Легче любви поцелуюК жизни бессмертной прильнуть.«Я помню: ты, малютка…»
В году одна живет весна,
Одна и милая на свете.
Нелединский-Мелецкий
Я помню: ты, малютка,Мне поцелуй дала.Ужели это шутка?Ты так была мала.Поднявшись на носочки,Тянулась ты ко мне.Зарделись нежно щечки,Чуть в заревом огне.Потуплены ресницыИ трепетны уста –Иль это небылицыЛепечет мне мечта?И под лазурью кроваМладенческой весныУж ты была сурова –И слезы мне даны.Так жизнью правят детиИ, как в году весна,Так для меня на светеИ ты — одна, одна.«Когда в несбыточном желанье…»
Тоскует сердце! Дай мне руку,
Почувствуй пламень сей мечты.
Державин
Когда в несбыточном желаньеТы кличешь то, что позади,Какое жгучее пыланьеВ твоей груди!Глядишь во тьму. Одним виденьемТвоя душа потрясена.Навстречу всем твоим томленьямСмотри – она.Из мира тайного, иногоТобою вызвана, стоитИ – ни дыхания, ни слова, –О, жуткий вид, –Недвижный лик с недвижным взором,С извивом уст – бескровно бел;Застывший стан каким укоромОкаменел!Забыв и время и разлуку,Ты рвешься трепетно воззватьВсей силой сердца: «Дай мне руку!»Твой рок – молчать.«Томительными злыми днями…»
Томительными злыми днямиПреодолев земную дрожь,С какими нежными тенямиТы, успокоенный, живешь!Они, тебя лаская грустно,Нашептывают невзначай,Чего не выскажет изустноНаш пленный дух, наш скудный край.Бывало, светлыми крыламиСмущающийся дух покрыв,Они взлелеивали самиТвой песнотворческий порыв.А ныне в час глухих томленийИз мира милого тенейОдни ль страдальческие тениПоникли над душой твоей?Нет, но они как будто ближеСегодня властны подойти;Но песней, шепотом – они жеТебя лелеют на пути.«В ночную дождливую пору…»
Льетесь, как льются струи дождевые.
Тютчев
В ночную дождливую пору,Согласную с духом моим,Во мне ни боренья, ни спору,И меньше я жизнью томим.Овеяны негою соннойОтзвучья забытых речей;Былое – недуг благосклонный,Виденье закрытых очей.И все на земном бездорожьеПролитые слезы мои –Как тут, за окошками божьиВ ночи дождевые струи.Я улицей, помню, ночною,Не свидясь с тобой, уходил –И плакал, и плакал. Со мноюТот миг – невозвратен и мил.И нынешней ночью глубокой,Дождливой, покорной судьбе,Позволь о слезе одинокойПоведать, родная, тебе.«Зачем, паук, уходишь торопливо…»
Зачем, паук, уходишь торопливоТы по столу от взора моего?Иль то, что мне таинственно и живо,Давно тебе обычно и мертво?Другой паук когда-то постоянноВеликого маэстро навещалИ, поместясь к нему на фортепьяно,Всего себя он звукам посвящал.И, одинок, любил его Бетховен.Его давно воспел другой поэт.Не потому ль уходишь, хладнокровен,Что гения в моих напевах нет, —Что, даже приманить тебя желая,Сейчас пою уж петое давно,Что чар полна всегда душа живая,Но жизнь зачаровать не всем дано?«Нам печали избыть не дано…»
Нам печали избыть не дано.А на склоне печального лета —Как бывало утешно одноЗагрустившему сердцу поэта:Закатиться в поля и лугаИ леса над речными водами,Где ступала не часто нога,Где не славят природу словами!Но теперь и мечтать о тебе,Мать родная, обидно и больно —Изнывать по проклятой судьбе,По злодейке твоей своевольной.И томиться с тобой сужденоРазлученным — под игом запрета,И на склоне печального летаНам печали избыть не дано.«Бывают редкие мгновенья…»
Мы в небе скоро устаем.
Тютчев
Бывают редкие мгновенья:Лазурью легкой переполнен,Ты слиться с легким, милым небомВзлетаешь легче дуновенья.И память их недвижно светит:Порою ты прикован долу,А, словно луч, она нежданноТебя и в сумраке приветит.Но ведомо иное ныне —И даже дух освобожденныйК полету крыл не простирает,Как распростершийся в пустыне.Так он отягощен земноюСтихией косной, темной, тяжкой,Что даже не влеком лазурной –Чужой, запретной – вышиною.«Вон – черных воронов на бледном небе стая…»
Мой отдыхает ум, и сердце вечереет,
И тени смертные нисходят на меня.
