Вернувшись в свою комнату, я попыталась дописать песню для выступления, но мыслями вновь и вновь возвращалась к таинственному сообщению на форуме. Еще на улице, прочитав его, я тут же посмотрела по сторонам и даже обежала дом снаружи: никого. Но кто-то ведь прислал мне его. И этот кто-то следит за всеми моими действиями. Вопрос: что конкретно заставило его мне это написать? На что он (или она) намекал? На скрип двери? Серьезно? Тогда это или Тони, или Саша. Или кто-то, кто был на участке рядом с нами и подслушивал. Или кто-то, кто мог видеть нас в окно и просто заметил мои манипуляции с дверью — для этого необязательно было даже нас слышать.
— А может этот козел просто издевается! — сказала я вслух, откладывая листочек с моими сочинениями. — Просто удачный тайминг. Так совпало. И я могла спать, к примеру, когда получила это сообщение.
Тогда это вообще может быть кто угодно. И необязательно этот человек присутствует в данную минуту на территории Павлецкого.
Успокоив себя тем, что сообщения не имеют к моим действиям никакого отношения, я сумела вернуться к домашнему заданию и к ужину написала столько строк, сколько просил Макаров. Оставалось только их выучить. Про то, как я со своей социофобией и боязнью выступлений выйду в среду на сцену при куче народа, думать не хотелось вовсе.
Привычный стук в дверь раздался через минуту после того, как на кухне стала звенеть посуда.
— Тони, заходи, не стесняйся! — крикнула я, не вставая с кровати.
Дверь открылась.
— Как ты поняла, что это я? — удивился пацан и поправил очки.
— А кто ж еще? Если ты на ужин пришел меня звать, то я пас. Ничего с собой не привезла. Стройнее буду.
— Фигню не неси! Тим с Саньком заказали две пиццы, на всех хватит. Спускайся.
Ничего себе, какие добряки…
Ужин прошел в атмосфере добра. На втором куске вкусной пиццы в кухне появилась Таисия Арсеньевна в темно-бордовом костюме двойке: платье без рукавов и пиджак. Черные колготки и туфли на небольшом квадратном каблуке.
— Дорогие мои, оцените! — Она покрутилась. — Завтра на показ явятся подруги. Из клуба. Я должна достойно выглядеть! Одна из них — жена депутата Горсовета!
— А вы, — напомнил весело Тимур, — бабушка лучшего рэпера на свете, так что начхать, что они все в этом клубе подумают!
— Ну, тебе все шуточки, — скривилась она. — А для меня это важно. Это высший свет нашего региона!
Тим пожал плечами, мол, по мне — ерунда какая-то, а Ира полюбопытствовала:
— А на концерт что наденете?
Таисия Арсеньевна посмотрела на свою одежду.
— И правда. Лучше на концерт. Там ведь Шевченко будет! А для кинопоказа что-нибудь еще присмотрю.
Она вышла из кухни, отказавшись от предложенной пиццы («бесовская еда», было сказано), а я еще долго не могла понять, почему он не может в том же костюме щеголять на обоих мероприятиях. Она же не голливудская дива, в самом деле.
Под конец ужина, когда мы уже не ели, а сидели общались, допивая свои напитки, на кухню зашел Макаров.
— Жду в библиотеке всех, кто должен был дописать тексты и показать мне.
Я вздохнула и отправилась наверх в свою комнату за черновиками. Потратила еще минут десять, пытаясь выучить стихи, и, когда я явилась в библиотеку, там оставалась только Мила. Возможно, другим просто ничего не «задавали на дом», а может, успели уже уйти, показав работу.
Занятая своими стихами, я не сразу заметила, что Мила выглядит испуганной и смущенной. Она будто обрадовалась, когда я пришла. Приглядевшись, я увидела руку Макарова у нее на колене, обтянутом джинсовой тканью. Сергей Петрович проследил за моим взглядом и руку убрал, но осадочек, как говорится, остался.
Как только Макаров сказал Миле, что она может идти, она резко сорвалась с места и выбежала из помещения.
Испытывая брезгливость и тихую ярость, я села на ее место и показала ему листок. Я ждала, что будет дальше, но Макаров просто похвалил меня. Затем стал зачем-то спрашивать про мою семью, что, понятное дело, мне не очень понравилось.
