Том 2. Стихотворения 1832-1841 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1

Стихотворения, 1832-1841

1832

«Люблю я цепи синих гор…»*

Люблю я цепи синих гор,Когда, как южный метеор,Ярка без света и краснаВсплывает из-за них луна,Царица лучших дум певцаИ лучший перл того венца,Которым свод небес поройГордится, будто царь земной.На западе вечерний лучЕще горит на ребрах тучИ уступить всё медлит онЛуне — угрюмый небосклон;Но скоро гаснет луч зари…Высоко месяц. Две иль триМладые тучки окружатЕго сейчас… вот весь наряд,Которым белое челоЕму убрать позволено.Кто не знавал таких ночейВ ущельях гор иль средь степей?Однажды при такой лунеЯ мчался на лихом коне,В пространстве голубых долин,Как ветер, волен и один;Туманный месяц и меняИ гриву и хребет коняСребристым блеском осыпал:Я чувствовал, как конь дышал,Как он, ударивши ногой,Отбрасываем был землей;И я в чудесном забытьиДвиженья сковывал свои,И с ним себя желал я слить,Чтоб этим бег наш ускорить;И долго так мой конь летел…И вкруг себя я поглядел:Всё та же степь, всё та ж луна:Свой взор ко мне склонив, она,Казалось, упрекала в том,Что человек с своим конемХотел владычество степейВ ту ночь оспоривать у ней!

Солнце*

Как солнце зимнее прекрасно,Когда, бродя меж серых туч,На белые снега напрасноОно кидает слабый луч!..Так точно, дева молодая,Твой образ предо мной блестит;Но взор твой, счастье обещая,Мою ли душу оживит?

«Я счастлив! — тайный яд течет в моей крови…»*

Я счастлив! — тайный яд течет в моей крови,Жестокая болезнь мне смертью угрожает!..Дай бог, чтоб так случилось!.. ни любви, Ни мук умерший уж не знает;Шести досток жилец уединенный,Не зная ничего, оставленный, забвенный, Ни славы зов, ни голос твойНе возмутит надежный мой покой!..

Прощанье («Не уезжай, лезгинец молодой…»)*

Не уезжай, лезгинец молодой;Зачем спешить на родину свою?Твой конь устал, в горах туман сырой;А здесь тебе и кровля и покой, И я тебя люблю!..Ужели унесла заря однаВоспоминанье райских двух ночей;Нет у меня подарков: я бедна,Но мне душа создателем дана Подобная твоей.В ненастный день заехал ты сюда;Под мокрой буркой, с горестным лицом;Ужели для меня сей день, когдаТак ярко солнце, хочешь навсегда Ты мрачным сделать днем;Взгляни: вокруг синеют цепи гор,Как великаны, грозною толпой;Лучи зари с кустами — их убор:Мы вольны и добры; — зачем твой взор Летит к стране другой?Поверь, отчизна там, где любят нас;Тебя не встретит средь родных долин,Ты сам сказал, улыбка милых глаз:Побудь еще со мной хоть день, хоть час, Послушай! час один!— Нет у меня отчизны и друзей,Кроме булатной шашки и коня;Я счастлив был любовию твоей,Но всё-таки слезам твоих очей Не удержать меня.Кровавой клятвой душу я своюОтяготив, блуждаю много лет:Покуда кровь врага я не пролью,Уста не скажут никому: люблю. Прости: вот мой ответ.

«Она была прекрасна, как мечта…»*

Она была прекрасна, как мечтаРебенка под светилом южных стран;Кто объяснит, что значит красота:Грудь полная иль стройный, гибкий станИли большие очи? — но поройВсё это не зовем мы красотой:Уста без слов — любить никто не мог;Взор без огня — без запаха цветок!О небо, я клянусь, она былаПрекрасна!.. я горел, я трепетал,Когда кудрей, сбегающих с чела,Шелк золотой рукой своей встречал,Я был готов упасть к ногам ее,Отдать ей волю, жизнь, и рай, и всё,Чтоб получить один, один лишь взглядИз тех, которых всё блаженство — яд!

«Время сердцу быть в покое…»*

Время сердцу быть в покоеОт волненья своегоС той минуты, как другоеУж не бьется для него;Но пускай оно трепещет —То безумной страсти след:Так всё бурно море плещет,Хоть над ним уж бури нет!..Неужли ты не видалаВ час разлуки роковой,Как слеза моя блистала,Чтоб упасть перед тобой?Ты отвергнула с презреньемЖертву лучшую мою,Ты боялась сожаленьемВоскресить любовь свою.Но сердечного недугаНе могла ты утаить;Слишкм знаем мы друг друга,Чтоб друг друга позабыть.Так расселись под громами,Видел я, в единый мигПощаженные векамиДва утеса бреговых;Но приметно сохранилаЗнаки каждая скала,Что природа съединила,А судьба их развела.

«Склонись ко мне, красавец молодой…»*

1

Склонись ко мне, красавец молодой!Как ты стыдлив! — ужели в первый разГрудь женскую ласкаешь ты рукой?В моих объятьях вот уж целый часЛежишь — а страха всё не превозмог…Не лучше ли у сердца, чем у ног?Дай мне одну минуту в жизнь свою…Что злато? — я тебя люблю, люблю!..

2

Ты так хорош! — бывало, жду, когдаНастанет вечер, сяду у окна…И мимо ты идешь, бывало, да, —Ты помнишь? — Серебристая луна,Как ангел средь отверженных, меж тучБлуждала, на тебя кидая луч,И я гордилась тем, что наконецСоперница моя небес жилец.

3

Печать презренья на моем челе,Но справедлив ли мира приговор?Что добродетель, если на землеПроступок не бесчестье — но позор?Поверь, невинных женщин вовсе нет,Лишь по желанью случай и предметНе вечно тут. Любить не ставит в грехТа одного, та многих — эта всех!

4

Родителей не знала я своих,Воспитана старухою чужой,Не знала я веселья дней младых, —И даже не гордилась красотой;В пятнадцать лет, по воле злой судьбы,Я продана мужчине — ни мольбы,Ни слезы не могли спасти меня.С тех пор я гибну, гибну — день от дня.

5

Мне мил мой стыд! он право мне даетТебя лобзать, тебя на миг одинОтторгнуть от мучительных забот!О наслаждайся! — ты мой господин!Хотя тебе случится, может быть,Меня в своих объятьях задушить,Блаженством смерть мне будет от тебя.Мой друг! — чего не вынесешь любя!

«Девятый час; уж темно; близ заставы…»*

Девятый час; уж темно; близ заставыЧернеют рядом старых пять домов,Забор кругом. Высокий, худощавыйПривратник на завалине готовУснуть; — дождя не будет, небо ясно, —Весь город спит. Он долго ждал напрасно;Темны все окна — блещут только два —И там — чем не богата ты, Москва!Но, чу! — к воротам кто-то подъезжает.Лихие дрожки, кучер с бородойШирокой, кони черные. — Слезает,Одет плащом, проказник молодой;Скрыпит за ним калитка; под ногамиСтучат колеблясь доски. (Между намиСкажу я, он ничей не прервал сон.)Дверь отворилась, — свечка. — Кто тут? — Он.Его узнала дева молодая,Снимает плащ и в комнату ведет;В шандале медном тускло догорая,Свеча на них свой луч последний льет,И на кровать с высокою перинойИ на стену с лубошною картиной;А в зеркале с противной стороныДва юные лица́ отражены.Она была прекрасна, как мечтаньеРебенка под светилом южных стран.Что красота? — ужель одно названье?Иль грудь высокая и гибкий стан,Или большие очи? — но пороюВсё это не зовем мы красотою:Уста без слов — любить никто не мог,Взор без огня — без запаха цветок!Она была свежа, как розы Леля,Она была похожа на портретМадоны — и мадоны Рафаэля;И вряд ли было ей осьмнадцать лет;Лишь святости черты не выражали.Глаза огнем неистовым пылали,И грудь волнуясь поцелуй звала;Он был не папа — а она была…Ну что же? — просто дева молодая —Которой всё богатство — красота!..И впрочем, замуж выйти не желая,Что́ было ей таить свои лета?Она притворства хитрости не зналаИ в этом лишь другим не подражала!..Не всё ль равно? — любить не ставит в грехТа одного — та многих — эта всех!Я с женщиною делаю условьеПред тем, чтобы насытить страсть мою:Всего нужней, во-первых, мне здоровье,А во-вторых, я мешкать не люблю;Так поступил Парни питомец нежный:Он снял сертук, сел на постель небрежно,Поцеловал, лукаво посмотрел —И тотчас раздеваться ей велел!

«Как в ночь звезды падучей пламень…»*

Как в ночь звезды падучей пламеньНе нужен в мире я.Хоть сердце тяжело как камень,Но всё под ним змея.Меня спасало вдохновеньеОт мелочных сует;Но от своей души спасеньяИ в самом счастьи нет.Молю о счастии, бывало,Дождался наконец,И тягостно мне счастье сталоКак для царя венец.И все мечты отвергнув снова,Остался я один —Как замка мрачного, пустогоНичтожный властелин.

К * («Я не унижусь пред тобою…»)*

Я не унижусь пред тобою;Ни твой привет, ни твой укорНе властны над моей душою.Знай: мы чужие с этих пор.Ты позабыла: я свободыДля заблужденья не отдам;И так пожертвовал я годыТвоей улыбке и глазам,И так я слишком долго виделВ тебе надежду юных дней,И целый мир возненавидел,Чтобы тебя любить сильней.Как знать, быть может, те мгновенья,Что протекли у ног твоих,Я отнимал у вдохновенья!А чем ты заменила их?Быть может, мыслию небеснойИ силой духа убежденЯ дал бы миру дар чудесный,А мне за то бессмертье он?Зачем так нежно обещалаТы заменить его венец,Зачем ты не была сначала,Какою стала наконец!Я горд!.. прости! люби другого,Мечтай любовь найти в другом;Чего б то ни было земногоЯ не соделаюсь рабом.К чужим горам под небо югаЯ удалюся, может быть;Но слишком знаем мы друг друга,Чтобы друг друга позабыть.Отныне стану наслаждатьсяИ в страсти стану клясться всем;Со всеми буду я смеяться,А плакать не хочу ни с кем;Начну обманывать безбожно,Чтоб не любить, как я любил;Иль женщин уважать возможно,Когда мне ангел изменил?Я был готов на смерть и мукуИ целый мир на битву звать,Чтобы твою младую руку —Безумец! — лишний раз пожать!Не знав коварную измену,Тебе я душу отдавал;Такой души ты знала ль цену?Ты знала — я тебя не знал!

В альбом Н. Ф. Ивановой*

Что может краткое свиданьеМне в утешенье принести,Час неизбежный расставаньяНастал, и я сказал: прости.И стих безумный, стих прощальныйВ альбом твой бросил для тебя,Как след единственный, печальный,Который здесь оставлю я.

В альбом Д. Ф. Ивановой*

Когда судьба тебя захочет обманутьИ мир печалить сердце станет —Ты не забудь на этот лист взглянуть,И думай: тот, чья ныне страждет грудь,Не опечалит, не обманет.

«Как луч зари, как розы Леля…»*

Как луч зари, как розы Леля,Прекрасен цвет ее ланит;Как у мадоны РафаэляЕе молчанье говорит.С людьми горда, судьбе покорна,Не откровенна, не притворна,Нарочно, мнилося, онаБыла для счастья создана.Но свет чего не уничтожит?Что благородное снесет,Какую душу не сожмет,Чье самолюбье не умножит?И чьих не обольстит очейНарядной маскою своей?

«Синие горы Кавказа, приветствую вас!..»

* * *

Синие горы Кавказа, приветствую вас!^* вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры всё мечтаю об вас да о небе. Престолы природы, с которых как дым улетают громовые тучи, кто раз лишь на ваших вершинах творцу помолился, тот жизнь презирает, хотя в то мгновенье гордился он ею!..

* * *

Часто во время зари я глядел на снега и далекие льдины утесов; они так сияли в лучах восходящего солнца, и в розовый блеск одеваясь, они, между тем как внизу всё темно, возвещали прохожему утро. И розовый цвет их подобился цвету стыда: как будто девицы, когда вдруг увидят мужчину купаясь, в таком уж смущеньи, что белой одежды накинуть на грудь не успеют.Как я любил твои бури, Кавказ! те пустынные громкие бури, которым пещеры как стражи ночей отвечают!.. На гладком холме одинокое дерево, ветром, дождями нагнутое, иль виноградник, шумящий в ущелье, и путь неизвестный над пропастью, где, покрываяся пеной, бежит безымянная речка, и выстрел нежданный, и страх после выстрела: враг ли коварный иль просто охотник… всё, всё в этом крае прекрасно.

* * *

Воздух там чист, как молитва ребенка. И люди, как вольные птицы, живут беззаботно; война их стихия; и в смуглых чертах их душа говорит, в дымной сакле, землей иль сухим тростником покровенной, таятся их жены и девы и чистят оружье, и шьют серебром — в тишине увядая душою — желающей, южной, с цепями судьбы незнакомой.

Романс («Стояла серая скала на берегу морском…»)*

Стояла серая скала на берегу морском;Однажды на чело ее слетел небесный гром.И раздвоил ее удар, — и новою тропойМежду разрозненных камней течет поток седой.Вновь двум утесам не сойтись, — но всё они хранятСоюза прежнего следы, глубоких трещин ряд.Так мы с тобой разлучены злословием людским,Но для тебя я никогда не сделаюсь чужим.И мы не встретимся опять, и если пред тобойМеня случайно назовут, ты спросишь: кто такой?И проклиная жизнь мою, на память приведешьБылое… и одну себя невольно проклянешь.И не изгладишь ты никак из памяти своейНе только чувств и слов моих — минуты прежних дней!..

Прелестнице*

Пускай ханжа глядит с презреньемНа беззаконный наш союз,Пускай людским предубежденьемТы лишена семейных уз,Но перед идолами светаНе гну колена я мои,Как ты, не знаю в нем предметаНи сильной злобы, ни любви.Как ты, кружусь в весельи шумном,Не чту владыкой никого,Делюся с умным и безумным,Живу для сердца своего;Живу без цели, беззаботно,Для счастья глух, для горя нем,И людям руки жму охотно,Хоть презираю их меж тем!..Мы смехом брань их уничтожим,Нас клеветы не разлучат:Мы будем счастливы, как можем,Они пусть будут как хотят!

«Ты молод. Цвет твоих кудрей…»*

Ты молод. Цвет твоих кудрейНе уступает цвету ночи,Как день твои блистают очиПри встрече радостных очей;Ты, от души смеясь смешному,Как скуку гонишь прочь печаль,Что бред ребяческий другому,То всё тебе покинуть жаль:Волною жизни унесенныйДалеко от надежд былых,Как путешественник забвенный,Я чуждым стал между родных;Пред мною носятся виденья,Жизнь обманувшие мою,И не рожденный для забвеньяЯ вновь черты их узнаю.И время их не изменило,Они всё те же! — я не тот:Зачем же гибнет всё, что мило,А что жалеет, то живет?

Эпитафия («Прости! увидимся ль мы снова…»)*

Прости! увидимся ль мы снова?И смерть захочет ли свестиДве жертвы жребия земного,Как знать! итак прости, прости!..Ты дал мне жизнь, но счастья не дал;Ты сам на свете был гоним,Ты в людях только зло изведал…Но понимаем был одним.И тот один, когда рыдаяТолпа склонялась над тобой,Стоял, очей не обтирая,Недвижный, хладный и немой.И все, не ведая причины,Винили дерзостно его,Как будто миг твоей кончины.Был мигом счастья для него.Но что ему их восклицанья?Безумцы! не могли понять,Что легче плакать, чем страдатьБез всяких признаков страданья.