Кн. Вяземский
Вон – черных воронов на бледном небе стаяЗловещим облаком шумящим и живым;Но тает, смутная, и молкнет, улетая,И расплывается, и уплыла, как дым.И мгла нежнейшая плывет, курится, реет;И просветляется стыдливой тайной даль;Как небо, и душа спокойно вечереет;Слеза ль затеплилась? Вечерняя звезда ль?И жизнь померкшая младенчески невинна;Земное небеса тенями облекли;Всё в них слиянное покоится, единоИ с близостью небес, и с легкостью земли.«Зачем в печали столько усталости…»
Зачем в печали столько усталости,Зачем в усталости столько злобы?Нет, сердце глухому не сжаться от жалости,Иль кровью оно уж давно изошло бы.Душа забыла муки раскаянья,Когда преступнице было стыдно.Ей близко простое, пустое отчаянье:Где нет ничего, ничего и не видно.«Сегодня ночью черной…»
Сегодня ночью черной,Разлитое темно,По совести упорнойПлывет, ползет пятно.Оно, не беспокояТомленья моего,Холодное, не злое,Но вижу я его, –Представшее воочьюКак будто для того,Чтоб оживало ночьюИ то, что нам мертво –И жило бы особоОно само, одно:И злу восстать из гробаКак будто суждено.«Воспоминаньем закрепить…»
Воспоминаньем закрепитьСпешит забывчивое слово,Как переливчатая нить,Мгновенья доброго и злого.И если в сердце чувства нет,Оно потом изноет болью,Как старой совести поэтРубцы посыплет едкой солью.Душа холодная, позволь –Тебя твой бич коснется снова:И казни радостная боль,И воплей творческое слово.«Невыплаканных слез осадок едкий ржавой…»
Невыплаканных слез осадок едкий ржавойНа сердце накипит болезненной отравойИ, беззащитное, хладея в свой черед,Когда и радостью, и горем изойдет,Оно поникнет вдруг – и в безучастье лживомЗамрет. Но если вдруг, несознанным порывомВновь обуянное, воспрянет, – дивно в немВсё позабытое сверкнет таким огнем –Последним, молнийным, – что миг – и озаритсяЗабытой вечности раскрытая страница.«Зачем душа чего-то ищет…»
Зачем душа чего-то ищетБез устали, опять и снова,Когда рассудок вновь освищетИ новоявленное слово?Уроки грустного былогоРассыпались сухою пылью,Полетов зыбкая основаЯснеет вновь надежной былью.Так отдавалась изобильюЛазури, и тепла, и света,Даря усилие усилью,Душа Икара, в мощь одета:Последняя, скупая метаМечты безмерной и бескрайнойНа радужном пути поэтаСокрыта облачною тайной.«Схватившись в темном, тяжком поединке…»
Схватившись в темном, тяжком поединке,Потусклую трепещущую страстьПринудит песня властная упасть,Мир замыкая в дышащей тростинке –И радостно земную окрылив,Ее помчит над целым мирозданьем,Объяв свирельным сладостным рыданьемРодных стихий торжественный разлив.«О, полусонное томленье!..»
О, полусонное томленье!Куда осеннее пыланьеВлекло меня в одном стремленье,В былом желанье?Зачем в игре багряных пятенМой дух дневной опять бодрится?Ночной тоске удел понятенОдин – смириться;И, поникая в дреме смутнойДушою слабой и молебной,Благодарить за блеск минутный,Мечте целебный –Благодарить осенний ветер,Со злою совладавший тучей,Благословлять прозрачный вечерИ лист летучий –Тот, что горел последним златомИ веет мне широким шумомВот тут, в ночном саду богатом –Навстречу думам.«Переменчива погода…»
Переменчива погода:Солнце – дождь, солнце – дождь.От заката до восходаШелест рощ, тихих рощ.От восхода до закатаОн замрет, заглушен;К ночи снова жив богато,Веет он, дышит он.Тихих рощ елей горящийИ в людской суете –Жертва осени, дарящейВсё мечте, вновь мечте.Покаянными слезамиЖертву дождь окропит;С голубыми небесами –Прежний вид, яркий вид.В легком сумраке сладимомМеркнет блеск, никнет мощь;С благовонным влажным дымом –Шелест рощ, тихих рощ.«Я вышел снова на крыльцо…»
В.И. Дяконовой
Я вышел снова на крыльцо.А ночь уже не та взглянулаИ вздохом тягостным пахнула,Влажно-холодным, мне в лицо.Давно ли вызвездило пышноВ осеннем явственном бреду?Теперь слежу я равнодушноТуманных облаков гряду.И вот уж эта ночь сыраяТам, за моим слепым окном;А здесь – тоска всё об одномТомит и тлеет, не сгорая.Цветы белеют на столеПод яркой лампой. Словно знает,Что там оставило во мгле, —Пустое сердце ноет, ноет.«Толчок – и с рамою окна…»
Толчок – и с рамою окнаВ ночь распахнувшись, сердце слышит,Как, полусонная, онаЛепечет, шевелится, дышит.Холодная немая мглаВ ее расширившихся взорахЗатрепетала, ожила,И в душу поплыл страстный шорох.И лепет, влажный шорох, шум,Едва живой, но близкий слуху,В короткий миг немало думВнушили дремлющему духу.Напитан ими, он – иной,В дреме тревожный, смутно-страстный.А ночь останется со мнойСвоей холодной глубиной,Осенней, горестно-согласной.«Пускай мне говорят цветы…»
Пускай мне говорят цветыО горестной осенней тризне;Вдыхай же в их дыханье тыДух неизбывной милой жизни.Пускай тебе сон бытияСияет белой пышной купой –И со своей тоскою глупойПо-вешнему забудусь я.«Когда изнываешь – нет мочи…»
Когда изнываешь – нет мочи,Отрадно вкусить одномуЛюбимой сочувственной ночиПлывущую влажную тьму.Но скучными сжата стенамиИ слушая шорох жилья,Летучими дышит ли снамиДуша – и ночная – твоя?А выйдешь – и в строгом покое,В служенье ночной тишиныПрорежется слово людское,Движенья людские слышны.Где жуткая злоба не дремлет,Где горькая жалость жива,Там сердце скорбящее внемлетСвои же земные слова.И только в иные мгновенья,Едва уловимо слышна,Надмирного вдруг дуновеньяПровеет живая волна.«Уронил я колечко в пучину…»
С моим кольцом я счастье
Земное погубил.
