— Запомни, бесценная моя, — он, наконец, распустил «мочалку» и с наслаждением окунул свое лицо в ее длинные волосы, потом намотал их себе на руку и притянул ее за волосы к себе. Обнял сзади. — Всем мужчинам во все времена нравятся длинные распущенные волосы… Всё остальное — ханжество, — он поцеловал ее в шею. — Кто-то сегодня, помнится, попой в крапиву сел… Давай натру кремочком…
Среди ночи она неожиданно нащупала рукой под подушкой что-то холодное. Это была ее вилка! Аня вспомнила, как хотела в первую ночь воткнуть ее в спину Гюнтера, если он надумает приставать к ней, и ей стало смешно.
— Ты чего? — поднял голову Иван.
— Да так, глупости… Просто подумала: а что такое, интересно, снилось самому Менделееву, если, просыпаясь, он целую таблицу придумал…
— Вставай, красавица моя! — Гюнтер стоял над ней в спортивных шортах.
Аня мгновенно вскочила и схватив из-под кровати тапок, замахнулась им на Гюнтера:
— Опять на зарядку?! Я тебя предупреждаю: когда меня рано будят, я не только неадекватная, я еще ругаюсь, как сапожник, и могу залепить по уху всем, что попадется под руку!
— Спокойно, спокойно. Я передумал. Спи.
Аня с облегчением вздохнула и бабахнулась назад в нагретое «гнездо» под одеялом. Он присел рядышком.
— Слушай, а ты можешь спать так же замечательно, как сейчас, но только на улице? Мне так хочется, чтобы ты была рядом, что бы ты ни делала…
Аня заулыбалась с закрытыми глазами. Как-то само по себе начало «вставаться». Он достал из-под одеяла ее ногу и стал целовать пальцы и щиколотки.
— Ну побудь со мной… Ну не хочешь двигаться — хоть поработай моим «утяжелителем».
Аня окончательно «растаяла» и села в кровати.
— Да фиг с тобой… Пойдем. И как ты это делаешь…
Она болталась на нем, пока он подтягивался, сидела на нем, пока он бегал и стояла с тапком в руке, пока он обливался.
— Ладно уж, — зевнула она, убедившись, что попыток облить ее больше нет. — Пожалуй, разбуди меня и завтра тоже…
Потом Гюнтер отжимался, а она по новой традиции работала «утяжелителем». Лежа на его спине, она со скуки листала книгу про галогениды.
— Неужели тебе интересно это читать?
— Ну физика мне, конечно, больше душу греет, но для разнообразия и это подходит. Уж лучше книги, чем телевизор. Его я смотрю только тогда, когда хочу отключить голову, отвлечься от мыслей, чем-то не обязательным и глупым забить мозг.
Аня поглядела на игру его мышц, потрогала и задумчиво спросила:
— Знаешь, что в тебе самое сексапильное?
— Что?
— Ум.
Она встала, убрала галогениды, взяла пачку оставшихся писем и, вернувшись в исходную позицию, стала их дочитывать. Всё чаще и чаще посещали ее мысли о том, что есть еще одна ниточка информации о ее бабке, которая осталась непроработанной. Нахимов. Возможно, он мог бы рассказать что-то про бабу Шуру. Но связаться с ним — значило бы плюнуть в душу Гюнтеру… Да и как найти его, если его и полиция найти не может. Но если бы представилась возможность… Озвучивать эти мысли при Гюнтере она не стала. Он и так думает, что она ради сокровищ на всё готова…
— Кто эта женщина, писавшая с адреса Лукьяна? «Пусть Анна Матвеевна не беспокоится, в нашем доме места хватит на всех. Это наш дом, и мы сами решим, кто здесь будет жить, а кто нет. Не пишите нам больше. Дайте обо всем спокойно забыть», — она замолчала, напряженно соображая. — Слушай, я поняла! — вдруг вскочила она со спины Гюнтера. — По ходу, он отнял у нее ребенка! Аню! Настоящую! — она сказала это таким тоном, будто раскрыла величайшую тайну Вселенной. Гюнтер спокойно отжимался дальше.
— Три вопроса, — сказал он. — Номер один: кто? Номер два: у кого — у нее? И номер три: какого еще ребёнка?
— Да как же ты не понимаешь! — разгорячилась Аня. — Помнишь, у бабы Шуры был незаконнорожденный ребенок! У той, которая старая дева! А этот Лукьян пришел и забрал его!
