Струны: Собрание сочинений - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 9

ПОЭМЫ

БЕЛАЯ БЕРЕЗКА (Лирическая поэма)

Иди вдоль берега ТомиПесчаной полосой, по краю вод лежащей;Смотри спокойно вниз; увидишь чуть блестящийПредмет; нагнись и подыми.Сережка то, или подвескаТемнеющего серебра.Иль денежка – почти без блеска,Тускла, столетьями стара.Конечно, благосклонный случайЛишь был силен тебе помочь;А то, как землю ты ни мучай,Ее глубин не превозмочь.Но только здесь они пороюРечной волной одоленыИ вскрыты щедрою игроюТебе сочувственной волны.И вдруг на миг исчезнет повседневностьПеред находкою счастливою твоей.Любуясь пристально и наклоняясь к ней,Ты будешь лицезреть таинственную древностьЖивой, всё ближе, всё родней, –Хоть знаешь ты, что в оны годыИные, чуждые народыПитала щедрая земля,И эти ласковые воды,Простором светлым веселяИль темным буйством непогоды,У злого чуда – корабляКипели плесками свободы.И словно бы волной застыли и холмы.Что ночью звездною и жгучею зимыКак будто взвихрены мятежными кострами –Безумный фимиам в нерукотворном храмеИ пламень исступленнейшей мольбыПеред торжественною бездной –Черно-лазурной, тайнозвездной –Лунно-морозной тьмы – судьбы.А летом, днем молчат мольбы.И разве с жалобою слезнойГлядеть на подвиг бесполезный,Что им оставили рабыИль слуги темные свободы –И неба пасмурные своды,И сосны, ели, и у ногСырой рассыпчатый песок,И тусклые, стальные воды.Здесь были древние суровы племенаИ, хмурая родня, их окружали ели,И с елью строгой хмурая соснаКоротким летом помнила метели,Где знойные виденья снаВсё песню снежной вьюги пели.И в слухе тех людей онаТак неуклонно разливалась;И ель, сосна, всё ель, соснаЕй так всецело отзывалась, –Что дед отцу, сынам отецИ поколенью поколеньеПередало напечатленьеСуровой думы наконец,Навеки спевшейся с метелью,С одной сосной, с единой елью.И словно бы исконному похмельюНарод предался тут, у вод стальной реки,Где только сосны, ели и пески,И, может быть, порой воинственные станыИ малорослых коней табуны.Под осень птичьи караваны,Зимой – безмолвие и сны.Но вечно ль в воды здесь гляделиНебес жемчуг иль бирюза,И сестры-сосны, сестры-ели,И братьев узкие глаза.Хмуро-задумчивые лица?Иль эти холмы – не гробницаПрапращуров живых людей,Забвенью преданных героев,Неведомых, но страшных боев –Безвестной славы мавзолей?Иль здесь хранилище бесчисленных сокровищ,Забытых россыпей несметной красоты,Иль хартий вековых истлевшие черты,Иль кости ветхие немыслимых чудовищ?Не удивится, верно, тот,Кто сказку той же древней былиИ в этих недрах обретет,Как на песке у мирных вод,Что берег, мерные, размыли,Его ослабшие краяТысячелетьями бияВ движенье мягком и угрюмом,Всё с тем же легким ровным шумом,Ласкаясь сказкой бытияК земле, к людским любимым думам.О где же сказка вещая твоя,Земли упорной глыба вековая?Тобою ковылю да ветру отдана,И окрыленная, и тихая онаВот веет над землей, летучая, живая,Живой душе любовно помавая.Но что за милый ароматРодной – от этой милой грезы?То ветви вешние шумятСмолистой действенной березы,Знакомых полные услад,С листвою свежей и пахучей, –Она поет и плещет в ладДуше разливами созвучий,Как еле слышный хор певучий;Сияет чистой белизной,Трепещет листвою сквозной,Блестящей в дождь, прохладной в зной,В лазури – девой, и под тучей –Царевной над песчаной кручей,Сестрою нежной – надо мной.Здесь человек угрюм и почва тут сурова.И темная хвоя хранительного крова.И жутким трепетом примолкшая душаОтозвалась, когда, сжимаясь, не дыша.Услышала среди привычного, былогоКакое-то едва уловленное слово,Когда увидела, как стройно хороша,Невыразимо трепетно и ново,Пришелица нежданная в бору,Какую тонкую игруТеней, полутеней и светаРаскидывала гостья эта,Какою белизной одета,Свою нежнейшую коруОтогревала в ложе лета,Стыдливой негой первоцветаЧуть розовая поутру,Мгновеньем рдея ввечеру,Здесь – торжествующая мета.Дивился как бы ослепленный глаз,И потерявшийся, и оробелый,Меж хвой разлапых девственнице белой;Но тонкоствольная в осенний тихий час,Когда прозрачный день остыл, но не погас,На темном – белая, червонно-золотая,То зыбкой желтизной, то пурпуром блистая,Меняя пышные цвета,Холодным солнцем облитая,Увенчанная красота,Стояла, женственно проста,В дыханье каждого листаКак бы струясь и возлетаяВ иные, горние места;Когда и струнная мечта,Чуть уловимой дымкой тая,Ее коснулась, развита, –Что ты почувствовал, народ тяжелодумный?Не ведаю. Но вот, с поспешностью безумной,Оторопелою – вдруг толпы повлеклиИ скарб, и животы – и в грудь родной землиСокровища с мольбою погребли –И принял бор широкошумный –И отзыв бросил через миг –Великий, всенародный клик –Бессилен, злобен, яр и дик –И вопль взвился, и вопль поник:Погибель! Вслед за новым древомИдет и новый человек!Да не взрасти его посевам!Да не цвести невинным девам!Да поглотится земным чревом!Да опалится адским зевом!Да истребится вешним гневом!Аминь! Навек! Навек! Навек!И вся громада целого народа,Смолкая, двинулась в немую даль походаБезвестного, как смерть. А с ним брела самаСуровоправная владычица Зима –И долгие пути, под стужей жгучи, жестки,Еще являли им, как знак на перекрестке –В уборе горностаевом березки.Чуть-чуть звеня, концы ветвей,Поникши в прелести своей,Качали искристые блестки,Литые гроздья хрусталей,Как будто радостные слезкиЗимой завороженный фей.И только ряд холмов остался – мавзолей.А новый человек вослед за новым древомИдет. Он урожай обрел своим посевамИ видит, белокур, с улыбчивым лицом,Березку белую перед своим крыльцом,И радуется ей, как девушке любимойС ее красой невыразимой.Я рад, что нынче тут нашлиНа берегу Томи сережки;Я рад, что вижу издалиНа небе вешнем белые березки.