Жуковский
Уронил я колечко в пучину.Мгновенно блеснуло оно –И кануло, словно песчинка,На глубокое темное дно.Бесстрастные волны кипучи,Набегают на каменный хрящ;Но отхлынут в лукавом испуге –И вновь он пустынно блестящ.Говорят, будто море на брегеРоняет и жемчуг порой,Хоть чаще оно, лицемеря,Обольщает безумной игрой.И вот я гляжу неотрывно,Ожидая при каждой волне,Не несет ли кольца, что сокрылоГлубокое море на дне.«Я слез не изолью…»
Я слез не изольюСозвучными словами;Но словно бы слезамиХоть умирю тоску бессонную мою.Уже не запоюС истомностью свирельной;Но словно колыбельнойКто песней огласил пустую ночь мою.Предамся забытью,Младенчески внимая:Вот бабушка роднаяКачает колыбель уютную мою.Вот плавную ладьюВлекут струи паренья,И в легкой мгле – прозренья,Так просты, озарят мольбою грусть мою.«В туманный зимний день я шел равниной снежной…»
В туманный зимний день я шел равниной снежнойС оцепенелою безмолвною тоской,И веял на меня холодный, безнадежный,Покорный, мертвенный покой.Потупя голову, в бесчувственном скитанье,Казалось, чей-то сон во сне я стерегу…И, обретая вновь мгновенное сознанье,Увидел розу на снегу.«Ах, душечка моя, как нынче мне светло!..»
Ах, душечка моя, как нынче мне светло!Смотрю и слушаю, – от сердца отлегло,День хмурый не томит и гнетет нимало:Твой чистый голосок звенит мне, как бывало,Вот песня милая, младенчески проста,Тебе сама собой приходит на уста;Ребячьей резвости не ищешь выраженья,А словно хоровод твои ведет движенья,И жизнью солнечной живешь сейчас вполне –И так улыбкою одною светишь мне,Что счастие твое святою детской силойВсю жизнь мне делает желанною и милой.«За грезой ангельских напевов…»
О.Н. Бутомо-Названовой
За грезой ангельских напевовКакие песни рвутся в высь?Цветы таинственных посевовКрасою жуткой разрослись.Твои трагические звукиНеизъяснимо хорошиИ строгим напряженьем мукиБезмерно сладки снам души.Сосредоточенною страстьюЕе, немую, леденят,Зовут к мучительному счастьюИ разливают нежный яд.И вот цветут – горят – в гореньеИзнемогают – и золойРассыпавшейся примиреньеДарят мятежности былой.«Не зови, что невозвратно…»
«Не зови, что невозвратно,Что безмолвно – не зови:Было время благодатноДля твоей любви.Не зови, что безответно,Что навеки отошло,Для чего уж беспредметноИзжитое зло».И зову, зову стыдливоВсё, что мог давно сгубить,Всё, что сердце, снова живо,Просится любить.Вот ответный вздох всколышетЧью-то грудь, далеко – жив;Вот, рыдая, сердце слышитСладостный отзыв.Где смятение людскоеВсем грозится обладать,В неколеблемом покоеДышит благодать.«Мне жаль отошедшего дня…»
Мне жаль отошедшего дня,Пустого, холодного,Так жалко-бесплодного;Он с нищей улыбкой глядит на меня –И жаль мне умершего дня.Такая усталость во мне –Немые томления;Тоска сожаленияПо бедном навеки утраченном дне,Усталая, ноет во мне.Бессильно, вконец истомленДремотою хмурою –Старухой понурою –К коленям ее, в полуявь, в полусонСклоняюсь и я, истомлен.Но тянется, тянется нить, –В тенях полубденияВсё хочешь виденияЖивые, нежившие – жизнью продлить –И тянется, тянется нить.«Не спи, не бодрствуй, но томись…»
Не спи, не бодрствуй, но томись:С тобой сжилисьВ часы блаженного раскрытияДушевного – наитияКакие-то – и тянешься ты ввысь,Как бы на облако ногою опершись,И легкий, как оно, послушный,Плывешь волной воздушной –И вдруг исходишь вздохом и слезойИ падаешь в томлении,Забывшись и не властный над собой,Но всё живойВ самозабвении.Упал – и в бездне та же высь, –Не спи, не бодрствуй, но томисьВ душевной обнаженности:Сухой листокУпал в стихийный вихревой поток,Вращающий с собой две смутные бездонности, –И может каждая раскрыться звезднойМгновенной бездной, –Но нет, потокКрутит,Листок,Летит,Бессильно обнажен –И носится, в две бездны погружен,В потоке их разлития:Здесь – высь, тут высь.Под властию наитияНе спи, не бодрствуй, но томись.«Кольцо спадает с тонкого перста…»
Кольцо спадает с тонкого перстаРуки твоей, полупрозрачно-бледной;А тихо светится твой взор победный,Ты, строгая, спокойна и проста.Померкшая бесстрастна красота,Как разговор твой, безучастный, бледный;Покинуты улыбкою бесследнойИ странно сухи тонкие уста.Как тень сейчас стоишь передо мною.Иль никогда и не была иною,Нездешняя, в сиянье странном ты?Мне холодно. Одолевая муку,Смотрю, как бы над бездной пустотыВсё на твою опущенную руку.«Правда, утешно со старостью тихой родниться в мечтанье…»
И радостно сбросим с себя мы юности красну одежду.
И старости тихой дадим дрожащую руку с клюкою.
Барон Дельвиг
Правда, утешно со старостью тихой родниться в мечтанье,Отдыха мирного ждать, слабой руке – костыля, –Всё ж иногда и взгрустнется при виде седин благодушном,Долгой дорогой утрат старость обретших свою.Как же и грустен, и жалок, кто видит ее пред собою.Дышит дыханьем ее, им, умирая, живетИ – ни покоя не знает, бездомным и нищим скитаясь,Ни воспринять не готов близкий, быть может, конец!«Как я скорбел о кончине твоей, старик благодушный!..»
