Первое действие
Весело. Сцена — город в паутине улиц. Праздник нищих. Один В. Маяковский. Проходящие приносят еду — железного сельдя с вывески, золотой огромный калач, складки желтого бархата.
В. Маяковский
Милостивые государи!Заштопайте мне душу,пустота сочиться не могла бы.Я не знаю, плевок — обида или нет.Я сухой, как каменная баба.Меня выдоили.Милостивые государи,хотите —сейчас перед вами будет танцевать замечательный поэт?Входит старик с черными сухими кошками*. Гладит. Весь — борода.
В. Маяковский
Ищите жирных в домах-скорлупахи в бубен брюха веселье бейте!Схватите за ноги глухих и глупыхи дуйте в уши им, как в ноздри флейте.Разбейте днища у бочек злости,ведь я горящий булыжник дум ем.Сегодня в вашем кричащем тостея овенчаюсь моим безумием.Сцена постепенно наполняется. Человек без уха. Человек без головы и др. Тупые. Стали беспорядком, едят дальше.
В. Маяковский
Граненых строчек босой алмазник,взметя перины в чужих жилищах,зажгу сегодня всемирный праздниктаких богатых и пестрых нищих.Старик с кошками
Оставь.Зачем мудрецам погремушек потеха?Я — тысячелетний старик.И вижу — в тебе на кресте из смехараспят замученный крик.Легло на город громадное гореи сотни махоньких горь.А свечи и лампы в галдящем спорепокрыли шопоты зорь.Ведь мягкие луны не властны над нами, —огни фонарей и нарядней и хлеще.В земле городов нареклись господамии лезут стереть нас бездушные вещи.А с неба на вой человечьей ордыглядит обезумевший бог.И руки в отрепьях его бороды,изъеденных пылью дорог.Он — бог,а кричит о жестокой расплате,а в ваших душонках поношенный вздошек.Бросьте его!Идите и гладьте —гладьте сухих и черных кошек!Громадные брюха возьмете хвастливо,лоснящихся щек надуете пышки.Лишь в кошках,где шерсти вороньей отливы,наловите глаз электрических вспышки.Весь лов этих вспышек(он будет обилен!)вольем в провода,в эти мускулы тяги, —заскачут трамваи,пламя светилензареет в ночах, как победные стяги.Мир зашеве́лится в радостном гриме,цветы испавлинятся в каждом окошке,по рельсам потащат людей,а за нимивсе кошки, кошки, черные кошки!Мы солнца приколем любимым на платье,из звезд накуем серебрящихся брошек.Бросьте квартиры!Идите и гладьте —гладьте сухих и черных кошек!Человек без уха
Это — правда!Над городом— где флюгеров древки —женщина— черные пещеры век —мечется,кидает на тротуары плевки, —а плевки вырастают в огромных калек.Отмщалась над городом чья-то вина, —люди столпились,табуном бежали.А там,в обоях,меж тенями вина,сморщенный старикашка плачет на рояле.Окружают.
Над городом ширится легенда мук.Схватишься за ноту —пальцы окровавишь!А музыкант не может вытащить рукиз белых зубов разъяренных клавиш.Все в волнении.
И вотсегодняс утрав душуврезал матчиш* гу́бы.Я ходил, подергиваясь,руки растопыря,а везде по крышам танцевали трубы,и каждая коленями выкидывала 44!Господа!Остановитесь!Разве это можно?!Даже переулки засучили рукава для драки.А тоска моя растет,непонятна и тревожна,как слеза на морде у плачущей собаки.Еще тревожнее.
Старик с кошками
Вот видите!Вещи надо рубить!Недаром в их ласках провидел врага я!Человек с растянутым лицом
А, может быть, вещи надо любить?Может быть, у вещей душа другая?Человек без уха
Многие вещи сшиты наоборот.Сердце не сердится,к злобе глухо.Человек с растянутым лицом (радостно поддакивает).
И там, где у человека вырезан рот,многим вещам пришито ухо!В. Маяковский (поднял руку, вышел в середину).
Злобой не мажьте сердец концы!Вас,детей моих,буду учить непреклонно и строго.Все вы, люди,лишь бубенцына колпаке у бога.Яногой, распухшей от исканий,обошели вашу сушуи еще какие-то другие страныв домино и в маске темноты.Я искалее,невиданную душу,чтобы в губы-раныположить ее целящие цветы.(Остановился.)
И опять,как рабв кровавом поте,тело безумием качаю.Впрочем,раз нашел ее —душу.Вышлав голубом капоте,говорит;«Садитесь!Я давно вас ждала.Не хотите ли стаканчик чаю?»(Остановился.)
Я — поэт,я разницу стермежду лицами своих и чужих.В гное моргов искал сестер.Целовал узорно больных.А сегодняна желтый костер,спрятав глубже слёзы морей,я взведу и стыд сестери морщины седых матерей!На тарелках зализанных залбудем жрать тебя, мясо, век!Срывает покрывало. Громадная женщина. Боязливо. Вбегает Обыкновенный молодой человек. Суетится.
В. Маяковский (в стороне — тихо).
Милостивые государи!Говорят,где-то— кажется, в Бразилии —есть один счастливый человек!Обыкновенный молодой человек
(подбегает к каждому, цепляется).
Милостивые государи!Стойте!Милостивые государи!Господин,господин,скажите скорей:это здесь хотят сжечьматерей?Господа!Мозг людей остер,но перед тайнами мира ник;а ведь вы зажигаете костериз сокровищ знаний и книг!Я придумал машинку для рубки котлет.Я умом вовсе не плох!У меня есть знакомый —он двадцать пять летработаетнад капканом для ловли блох.У меня жена есть,скоро родит сына или дочку,а вы — говорите гадости!Интеллигентные люди!Право, как будто обидно.Человек без уха
Молодой человек,встань на коробочку!Из толпы
Лучше на бочку!Человек без уха
А то вас совсем не видно!Обыкновенный молодой человек
И нечего смеяться!У меня братец есть,маленький, —вы придете и будете жевать его кости.Вы всё хотите съесть!Тревога. Гудки. За сценой крики: «Штаны, штаны!»
В. Маяковский
Бросьте!Обыкновенного молодого человека обступают со всех сторон.
Если б вы так, как я, голодали —даливостока и западавы бы глодали,как гложут кость небосводазаводов копченые рожи!Обыкновенный молодой человек
Что же, —значит, ничто любовь?У меня есть Сонечка сестра!(На коленях.)
Милые!Не лейте кровь!Дорогие,не надо костра!Тревога выросла. Выстрелы. Начинает медленно тянуть одну ноту водосточная труба. Загудело железо крыш.
Человек с растянутым лицом
Если б вы так, как я, любили,вы бы убили любовьили лобное место нашлии растлили бшершавое потное небои молочно-невинные звезды.Человек без уха
Ваши женщины не умеют любить,они от поцелуев распухли, как губки.Вступают удары тысячи ног в натянутое брюхо площади.
Человек с растянутым лицом
А из моей душитоже можно сшитьтакие нарядные юбки!Волнение не помещается. Все вокруг громадной женщины. Взваливают на плечи. Тащат.
Вместе
Идем, —где за святостьраспяли пророка,тела отдадим раздетому плясу,на черном граните греха и порокапоставим памятник красному мясу.Дотаскивают до двери. Оттуда торопливые шаги. Человек без глаза и ноги. Радостный. Безумие надорвалось. Женщину бросили.
Человек без глаза и ноги
Стойте!На улицах,где лица —как бремя,у всех одни и те ж,сейчас родила старуха-времяогромныйкриворотый мятеж!Смех!Перед мордами вылезших годовонемели земель старожилы,а злобавздувала на лбах городовре́ки —тысячеверстые жилы.Медленно,в ужасе,стрелки во́лосподымался на лысом темени времен.И вдругвсе вещикинулись,раздирая голос,скидывать лохмотья изношенных имен.Винные витрины,как по пальцу сатаны,сами плеснули в днища фляжек.У обмершего портногосбежали штаныи пошли —одни! —без человечьих ляжек!Пьяный —разинув черную пасть —вывалился из спальни комод.Корсеты слезали, боясь упасть,из вывесок «Robes et modes»[1].Каждая калоша недоступна и строга.Чулки-кокоткиигриво щурятся.Я летел, как ругань.Другая ногаеще добегает в соседней улице.Что же,вы,кричащие, что я калека?! —старые,жирные,обрюзгшие враги!Сегодняв целом мире не найдете человека,у которогодвеодинаковыеноги!Занавес
Второе действие
Скучно. Площадь в новом городе. В. Маяковский переоделся в тогу. Лавровый венок. За дверью многие ноги.
Человек без глаза и ноги (услужливо).
Поэт!Поэт!Вас объявили князем.Покорныетолпятся за дверью,пальцы сосут.Перед каждым положен наземькакой-то смешной сосуд.В. Маяковский
Что же,пусть идут!Робко. Женщины с узлами. Много кланяются.
Первая
Вот это слёзка моя —возьмите!Мне не нужна она.Пусть.Вот она,белая,в шелке из нитейглаз, посылающих грусть!В. Маяковский (беспокойно).
Не нужна она,зачем мне?(Следующей.)
И у вас глаза распухли?Вторая
(беспечно).
Пустяки!Сын умирает.Не тяжко.Вот еще слеза.Можно на туфлю.Будет красивая пряжка.В. Маяковский
(испуган)
Третья
Вы не смотри́те,что ягрязная.Вымоюсь —буду чище.Вот вам и моя слеза,праздная,большая слезища.В. Маяковский
Будет!Их уже гора.Да и мне пора.Кто этот очаровательный шатен?Газетчики
Фигаро!Фигаро!Матэн!Человек с двумя поцелуями. Все оглядывают. Говорят вперебой.