— Как у тебя с родителями?
Я внутренне напряглась. Что Элла говорила ему?
— Как обычно, — ответила я, тяжко вздыхая, мол, как они достали. Даже если она ничего плохого про них не говорила, слова «как обычно» в таком случае будут растолкованы «хорошо», этим-то они и безопасны. А вздыхать я могу по любому поводу, может, мне просто скучно о них говорить.
— Ясно. — Сергей Петрович потер переносицу. Затем посмотрел на меня с отеческой заботой. — Элла, дорогая, как я уже говорил тебе, моя дверь всегда открыта. Ты же знаешь, что я хороший психолог и я устраиваю кружки для молодежи, для всех, кому нужно выговориться и почувствовать себя защищенно.
Петрович полез в ящик стола, а я подумала, что такой «защиты», как он пытается оказать Миле, мне не надо.
Он тем временем достал пачку то ли чая, то ли какой-то биодобавки. В общем, обычная картонная прямоугольная коробка в целлофане.
Протягивая ее мне, он сказал:
— Возьми, я вижу твое напряжение, поверь, я знаю, что это такое. Я сам пережил насилие в детстве, и…
— Насилие?! — не выдержала я. Боже, что сестрица наговорила ему?!
— Да, Элла, насилие бывает разным, необязательно оно физическое или сексуальное. Когда родители давят на тебя, заставляют тебя учиться, заниматься чем-то, что тебе не нравится, равняться на сестру-отличницу… — Я напряглась при этих словах. Потом поняла, что все-таки «сестра-отличница» еще не приравнивается к «сестра-близнец», и расслабилась. Зато я теперь знаю, что что-то она обо мне все-таки говорила. — Я понимаю, каково это. Мой отец беспробудно пил, однако полагал, что мы, его дети, должны стать достойными людьми, вкалывать на трех работах, начиная с восемнадцати лет, и его содержать. А я вот не считаю, что кому-то чем-то обязан. Я делаю только то, что хочу сам. Человек подотчетен только Богу и самому себе, понимаешь? И если тебе станет трудно и тяжело на душе, выпей это.
— Что это?
— Обычный напиток, натурпродукт, ничего страшного. Успокаивает нервы.
— Это какие-то травы? — предположила я.
Он долго и внимательно на меня смотрел, будто решая, что ответить.
— Да, травяной сбор. Просто завариваешь кипятком, даешь настояться и пьешь. Тут главное не передержать в кипятке, а то все питательные вещества испарятся. Я сам пью каждый вечер, если хочешь, приходи ко мне в комнату где-нибудь через час, заварю и тебе, и себе. Посмотришь, как делается. Если понравится, буду тебе заказывать. Мне дают друзья, привозят из-за границы.
Я посмотрела на упаковку. Ни слова по-русски. Одни иероглифы, и моих познаний не хватает, чтобы точно назвать язык. Может, китайский, а может, и вьетнамский или тайский. Помню, одно время был популярен тайский чай для похудения. Я была еще ребенком, когда мама его пила. Потом ее подруга отравилась им, в нем обнаружили глистов, и мама бросила.
Итак, таинственный Сергей Петрович снабжает участников данных слетов какими-то травками, распускает руки, да еще и организует какие-то секретные кружки психологической помощи. Ну-ну. Возможно, я сейчас зря думаю о чем-то нехорошем, а рука на коленке — чисто отеческий жест, он ни о чем таком и не думал, и расстроенная Мила тоже была напугана по каким-то другим причинам, которыми с ним поделилась и ввиду которых он ее и утешал, однако коробочку все-таки стоит взять с собой. Авось удастся проверить в лаборатории. Нет, у меня, конечно, никто ее на анализ не возьмет, а на частные исследования у меня нет денег, однако попробую это сделать через дядю Мишу.
Улыбаясь придуманному плану (но Макаров думал, что ему), я взяла коробку.
— Спасибо. Однако я сегодня не смогу прийти, хотела лечь спать пораньше.
Не дожидаясь его ответа, я встала и ушла.