Как я скорбел о кончине твоей, старик благодушный!Сколько унес ты любви к жизни и к людям – с собой!Ныне я вижу всю благость Творца: от каких испытанийЭту святую любовь Он захотел уберечь!Вижу – и всё же скорблю, помышляя о милом минувшем,Силясь ее огонек в сумрак грядущий пронесть:Ты не помог ли бы мне – и не мне, а людям и людям –Верой, любовью своей – вере людской и любви?Так не исполнила вышняя воля – не наша, иная.Столь же спокойно, как ты принял веленье ея,Так и веленье – иное, быть может, – что нас ожидает,Учит и нас принимать вечная память твоя.«У нас двоих одно воспоминанье…»
М. К. Н.
У нас двоих одно воспоминанье.И никому вовеки не отнятьТого, что в каждом теплилось свиданье,Что через годы будет жить опять.Где дней своих печально ты ни трать,Пусть хоть на миг, но смягчено страданье,Как мне дарит былого благодатьОпору – посох в тягостном изгнанье.Скитальцы, мы невольно разбрелись.Но если голос милого былогоТебя коснется, – сердцем отзовись.Минуты нашей благостное словоНа светлой и на сумрачной чреде,Где ни вспомянется, тепло везде.РАСПЯТОМУ ХРИСТУ
No me mueve, mi Dios, para quererte
El cielo que me tienes prometido…
A Cristo crucificado
Тебя любить влечет всё вдохновенней,О Бог мой, не небес обетованье;Не ада столь ужасное зияньеМне запрещает грех богохулений.Влечешь меня Ты, Бог, в огне видений –Ты, ко кресту прибитый, в осмеянье;Израненного тела истязанье;И Твой позор, и смерть среди мучений.Любовью так влечешь неизмеримой,Что и без неба всё б Тебя любил я,Всё трепетом, без ада, одержимый.Не воздавай любви неоценимой:Когда б я и не ждал всего, чем жил я,Всё так же б я любил Тебя, Любимый.«Люблю я, русский, русского Христа…»
Люблю я, русский, русского Христа,Русь исходившего, благословляя, —И всем дыханием родного краяЖила моя любовь, — как Он, проста.Теперь душе понятна красотаНе тихая, не близкая, иная —Пред той земной не более ль земная? —Как окравленные три креста.Чьим преданный нечистым поцелуем,Русь, твой Христос терзаем и бичуемВ обличии презренного раба?Вернись к Нему скорей тропою тесной,Освободи Его от ноши крестной!Люблю и верю: вот твоя судьба.РОЖДЕСТВЕНСКОЮ НОЧЬЮ
Поликсене
Рождественскою ночью,Прощения моля,Узрела бы воочьюПритихшая земля —Мечту, что ясным взорамСветла твоим, дитя:Всплывая легким хором,Свиваясь и летя,Вот — ангелы крыламиСияют в высоте,Бесплотными хваламиЛикуют о ХристеИ славу в вышних Богу —О, слышишь ты! — поют,На снежную дорогуС одежд сиянье льют —И в свете снежной ночи,В сей осиянной мглеСомкнуть бы сладко очиПритихнувшей земле.II.
ВОЕСЛАВУ МОЛЕ
Твои созвучья нежны и сладостны,Томленье духа в них просветляется –И льются ясными струнамиНа душу песни души согласной.Само страданье силою дышит в них,Смятенье стынет – образ изваянный,Мгновенно обретает стройностьМысль, облеченная словом строгим.Порою сам ты словно заслушался;О нет, разнежен долго не будешь ты:Душа звучит, – но чистой сталью;Блещет она, – но булатом твердым.Неси ж с улыбкой песню-печаль своюК отчизне милой, матери пой ее.Иди к единой цели. РукуДай мне пожать, о поэт, от сердца.Из СТИХОТВОРЕНИЙ ВОЕСЛАВА МОЛЕ (С словинского )
1. «Чаши налей до краев…»
Чаши налей до краев и печаль прогони ты струнами.Тени минувшего пусть сердца тебе не гнетут.Тени немых кипарисов на кладбище тихом, пустынномРозами снов оплети, вязью полдневных садов.Милая, светлая, взгляды твои – то синее небо,Море, что смехом своим скрыло все бури глубин,Скрыло грядущее, вешнюю грусть фиалок душистых,Что на могилах цветут в ясные, тихие дни.Чаши налей до краев, зачаруй одиночество песней,Грусти забвение даст хмель поцелуев твоих,Слышишь, деревьями ночь шелестит и плачет, как сердце.Чокнемся, Лалагэ, пей! Розы рассыпь мне на гроб.2. Комическая маска
Путник, безмолвно взгляни на меня и склонись головою:Скрыто во мне содержанье столетий минувших, грядущих,Знанья конечный остаток, итог человеческой мысли.Я умерла. Смех мой – камень; и сердце – лишь камень холодный.Их не согреет ничто: все сны мои отданы смерти.Смех лишь остался один – и бессмертен в лице искаженном.Вечно смеюсь я в древесной тени над источником чистым,Розы вокруг расцветают, цветут, и цветут, и вянут, –Вижу я звезды и солнце и слышу напев соловьиный,Вижу людей – без числа поколения мимо проходят –Всё только той же дорогой и в те же, и в те же низины;Всё простираются голые руки к звездам горящим,Всё из уст раздаются всё те же высокие речи,Та же сладкая ложь и пьянящие те же обманы,Та же комедия бедных шутов на важных котурнах,Тот же финал: стал нищим король, как занавес спущен…Карлики в ролях божественных, род вы смешной, о люди;Тысяче ваших богов золотые строите храмы,Ходите мимо усмешки моей, не видя, — а всё жеЯ, и безвестна, – бессмертная, вечная ваша богиня.3. Сонеты раба
I. «Уйди в себя, ты, раб! Не вопрошай…»
Уйди в себя, ты, раб! Не вопрошай,Откуда и куда ведут скитанья.Чужим себе и ближним пребывай,Будь тем, что есть: числом без содержанья.Шутя, из тьмы вот некто в светлый крайПозвал тебя – на высоты сознанья:«Ну, пес, живи и душу отравляйНапитком жгучим тщетного желанья».И некто… Кто? Бог? Сатана? Чудак? –Кто от цепей твои распутал крылья,Опять тебя с дороги без усильяСтолкнет в пустые пропасти забвенья,И в мертвом пепле прежнего гореньяВновь прах ты, человек – ты, пес – бедняк…II. «Зачем вся ложь и звон пустых речей?..»
