Том 13. Стихотворения - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2
Том 13. Стихотворения - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2
из книги«ИСКУССТВО БЫТЬ ДЕДОМ»1877
VICТОR SED VICTUS[2]
Я был непримирим. Во дни лихих годинНа многих деспотов я шел войной один;Я бился с полчищем содомской гнусной рати;Валы морских глубин, валы людских проклятийРычали на меня, но я не уступал,И видел под собой я не один провал;Я объявлял войну бурлящему прибоюИ преклонял главу пред силой роковоюНе больше, чем скала под натиском волны;Я не из тех, кому предчувствия страшны,Кто, полны ужаса пред смертью беспощадной,Боятся глянуть в пасть пещеры непроглядной,Когда в меня бросал презрительный тиранГром гнева черного и молнии таран,И я метал свой стих в зловещих проходимцев,Я королей клеймил и подлых их любимцев.Ложь всех религий, всех идеологий ложь,Трон императора и эшафота нож,И меч наемника, и скиптр самодержавья —Все это делал я добычею бесславья,И каждый великан — будь то король иль князь —Мной не единожды ниспровергался в грязь!Со всем, чему кадят, пред чем склоняют выи,Со всеми, кто в миру вершит судьбы мирские,Я дрался сорок лет, с опасностью шутя!И кто же, кто теперь меня сразил? — Дитя!
" Порой я думаю о мире с омерзеньем, "
Порой я думаю о мире с омерзеньем,Стих из меня идет кипящим изверженьем;Я чувствую себяТем деревом, что смерч из почвы вырывает;Жжет сердце мне огонь, и камнем застываетДуша моя, скорбя!Где правда? Наша честь насилием разбита,В нарядах женщины, в сутане иезуита —Одно и то же зло;Закон пьет нашу кровь, алтарь благословеньеДает преступникам, а истина в смятеньеПотупила чело.Зловещий свет корон над нами полыхает;Храм — как кромешный ад; блеск празднеств затмеваетНебес голубизну.Среди бурлящих волн душа челну подобна,И все религии впотьмах принять способныЗа бога сатану!Ужели же слова засохли и погибли,Что всех коранов ложь и выдумки всех библийМогли б разоблачить?О, если бы мой стих, и бешен и неистов,Строфой железной мог испепелить софистов,Тиранов раздавить!В душе моей бурлит клокочущее пламя,И стаи черных туч шуршащими крыламиМне застят небосклон.Я чую смерть и гниль! Везде — ее угрозу!Повсюду зло царит! Но вот я вижу розу —Я умиротворен…
ВЕСНА
Все блещет, светится, все любит, мир во всем;А птиц тепло и свет свели с ума кругом;И чудится душе в безбрежности улыбка.К чему ссылать и гнать вам, короли? Ошибка!От лета, от цветов ушлете ль вы меня?Возможно ль помешать сиянью, зною дняИ ветеркам быть тут, несчетным и свободным,И радовать меня в изгнанье безысходном?Возможно ль умалить приливную волнуИ пенный океан, безумную весну,Что ароматы вкруг чудесно расточила,И у меня отнять луч щедрого светила?Нет. Я прощаю вас. Живите, чтоб царитьИ, если можете, век королями быть.Я мародерствую меж тем — срываю ветку,Как вы империю срываете нередко,И уношу цветок, победный мой трофей.Задира ли самец, вверху, среди ветвей,С подругой кроткою своей затеет ссору, —Вмешавшись в их дела, конец кладу раздору:«Потише, господа пернатые, в лесу!»Им примирение я окриком несу:Пугнув любовников, мы сблизим их друг с другом.Нет у меня скалы, ручья с обширным лугом;Лужок мой мал, лежит на берегу морском,И не велик, зато не горек водоем.Мой уголок мне мил: ведь надо мной просторы,А в них парит орел, слепит светило взоры,И бешеный Борей там ширит свой полет.И этот скромный сад и этот вышний свод —Мои; со мной дружат листва и травы сада;Забвенья гордого во мне растет отрада.Хотел бы знать, с какой мне взяться стороны,Чтоб, жителю лесов, мне вспомнить в день весны,Что где-то на земле есть некто, для забавыСсылающий людей, воюющий без славы:Пред бесконечностью ведь здесь я одинок,И неба вешнего свод надо мной глубок;И слышу — лирному звучанью ветра вторя,Смеются дети здесь, в саду моем у моря.