Весна 1920, Томск

СОЗВЕЗДИЕ. Лирическая поэма

Посвящается Н.Н. Давиденкову

Вступление

Есть у меня в стране ВоспоминаньяВидения, знакомые давно.Раскрыть ли им простор повествованья?Иль, скажешь, им забвенье суждено?И то, что мне душой узнать дано –В ночной тиши безмолвия хранимо,Останется со мной – всегда одно –Чтоб люди шли, не спрашивая, мимо?

Но тянется душа неудержимоГармонией любовною облечьВсё, что от детства было мной любимо.Утешна мне размеренная речь.Сулящая так ласково сберечьПрошедшего утехи и уроки,И негу дум, и память милых встреч:Стройнее струн трепещущие строки.

III

В плескании разгульны и широки,Пускай они душе опять дарятВесну, где дни – грядущего пророки,Где сны ночей – лишь звездами горят,Где полог туч — жемчужин светлый ряд,Ночной туман – ласкателен и зыбок,Пучина вод – извивы лунных гряд,Костер вдали – румяный свет улыбок.

Когда ж семьей золотоперых рыбокЖивые сны и песни уплывут,И в мире зол до тягостных ошибокОстанется один житейский труд, –О, всё равно – не мимо ли пройдутВсего того, чем дар былого светел,Как яркий сплав неоцененных руд,Иль ток хмельной, что там меня приветил?

