В библиотеку мы входили вместе.
— Мы с Тамарой ходим парой! — выкрикнул на весь зал повеселевший Тони. Странное поведение. Такие шуточки обычно в стиле Тимура, но тот молчал, углубленный в текст. Оказывается, не все знают пьесу наизусть! А меня пытались укорить…
«Не все же ее писали! — поспорил со мной мой разум. — А вот ты… то есть Элла, но для всех это ты… И вот именно ты писала ее!»
Я листала распечатанную пьесу, скрепленную прозрачным пластиковым скоросшивателем, однако мои пальцы тряслись, голове была в тумане, и вместо слов «скатерть» и «суметь» я читала «смерть».
Меня хотели убить. Меня. Только что. Пытались. Убить.
Кто? Ирина? Или Саша? Когда я входила в свою комнату, он уже был в ней! Йогурт спокойно стоял себе на прикроватной тумбочке. В то же время стал бы он обращать мое внимание на умерших птиц? Логика подсказывала, что нет. Но, может, яд в таких дозах, что смертелен только для сорок, а со мной бы ничего не было? Промывание желудка. Как акт устрашения или месть за что-то. «Ты знаешь за что». Да, но не хотелось в это верить. Мне казалось, что он простил меня. То есть Эллу… Да и вообще, не способен он на убийство!
«Тебе просто хочется так думать, потому что ты в него…»
— Нет! — ответила я своему внутреннему «я», пока оно не произнесло роковые слова.
— Ты чего? — удивился Саша, стоявший рядом со мной.
Господи, я это вслух сказала… Совсем схожу с ума.
Я глянула на скрепленные листы. Когда я нервно переворачивала страницы, то машинально долистала до последней сцены и остановилась. Глядя на нее, я вспомнила, как Саша предлагал порепетировать именно финал. А в финале Павлецкий и Инна, любимая женщина рэпера, страстно целовались. Вот гад!
— Нет — это ответ тебе. Последнюю сцену надо переписать!
Все смотрели на меня с удивлением. Понимаю их. Но надо же было как-то объяснить свою реакцию. Не скажу же я, что меня только что пытались убить и поэтому, мол, не обращайте внимания на мои несвоевременные выкрики.
Макаров подошел ко мне поближе и спросил заинтересованно:
— Элла, у тебя какие-то идеи по поводу концовки?
— Мы же ставим эту пьесу каждый год! — возмутилась Мила. — С чего бы вдруг переписывать?
— Именно! — нашлась я.
— Она хочет всех запутать!
— Мила, что я тебе говорил? Ты никогда не даешь людям высказаться, все время перебиваешь. Я уверен, что Элла сейчас все объяснит! У этой девочки есть скрытые таланты, мы в этом уже убедились! Ну же, Элла, говори!
Черт… Но назад уже не повернешь. Впрочем, возможно, мои идеи окажутся настолько дурацкими, что их отвергнет даже Макаров, и все останется как было.
— Я говорю, что это минус нам, как творческому коллективу, исполнять написанную нами же пьесу всегда одинаково! Вдумайтесь, это же не чеховский «Дядя Ваня», где выброси реплику, и все, это уже не великое произведение и не величайший драматург! «В такую погоду хорошо повеситься», понимаете? Убрали — и все, уже не гений. Но это, — с воодушевлением потрясла я распечатку, — наше творчество. Современное. Постмодернизм. Вспомните, как у Фаулза в «Любовнице французского лейтенанта». Там же три концовки! На выбор! На любой вкус! Вот и мы можем сделать так же. К нам приходят на концерты важные люди. И что они получают? То же самое!
— Песни мы пишем разные всегда! — встряла Мила. Но я и без ее комментария могла догадаться, учитывая, что меня буквально на днях заставили одну из них сочинять.
— Вот именно! И концовки всегда должны быть разными, понимаете? Тогда люди будут приходить вновь и вновь! И нести деньги в Фонд. И Таисии Арсеньевне.
Тут я, конечно, подключила логику с фантазией, ведь я этого доподлинно не знала. Но разумно приглашать всяких Петраковых и Шевченко (или какие фамилии он тогда называл), когда они являются инвесторами.
— Я спятил или что-то в этом есть? — неожиданно поддержал меня Тимур. Казалось бы, откуда я не ждала помощи!
— Шутишь? Это гениально! — высказался Макаров, который вроде уже и забыл все свои обиды в мой адрес. — Элла, какую ты предлагаешь концовку на этот раз?
— Я думаю, Инна должна отвесить Яну оплеуху! Он бросил ее, чтобы заняться карьерой! А потом вернулся как ни в чем не бывало, когда она уже забеременела от другого! Пусть она его еще козлом обзовет и хрястнет так, чтобы мало не показалось!
Почему-то Бельскому это не понравилось.