Возможно, стоило проверить свою догадку и заявиться к Петровичу на ночь глядя, дабы отведать загадочный чаек, а на самом деле не пить и проверить, как он себя поведет, только вот у меня были на эту ночь другие планы. Все дороги ведут на кладбище. И Элла шептала это слово накануне своего исчезновения, и Павлецкий что-то эдакое на нем увидел. Если насчет Эллы я не была уверена, о каком конкретно кладбище шла речь, то рэпер явно писал о здешнем. Вот туда мне и надобно идти. Почему ночью? Во-первых, Павлецкий был там ночью, и Элла тоже пропала ночью, во-вторых, это нужно сделать незаметно, чтобы никто не догадался, что я что-то расследую. Я и так уже получаю угрожающие записки.
К половине двенадцатого дом наконец-то затих. Никто уже не бегал на кухню попить чая с печеньками, никто не сновал по коридору в санузел или к друзьям. Я поняла, что пора выдвигаться. В тумбе, откуда мы брали тапочки, я видела фонарики, обычные, ручные, на батарейках. Захвачу по дороге, потому что диод в телефоне недостаточно яркий, чтобы орудовать им на кладбище, где явно не будет уличных фонарей. Я переоделась во все черное и обула удобные кеды. Рюкзак, думаю, не понадобится, смартфон уместился в карман джинсов, фонарик будет в руке, а больше мне, наверно, ничего не надо.
«Оружие!» — возникла в голове пугающая мысль. Я ведь совсем не подумала о том, что ночью на безлюдном деревенском кладбище может быть опасно. Тем более если Элла реально нашла там что-то … Как она сказала — безымянник? Да и Павлецкий что-то видел…
Так, успокойся. Выпей травяной чаек, который тебе сегодня дали. Никаких призраков не существует! Павлецкий, как и многие творческие люди, скорее всего, увлекался наркотиками. Просто эту информацию не стали обличать для широкой общественности, чтобы не опорочить честь кумира молодежи и не подать плохой пример. Ведь если узнают, что кумир ведет себя так-то и так-то, то многие станут повторять, просто чтобы быть ближе к нему. В психологии это называется механизмами подражания, заражения и идентификации (к чему, кстати, частенько прибегают маркетологи, нанимая звезд для рекламных роликов). Поэтому я, не как Саша и Тим, решила не предлагать такие версии для других ушей, но сама-то я допускаю, что он просто был под кайфом, когда видел и слышал все это. В то же время дверь бани реально скрипит как ржущий конь… Вдруг он и с кладбищем не ошибся?..
В общем, раздираемая на части такими противоречивыми мыслями, я осторожно спускалась на первый этаж, благодаря небеса за то, что бра на нашем балкончике не выключают на ночь, однако, достигнув двери, я получила, что называется, облом. Дверь была заперта. В общем, логично, это все делается с точки зрения безопасности. Кто угодно может проникнуть во владения, перемахнув через высокий забор (когда ты гоним жаждой наживы, два с половиной метра — не препятствие), хозяева должны быть уверены, что хотя бы те, кто внутри дома, будут в безопасности. Но мне-то что делать?
Нужно найти ключ. Всего-то. Тихо открыть дверь, выйти, не запирая ее за собой. Авось за пару часов моего отсутствия (а может, всего час) никто не заметит, что дом не заперт. А потом я просто закрою дверь, когда вернусь. Открыв тумбу, я взяла фонарик, проверила — работает, а затем принялась искать ключи от дома. Ага, вот она, ключница — снова в форме замка. Павлецкий, видать, сильно их любил, возможно, прошлая его инкарнация имело место в Средние века, и его душа никак не могла смириться с тем, что она находится теперь в двадцать первом веке, отравленном выхлопными газами, ослепленном неоновыми вывесками и экранами гаджетов, изуродованном контентом попроще, поглупее, без сложных словесных вывертов, тяжелого психологизма и «многАбуков». Душа хотела назад, а так как это невозможно, она изолировала себя от современности, заперла в привычной глазу картинке. Если верить в такие вещи, конечно…
Итак, я потянулась к ключнице, открыла дверцу, однако на гвоздиках ничего не было. И снова облом… Что же делать? Где ключи? Наверняка старушка их держит под подушкой, чтобы глупенькие детишки не бегали по ночам и не подвергали себя опасности. Спасибо, добрая бабуля! Но мне-то надо «бегать по ночам», ибо я расследую!