«Измученный тоскою и недугом…»*

Измученный тоскою и недугомИ угасая в полном цвете лет,Проститься я с тобой желал как с другом,Но хладен был прощальный твой привет;Но ты не веришь мне, ты притворилась,Что в шутку приняла слова мои;Моим слезам смеяться ты решилась,Чтоб с сожаленьем не явить любви;Скажи мне, для чего такое мщенье?Я виноват, другую мог хвалить,Но разве я не требовал прощеньяУ ног твоих? но разве я любитьТебя переставал, когда толпоюБезумцев молодых окружена,Горда одной своею красотою,Ты привлекала взоры их одна?Я издали смотрел, почти желая,Чтоб для других очей твой блеск исчез;Ты для меня была как счастье раяДля демона, изгнанника небес.

«Нет, я не Байрон, я другой…»*

Нет, я не Байрон, я другой,Еще неведомый избранник,Как он гонимый миром странник,Но только с русскою душой.Я раньше начал, кончу ране,Мой ум не много совершит,В душе моей, как в океане,Надежд разбитых груз лежит.Кто может, океан угрюмый,Твои изведать тайны? ктоТолпе мои расскажет думы?Я — или бог — или никто!

Романс («Ты идешь на поле битвы…»)*

1

Ты идешь на поле битвы,Но услышь мои молитвы,Вспомни обо мне.Если друг тебя обманет,Если сердце жить устанет,И душа твоя увянет,В дальной сторонеВспомни обо мне.

2

Если кто тебе укажетНа могилу и расскажетПри ночном огнеО девице обольщенной,Позабытой и презренной,О тогда, мой друг бесценный,Ты в чужой странеВспомни обо мне.

3

Время прежнее, быть может,Посетит тебя, встревожитВ мрачном, тяжком сне;Ты услышишь плач разлуки,Песнь любви и вопли мукиИль подобные им звуки..О, хотя во снеВспомни обо мне!

Сонет*

Я памятью живу с увядшими мечтами,Виденья прежних лет толпятся предо мной,И образ твой меж них, как месяц в час ночнойМежду бродящими блистает облаками.Мне тягостно твое владычество порой;Твоей улыбкою, волшебными глазамиПорабощен мой дух и скован, как цепями,Что ж пользы для меня, — я не любим тобой,Я знаю, ты любовь мою не презираешь,Но холодно ее молениям внимаешь;Так мраморный кумир на берегу морскомСтоит, — у ног его волна кипит, клокочет,А он, бесчувственным исполнен божеством,Не внемлет, хоть ее отталкивать не хочет.

«Болезнь в груди моей и нет мне исцеленья…»*

Болезнь в груди моей и нет мне исцеленья, Я увядаю в полном цвете!Пускай! — я не был раб земного наслажденья, Не для людей я жил на свете.Одно лишь существо душой моей владело, Но в разный путь пошли мы оба,И мы рассталися, и небо захотело, Чтоб не сошлись опять у гроба.Гляжу в безмолвии на запад: догорает Краснея гордое светило;Мне хочется за ним: оно, быть может, знает, Как воскрешать всё то, что мило.Быть может, ослеплен огнем его сиянья Я хоть на время позабудуВолшебные глаза и поцелуй прощанья, За мной бегущие повсюду.

К * («Мы случайно сведены судьбою…»)*

Мы случайно сведены судьбою,Мы себя нашли один в другом,И душа сдружилася с душою,Хоть пути не кончить им вдвоем!Так поток весенний отражаетСвод небес далекий голубойИ в волне спокойной он сияетИ трепещет с бурною волной.Будь, о будь моими небесами,Будь товарищ грозных бурь моих;Пусть тогда гремят они меж нами,Я рожден, чтобы не жить без них.Я рожден, чтоб целый мир был зрительТоржества иль гибели моей,Но с тобой, мой луч путеводитель,Что хвала иль гордый смех людей!Души их певца не постигали,Не могли души его любить,Не могли понять его печали,Не могли восторгов разделить.

«Поцелуями прежде считал…»*

Поцелуями прежде считалЯ счастливую жизнь свою,Но теперь я от счастья устал,Но теперь никого не люблю.И слезами когда-то считалЯ мятежную жизнь мою,Но тогда я любил и желал,А теперь никого не люблю!И я счет своих лет потерялИ крылья забвенья ловлю:Как я сердце унесть бы им дал!Как бы вечность им бросил мою!

«Послушай, быть может, когда мы покинем…»*

Послушай, быть может, когда мы покинемНавек этот мир, где душою так стынем,Быть может в стране, где не знают обману,Ты ангелом будешь, я демоном стану!Клянися тогда позабыть, дорогая,Для прежнего друга всё счастие рая!Пусть мрачный изгнанник, судьбой осужденный,Тебе будет раем, а ты мне — вселенной!

К * («Оставь напрасные заботы…»)*

Оставь напрасные заботы,Не обнажай минувших дней:В них не откроешь ничего ты,За что б меня любить сильней!Ты любишь — верю — и довольно;Кого, — ты ведать не должна;Тебе открыть мне было б больно,Как жизнь моя пуста, черна.Не погублю святое счастьеТакой души и не скажу,Что недостоин я участья,Что сам ничем не дорожу;Что всё, чем сердце дорожило,Теперь для сердца стало яд,Что для него страданье мило,Как спутник, собственность иль брат.Промолвив ласковое слово,В награду требуй жизнь мою;Но, друг мой, не проси былого,Я мук своих не продаю.

Баллада (С немецкого)*

Из ворот выезжают три витязя в ряд, увы!Из окна три красотки во след им глядят: прости!Напрасно в боях они льют свою кровь — увы!Разлука пришла — и девичья любовь прости!Уж три витязя новых в ворота спешат, увы!И красотки печали своей говорят: прости!

Бой*

Сыны небес однажды надо мноюСлетелися, воздушных два бойца;Один — серебряной обвешан бахромою,Другой — в одежде чернеца.И видя злость противника второго,Я пожалел о воине младом;Вдруг поднял он концы сребристого покрова,И я под ним заметил — гром.И кони их ударились крылами,И ярко брызнул из ноздрей огонь;Но вихорь отступил перед громами,И пал на землю черный конь.

«Я жить хочу! хочу печали…»*

Я жить хочу! хочу печалиЛюбви и счастию назло;Они мой ум избаловалиИ слишком сгладили чело.Пора, пора насмешкам светаПрогнать спокойствия туман;Что без страданий жизнь поэта?И что без бури океан?Он хочет жить ценою муки,Ценой томительных забот.Он покупает неба звуки,Он даром славы не берет.

«Смело верь тому, что вечно…»*

Смело верь тому, что вечно,Безначально, бесконечно,Что прошло и что настанет,Обмануло иль обманет.Если сердце молодоеВстретит пылкое другое,При разлуке, при свиданьеЗакажи ему молчанье.Всё на свете редко стало:Есть надежды — счастья мало;Не забвение разлука:То — блаженство, это — мука.Если счастьем дорожил ты,То зачем его делил ты?Для чего не жил в пустыне?Иль об этом вспомнил ныне?

«Приветствую тебя, воинственных славян…»*

Приветствую тебя, воинственных славянСвятая колыбель! пришлец из чуждых стран,С восторгом я взирал на сумрачные стены,Через которые столетий переменыБезвредно протекли; где вольности однойСлужил тот колокол на башне вечевой,Который отзвонил ее уничтоженьеИ столько гордых душ увлек в свое паденье!..— Скажи мне, Новгород, ужель их больше нет?Ужели Волхов твой не Волхов прежних лет?· · ·

Желанье*

Отворите мне темницу,Дайте мне сиянье дня,Черноглазую девицу,Черногривого коня.Дайте раз по синю полюПроскакать на том коне;Дайте раз на жизнь и волю,Как на чуждую мне долю,Посмотреть поближе мне.Дайте мне челнок досчатыйС полусгнившею скамьей,Парус серый и косматый,Ознакомленный с грозой.Я тогда пущуся в мореБеззаботен и один,Разгуляюсь на простореИ потешусь в буйном спореС дикой прихотью пучин.Дайте мне дворец высокойИ кругом зеленый сад,Чтоб в тени его широкойЗрел янтарный виноград;Чтоб фонтан не умолкаяВ зале мраморном журчалИ меня б в мечтаньях рая,Хладной пылью орошая,Усыплял и пробуждал…

К * («Мой друг, напрасное старанье…»)*

Мой друг, напрасное старанье!Скрывал ли я свои мечты?Обыкновенный звук, названье,Вот всё, чего не знаешь ты.Пусть в этом имени хранится,Быть может, целый мир любви…Но мне ль надеждами делиться?Надежды… о! они мои,Мои — они святое царствоДуши задумчивой моей…Ни страх, ни ласки, ни коварство,Ни горький смех, ни плач людей,Дай мне сокровища вселенной,Уж никогда не долетятВ тот угол сердца отдаленный,Куда запрятал я мой клад.Как помню, счастье прежде жилоИ слезы крылись в месте том:Но счастье скоро изменило,А слезы вытекли потом.Беречь сокровища святыеТеперь я выучен судьбой;Не встретят их глаза чужие,Они умрут во мне, со мной!..

К * («Печаль в моих песнях, но что за нужда?..»)*

Печаль в моих песнях, но что за нужда?Тебе не внимать им, мой друг, никогда.Они не прогонят улыбку святуюС тех уст, для которых живу и тоскую.К тебе не домчится ни слово, ни звук,Отзыв беспокойный неведомых мук.Певца твоя ласка утешить не может,Зачем же он сердце твое потревожит?О нет! одна мысль, что слеза омрачитТот взор несравненный, где счастье горит,Безумные б звуки в груди подавила,Хоть прежде за них лишь певца ты любила.

Два великана*

В шапке золота литогоСтарый русский великанПоджидал к себе другогоИз далеких чуждых стран.За горами, за доламиУж гремел об нем рассказИ померяться главамиЗахотелось им хоть раз.И пришел с грозой военнойТрехнедельный удалец,И рукою дерзновеннойХвать за вражеский венец.Но улыбкой роковоюРусский витязь отвечал:Посмотрел — тряхнул главою…Ахнул дерзкий — и упал!Но упал он в дальнем мореНа неведомый гранит,Там, где буря на простореНад пучиною шумит.

К * («Прости! — мы не встретимся боле…»)*

1

Прости! — мы не встретимся боле,Друг другу руки не пожмем;Прости! — твое сердце на воле…Но счастья не сыщет в другом.Я знаю: с порывом страданьяОпять затрепещет оно,Когда ты услышишь названьеТого, кто погиб так давно!

2

Есть звуки — значенье ничтожно,И презрено гордой толпой —Но их позабыть невозможно:Как жизнь, они слиты с душой;Как в гробе, зарыто былоеНа дне этих звуков святых;И в мире поймут их лишь двое,И двое лишь вздрогнут от них!

3

Мгновение вместе мы были,Но вечность — ничто перед ним;Все чувства мы вдруг истощили,Сожгли поцелуем одним;Прости! — не жалей безрассудно,О краткой любви не жалей:Расстаться казалось нам трудно,Но встретиться было б трудней!

«Слова разлуки повторяя…»*

Слова разлуки повторяя,Полна надежд душа твоя;Ты говоришь: есть жизнь другая,И смело веришь ей… но я?..Оставь страдальца! — будь покойна:Где б ни был этот мир святой,Двух жизней сердцем ты достойна!А мне довольно и одной.Тому ль пускаться в бесконечность,Кого измучил краткий путь?Меня раздавит эта вечность,И страшно мне не отдохнуть!Я схоронил навек былое,И нет о будущем забот,Земля взяла свое земное,Она назад не отдает!..

«Безумец я! вы правы, правы!..»*

Безумец я! вы правы, правы!Смешно бессмертье на земли.Как смел желать я громкой славы,Когда вы счастливы в пыли?Как мог я цепь предубежденийУмом свободным потрясать,И пламень тайных угрызенийЗа жар поэзии принять?Нет, не похож я на поэта!Я обманулся, вижу сам;Пускай, как он, я чужд для света,Но чужд зато и небесам!Мои слова печальны: знаю;Но смысла их вам не понять.Я их от сердца отрываю,Чтоб муки с ними оторвать!Нет… мне ли властвовать умами,Всю жизнь на то употребя?Пускай возвышусь я над вами,Но удалюсь ли от себя?И позабуду ль самовластноМою погибшую любовь,Всё то, чему я верил страстно,Чему не смею верить вновь?

«Она не гордой красотою…»*

Она не гордой красотоюПрельщает юношей живых,Она не водит за собоюТолпу вздыхателей немых.И стан ее — не стан богини,И грудь волною не встает,И в ней никто своей святыни,Припав к земле, не признает.Однако все ее движенья,Улыбки, речи и чертыТак полны жизни, вдохновенья,Так полны чудной простоты.Но голос душу проникает,Как вспоминанье лучших дней,И сердце любит и страдает,Почти стыдясь любви своей.

«Примите дивное посланье…»*

Примите дивное посланьеИз края дальнего сего;Оно не Павлово писанье —Но Павел вам отдаст его.Увы! как скучен этот город,С своим туманом и водой!..Куда ни взглянешь, красный воротКак шиш торчит перед тобой;Нет милых сплетен — всё сурово,Закон сидит на лбу людей;Всё удивительно, и ново —А нет не пошлых новостей!Доволен каждый сам собою,Не беспокоясь о других,И что у нас зовут душою,То без названия у них!.. И наконец я видел море,Но кто поэта обманул?..Я в роковом его простореВеликих дум не почерпнул;Нет! как оно, я не был волен;Болезнью жизни, скукой болен,(Назло былым и новым дням)Я не завидовал, как прежде,Его серебряной одежде,Его бунтующим волнам.

Челнок («По произволу дивной власти…»)*

По произволу дивной властиЯ выкинут из царства страсти,Как после бури на песокВолной расшибенный челнок.Пускай прилив его ласкает,В обман не вдастся инвалид:Свое бессилие он знаетИ притворяется, что спит;Никто ему не вверит болеСебя иль ноши дорогой;Он не годится — и на воле!Погиб — и дан ему покой!..

«Что толку жить!.. Без приключений…»*

Что толку жить!.. Без приключенийИ с приключеньями — тоскаВезде, как беспокойный гений,Как верная жена, близка;Прекрасно с шумной быть толпою,Сидеть за каменной стеною,Любовь и ненависть сознать,Чтоб раз об этом поболтать;Невольно узнавать повсюдуПод гордой важностью лица,В мужчине глупого льстецаИ в каждой женщине Иуду.А потрудитесь рассмотреть —Всё веселее умереть.Конец! Как звучно это слово,Как много — мало мыслей в нем;Последний стон — и всё готово,Без дальних справок — а потом?Потом вас чинно в гроб положат,И черви ваш скелет обгложут,А там наследник в добрый часПридавит монументом вас.Простит вам каждую обидуПо доброте души своей,Для пользы вашей (и церквей)Отслужит, верно, панихиду,Которой (я боюсь сказать)Не суждено вам услыхать.И если вы скончались в вере,Как христианин, то гранитНа сорок лет, по крайней мере,Названье ваше сохранит;Когда ж стеснится уж кладбище,То ваше узкое жилищеРазроют смелою рукой…И гроб поставят к вам другой.И молча ляжет с вами рядомДевица нежная, одна,Мила, покорна, хоть бледна;Но ни дыханием, ни взглядомНе возмутится ваш покой —Что за блаженство, боже мой!

«Для чего я не родился…»*

Для чего я не родилсяЭтой синею волной?Как бы шумно я катилсяПод серебряной луной,О! как страстно я лобзал быЗолотистый мой песок,Как надменно презирал быНедоверчивый челнок;Всё, чем так гордятся люди,Мой набег бы разрушал;И к моей студеной грудиЯ б страдальцев прижимал;Не страшился б муки ада,Раем не был бы прельщен;Беспокойство и прохладаБыли б вечный мой закон;Не искал бы я забвеньяВ дальном северном краю;Был бы волен от рожденьяЖить и кончить жизнь мою!