— Не, я предлагаю ничего в конце не менять!
Неожиданно для самой себя, я громко предложила:
— Давайте проголосуем!
Макаров, как лидер проекта и неплохой психолог, поддержал мое предложение. Мы проголосовали. Саша, Мила и Ирина были против изменений. Все остальные — за. Даже Тимур пошел против друга (впрочем, Эллина приятельница тоже пошла против нее, то есть меня). Что Тони и Макаров меня поддержали, я, честно говоря, не удивилась; первый уже доказал, что он мой ангел хранитель, а Петрович чуть ранее уже одобрил мою идею. А вот Леонелла меня удивила. По сути, ее голос был решающим, ведь я сама не стала голосовать.
— Спасибо, — сказала я конкретно ей.
Она отмахнулась.
— Не люблю хэппи-энды. Пролистала вашу пьеску, и в конце меня чуть не стошнило.
Ответ нас не порадовал. За «нашу пьеску» я, впрочем, не обиделась, ведь не написала из нее ни слова, а вот остальные скуксились.
— Может, у вас и к вашей роли, — слегка откашлявшись, дабы привлечь внимание, заговорил Макаров, — есть какие-то претензии? Раз мы переписываем концовку, можем переписать и роль деда, чего уж там…
В его интонации явственно слышалось недовольство поведением Леонеллы, но она то ли не поняла, то ли сделала вид, что не поняла, в общем, ответила со всей серьезностью:
— Нет, все сценки с данным персонажем меня устраивают. Умирая, он прощается с женой Таисией, кается в грехах и уходит на небо. Все как и в жизни. Только вот не все уходят на небо, некоторые за свои деяния варятся в котле где-то глубоко под землей. И не у всех, к сожалению, есть возможность проститься с близкими перед смертью. Многие, к горькому моему сожалению, уходят внезапно — молодые, красивые, непонятые и не насладившиеся жизнью. — Странно было слышать этот грустно-драматический монолог, произносимый хриплым голосом и грубыми интонациями, так свойственными Леонелле, но вносящими неприятный резонанс. Однако ее никто ни разу не перебил. Закончила она в своем стиле: — Но то, что в вашей детской пьеске кто-то все-таки преставился, меня, повторюсь, устраивает.
Да, забыла уточнить: в этой странной пьеске, как называет ее Леонелла, почему-то не преставился главный герой — сам Павлецкий. Но это, так сказать, видение фанатов, вмешиваться еще и сюда мне явно запретят. Фанфик — он и есть фанфик, пусть и написан не по фильму, а по реальной биографии.
Во время речи Леонеллы все недовольно переглядывались, видимо задаваясь одним и тем же вопросом: для чего она сюда приехала? Позорить всех подряд за три тысячи рублей? Но на дверь ей никто не указал: формально женщина никаких правил не нарушила. Макаров же открыто призывает всех делиться своим мнением.
Итак, за спорами мы не заметили, как время приблизилось к половине третьего. Уставшая подогревать борщ Таисия Арсеньевна была вынуждена зайти в библиотеку и призвать нас к совести и к обеду.
Я не хотела есть, во всяком случае со всеми (враг не дремлет, отравит меня со второй попытки, а там и не разберут, кто именно к моей тарелке приблизился, когда такая орава сидит вокруг небольшого стола), поэтому по-тихому отделилась от компании и вышла на улицу, чтобы и подышать свежим воздухом, и заодно подумать над историей. Так как я предложила изменения, мне казалось, что именно я обязана была их внести в текст, то есть поучаствовать не только в плане идеи, но и в плане реализации. Я понимаю, почему Ирина была против: она знала текст наизусть, как и многие другие, и вряд ли отличалась любовью к заучиванию и зубрежу, а ведь ей теперь придется этим заняться. Но я-то не знала пьесу вообще, и мне было все равно, что разучивать: новый текст или старый. Чтобы не наживать врагов, я дала себе обещание переписать как можно меньше, но при этом привести все действие в логику. Ведь Муза Поэта не могла просто так в самом конце взять и наброситься с кулаками на рэпера, тем более будучи глубоко беременной. Нужно дать намек зрителям, что все может так закончиться, где-то в середине пьесы. А зачем она вообще у них беременная, я не пойму? Для драматического эффекта? Может, и это убрать?..
Короче, занятая муками творчества, я ходила кругами по двору, пока не наткнулась взглядом на маленькую сиреневую крышку. Да, это крышка от бутылки с отравленным йогуртом. Как я могла забыть! Ее нужно упаковать и передать дяде Мише для лаборатории вместе с чаем. Меня ведь пытались отравить! Я настолько вжилась в образ фанатки рэпера, коей не являлась даже наполовину, что совсем забыла о более важных вещах!