ОТКРЫТЫЕ ОКНА
УТРО. СКВОЗЬ ДРЕМУ
Голоса… Голоса… Свет сквозь веки… Гудит в переулкеНа соборе Петра затрезвонивший колокол гулкий.Крик веселых купальщиков: «Здесь?» — «Да не медли,живей!»Щебетание птиц, щебетание Жанны моей.Оклик Жоржа. И всклик петуха во дворе. И по крыше —Раздражающий скреб. Конский топот — то громче, тотише.Свист косы. Подстригают газон у меня под окном.Стуки. Грохот тяжелых шагов по железу, как гром.Шум портовый. Шипенье машин паровых. Визг лебедки.Музыка полковая. Рывками. Сквозь музыку — четкийШаг солдат. Голоса. Два француза. Смеющийся бас:«Добрый день!» Я заспался, как видно. Который же час?Красношейка моя заливается. На наковальнеМолотков перебранка из кузни доносится дальней.Плеск воды. Пароход на ходу задыхается, споряС необъятною гладью, с могучим дыханием моря.
" Когда я подошел, она в траве сидела, "
Когда я подошел, она в траве сидела,Задумавшись. «Скажи, чего бы ты хотела?» —Спросил я девочку. Желания детейЛюблю я исполнять. Невинность их затей,Проказ и шалостей мила мне несказанно.«Зверей мне покажи!» — пролепетала Жанна.Полз рядом муравей с былинкой на спине.«Смотри!» — я ей сказал. Но Жанна не вполнеБыла довольна. «Нет! Он зверь не настоящий:Зверь больше, и страшней, и бродит в дикой чаще!»Да! Детская мечта от мира ждет чудес;И бурный океан и полный тайны лесВеличием своим ее страшит и манит…«Кто ж из кармана вдруг слона тебе достанет!Ну, попроси еще чего-нибудь, мой друг». —«Вот!» — Жанна молвила, все оглядев вокруг,И нежным пальчиком на небо показала:Там, над землей, луна огромная вставала.
ВЕЧЕРНЕЕ
Сыроватый туман, вересняк сероватый.К водопою отправилось стадо быков.И внезапно на черную шерсть облаковЛунный диск пробивается светлой заплатой.Я не помню, когда, я не помню, где онНа волынке поигрывал, дядя Ивон.Путник шествует. Степь так темна, неприютна.Тень ложится вперед, сзади стелется тень,Но на западе — свет, на востоке — все день,Так — ни то и ни се. И луна светит мутно.Я не помню, когда, я не помню, где онНа волынке поигрывал, дядя Ивон.Ткет паук паутину. Сидит на чурбанеВислогубая ведьма, тряся головой.Замерцал на болотных огнях домовойЗолотою тычинкою в красном тюльпане.Я не помню, когда, я не помню, где онНа волынке поигрывал, дядя Ивон.Пляшет утлая шхуна в бушующем море,Гнутся мачты, и сорваны все невода;Ветер буйствует. Вот они тонут! Беда!Крики, вопли. Никто не поможет их горю.Я не помню, когда, я не помню, где онНа волынке поигрывал, дядя Ивон.Из Авранша в Фужер едет почта — и резкийИ, как молния, быстрый расхлопался кнут.И, усилены мраком, растут и растутЕле внятные шорохи, смутные трески.Я не помню, когда, я не помню, где онНа волынке поигрывал, дядя Ивон.Где-то вспыхнул костер, озаряя багровоОбветшалый погост на пригорке… Где тыУмудрился, господь, столько взять чернотыДля скорбящих сердец и для мрака ночного?Я не помню, когда, я не помню, где онНа волынке поигрывал, дядя Ивон.На отлогих песках серебристые пятна.Опустился орлан на обрыв меловой.Слышит старый пастух улюлюканье, вой,Видит — черти летают туда и обратно.Я не помню, когда, я не помню, где онНа волынке поигрывал, дядя Ивон.Дым стоит над трубой пышно-серым султаном.Дровосек возвращается с ношей своей.Слышно, как, заглушая журчащий ручей,Ветви длинные он волочит по бурьянам.Я не помню, когда, я не помню, где онНа волынке поигрывал, дядя Ивон.Бродят волки, бессонные от голодовки,И струится река, и бегут облака.За окном светит лампа. Вокруг камелькаМалышей розоватые сбились головки.Я не помню, когда, я не помню, где онНа волынке поигрывал, дядя Ивон.