Смотрите —какой дикий!Отойдите немного.Темно.Пустите!Молодой человек,не икайте!Человек без головы
И-и-и-и…Э-э-э-э…Человек с двумя поцелуями
Тучи отдаются небу,рыхлы и гадки.День гиб.Девушки воздуха тоже до золота падки,и им только деньги.В. Маяковский
Что?Человек с двумя поцелуями
Деньги и деньги б!Голоса
Тише!Тише!Человек с двумя поцелуями
(танец с дырявыми мячами).
Большому и грязному человекуподарили два поцелуя.Человек был неловкий,не знал,что с ними делать,куда их деть.Город,весь в празднике,возносил в соборах аллилуя,люди выходили красивое надеть.А у человека было холодно,и в подошвах дырочек овальцы.Он выбрал поцелуй,который побольше,и надел, как калошу.Но мороз ходил злой,укусил его за пальцы.«Что же, —рассердился человек, —я эти ненужные поцелуи брошу!»Бросил.И вдругу поцелуя выросли ушки,он стал вертеться,тоненьким голосочком крикнул:«Мамочку!»Испугался человек.Обернул лохмотьями души своей дрожащее тельце,понес домой,чтобы вставить в голубенькую рамочку.Долго рылся в пыли по чемоданам(искал рамочку).Оглянулся —поцелуй лежит на диване,громадный,жирный,вырос,смеется,бесится!«Господи! —заплакал человек, —никогда не думал, что я так устану.Надо повеситься!»И пока висел он,гадкий,жаленький, —в будуарах женщины— фабрики без дыма и труб —миллионами выделывали поцелуи,всякие,большие,маленькие, —мясистыми рычагами шлепающих губ.Вбежавшие дети-поцелуи (резво).
Нас массу выпустили.Возьмите! Сейчас остальные придут. Пока — восемь. Я — Митя. Просим!Каждый кладет слезу.
В. Маяковский
Господа!Послушайте, —я не могу!Вам хорошо,а мне с болью-то как?Угрозы:
Ты поговори еще там!Мы из тебя сделаем рагу,как из кролика!Старик с одной ощипанной кошкой
Ты один умеешь песни петь(На груду слёз.)
Отнеси твоему красивому богу,В. Маяковский
Пустите сесть!Не дают. В. Маяковский неуклюже топчется, собирает слезы в чемодан. Стал с чемоданом.
Хорошо!Дайте дорогу!Думал —радостный буду.Блестящий глазамисяду на трон,изнеженный телом грек.Нет!Век,дорогие дороги,не забудуваши ноги худыеи седые волосы северных рек!Вот и сегодня —выйду сквозь город,душуна копьях домовоставляя за клоком клок.Рядом луна пойдет —туда,где небосвод распорот.Поравняется,на секунду примерит мой котелок.Яс ношей моейиду,спотыкаюсь,ползудальшена север,туда,где в тисках бесконечной тоскипальцами волнвечногрудь рветокеан-изувер.Я добреду —усталый,в последнем бредуброшу вашу слезутемному богу грозу истока звериных вер.Занавес
Эпилог
В. Маяковский
Я это все писало вас,бедных крысах.Жалел — у меня нет груди:я кормил бы вас доброй нененькой.Теперь я немного высох,я — блаженненький.Но затоктогде бымыслям далтакой нечеловечий простор!Это япопал пальцем в небо,доказал:он — вор!Иногда мне кажется —я петух голландскийили якороль псковский.А иногдамне больше всего нравитсямоя собственная фамилия,Владимир Маяковский.[1913]
Облако в штанах*
Тетраптих
Вашу мысль,мечтающую на размягченном мозгу,как выжиревший лакей на засаленной кушетке,буду дразнить об окровавленный сердца лоскут;досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.У меня в душе ни одного седого волоса,и старческой нежности нет в ней!Мир огро́мив мощью голоса,иду — красивый,двадцатидвухлетний.Нежные!Вы любовь на скрипки ложите.Любовь на литавры ложит грубый.А себя, как я, вывернуть не можете,чтобы были одни сплошные губы!Приходи́те учиться —из гостиной батистовая,чинная чиновница ангельской лиги.И которая губы спокойно перелистывает, как кухарка страницы поваренной книги.Хотите —буду от мяса бешеный— и, как небо, меняя тона —хотите —буду безукоризненно нежный,не мужчина, а — облако в штанах!Не верю, что есть цветочная Ницца!Мною опять славословятсямужчины, залежанные, как больница,и женщины, истрепанные, как пословица.1
Вы думаете, это бредит малярия?Это было,было в Одессе.«Приду в четыре», — сказала Мария.Восемь.Девять.Десять.Вот и вечерв ночную жутьушел от окон,хмурый,декабрый.В дряхлую спину хохочут и ржутканделябры.Меня сейчас узнать не могли бы:жилистая громадинастонет,корчится.Что может хотеться этакой глыбе?А глыбе многое хочется!Ведь для себя не важнои то, что бронзовый,и то, что сердце — холодной железкою.Ночью хочется звон свойспрятать в мягкое,в женское.И вот,громадный,горблюсь в окне,плавлю лбом стекло окошечное.Будет любовь или нет?Какая —большая или крошечная?Откуда большая у тела такого:должно быть, маленький,смирный любёночек.Она шарахается автомобильных гудков.Любит звоночки коночек.Еще и еще,уткнувшись дождюлицом в его лицо рябое,жду,обрызганный громом городского прибоя.Полночь, с ножом мечась,догна́ла,зарезала, —вон его!Упал двенадцатый час,как с плахи голова казненного.В стеклах дождинки серыесвылись,гримасу громадили,как будто воют химерыСобора Парижской Богоматери*.Проклятая!Что же, и этого не хватит?Скоро криком издерется рот.Слышу:тихо,как больной с кровати,спрыгнул нерв.И вот, —сначала прошелсяедва-едва,потом забегал,взволнованный,четкий.Теперь и он и новые двамечутся отчаянной чечеткой.Рухнула штукатурка в нижнем этаже.Нервы —большие,маленькие,многие! —скачут бешеные,и ужеу нервов подкашиваются ноги!А ночь по комнате тинится и тинится, —из тины не вытянуться отяжелевшему глазуДвери вдруг заляскали,будто у гостиницыне попадает зуб на́ зуб.Вошла ты,резкая, как «нате!»,муча перчатки замш,сказала:«Знаете —я выхожу замуж».Что ж, выходи́те.Ничего.Покреплюсь.Видите — спокоен как!Как пульспокойника.Помните?Вы говорили:«Джек Лондон,деньги,любовь,страсть», —а я одно видел:вы — Джиоконда*,которую надо украсть!И украли.Опять влюбленный выйду в игры,огнем озаряя бровей за́гиб.Что же!И в доме, который выгорел,иногда живут бездомные бродяги!Дра́зните?«Меньше, чем у нищего копеек,у вас изумрудов безумий».Помните!Погибла Помпея*,когда раздразнили Везувий!Эй!Господа!Любителисвятотатств,преступлений,боен, —а самое страшноевидели —лицо мое,когдаяабсолютно спокоен?И чувствую —«я»для меня мало́.Кто-то из меня вырывается упрямо.Allo!Кто говорит?Мама?Мама!Ваш сын прекрасно болен!Мама!У него пожар сердца.Скажите сестрам, Люде и Оле, —ему уже некуда деться.Каждое слово,даже шутка,которые изрыгает обгорающим ртом он,выбрасывается, как голая проституткаиз горящего публичного дома.Люди нюхают —запахло жареным!Нагнали каких-то.Блестящие!В касках!Нельзя сапожища!Скажите пожарным:на сердце горящее лезут в ласках.Я сам.Глаза наслезнённые бочками выкачу.Дайте о ребра опереться.Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!Рухнули.Не выскочишь из сердца!На лице обгорающемиз трещины губобугленный поцелуишко броситься вырос.Мама!Петь не могу.У церковки сердца занимается клирос!Обгорелые фигурки слов и чиселиз черепа,как дети из горящего здания.Так страхсхватиться за небовысилгорящие руки «Лузитании»*.Трясущимся людямв квартирное тихостоглазое зарево рвется с пристани.Крик последний, —ты хотьо том, что горю, в столетия выстони!2
Славьте меня!Я великим не чета.Я над всем, что сделано,ставлю «nihil»[2].Никогданичего не хочу читать.Книги?Что книги!Я раньше думал —книги делаются так:пришел поэт,легко разжал уста,и сразу запел вдохновенный простак —пожалуйста!А оказывается —прежде чем начнет петься,долго ходят, размозолев от брожения,и тихо барахтается в тине сердцаглупая вобла воображения.Пока выкипячивают, рифмами пиликая,из любвей и соловьев какое-то варево,улица корчится безъязыкая —ей нечем кричать и разговаривать.Городов вавилонские башни,возгордясь, возносим снова,а боггорода на пашнирушит,мешая слово.Улица му́ку молча пёрла.Крик торчком стоял из глотки.Топорщились, застрявшие поперек горлапухлые taxi[3] и костлявые пролетки.Грудь испешеходили.Чахотки площе.Город дорогу мраком запер.И когда —все-таки! —выхаркнула давку на площадь,спихнув наступившую на горло паперть,думалось:в хо́рах архангелова хоралабог, ограбленный, идет карать!А улица присела и заорала:«Идемте жрать!»Гримируют городу Круппы и Круппикигрозящих бровей морщь,а во ртуумерших слов разлагаются трупики,только два живут, жирея —«сволочь»и еще какое-то,кажется — «борщ».Поэты,размокшие в плаче и всхлипе,бросились от улицы, ероша космы:«Как двумя такими выпетьи барышню,и любовь,и цветочек под росами?»А за поэтами —уличные тыщи:студенты,проститутки,подрядчики.Господа!Остановитесь!Вы не нищие,вы не смеете просить подачки!