Парус*

Белеет парус одинокойВ тумане моря голубом!..Что ищет он в стране далекой?Что кинул он в краю родном?..Играют волны — ветер свищет,И мачта гнется и скрыпит…Увы! он счастия не ищет,И не от счастия бежит!Под ним струя светлей лазури,Над ним луч солнца золотой…А он, мятежный, просит бури,Как будто в бурях есть покой!

«Он был рожден для счастья, для надежд…»*

Он был рожден для счастья, для надежд,И вдохновений мирных! — но безумныйИз детских рано вырвался одеждИ сердце бросил в море жизни шумной;И мир не пощадил — и бог не спас!Так сочный плод до времени созрелыйМежду цветов висит осиротелый,Ни вкуса он не радует, ни глаз;И час их красоты — его паденья час!И жадный червь его грызет, грызет,И между тем, как нежные подругиКолеблются на ветках — ранний плодЛишь тяготит свою… до первой вьюги!Ужасно стариком быть без седин;Он равных не находит; за толпоюИдет, хоть с ней не делится душою;Он меж людьми ни раб, ни властелин,И всё, что чувствует, он чувствует один!

Тростник*

Сидел рыбак веселыйНа берегу реки;И перед ним по ветруКачались тростники.Сухой тростник он срезалИ скважины проткнул;Один конец зажал он,В другой конец подул.И будто оживленный,Тростник заговорил;То голос человекаИ голос ветра был.И пел тростник печально:«Оставь, оставь меня;Рыбак, рыбак прекрасный,Терзаешь ты меня!«И я была девицей,Красавица была,У мачехи в темницеЯ некогда цвела,И много слез горючихНевинно я лила;И раннюю могилуБезбожно я звала.«И был сынок любимецУ мачехи моей;Обманывал красавиц,Пугал честных людей.И раз пошли под вечерМы на берег крутой,Смотреть на сини волны,На запад золотой.«Моей любви просил он…Любить я не могла,И деньги мне дарил он —Я денег не брала;Несчастную сгубил онУдарил в грудь ножом;И здесь мой труп зарыл онНа берегу крутом;«И над моей могилойВзошел тростник большой,И в нем живут печалиДуши моей младой;Рыбак, рыбак прекрасный,Оставь же свой тростник;Ты мне помочь не в силах,А плакать не привык».

Русалка*

1

Русалка плыла по реке голубой,Озаряема полной луной;И старалась она доплеснуть до луныСеребристую пену волны.

2

И шумя и крутясь, колебала рекаОтраженные в ней облака;И пела русалка — и звук ее словДолетал до крутых берегов.

3

И пела русалка: «На дне у меняИграет мерцание дня;Там рыбок златые гуляют стада,Там хрустальные есть города.

4

«И там на подушке из ярких песков,Под тенью густых тростников,Спит витязь, добыча ревнивой волны,Спит витязь чужой стороны.

5

«Расчесывать кольца шелковых кудрейМы любим во мраке ночей,И в чело и в уста мы, в полуденный час,Целовали красавца не раз.

6

«Но к страстным лобзаньям, не знаю зачем,Остается он хладен и нем;Он спит, — и склонившись на перси ко мне,Он не дышит, не шепчет во сне!..»

7

Так пела русалка над синей рекой,Полна непонятной тоской;И, шумно катясь, колебала рекаОтраженные в ней облака.

Баллада («Куда так проворно, жидовка младая!..»)*

Куда так проворно, жидовка младая!Час утра, ты знаешь, далек…Потише, распалась цепочка златая,И скоро спадет башмачок.Вот мост! вот чугунные влево перилыБлестят от огня фонарей;Держись за них крепче, устала, нет силы!..Вот дом — и звонок у дверей.Безмолвно жидовка у двери стояла,Как мраморный идол бледна;Потом, за снурок потянув, постучала..И кто-то взглянул из окна!..И страхом и тайной надеждой пылая,Еврейка глаза подняла,Конечно, ужасней минута такаяСтолетий печали была;Она говорила: «Мой ангел прекрасный!Взгляни еще раз на меня…Избавь свою Сару от пытки напрасной,Избавь от ножа и огня…«Отец мой сказал, что закон МоисеяЛюбить запрещает тебя.Мой друг, я внимала отцу не бледнея,Затем, что внимала любя…«И мне обещал он страданья, мученья,И нож наточил роковой;И вышел… Мой друг, берегись его мщенья,Он будет как тень за тобой…«Отцовского мщенья ужасны удары,Беги же отсюда скорей!Тебе не изменят уста твоей СарыПод хладной рукой палачей.Беги!..» Но на лик, из окна наклоненный,Блеснул неожиданный свет…И что-то сверкнуло в руке обнаженнойИ мрачен глухой был ответ;И тяжкое что-то на камни упало,И стон раздался под стеной;В нем всё улетающей жизнью дышалоИ больше, чем жизнью одной!Поутру, толпяся, народ изумленныйКричал и шептал об одном:Там в доме был русский, кинжалом пронзенный,И женщины труп под окном.

Гусар*

Гусар! ты весел и беспечен,Надев свой красный доломан.Но знай: покой души не вечен,И счастье на земле — туман!Крутя лениво ус задорный,Ты вспоминаешь стук пиров,Но берегися думы черной —Она черней твоих усов.Пускай судьба тебя голубитИ страсть безумная смешит;Но и тебя никто не любит,Никто тобой не дорожит.Когда ты, ментиком блистая,Торопишь серого коня,Не мыслит дева молодая:«Он здесь проехал для меня».Когда ты вихрем на сраженьеЛетишь, бесчувственный герой,Ничье, ничье благословеньеНе улетает за тобой.Гусар! ужель душа не слышитВ тебе желания любви?Скажи мне, где твой ангел дышит?Где очи милые твои?Молчишь — и ум твой безнадежней,Когда полнее твой бокал!Увы — зачем от жизни прежнейТы разом сердце оторвал!..Ты не всегда был тем, что ныне,Ты жил, ты слишком много жилИ лишь с последнею святынейТы пламень сердца схоронил.

1833

Юнкерская молитва*

Царю небесный!Спаси меняОт куртки тесной,Как от огня.От маршировкиМеня избавь,В парадировкиМеня не ставь.Пускай в манежеАлехин гласКак можно режеТревожит нас.Еще моленьеПрошу принять —В то воскресеньеДай разрешеньеМне опоздать.Я, царь всевышний,Хорош уж тем,Что просьбой лишнейНе надоем.

1833–1834

«На серебряные шпоры…»*

На серебряные шпорыЯ в раздумии гляжу;За тебя, скакун мой скорый,За бока твои дрожу.Наши предки их не зналиИ, гарцуя средь степей,Толстой плеткой погонялиНедоезжаных коней.Но с успехом просвещеньяВместо грубой старины,Введены изобретеньяЧужеземной стороны;В наше время кормят, холят,Берегут спинную честь…Прежде били — нынче колют!..Что же выгодней? — бог весть!..

«В рядах стояли безмолвной толпой…»*

В рядах стояли безмолвной толпой, Когда хоронили мы друга,Лишь поп полковой бормотал, и порой Ревела осенняя вьюга.Кругом кивера над могилой святой Недвижны в тумане сверкали;Уланская шапка да меч боевой На гробе досчатом лежали.И билося сердце в груди не одно И в землю все очи смотрели,Как будто бы всё, что уж ей отдано, Они у ней вырвать хотели.Напрасные слезы из глаз не текли, Тоска наши души сжимала;И горсть роковая прощальной земли, Упавши на гроб, застучала.Прощай, наш товарищ, не долго ты жил, Певец с голубыми очами;Лишь крест деревянный себе заслужил, Да вечную память меж нами!

1836

Умирающий гладиатор*

I see before me the gladiator lie…

Byron.[1]

Ликует буйный Рим… торжественно гремитРукоплесканьями широкая арена:А он — пронзенный в грудь — безмолвно он лежит,Во прахе и крови скользят его колена…И молит жалости напрасно мутный взор:Надменный временщик и льстец его сенаторВенчают похвалой победу и позор…Что знатным и толпе сраженный гладиатор?Он презрен и забыт… освистанный актер.И кровь его течет — последние мгновеньяМелькают, — близок час… вот луч воображеньяСверкнул в его душе… пред ним шумит Дунай…И родина цветет… свободный жизни край;Он видит круг семьи, оставленный для брани,Отца, простершего немеющие длани,Зовущего к себе опору дряхлых дней…Детей играющих — возлюбленных детей.Все ждут его назад с добычею и славой,Напрасно — жалкий раб, — он пал, как зверь лесной,Бесчувственной толпы минутною забавой…Прости, развратный Рим, — прости, о край родной…Не так ли ты, о европейский мир,Когда-то пламенных мечтателей кумир,К могиле клонишься бесславной головою,Измученный в борьбе сомнений и страстей,Без веры, без надежд — игралище детей,Осмеянный ликующей толпою!И пред кончиною ты взоры обратилС глубоким вздохом сожаленьяНа юность светлую, исполненную сил,Которую давно для язвы просвещенья,Для гордой роскоши беспечно ты забыл:Стараясь заглушить последние страданья,Ты жадно слушаешь и песни стариныИ рыцарских времен волшебные преданья —Насмешливых льстецов несбыточные сны.

Еврейская мелодия (Из Байрона)*

Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!Вот арфа золотая:Пускай персты твои, промчавшися по ней,Пробудят в струнах звуки рая.И если не навек надежды рок унес,Они в груди моей проснутся,И если есть в очах застывших капля слез —Они растают и прольются.Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,Мне тягостны веселья звуки!Я говорю тебе: я слез хочу, певец,Иль разорвется грудь от муки.Страданьями была упитана она,Томилась долго и безмолвно;И грозный час настал — теперь она полна,Как кубок смерти яда полный.

В альбом (Из Байрона)*

Как одинокая гробницаВниманье путника зовет,Так эта бледная страницаПусть милый взор твой привлечет.И если после многих летПрочтешь ты, как мечтал поэт,И вспомнишь, как тебя любил он,То думай, что его уж нет,Что сердце здесь похоронил он.

«Великий муж! Здесь нет награды…»*

Великий муж! Здесь нет награды,Достойной доблести твоей!Ее на небе сыщут взгляды,И не найдут среди людей.Но беспристрастное преданьеТвой славный подвиг сохранит,И, услыхав твое названье,Твой сын душою закипит.Свершит блистательную тризнуПотомок поздний над тобойИ с непритворною слезойПромолвит: «он любил отчизну!»

1837

Бородино*

«Скажи-ка, дядя, ведь не даромМосква, спаленная пожаром, Французу отдана?Ведь были ж схватки боевые?Да, говорят, еще какие!Не даром помнит вся Россия Про день Бородина!»— Да, были люди в наше время,Не то, что нынешнее племя: Богатыри — не вы!Плохая им досталась доля:Не многие вернулись с поля…Не будь на то господня воля, Не отдали б Москвы!Мы долго молча отступали,Досадно было, боя ждали, Ворчали старики:«Что ж мы? на зимние квартиры?Не смеют что ли командирыЧужие изорвать мундиры О русские штыки?»И вот нашли большое поле:Есть разгуляться где на воле! Построили редут.У наших ушки на макушке!Чуть утро осветило пушкиИ леса синие верхушки — Французы тут-как-тут.Забил заряд я в пушку тугоИ думал: угощу я друга! Постой-ка, брат, мусью!Что тут хитрить, пожалуй к бою;Уж мы пойдем ломить стеною,Уж постоим мы головою За родину свою!Два дня мы были в перестрелке.Что толку в этакой безделке? Мы ждали третий день.Повсюду стали слышны речи:«Пора добраться до картечи!»И вот на поле грозной сечи Ночная пала тень.Прилег вздремнуть я у лафета,И слышно было до рассвета, Как ликовал француз.Но тих был наш бивак открытый:Кто кивер чистил весь избитый,Кто штык точил, ворча сердито, Кусая длинный ус.И только небо засветилось,Всё шумно вдруг зашевелилось, Сверкнул за строем строй.Полковник наш рожден был хватом:Слуга царю, отец солдатам…Да, жаль его: сражен булатом, Он спит в земле сырой.И молвил он, сверкнув очами:«Ребята! не Москва ль за нами? Умремте ж под Москвой,Как наши братья умирали!»— И умереть мы обещали,И клятву верности сдержали Мы в бородинский бой.Ну ж был денек! Сквозь дым летучийФранцузы двинулись как тучи, И всё на наш редут.Уланы с пестрыми значками,Драгуны с конскими хвостами,Все промелькнули перед нами, Все побывали тут.Вам не видать таких сражений!..Носились знамена как тени, В дыму огонь блестел,Звучал булат, картечь визжала,Рука бойцов колоть устала,И ядрам пролетать мешала Гора кровавых тел.Изведал враг в тот день немало,Что значит русский бой удалый, Наш рукопашный бой!..Земля тряслась — как наши груди,Смешались в кучу кони, люди,И залпы тысячи орудий Слились в протяжный вой…Вот смерклось. Были все готовыЗаутра бой затеять новый И до конца стоять…Вот затрещали барабаны —И отступили басурманы.Тогда считать мы стали раны, Товарищей считать.Да, были люди в наше время,Могучее, лихое племя: Богатыри — не вы.Плохая им досталась доля:Не многие вернулись с поля.Когда б на то не божья воля, Не отдали б Москвы!

Смерть Поэта*

Погиб поэт! — невольник чести — Пал, оклеветанный молвой, С свинцом в груди и жаждой мести, Поникнув гордой головой!.. Не вынесла душа поэта Позора мелочных обид, Восстал он против мнений света Один как прежде… и убит! Убит!.. к чему теперь рыданья, Пустых похвал ненужный хор, И жалкий лепет оправданья? Судьбы свершился приговор! Не вы ль сперва так злобно гнали Его свободный, смелый дар И для потехи раздували Чуть затаившийся пожар? Что ж? веселитесь… — он мучений Последних вынести не мог: Угас, как светоч, дивный гений, Увял торжественный венок. Его убийца хладнокровно Навел удар… спасенья нет: Пустое сердце бьется ровно, В руке не дрогнул пистолет. И что за диво?.. издалёка, Подобный сотням беглецов, На ловлю счастья и чинов Заброшен к нам по воле рока; Смеясь, он дерзко презирал Земли чужой язык и нравы; Не мог щадить он нашей славы; Не мог понять в сей миг кровавый, На что́ он руку поднимал!.. И он убит — и взят могилой, Как тот певец, неведомый, но милый, Добыча ревности глухой, Воспетый им с такою чудной силой,Сраженный, как и он, безжалостной рукой.Зачем от мирных нег и дружбы простодушнойВступил он в этот свет завистливый и душныйДля сердца вольного и пламенных страстей?Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,Зачем поверил он словам и ласкам ложным, Он, с юных лет постигнувший людей?..И прежний сняв венок — они венец терновый,Увитый лаврами, надели на него: Но иглы тайные суровоЯзвили славное чело; Отравлены его последние мгновеньяКоварным шопотом насмешливых невежд, И умер он — с напрасной жаждой мщенья,С досадой тайною обманутых надежд. Замолкли звуки чудных песен, Не раздаваться им опять: Приют певца угрюм и тесен, И на устах его печать. —

* * *

А вы, надменные потомкиИзвестной подлостью прославленных отцов,Пятою рабскою поправшие обломкиИгрою счастия обиженных родов!Вы, жадною толпой стоящие у трона,Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вами суд и правда — всё молчи!..Но есть и божий суд, наперсники разврата! Есть грозный суд: он ждет; Он не доступен звону злата,И мысли и дела он знает наперед.Тогда напрасно вы прибегнете к злословью: Оно вам не поможет вновь,И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь!