Я перевела взгляд на окно. Решеток нет. Отлично. Сняв громоздкий фикус и пристроив его на полу, я открыла пластиковую створку и полезла наружу.
«А как же калитка?» — запоздало подумала я, осматриваясь в блеклом свете маленьких садовых фонариков. По мраморной дорожке я вышла прямо к ней. Пришлось включить фонарик, чтобы найти, где открывается замок. Отлично, ключи не потребовались, изнутри просто щеколда. Я вышла на улицу. Как бы сделать так, чтобы калитка не закрылась? Я ведь не видела, какие цифры нажимал Тони. Вообще это странно. Вы зовете людей на ежегодный съезд, посвященный творчеству кумира, и не даете код. Скорее всего, это для безопасности, чтобы код не попал в чужие руки. Возможно, если бы я позвонила по оставленному в имэйле телефону, мне бы продиктовали его. Но я-то не могла, ведь я Элла, а Элла знает код, так как бывает здесь часто. Вот этой новенькой, как ее, Леонелле наверняка код называли, и никто не подивился ее вопросу. Боже, почему же я не догадалась посмотреть, как Тони открывал эту чертову дверь!
Я осмотрелась. Далекий уличный фонарь не помог мне найти хоть что-то, что я могла использовать, и, все еще удерживая дверь одной рукой, свободной я при помощи фонарика посветила по сторонам. Ага, кусок кирпича лежит неподалеку. Осторожно отпуская дверь, чтобы она от ветра не защелкнулась сама, я взяла кирпич и сунула между дверью и воротами. Отлично. Полдела сделано. Вот будет номер, если я вернулась к запертой калитке и закрытому окну. Перепрыгнуть через забор я еще, думаю, смогу, а вот попасть в дом при закрытых окнах уже никак, увы. Придется заночевать в недостроенном замке. Что ж, чуть сильнее приближусь к Павлецкому, проникну в его самую суть, пойму, чем он жил, чем дышал, это поможет мне на выступлении.
Ладно, иронию в сторону. Нужно сделать то, что я задумала, как можно быстрее, пока никто не заметил приоткрытое окно и незапертую калитку.
Я полезла в телефон, чтобы еще раз свериться с картой. Да, к моему великому сожалению, вот эта неосвещенная тропа должна привести меня к местному кладбищу. Ну что ж, с богом.
Подсвечивая себе фонариком, я бодро пошагала в нужном направлении. Как учат фильмы, отрывать скотч нужно быстро — так менее болезненно. В одной книге я читала, как главные герои, чтобы избавиться от страха, прибыв на кладбище, начали читать стихи Лермонтова. И вроде бы им это помогло. Не факт, что такое сработает в реальной жизни, конечно, но стоит попробовать.
— Выхожу один я на дорогу, — шепотом заговорила я, подобрав стихотворение, соответствующее ситуации, — сквозь туман кремнистый путь блестит. Ночь тиха, пустыня внемлет богу. И звезда с звездою говорит.
Стихотворения до самого кладбища не хватило, и дальше я шла молча, вздрагивая от каждого странного и внезапного звука. Когда луч фонаря высветил ближайший к тропинке памятник, я ахнула от страха. С одной стороны, я знала, куда шла, и должна была морально быть готова, но с другой стороны… Ночь, тишина, изредка разбавляемая подозрительными звуками, похожими на крадущееся за мной существо, кладбище и полная луна. Сочетание — то еще, скажу я вам. А я одна. И даже без оружия. Хоть бы ножик с кухни взяла, идиотка!
Когда я подошла к первому памятнику, огороженному низким железным заборчиком с приоткрытой калиткой, где-то поблизости зашелестела трава. Я тут же направила туда луч фонаря. Трава сразу затихла. Что же это такое… С моими нервами только по кладбищам и гулять посреди ночи!