Нам, здоровенным,с шагом саженьим,надо не слушать, а рвать их —их,присосавшихся бесплатным приложениемк каждой двуспальной кровати!Их ли смиренно просить:«Помоги мне!»Молить о гимне,об оратории!Мы сами творцы в горящем гимне —шуме фабрики и лаборатории.Что мне до Фауста,феерией ракетскользящего с Мефистофелем в небесном паркете!Я знаю —гвоздь у меня в сапогекошмарней, чем фантазия у Гете!Я,златоустейший,чье каждое словодушу новородит,именинит тело,говорю вам:мельчайшая пылинка живогоценнее всего, что я сделаю и сделал!Слушайте!Проповедует,мечась и стеня,сегодняшнего дня крикогубый Заратустра*!Мыс лицом, как заспанная простыня,с губами, обвисшими, как люстра,мы,каторжане города-лепрозория*,где золото и грязь изъя́звили проказу, —мы чище венецианского лазорья,морями и солнцами омытого сразу!Плевать, что нету Гомеров и Овидиевлюдей, как мы;от копоти в оспе.Я знаю —солнце померкло б, увидевнаших душ золотые россыпи!Жилы и мускулы — молитв верней.Нам ли вымаливать милостей времени!Мы —каждый —держим в своей пятернемиров приводные ремни!Это взвело на Голгофы аудиторий*Петрограда, Москвы, Одессы, Киева,и не было ни одного,которыйне кричал бы:«Распни,распни его!»Но мне —люди,и те, что обидели —вы мне всего дороже и ближе.Видели,как собака бьющую руку лижет?!Я,обсмеянный у сегодняшнего племени,как длинныйскабрезный анекдот,вижу идущего через горы времени,которого не видит никто.Где глаз людей обрывается куцый,главой голодных орд,в терновом венце революцийгрядет шестнадцатый год.А я у вас — его предтеча;я — где боль, везде;на каждой капле слёзовой течира́спял себя на кресте.Уже ничего простить нельзя.Я выжег души, где нежность растили.Это труднее, чем взятьтысячу тысяч Бастилий!И когда,приход егомятежом оглашая,выйдете к спасителю —вам ядушу вытащу,растопчу,чтоб большая! —и окровавленную дам, как знамя.3
Ах, зачем это,откуда этов светлое веселогрязных кулачищ замах!Пришлаи голову отчаянием занавесиламысль о сумасшедших домах.И —как в гибель дредноутаот душащих спазмбросаются в разинутый люк —сквозь свойдо крика разодранный глаз*лез, обезумев, Бурлюк.Почти окровавив исслезенные веки,вылез,встал,пошели с нежностью, неожиданной в жирном человеке,взял и сказал:«Хорошо!»Хорошо, когда в желтую кофтудуша от осмотров укутана!Хорошо,когда брошенный в зубы эшафоту,крикнуть:«Пейте какао Ван-Гутена*!»И эту секунду,бенгальскуюгромкую,я ни на что б не выменял,я ни на…А из сигарного дымаликерного рюмкойвытягивалось пропитое лицо Северянина.Как вы смеете называться поэтоми, серенький, чирикать, как перепел!Сегоднянадокастетомкроиться миру в черепе!Вы,обеспокоенные мыслью одной —«изящно пляшу ли», —смотрите, как развлекаюсья —площаднойсутенер и карточный шулер!От вас,которые влюбленностью мокли,от которыхв столетия слеза лилась,уйду я,солнце моноклемвставлю в широко растопыренный глаз.Невероятно себя нарядив,пойду по земле,чтоб нравился и жегся,а впередина цепочке Наполеона поведу, как мопса.Вся земля поляжет женщиной,заерзает мясами, хотя отдаться;вещи оживут —губы вещинызасюсюкают:«цаца, цаца, цаца!»Вдруги тучии облачное прочееподняло на небе невероятную качку,как будто расходятся белые рабочие,небу объявив озлобленную стачку.Гром из-за тучи, зверея, вылез,громадные ноздри задорно высморкал,и небье лицо секунду кривилосьсуровой гримасой железного Бисмарка.И кто-то,запутавшись в облачных путах,вытянул руки к кафе —и будто по-женски,и нежный как будто,и будто бы пушки лафет.Вы думаете —это солнце нежненькотреплет по щечке кафе?Это опять расстрелять мятежниковгрядет генерал Галифе*!Выньте, гулящие, руки из брюк —берите камень, нож или бомбу,а если у которого нету рук —пришел чтоб и бился лбом бы!Идите, голодненькие,потненькие,покорненькие,закисшие в блохастом гря́зненьке!Идите!Понедельники и вторникиокрасим кровью в праздники!Пускай земле под ножами припомнится,кого хотела опошлить!Земле,обжиревшей, как любовница,которую вылюбил Ротшильд!Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,как у каждого порядочного праздника —выше вздымайте, фонарные столбы,окровавленные туши лабазников.Изругивался,вымаливался,резал,лез за кем-товгрызаться в бока.На небе, красный, как марсельеза,вздрагивал, околевая, закат.Уже сумасшествие.Ничего не будет.Ночь придет,перекусити съест.Видите —небо опять иудитпригоршнью обрызганных предательством звезд?Пришла.Пирует Мамаем,задом на город насев*.Эту ночь глазами не проломаем,черную, как Азеф*!Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,вином обливаю душу и скатертьи вижу:в углу — глаза круглы, —глазами в сердце въелась богоматерь.Чего одаривать по шаблону намалеванномусиянием трактирную ораву!Видишь — опятьголгофнику оплеванномупредпочитают Варавву*?Может быть, нарочно яв человечьем меси́велицом никого не новей.Я,может быть,самый красивыйиз всех твоих сыновей.Дай им,заплесневшим в радости,скорой смерти времени,чтоб стали дети, должные подрасти,мальчики — отцы,девочки — забеременели.И новым рожденным дай обрастипытливой сединой волхвов,и придут они —и будут детей креститьименами моих стихов.Я, воспевающий машину и Англию,может быть, просто,в самом обыкновенном евангелиитринадцатый апостол.И когда мой голоспохабно ухает —от часа к часу,целые сутки,может быть, Иисус Христос нюхаетмоей души незабудки.4
Мария! Мария! Мария!Пусти, Мария!Я не могу на улицах!Не хочешь?Ждешь,как щеки провалятся ямкою,попробованный всеми,пресный,я придуи беззубо прошамкаю,что сегодня я«удивительно честный».Мария,видишь —я уже начал сутулиться.В улицахлюди жир продырявят в четыреэтажных зобах,высунут глазки,потертые в сорокгодовой таске, —перехихикиваться,что у меня в зубах— опять! —черствая булка вчерашней ласки.Дождь обрыдал тротуары,лужами сжатый жулик,мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп,а на седых ресницах —да! —на ресницах морозных сосулекслезы из глаз —да! —из опущенных глаз водосточных труб.Всех пешеходов морда дождя обсосала,а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет:лопались люди,проевшись насквозь,и сочилось сквозь трещины сало,мутной рекой с экипажей стекалавместе с иссосанной булкойжевотина старых котлет.Мария!Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?Птицапобирается песней,поет,голодна и звонка,а я человек, Мария,простой,выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни*.Мария, хочешь такого?Пусти, Мария!Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!Мария!Звереют улиц выгоны.На шее ссадиной пальцы давки.Открой!Больно!Видишь — натыканыв глаза из дамских шляп булавки!Пустила.Детка!Не бойся,что у меня на шее воловьейпотноживотые женщины мокрой горою сидят, —это сквозь жизнь я тащумиллионы огромных чистых любовейи миллион миллионов маленьких грязных любят,Не бойся,что снова,в измены ненастье,прильну я к тысячам хорошеньких лиц, —«любящие Маяковского!» —да ведь это ж династияна сердце сумасшедшего восшедших цариц.Мария, ближе!В раздетом бесстыдстве,в боящейся дрожи ли,но дай твоих губ неисцветшую прелесть:я с сердцем ни разу до мая не дожили,а в прожитой жизнилишь сотый апрель есть.Мария!Поэт сонеты поет Тиане*,а я —весь из мяса,человек весь —тело твое просто прошу,как просят христиане —«хлеб наш насущныйдаждь нам днесь».Мария — дай!Мария!Имя твое я боюсь забыть,как поэт боится забытькакое-тов муках ночей рожденное слово,величием равное богу.Тело твоея буду беречь и любить,как солдат,обрубленный войною,ненужный,ничей,бережет свою единственную ногу.Мария —не хочешь?Не хочешь!Ха!Значит — опятьтемно и понуросердце возьму,слезами окапав,нести,как собака,которая в конурунесетперееханную поездом лапу.Кровью сердца дорогу радую,липнет цветами у пыли кителя.Тысячу раз опляшет Иродиадой*солнце землю —голову Крестителя.И когда мое количество летвыпляшет до конца —миллионом кровинок устелется следк дому моего отца.Вылезугрязный (от ночевок в канавах),стану бок о бо́к,наклонюсьи скажу ему на̀ ухо:— Послушайте, господин бог!Как вам не скушнов облачный кисельежедневно обмакивать раздобревшие глаза?Давайте — знаете —устроимте карусельна дереве изучения добра и зла!Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,и вина такие расставим по́ столу,чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу*хмурому Петру Апостолу.А в рае опять поселим Евочек:прикажи, —сегодня ночью жсо всех бульваров красивейших девочекя натащу тебе.Хочешь?Не хочешь?Мотаешь головою, кудластый?Супишь седую бровь?Ты думаешь —этот,за тобою, крыластый,знает, что такое любовь?Я тоже ангел, я был им —сахарным барашком выглядывал в глаз,но больше не хочу дарить кобыламиз севрской му́ки изваянных ваз*.Всемогущий, ты выдумал пару рук,сделал,что у каждого есть голова, —отчего ты не выдумал,чтоб было без мукцеловать, целовать, целовать?!Я думал — ты всесильный божище,а ты недоучка, крохотный божик.Видишь, я нагибаюсь,из-за голенищадостаю сапожный ножик.Крыластые прохвосты!Жмитесь в раю!Ерошьте перышки в испуганной тряске!Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою́отсюда до Аляски!Пустите!Меня не остановите.Вру я,в праве ли,но я не могу быть спокойней.Смотрите —звезды опять обезглавилии небо окровавили бойней!Эй, вы!Небо!Снимите шляпу!Я иду!Глухо.Вселенная спит,положив на лапус клещами звезд огромное ухо. [1914–1915]Флейта-позвоночник*