Ветка Палестины*

Скажи мне, ветка Палестины:Где ты росла, где ты цвела?Каких холмов, какой долиныТы украшением была?У вод ли чистых ИорданаВостока луч тебя ласкал,Ночной ли ветр в горах ЛиванаТебя сердито колыхал?Молитву ль тихую читалиИль пели песни старины,Когда листы твои сплеталиСолима бедные сыны?И пальма та жива ль поныне?Всё так же ль манит в летний знойОна прохожего в пустынеШироколиственной главой?Или в разлуке безотраднойОна увяла, как и ты,И дольний прах ложится жадноНа пожелтевшие листы?..Поведай: набожной рукоюКто в этот край тебя занес?Грустил он часто над тобою?Хранишь ты след горючих слез?Иль, божьей рати лучший воин,Он был, с безоблачным челом,Как ты, всегда небес достоинПеред людьми и божеством?..Заботой тайною хранимаПеред иконой золотойСтоишь ты, ветвь Ерусалима,Святыни верный часовой!Прозрачный сумрак, луч лампады,Кивот и крест, символ святой…Всё полно мира и отрадыВокруг тебя и над тобой.

Узник*

Отворите мне темницу,Дайте мне сиянье дня,Черноглазую девицу,Черногривого коня.Я красавицу младуюПрежде сладко поцелую,На коня потом вскочу,В степь, как ветер, улечу.

* * *

Но окно тюрьмы высоко,Дверь тяжелая с замком;Черноокая далеко,В пышном тереме своем;Добрый конь в зеленом полеБез узды, один, по волеСкачет весел и игрив,Хвост по ветру распустив.

* * *

Одинок я — нет отрады:Стены голые кругом,Тускло светит луч лампадыУмирающим огнем;Только слышно: за дверями,Звучномерными шагами,Ходит в тишине ночнойБезответный часовой.

Сосед*

Кто б ни был ты, печальный мой сосед,Люблю тебя, как друга юных лет,Тебя, товарищ мой случайный,Хотя судьбы коварною игройНавеки мы разлучены с тобойСтеной теперь — а после тайной.Когда зари румяный полусветВ окно тюрьмы прощальный свой приветМне умирая посылает,И опершись на звучное ружье,Наш часовой, про старое житьеМечтая, стоя засыпает,Тогда, чело склонив к сырой стене,Я слушаю — и в мрачной тишинеТвои напевы раздаются.О чем они — не знаю; но тоскойИсполнены, и звуки чередой,Как слезы, тихо льются, льются…И лучших лет надежды и любовьВ груди моей всё оживает вновь,И мысли далеко несутся,И полон ум желаний и страстей,И кровь кипит — и слезы из очей,Как звуки, друг за другом льются.

«Когда волнуется желтеющая нива…»*

Когда волнуется желтеющая ниваИ свежий лес шумит при звуке ветерка,И прячется в саду малиновая сливаПод тенью сладостной зеленого листка;Когда росой обрызганный душистой,Румяным вечером иль утра в час златой,Из-под куста мне ландыш серебристыйПриветливо кивает головой;Когда студеный ключ играет по оврагуИ, погружая мысль в какой-то смутный сон,Лепечет мне таинственную сагуПро мирный край, откуда мчится он, —Тогда смиряется души моей тревога,Тогда расходятся морщины на челе, —И счастье я могу постигнуть на земле,И в небесах я вижу бога…

Молитва («Я, матерь божия, ныне с молитвою…»)*

Я, матерь божия, ныне с молитвоюПред твоим образом, ярким сиянием,Не о спасении, не перед битвою,Не с благодарностью иль покаянием,Не за свою молю душу пустынную,За душу странника в свете безродного;Но я вручить хочу деву невиннуюТеплой заступнице мира холодного.Окружи счастием душу достойную;Дай ей сопутников, полных внимания,Молодость светлую, старость покойную,Сердцу незлобному мир упования.Срок ли приблизится часу прощальномуВ утро ли шумное, в ночь ли безгласную,Ты восприять пошли к ложу печальномуЛучшего ангела душу прекрасную.

«Расстались мы; но твой портрет…»*

Расстались мы; но твой портретЯ на груди моей храню:Как бледный призрак лучших лет,Он душу радует мою.И новым преданный страстямЯ разлюбить его не мог:Так храм оставленный — всё храм,Кумир поверженный — всё бог!

«Я не хочу, чтоб свет узнал…»

Я не хочу, чтоб свет узнал^*Мою таинственную повесть;Как я любил, за что страдал,Тому судья лишь бог да совесть!..Им сердце в чувствах даст отчет;У них попросит сожаленья;И пусть меня накажет тот,Кто изобрел мои мученья;Укор невежд, укор людейДуши высокой не печалит;Пускай шумит волна морей,Утес гранитный не повалит;Его чело меж облаков,Он двух стихий жилец угрюмыйИ кроме бури да громовОн никому не вверит думы…

«Не смейся над моей пророческой тоскою…»*

Не смейся над моей пророческой тоскою;Я знал: удар судьбы меня не обойдет;Я знал, что голова, любимая тобою, С твоей груди на плаху перейдет;Я говорил тебе: ни счастия, ни славыМне в мире не найти; — настанет час кровавый, И я паду; и хитрая враждаС улыбкой очернит мой недоцветший гений; И я погибну без следа Моих надежд, моих мучений;Но я без страха жду довременный конец. Давно пора мне мир увидеть новый; Пускай толпа растопчет мой венец: Венец певца, венец терновый!.. Пускай! я им не дорожил.

Эпиграмма на Н. Кукольника*

В Большом театре я сидел,Давали Скопина: — я слушал и смотрел.Когда же занавес при плесках опустился,Тогда сказал знакомый мне один:Что, братец! жаль! — вот умер и Скопин!..Ну, право, лучше б не родился.

Эпиграмма на Ф. Булгарина, I*

Россию продает ФадейНе в первый раз, как вам известно,Пожалуй он продаст жену, детейИ мир земной и рай небесный,Он совесть продал бы за сходную цену,Да жаль, заложена в казну.

Эпиграмма на Ф. Булгарина, II*

Россию продает ФадейИ уж не в первый раз злодей.

«Се Маккавей-водопийца кудрявые речи раскинул…»*

Се Маккавей-водопийца кудрявые речи раскинул как сети,Злой сердцелов! ожидает добычи, рекая в пустыне,Сухосплетенные мышцы расправил, и корпийВынув клоком из чутких ушей, уловить замышляетСлово обидное, грозно вращая зелено-сереющим оком,Зубом верхним о нижний, как уголь черный, щелкая.

«Остаться без носу — наш Маккавей боялся…»*

Остаться без носу — наш Маккавей боялся,Приехал на воды — и с носом он остался.

А. Петрову*

Ну что скажу тебе я спросту?Мне не с руки хвала и лесть:Дай бог тебе побольше росту —Другие качества все есть.

«Спеша на север из далека…»*

Спеша на север из далека,Из теплых и чужих сторон,Тебе, Казбек, о страж востока,Принес я, странник, свой поклон.Чалмою белою от векаТвой лоб наморщенный увит,И гордый ропот человекаТвой гордый мир не возмутит.Но сердца тихого моленьеДа отнесут твои скалыВ надзвездный край, в твое владеньеК престолу вечному аллы.Молю, да снидет день прохладныйНа знойный дол и пыльный путь,Чтоб мне в пустыне безотраднойНа камне в полдень отдохнуть.Молю, чтоб буря не застала,Гремя в наряде боевом,В ущельи мрачного ДарьялаМеня с измученным конем,Но есть еще одно желанье!Боюсь сказать! — душа дрожит!Что если я со дня изгнаньяСовсем на родине забыт!Найду ль там прежние объятья?Старинный встречу ли привет?Узнают ли друзья и братьяСтрадальца, после многих лет?Или среди могил холодныхЯ наступлю на прах роднойТех добрых, пылких, благородных,Деливших молодость со мной?О если так! своей метелью,Казбек, засыпь меня скорейИ прах бездомный по ущельюБез сожаления развей.

1838

К М. И. Цейдлеру*

Русский немец белокурыйЕдет в дальную страну,Где косматые гяурыВновь затеяли войну.Едет он, томим печалью,На могучий пир войны;Но иной, не бранной стальюМысли юноши полны.

К портрету старого гусара*

Смотрите, как летит, отвагою пылая…Порой обманчива бывает седина:Так мхом покрытая бутылка вековаяХранит струю кипучего вина.

К Н. И. Бухарову*

Мы ждем тебя, спеши, Бухаров,Брось царскосельских соловьев,В кругу товарищей гусаровОбычный кубок твой готов,Для нас в беседе голосистойТвой крик приятней соловья;Нам мил и ус твой серебристыйИ трубка плоская твоя,Нам дорога твоя отвага,Огнем душа твоя полна,Как вновь раскупренная влагаВ бутылке старого вина.Столетья прошлого обломок,Меж нас остался ты один,Гусар прославленных потомок,Пиров и битвы гражданин.

Кинжал*

Люблю тебя, булатный мой кинжал,Товарищ светлый и холодный.Задумчивый грузин на месть тебя ковал,На грозный бой точил черкес свободный.Лилейная рука тебя мне поднеслаВ знак памяти, в минуту расставанья,И в первый раз не кровь вдоль по тебе текла,Но светлая слеза — жемчужина страданья.И черные глаза, остановясь на мне,Исполненны таинственной печали,Как сталь твоя при трепетном огне,То вдруг тускнели, — то сверкали.Ты дан мне в спутники, любви залог немой,И страннику в тебе пример не бесполезный:Да, я не изменюсь и буду тверд душой,Как ты, как ты, мой друг железный.

«Гляжу на будущность с боязнью…»*

Гляжу на будущность с боязнью,Гляжу на прошлое с тоскойИ как преступник перед казньюИщу кругом души родной;Придет ли вестник избавленьяОткрыть мне жизни назначенье,Цель упований и страстей,Поведать — что мне бог готовил,Зачем так горько прекословилНадеждам юности моей.Земле я отдал дань земнуюЛюбви, надежд, добра и зла;Начать готов я жизнь другую,Молчу и жду: пора пришла;Я в мире не оставлю брата,И тьмой и холодом объятаДуша усталая моя;Как ранний плод, лишенный сока,Она увяла в бурях рокаПод знойным солнцем бытия.

«Слышу ли голос твой…»*

Слышу ли голос твойЗвонкий и ласковый,Как птичка в клеткеСердце запрыгает;Встречу ль глаза твоиЛазурно-глубокие,Душа им навстречуИз груди просится,И как-то веселоИ хочется плакать,И так на шею быТебе я кинулся.

«Как небеса твой взор блистает…»*

Как небеса твой взор блистает Эмалью голубой,Как поцелуй звучит и тает Твой голос молодой;За звук один волшебной речи, За твой единый взгляд,Я рад отдать красавца сечи, Грузинский мой булат;И он порою сладко блещет, И сладостней звучит,При звуке том душа трепещет, И в сердце кровь кипит.Но жизнью бранной и мятежной Не тешусь я с тех пор,Как услыхал твой голос нежный И встретил милый взор.

«Она поет — и звуки тают…»*

Она поет — и звуки тают,Как поцелуи на устах,Глядит — и небеса играютВ ее божественных глазах;Идет ли — все ее движенья,Иль молвит слово — все чертыТак полны чувства, выраженья,Так полны дивной простоты.

Дума*

Печально я гляжу на наше поколенье!Его грядущее — иль пусто, иль темно,Меж тем, под бременем познанья и сомненья,В бездействии состарится оно.Богаты мы, едва из колыбели,Ошибками отцов и поздним их умом,И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,Как пир на празднике чужом.К добру и злу постыдно равнодушны,В начале поприща мы вянем без борьбы;Перед опасностью позорно-малодушны,И перед властию — презренные рабы.Так тощий плод, до времени созрелый,Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,Висит между цветов, пришлец осиротелый,И час их красоты — его паденья час!Мы иссушили ум наукою бесплодной,Тая завистливо от ближних и друзейНадежды лучшие и голос благородныйНеверием осмеянных страстей.Едва касались мы до чаши наслажденья,Но юных сил мы тем не сберегли;Из каждой радости, бояся пресыщенья,Мы лучший сок навеки извлекли.Мечты поэзии, создания искусстваВосторгом сладостным наш ум не шевелят;Мы жадно бережем в груди остаток чувства —Зарытый скупостью и бесполезный клад.И ненавидим мы, и любим мы случайно,Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,И царствует в душе какой-то холод тайный,Когда огонь кипит в крови.И предков скучны нам роскошные забавы,Их добросовестный, ребяческий разврат;И к гробу мы спешим без счастья и без славы,Глядя насмешливо назад.Толпой угрюмою и скоро позабытой,Над миром мы пройдем без шума и следа,Не бросивши векам ни мысли плодовитой,Ни гением начатого труда.И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,Потомок оскорбит презрительным стихом,Насмешкой горькою обманутого сынаНад промотавшимся отцом.

А. Г. Хомутовой*

Слепец, страданьем вдохновенный,Вам строки чудные писал,И прежних лет восторг священный,Воспоминаньем оживленный,Он перед вами изливал.Он вас не зрел, но ваши речи,Как отголосок юных дней,При первом звуке новой встречиЕго встревожили сильней.Тогда признательную рукуВ ответ на ваш приветный взор,Навстречу радостному звукуОн в упоении простер.И я, поверенный случайныйНадежд и дум его живых,Я буду дорожить как тайнойПечальным выраженьем их.Я верю, годы не убили,Изгладить даже не могли,Всё, что вы прежде возбудилиВ его возвышенной груди.Но да сойдет благословеньеНа вашу жизнь, за то что выХоть на единое мгновеньеУмели снять венец мученьяС его преклонной головы.

Вид гор из степей Козлова*

Пилигрим

Аллах ли там среди пустыниЗастывших волн воздвиг твердыни,Притоны ангелам своим;Иль дивы, словом роковым,Стеной умели так высокоГромады скал нагромоздить,Чтоб путь на север заградитьЗвездам, кочующим с востока?Вот свет всё небо озарил:То не пожар ли Царяграда?Иль бог ко сводам пригвоздилТебя, полночная лампада,Маяк спасительный, отрадаПлывущих по морю светил?

Мирза

Там был я, там, со дня созданья,Бушует вечная метель;Потоков видел колыбель.Дохнул, и мерзнул пар дыханья.Я проложил мой смелый след,Где для орлов дороги нет,И дремлет гром над глубиною,И там, где над моей чалмоюОдна сверкала лишь звезда,То Чатырдаг был…

Пилигрим

А!..

Поэт*

Отделкой золотой блистает мой кинжал;Клинок надежный, без порока;Булат его хранит таинственный закал, —Наследье бранного востока.Наезднику в горах служил он много лет,Не зная платы за услугу;Не по одной груди провел он страшный следИ не одну прорвал кольчугу.Забавы он делил послушнее раба,Звенел в ответ речам обидным.В те дни была б ему богатая резьбаНарядом чуждым и постыдным.Он взят за Тереком отважным казакомНа хладном трупе господина,И долго он лежал заброшенный потомВ походной лавке армянина.Теперь родных ножон, избитых на войне,Лишен героя спутник бедный;Игрушкой золотой он блещет на стене —Увы, бесславный и безвредный!Никто привычною, заботливой рукойЕго не чистит, не ласкает,И надписи его, молясь перед зарей,Никто с усердьем не читает…

* * *

В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,Свое утратил назначенье,На злато променяв ту власть, которой светВнимал в немом благоговенье?Бывало, мерный звук твоих могучих славВоспламенял бойца для битвы;Он нужен был толпе, как чаша для пиров,Как фимиам в часы молитвы.Твой стих, как божий дух, носился над толпой;И отзыв мыслей благородныхЗвучал, как колокол на башне вечевой,Во дни торжеств и бед народных.Но скучен нам простой и гордый твой язык; —Нас тешат блестки и обманы;Как ветхая краса, наш ветхий мир привыкМорщины прятать под румяны…Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк?Иль никогда на голос мщеньяИз золотых ножон не вырвешь свой клинок,Покрытый ржавчиной презренья?