— Пускай холодною землею засыпан я, — снова начала я шептать стихи Лермонтова, еще более подходящие под обстановку, делая неуверенные шаги вперед и водя лучом фонаря повсюду, — мой друг, всегда, везде с тобою душа моя. Любви безумного томленья, жилец могил, в стране покоя и забвенья…
— …Я не забыл! — закончил кто-то четверостишье за моей спиной, и я завизжала.
Обернувшись, я резко ударила фонариком того, кто был сзади.
— Дура, это я!
— То… Тони? — с испуга я начала заикаться.
— Тотони, тотони, — подтвердил он обиженно, потирая нос.
— Что ты здесь делаешь?!
— А ты? Я вообще-то за тобой шел.
— В смысле? Откуда?
— От самого дома. Мое окно на калитку выходит, забыла? Сначала я слышал из холла какие-то манипуляции, будто окно открывают, а потом глядь — ты идешь к калитке. Пока ты там стояла возле нее и по углам зачем-то смотрела, я и сам успел из дома выйти. Тоже через окно, но через свое — так быстрее. И пошел за тобой. А зачем ты кирпич под дверь подсунула? Я споткнулся о него, вообще-то!
Ух ты неженка какой…
— Я код забыла, — «созналась» я. — Поэтому поставила, чтобы не закрылась дверь.
— День рождения Павлецкого ты забыла?!
Вот те раз…
— А разве бабка не поменяла код? — попыталась я выйти из сложного положения. — Мне казалось, что поменяла. День рождения внука очень палевно использовать, тебе не кажется?
— Ничего она не меняла! И даже не собиралась!
— А, ну значит, мне приснилось это. Забей.
Я плавно двинулась дальше. Тони не отставал.
— Да что ты тут делаешь-то?
— Гуляю, не видишь? — Антон со своими вопросами и слежкой начал меня немного раздражать. Но ссориться с ним все же не стоит, пока он полезен.
— Очень странно ты время проводишь!
— Тебя здесь никто не держит, можешь возвращаться.
— Не, я же без фонарика и телефона, как я вернусь? Я с тобой погуляю.
Блин. Ты мне будешь мешать. Но что делать? Не говорить же ему, что я ищу улики.
Дальше мы шли молча, изредка спотыкаясь о кочки и камни — фонарик спасал не всегда, тем более что я чаще водила им по именам на деревянных покосившихся крестах и, значительно реже, дорогих мраморных памятниках, пытаясь понять, что именно привлекло сюда и Павлецкого, и Эллу (если она была здесь). Тони, видимо от страха, начал что-то бубнить, я особо его не слушала и отвечала невпопад. По слову «безымянник» я понимала, что мне нужна ничейная могила, в плане что неухоженная, без крестов и памятников, но, возможно, с табличкой, на которой будет просто указан какой-нибудь номер. Хотя я не особо понимала, как это устроено и пишут ли что-то на таких могилах. Скорее всего, такие должны находиться с краю, поэтому я водила Антона по периметру, особо не углубляясь на территорию самого кладбища. Наконец что-то сверкнуло в свете фонаря. Я остановилась. Это реально была могила без ограды, с черной железной табличкой, довольно свежая, в смысле что холмик земли еще не опустился, и прямо на земле возле столбика этой таблички сияло какое-то украшение. Я подошла поближе и присела, не выпуская фонарика из рук. Золотой браслет, на нем множество подвесок с маленькими сердечками. Сердце сделало кувырок в моей груди. Легкие сжались, не давая мне дышать.
— Это же… это же…
— Что там? — заинтересовался Антон.
— Это же браслет… — Эллы! Я чуть не сказала это вслух, но вовремя прикусила язык. Это определенно браслет Эллы!
Я перевела взор на свои ладони. Еще одно упущение. Элла обожает украшения. Браслеты, кольца, серьги. Она всегда их носит. Мои же ладони чисты, как у хирурга перед операцией. Ну разве что йодом не намазаны. Слава богу, никто не заметил. Уши у меня проколоты, я просто редко надеваю серьги, так что тут спалиться я не боялась. Просто скажу, что перестала носить. Но не это сейчас важно. Элла была здесь!
Я протянула руку к браслету.
— Что ты делаешь? — сразу насторожился Антон. — Ничего нельзя брать на кладбище, мне бабушка с детства это говорит!