Пролог
За всех вас,которые нравились или нравятся,хранимых иконами у души в пещере,как чашу вина в застольной здравице,подъемлю стихами наполненный череп.Все чаще думаю —не поставить ли лучшеточку пули в своем конце.Сегодня яна всякий случайдаю прощальный концерт.Память!Собери у мозга в залелюбимых неисчерпаемые очереди.Смех из глаз в глаза лей.Былыми свадьбами ночь ряди.Из тела в тело веселье лейте.Пусть не забудется ночь никем.Я сегодня буду играть на флейте.На собственном позвоночнике.1
Версты улиц взмахами шагов мну.Куда уйду я, этот ад тая!Какому небесному Гофману*выдумалась ты, проклятая?!Буре веселья улицы у́зки.Праздник нарядных черпал и че́рпал.Думаю.Мысли, крови сгустки,больные и запекшиеся, лезут из черепа.Мне,чудотворцу всего, что празднично,самому на праздник выйти не с кем.Возьму сейчас и грохнусь навзничьи голову вымозжу каменным Невским!Вот я богохулил.Орал, что бога нет,а бог такую из пекловых глубин,что перед ней гора заволнуется и дрогнет,вывел и велел:люби!Бог доволен.Под небом в кручеизмученный человек одичал и вымер.Бог потирает ладони ручек.Думает бог:погоди, Владимир!Это ему, ему же,чтоб не догадался, кто́ ты,выдумалось дать тебе настоящего мужаи на рояль положить человечьи ноты.Если вдруг подкрасться к двери спа̀ленной,перекрестить над вами стёганье одеялово,знаю —запахнет шерстью па́ленной,и серой издымится мясо дьявола.А я вместо этого до утра раннегов ужасе, что тебя любить увели,металсяи крики в строчки выгранивал,уже наполовину сумасшедший ювелир.В карты б играть!В виновыполоскать горло сердцу изоханному.Не надо тебя!Не хочу!Все равноя знаю,я скоро сдохну.Если правда, что есть ты,боже,боже мой,если звезд ковер тобою выткан,если этой боли,ежедневно множимой,тобой ниспослана, господи, пытка,судейскую цепь надень.Жди моего визита.Я аккуратный,не замедлю ни на день.Слушай,Всевышний инквизитор!Рот зажму.Крик ни один имне выпущу из искусанных губ я.Привяжи меня к кометам, как к хвостам лошадиным,и вымчи,рвя о звездные зубья.Или вот что:когда душа моя выселится,выйдет на суд твой,выхмурясь тупенько,ты,Млечный Путь перекинув виселицей,возьми и вздерни меня, преступника.Делай, что хочешь.Хочешь, четвертуй.Я сам тебе, праведный, руки вымою.Только —слышишь! —убери проклятую ту,которую сделал моей любимою!Версты улиц взмахами шагов мну.Куда я денусь, этот ад тая!Какому небесному Гофманувыдумалась ты, проклятая?!2
И небо,в дымах забывшее, что голубо́,и тучи, ободранные беженцы точно,вызарю в мою последнюю любовь,яркую, как румянец у чахоточного.Радостью покрою ревскопазабывших о доме и уюте.Люди,слушайте!Вылезьте из окопов.После довоюете.Даже если,от крови качающийся, как Бахус*,пьяный бой идет —слова любви и тогда не ветхи.Милые немцы!Я знаю,на губах у васгётевская Гретхен*.Француз,улыбаясь, на штыке мрет,с улыбкой разбивается подстреленный авиатор,если вспомнятв поцелуе роттвой, Травиата*.Но мне не до розовой мякоти,которую столетия выжуют.Сегодня к новым ногам лягте!Тебя пою,накрашенную,рыжую.Может быть, от дней этих,жутких, как штыков острия,когда столетия выбелят бороду,останемся толькотыи я,бросающийся за тобой от города к городу.Будешь за́ море отдана,спрячешься у ночи в норе —я в тебя вцелую сквозь туманы Лондонаогненные губы фонарей.В зное пустыни вытянешь караваны,где львы начеку, —тебепод пылью, ветром рваной,положу Сахарой горящую щеку.Улыбку в губы вложишь,смотришь —тореадор хорош как!И вдруг яревность метну в ложимрущим глазом быка.Вынесешь на́ мост шаг рассеянный —думать,хорошо внизу бы.Это япод мостом разлился Сеной,зову,скалю гнилые зубы.С другим зажгешь в огне рысаковСтрелку или Сокольники*.Это я, взобравшись туда высоко,луной томлю, ждущий и голенький.Сильный,понадоблюсь им я —велят:себя на войне убей!Последним будеттвое имя,запекшееся на выдранной ядром губе.Короной кончу?Святой Еленой*?Буре жизни оседлав валы,я — равный кандидати на царя вселеннойи накандалы.Быть царем назначено мне —твое личикона солнечном золоте моих монетвелю народу:вычекань!А там,где тундрой мир вылинял,где с северным ветром ведет река торги, —на цепь нацарапаю имя Лилинои цепь исцелую во мраке каторги.Слушайте ж, забывшие, что небо голубо́,выщетинившиеся,звери точно!Это, может быть,последняя в мире любовьвызарилась румянцем чахоточного.3
Забуду год, день, число.Запрусь одинокий с листом бумаги я,Творись, просветленных страданием словнечеловечья магия!Сегодня, только вошел к вам,почувствовал —в доме неладно.Ты что-то таила в шелковом платье,и ширился в воздухе запах ладана.Рада?Холодное«очень».Смятеньем разбита разума ограда.Я отчаянье громозжу, горящ и лихорадочен.Послушай,все равноне спрячешь трупа.Страшное слово на голову лавь!Все равнотвой каждый мускулкак в рупортрубит:умерла, умерла, умерла!Нет,ответь.Не лги!(Как я такой уйду назад?)Ямами двух могилвырылись в лице твоем глаза.Могилы глубятсяНету дна там.Кажется,рухну с по́моста дней.Я душу над пропастью натянул канатом,жонглируя словами, закачался над ней.Знаю,любовь его износила уже.Скуку угадываю по стольким признакам.Вымолоди себя в моей душе.Празднику тела сердце вызнакомь.Знаю,каждый за женщину платит.Ничего,если покатебя вместо шика парижских платьеводену в дым табака.Любовь мою,как апостол во время оно,по тысяче тысяч разнесу дорог.Тебе в веках уготована корона,а в короне слова мои —радугой судорог.Как слоны стопудовыми играмизавершали победу Пиррову*,я поступью гения мозг твой выгромил.Напрасно.Тебя не вырву.Радуйся,радуйся,ты доконала!Теперьтакая тоска,что только б добежать до каналаи голову сунуть воде в оскал.Губы дала.Как ты груба ими.Прикоснулся и остыл.Будто целую покаянными губамив холодных скалах высеченный монастырь.Захлопалидвери.Вошел он,весельем улиц орошен.Якак надвое раскололся в вопле.Крикнул ему:«Хорошо!Уйду!Хорошо!Твоя останется.Тряпок наше́й ей,робкие крылья в шелках зажирели б.Смотри, не уплыла б.Камнем на шеенавесь жене жемчуга ожерелий!»Ох, этаночь!Отчаянье стягивал туже и туже сам.От плача моего и хохотаморда комнаты выкосилась ужасом.И видением вставал унесенный от тебя лик,глазами вызарила ты на ковре его,будто вымечтал какой-то новый Бялик*ослепительную царицу Сиона евреева.В мукеперед той, которую отда́л,коленопреклоненный выник.Король Альберт*,все городаотдавший,рядом со мной задаренный именинник.Вызолачивайтесь в солнце, цветы и травы!Весеньтесь, жизни всех стихий!Я хочу одной отравы —пить и пить стихи.Сердце обокравшая,всего его лишив,вымучившая душу в бреду мою,прими мой дар, дорогая,больше я, может быть, ничего не придумаю.В праздник красьте сегодняшнее число.Творись,распятью равная магия.Видите —гвоздями словприбит к бумаге я.[1915]
Война и мир
Пролог
Хорошо вам.Мертвые сраму не имут.Злобук умершим убийцам туши.Очистительнейшей влагой вымытгрех отлетевшей души.Хорошо вам!А мнесквозь строй,сквозь грохоткак пронести любовь к живому?Оступлюсь —и последней любовишки кроханавеки канет в дымный омут.Что́ им,вернувшимся,печали ваши,что́ имкаких-то стихов бахрома?!Имна паре б деревяшекдень кое-как прохромать!Боишься!Трус!Убьют!А такполсотни лет еще можешь, раб, расти.Ложь!Я знаю,и в лаве атакя буду первыйв геройстве,в храбрости.О, кто же,набатом гибнущих годинзваный,не выйдет брав?Все!А яна землеодинглашатай грядущих правд.Сегодня ликую!Не разбрызгав,душусумел,сумел донесть.Единственный человечий,средь воя,средь визга,голосподъемлю днесь.А тамрасстреливайте,вяжите к столбу!Я ль изменюсь в лице!Хотите —тузанацеплю на лбу,чтоб ярче горела цель?!Посвящение