Зачем вся ложь и звон пустых речей?К чему котурны? Пусть без масок лица!Ты – человек, и немощи твоейЧуть тлеет правдой в сердце огневица.Нет мысли, чтоб поднять тебя с путей,Где вдаль, слепа, звезда твоя катится.Глядишь – и видишь бездны пропастей –И падаешь, застреленная птица.Виждь правду! Где глубокими тенямиБеда и горе заплелись венками,Зачем себе роль Бога ты берешь?Раб, выскажись душе своей в доверье.Титанское убей высокомерье.Ты только человек. А дальше ложь.III. «Мне Сатана явился в час унылый…»
Мне Сатана явился в час унылый.Пошли глухою ночью – гость и я.И стали над заброшенной могилой,Где молодость погребена моя.В душе погибшей горе встало с силой:«Ей в сердце яд влила рука твоя,С ее кудрей сорвал венок ты милый,Лишил поруганную бытия!»Сквозь темноту он мне блеснул очами:«Ты бредил сам, венчал ее цветами,Жизнь мерил сказкой, солнцем видел мрак».«Что ж вера в солнце всё владела нами?»Захохотав, он зашумел крылами:«Ты верил? Ты надеялся? Дурак!»IV. «За тенью тень брели мы тусклым днем…»
За тенью тень брели мы тусклым днемИзмученными, тяжкими шагами.Над нами – осень с черным вороньем,Угроза жалких, тощих туч – за нами.Привал. Равнина. Бродит взгляд кругом.Крест ко кресту. Их тысячи, рядами.Засеян ими свет. Крест за крестом.Они безмолвны над богатырями.Сел на могилу. Надпись разбираю:«Я богатырь, я пленник, пепел, прах.Сплю. Спит моя надежда. Спит мой страх».Кресты неисчислимые считаю.В гряду земли зарылися персты.Ах, чтоб уж спало, сердце, так и ты!..4. Хэгэзо
Златокрылая чуть заря дохнулаВ тихие сады беззаботной дремой, –Солнечные дни от очей сокрытыВечною смертью.Я пошла меж бледных теней к полянам,Где ни солнца нет, ни завесы звездной,Где в тумане снов лишь одна безмолвнаНочь кипарисов.Я плету фиалки в венки печалиИ венчаю память услад святуюТех, что здесь со мной между тихих теней, –Сны молодые.Ах, летят ли голуби по-над домом?Ищут ли зерна в бороздах пичужки?Розы над гробами как сон душисты льЦветом весенним?Ах, звенит ли смех на дворе девичий,Лишь взлетает мяч в высоте прозрачной?И в напев сливаются ль сновиденьяВ сумраке звездном?Ах, внизу, синея, смеется ль море, –Выше – шум серебряных рощ оливных, –Шлет ли парус им свой привет прощальныйОт горизонта?Ах, любовью бьется ль людское сердце,Путь житейский свой просветляя целью,Озаряя в радости снами счастьяВсё, чем томится?Где ты, бывший мне неизменным счастьем,Муж мой ненаглядный, мой сон единый?Всё со мною память твоя – живоюТрепетной тенью.Миртовый венок мой хранишь ли, милый,И горит ли в сердце твоем былое,Ясно и спокойно, как в тихой рощеСветлый источник?Где, моих вы радостных дней подруги?Дети ли смеются на лоне вашем,Слушают ли жадно, притихнув, вашиСказки и шутки?Где рабыни милые? Светловласым,Нет, кудрей моих не венчать им большеЗолотых, меня не облечь, как прежде,Пурпуром светлым.Я плету фиалки в венки печали,Глее друзья мои – кипарисы дремлют,Где навеки землю закрыли тени,Смерти завесы.В чаше жизни мне золотой кипелиСолнечные дни и сияли тихо,Но от жадных уст оторвали чашуВечные боги.5. Сонет из альбома
М.А. Кржевской
Он жил во дни и Вундта, и Бергсона,И Ибсена, и сладостных стихов,Открытья радия и электрона,Борьбы и крови, лживых дел и слов.Зазывнее вечерового звонаМанили грезы в край надзвездных снов,Познания терновая коронаВенчала труд и пыл его шагов.Любви вкусил и красоту изведал,Себя и горечи, и мысли предал,Смотрел в ту бездну, где обманов нет –Надежд почивших пламенный поэт,Вихревращенья сын и раздвоеньяНа склоне племени и поколенья.III
ЛИРА КАПНИСТА
Не сравню с космической маскойЛиры сладкозвучнейшей Капниста.Мне она звенит сердечной ласкойБлагозвучно, мягко, ясно, чисто.Нужно ль растекаться ей речисто?Песнь его подобье в день весенний(Не боюсь я рифм или сравнений)Соловьиного живого свиста.АНАКРЕОН – ДЕРЖАВИН
Когда поет старик-ДержавинИли старик Анакреон,Один другому верно равенИ ни один не превзойден.Звучит чистейшим звуком звон,Напевы сладостны и юны;Один настроил АполлонИх гармонические струны.НА КНИГУ «В ДОРОГЕ И ДОМА»
Счастливый Вяземский! В дорогеОн дома был душой своейИ обретал покой тревогеОседлых, но рабочих дней.А дома был еще роднейОн жизни близкой или дальной –В певучей грезе ли о ней,В заметке острой ли журнальной.ВЯЗЕМСКИЙ И ТЮТЧЕВ