Не запевал еще рассветный петел,Не отлетал с ресниц заветный сон;Я, одинок, звезду свою отметил, –И, в явь от сна людьми перенесен,Дня снов иных мгновенно пробужден,Я звал звезду незвонкими устамиИ звуками за звуки награжден,И за мечты я награжден мечтами .

Часть первая

Как сладостно родимыми местамиНам побродить в вечерней тишине!Меж давних грез становимся мы самиИ чистыми, и юными вполне.Былые дни припомнились и мне –И, кажется, там всё светло и мило,Как в девичьем передрассветном сне,Которого и утро не затмило.

Слеза не жгла, томленье не томило,Младенчества благая красота,Как в тихий час осеннее светило,Душа близка, утешна и проста.Знакомый шум багряного листа…Опять бреду тропинкою лесною,Опять вокруг родимые места,Опять мечты и прошлое со мною.

III

Не странно ли, что с жизненной весноюСплетаются цветки иной поры?Пускай несут ликующему зноюПевцы любви заветные дары;А мне всегда приветны и добры –Певцу мечты, певцу воспоминанья –Не рай денниц – закатные костры,Не хмель весны – услада увяданья.

Где первые безгрешные свиданьяМечтою жгли младенческую грудь,Где первый пыл желанья и страданьяВ струях судьбы я жаждал зачерпнуть, –Там пролегал осенний тихий путь,Задумчивый, по роще предвечерней.Пророчил ли, шептал ли кто-нибудь:Чем чаще глушь, тем будет шаг размерней? –

Но я не знал, где страх теней иль терний:Мой первый путь был набожен и прост;Я всё живей, всё детски-суевернейСледил узор осенних первых звезд,Налившихся, как пышный спелый грозд,Раскиданных созвездьями богато;Меж них и мной я чуял светлый мост –Всё выше – к ним – туда – туда – куда-то…

Закат ли там сливает медь и злато?Нет, он потуск червонной полосой.И вся душа виденьями объята,И шелест крыл слышнее надо мнойВ ночи моей, земной и не земной.От робких сил ночное утомленьеВедет меня в обратный путь домой;Но и оно – как тихое веленье.

VII

Кто ждет меня? В безмолвном утоленьиПрильну лицом к морщинистым рукам,Почувствую на лбу напечатленьеРодимых уст: «Ах, бабушка!» – И самУже дремля, бессвязно передамМладенческий восторг перед ночноюРаскрывшейся вокруг меня, как храм,Таинственной, но близкой красотою.

VIII

И усыплен я ласкою святою,И охранен я в благодатном снеВсегда одной, ласкательной звездою.И сладостно мне чуять в тишинеТой старческой молитвы обо мнеИ той звезды лучащиеся ласки:«Младенец ты – о, счастлив ты вполне,И до утра не разомкнутся глазки».

Но для иной, для лучезарной сказки –Хоть всё ж о ней – мне очи разомкнуть:Во мрак иной – иные светят краски,В иных ночах – иной проложен путь.Я трепещу, не смею и вздохнутьВ пустынной тьме полуночного зала, –Вдруг высоко, в углу (как бьется грудь!)Огромная звезда мне просияла.

На миг один – сияньем миг объяла –И – вновь слепой – бегу, бегу: грозаМой робкий дух – и радость обуяла…Родимая, к тебе… Ее глазаУстремлены с мольбой на образа;Как радостно она в ту ночь молилась.А по щеке морщинистой слеза,Слеза любви горячая катилась.

Часть вторая

И вновь звезда высоко засветилась.И ты была тогда еще со мной;Звезда твоя, мерцая, тихо тмиласьПред новою, нездешнею зарей;Но был еще не пройден путь земной.Ты видела ль, что вновь судьба вставалаНад отроком – чудесною звездой?Ты вспомнила ль звезду во мраке зала?

Как первой цепью просто жизнь вязала!Не вязью ль из простых цветов весны?Цветущих яблонь тихи опахала.Ночных черемух кисти сплетеныВолшебной сетью. Что за глубиныПитает в душах томный дух сирени —Все несказанные от века сны,Непостижимые – родные тени.