Я походила вокруг этого места, где была крышка, но бутылка словно сквозь землю провалилась. Хотя она должна быть где-то здесь! Вот я заворачиваю за угол, Алена здесь на меня нападает, бьет по руке, и бутылка падает. Крышка еще у меня в руках, но начинается потасовка, и я ее тоже роняю. Она в итоге оказалась под кустами цветущей розы красивого ярко-лимонного цвета. А бутылка была прямо посреди газона, ведь мы обратили внимание на мертвых птиц, что лежали поблизости… Посмотрев еще внимательнее и даже сев на землю, я нашла остатки светлого йогурта с кусочками засохших ягод и фруктов, определив для себя место трагедии. Вот тут умерли несчастные птички. Но их тоже не было, как и самой емкости. Кто-то постарался убрать улики.
Я стала вспоминать, кто выходил из библиотеки за время репетиции. Да практически все. Кто в туалет, кто за водой. Тут обстановка была не такой строгой, как на репетиции концерта самодеятельности. Когда репетировали какую-то сцену, никто не смотрел на тех, кто в ней не участвует.
Что поделать, преступник умнее и хитрее меня. Но менее внимательный. Он решил, что я вышла из дома с бутылочкой без крышки. В принципе, логично, учитывая, что в доме есть мусорное ведро, а на крыльце урна. Поэтому прицельно крышку не искал. Вполне возможно, что среди задействованных лиц его вообще не было, и драку он не видел. Этим нужно воспользоваться.
Встав с корточек, я побежала обратно в дом — за пакетом. Хотя бы одна улика от меня не ускользнет! Есть, конечно, еще и записка с угрозами. Но не факт, что ее отправил тот же человек, как и не факт, что он держал ее голыми руками.
Я не хотела идти на кухню, а то пришлось бы объяснять, зачем мне пакет, в итоге сунулась в ящик обувной тумбы. Отлично, куча разнокалиберных пакетов. Я взяла самый маленький и чистый и вернулась во двор. По дороге у меня запищал телефон, но я сначала упаковала крышку, воровато оглянувшись (мне показалось, что занавеска на одном из окон первого этажа резко дернулась, когда я посмотрела в том направлении, неужели за мной следят?), только затем, сев на верхнюю ступеньку крыльца, я полезла в телефон. Мне в мессенджер с незнакомого номера прислали ссылку на файл в облачном хранении. Я скачала его и тут же открыла. Это была сводка смертей по району. В таблице можно было выбрать конкретную деревню, а также пол, возрастной диапазон и причину смерти. Итак, за последние два года в деревне умерло только две молодые девушки в возрасте от 18 до 25: Наталья Церковина, о которой я уже знала (ведь если она похоронена на местном кладбище, стало быть, и жила здесь) и некто Медведева Полина Александровна. Что интересно, год рождения последней совпадал с Наташиным. Школа здесь только одна, это же деревня, наверняка учат только восемь лет и отправляют дальше учиться в город. Но это не важно, главное, что с девяностопроцентной вероятностью (все-таки Церковина могла сюда переехать совсем недавно, просто чтобы быть поближе к дому кумира) можно утверждать, что девушки знали друг друга. А это уже повод навестить ее родню. Да и к семье Церковиной сходить не мешало бы. Очень мне не хотелось думать, что девушка реально утопилась, как считает Ирина. Возможно, у родителей другая точка зрения.
В таблице были адреса и той, и другой, поэтому я решила отправиться на расследование в деревню, как только завершится очередная репетиция.
Обед вскоре закончился, и все мы опять встретились в библиотеке. Данный этап прошел быстрее и веселее, никто больше не ругался. Возможно, принятая еда положительно сказывалась на настроении и давала энергию, из которой проистекали моральные силы. Все это помогло фанатам Павлецкого смириться с неизбежным — изменением концовки и некоторых других частей пьесы — и даже вовлечься в процесс переписывания.
Макаров отпустил нас с условием явиться в девять вечера, когда начнется показ фильма. Большая плазма висела в гостиной на стене, там же стоял длинный раскладной диван, на котором ночевал сам Петрович, а также два кресла и несколько пуфиков, так что места хватит всем. Песенную часть больше репетировать не будем, но он предложил всем, кому хочется, приезжать в понедельник и во вторник вечером (многие из нас работали и учились) и репетировать тем составом, который наберется. Я бы не рискнула оказаться наедине с Макаровым, а договариваться с кем-то из ребят, чтобы приезжать не одной, не собиралась, поэтому мое следующее посещение владений Павлецкого состоится лишь в среду.