Когда поэт живой и резвыйЗадумается, загруститИ под действительностью трезвойИную, тайную узрит, –Он вдруг о ней заговоритОдушевленно и богато,Узнав средь чуждых аонидБогиню вещего собрата.О К. И. М. ДОЛГОРУКИМ
Как Бытие мне сердца твоегоСочувственно! И как простосердечноТвоя Камена сберегла его –Умна, остра, задумчива, беспечна!И сумерками жизни ты, конечно,Живую дружбу с нею сохранил:Житейское глядится вековечноВ прозрачный ключ стихийных светлых сил.ЭРОТ-ПАХАРЬ
В старину трудам ЭротаПригожалася соха,Как взяла его забота –Неуступчива, лиха.Хвать он кнут, краюху хлебаДа волов в соху запрег;Шапку снял, взглянул на небо,Принагнулся, приналег –Да и ну пахать да сеять;Поневоле тут ЗевесУрожай ему затеятьПожелал с своих небес.Он боялся не на шутку –Не забыл о старине –Рассердить опять малюткуИ пылать в его огне.Как придет к тебе забота,Начинай и ты пахать, –Да зови помочь Эрота:Мальчик ловок помогать.Вместе будете стараться,Отдыхать – и то вдвоем:Не тебе ведь опасатьсяЗапылать его огнем.БИОН
Киприда нежная в рачительной заботеО сыне маленьком, о баловне Эроте,За ручку мальчика к Биону привелаИ славному певцу в науку отдала.Но очи зоркие недаром опустила:Ей ведома была младенческая силаУченика и власть – учителя.Призыв Великой мудрости божественной – всё жив:Богиня вечная всё внемлет, благосклонна,Над нежной лирою влюбленного Биона,Как вторит страстному, как дух его проникБессмертным пламенем учитель-ученик.ЗАМЕТКИ
I. «Если, художник, в творенье свое всю душу вдохнул ты…»
Если, художник, в творенье свое всю душу вдохнул ты,Будет награда тебе: жизнью задышит оно.Только запомни: живое на воле живет – и по волеВольной своей, не твоей, что пожелает – творит.II. «Сидя на ветке, в черемухе вешней, ты очи зажмурил…»
Сидя на ветке, в черемухе вешней, ты очи зажмурилИ залился, соловей, песней любви – без конца.Ты торжествуешь – и внемлешь, и свищешь, не числя, не мысля:Слезы над песней твоей точит живая душа.ВЛ. В. ВЕЙДЛЕ
1. «Тяжелой знойною ль порой…»
Тяжелой знойною ль порой,В тиши ли жуткой полуночиСиди на ветке – и закройТы истомившиеся очи.Не видит взор, не внемлет слух,И странно замирает тело;Но всё, чем жив и волен дух,В едином звуке излетело;Вспылала фениксом в грудиИ вырвалась душа, как птица!Нет, грез уснувших не буди:Под ними хаос шевелится.2. «Второго августа заветный срок…»
Второго августа заветный срокНе всколыхнул в душе моей ни звука.Туманом тусклым разлитая мукаИ скудных слов чужда, и мерных строк.Пусть мир тебе и ярок, и широк!Так осень, вдохновительница внука,Для деда – злая тягота и скука,Покуда не угомонится рок.Благая ль воля будет надо мною?Всевидящая ночь придет родною –Осенняя хранительница муз.Тогда с тобой я запою беспечно,Скажу: «Издревле сладостный союзПоэтов меж собой связует» – вечно.Б.А. КРЖЕВСКОМУ
Чем усладить печальный наш досуг?Преданьями отеческого крова:Ведь осеняла нас одна дуброваПред очагом науки, милый друг.Там волшебство магического словаВсемирного цвело, как рай, вокругИ душу всю овеивало вдругЦветением бессмертного былого.Недаром и теперь, в годину бедИстосковавшееся сердце нашеНайдет ли пристань, старой книги краше?Да сладостней ведь ничего и нет,Как пить столетние живые строки –Одной извечной красоты уроки.МОНАСТЫРКАВ.И. Дьяконовой
Как в Смольном цветнике своем,
И в свете сердцу будь послушной.
Боратынский
На милой бледной желтизнеСтраниц старинного романаСухая роза дышит мнеВесной, как ты благоуханна.И в мирном Смольном цветнике,И в простодушной сени сельскойТебя рисует Погорельский –В усладу нашей злой тоске.САМОВАР
Самовар, тихо песню тяниИ спевайся с родною ночною,Так любезною мне тишиною,Что живет и поет надо мною,За ночами лелеет и дни, —Самовар, песню тихо тяни.Замолчал? И один я опятьВо вращенье ночном беспредельномО недужном, унылом, скудельном,Нищем духе, – но вечном, но цельномСилюсь песню живую поднять:Замолчал ты, – один я опять.Не завиден мне, другу, твой дар;Но к нему ли душа безучастна?Если ночь над душой полновластна,Если песня плывет, тихогласна, –С ней и дух, с ней и мир, тих и стар,Как и я, как и ты, самовар.ИЗ АЛЬБОМАМ.А. Кржевской
1. Ревность.