Лиле
8 октября.1915 год.Датывремени,смотревшего в обрядпосвящения меня в солдаты.«Слышите!Каждый,ненужный даже,должен жить;нельзя,нельзя ж егов могилы траншей и блиндажейвкопать заживо —убийцы!»Не слушают.Шестипудовый унтер сжал, как пресс.От уха до уха выбрили аккуратненько.Мишеньюна лобнацепили крестратника.Теперь и мне на запад!Буду идти и идти там,пока не оплачут твои глазапод рубрикой«убитые»набранного петитом.Часть I
И вотна эстраду,колеблемую костром оркестра,вывалился живот.И начал!Рос в глазах, как в тысячах луп.Змеился.Пот сиял лачком.Вдруг —остановил мелькающий пуп,вывертелся волчком.Что было!Лысины слиплись в одну луну.Смаслились глазки, щелясь.Даже пляж,расхлестав соленую слюну,осклабил утыканную домами челюсть.Вывертелся.Рты,как электрический ток,скрючило «браво».Браво!Бра-аво!Бра-а-аво!Бра-а-а-аво!Б-р-а-а-а-а-в-о!Кто это,кто?Эта массомясаябыкомордая орава?Стихам не втиснешь в тихие томикикрик гнева.Это внуки Колумбов,Галилеев потомкиржут, запутанные в серпантинный невод!А там,всхлобучась на вечер чинный,женщиныраскачивались шляпой стопёрой.И в клавиши тротуаров бухали мужчины,уличных блудилищ остервенелые тапёры.Вправо,влево,вкривь,вкось,выфрантив полей лоно,вихрились нанизанные на земную оськаруселиВавилонищ,Вавилончиков,Вавилонов.Над нимибутыли,восхищающие длиной.Под нимибокалыпьяной ямой.Людиили валялись,как упившийся Ной*,или грохотали мордой многохамой!Нажрутся,а после,в ночной слепоте,вывалясь мя́сами в пухе и вате,сползутся друг на друге потеть,города содрогая скрипом кроватей.Гниет земля,ламп огни ейвзрывают кору горой волдырей;дрожа городов агони́ей,люди мруту камня в дыре.Врачиодноговынули из гроба,чтоб понять людей небывалую убыль:в прогрызанной душезолотолапым микробомвился рубль.Во все концы,чтоб скорее вызлитьсмерть,взбурлив людей крышам вровень,сердец столиц тысячесильные Дизеливогнали вагоны зараженной крови.Тихие!Недолго пожили.Сразужелезо рельс всочило по жилев загар деревень городов заразу.Где пели птицы — тарелок лязги.Где бор был — площадь стодомым содомом.Шестиэтажными фавнами ринулись в пляскипубличный дом за публичным домом.Солнце подымет рыжую головузапекшееся похмелье на вспухшем рте,и нет сил удержаться голому —взятьне вернуться ночам в вертеп.И еще не успеетночь, арапка,лечь, продажная,в отдых,в тень, —на неераскаленную тушу вскарабкалновый голодный день.В крыши зажатые!Горсточка звезд,ори!Шарахайся испуганно, вечер-инок!Идем!Раздуем на самокноздри,выеденные зубами кокаина!Часть II
Это случилось в одну из осеней,былигорюче-су́хивсе.Металось солнце,сумасшедший маляр,оранжевым колером пыльных выпачкав.Откуда-тона землюнахлынули слухи.Тихие.Заходили на цыпочках.Их шепот тревогу в гру́ди выселил,а страхпод черепомрукой краснойраспутывал, распутывал и распутывал мысли,и стало невыносимо ясно:если не собрать людей пучками рот,не взять и не взрезать людям вены —зараженная землясама умрет —сдохнут Парижи,Берлины,Вены!Чего размякли?!Хныкать поздно!Раньше б раскаянье осеняло!Тысячеруким врачамланцетами розданооружье из арсеналов.Италия!Королю,брадобрею лиясно —некуда деться ей!Уже сегодняреялинемцы над Венецией!Германия!Мысли,музеи,книги,каньте в разверстые жерла.Зевы зарев, оскальтесь нагло!Бурши*,скачите верхом на Канте!Нож в зубы!Шашки на́голо!Россия!Разбойной ли Азии зной остыл?!В крови желанья бурлят ордой.Выволакивайте забившихся под Евангелие Толстых!За ногу худую!По камню бородой!Франция!Гони с бульваров любовный шепот!В новые танцы — юношей выловить!Слышишь, нежная?Хорошопод музыку митральезы* жечь и насиловать!Англия!Турция!..Т-р-а-а-ах!Что это?Послышалось!Не бойтесь!Ерунда!Земля!Смотри́те,что по волосам ее?Морщины окопов легли на чело!Т-с-с-с-с-с-с… —грохот.Барабаны, музыка?Неужели?Она это,она самая?Да!НАЧАЛОСЬ.Часть III
Нерон*!Здравствуй!Хочешь?Зрелище величайшего театра,Сегоднябьютсягосударством в государство16 отборных гладиаторов.Куда легендам о бойнях Цезарейперед былью,которая теперь была!Как на детском лице заря,нежна ейсамая чудовищная гипербола.Белкой скружишься у смеха в колесе,когда узнает твой прах о том:сегоднямирвесь — Колизей*,и волны всех морейпо нем изостлались бархатом.Трибуны — ска́лы,и на скале там,будто бой ей зубы выломил,поднебесья соборовскелет за скелетомвыжглисьи обнеслись перилами.Сегоднязаревом в земную плешь она,кровавя толп ропот,в неболюстрой подвешенацелая зажженная Европа.Пришли,расселись в земных долинахгостив страшном наряде.Мрачно поигрывают на шеях длинныхожерелья ядер.Золото славян.Черные мадьяр усы.Негров непроглядные пятна.Всех земных широт ярусывытолпила с головы до пят она.И там,где Альпы,в закате грея,выласкали в небе лед щеки, —облаков галереейнахохлились зоркие летчики.И когдана аренувоинывышлипарадными парами,в версты шарахнув театром удвоенныйгрохот и гром миллиардных армий, —шар земнойполюсы стиснули в ожидании замер.Седоволосые океанывышли из берегов,впились в арену мутными глазами.Пылающими сходнямиспустилось солнце —суровыйвечный арбитр.Выгорая от любопытства,звезд глаза повылезли из орбит.А секунда медлит и медлит.Лень ей.К началу кровавых игр,напряженный, как совокупление,не дыша, остановился миг.Вдруг —секунда вдребезги.Рухнула арена дыму в дыру.В небе — ни зги.Секунды быстрились и быстрились —взрывали,ревели,рвали.Пеной выстрел на выстрелеогнел в кровавом вале.Вперед!Вздрогнула от крика грудь дивизий.Вперед!Пена у рта.Разящий Георгий* у знамен в девизе,барабаны:Бутафор!Катафалк готовь!Вдов в толпу!Мало вдов еще в ней.И взвилсяв небофейерверк фактов,один другого чудовищней.Выпучив глаза,маякиз-за горчерез океаны плакал;а в океанахэскадры корчились,насаженные мине на́ кол.Дантова ада кошмаром намаранней,громоголосие меди грохотом изоржав,дрожа за Париж,последнимна Марнеядром отбивается Жоффр*.С югаКонстантинополь,оскалив мечети,выблевывалвырезанныхв Босфор.Волны!Мечите их,впившихся зубами в огрызки просфор.Лес.Ни голоса.Даже нароченв своей тишине.Смешались их и наши.И толькопроходятво́роны да ночи,в чернь облачась, чредой монашьей.И снова,грудь обнажая зарядам,плывя по вёснам,пробиваясь в зиме,армия за армией,ряд за рядомзаливают мили земель.Разгорается.Новых из дубров волок.Огня пентаграмма в пороге луга.Молниями колючих проволоксожраны сожженные в уголь.Батареи добела раскалили жару.Прыгают по трупам городов и сёл.Медными мордами жрутвсё.Огневержец!Где не найдешь, карая!Впутаюсь ракете,в небо вбегу —с неба,красная,рдея у края,кровь Пегу*.И тверди,и воды,и воздух взрыт.Куда направлю опромети шаг?Уже обезумевшая,уже навзрыд,вырываясь, молит душа:«Война!Довольно!Уйми ты их!Уже на земле голо́».Метнулись гонимые разбегом убитые,и ещеминутубегут без голов.А над всем этимдьяволзарево зевот дымит.Это в созвездии железнодорожных линийстоитозаренное пороховыми заводаминебо в Берлине.Никому не ведомо,дни ли,годы ли,с тех пор как на́ полепервую кровь войне о́тдали,в чашу земли сцедив по капле.Одинаково —камень,болото,халупа ли,человечьей кровищей вымочили весь его.Вездешагиодинаково хлюпали,меся дымящееся мира ме́сиво.В Ростоверабочийв праздничный отдыхзахотелводы для самовара выжать, —и отшатнулся:во всех водопроводахсочилась та же рыжая жижа.В телеграфах надрывались машины Морзе.Орали городам об юных они.Где-тона Ваганькове*могильщик заерзал.Двинулись факельщики в хмуром Мюнхене.В широко развороченную рану полкараскаленную лапу всунули прожекторы.Подняли одного,бросили в окоп —того,на ноже который!Библеец лицом,изо рваряса.«Вспомните!За ны*!При Понтийстем Пилате*!»А ветер ядерв клочки изорвали мясо и платье.Выдернулась из дыма сотня голов.Не сметь заплаканных глаз им!Заволоклогазом.Белые крылья выросли у души,стон солдат в пальбе доносится.«Ты на небо летишь, —удуши,удуши его,Бьется грудь неровно…Шутка ли!К богу на́-дом!У рая, в облака бронированногодверь расшибаю прикладом.Трясутся ангелы.Даже жаль их.Белее перышек личика овал.Где они —боги!«Бежали,все бежали,и Саваоф,и Будда,и Аллах,и Иегова».Ухало.Ахало.Охало.Но уже не та канонада, —повздыхала ещеи заглохла.Вылезли с белым.Взмолились:— не надо! —Никто не просил,чтоб была победародине начертана.Безрукому огрызку кровавого обедана чёрта она?!Последний на штык насажен.Наши отходят на Ковно,на саженьчеловечьего мяса нашинковано.И когда затихливсе, кто напа́дали,легбатальон на батальоне —выбежала смертьи затанцевала на падали,балета скелетов безносая Тальони*.Танцует.Ветер из-под носка.Шевельнул папахи,обласкал на мертвом два волоска,и дальше —попахивая.Пятый деньв простреленной головепоезда выкручивают за изгибом изгиб.В гниющем вагонена сорок человек —четыре ноги.Часть IV