III

Вся легкость их негаданных сплетенийВлюбленностью пленяла. Но моиВоспоминанья холодок осеннийУж сторожит; не пели соловьиВ саду, где робкий, в полузабытьиВдруг вспыхнул я – и замолчал, склоненный;Ночными бабочками грез роиВзвивались над душой, всё ж окрыленной.

Ты, девушка-дитя! Потом, — влюбленнойРазнеженной душою, – о, могла льТы вспомнить смутно, хоть на миг – тот сонныйСад, и цветущий август, и печаль?Глубоко-тихого не стало ль жаль –И тихого, и горького мгновенья?Быть может, нет. И отошел я вдаль –На грани ночи и самозабвенья.

Но для меня так святы эти звеньяЖитейской цепи, светлы и легки;В них первые минуты вдохновенья,Овеянные негою тоски,Созвездий августовских огоньки.Гимн фортепьяно, льющийся из домуВ благоухающие цветники,И я, и ты, сужденная другому.

Как полудетскую забыть истому?Тому на днях уж минет двадцать лет.Их сердце прожило не по-пустому –И, теплотой особою согрет,Я прошепчу прошедшему приветИ благодарное благословенье;Мне верится — ему забвенья нет –И для него грядущее мгновенье.

VII

Так первое – сказал я – вдохновеньеЖивой волной стучало в грудь мою;Будь то к стихам мальчишеское рвенье,Мою влюбленность в нем ли утаю?Нет, бурям предал я свою ладьюВ тот день с утра… Но и при первой ветреВнимала ты — увы – не соловью,И я замолк в начале робкой речи.

VIII

О, день второго августа! О, плечиС прошивкой белой в серо-голубом…Глаза – слова – мелькнувшие предтечиНегаданному вечеру вдвоем.Не вечеру – минутам. Но – мы пьем,Пьем ночь, отдавшись звукам и левкою;В волшебном царстве вместе мы – твоем.В качалке ты – и я перед тобою.

«Ах, – я сказал, – вы здесь?..» И с простотоюСвоею: «Что ж стихи?» – ты мне в ответ,Напомня втайне выполненный мною,Но страшный в проявлении обет.И – «Не могу, – сказал, смущен, поэт, –Не слушаются руки». – «Почему же?Ну, вот!» – «Моей судьбы здесь да и нет ». –«Вот глупости!» — и вдруг смутилась вчуже.

Ни ночь, ни музыка не стали хуже;Но сказка детская вдруг уплыла.Ты смолкла; вздрогнула, как в зимней стуже;Сказала, что озябла – и ушла.Ни сна, ни бденья; ни добра, ни зла…По саду плыли волны аромата…А в небе за звездой звезда текла.Из окон разливается соната.

Часть третья

Когда б меня ты помнила, – как брата, –Я б счастлив был; страна моей мечтыБыла б тогда навек весной богатаИ трепетной надеждой залитыЗа днями дни. Но мой удел – цветыБессмертные воспоминаний стройныхИ девственных и детских, как и ты, –Осенних строф, прозрачных и спокойных.

О днях былых – и светлых, и незнойных,Незвонких и напевных, и моюТворящую печаль хранить достойных, –Душой поэт с той осени – пою,Единому покорный забытью,Зовущему к непостижимой цели,Но сладостной; целящую струюОна сулит – блаженная – не мне ли?

III

Томление влюбленное свирелиУж я любил. И сладостной тоской –Предчувствием стихи мои горели,И цельности, и стройности такой,Чтоб дух обрел желанный свой покой –Прозрения той творческой печали, –Чтобы всегда ему сквозь шум мирскойНездешние созвучия звучали.

Напевный строй приметивший вначалеВ душе моей – о, будь благословен,Как светлый взор глаза мои встречали,Так ясный дух в моем отпечатлен.Мне грезится: лишь у твоих коленПрилег бы я – и отдохнул бы духом,И позабыл житейский тусклый тлен,И не дался б душевным злым разрухам

Сочувственным и благосклонным ухомТы лепету внимал ребячьих строф;И помню, в них изъяны чутким слухомТы уловлял, так ласково суров.Но все милей мне намять вечеров,Овеянных широким вдохновеньемТех пушкинских пылающих стихов,Что я люблю твоим одушевленьем.