1839

«Ребенка милого рожденье…»*

Ребенка милого рожденьеПриветствует мой запоздалый стих.Да будет с ним благословеньеВсех ангелов небесных и земных!Да будет он отца достоин,Как мать его, прекрасен и любим;Да будет дух его спокоенИ в правде тверд, как божий херувим.Пускай не знает он до срокаНи мук любви, ни славы жадных дум;Пускай глядит он без упрекаНа ложный блеск и ложный мира шум;Пускай не ищет он причиныЧужим страстям и радостям своим,И выйдет он из светской тиныДушою бел и сердцем невредим!

А. А. Олениной*

Ах! Анна Алексевна,Какой счастливый день!Судьба моя плачевна,Я здесь стою как пень,И что сказать не знаю,А мне кричат: «Plus vile!»[2]Я счастья вам желаюEt je vous félicite.[3]

Не верь себе*

Que nous font après tout les vulgaires abois

De tous ces charlatans qui donnent de la voix,

Les marchands de pathos et les faiseurs d'emphase

Et tous les baladins qui dansent sur la phrase?

A. Barbier[4]

Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,Как язвы бойся вдохновенья…Оно — тяжелый бред души твоей больной,Иль пленной мысли раздраженье.В нем признака небес напрасно не ищи:— То кровь кипит, то сил избыток!Скорее жизнь свою в заботах истощи,Разлей отравленный напиток!Случится ли тебе в заветный, чудный мигОтрыть в душе давно безмолвнойЕще неведомый и девственный родник,Простых и сладких звуков полный, —Не вслушивайся в них, не предавайся им,Набрось на них покров забвенья:Стихом размеренным и словом ледянымНе передашь ты их значенья.Закрадется ль печаль в тайник души твоей,Зайдет ли страсть с грозой и вьюгой,Не выходи тогда на шумный пир людейС своею бешеной подругой;Не унижай себя. Стыдися торговатьТо гневом, то тоской послушной,И гной душевных ран надменно выставлятьНа диво черни простодушной.Какое дело нам, страдал ты или нет?На что́ нам знать твои волненья,Надежды глупые первоначальных лет,Рассудка злые сожаленья?Взгляни: перед тобой играючи идетТолпа дорогою привычной;На лицах праздничных чуть виден след забот,Слезы не встретишь неприличной.А между тем из них едва ли есть один,Тяжелой пыткой не измятый,До преждевременных добравшийся морщинБез преступленья иль утраты!..Поверь: для них смешон твой плач и твой укор,С своим напевом заучённым,Как разрумяненный трагический актер,Махающий мечом картонным…

Три пальмы*

(Восточное сказание)

В песчаных степях аравийской землиТри гордые пальмы высоко росли.Родник между ними из почвы бесплодной,Журча, пробивался волною холодной,Хранимый, под сенью зеленых листов,От знойных лучей и летучих песков.И многие годы неслышно прошли;Но странник усталый из чуждой землиПылающей грудью ко влаге студенойЕще не склонялся под кущей зеленой,И стали уж сохнуть от знойных лучейРоскошные листья и звучный ручей.И стали три пальмы на бога роптать:«На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?Без пользы в пустыне росли и цвели мы,Колеблемы вихрем и зноем палимы,Ничей благосклонный не радуя взор?..Не прав твой, о небо, святой приговор!»И только замолкли — в дали голубойСтолбом уж крутился песок золотой,Звонков раздавались нестройные звуки,Пестрели коврами покрытые вьюки,И шел, колыхаясь, как в море челнок,Верблюд за верблюдом, взрывая песок.Мотаясь, висели меж твердых горбовУзорные полы походных шатров;Их смуглые ручки порой подымали,И черные очи оттуда сверкали…И, стан худощавый к луке наклоня,Араб горячил вороного коня.И конь на дыбы подымался порой,И прыгал, как барс, пораженный стрелой;И белой одежды красивые складкиПо плечам фариса вились в беспорядке;И, с криком и свистом несясь по песку,Бросал и ловил он копье на скаку.Вот к пальмам подходит, шумя, караван:В тени их веселый раскинулся стан.Кувшины звуча налилися водою,И, гордо кивая махровой главою,Приветствуют пальмы нежданных гостей,И щедро поит их студеный ручей.Но только что сумрак на землю упал,По корням упругим топор застучал,И пали без жизни питомцы столетий!Одежду их сорвали малые дети,Изрублены были тела их потом,И медленно жгли их до утра огнем.Когда же на запад умчался туман,Урочный свой путь совершал караван;И следом печальным на почве бесплоднойВиднелся лишь пепел седой и холодный;И солнце остатки сухие дожгло,А ветром их в степи потом разнесло.И ныне всё дико и пусто кругом —Не шепчутся листья с гремучим ключом:Напрасно пророка о тени он просит —Его лишь песок раскаленный заносит,Да коршун хохлатый, степной нелюдим,Добычу терзает и щиплет над ним.

Молитва («В минуту жизни трудную…»)*

В минуту жизни труднуюТеснится ль в сердце грусть:Одну молитву чуднуюТвержу я наизусть.Есть сила благодатнаяВ созвучьи слов живых,И дышит непонятная,Святая прелесть в них.С души как бремя скатится,Сомненье далеко —И верится, и плачется,И так легко, легко…

Дары Терека*

Терек воет, дик и злобен,Меж утесистых громад,Буре плач его подобен,Слезы брызгами летят.Но, по степи разбегаясь,Он лукавый принял видИ, приветливо ласкаясь,Морю Каспию журчит:«Расступись, о старец-море,Дай приют моей волне!Погулял я на просторе,Отдохнуть пора бы мне.Я родился у Казбека,Вскормлен грудью облаков,С чуждой властью человекаВечно спорить был готов.Я, сынам твоим в забаву,Разорил родной ДарьялИ валунов им, на славу,Стадо целое, пригнал».Но, склонясь на мягкий берег,Каспий стихнул, будто спит,И опять, ласкаясь, ТерекСтарцу на ухо журчит:«Я привез тебе гостинец!То гостинец не простой:С поля битвы кабардинец,Кабардинец удалой.Он в кольчуге драгоценной,В налокотниках стальных:Из Корана стих священныйПисан золотом на них.Он угрюмо сдвинул брови,И усов его краяОбагрила знойной кровиБлагородная струя;Взор открытый, безответный,Полон старою враждой;По затылку чуб заветныйВьется черною космой».Но, склонясь на мягкий берег,Каспий дремлет и молчит;И, волнуясь, буйный ТерекСтарцу снова говорит:«Слушай, дядя: дар бесценный!Что другие все дары?Но его от всей вселеннойЯ таил до сей поры.Я примчу к тебе с волнамиТруп казачки молодой,С темно-бледными плечами,С светло-русою косой.Грустен лик ее туманный,Взор так тихо, сладко спит,А на грудь из малой раныСтруйка алая бежит.По красотке-молодицеНе тоскует над рекойЛишь один во всей станицеКазачина гребенской.Оседлал он вороного,И в горах, в ночном бою,На кинжал чеченца злогоСложит голову свою».Замолчал поток сердитый,И над ним, как снег бела,Голова с косой размытой,Колыхаяся, всплыла.И старик во блеске властиВстал, могучий, как гроза,И оделись влагой страстиТемно-синие глаза.Он взыграл, веселья полный —И в объятия своиНабегающие волныПринял с ропотом любви.

Памяти А. И. Одоевского*

1

Я знал его: мы странствовали с нимВ горах востока, и тоску изгнаньяДелили дружно; но к полям роднымВернулся я, и время испытаньяПромчалося законной чередой;А он не дождался минуты сладкой:Под бедною походною палаткойБолезнь его сразила, и с собойВ могилу он унес летучий ройЕще незрелых, темных вдохновений,Обманутых надежд и горьких сожалений!

2

Он был рожден для них, для тех надежд,Поэзии и счастья… Но, безумный —Из детских рано вырвался одеждИ сердце бросил в море жизни шумной,И свет не пощадил — и бог не спас!Но до конца среди волнений трудных,В толпе людской и средь пустынь безлюдных,В нем тихий пламень чувства не угас:Он сохранил и блеск лазурных глаз,И звонкий детский смех, и речь живую,И веру гордую в людей и жизнь иную.

3

Но он погиб далеко от друзей…Мир сердцу твоему, мой милый Саша!Покрытое землей чужих полей,Пусть тихо спит оно, как дружба нашаВ немом кладбище памяти моей!Ты умер, как и многие, без шума,Но с твердостью. Таинственная думаЕще блуждала на челе твоем,Когда глаза закрылись вечным сном;И то, что ты сказал перед кончиной,Из слушавших тебя не понял ни единый…

4

И было ль то привет стране родной,Названье ли оставленного друга,Или тоска по жизни молодой,Иль просто крик последнего недуга,Кто скажет нам?.. Твоих последних словГлубокое и горькое значеньеПотеряно… Дела твои, и мненья,И думы, — всё исчезло без следов,Как легкий пар вечерних облаков:Едва блеснут, их ветер вновь уносит;Куда они? зачем? откуда? — кто их спросит…

5

И после их на небе нет следа,Как от любви ребенка безнадежной,Как от мечты, которой никогдаОн не вверял заботам дружбы нежной…Что за нужда? Пускай забудет светСтоль чуждое ему существованье:Зачем тебе венцы его вниманьяИ терния пустых его клевет?Ты не служил ему. Ты с юных летКоварные его отвергнул цепи:Любил ты моря шум, молчанье синей степи —

6

И мрачных гор зубчатые хребты…И, вкруг твоей могилы неизвестной,Всё, чем при жизни радовался ты,Судьба соединила так чудесно:Немая степь синеет, и венцомСеребряным Кавказ ее объемлет;Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет,Как великан, склонившись над щитом,Рассказам волн кочующих внимая,А море Черное шумит не умолкая.

«На буйном пиршестве задумчив он сидел…»*

На буйном пиршестве задумчив он сиделОдин, покинутый безумными друзьями,И в даль грядущую, закрытую пред нами,Духовный взор его смотрел.И помню я, исполнены печалиСредь звона чаш, и криков, и речей,И песен праздничных, и хохота гостейЕго слова пророчески звучали.

Э. К. Мусиной-Пушкиной*

Графиня Эмилия —Белее чем лилия,Стройней ее талииНа свете не встретится.И небо ИталииВ глазах ее светится,Но сердце ЭмилииПодобно Бастилии.

1840

«Как часто, пестрою толпою окружен…»*

1-е Января

Как часто, пестрою толпою окружен,Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,При шуме музыки и пляски,При диком шопоте затверженных речей,Мелькают образы бездушные людей,Приличьем стянутые маски,Когда касаются холодных рук моихС небрежной смелостью красавиц городскихДавно бестрепетные руки, —Наружно погружась в их блеск и суету,Ласкаю я в душе старинную мечту,Погибших лет святые звуки.И если как-нибудь на миг удастся мнеЗабыться, — памятью к недавней старинеЛечу я вольной, вольной птицей;И вижу я себя ребенком; и кругомРодные всё места: высокий барский домИ сад с разрушенной теплицей;Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,А за прудом село дымится — и встаютВдали туманы над полями.В аллею темную вхожу я; сквозь кустыГлядит вечерний луч, и желтые листыШумят под робкими шагами.И странная тоска теснит уж грудь мою:Я думаю об ней, я плачу и люблю,Люблю мечты моей созданьеС глазами, полными лазурного огня,С улыбкой розовой, как молодого дняЗа рощей первое сиянье.Так царства дивного всесильный господин —Я долгие часы просиживал один,И память их жива понынеПод бурей тягостных сомнений и страстей,Как свежий островок безвредно средь морейЦветет на влажной их пустыне.Когда ж, опомнившись, обман я узнаю,И шум толпы людской спугнет мечту мою,На праздник не́званную гостью,О, как мне хочется смутить веселость их,И дерзко бросить им в глаза железный стих,Облитый горечью и злостью!..

И скучно и грустно*

И скучно и грустно, и некому руку податьВ минуту душевной невзгоды…Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..А годы проходят — все лучшие годы!Любить… но кого же?.. на время — не стоит труда,А вечно любить невозможно.В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:И радость, и муки, и всё там ничтожно…Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недугИсчезнет при слове рассудка;И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг —Такая пустая и глупая шутка…

«Посреди небесных тел…»*

Посреди небесных телЛик луны туманный:Как он кругл и как он бел,Точно блин с сметаной.Кажду ночь она в лучах.Путь проходит млечный:Видно, там, на небесах,Масленица вечно!

Казачья колыбельная песня*

Спи, младенец мой прекрасный, Баюшки-баю.Тихо смотрит месяц ясный В колыбель твою.Стану сказывать я сказки, Песенку спою;Ты ж дремли, закрывши глазки, Баюшки-баю.По камням струится Терек, Плещет мутный вал;Злой чечен ползет на берег, Точит свой кинжал;Но отец твой старый воин, Закален в бою:Спи, малютка, будь спокоен, Баюшки-баю.Сам узнаешь, будет время, Бранное житье;Смело вденешь ногу в стремя И возьмешь ружье.Я седельце боевое Шелком разошью…Спи, дитя мое родное, Баюшки-баю.Богатырь ты будешь с виду И казак душой.Провожать тебя я выйду — Ты махнешь рукой…Сколько горьких слез украдкой Я в ту ночь пролью!..Спи, мой ангел, тихо, сладко, Баюшки-баю.Стану я тоской томиться, Безутешно ждать;Стану целый день молиться, По ночам гадать;Стану думать, что скучаешь Ты в чужом краю…Спи ж, пока забот не знаешь, Баюшки-баю.Дам тебе я на дорогу Образок святой:Ты его, моляся богу, Ставь перед собой;Да готовясь в бой опасный, Помни мать свою…Спи, младенец мой прекрасный, Баюшки-баю.

М. А. Щербатовой («На светские цепи…»)*

На светские цепи,На блеск утомительный бала Цветущие степиУкрайны она променяла, Но юга родногоНа ней сохранилась примета Среди ледяного,Среди беспощадного света. Как ночи Украйны,В мерцании звезд незакатных, Исполнены тайныСлова ее уст ароматных, Прозрачны и сини,Как небо тех стран, ее глазки; Как ветер пустыниИ нежат и жгут ее ласки. И зреющей славыРумянец не щечках пушистых И солнца отливыИграют в кудрях золотистых. И следуя строгоПечальной отчизны примеру, В надежду на богаХранит она детскую веру; Как племя родное,У чуждых опоры не просит, И в гордом покоеНасмешку и зло переносит; От дерзкого взораВ ней страсти не вспыхнут пожаром, Полюбит не скоро,Зато не разлюбит уж даром.

«Есть речи — значенье…»*

Есть речи — значеньеТемно иль ничтожно,Но им без волненьяВнимать невозможно.Как полны их звукиБезумством желанья!В них слезы разлуки,В них трепет свиданья.Не встретит ответаСредь шума мирскогоИз пламя и светаРожденное слово;Но в храме, средь бояИ где я ни буду,Услышав его, яУзнаю повсюду.Не кончив молитвы,На звук тот отвечу,И брошусь из битвыЕму я навстречу.

Журналист, читатель и писатель*

Les poètes ressemblent aux ours, qui se nourrissent en suçant leur patte.

Inédit.[5]

(Комната писателя; опущенные шторы. Он сидит в больших креслах перед камином. Читатель, с сигарой, стоит спиной к камину. Журналист входит.)