" Известный граф Бюффон, достойнейший старик, "
Известный граф Бюффон, достойнейший старик,Затем лишь создавал роскошный сей цветник,Где кажется медведь ученым из Сорбонны,Чтоб Жанне в нем гулять в сопровожденье бонны.Бюффон предвидел все, и он имел в виду,Что в этом, так сказать, тигрическом саду, —Где трудно отличить, кто зверь, кто посетитель, —Для Жанны райская откроется обитель.Ведь у детей глаза настолько широки,Что лес находят там, где только цветники.И вот отец Бюффон, используя свой генийДля удовольствия тех маленьких творений,Чей вид и в ангеле бы зависть пробудил,Устроил этот сад, где даже волк так мил.Я старика могу понять. Ведь наши детиНередко видят то, чего и нет на свете,И истинный мудрец рад воплотить их сны.Здесь лета признаки особенно ясны:Блистает здесь июнь, цветы благоуханны,И здесь ворчит медведь. Здесь я, и Жорж, и Жанна!Тут будто собраны красоты всей земли:Так захотелось ей — и мы сюда пришли.Ей это нравится — и спорить тут излишне!Тут предо мною рвы, и дети, и всевышний,Писк новорожденной, и вольный взмах творца,И все великое без края и конца,И все мельчайшее: одна и та же силаЖивет в людской душе и в ярости светила.Я слышу здесь в тени Бюффоновых лианБурчанье буйволов, безумства обезьян;Здесь предо мной набор живейших безобразий,Но богу я прощу размах его фантазий.Ведь, что ни говори попы или жрецы,Бог может сделать все, смешать все образцы;Он может приказать, чтобы ручей журчащийМартышку сторожем приставил к дикой чаще:Он создает мещан, похожих на собак(О, горе псам!). Еретики учили так:Господь не кто иной, как Сатана с изнанки;Небесный промысел порабощен Ананке;Природе не всегда дается верный путь:Зло хочет от Добра хоть малость отщипнуть!Ведь Правда искони для Лжи была добычей:Слепой природою был создан сей обычай.И тут бессмыслица без края и конца!Немало мы найдем заскоков у творца.Не знает меры он в смешенье разных планов;Он уток делает и создает орланов;Он истинный чудак, и не претит ему,Что Колардо Лагарп препроводит в тюрьму.Он сам себе позволил все! Кто с ним сравнится?Предела нет ему, и нет ему границы.Он сорнякам поля запакостить велит,Чтоб не был урожай столь пышен и велик;Он создал ястребов суровых, мощнокрылых;Он выдумал рога и всем распределил их —От рогачей-жуков до рогачей-мужей;Он спорит с логикой, дурит он, ей же ей;Когда захочет он, подложит он свинью нам:Вот мы глядим на мир, и с упоеньем юнымМы восхищаемся творенья красотой,И шкурой тигровой пятнистой золотой,И антилопою со взором светло-синим,И оперением изысканным павлиньим, —А он, создатель наш, мешает всю игруИ сталкивает нас нежданно с кенгуру!Бог ищет и мудрит, он лезет вон из кожи.То негры у него на обезьян похожи;Тут создает он рысь, а там, глядишь, кота;В одном лесу столкнет бандита и шута,Мартышку и слона, орла и попугая,И, песнь высокую с насмешкой сочетая,Он здесь в лесу ведет их волею своейСреди разлапистых уродливых ветвей.Все это так сплелось, что нам и не дознаться,Пристало ль нам дрожать, иль смехом заливаться,Когда нам солнца луч иль молния блеснетИль призрак гибельный лукаво вдруг моргнет.Я думаю, господь привык работать спешно.Но обвинять творца не следует, конечно, —Его, который, всем вниманье уделя,Сумел изобрести цветенье миндаляИ радугу взметнул над укрощенным Понтом,Коль ставит колибри он рядом с мастодонтом.Сказать по правде, вкус плохой у старика.То гидру прячет в ров, то в яму червяка,И Микеланджело божественный и жуткийПерекликается с раблезианской шуткой.Таков господь. Таким его я признаю.А что касается детей, то я стоюНа том же: ведь на них печати нет сословья,И часто малыши от полноты здоровьяВ хорошем обществе ведут себя не так.Я этим не смущен. Все это кавардак —Львы и служители, малютки и мамаши;Все здесь мне кажется еще сильней и краше.Здесь великанов я и карликов нашел,Здесь в уши мне жужжат мильоны звонких пчел,Здесь деду предстоит апостольская мука —Приходится терпеть от внучки и от внука!Я все вбираю: писк ребят, и птиц помет,И злобное зверей рычание — и вот,Я чувствую, что я в саду чудесном этомМеж детским лепетом и девственным расцветом.Смотря на этот блеск, пленяясь их игрой,Мирюсь с создателем, а также с детворой.