Да, мне тоже это втолковывали сызмальства, только вот незадача — я беру свою же вещь, точнее вещь сестры.
— У меня был такой же, — нашлась я, — но я его где-то потеряла.
— Ты думаешь, это он?
— А разве может быть иначе?
— Я думаю, кто-то просто купил это для покойника. То есть покойницы.
— Ну посмотри же! Могила безымянная. Кто мог положить сюда именно браслет?
— Кто-то, кто знает, кто здесь похоронен! Просто молчит по какой-то причине.
— Убийца?
— Что? Элька, хорош меня запугивать! Я и так уже поседел весь!
— Нельзя поседеть в одночасье, это миф. — Я поднялась с корточек, все еще держа браслет. — Я думаю, кто-то нашел его здесь, в деревне. Я, наверно, потеряла его еще в прошлый раз, ведь дома не нашла. Вот кто-то и отнес сюда. А может, сорока какая-нибудь схватила в клюв, но выронила.
— Ага, и он приземлился аккурат на чью-то свежую могилу!
Я пожала плечами:
— Всякое может быть!
В любом случае я не оставлю тут браслет Эллы! И плевать, что подумает обо мне этот парень. Воровка, расхитительница могил, ведьма, берущая предметы с кладбища для какого-нибудь страшного магического ритуала… Все равно. Я выдержу любые насмешки. Главное, что я продвинулась на целый шаг в своем расследовании.
— Что это? — вдруг дернулся спутник и задрожал как осиновый лист. — Ты слышишь?
— Нет.
Мы оба замолчали. Я прислушалась. Да, скрип! Скрип калитки на чьей-то могиле где-то в глубине кладбища.
— Ветер?
— Ага, а ты заметила ветер?! Я нет.
— Пойдем посмотрим, кладбище не такое уж большое.
— Спятила?! Я пас!
— Хорошо, жди меня здесь. — Я сделала шаг к центральной тропинке.
— Спятила?! Я с тобой!
Я прыснула. Какой Тони забавный.
— Ну идем тогда, мой верный Санчо Панса.
— Вау, какие ты книги читать начала! Прогресс!
— Это все книжный клуб…
Мы шли вперед на шум, специально громко переговариваясь, дабы избавиться от острых уколов страха. Наконец впереди показалось что-то белое.
— Что это? — шепнул мне Тони. — Белеет. Призрак?
— Тихо ты, — шикнула я на него, замирая в нескольких шагах от привидения. Оно сидело на узкой скамейке возле памятника.
Неужели Павлецкому не померещилось?!
Мы молчали. Внезапно белая дымка пришла в движение и резко вытянулась. Мы заорали, Тони бросился наутек, а я додумалась посветить в лицо «призраку», и оказалось, что это все лишь Саша в неизменной белой рубашке, светящейся из-за своего цвета в темноте.
— Черт возьми! Господи!
— Какая у тебя интересная вера, и бога и черта в одной фразе поминаешь.
— Что ты здесь делаешь?! Чего пугаешь нас?
— Я просто сидел и молчал, а отчего вы орете на всю деревню, это у вас надо спрашивать.
Я не хотела больше лицезреть его и перевела луч фонаря теперь на крест с табличкой и фотографией. Оттуда на меня смотрело знакомое лицо. Девушка, русоволосая, с длинной косой, перекинутой через плечо, ласково улыбается всему миру с того света. Жуть какая…
— Это же… это же… Наталья? — спросила я у него, потому что не была уверена в правильности своих умозаключений.
— Угу. А ты, значит, так и не сподобилась на могилу к ней сходить ни разу, да? После того что ты сделала?!
— Я сделала?! Я сделала… — И я пристыженно замолкла. Вот о чем были все разговоры! Вот почему он был недоволен моим приездом! Вот почему Элла говорила Ирине, что, скорее всего, не сможет! Вот почему я получаю угрожающие записки! Три месяца назад эта девушка была жива и улыбалась нам с обычной фотографии, сделанной на участке Павлецкого. А теперь, в результате моего, то есть Эллиного, вмешательства, она гримасничает уже с надгробного креста. Что же произошло? Как Элла повлияла на ее смерть? Не убила же собственными руками! Иначе бы сидела за решеткой.
