Но вразуми меня напрямую, и молви, как прозываешься,
И я берусь разум напрячь, чтоб дорогу сыскать к тебе.
В том клянусь Небом и вменяю в долг себе!»
«Иного не надобно; для Нового года довольно! —
Рек Гавейну родовитому воин в зелёном. —
Коли правду открою я, когда обрушится лезвие,
А ты опустишь топор, — коли успею сказать
Про вотчину мою и двор, и о прозвании собственном,
Тогда дашь труд повидать меня и сдержишь клятву.
А коли не откликнусь ни словом, — так лучше тебе же:
Покидать тебе не придётся здешних угодьев
И уезжать!
Возьми ж топор добротный,
И к делу — полно ждать!»
Гавейн сказал: «Охотно!»,
Погладив рукоять.
Тут рыцарь зелёный бестрепетно к игре изготовился:
Освободил долю шеи, чуть подавшись вперёд;
Длинные, великолепные локоны пригладил на темени,
Обнажая услужливо жилистую шею.
Гавейн боевой топор над головой занёс,
Левую ногу на полу выставляя вперёд,
И храбро обрушил оружие с высоты,
Так, что лезвие с легкостью рассекло кости,
И ушло в плоть, разделив ее надвое;
Затем блестящая сталь вкогтилась в землю,
А благовидная голова низверглась наземь:
Многие не преминули пнуть её, дотянувшись ногой.
Кровь из раны брызнула, горя на зелени,
Но не дрогнул и не рухнул бравый воитель,
А проворно вышел вперёд на твёрдых ногах,
Свирепо ринулся к рыцарям, что в ряд выстроились,
Сгреб пригожую голову, и гордо потряс ею,
Затем поравнялся с конём, рванул за узду,
Опираясь о стремя, вспрыгнул в седло,
Вместе с головою, за волосы схваченной твёрдо;
И столь невозмутимо тан застыл в седле,
Словно несчастья не случилось с ним, хотя исчезла глава
С плеч.
С уродливого тела
Кровь продолжала течь.
Не все сумели смело
Его дослушать речь!
Ибо вверх он вытянул главу на ладони,
К прелестнейшей леди ликом повернул её,
И отверзлись веки, и воззрились очи,
А рот изрек громко то, что пора услышать и вам:
«Ну, Гавейн, изволь же выехать, как обещался,
И, пока не сыщешь, усердно, сэр, искать меня,