" Таким мой создан дух, что не смутил ни разу "
Таким мой создан дух, что не смутил ни разуМеня ни человек, ни мысль его, ни разум;Ни библию не чту я в сердце, ни коран,Смешит меня софист и не страшит тиран;И алчность хищная мою не мучит душу,Лишь честь — вожатый мой, и страх меня не душит.Окаменев, стою утесом гордым я;Не сдвинут никогда меня, клянусь, друзья,Вспять — страх, или вперед — корыстное стремленье.Я сильных не щажу, но слабым — снисхожденье.Мирские почести меня не привлекут.Поверьте мне, друзья, я всем доволен тут,И высшее мое исполнено желанье.У неба не прошу иного воздаянья,И божества ко мне добрей быть не могли.О, не завидны мне в пределах сей землиНи олимпийский лавр, ни славный столп Траяна,Пока передо мной твоя улыбка, Жанна.
ПЕСНЯ НАД КОЛЫБЕЛЬЮ
Усни. Я бодрствую в заботе терпеливой.Пусть ангелов уста смежат твои ресницы.Не надо страшных снов. Пусть сон тебе счастливыйПриснится.Меня увидев здесь склоненным над тобою,Изменит ветер вой на лиры звук певучий,И улыбнется ночь зарницей голубоюСквозь тучи.Любя, поэт хранит от страха и угрозыПокой беспомощных, дрожащих колыбелей.Он песни им поет, и песни — словно розыВ апреле.Свежей он, чем апрель, рожденный в ароматах,Чем май, из чьих даров гнездо свивает птица,И в голосе его нектар для пчел мохнатыхТаится.В восторге трепетном он каждым очарованАтласным гнездышком, что мы свиваем сами.Исполнен нежности, излить ее готов онСлезами.Для вдохновенного, восторженного взораВсе радостно кругом. Но если, угрожая,Приходят короли и хищных слуг их свораБольшая,И если Ватикан, или Берлин, иль ВенаГотовят западню, грозя мечом и словом, —Разгневанный поэт становится мгновенноСуровым.Когда коварный Рим, и злой паук Игнатий,И коршун Бисмарк вновь свершают преступленья,В негодовании он шлет слова проклятийИ мщенья.Довольно. Песен нет. Его зовет свобода,Уносит бурный вихрь, где все смешалось вместе.Мечты о будущем и о правах народа,О мести.О Франция, воспрянь! Поэт, свой долг исполни!Освобождение! Еще не пересталиПылать в душе — огонь, во взорах — отблеск молнийИ стали.И мысль его летит, как в океане птицейСтремительный корабль, как знамя в схватке рьяной,Как зарево зари в крылатой колесницеБагряной.