Выходя из дома на участок и двигаясь в сторону калитки, я задумалась: а для чего мне в принципе приезжать на концерт? Задание я, похоже, провалила. Мне угрожали, на меня покушались, а я до сих пор далека от разгадки, кому это надо и где моя сестра. Я даже не уверена, покушаются на меня потому, что знают, что я — это я, и, соответственно, понимают, что я веду расследование исчезновении Эллы, или потому, что считают, что я Элла… Во втором случае тоже непонятно, кому понадобилась моя взбалмошная сестра. Разгадка, скорее всего, кроется в документах и в файлах на загадочной флешке, но с этим со всем будет разбираться дядя Миша и его знакомые. Единственное, что я могу сделать прямо сейчас — сходить в деревню, чтобы…
— На кладбище?
— Господи! — вздрогнула я, обернулась и увидела Антона. — Ты меня в могилу введешь! На фига ты следишь за мной постоянно?
— Вот и нет. Я вышел подышать, смотрю, а ты к калитке путь держишь. Ну я и решил с тобой прогуляться, а то мало ли… призрак схватит!
— Нет никаких призраков, успокойся. Ты же помнишь, что это был всего лишь… — не договаривая, я снова обернулась. Тони шел уже рядом, а сзади никого не оказалось. — Слава богу. А то я было уж подумала, что нас снова трое!
— Да нет, — Тони тоже обернулся, словно мне не верил. — Остальные бухать пойдут сейчас, чтобы перед фильмом успеть наклюкаться. Последний выходной.
— А бабка позволяет пить в ее доме?
— А они по-тихому, как и всегда. Тим привез бутылку коньяка с собой. Снова будут в чай добавлять, — хмыкнул Антон, вспоминая что-то веселое. Наверно, мне тоже надо было хихикнуть, якобы я тоже вспомнила какой-то казус, связанный с коньяком в чае, чтобы не выдать себя, но мне было не до этого. Я слишком устаю от игры в доме, чтобы и за пределами участка Павлецкого строить из себя того, кем не являюсь. Я уже третий день подряд Элла, и я успела настроиться на то, чтобы хотя бы час или два побыть Соней.
— А Саша тоже будет коньяк пить? — почему-то спросила я. Вообще не собиралась о нем даже думать, не то что спрашивать. Но язык сегодня живет своей автономной жизнью.
— Ты что, он не пьет. Забыла, как подтрунивала на ним в прошлый раз? Что это за мужик, который морщится даже от запаха алкоголя? — гнусавым голосом спародировал он Эллу. — Гей, что ли? После таких слов даже я выпил…
— Меньше бы слушал всяких тупых блондинок. Много они понимают.
— Ты о себе теперь в третьем лице говоришь?
— Ага.
— Куда мы все-таки идем? Кладбище в другой стороне!
— По склепам и погостам я гуляю только по ночам, — зловеще улыбаясь, произнесла я особым тоном, надеясь его запугать. — А сейчас пойду резать маленьких девочек, пока светло на улице! Чтобы мамки смогли разглядеть их растерзанные тела!
— Отлично, — скуксился он. — Элла и ее знаменитый черный юмор.
Я встала на пересечении улиц, всматриваясь в таблички.
— Мне нужна Луговая улица.
— Это вон та, — неожиданно показал Тони пальцем.
— Откуда ты знаешь?
«Что, тоже местный?» — с трудом удержалась я, чтобы спросить. Если они дружат, Элла, скорее всего, знает, где он живет. Хотя бы город или регион.
— А я тут люблю гулять. В этот раз программа напряженная, ведь концерт в честь юбилея намечается, и мне особо некогда, а так постоянно хожу-брожу.
— Тогда подскажешь мне, где седьмой дом?
— Седьмой? — Тони резко встал. На секунду в его глазах заплескался испуг. Потом он взял себя в руки. — Подскажу. Это вон та развалина голубого цвета. А зачем тебе?
И тут до меня дошло. Я назвала адрес Церковиной, хотя собиралась вначале идти к Медведевым. Они жили на одной улице, но Полина в семнадцатом доме. Числа похожи, я запуталась. Интересно, Антон знает, чей это дом? Или сам вид «развалины» его так пугает?
— Раз уж мы так близко, может, зайдем? Мне нужно задать пару вопросов.
Я внимательно смотрела на Антона. Если родители Натальи знают Эллу в лицо и считают ее виноватой (вдруг кто-то донес до них причину, по которой их дочка пошла гулять ночью на пруд), то мне сейчас, вполне возможно, вцепятся ногтями в лицо, а то и пристрелят из охотничьего ружья. Но тогда предостерегающие крики Тони должны выступить в роли знака, который охладит мой пыл. Но нет, парень просто с леностью пожал плечами. Мол, раз надо, то идем, но мне не очень-то хочется — как-то так. Ну я и пошла.
Мы постучали в дверь (низенькая калитка была открыта, а на участке никого не было, поэтому мы позволили себе зайти), но никто не вышел к гостям. Я посмотрела на спутника, он снова пожал плечами. Тогда я застучала сильнее. От моих усилий дверь открылась. Час от часу не легче! Что ждет нас там?..