Эхо, бессонная нимфа, скиталась по брегу Пенея
Пушкин
Ярой менадой Зарница скиталась над тусклой Землею.Вихрь, увидев ее, трепетный, к ней полетел.Плод, понесенный менадой, прекрасная дочь, – молчалива,Пасмурна, в тайной тени медленных туч возросла;Странницей хмурой, зловещей, подобная матери злобной,Дева являлась порой между богинь и богов.К людям спустилась с таинственным громом грозы зачинавшей,С веяньем тихим. У них Ревность зовется она.2. Уклончивость
На робкие мои моленьяСклонясь, богиня песнопеньяПокоит, милая, меня –И голубей ли воркованьеВ моем лирическом взываньеИль старой скуки воркотня –Порой резва, порою сонна,Равно богиня благосклонна.Но и уклончива равно:Меж трезвых дум и пылких бреднейИ мне за ней дорогой среднейИдти послушно суждено.3. Догадка
Какой нежданною тоской —И обольстительно и жутко —Мой хмурый прогнала покойТвоя загадочная шутка!Но для чего настроил яСвою чувствительную лиру,Когда в элегии — сатируУзнала явно мысль моя?Иль так обманываться сладкоБывалой нежною тоской —И эта милая догадкаВодила милою рукой?4. Сонет
Три месяца под вашею звездоюМежду волнами правлю я ладьюИ, глядя на небо, один поюИ песней душу томную покою.Лелеемый утехою такою,Весь предаюсь живому забытью, —Быть может, хоть подобный соловьюНе вешнею — осеннею тоскою.А то верней — по Гейне — как дитя,Пою, чтоб страшно не было потемокИ голосок дрожащий мой не громок;И тешит сердце звездочка, светяНад лодочкою, как над колыбелью,И улыбаясь тихому веселью.5. Годовщины
Мерно плывут годовщины,Плещутся в бездне времен –Стоны бездольной кручины,Грезы лазоревой сон.С мерным и медленным плеском,С грохотом, быстры и злы,Радужным светятся блеском,Тучами тмятся валы.В светлом эфирном пределеТихой лазурной страныКак фимиам возлетелиВсе несказанные сны, –Веки веков источаяБлагоуханнейший мед,Нежно, как тайна – святая,Вечная роза цветет.IV
ДЕТИ АДАМОВЫ
Есть образы высокого раздумья.Так древний грамотник не знал, о чемВ письме затеять мирную беседу:Размыслился, раздумался; далекоМечтою жизненною залетел –И вот она ему живописала,Всё дальше увлекая, в глубинеВеков за образом живущий образ.И восходя к извечному началу,Из настоящего смотря в былое,В мечту живущую, он видел жизнь,О жизни и писал он, прост и важен.Старинное письмо от брата к братуФеофилактовичу – сбереглосьСтолетьями и, ветхое, гласитО ветхом нашем праотце Адаме, –Оно зовется: Разговор о детяхАдамовых, как жили , но о немСамом гласит, а ежели о детяхЕго, то это прямо и о нас –Не ветхое, а новое всегда,Всегда живое. Ныне же особоСочувственно его читаю я:Брат милый мой, благополучно здравствуй.Ты на своем походе задал мнеПрошенье некое о написаньеК тебе чего-нибудь. О том я помню;Что – думаю – писать? На мысль пришлоМне жизнь Адама вкратце помянуть,Людского прадеда, какою жил он,Из рая изгнанный за преступленье.Диковина немалая подумать,Как он завод свой заводил – строеньеХоромное, и пахоту ржаную,И ловлю рыбную, и сенокосы,И прочее. Стал строить он избу,Где бревна смечены — не сечены. Чем сечь?Ну, топором? Ахти, топор не кованИ топорища нету. – Вот беда!Вперед избы ведь надо кузню строить,А из земли не выкопать железа,Да и копать его не знамо чем;Не жжены уголья; как жечь, не знает.Еще и лес весь на корню; что раньше, –Железные заводы завести.Иль сечь ему леса? Копать ли пашню,Иль делать сохи – бороны? ЕщеНи плотники на свет не рождены,Ни кузнецы не зачаты; другиеВсе мастера на землю не поспелиИ хитрецы не вышли. Ах, любезныйНаш праотец! Какие слезы лилТы о своем несчастии! КакимиПлачевнейшими воплями наполнилТы воздух в горестном таком житье!Вот пищи просит чрево, – пищи нет:Не сеяна. Уж, повеленьем БожьимЯвившись, рожь растет, – не жата рожь:Иль с корнем рвать ее, – не знает бедный.Рвет колос да другой; вот молотитьИх надобно, – не слыхивал он, как;Обмолотивши, надобно молоть,А как молоть? Где жернова? Огонь?Квашня? Мутовка? Печь? И печи нет,Не складена. Вот тут-то надо жить,Да не тужить. Дождь с небушка пошел –Укрыться надо; стужа стала – нужноОдеться; а кафтан не шит, а шубаНе кроена. Где ножницы? Игла?Того и не бывало. БесконечноО всем об этом слово, да пораОкончить: видно, нам без власти БожьейНе сделать ничего. А Бог в семь днейВсё сотворил для нас. Письму конец.Но бесконечны образы раздумья –И тянутся, и вьются, близки, близки,Живые, полные житейской силыИ правды горькой, горестной – о людях,О сыновьях Адамовых, о нас,О нищенской недоле – доле нашей.О, мой народ родной, мечтатель жизни,Не за грехи ли, Божьим попущеньем, –Ты, как Адам, и ниш, и наг стоишь,Бессильно руки опустил, челоПонурил низко хмурое, не знаешь,Куда ступить тебе и что начать.Дождешься ли, чтоб изволеньем БожьимТобой не сеянный поднялся колос,Пойдешь ли новью, вскрытой бороздойОпять — впервые? Только веруй в Бога:Ведь Он в семь дней всё сотворил для нас.МАКСИМ ЮРОДИВЫЙ