Ты их читал – душой, с самозабвеньем:«Ужасный век, ужасные сердца». –Мне не забыть, каким проникновеньемВолшебный стих звучал в устах отца.И не один мне намять до концаСтих сбережет, так явно всемогущий,В движении любимого лицаИ в голосе живом навек цветущий.

VII

Еще люблю под липовою кущейРодных аллей его воспоминать;А возле, там – порфирою цветущейТех цветников живая благодать.Что он любил лелеять и ласкатьЖивой весной и благодатным летом,Великую в Труде лобзая Мать,С лопатою умея быть Поэтом.

VIII

Еще люблю с зеленым кабинетомИ с книгой слить мечтанья о былом.Когда б душе напомнил лишь об этомТот, сладостный весельем и трудом,Но памятный и горем старый дом!Тот старый рок – сокрыт и неминуем –Постигнул нас таинственным судом,Что мы, младенцы, всё же смутно чуем;

Соединил последним поцелуемС родимыми – сыновние уста,Каким навек нетленно знаменуемСомкнутые в волшебный круг лета.Пусть эта жизнь у жизни отнята;О, тихий звук последних слов прощальных!Звездою грусть озарена, свята,Из далей тех, безоблачно-печальных.

Благословен безмолвный мир тех дальнихБлагих годов! Звезду свою зажглоПрозренье – смерть – из дней многострадальных.Передо мной открыто и светлоСпокойное высокие чело;Напутствие в земном пути навечно,Живой руки пожатие тепло;А прошлое – так ясно человечно.

Эпилог

Пускай же всё, как время, быстротечно;Свет Памяти одной незаходим.И помню всё: я пел в тот миг беспечно,Как над судьбой суровый серафимСтоял, крылат и тих с мечом своим.Не слыша слов, я в легком дуновеньиВдруг всё постиг, молчанием томим –И сам замолк: священное мгновенье!

Так строгого крыла прикосновеньеИ песнь мою постигло, и меня.Поныне я пою в самозабвеньи,Минувшее молитвенно храня.Кому ж сейчас – не в суетности дня –В предтишии ночной поры глубокойДуша поет? тому, кто ей родня –Мой первый друг: сейчас – ты друг далекой.

III

Но близок ты душою тайноокойИ в этот миг моей души. ВнемлиЗдесь повести простой и одинокой,Мне веющей теплом родной земли,Где вместе мы когда-то расцвели,Где видел ты – равно для сердца живы –Волшебные в лазури корабли –Моей души к ее звездам порывы.

В ночи звезда. Напевны и нелживыЕе игрой взнесенные мечты.И страсть – звезда. Глубокие отзывыЕй рождены в эфире чистоты.И смерть – звезда. Какие высотыОзарены твоим лучом нетленным!Не волею ль великой веешь ты?Не духом ли – живым, родным, не пленным?

Ночь. Страсть и Смерть. Созвездьем незатменнымБлеснули мне в далекие года –И с той поры наитьем неизменнымК вам устремлен мой дух всегда, всегда.Для странника настала чередаИзлить души заветные признанья, –Чтоб только лишь не затереть следаВ моем лесу великого молчанья.

ОГАРЕВСКИЕ РАЗДУМЬЯ

На старые стулья, и кресла,И стол, и в пыли зеркалаГлядел я – и тускло воскреслаВся боль, что недавно была.И стало мне грустно, уныло;Я думал о жизни своей:О, как всё проходит, всё было –И радость, и горе людей.И что же из этого станет?Еще кое-что, что пройдет –И снова в минувшее канет,Опять и опять в свой черед.И скука осыплется пыльюНа стекла зеркал по путиИ будет над бывшею быльюСвою паутину плести.