ШЛЕПОК
Увесистый шлепок дает мне крошка-ручка.«Вы наказать ее должны! Как! Деда — внучка?А вы еще нежней глядите на нее!»Дед говорит: «Бранить — то дело не мое!Как быть? Улыбку лишь сберег я и прощенье.Предательство Иуд, Неронов притесненье,Победу сатаны и власть плутов познав,Все то, что против них на сердце есть, сказав,Излив свой мрачный гнев при виде совершенныхЗлодейств, апостольским престолом разрешенных,Терпимых церковью, допущенных попом,Дав выход ярости своей, рычащей львом;Нашествия парфян чудовищные жатвы,И Бонапартовы предательские клятвы,Всех добродетелей погром, всех прав запрет,Без Брута — Рим, Париж — где уж Барбеса нет,Тиранов выплывших и тонущие страны —Все в строфах обозрев, что скорбью обуянны;Усильем тягостным тюремный сдвинув свод;Заставив громы все низвергнуться с высот —Проклятья, гиканья, перуны гроз великихИз тьмы пещерной туч священных, жутких, диких;И в дни, подобные ночам, из бездн глухихСтенанья вызвав, вопль всех голосов земных,И плач о Франции, лишенной славы, чести,И Ювенала тень, и тень Исайи вместе,И ямбов яростных обвалы, словно те,Что рушат ненависть скалами в высоте;Казня, не пощадив и мертвецов в могилахИ покарав орла из-за голубок хилых;Нимроду, Цезарю, Наполеону, всемПощечины раздав; сам Пантеон затемЗаставив трепетать под пыткою порою;Расправу на земле свершив и под землею;Очистив горизонт от гибельных паров, —Ну, да! — устало мы под свой плетемся кров.Не сердят нас тогда мушиных жал уколы,Легчайшие клевки, что шлет вольер веселый,И сладкозвучных гнезд нежнейшие смешки.Плутишки гадкие и милые божки,Что ребятишками зовутся, нас чаруют;Они кусают нас, а кажется — целуют.Прощенье — вот покой! Нам должно для властейКатоном, Дантом быть, но не для малышей.Кто станет распекать в ответ на свежий лепет?Кто против воробьев меч на себя нацепит?Кто с утренней зарей воюет, как с врагом?Перуну надлежит быть дома добряком».
" Я друг лесов, я воспитатель "
Я друг лесов, я воспитательДичков. Но осень так сыраИ шепчет ласточка. «Приятель,Менять квартиру нам пора!»Но лишь дождусь конца нивоза,Опять я тороплюсь сюда:Не пострадали ль от морозаМои питомцы? В чем нужда?Я обращаюсь к ежевике:«Расти нетронутой. А ты,Благоухай, тимьян мой дикий,Блюдите чистоту, цветы!»Слежу за ветром из-за двери, —Хочу по свисту угадать,Что он несет нам: ведь доверьяНельзя к обманщику питать.И лишь рассвет забрезжит серый,Минуты не теряя зря,Смотрю, апрель какие мерыПредпринял против января.Куда ни взглянешь — обновленье,Свершенье таинств и чудес:Великого преображеньяТьму побеждающий процесс.Люблю лишайник на ограде,Ползучий плющ, кусты ожин —Прически, солнцем шутки радиПридуманные для руин.Когда же, назло башням хмурым,Султанами их украшатьПриходит май, — я дряхлым дурамКричу: «Не сметь весне мешать!..»
ЖАННА СПИТ
Уснула. Утро лишь откроет ей глаза.Спит, в кулачке зажав мой палец, стрекоза.Благочестивые читаю я газеты.Уж как меня честят! Одна дает советы:Читателей моих всех в Шарантон упечь,Мои развратные произведенья сжечь;Другая просит всех прохожих со слезами,Чтоб самосуд они мне учинили сами;Мои писанья — о, тлетворней нет зараз! —Кишмя кишат в них все ехидны зла зараз;Для третьей это ад, а я — апостол черта;Нет, сам я сатана, антихрист для четвертой;Для пятой — встретиться со мной в лесу — конец!Кричит шестая: «Яд!»; седьмая: «Пей, подлец!»Я — Лувр ограбил. Я — когда-то обезглавилЗаложников. Народ я бунтовать заставил.На мне горит пожар Парижа. Я — злодей,Я — поджигатель, я — бандит, прелюбодей,Скупец… Но я бы стал не столь свиреп и мрачен,Будь императорским министром я назначен,Я — отравитель масс, убийца, троглодит…Так каждая из них орет, вопит, галдит,И скопом все меня чернят, хулят, поносят…Но тут дитя сквозь сон бормочет, словно просит:«Да ну их, дедушка! Будь милосердней к ним!»И нежно палец мой жмет кулачком своим.