И тут к нам вернулся Антон, поняв по голосам, что тут никого не режут и не пытают.
— Бельский! — узнал он Сашку. — Так это ты — привидение?
Тот ответил с грустью и легким недовольством:
— Нет, я пока еще жив. В отличие от… — и он кивнул через плечо, так как стоял к нам лицом и спиной к могиле.
Я же догадалась опустить луч фонаря пониже, чтобы получить хоть какие-то ответы. Итак, надпись на кресте гласила: «Наталья Церковина, 23.05.2000-23.05.2022». Боже, она погибла в свой день рождения! Как это жестоко… Что же с тобой случилось, Наташа? И как в этом оказалась замешана моя сестра? Хуже всего то, что окружающие знают ответ, но я не могу задать им никаких вопросов…
— Может, домой двинемся, а? — попросил Антон. — Спать охота!
Но я, все еще пребывая в шоке, не могла разговаривать и просто пожала плечами.
— Вы как хотите, — встрял Саша, — можете хоть заночевать здесь, как влюбленная парочка маргинальных экстремалов, а я пошел обратно.
И Александр действительно прошел мимо нас, включив фонарик в своем телефоне.
— Тебе обязательно язвить все время? — высказала я ему, наконец вернув себе способность разговаривать. Спасибо ему! Это вы еще не слышите тон, каким он обращается к людям, которые ему, в сущности, ничего не сделали. Ладно, он думает, что я Элла, а сестрица могла выкинуть что угодно, но Тони-то при чем?
«Может, ревнует?» — спросил кто-то романтически настроенный в моей голове, но я приказала ему заткнуться. Тут такие вещи происходят, не до романтики.
Александр ничего не ответил, просто молча держал курс на тропу к дому Павлецкого. Мы не отставали. Мне было выгодно, что кто-то идет первым, потому что лезть в календарь при Антоне, который так и дышит мне в плечо, боясь отойти даже на шаг, и отматывать на среду, чтобы узнать, когда родился Ян Павлецкий (закончив школу, я перестала обращать внимание на даты и дни недели) — это значит выдать себя с потрохами. А в тот единственный раз, когда я читала дома его биографию, я, разумеется, не знала, что эта дата мне пригодится, и не запомнила ее.
Александр по фамилии Бельский (не отсюда ли его страсть к белой одежде?) ловко открыл калитку, закрытую после меня Антоном, и даже придержал нам дверь. Удивительное сочетание наглости и грубости в общении с почти джентльменской обходительностью поразило меня еще вчера, поэтому я не была шокирована этим поступком и даже спасибо не сказала.
Возле дома он замешкался, зачем-то пропуская нас вперед. Мы друг за другом влезли в окно, испытывая некоторые неудобства. Все-таки пол в доме был выше уровня земли и карабкаться снаружи в это же окно было сложнее. Но мы справились. Каково же было мое возмущение, когда этот пес, простите, спокойно воспользовался ключами, чтобы попасть в дом, вдоволь насладившись нашими с Тони муками! Вот куда делась связка из ключницы! Он, оказывается, выходил из дома первым! И никакая бабка знать не знает, что у нее без спроса берут ключи!
— Вор! — только и смогла я ляпнуть от обиды, мстительно направляя ему в физиономию луч фонаря (свет в холле мы не стали включать).
Светло-коричневая бровь приподнялась в изумлении, мол, о чем ты, но уста хранили гордое молчание. Он просто вернул связку и был таков. Антон закрыл окно, вернул фикус на законное место, пожелал мне спокойной ночи и скрылся в своей «каморке», которая действительно оказалась по соседству с входной дверью. Я же поднялась к себе и, едва закрыв дверь, полезла в телефон.
Я вновь и вновь обновляла страницу личных сообщений на форуме; хоть и были включены уведомления, но мне была дорога каждая секунда. Я знала, я твердо знала, что оно придет! Интуиция или цепочка логических рассуждений? Даже и не знаю. Время покажет. Сейчас я думаю, что все-таки второе.
Итак, время истины. Появилось сообщение — как я и думала! Я тут же его открыла.
«Горячо».