Эй!Вы!Притушите восторженные глазенки!Лодочки ручек суньте в карман!ЭтоДостойная наградаза выжатое из бумаги и чернил.А мне за что хлопать?Я ничего не сочинил.Думаете:врет!Нигде не прострелен.В целехоньких висках биенья не уладить,если рукоплещутего барабанов трели,его проклятий рифмованной руладе.Милостивые государи!Понимаете вы?Боль берешь,растишь и растишь ее:всеми пиками истыканная грудь,всеми газами свороченное лицо,всеми артиллериями громимая цитадель головы —каждое мое четверостишие.Не затемвзвелапо насыпям тел она,чтоб, горестный,сочил заплаканную гнусь;страшной тяжестью всего, что сделано,без всяких«красиво»,прижатый, гнусь.Убиты —и все равно мне, —я или он ихубил.На братском кладби́ще,у сердца в яме,легли миллионы, —гниют,шеве́лятся, приподымаемые червями!Нет!Не стихами!Лучшеязык узлом завяжу,чем разговаривать.Этогостихами сказать нельзя.Выхоленным ли языком поэтагорящие жаровни лизать!Эта!В руках!Смотрите!Это не лира вам!Раскаяньем вспоротый,сердце вырвал —рву аорты!В кашу рукоплесканий ладош не вме́сите!Нет!Не вме́сите!Рушься, комнат уют!Смотрите,под ногами камень.На лобном месте стою.Последними глоткамивоздух…Вытеку, срубленный,но кровью выемимя «убийца»,выклейменное на человеке.Слушайте!Из меняслепым Виемвремя орет:«Подымите,подымите мневеков веки!»Вселенная расцветет еще,радостна,нова.Чтоб не было бессмысленной лжи за ней,каюсь:яодин виноватв растущем хрусте ломаемых жизней!Слышите —солнце первые лучи выдало,еще не зная,куда,отработав, денется, —это я,Маяковский,подножию идоланесобезглавленного младенца.Простите!В христиан зубов резцывонзая,львы вздымали рык.Вы думаете — Нерон?Это я,МаяковскийВладимир,пьяным глазом обволакивал цирк.Простите меня!Воскрес Христос.Свилиодной любовьюс устами уста вы;Маяковскийеретикамв подземельи Севильидыбой выворачивал суставы.Простите,простите меня!Дни!Вылазьте из годов лачуг!Какой раскрыть за собойеще?Дымным хвостом по векам волочуоперенное пожарами побоище!Пришел.Сегодняне немец,не русский,не турок, —это ясам,с живого сдирая шкуру,жру мира мясо.Тушами на штыках материки.Города — груды глиняные.Кровь!Выцеди из твоей рекихоть каплю,в которой невинен я!Нет такой!Этотвыколотыми глазами —пленник,мною меченный.Я,в поклонах разбивший колени,голодом выглодал зе́мли неметчины.Мечу пожаров рыжие пряди.Волчьи щетинюсь из темени ям.Люди!Дорогие!Христа ради,ради Христапростите меня!Нет,не подыму искаженного тоской лица!Всех окаяннее,пока не расколется,буду лоб разбивать в покаянии!Встаньте,ложью верженные ниц,оборванные войнамикалеки лет!Радуйтесь!Сам казнитсяединственный людоед.Нет,не осужденного выдуманная хитрость!Пусть с плахи не соберу разодранные части я, —все равновсего себя вытряс,один достоинновых дней приять причастие.Вытеку срубленный,и никто не будет —некому будет человека мучить.Люди родятся,настоящие люди,бога самого милосердней и лучше.Часть V
А может быть,большеу времени-хамелеонаи красок никаких не осталось.Дернется ещеи ляжет,бездыхан и угловат.Может быть,дымами и боями охмеленная,никогда не подымется земли голова.Может быть…Нет,не может быть!Когда-нибудь да выстеклится мыслей омут,когда-нибудь да увидит, как хлещет из тел ала̀.Над вздыбленными волосами руки заломит,выстонет:«Господи,что я сделала!»Нет,не может быть!Грудь,срази отчаянья лавину.В грядущем счастье вырыщи ощупь.Вот,хотите,из правого глазавынуцелую цветущую рощу?!Птиц причудливых мысли рои́те.Голова,закинься восторженна и горда.Мозг мой,веселый и умный строитель,строй города!Ко всем,кто зубы ещезлобой выщемил,идув сияющих глаз заре.Земля,встаньтыщамив ризы зарев разодетых Лазарей*!И радость,радость! —сквозь дымысветлые лица явижу.Вот,приоткрыв помертвевшее око,перваяприподымается Галиция.В травы вкуталась ободранным боком.Кинув ноши пушек,выпрямились горбатые,кровавленными сединами в небо канув,Альпы,Балканы,Кавказ,Карпаты.А над ними,выше еще —двое великанов.Встал золототелый,молит:«Ближе!К тебе с изрытого взрывами дна я».Это Рейнразмокшими губами лижетиссеченную миноносцами голову Дуная.До колоний, бежавших за стены Китая,до песков, в которых потеряна Персия,каждый город,ревевший,смерть кидая, —теперь сиял.Шепот.Вся землячерные губы разжала.Громче.Урагана ревомвскипает.«Клянитесь,больше никого не ско́сите!»Это встают из могильных курганов,мясом обрастают хороненные кости.Было ль,чтоб срезанные ногиискали бхозяев,оборванные головы звали по имени?Вотна череп обрубкувспрыгнул скальп,ноги подбежали,живые под ним они.С днищ океанов и морей,на реях,оживших утопших выплыли залежи.Солнце!В ладонях твоих изогрей их,лучей языками глаза лижи!В старушье лицо твоесмеемся,время!Здоровые и целые вернемся в семьи!Тогданад русскими,над болгарами,над немцами,над евреями,над всемипо тверди небес,от зарев алой,ряд к ряду,семь тысяч цветов засиялоиз тысячи разных радуг.По обрывкам народов,по банде рассеяннойэхом раскатилосьрастерянное«А-ах!..»День раскрылся такой,что сказки Андерсенащенками ползали у него в ногах.Теперь не верится,что мог идтив сумерках уличек, темный, шаря.Сегодняу капельной девочкина ногте мизинцасолнце больше,чем раньше на всем земном шаре.Большими глазами землю обводитчеловек.Растет,главою гор достиг.Мальчикв новом костюме— в свободе своей —важен,даже смешон от гордости.Как священники,чтоб помнили об искупительной драме,выходят с причастием, —каждая странапришла к человеку со своими дарами:«На».«Безмерной Америки силу несу тебе,мощь машин!»«Неаполя теплые ночи дарю,Италия.Палимый,пальм веерами маши».«В холоде севера мерзнущий,Африки солнце тебе!»«Африки солнцем сожженный,тебе,со своими снегами,с гор спустился Тибет!»«Франция,первая женщина мира,губ принесла алость».«Юношей — Греция,лучшие телом нагим они».«Чьих голосов мощьв песни звончее сплеталась?!Россиясердце своераскрыла в пламенном гимне!»«Люди,веками граненнуюГерманиямысль принесла».«Всядо недр напоенная золотом,Индиядары принесла вам!»«Славься, человек,во веки веков живи и славься!Всякому,живущему на земле,слава,слава,слава!»Захлебнешься!А тут и я еще.Прохожу осторожно,огромен,неуклюж.О, как великолепен яв самой сияющейиз моих бесчисленных душ!Мимо поздравляющих,праздничных мимо я,— проклятое,да не колотись ты! —вот онанавстречу.«Здравствуй, любимая!»Каждый волос выласкиваю,вьющийся,золотистый.О, какие ветры,какого юга,свершили чудо сердцем погребенным?Расцветают глаза твои,два луга!Я кувыркаюсь в них,веселый ребенок.А кругом!Смеяться.Флаги.Стоцветное.Мимо.Вздыбились.Тысячи.Насквозь.Бегом.В каждом юноше порох Маринетти*,в каждом старце мудрость Гюго.Губ не хватит улыбке столицей.Всеиз квартирна площадивон!Серебряными мячамиот столицы к столицераскинем веселие,смех,звон!Не поймешь —это воздух,цветок ли,птица ль!И поет,и благоухает,и пестрое сразу, —но от этогокостром разгораются лицаи сладчайшим вином пьянеет разум.И не только людирадость личьюрасцветили,звери франтовато завили руно,вчера бушевавшиеморя,мурлыча,легли у ног.Не поверишь,что плыли,смерть изрыгав, они.В трюмах,навек забывших о порохе,броненосцыпровозят в тихие гаванивсякого вздора яркие ворохи.Кому же страшны пушек шайки —эти,кроткие,рвут?Ониперед домом,на лужайке,мирно щиплют траву.Смотрите,не шутка,не смех сатиры —средь бела дня,тихо,попарно,цари-задирыгуляют под присмотром нянь.Земля,откуда любовь такая нам?Представь —тампод деревомвиделис Каиномиграющего в шашки Христа.Не видишь,прищурилась, ищешь?Глазенки — щелки две.Шире!Смотри,мои глазища —всем открытая собора дверь.Люди! —любимые,нелюбимые,знакомые,незнакомые,широким шествием излейтесь в двери те.И он,свободный,ору о ком я,человек —придет он,верьте мне,верьте![1915–1916]
Человек*
Священнослужителя мира, отпустителя всех грехов, — солнца ладонь на голове моей.