СИЛЛАБУС
Внучата милые! Сегодня за обедомВы оробели вдруг перед сердитым дедом,И лепет ваш умолк.Не бойтесь! На меня вы поднимите глазки:От солнца вам лучи, от деда — только ласки,Так нам велит наш долг.На вас я не сержусь. Другие есть причиныТому, что гневен я и грозные морщиныПересекли мой лоб.До наших мирных кущ известье долетело:Творит постыдное, неправедное делоЖестокий, лживый поп.Попы, как филины, живут во мгле туманной.Но если с Жоржем я и с маленькою Жанной, —Не страшен мне мой враг.Поля, и хижины, и взрослые, и дети, —Все, все нуждается в дневном горячем свете;Попам нужнее мрак.Люблю я малышей, но мне пигмеи гадки,Противен голос их, их мерзкие повадки.А к вашим голосамПрислушиваюсь я с немым благоговеньем:Мне кажется тогда, как будто провиденьемВзнесен я к небесам.Ведь вы еще вчера парили там, незримы,Резвясь в кругу светил, и божьи серафимыКак братья были вам.Вы в этот грубый мир явились, словно чудоСияющих небес. Вы только что оттуда,Я — буду скоро там.Всегда, когда дитя заговорит со мною,Я полон радостью высокой, неземною.У ваших голосовФальшивых звуков нет. В природы строгом храмеСвой приобщают хор они к эпиталамеТаинственных лесов.Люблю я слушать вас, мне лепет ваш понятен;Мне кажется в тот миг, что в мире меньше пятен,Я просветлен душой,Хоть звук уже иной мое тревожит ухо:Я слышу, как вода со свода каплет глухоНа камень гробовой.В природе жизнь и смерть дуэт слагают дивный,У них один язык, и цепью неразрывнойОн их соединил.Душа должна мечтать. Она, взлетая к звездам,Находит истину, понятную и гнездамИ тишине могил.Священники вопят: «Анафема! Проклятье!»Природа говорит: «Приди в мои объятьяИ радуйся, живи!»Повсюду яркий свет, везде благоуханье,Вселенная полна лазури и сиянья,Душа полна любви.Опять пришла весна, жизнь пробуждая в зернах.Какое дело вам до этих гномов черныхИ грязных их затей?И у меня для вас — всегда любви излишек.Пугаю я? О да! Но — маленьких людишек,Не маленьких детей.
ПО ПОВОДУ ТАК НАЗЫВАЕМОГО ЗАКОНАО СВОБОДЕ ОБРАЗОВАНИЯ
Святые пастыри! Вы с благостным коварствомХотите нас лечить испытанным лекарством,Тьму напуская вновь.Чтоб нас освободить, вы нам надели цепи,Вы из гуманности замуровали в склепеПреступницу-любовь.Вы многочисленны, вам чужд и ненавистенПытливый гордый ум — под снежной шапкой истинГигантская гора.Светильник разума во тьме глухой сияет,И догмы черные вокруг него летают,Как злая мошкара.Напрасно грозный лев рычит, ревет сердито:Рычаньем не прогнать докучного москита,Который вьется тут.Нет, мракобесие, одетое в сутану,Должны мы презирать. Опасен ли ТитануМятежный Лилипут?Бессильным и тупым смеемся мы попыткам,И как стовратных Фив мокрицам и улиткамОсадою не взять,И как от взмахов крыл вороньей хищной стаиНе упадет Олимп и ниже ГималаиНе станут ни на пядь, —Так не свалить и вам столпов нерукотворных:Не зашатаются от взмахов крыльев черныхВольтер, Дидро, ПлатонИ Данте пламенный, и гневный, и суровый,Пришедший в темный мир как вестник жизни новойНа рубеже времен.Огромный монолит, гранитная твердыня,С кем спорит ураган, утес, на чьей вершинеРождается заря,Заметит ли гадюк, что меж камней гнездятся?Неуязвим для бурь, он может ли боятьсяКогтей нетопыря?Грядущий день встает, и лик его прекрасен.Ничей злой умысел, друзья, нам не опасенИ заговор ничей.Лук истины звенит, ложь в муках издыхает,И не боимся мы, что солнце исчерпаетКолчан своих лучей.Итак — презренье вам, бессильные шакалы!Вы существуете, но наши идеалыОт вас мы защитим.С насмешкой истина прощает суеверьям.А я — я, как всегда, с надеждой и доверьемПойду путем своим.Есть два сокровища; в них жизнь моя и сила:Мне солнце разума, великое светилоСияет вдалеке,А здесь, вблизи меня, смеется Жанна звонко.В моей душе — любовь, и детская ручонка —В моей большой руке.