Журналист

Я очень рад, что вы больны:В заботах жизни, в шуме светаТеряет скоро ум поэтаСвои божественные сны.Среди различных впечатленийНа мелочь душу разменяв,Он гибнет жертвой общих мнений.Когда ему в пылу забавОбдумать зрелое творенье?..Зато, какая благодать,Коль небо вздумает послатьЕму изгнанье, заточенье,Иль даже долгую болезнь:Тотчас в его уединеньиРаздастся сладостная песнь!Порой влюбляется он страстноВ свою нарядную печаль…Ну, что́ вы пишете? нельзя льУзнать?

Писатель

Да ничего…

Журналист

Напрасно!

Писатель

О чем писать? Восток и югДавно описаны, воспеты;Толпу ругали все поэты,Хвалили все семейный круг;Все в небеса неслись душою,Взывали с тайною мольбоюК N. N., неведомой красе, —И страшно надоели все.

Читатель

И я скажу — нужна отвага,Чтобы открыть… хоть ваш журнал(Он мне уж руки обломал):Во-первых, серая бумага,Она, быть может, и чиста;Да как-то страшно без перчаток…Читаешь — сотни опечаток!Стихи — такая пустота;Слова без смысла, чувства нету,Натянут каждый оборот;Притом — сказать ли по секрету?И в рифмах часто недочет.Возьмешь ли прозу? перевод.А если вам и попадутсяРассказы на родимый лад —То верно над Москвой смеютсяИли чиновников бранят.С кого они портреты пишут?Где разговоры эти слышат?А если и случалось им,Так мы их слышать не хотим…Когда же на Руси бесплодной,Расставшись с ложной мишурой,Мысль обретет язык простойИ страсти голос благородный?

Журналист

Я точно то же говорю.Как вы, открыто негодуя,На музу русскую смотрю я.Прочтите критику мою.

Читатель

Читал я. Мелкие нападкиНа шрифт, виньетки, опечатки,Намеки тонкие на то,Чего не ведает никто.Хотя б забавно было свету!..В чернилах ваших, господа,И желчи едкой даже нету —А просто грязная вода.

Журналист

И с этим надо согласиться,Но верьте мне, душевно радЯ был бы вовсе не браниться —Да как же быть?.. меня бранят!Войдите в наше положенье!Читает нас и низший круг:Нагая резкость выраженьяНе всякий оскорбляет слух;Приличье, вкус — всё так условно;А деньги все ведь платят ровно!Поверьте мне: судьбою нестьДаны нам тяжкие вериги.Скажите, каково прочестьВесь этот вздор, все эти книги, —И всё зачем? чтоб вам сказать,Что их не надобно читать!..

Читатель

Зато какое наслажденье,Как отдыхает ум и грудь,Коль попадется как-нибудьЖивое, свежее творенье!Вот, например, приятель мой:Владеет он изрядным слогом,И чувств и мыслей полнотойОн одарен всевышним богом.

Журналист

Всё это так, — да вот беда:Не пишут эти господа.

Писатель

О чем писать?.. Бывает время,Когда забот спадает бремя,Дни вдохновенного труда,Когда и ум и сердце полны,И рифмы дружные, как волны,Журча, одна во след другойНесутся вольной чередой.Восходит чудное светилоВ душе проснувшейся едва:На мысли, дышащие силой,Как жемчуг нижутся слова…Тогда с отвагою свободнойПоэт на будущность глядит,И мир мечтою благороднойПред ним очищен и обмыт.Но эти странные твореньяЧитает дома он один,И ими после без зазреньяОн затопляет свой камин.Ужель ребяческие чувства,Воздушный, безотчетный бредДостойны строгого искусства?Их осмеет, забудет свет…Бывают тягостные ночи:Без сна, горят и плачут очи,На сердце — жадная тоска;Дрожа, холодная рукаПодушку жаркую объемлет;Невольный страх власы подъемлет;Болезненный, безумный крикИз груди рвется — и языкЛепечет громко, без сознанья,Давно забытые названья;Давно забытые чертыВ сияньи прежней красотыРисует память своевольно:В очах любовь, в устах обман —И веришь снова им невольно,И как-то весело и больноТревожить язвы старых ран…Тогда пишу. Диктует совесть,Пером сердитый водит ум:То соблазнительная повестьСокрытых дел и тайных дум;Картины хладные разврата,Преданья глупых юных дней,Давно без пользы и возвратаПогибших в омуте страстей,Средь битв незримых, но упорных,Среди обманщиц и невежд,Среди сомнений ложно черныхИ ложно радужных надежд.Судья безвестный и случайный,Не дорожа чужою тайной,Приличьем скрашенный порокЯ смело предаю позору;Неумолим я и жесток…Но, право, этих горьких строкНеприготовленному взоруЯ не решуся показать…Скажите ж мне, о чем писать?К чему толпы неблагодарнойМне злость и ненависть навлечь,Чтоб бранью назвали коварнойМою пророческую речь?Чтоб тайный яд страницы знойнойСмутил ребенка сон покойныйИ сердце слабое увлекВ свой необузданный поток?О нет! преступною мечтоюНе ослепляя мысль мою,Такой тяжелою ценоюЯ вашей славы не куплю…

Воздушный корабль*

(Из Зейдлица)

По синим волнам океана,Лишь звезды блеснут в небесах,Корабль одинокий несется,Несется на всех парусах.Не гнутся высокие мачты,На них флюгера не шумят,И, молча, в открытые люкиЧугунные пушки глядят.Не слышно на нем капитана,Не видно матросов на нем;Но скалы и тайные мели,И бури ему нипочем.Есть остров на том океане —Пустынный и мрачный гранит;На острове том есть могила,А в ней император зарыт.Зарыт он без почестей бранныхВрагами в сыпучий песок,Лежит на нем камень тяжелый,Чтоб встать он из гроба не мог.И в час его грустной кончины,В полночь, как свершается год,К высокому берегу тихоВоздушный корабль пристает.Из гроба тогда император,Очнувшись, является вдруг;На нем треугольная шляпаИ серый походный сюртук.Скрестивши могучие руки,Главу опустивши на грудь,Идет и к рулю он садитсяИ быстро пускается в путь.Несется он к Франции милой,Где славу оставил и трон,Оставил наследника-сынаИ старую гвардию он.И только что землю роднуюЗавидит во мраке ночном,Опять его сердце трепещетИ очи пылают огнем.На берег большими шагамиОн смело и прямо идет,Соратников громко он кличетИ маршалов грозно зовет.Но спят усачи-гренадеры —В равнине, где Эльба шумит,Под снегом холодной России,Под знойным песком пирамид.И маршалы зова не слышат:Иные погибли в бою,Другие ему изменилиИ продали шпагу свою.И, топнув о землю ногою,Сердито он взад и впередПо тихому берегу ходит,И снова он громко зовет:Зовет он любезного сына,Опору в превратной судьбе;Ему обещает полмира,А Францию только себе.Но в цвете надежды и силыУгас его царственный сын,И долго, его поджидая,Стоит император один —Стоит он и тяжко вздыхает,Пока озарится восток,И капают горькие слезыИз глаз на холодный песок,Потом на корабль свой волшебный,Главу опустивши на грудь,Идет и, махнувши рукою,В обратный пускается путь.

Соседка*

Не дождаться мне видно свободы,А тюремные дни будто годы;И окно высоко́ над землей!И у двери стоит часовой!Умереть бы уж мне в этой клетке,Кабы не было милой соседки!..Мы проснулись сегодня с зарей,Я кивнул ей слегка головой.Разлучив, нас сдружила неволя,Познакомила общая доля,Породнило желанье одноДа с двойною решоткой окно;У окна лишь поутру я сяду,Волю дам ненасытному взгляду…Вот напротив окошечко: стук!Занавеска подымется вдруг.На меня посмотрела плутовка!Опустилась на ручку головка,А с плеча, будто сдул ветерок,Полосатый скатился платок,Но бледна ее грудь молодая,И сидит она долго вздыхая,Видно, буйную думу тая,Всё тоскует по воле, как я.Не грусти, дорогая соседка…Захоти лишь — отворится клетка,И как божии птички, вдвоемМы в широкое поле порхнем.У отца ты ключи мне украдешь,Сторожей за пирушку усадишь,А уж с тем, что поставлен к дверям,Постараюсь я справиться сам.Избери только ночь потемнее,Да отцу дай вина похмельнее,Да повесь, чтобы ведать я мог,На окно полосатый платок.

Пленный рыцарь*

Молча сижу под окошком темницы;Синее небо отсюда мне видно:В небе играют всё вольные птицы;Глядя на них, мне и больно и стыдно.Нет на устах моих грешной молитвы,Нету ни песни во славу любезной:Помню я только старинные битвы,Меч мой тяжелый да панцырь железный.В каменный панцырь я ныне закован,Каменный шлем мою голову давит,Щит мой от стрел и меча заколдован,Конь мой бежит, и никто им не правит,Быстрое время — мой конь неизменный,Шлема забрало — решотка бойницы,Каменный панцырь — высокие стены,Щит мой — чугунные двери темницы.Мчись же быстрее, летучее время!Душно под новой бронею мне стало!Смерть, как приедем, подержит мне стремя;Слезу и сдерну с лица я забрало.

М. П. Соломирской*

Над бездной адскою блуждая,Душа преступная поройЧитает на воротах раяУзоры надписи святой.И часто тайную отрадуНаходит муке неземной,За непреклонную оградуСтремясь завистливой мечтой.Так, разбирая в заточеньеДосель мне чуждые черты,Я был свободен на мгновеньеМогучей волею мечты.Залогом вольности желанной,Лучом надежды в море бедМне стал тогда ваш безымянный,Но вечно-памятный привет.

Отчего*

Мне грустно, потому что я тебя люблю,И знаю: молодость цветущую твоюНе пощадит молвы коварное гоненье.За каждый светлый день иль сладкое мгновеньеСлезами и тоской заплатишь ты судьбе.Мне грустно… потому что весело тебе.

Благодарность*

За всё, за всё тебя благодарю я:За тайные мучения страстей,За горечь слез, отраву поцелуя,За месть врагов и клевету друзей;За жар души, растраченный в пустыне,За всё, чем я обманут в жизни был…Устрой лишь так, чтобы тебя отнынеНедолго я еще благодарил.

Из Гёте*

Горные вершиныСпят во тьме ночной;Тихие долиныПолны свежей мглой;Не пылит дорога,Не дрожат листы…Подожди немного,Отдохнешь и ты.

Ребенку*

О грезах юности томим воспоминаньем,С отрадой тайною и тайным содроганьем,Прекрасное дитя, я на тебя смотрю…О, если б знало ты, как я тебя люблю!Как милы мне твои улыбки молодые,И быстрые глаза, и кудри золотые,И звонкий голосок! — Не правда ль, говорят,Ты на нее похож? — Увы! года летят;Страдания ее до срока изменили,Но верные мечты тот образ сохранилиВ груди моей; тот взор, исполненный огня,Всегда со мной. А ты, ты любишь ли меня?Не скучны ли тебе непрошенные ласки?Не слишком часто ль я твои целую глазки?Слеза моя ланит твоих не обожгла ль?Смотри ж, не говори ни про мою печаль,Ни вовсе обо мне. К чему? Ее, быть может,Ребяческий рассказ рассердит иль встревожит…Но мне ты всё поверь. Когда в вечерний часПред образом с тобой заботливо склонясь,Молитву детскую она тебе шепталаИ в знаменье креста персты твои сжимала,И все знакомые родные именаТы повторял за ней, — скажи, тебя онаНи за кого еще молиться не учила?Бледнея, может быть, она произносилаНазвание, теперь забытое тобой…Не вспоминай его… Что имя? — звук пустой!Дай бог, чтоб для тебя оно осталось тайной.Но если как-нибудь, когда-нибудь, случайноУзнаешь ты его, — ребяческие дниТы вспомни и его, дитя, не прокляни!

А. О. Смирновой*

В простосердечии невеждыКороче знать вас я желал,Но эти сладкие надеждыТеперь я вовсе потерял.Без вас — хочу сказать вам много,При вас — я слушать вас хочу:Но молча вы глядите строго,И я, в смущении, молчу!Что делать? — речью безыскуснойВаш ум занять мне не дано…Всё это было бы смешно,Когда бы не было так грустно.

К портрету*

Как мальчик кудрявый резва,Нарядна, как бабочка летом;Значенья пустого словаВ устах ее полны приветом.Ей нравиться долго нельзя:Как цепь ей несносна привычка,Она ускользнет, как змея,Порхнет и умчится, как птичка.Таит молодое челоПо воле — и радость и горе.В глазах — как на небе светло,В душе ее темно, как в море!То истиной дышит в ней всё,То всё в ней притворно и ложно!Понять невозможно ее,Зато не любить невозможно.

Тучи*

Тучки небесные, вечные странники!Степью лазурною, цепью жемчужноюМчитесь вы, будто как я же, изгнанникиС милого севера в сторону южную.Кто же вас гонит: судьбы ли решение?Зависть ли тайная? злоба ль открытая?Или на вас тяготит преступление?Или друзей клевета ядовитая?Нет, вам наскучили нивы бесплодные…Чужды вам страсти и чужды страдания;Вечно холодные, вечно свободные,Нет у вас родины, нет вам изгнания.