Благочестивейшей из монашествующих — ночи облачение на плечах моих.
Дней любви моей тысячелистое Евангелие целую.
Звенящей болью любовь замоля,душойиное шествие чающий,слышутвое, земля:«Ныне отпущаеши!»В ковчеге ночи,новый Ной,я жду —в разливе ризсейчас придут,придут за мнойи узел рассекут земнойсекирами зари.Идет!Пришла.Раскуталась.Лучи везде!Скребут они.Запели петли утло,и тихо входят буднис их шелухою сутолок.Солнце снова.Зовет огневых воевод.Барабанит заря,и туда,за земную грязь вы!Солнце!Что ж,своегоглашатаятак и забудешь разве?Рождество Маяковского
Пусть, науськанные современниками, пишут глупые историки: «Скушной и неинтересной жизнью жил замечательный поэт».
Знаю,не призовут мое имягрешники,задыхающиеся в аду.Под аплодисменты поповмой занавес не опустится на Голгофе.Так вот и будув Летнем саду*пить мой утренний кофе.В небе моего Вифлеема*никаких не горело знаков,никто не мешалмогиламиспать кудроголовым волхвам*.Был абсолютно как все— до тошноты одинаков —деньмоего сошествия к вам.И никтоне догадался намекнутьнедалекойнеделикатной звезде:«Звезда — мол —лень сиять напрасно вам!Если нечеловечьего рождения день,то чёрта ль,звезда,тогда ещепраздновать?!»Суди́те:говорящую рыбёшку*выудим нитями неводаи поем,поем золотую,воспеваем рыбачью удаль.Как жесебя мне не петь,если весь я —сплошная невидаль,если каждое движение мое —огромное,необъяснимое чудо.Две стороны обойдите.В каждойдивитесь пятилучию.Называется «Руки».Пара прекрасных рук!Заметьте:справа налево двигать могуи слева направо.Заметьте:лучшуюшею выбрать могуи обовьюсь вокруг.Че́репа шкатулку вскройте —сверкнетдрагоценнейший ум.Есть ли,чего б не мог я!Хотите,новое выдумать могуживотное?Будет ходитьдвухвостоеили треногое.Кто целовал меня —скажет,есть лислаще слюны моей со́ка.Покоится в нем у меняпрекрасныйкрасный язык.«О-го-го» могу —зальется высо́ко, высо́ко.«О-ГО-ГО» могу —и — охоты поэта сокол —голосмягко сойдет на низы.Всего не сочтешь!Наконец,чтоб в летози́мы,воду в вино превращать чтоб мог —у меняпод шерстью жилетабьетсянеобычайнейший комок.Ударит вправо — направо свадьбы.Налево грохнет — дрожат мира́жи.Кого еще мнелюбить устлать бы?Кто ляжетпьяный,ночами ряжен?Прачечная.Прачки.Много и мокро.Радоваться, что ли, на мыльные пузыри?Смотрите,исчезает стоногий окорок!Кто это?Дочери неба и зари?Булочная.Булочник.Булки выпек.Что булочник?Мукой измусоленный ноль.И вдругу булокзагибаются грифы скрипок.Он играет.Всё в него влюблено.Сапожная.Сапожник.Прохвост и нищий.Надона сапогикакие-то головки.Взглянул —и в арфы распускаются голенища.Он в короне.Он принц.Веселый и ловкий.Это ясердце флагом по́днял.Небывалое чудо двадцатого века!И отхлынули паломники от гроба господня.Опустела правоверными древняя Мекка*.Жизнь Маяковского
Ревом встревожено логово банкиров, вельмож и дожей.Вышлилаты,золото тенькая.«Если сердце всё,то на что,на что жевас нагреб, дорогие деньги, я?Как смеют петь,кто право дал?Кто дням велел июлиться?Заприте небо в провода!Скрутите землю в улицы!Хвалился:«Руки?!»На ружье ж!Ласкался днями летними?Так будешь —весь! —колюч, как еж.Язык оплюйте сплетнями!»Загнанный в земной загон,влеку дневное иго я.А на мозгахверхом«Закон»,на сердце цепь —«Религия».Полжизни прошло, теперь не вырвешься.Тысячеглаз надсмотрщик, фонари, фонари, фонари…Я в плену.Нет мне выкупа!Оковала земля окаянная.Я бы всех в любви моей выкупал,да в дома обнесен океан ее!Кричу…и чу!ключи звучат!Тюремщика гримаса.Бросаетс острия лучаклочок гнилого мяса.Под хохотливое«Ага!»бреду́ по бре́ду жара.Гремит,приковано к ногам,ядро земного шара.Замкнуло золото ключомглаза.Кому слепого весть?Навектеперь язаключенв бессмысленную повесть!Долой высоких вымыслов бремя!Бунтмуз обреченного данника.Верящие в павлинов— выдумка Брэма*! —верящие в розы— измышление досужих ботаников! —моебезупречное описание землипередайте из рода в род.Рвясь из меридианов,атласа арок,пенится,звенит золотоворотфранков,долларов,рублей,крон,иен,марок.Тонут гении, курицы, лошади, скрипки.Тонут слоны.Мелочи тонут.В горлах,в ноздрях,в ушах звон его липкий.«Спасите!»Места нет недоступного стону.А посредине,обведенный невозмутимой каймой,целый остров расцветоченного ковра.ЗдесьживетПовелитель Всего —соперник мой,мой неодолимый враг.Нежнейшие горошинки на тонких чулках его.Штанов франтовских восхитительны полосы.Галстук,выпестренный ахово,с шеищипо глобусу пуза расползся.Гибнут кругом.Но, как в небо бурав,в честьтвоего — сиятельный — сана:Бр-р-а-во!Эвива!Банзай!Ура!Гох!Гип-гип!Вив!Осанна!Пророков могущество в громах винят.Глупые!Он эточитает Локка*!Нравится.От смехана брюхезвенят,молнятся целые цепи брелоков.Онемелыестоимперед делом эллина.Думаем:«Кто бы,где бы,когда бы?»А этоимпокойному Фидию* велено:«Хочу,чтоб из мраморапышные бабы».Четыре часа —прекрасный повод:«Рабы,хочу отобедать заново!»И бог— его проворный повар —из глинсочиняет мясо фазаново.Вытянется,самку в любви олелеяв.«Хочешьбесценнейшую из звездного скопа?»И вотдля неголегион Галилеевелозит по звездам в глаза телескопов.Встрясывают революции царств те́льца,меняет погонщиков человечий табун,но тебя,некоронованного сердец владельца,ни один не трогает бунт!Страсти Маяковского
Слышите?Слышите лошажье ржанье?Слышите?Слышите вопли автомобильи?Это идут,идут горожаневыкупаться в Его обилии.Разлив людей.Затерся в люд,расстроенный и хлюпкий.Хватаюсь за уздцы.Ловлюза фалды и за юбки.Что это?Ты?Туда же ведома?!В святошестве изолгала́сь!Как красный фонарь у публичного дома,кровавналившийся глаз.Зачем тебе?Остановись!Я знаю радость слаже!Надменно лес ресниц навис.Остановись!Ушла уже…Там, возносясь над головами, Он.Череп блестит,Хоть надень его на́ ноги,безволосый,весь рассиялся в лоске.Толькоу пальца безымянногона последней фалангетрииз-под бриллианта —выщетинились волосики.Вижу — подошла.Склонилась руке.Губы волосикам,шепчут над ними они,«Флейточкой» называют один,«Облачком» — другой,третий — сияньем неведомымкакого-то,только чтомною творимого имени.Вознесение Маяковского
Я сам поэт. Детей учите: «Солнце встает над ковылями». С любовного ложа из-за Его волосиков любимой голова.