Спать хочется и не могу решитьсяПрилечь, уснуть.Душа пуста и скукою томится.Но как-нибудьВсё лучше, хоть нанизывая строкиЕще к письму,Одолевать положенные срокиИ гнать дрему.Пусть ничего ты больше и не скажешь, –Вольнее грудь.И словно бы спокойней, легче ляжешь –Вздохнуть, уснуть.

Ты, может быть, в большой столице,Где шумно весело тебе:Движенья, звуки, краски, лица…А я вручен простой судьбе.Я здесь проехал мимо дома,Где полукруглое окно.Вверху окошечко знакомоИ мило мне давно-давно.Был воздух влажный и весенний, –Мне время славное пришлоНа память; но от тех мгновенийТревожно мне и тяжело.Я их люблю. Но и не знаю,Куда из них я выхожу,Начав прекрасно; верный краюРодному, по тебе тужу.

Старик, ребенок, я – одно и то же.Все глупости, все страсти стариков,Детей и юношей – во мне. О, Боже!Как двинуться? Вот отчего похоже,Что будто я и вял, и бестолков.

Я мученик. Я сам себе палач.Мне от себя куда бежать – не знаю.Покоя и забвенья умоляю.Приди ко мне. Обнимемся. Поплачь.

Нет, слишком поздно. А когда-тоС восходом солнца надо мнойЯ сам гармонией инойДышал глубоко и богато.В самозабвеньи забытьяВлачусь отныне полусонный,И стройность песни похороннойТеперь – гармония моя.

Ты в этот день обедала у нас.Совсем особенные в мире целом,Я помню клеточки на платье белом;Его ты надевала в первый раз.Отец мой ласков был. А нам с тобоюНеловко было. После мы одниОстались. Было хорошо. Но дниИные ведь отмечены судьбою.Твой день – апреля первое число.И минул он. За ним прошла неделя,И целый год, и много лет прошло:А вся-то жизнь – не первое апреля.

Страстям и случаю я предан слепо.Кажусь я тих, а мне ведь без разгулаЖить невозможно. Даже зачастуюНет сил противустать желанью –Растратить жизнь в каком-нибудь порывеБезмерном, буйном, в яростном безумьи,Которому бы не было границ.Тут нету добродетели. УсловныйПорядок вытолкнет меня, конечно,Как пробку из воды, как человекаЗапятнанного. Только есть ли тутДействительно порочность – сомневаюсь.Тут есть своя, я знаю, человечность.Да ведь и то – ну, надо же себяДевать куда-то. Труд – но не могуС ним свыкнуться и выдержать. Стараюсь,Но нет, не знаю, слажу ли с трудом.А жить-то всё же хочется. Разгул —Замена счастью. Есть в душе какой-тоЧервяк. Подъел он всякую возможностьБлаженства. Правда. Ну, так и гуляй,Ты, буйная головушка. Так жизньПройдет, хоть судорожно. А умру –О ней не пожалею, но, прощаясь,Ведь и не прокляну ее. СпасибоЗа то, что было. Да, та миг любви,За опьяненье, за святое чувствоЛюбви великой к людям, что прошлоПо всей моей, теперь изжитой, жизни.

Кто требует жертвы – не любит.Не требую жертв от любимой,Ни даже уступок малейших –Нет, я не хочу ничего.Я знаю: кто жертву приносит –Действительно, истинно жертву –Тот будет того ненавидеть,Кому эту жертву принес.Я жертв не хочу и не жду –И сам приносить их не буду,Как их не принес – ни единой:Кто требует жертвы – не любит.

Ты знаешь. Ведь я не могу, хоть с тоски,Стихи мои в письмах к тебе посылать.Ты как-то сказала: «Напишешь стишки –Ну вот, и спокоен опять».Обидны мне были такие слова.Так, стало, стихи от покоя идут?Куда хорошо, чтоб была ты права,Как часто бывало, и тут.Так выкинуть, что ли, тогда наконецИскусство и вовсе из жизни людской.Спасибо. Тонуть не захочет пловец,Расставшись с последней доской.Жить, жить я хочу. Как бы ни было – жить.И к этой последней, надежной доскеПриникну, прижмусь – и не буду тужитьВ холодной предсмертной тоске.

Октябрь-ноябрь 1927