Во времена татар, засухи, гладаИ Черной Смерти – лютою зимой,Всего лишась, едва прикрыт лохмотьем,Когда мороз трещал, хрустел и злился,По улицам он бегал средь народаСмущенного, страдавшего – и громко,Без устали: «Хоть яростна зима,Но сладостен, – всё повторял он, – рай».И слышавшие укреплялись духом.И было неизменно так, покудаЖил, подвиг свой свершая на Москве,Максим – юродивый и чудотворец.СОЛНЦЕ В ЗАТОЧЕНИИ
Некий царь прогневался на СолнцеИ велел сложить великую башнюБез окон без дверей, с крепкими стенами,И Солнце в ту башню заточил он.Среди бела дня мрак черный растекся,Пятнадцать ден Солнце не светило.И разгневались на то гневом великимВсе двенадцать планет небесных –И молот тяжкий состроить повелелиБольше темной башни царевой.Крепко тем молотом башню били.Из первой трещинки луч показался –И великая башня расселась –На волю выплыло ясное Солнце.Потом на той башне улеглася Цапля.А как села Цапля на мореДа свои распустила крылья, –Всё море крыльями покрывала.ДВА КРЕСТА
Когда-то был рекою наш ручей.Смотри, как берега его широкоРаздвинулись: один уходит вдальОбширною, пологою долиной;Вон нива, вся струистая, пространноНа нем переливается волнамиПод легким ветром; вон луга светлеютИ улыбаются на солнце, влажноИ сочно зелены; а там – деревняКурится светлыми столбами дымаНа светлом небе и блестит оконцем,Темнея гнездами дворов, избушекИ огородов пестрых и звучаЧуть слышно звуками привычной жизни.Другой же берег, правый, всходит крутоК суровому темнеющему бору,Что как-то жестко вырезал своиНемногие отдельные вершиныПо-над черно-зеленою стенойНемыми знаками на бледном небе;Внизу опушкой видная дорожкаТеряется в бору; и, заглушенСтолетним мягким шумом – слышишь? – звон.И, отвечая предвечерним звукамНевнятным говором, но умиренным,В песчано-каменистом ложе, с камняНа камень тихо прядает ручей,Прозрачный и холодный, беспокойный,Но светлый. Там же, где из бора вплотьК нему дорожка подошла, а противТропинка из деревни, – там струеПодставлен деревянный желобокИ, сужена, она с особой силойПрозрачною хрустальною дугойВ кипенье пены звучно ниспадаетИ хлопья белого цветенья мчит,И поглощает, и, опять прозрачна,По камням и песку спокойно вьется.Порою из деревни с коромысломИ парой ведер девушки сюдаБегут, переговариваясь звонко,И осторожно, медленно обратноИдут, чуть ношу светлую колебляПлечами сильными. Порою жницаУсталая сойдет кувшин наполнить.Звучащий под упругою струей –И к ней устами быстрыми приникнет.А то в полдневный зной придет пастушкаСклониться и студеною водоюВдруг шею, плени, и лицо, и грудьТак весело и жадно освежитьИ убежать к недальнему, в истомеЖующему, медлительному стаду.Но и с крутого берега поройИз бора строгого неспешно сходятКрутой протоптанной дорожкой жены,Безмолвные иль с тихими словами,В одеждах черных и с поникшим взором.Не раз бывали встречи водоносицТут – резвых, шумных, ярких, там – спокойныхИ строгих. Тотчас тихий разговорПриветным становился, и простым,И сдержанным. Вот после мирной ночиЗа лесом заалело. Ярче. ПервыйТак бодро, остро резкий брызнул лучИ алый край слепительного солнцаТоржественно и медленно поплылНад смутно темными зубцами елей.Туман заколыхался и поползНад просиявшею водой, белеяВсё реже, тоньше. Тихо у водыСидит черница, опустив на землюКувшин тяжелый. За ручьем, напротивК воде падущей девушка поникла –Руками под упругую струю –Склонив лицо румяное и плечи.Глядит черница на нее: «Послушай,Скажи, сестра, что это у тебяДва крестика на шее – кипарисныйИ золотой?» – «А ты пришла мне тайнуСвою поведать?» – «О, давно хочу –И не могу. Или могу? Да, слушай.Никто не знает. Я его люблю.Он был моим. Он умер. Я одна.Мне жизни нет. Вот всё – как на духу». —«Так, я давно узнала по тазам –Тебя сюда в обитель привелаПечаль сердечная – твой тяжкий крест».«Ну, а твои два крестика?» – «Что делать!Хоть ты меня спросила так нежданно,Уж расскажу и я тебе, сестрица,Мою житейскую простую повесть.И я любила, а была ль любима –Не ведаю. Так говорил мне, правда,Прекрасный мой жених. Но вдруг уехал,Мне только крестик золотой оставил –Вот этот, маленький. С себя позволилОн снять его». – «Забыв тебя?» – «Да, правда,Жизнь бурною волной его помчала –И я его жалею. Он так молод».– «А ты не молода? Иль ждать егоЕще ты долго будешь? Не придет».– «Да, не придет, я знаю. Но молитьсяО нем могу. У Бога жизни легкойПрошу ему – и верю, Бог услышит.И мне легко. Всё помню я, что крестикЕго на мне. Что делать? Надо жить.Старухе матери во мне опора.Вот и сейчас родная ждет меня –И с внучками. Прости. Вот зазвонилиВ обители. Спеши. И я в обительПриду когда-нибудь». – «Тебе легко». –И медленно пошла одна лесноюДорожкою на благовест недальный –И темный бор блистал на солнце, влажный,Прохладный, нежился с приветным шумом;И полем не спеша пошла другаяРосистою тропинкою в травеС игрою радужной несчетных капель,Не расплескать стараясь полных ведер,К родной деревне, издали звучащейЖивыми звуками привычной жизни,По-утреннему милыми. А солнцеУж поднялось горячее и землюШирокую лобзает ровным светом.