— Зачем? Нет, это не логично. Судя по переписке, баба Шура хорошо знала адрес этого Лукьяна. Почему тогда она, вместо того чтобы пойти и забрать своего ребенка обратно, на протяжении нескольких лет переписывается с ним? А он адекватно отвечает?
— Не знаю я! Может, она боялась его! Или еще почему-то…
— Ну тогда ложись обратно и думай.
Аня легла обратно ему на спину и продолжила читать.
— Много у тебя еще осталось непрочитанных писем?
— Нет, уже немного. Вот эти «старые» — она бросила прочитанное письмо в большую кучу бумаг. — А вот эти «новые» — и она взяла из маленькой кучки очередное письмо.
— Слава Богу… Твои родственники уже замучались в гробах вертеться….
Аня, стоя за занавеской с чашкой кофе, незаметно смотрела в окно.
— Какие-то странные у тебя соседи…Что они делают? Варят еду в кастрюльке на костре посреди огорода? Целая компания со стопками? У них День рождения, что ли?
— Обычная картина: готовят завтрак.
— А на плите им чего не готовится? Скучно?
— У них газ уже несколько лет как отключен за неуплату. Они зимой печку топили досками, которые отрывали от собственных сеней. Холод тоже не тетка… Они не работают нигде, пьют.
— Кошмар! И хочется им жить как скотина!
— Да тут полдеревни так инициативно живут, они не одиноки… Работать негде, молодежь уезжает в город, а кто не уехал — в основном, обречен жить так же. Деревня вымирает…Мне жаль нашу деревню.
— Ужасно! Напиться и забыться — и никаких проблем!
— Да чем же они тебе так не угодили? Отстаньте вы все от них, они ничем не хуже других — никого не трогают, не воруют и не убивают. Это их право. Их жизнь и их выбор. Пусть живут как хотят. Посмотри, они всем довольны — счастливые люди, между прочим! Мало кто может похвастаться, что счастлив. Не осуждай их…
— Я бы так жить не смогла…
— Ну и слава Богу! Радуйся, что у тебя моральные запросы выше.
— Просто в городе в принципе алкашей меньше.
— Да не факт. К тому же, в городе свои заморочки. Это крест нашего века: мы не умеем радоваться. И вроде всё есть, живи-не хочу, но ничто не радует и ничего не хочется. Нет ни больших, ни маленьких радостей. Еды полон холодильник — а хочется чего-нибудь «такого», особенного. Есть удобная одежда, но в ней не выйду в люди, если она не брендовая. Есть любимая работа — но ее придется сменить, если она не престижна и приносит мало дохода. Со «странными» людьми не общаются, нищих стыдятся, инвалидов обходят стороной… Люди в деревне спиваются, а в городе сидят с гаджетами сутками напролет, уходят от реальности. Молодежь слоняется, не знает, чем заняться, ничего не хочет, будто все разом заболели. Сейчас столько возможностей для творчества, для образования и саморазвития, для отдыха на природе — но большинство из нас добровольно выбирает зомбирование мозга интернетом и телевидением. У наших бабушек не было и нет ничего! Война, послевоенные годы, тяжелая работа «за палочки» — но послушай, с какими теплотой и позитивом они вспоминают свою жизнь! Они были счастливы!
— Да, бабушки, пережившие сороковые, — особенные, — согласилась Аня.
— А главное, у нас есть свобода! Нет войны, нет цепей концлагеря — живи радуйся, но нет, люди всегда чем-то недовольны, выдумывают проблемы себе и другим, набирают кредиты… Большинством поступков людей руководят либо алчность, либо конформизм: что другие подумают? Это жизнь живота! Удовлетворяются только базовые, животные потребности в пирамиде Маслоу. Простые человеческие желания — жить, любить окружающих, быть в гармонии со своей собственной совестью — не в тренде, это не пропагандируется с экранов. Жить так, как выбираешь ты сам, а не твое окружение — это требует усилий, тут нужно собственный мозг напрягать. Хотя цель тоже есть — стремиться к обогащению, к определенному статусу, и никому не важны способы и тем более не важно, а стоит ли вообще сам человек этого статуса. Посмотри на двухлетних детей — им ничего не нужно, чтобы быть счастливыми, они сами делают свое счастье из любых простых вещей: речка, солнце, мама…