НАСТОЙЧИВОСТЬ
И все-таки — вперед. Вперед! Оставим споры.Когда у нас ключи, нам не страшны запоры.Быть может, ночь сама, уставшая от зла,Упорству уступив, охотно бы ушла:Препятствия всегда настойчивости рады,Дать победить себя — лишь в этом долг преграды.Да, пятится, ворча и огрызаясь, тьма.Оглянемся ж на них, апостолов ума,Титанов прошлого, вперед шагавших смело;Их оторвала смерть от праведного дела;Тернистым был их путь к звездам грядущих дней.Почтим нелегкий труд развьюченных конейИ, на плечи себе переложив их бремя,Начнем свой переход. Не ждет погонщик — время.Итак, скорее в путь! Должны продолжить мыНе нами начатый поход сквозь толщу тьмы,Из мрака прошлого, из мглы средневековой.Уже забрезжило сиянье жизни новой.Великие умы предшествовали нам:Тут был еще Платон, а Лютер был вон там;Лучи их мудрости дорогу освещаютИ в лабиринте тьмы проходы отмечают.Вон там, боясь упасть, Паскаль замедлил шаг;Вот здесь, где я иду, шел некогда Жан-Жак;В своем стремленье ввысь, к небесному простору,Вольтер шагнул сюда, но потерял опору.«Я вижу!» — он успел воскликнуть, как пророк.Пускай теперь и нас покроет пыль дорог!Должны преодолеть и мы крутые склоны;Нам предстоит открыть безвестные законы;Пока жива душа и разум не умолк,Мы будем выполнять апостольский свой долг.О люди! Радуйтесь, стремитесь к счастью, верьте!— Но что я слышу там? То хриплый хохот смерти!Столетия вражды, усобиц и угроз,Несправедливостей, изгнаний, горя, слез,Вся злоба и весь гнев, все, все, что накопилосьИ что в глубинах душ осадком отложилось,Неслыханной грозой не разразится ль вдруг?Озлобленность вокруг и ненависть вокруг;Уже притихло все, ждет грозового гула,И молния вдали меж черных туч сверкнула!Но тщетно хочет месть сорвать свой горький плод:Нам в этот страшный миг бог просветленье шлет,Он стрелы молнии в зарю преображает.Бог в нашем сердце гнев и злобу пожирает;Он в душу грешную свергается с высот,И все, что видит в ней, он казни предает,Щадя одну любовь; он зависть рвет на части,Он клювом совести выклевывает страсти;Он когти разума вонзает в мысли намИ исторгает ложь, что угнездилась там;Он очищает нас от грязи и страданий,Инстинктов низменных и суетных желаний;И, нас освободив, очистив нас от зла,Взмывает в небеса; и вновь душа светла;Смущенная, она взирает в удивленье.Кто в хватке огненной принес ей дар прощенья,Кто вырвал ненависть, и радость от кого,Кто это был — орел? Нет, — это божество.
ПРОГРЕСС
Вперед, в великий путь, народы,За тесный свой предел и грань!Личинка, чудом стань природы,О стадо, легионом стань.Орел, спеши навстречу свету.Лишь совы, верные запрету,Свет не приемлют заревой.Угадан в солнце бог от века;Луч вяжет душу человека,Как нить, с божественной душой.К нам луч слетает с небосвода;С ним свет и разум к нам сойдут,Он пламя там, он здесь свобода,Архангел там, апостол тут!Творец Горация и Данта,Он позлащает лист акантаИ хаос, где плывем в ладье;Блеск придает он изумрудныйИ перышку колибри чуднойИ гада скользкой чешуе.Стези держитесь озаренной,Держитесь солнечных путей.Чтоб сеять, собирать бессонно,Вперед, вперед, вперед смелей!Вчерашний раб, сойдя с понтона,Развратник, выйдя из притона, —Смелей вперед — и к высям гор!На них взбираться — ваше право.Пусть возвеличит вас и славаИ вами попранный позор!Моря переплывая, киньтеБылое в пену; фитилемВ фонарь пеньку веревки вдвиньтеОт виселицы, сданной в лом.О человек, иди к вершине,Грозой всех чудищ стань отныне,Стань новым Аполлоном ты.Меч правый чист. Рази, бесстрашен:Ведь кровью гидры ты украшен,Пятнающей твои пяты.