Глазами взвила ввысь стрелу.Улыбку убери твою!А сердце рвется к выстрелу,а горло бредит бритвою.В бессвязный бред о демонерастет моя тоска.Идет за мной,к воде манит,ведет на крыши скат.Снега кругом.Снегов налет.Завьются и замрут.И падает— опять! —на ледзамерзший изумруд.Дрожит душа.Меж льдов она,и ей из льдов не выйти!Вот так и буду,заколдованный,набережной Невы идти.Шагну —и снова в месте том.Рванусь —и снова зря.Воздвигся перед носом дом.Разверзлась за оконным льдомпузатая заря.Туда!Мяукал кот.Коптел, горя,ночник.Звонюсь в звонок.Аптекаря!Аптекаря!Повис на палки ног.Выросли,спутались мысли,оленьирогаПлачем мараяпол,распластался в моленьио моем потерянном рае.Аптекарь!Аптекарь!Гдедо концасердце тоску изноет?У неба ль бескрайнего в нивах,в бреде ль Сахар,у пустынь в помешанном зноеесть приют для ревнивых?За стенками склянок столько тайн.Ты знаешь высшие справедливости.Аптекарь,дайдушубез болив просторы вывести.Протягивает.Череп.«Яд».Скрестилась кость на кость.Кому даешь?Бессмертен я,твой небывалый гость.Глаза слепые,голос нем,и разум запер дверь за ним,так что ж— еще! —нашел во мне,чтоб ядом быть растерзанным?Мутная догадка по глупому пробрела.В окнах зеваки.Дыбятся волоса.И вдруг я.плавно оплываю прилавок.Потолок отверзается сам.Визги.Шум.«Над домом висит!»Над домом вишу.Церковь в закате.Крест огарком.Мимо!Ле́са верхи.Вороньём окаркан.Мимо!Студенты!Вздорвсе, что знаем и учим!Физика, химия и астрономия — чушь.Вот захотели по тучамлечу ж.Всюду теперь!Можно везде мне.Взбурься, баллад поэтовых тина.Пойте теперьо новом — пойте — Демонев американском пиджакеи блеске желтых ботинок.Маяковский в небе
Стоп!Скидываю на тучувещейи тела усталогокладь.Благоприятны места, в которых доселе не был.Оглядываюсь.Эта вотзализанная гладь —это и есть хваленое небо?Посмотрим, посмотрим!Искрило,сверкало,блестело,ишорох шел —облакоилибестелыетихо скользили.«Если красавица в любви клянется…»*Здесь,на небесной твердислышать музыку Верди?В облаке скважина.Заглядываю —ангелы поют.Важно живут ангелы.Важно.Один отделилсяи так любезнодремотную немоту расторг:«Ну, как вам,Владимир Владимирович,нравится бездна?»И я отвечаю так же любезно:«Прелестная бездна.Бездна — восторг!»Раздражало вначале:нет тебени угла ни одного,ни чаю,ни к чаю газет.Постепенно вживался небесам в уклад.Выхожу с другими глазеть,не пришло ли новых.«А, и вы!»Радостно обнял.«Здравствуйте, Владимир Владимирович!»«Здравствуйте, Абрам Васильевич!*Ну, как кончались?Ничего?Удобно ль?»Хорошие шуточки, а?Понравилось.Стал стоять при въезде.И еслизнакомыеявлялись, умирав,сопровождал их,показывая в рампе созвездийвеличественную бутафорию миров.Центральная станция всех явлений,путаница штепселей, рычагов и ручек.Вот сюда— и миры застынут в лени —вот сюда— завертятся шибче и круче.«Крутните, — просят, —да так, чтоб вымер мир.Что им?Кровью поля поливать?»Смеюсь горячности.«Шут с ними!Пусть поливают,плевать!»Главный склад всевозможных лучей.Место выгоревшие звезды кидать.Ветхий чертеж— неизвестно чей —первый неудавшийся проект кита.Серьезно.Занято.Кто тучи чи́нит,кто жар надбавляет солнцу в пе́чи.Всё в страшном порядке,в покое,в чине.Никто не толкается.Впрочем, и нечем.Сперва ругались.«Шатается без дела!»Я для сердца,а где у бестелых сердца?!Предложил им:«Хотите,по облакутеломразвалюсьи буду всех созерцать».«Нет, — говорят, — это нам не подходит!»«Ну, не подходит — как знаете! Мое дело предложить».Кузни времен вздыхают меха —и новыйгодготов.Отсюданизвергается, громыхая,страшный оползень годов.Я счет не веду неделям.Мы,хранимые в рамах времен,мы любовь на дни не делим,не меняем любимых имен.Стих.Лучам луны на ме́лислег,волнение снами сморя.Будто на пляже южном,только еще онемелей,и по мне,насквозь излаская,катятся вечности моря.Возвращение Маяковского
1, 2, 4, 8, 16, тысячи, миллионы.
Вставай,довольно!На солнце очи!Доколе будешь распластан, нем?Бурчу спросонок:«Чего грохочут?Кто смеет сердцем шуметь во мне?»Утро,вечер ли?Ровен белесый свет небес.Сколько их,веков,успело уйти,в дребезги дней разбилось о даль…Думаю,глядя на млечные пути, —не моя седая развеялась борода ль?Звезды падают.Стал глаза вести.Ишьтуда,на землю, быстрая!Проснулись в сердце забытые зависти,а мозгдосужийфантазию выстроил.— Теперьна земле,должно быть, ново.Пахучие вёсны развесили в селах.Город каждый, должно быть, иллюминован.Поет семья краснощеких и веселых.Тоска возникла.Резче и резче.Царственно туча встает,дальнее вспыхнет облако,все мне мерещитсяблизостькакого-то земного облика.Напрягся,ищумеж другими точкамиземлю.Вот она!Въелся.Моря различаю,горы в орлином клёкоте…Рядом отец.Такой же.Только на ухо больше туг,да поистерсянемногона локтеформенный лесничего сюртук.Раздражает.Тожеуставился наземь.Какая старому мысль ясна?Тихо говорит:«На Кавказе,вероятно, весна».Бестелое стадо,ну и тоску ж оногонит!Взбу́бнилась злоба апаша.Папаша,мне скушно!Мне скушно, папаша!Глупых поэтов небом ма́ните,вырядилисьзвезд ордена!Солнце!Чего расплескалось мантией?Думаешь — кардинал?Довольно лучи обсасывать в спячке.За мной!Все равно без ножек —чего вам пачкать?!И галош не понадобится в гря́зи земной.Звезды!Довольномученический плестивенокземле!Озакатили красным.Кто тамкрыламик земле блестит?Заря?Стой!По дороге как раз нам.То перекинусь радугой,то хвост завью кометою.Чего пошел играть дугой?Какую жуть в кайме таю?Показываюмирамномераневероятной скорости.Духбездомный давнополон дум о давнихднях.Земных полушарий горстивижу —лежат города в них.Отдельные голоса различает ухо.Взмахах в ста.«Здравствуй, старуха!»Поскользнулся в асфальте.Встал.То-то удивятся не ихней силищепутешественника неб.Голоса:«Смотрите,должно быть, красильщикс крыши.Еще удачно!Тяжелый хлеб».И сноватолпав поводу у дела,громоголосый катился день ее.О, есть лиглотка,чтоб громче вгудела— города громче —в его гудение.Кто схватит улиц рвущийся вымах!Кто может распутать тоннелей подкопы!Кто их остановит,по воздухув дымахаэропланами буравящих копоть!По скату экватораИз Чикагсквозь Тамбовыкатятся рубли.Вытянув выи,гонятся все,телами утрамбовываягоры,моря,мостовые.Их тот же лысыйневидимый водит,главный танцмейстер земного канкана.То в виде идеи,то чёрта вроде,то богом сияет, за облако канув.Тише, философы!Я знаю —не спорьте —зачем источник жизни дарен им.Затем, чтоб рвать,затем, чтоб портитьдни листкам календарным.Их жалеть!А меня им жаль?Сожрали бульвары,сады,предместья!Антиквар?Покажите!Покупаю кинжал.И сладко чувствовать,что вотпред местью я.Маяковский векам
Куда я,зачем я?Улицей сотоймечусьчеловечьимразжужженным ульем.Глаза пролетают оконные соты,и тяжко,и чуждо,и мёрзко в июле им.Витрины и окна тушитгород.Устал и сник.И толькотуч выпотрашивает тушикровавый закат-мясник.Слоняюсь.Мост феерический.Влез.И в страшном волненьи взираю с него я.Стоял, вспоминаю.Был этот блеск.И этотогданазывалось Невою.Здесь город был.Бессмысленный город,выпутанный в дымы трубного леса.В этом самом городескороночи начнутся,остекленелые,белесые.Июлю капут.Обезночел загретый.Избредился в шепот чего-то сквозного.То видится крест лазаретной кареты,то слышится выстрел.Умолкнет —и снова.Я знаю,такому, как я,накалитьсянедолго,конечно,но все-таки дико,когда не фонарные тыщи,а лица.Где было подобие этого тика?И вижу, над домомпо риску откосалучами идешь,собираешь их в копны.Тянусь,но туманом ушла из-под носа.И снова стоюонемелый и вкопанный.Гуляк полуночных толпа раскололась,почти что чувствую запах кожи,почти что дыханье,почти что голос,я думаю — призрак,он взял, да и ожил.Рванулась,вышла из воздуха уз она.Ей мало— одна! —раскинулась в шествие.Ожившее сердце шарахнулось грузно.Я снова земными мученьями узнан.Да здравствует— снова! —мое сумасшествие!Фонари вот так же врезаны былив середину улицы.Дома похожи.Вот так же,из ниши,головы кобыльей*вылеп.— Прохожий!Это улица Жуковского?Смотрит,как смотрит дитя на скелет,глаза вот такие,старается мимо.«Она — Маяковского тысячи лет:он здесь застрелился у двери любимой».Кто,я застрелился?Такое загнут!Блестящую радость, сердце, вычекань!Окнулечу.Небес привычка.Высо́ко.Глубже ввысь зашелза этажем этаж.Завесилась.Смотрю за шелк —все то же,спальня та ж.Сквозь тысячи лет прошла — и юна.Лежишь,волоса́ луною высиня.Минута…и то,что было — луна,Его оказалась голая лысина.Нашел!Теперь пускай поспят.Рука,кинжала жало стиснь!Крадусь,приглядываюсь —и опять!люблюи вспятьиду в любви и в жалости.Доброе утро!Зажглось электричество.Глаз два выката.«Кто вы?» —«Я Николаев— инженер.Это моя квартира.А вы кто?Чего пристаете к моей жене?»Чужая комната.Утро дрогло.Трясясь уголками губ,чужая женщина,раздетая догола.Бегу.Растерзанной тенью,большой,косматый,несусь по стене,луной облитый.Жильцы выбегают, запахивая халаты.Гремлю о плиты.Швейцара ударами в угол загнал.«Из сорок второгокуда ее дели?» —«Легенда есть:к немуиз окна.Вот так и валялисьтело на теле».Куда теперь!Куда глазаглядят.Поля?Пускай поля!Траля-ля, дзин-дза,тра-ля-ля, дзин-дза,тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля!Петлей на шею луч накинь!Сплетусь в палящем лете я!Гремят на мненаручники,любви тысячелетия…Погибнет все.Сойдет на нет.И тот,кто жизнью движет,последний лучнад тьмой планетиз солнц последних выжжет.И толькоболь мояострей —стою,огнем обвит,на несгорающем костренемыслимой любви.Последнее
Ширь,бездомногосновалоном твоим прими!Небо какое теперь?Звезде какой?Тысячью церквейподо мнойзатянули тянет мир:«Со святыми упокой!»[1916–1917]
Платья и моды (франц.).
«Ничто» (лат.)
такси (франц.).