Валерик*

Я к вам пишу случайно; правоНе знаю как и для чего.Я потерял уж это право.И что скажу вам? — ничего!Что помню вас? — но, боже правый,Вы это знаете давно;И вам, конечно, всё равно.И знать вам также нету нужды,Где я? что я? в какой глуши?Душою мы друг другу чужды,Да вряд ли есть родство души.Страницы прошлого читая,Их по порядку разбираяТеперь остынувшим умом,Разуверяюсь я во всем.Смешно же сердцем лицемеритьПеред собою столько лет;Добро б еще морочить свет!Да и притом что пользы веритьТому, чего уж больше нет?..Безумно ждать любви заочной?В наш век все чувства лишь на срок;Но я вас помню — да и точно,Я вас никак забыть не мог!Во-первых потому, что много,И долго, долго вас любил,Потом страданьем и тревогойЗа дни блаженства заплатил;Потом в раскаяньи бесплодномВлачил я цепь тяжелых лет;И размышлением холоднымУбил последний жизни цвет.С людьми сближаясь осторожно,Забыл я шум младых проказ,Любовь, поэзию, — но васЗабыть мне было невозможно.И к мысли этой я привык,Мой крест несу я без роптанья:То иль другое наказанье?Не всё ль одно. Я жизнь постиг;Судьбе как турок иль татаринЗа всё я ровно благодарен;У бога счастья не прошуИ молча зло переношу.Быть может, небеса востокаМеня с ученьем их пророкаНевольно сблизили. ПритомИ жизнь всечасно кочевая,Труды, заботы ночь и днем,Всё, размышлению мешая,Приводит в первобытный видБольную душу: сердце спит,Простора нет воображенью…И нет работы голове…Зато лежишь в густой траве,И дремлешь под широкой теньюЧинар иль виноградных лоз,Кругом белеются палатки;Казачьи тощие лошадкиСтоят рядком, повеся нос;У медных пушек спит прислуга,Едва дымятся фитили;Попарно цепь стоит вдали;Штыки горят под солнцем юга.Вот разговор о старинеВ палатке ближней слышен мне;Как при Ермолове ходилиВ Чечню, в Аварию, к горам;Как там дрались, как мы их били,Как доставалося и нам;И вижу я неподалекуУ речки, следуя пророку,Мирной татарин свой намазТворит, не подымая глаз;А вот кружком сидят другие.Люблю я цвет их желтых лиц,Подобный цвету наговиц,Их шапки, рукава худые,Их темный и лукавый взорИ их гортанный разговор.Чу — дальний выстрел! прожужжалаШальная пуля… славный звук…Вот крик — и снова всё вокругЗатихло… но жара уж спа́ла,Ведут коней на водопой,Зашевелилася пехота;Вот проскакал один, другой!Шум, говор. Где вторая рота?Что, вьючить? — что же капитан?Повозки выдвигайте живо!Савельич! Ой ли — Дай огниво! —Подъем ударил барабан —Гудит музыка полковая;Между колоннами въезжая,Звенят орудья. ГенералВперед со свитой поскакал…Рассыпались в широком поле,Как пчелы, с гиком казаки;Уж показалися значкиТам на опушке — два, и боле.А вот в чалме один мюридВ черкеске красной ездит важно,Конь светло-серый весь кипит,Он машет, кличет — где отважный?Кто выдет с ним на смертный бой!..Сейчас, смотрите: в шапке чернойКазак пустился гребенской;Винтовку выхватил проворно,Уж близко… выстрел… легкий дым…Эй вы, станичники, за ним…Что? ранен!.. — Ничего, безделка…И завязалась перестрелка…Но в этих сшибках удалыхЗабавы много, толку мало;Прохладным вечером, бывало,Мы любовалися на них,Без кровожадного волненья,Как на трагический балет;Зато видал я представленья,Каких у вас на сцене нет…Раз — это было под Гихами,Мы проходили темный лес;Огнем дыша, пылал над намиЛазурно-яркий свод небес.Нам был обещан бой жестокий.Из гор Ичкерии далекойУже в Чечню на братний зовТолпы стекались удальцов.Над допотопными лесамиМелькали маяки кругом;И дым их то вился столпом,То расстилался облаками;И оживилися леса;Скликались дико голосаПод их зелеными шатрами.Едва лишь выбрался обозВ поляну, дело началось;Чу! в арьергард орудья просят;Вот ружья из кустов [вы]носят,Вот тащат за ноги людейИ кличут громко лекарей;А вот и слева, из опушки,Вдруг с гиком кинулись на пушки;И градом пуль с вершин деревОтряд осыпан. Впереди жеВсё тихо — там между кустовБежал поток. Подходим ближе.Пустили несколько гранат;Еще подвинулись; молчат;Но вот над бревнами завалаРужье как будто заблистало;Потом мелькнуло шапки две;И вновь всё спряталось в траве.То было грозное молчанье,Не долго длилося оно,Но <в> этом странном ожиданьеЗабилось сердце не одно.Вдруг залп… глядим: лежат рядамиЧто нужды? здешние полкиНарод испытанный… В штыки,Дружнее! раздалось за нами.Кровь загорелася в груди!Все офицеры впереди…Верхом помчался на завалыКто не успел спрыгнуть с коня…Ура — и смолкло. — Вон кинжалы,В приклады! — и пошла резня.И два часа в струях потокаБой длился. Резались жестокоКак звери, молча, с грудью грудь,Ручей телами запрудили.Хотел воды я зачерпнуть…(И зной и битва утомилиМеня), но мутная волнаБыла тепла, была красна.На берегу, под тенью дуба,Пройдя завалов первый ряд,Стоял кружок. Один солдатБыл на коленах; мрачно, грубоКазалось выраженье лиц,Но слезы капали с ресниц,Покрытых пылью… на шинели,Спиною к дереву, лежалИх капитан. Он умирал;В груди его едва чернелиДве ранки; кровь его чуть-чутьСочилась. Но высоко грудьИ трудно подымалась, взорыБродили страшно, он шептал…Спасите, братцы. — Тащат в горы.Постойте — ранен генерал…Не слышат… Долго он стонал,Но всё слабей и понемногуЗатих и душу отдал богу;На ружья опершись, кругомСтояли усачи седые…И тихо плакали… потомЕго остатки боевыеНакрыли бережно плащомИ понесли. Тоской томимыйИм вслед смотрел <я> недвижимый.Меж тем товарищей, друзейСо вздохом возле называли;Но не нашел в душе моейЯ сожаленья, ни печали.Уже затихло всё; телаСтащили в кучу; кровь теклаСтруею дымной по каменьям,Ее тяжелым испареньемБыл полон воздух. ГенералСидел в тени на барабанеИ донесенья принимал.Окрестный лес, как бы в тумане,Синел в дыму пороховом.А там вдали грядой нестройной,Но вечно гордой и спокойной,Тянулись горы — и КазбекСверкал главой остроконечной.И с грустью тайной и сердечнойЯ думал: жалкий человек.Чего он хочет!.. небо ясно,Под небом места много всем,Но беспрестанно и напрасноОдин враждует он — зачем?Галуб прервал мое мечтанье,Ударив по плечу; он былКунак мой: я его спросил,Как месту этому названье?Он отвечал мне: Валерик,А перевесть на ваш язык,Так будет речка смерти: верно,Дано старинными людьми.— А сколько их дралось примерноСегодня? — Тысяч до семи.— А много горцы потеряли?— Как знать? — зачем вы не считали!Да! будет, кто-то тут сказал,Им в память этот день кровавый!Чеченец посмотрел лукавоИ головою покачал.Но я боюся вам наскучить,В забавах света вам смешныТревоги дикие войны;Свой ум вы не привыкли мучитьТяжелой думой о конце;На вашем молодом лицеСледов заботы и печалиНе отыскать, и вы едва лиВблизи когда-нибудь видали,Как умирают. Дай вам богИ не видать: иных тревогДовольно есть. В самозабвеньиНе лучше ль кончить жизни путь?И беспробудным сном заснутьС мечтой о близком пробужденьи?Теперь прощайте: если васМой безыскусственный рассказРазвеселит, займет хоть малость,Я буду счастлив. А не так? —Простите мне его как шалостьИ тихо молвите: чудак!..

Завещание («Наедине с тобою, брат…»)*

Наедине с тобою, брат,Хотел бы я побыть:На свете мало, говорят,Мне остается жить!Поедешь скоро ты домой:Смотри ж… Да что? моей судьбой,Сказать по правде, оченьНикто не озабочен.А если спросит кто-нибудь…Ну, кто бы ни спросил,Скажи им, что навылет в грудьЯ пулей ранен был;Что умер честно за царя,Что плохи наши лекаря,И что родному краюПоклон я посылаю.Отца и мать мою едва льЗастанешь ты в живых…Признаться, право, было б жальМне опечалить их;Но если кто из них и жив,Скажи, что я писать ленив,Что полк в поход послали,И чтоб меня не ждали.Соседка есть у них одна…Как вспомнишь, как давноРасстались!.. Обо мне онаНе спросит… всё равно,Ты расскажи всю правду ей,Пустого сердца не жалей;Пускай она поплачет…Ей ничего не значит!

1841

Оправдание*

Когда одни воспоминаньяО заблуждениях страстей,На место славного названья,Твой друг оставит меж людей, —И будет спать в земле безгласноТо сердце, где кипела кровь,Где так безумно, так напрасноС враждой боролася любовь, —Когда пред общим приговоромТы смолкнешь, голову склоня,И будет для тебя позоромЛюбовь безгрешная твоя, —Того, кто страстью и порокомЗатмил твои младые дни,Молю: язвительным упрекомТы в оный час не помяни.Но пред судом толпы лукавойСкажи, что судит нас иной,И что прощать святое правоСтраданьем куплено тобой.

Родина*

Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой. Ни слава, купленная кровью,Ни полный гордого доверия покой,Ни темной старины заветные преданьяНе шевелят во мне отрадного мечтанья./n Но я люблю — за что, не знаю сам — Ее степей холодное молчанье, Ее лесов безбрежных колыханье,Разливы рек ее подобные морям;Проселочным путем люблю скакать в телегеИ, взором медленным пронзая ночи тень,Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,Дрожащие огни печальных деревень. Люблю дымок спаленной жнивы, В степи ночующий обоз, И на холме средь желтой нивы Чету белеющих берез. С отрадой многим незнакомой Я вижу полное гумно, Избу, покрытую соломой, С резными ставнями окно; И в праздник, вечером росистым, Смотреть до полночи готов На пляску с топаньем и свистом Под говор пьяных мужичков.

Эпиграмма («Под фирмой иностранной иноземец…»)*

Под фирмой иностранной иноземецНе утаил себя никак —Бранится пошло: ясно немец,Похвалит: видно, что поляк.

«На севере диком стоит одиноко…»*

На севере диком стоит одинокоНа голой вершине соснаИ дремлет качаясь, и снегом сыпучимОдета как ризой она.И снится ей всё, что в пустыне далекой —В том крае, где солнца восход,Одна и грустна на утесе горючемПрекрасная пальма растет.

Любовь мертвеца*

Пускай холодною землею Засыпан я,О друг! всегда, везде с тобою Душа моя.Любви безумного томленья, Жилец могил,В стране покоя и забвенья Я не забыл.

* * *

Без страха в час последней муки Покинув свет,Отрады ждал я от разлуки — Разлуки нет.Я видел прелесть бестелесных, И тосковал,Что образ твой в чертах небесных Не узнавал.

* * *

Что мне сиянье божьей власти И рай святой?Я перенес земные страсти Туда с собой.Ласкаю я мечту родную Везде одну;Желаю, плачу и ревную Как встарину.

* * *

Коснется ль чуждое дыханье Твоих ланит,Моя душа в немом страданье Вся задрожит.Случится ль, шепчешь засыпая Ты о другом,Твои слова текут пылая По мне огнем.

* * *

Ты не должна любить другого, Нет, не должна,Ты мертвецу, святыней слова, Обручена.Увы, твой страх, твои моленья К чему оне?Ты знаешь, мира и забвенья Не надо мне!

Последнее новоселье*

Меж тем, как Франция, среди рукоплесканийИ кликов радостных, встречает хладный прахПогибшего давно среди немых страданий В изгнаньи мрачном и в цепях; Меж тем, как мир услужливой хвалоюВенчает позднего раскаянья порывИ вздорная толпа, довольная собою, Гордится, прошлое забыв, —Негодованию и чувству дав свободу,Поняв тщеславие сих праздничных забот,Мне хочется сказать великому народу: Ты жалкий и пустой народ!Ты жалок потому, что вера, слава, гений,Всё, всё великое, священное земли,С насмешкой глупою ребяческих сомнений Тобой растоптано в пыли.Из славы сделал ты игрушку лицемерья, Из вольности — орудье палача,И все заветные отцовские поверья Ты им рубил, рубил сплеча, —Ты погибал… и он явился, с строгим взором. Отмеченный божественным перстом,И признан за вождя всеобщим приговором, И ваша жизнь слилася в нем, —И вы окрепли вновь в тени его державы,И мир трепещущий в безмолвии взиралНа ризу чудную могущества и славы, Которой вас он одевал.Один, — он был везде, холодный, неизменный,Отец седых дружин, любимый сын молвы,В степях египетских, у стен покорной Вены, В снегах пылающей Москвы.А вы, что́ делали, скажите, в это время,Когда в полях чужих он гордо погибал?Вы потрясали власть избранную как бремя, Точили в темноте кинжал!Среди последних битв, отчаянных усилий,В испуге не поняв позора своего, Как женщина, ему вы изменили, И, как рабы, вы предали его! Лишенный прав и места гражданина,Разбитый свой венец он снял и бросил сам,И вам оставил он в залог родного сына — Вы сына выдали врагам!Тогда, отяготив позорными цепями,Героя увезли от плачущих дружин,И на чужой скале, за синими морями, Забытый, он угас один — Один, замучен мщением бесплодным, Безмолвною и гордою тоской,И, как простой солдат, в плаще своем походном Зарыт наемною рукой…

* * *

Но годы протекли, и ветреное племяКричит: «Подайте нам священный этот прах!Он наш; его теперь, великой жатвы семя, Зароем мы в спасенных им стенах!»И возвратился он на родину; безумно,Как прежде, вкруг него теснятся и бегут И в пышный гроб, среди столицы шумной, Остатки тленные кладут.Желанье позднее увенчано успехом!И краткий свой восторг сменив уже другим,Гуляя, топчет их с самодовольным смехом Толпа, дрожавшая пред ним.

* * *

И грустно мне, когда подумаю, что ныне Нарушена святая тишина Вокруг того, кто ждал в своей пустынеТак жадно, столько лет — спокойствия и сна!И если дух вождя примчится на свиданьеС гробницей новою, где прах его лежит, Какое в нем негодованье При этом виде закипит!Как будет он жалеть, печалию томимый,О знойном острове, под небом дальних стран,Где сторожил его, как он непобедимый, Как он великий, океан!

«Из-под таинственной холодной полумаски…»

Из-под таинственной холодной полумаски^*Звучал мне голос твой отрадный, как мечта,Светили мне твои пленительные глазки,И улыбалися лукавые уста.Сквозь дымку легкую заметил я невольноИ девственных ланит и шеи белизну.Счастливец! видел я и локон своевольный,Родных кудрей покинувший волну!..И создал я тогда в моем воображеньеПо легким признакам красавицу мою:И с той поры бесплотное виденьеНошу в душе моей, ласкаю и люблю.И всё мне кажется: живые эти речиВ года минувшие слыхал когда-то я;И кто-то шепчет мне, что после этой встречиМы вновь увидимся, как старые друзья.

В альбом автору «Курдюковой»*

На наших дам морозныхС досадой я смотрю,Угрюмых и серьезныхФигур их не терплю.Вот дама Курдюкова,Ее рассказ так мил,Я о́т слова до словаЕго бы затвердил.Мой ум скакал за нею, —И часто был готовЯ броситься на шеюК madame de-Курдюков.

А. А. Углицкой*

Ma chère Alexandrine,Простите, же ву при,За мой армейский чинВсё, что je vous écris;Меж тем, же ву засюр,Ich wünsche счастья вам,Surtout beaucoup d'amour,Quand vous serez Мадам.[6]

Из альбома С. Н. Карамзиной*

Любил и я в былые годы,В невинности души моей,И бури шумные природы,И бури тайные страстей.Но красоты их безобразнойЯ скоро таинство постиг,И мне наскучил их несвязныйИ оглушающий язык.Люблю я больше год от году,Желаньям мирным дав простор,Поутру ясную погоду,Под вечер тихий разговор,Люблю я парадоксы ваши,И ха-ха-ха, и хи-хи-хи,С<мирновой> штучку, фарсу СашиИ Ишки М<ятлева> стихи…

Графине Ростопчиной*

Я верю: под одной звездоюМы с вами были рождены;Мы шли дорогою одною,Нас обманули те же сны.Но что ж! — от цели благороднойОторван бурею страстей,Я позабыл в борьбе бесплоднойПреданья юности моей.Предвидя вечную разлуку,Боюсь я сердцу волю дать;Боюсь предательскому звукуМечту напрасную вверять…Так две волны несутся дружноСлучайной, вольною четойВ пустыне моря голубой:Их гонит вместе ветер южный;Но их разрознит где-нибудьУтеса каменная грудь…И, полны холодом привычным,Они несут брегам различным,Без сожаленья и любви,Свой ропот сладостный и томный,Свой бурный шум, свой блеск заемный,И ласки вечные свои.

Договор*

Пускай толпа клеймит презреньемНаш неразгаданный союз,Пускай людским предубежденьемТы лишена семейных уз.Но перед идолами светаНе гну колени я мои;Как ты, не знаю в нем предметаНи сильной злобы, ни любви.Как ты, кружусь в весельи шумном,Не отличая никого:Делюся с умным и безумным,Живу для сердца своего.Земного счастья мы не ценим,Людей привыкли мы ценить:Себе мы оба не изменим,А нам не могут изменить.В толпе друг друга мы узнали;Сошлись и разойдемся вновь.Была без радостей любовь,Разлука будет без печали.

«Прощай, немытая Россия…»*

Прощай, немытая Россия,Страна рабов, страна господ,И вы, мундиры голубые,И ты, им преданный народ.Быть может, за стеной КавказаСокроюсь от твоих пашей,От их всевидящего глаза,От их всеслышащих ушей.[7]

Утес*

Ночевала тучка золотаяНа груди утеса-великана;Утром в путь она умчалась рано,По лазури весело играя;Но остался влажный след в морщинеСтарого утеса. ОдинокоОн стоит, задумался глубокоИ тихонько плачет он в пустыне.

Спор*

Как-то раз перед толпою Соплеменных горУ Казбека с Шат-горою[8] Был великий спор.«Берегись! — сказал Казбеку Седовласый Шат, —Покорился человеку Ты недаром, брат!Он настроит дымных келий По уступам гор;В глубине твоих ущелий Загремит топор;И железная лопата В каменную грудь,Добывая медь и злато, Врежет страшный путь.Уж проходят караваны Через те скалы́,Где носились лишь туманы Да цари-орлы.Люди хитры! Хоть и труден Первый был скачок,Берегися! многолюден И могуч Восток!»— Не боюся я Востока! — Отвечал Казбек, —Род людской там спит глубоко Уж девятый век.Посмотри: в тени чинары Пену сладких винНа узорные шальвары Сонный льет грузин;И склонясь в дыму кальяна На цветной диван,У жемчужного фонтана Дремлет Тегеран.Вот — у ног Ерусалима, Богом сожжена,Безглагольна, недвижима Мертвая страна;Дальше, вечно чуждый тени, Моет желтый НилРаскаленные ступени Царственных могил.Бедуин забыл наезды Для цветных шатровИ поет, считая звезды, Про дела отцов.Всё, что здесь доступно оку, Спит, покой ценя…Нет! не дряхлому Востоку Покорить меня! —«Не хвались еще заране! — Молвил старый Шат, —Вот на севере в тумане Что-то видно, брат!»Тайно был Казбек огромный Вестью той смущен;И, смутясь, на север темный Взоры кинул он;И туда в недоуменье Смотрит, полный дум:Видит странное движенье, Слышит звон и шум.От Урала до Дуная, До большой реки,Колыхаясь и сверкая, Движутся полки;Веют белые султаны Как степной ковыль;Мчатся пестрые уланы, Подымая пыль;Боевые батальоны Тесно в ряд идут,Впереди несут знамены, В барабаны бьют;Батареи медным строем Скачут и гремят,И, дымясь, как перед боем, Фитили горят.И испытанный трудами Бури боевой,Их ведет, грозя очами, Генерал седой.Идут все полки могучи, Шумны как поток,Страшно-медленны как тучи, Прямо на восток.И томим зловещей думой, Полный черных снов,Стал считать Казбек угрюмый — И не счел врагов.Грустным взором он окинул Племя гор своих,Шапку[9] на́ брови надвинул — И навек затих.

Сон («В полдневный жар в долине Дагестана…»)*

В полдневный жар в долине ДагестанаС свинцом в груди лежал недвижим я;Глубокая еще дымилась рана,По капле кровь точилася моя.Лежал один я на песке долины;Уступы скал теснилися кругом,И солнце жгло их желтые вершиныИ жгло меня — но спал я мертвым сном.И снился мне сияющий огнямиВечерний пир в родимой стороне.Меж юных жен, увенчанных цветами,Шел разговор веселый обо мне.Но в разговор веселый не вступая,Сидела там задумчиво одна,И в грустный сон душа ее младаяБог знает чем была погружена;И снилась ей долина Дагестана;Знакомый труп лежал в долине той;В его груди дымясь чернела рана,И кровь лилась хладеющей струёй.

L'attente*

Je l'attends dans la plaine sombre;Au loin je vois blanchir une ombre,Une ombre qui vient doucement…Eh non! — trompeuse espérance —C'est un vieux saule qui balanceSon tronc desséché et luisant.Je me penche et longtemps j'écoute:Je crois entendre sur la routeLe son qu'un pas léger produit…Non, ce n'est rien! C'est dans la mousseLe bruit d'une feuille que pousseLe vent parfumè de la nuit.Rempli d'une amère tristesse,Je me couche dans l'herbe épaisseEt m'endors d'un sommeil profond…Tout-à-coup, tremblant, je m'éveille:Sa voix me parlait à l'oreille,Sa bouche me baisait au front.[10]

«Лилейной рукой поправляя…»*

Лилейной рукой поправляяЕдва пробившийся ус,Краснеет как дева младаяКапгар, молодой туксус.· · ·

«На бурке под тенью чинары…»*

1

На бурке под тенью чинарыЛежал Ахмет Ибрагим,И руки скрестивши татарыСтояли молча пред ним.

2

И, брови нахмурив густые,Лениво молвил Ага:О слуги мои удалые,Мне ваша жизнь дорога!

3

· · ·

«Они любили друг друга так долго и нежно…»*

Sie liebten sich beide, doch keiner

Wollt' es dem andern gestehn.

Heine.[11]

Они любили друг друга так долго и нежно,С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!Но как враги избегали признанья и встречи,И были пусты и хладны их краткие речи.Они расстались в безмолвном и гордом страданьеИ милый образ во сне лишь порою видали.И смерть пришла: наступило за гробом свиданье…Но в мире новом друг друга они не узнали.

Тамара*

В глубокой теснине Дарьяла,Где роется Терек во мгле,Старинная башня стояла,Чернея на черной скале.В той башне высокой и теснойЦарица Тамара жила:Прекрасна как ангел небесный,Как демон коварна и зла.И там сквозь туман полуночиБлистал огонек золотой,Кидался он путнику в очи,Манил он на отдых ночной.И слышался голос Тамары:Он весь был желанье и страсть,В нем были всесильные чары,Была непонятная власть.На голос невидимой периШел воин, купец и пастух;Пред ним отворялися двери,Встречал его мрачный евну́х.На мягкой пуховой постели,В парчу и жемчу́г убрана,Ждала она гостя. ШипелиПред нею два кубка вина.Сплетались горячие руки,Уста прилипали к устам,И странные, дикие звукиВсю ночь раздавалися там.Как будто в ту башню пустуюСто юношей пылких и женСошлися на свадьбу ночную,На тризну больших похорон.Но только что утра сияньеКидало свой луч по горам,Мгновенно и мрак и молчаньеОпять воцарялися там.Лишь Терек в теснине ДарьялаГремя нарушал тишину;Волна на волну набегала,Волна погоняла волну;И с плачем безгласное телоСпешили они унести;В окне тогда что-то белело,Звучало оттуда: прости.И было так нежно прощанье,Так сладко тот голос звучал,Как будто восторги свиданьяИ ласки любви обещал.

Свиданье*

1

Уж за горой дремучеюПогас вечерний луч,Едва струей гремучеюСверкает жаркий ключ;Сады благоуханиемНаполнились живым,Тифлис объят молчанием,В ущельи мгла и дым.Летают сны-мучителиНад грешными людьми,И ангелы-хранителиБеседуют с детьми.

2

Там за твердыней староюНа сумрачной гореПод свежею чинароюЛежу я на ковре.Лежу один и думаю:Ужели не во снеСвиданье в ночь угрюмуюНазначила ты мне?И в этот час таинственный,Но сладкий для любви,Тебя, мой друг единственный,Зовут мечты мои.

3

Внизу огни дозорныеЛишь на мосту горят,И колокольни черныеКак сторожи стоят;И поступью несмелоюИз бань со всех сторонВыходят цепью белоюЧеты грузинских жен;Вот улицей пустынноюБредут, едва скользя…Но под чадрою длинноюТебя узнать нельзя!..

4

Твой домик с крышей гладкоюМне виден вдалеке;Крыльцо с ступенью шаткоюКупается в реке;Среди прохлады, веющейНад синею Курой,Он сетью зеленеющейОпутан плющевой;За тополью высокоюЯ вижу там окно…Но свечкой одинокоюНе светится оно!

5

Я жду. В недоуменииНапрасно бродит взор:Кинжалом в нетерпенииИзрезал я ковер;Я жду с тоской бесплодною,Мне грустно, тяжело…Вот сыростью холодноюС востока понесло,Краснеют за туманамиСедых вершин зубцы,Выходят с караванамиИз города купцы…

6

Прочь, прочь, слеза позорная,Кипи, душа моя!Твоя измена чернаяПонятна мне, змея!Я знаю, чем утешенныйПо звонкой мостовойВчера скакал как бешеныйТатарин молодой.Недаром он красуетсяПеред твоим окном,И твой отец любуетсяПерсидским жеребцом.

7

Возьму винтовку длинную,Пойду я из ворот:Там под скалой пустынноюЕсть узкий поворот.До полдня за могильноюЧасовней подождуИ на дорогу пыльнуюВинтовку наведу.Напрасно грудь колышется!Я лег между камней;Чу! близкий топот слышится…А! это ты, злодей!

Листок*

Дубовый листок оторвался от ветки родимойИ в степь укатился, жестокою бурей гонимый;Засох и увял он от холода, зноя и горяИ вот наконец докатился до Черного моря.У Черного моря чинара стоит молодая;С ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская;На ветвях зеленых качаются райские птицы;Поют они песни про славу морской царь-девицы.И странник прижался у корня чинары высокой;Приюта на время он молит с тоскою глубокойИ так говорит он: я бедный листочек дубовый,До срока созрел я и вырос в отчизне суровой.Один и без цели по свету ношуся давно я,Засох я без тени, увял я без сна и покоя.Прими же пришельца меж листьев своих изумрудных,Немало я знаю рассказов мудреных и чудных.На что мне тебя? отвечает младая чинара,Ты пылен и желт, — и сынам моим свежим не пара.Ты много видал — да к чему мне твои небылицы?Мой слух утомили давно уж и райские птицы.Иди себе дальше; о странник! тебя я не знаю!Я солнцем любима, цвету для него и блистаю;По небу я ветви раскинула здесь на просторе,И корни мои умывает холодное море.

«Выхожу один я на дорогу…»*

1

Выхожу один я на дорогу;Сквозь туман кремнистый путь блестит;Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,И звезда с звездою говорит.

2

В небесах торжественно и чудно!Спит земля в сияньи голубом…Что же мне так больно и так трудно?Жду ль чего? жалею ли о чем?

3

Уж не жду от жизни ничего я,И не жаль мне прошлого ничуть;Я ищу свободы и покоя!Я б хотел забыться и заснуть!

4

Но не тем холодным сном могилы…Я б желал навеки так заснуть,Чтоб в груди дремали жизни силы,Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;

5

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,Про любовь мне сладкий голос пел,Надо мной чтоб вечно зеленеяТемный дуб склонялся и шумел.

Морская царевна*

В море царевич купает коня;Слышит: «Царевич! взгляни на меня!»Фыркает конь и ушами прядет,Брызжет и плещет и дале плывет.Слышит царевич: «Я царская дочь!Хочешь провесть ты с царевною ночь?»Вот показалась рука из воды,Ловит за кисти шелко́вой узды.Вышла младая потом голова;В косу вплелася морская трава.Синие очи любовью горят;Брызги на шее как жемчуг дрожат.Мыслит царевич: «Добро же! постой!»За косу ловко схватил он рукой.Держит, рука боевая сильна:Плачет и молит и бьется она.К берегу витязь отважно плывет;Выплыл; товарищей громко зовет.«Эй вы! сходитесь, лихие друзья!Гляньте, как бьется добыча моя…Что ж вы стоите смущенной толпой?Али красы не видали такой?»Вот оглянулся царевич назад:Ахнул! померк торжествующий взгляд.Видит, лежит на песке золотомЧудо морское с зеленым хвостом;Хвост чешуею змеиной покрыт,Весь замирая, свиваясь дрожит;Пена струями сбегает с чела,Очи одела смертельная мгла.Бледные руки хватают песок;Шепчут уста непонятный упрек…Едет царевич задумчиво прочь.Будет он помнить про царскую дочь!

Пророк*

С тех пор как вечный судияМне дал всеведенье пророка,В очах людей читаю яСтраницы злобы и порока.Провозглашать я стал любвиИ правды чистые ученья:В меня все ближние моиБросали бешено каменья.Посыпал пеплом я главу,Из городов бежал я нищий,И вот в пустыне я живу,Как птицы, даром божьей пищи;Завет предвечного храня,Мне тварь покорна там земная;И звезды слушают меня,Лучами радостно играя.Когда же через шумный градЯ пробираюсь торопливо,То старцы детям говорятС улыбкою самолюбивой:«Смотрите: вот пример для вас!Он горд был, не ужился с нами.Глупец, хотел уверить нас,Что бог гласит его устами!Смотрите ж, дети, на него:Как он угрюм и худ и бледен!Смотрите, как он наг и беден,Как презирают все его!»

«Нет, не тебя так пылко я люблю…»*

1

Нет, не тебя так пылко я люблю,Не для меня красы твоей блистанье:Люблю в тебе я прошлое страданьеИ молодость погибшую мою.

2

Когда порой я на тебя смотрю,В твои глаза вникая долгим взором:Таинственным я занят разговором,Но не с тобой я сердцем говорю.

3

Я говорю с подругой юных дней;В твоих чертах ищу черты другие;В устах живых уста давно немые,В глазах огонь угаснувших очей.

Стихотворения разных годов

Крест на скале*

В теснине Кавказа я знаю скалу,Туда долететь лишь степному орлу,Но крест деревянный чернеет над ней,Гниет он и гнется от бурь и дождей.И много уж лет протекло без следовС тех пор, как он виден с далеких холмов.И каждая кверху подъята рука,Как будто он хочет схватить облака.О если б взойти удалось мне туда,Как я бы молился и плакал тогда;И после я сбросил бы цепь бытияИ с бурею братом назвался бы я!

Черные очи*

Много звезд у летней ночи,Отчего же только две у вас,Очи юга! черны очи!Нашей встречи был недобрый час.Кто ни спросит, звезды ночиЛишь о райском счастье говорят;В ваших звездах, черны очи,Я нашел для сердца рай и ад.Очи юга, черны очи,В вас любви прочел я приговор,Звезды дня и звезды ночиДля меня вы стали с этих пор!

К *** («Когда твой друг с пророческой тоскою…»)*

Когда твой друг с пророческой тоскоюТебе вверял толпу своих забот,Не знала ты невинною душою,Что смерть его позорная зовет,Что голова, любимая тобою,С твоей груди на плаху перейдет;Он был рожден для мирных вдохновений,Для славы, для надежд; — но меж людейОн не годился; и враждебный генийЕго душе не наложил цепей;И не слыхал творец его молений,И он погиб во цвете лучших дней;И близок час… и жизнь его потонетВ забвенье, без следа, как звук пустой;Никто слезы прощальной не уронит,Чтоб смыть упрек, оправданный толпой,И лишь волна полночная простонетНад сердцем, где хранился образ твой!

Гость (Быль)*

(Посвящается ***)

Кларису юноша любил, Давно тому назад.Он сердце девы получил: А сердце — лучший клад.Уж громкий колокол гудёт,И в церкве поп с венцами ждет.И вдруг раздался крик войны, Подъяты знамена:Спешат отечества сыны — И ноги в стремена!Идет Калмар, томим тоской,Проститься с девой молодой.«Клянись, что вечно, — молвил он, — Мне не изменишь ты! —Пускай холодной смерти сон, О, дева красоты,Нас осеняет под землей,Коль не венцы любви святой!»Клариса клятву говорит, Дрожит слеза в очах,Разлуки поцелуй горит На розовых устах:«Вот поцелуй последний мой —С тобою в храм и в гроб с тобой!»— Итак, прости! жалей меня: Печален мой удел! —Калмар садится на коня, И вихрем полетел…Дни мчатся… снег в полях лежит…Всё дева плачет да грустит…Вот и весна явилась вновь, И в солнце прежний жар.Проходит женская любовь, , забыт Калмар!И должен получить другойЕе красу с ее рукой.С невестой под руку жених Пирует за столом,Гостей обходит и родных Стакан, шипя вином.Пир брачный весело шумит;Лишь молча гость один сидит.На нем шелом избит в боях, Под хладной сталью лик,И плаш, изорван на плечах, И ржавый меч велик.Сидит он прям и недвижим,И речь начать боятся с ним…«Что гость любезный наш не пьет, — Клариса вдруг к нему, —И что он нить не перервет Молчанью своему?Кто он? откуда в нашу дверь?Могу ли я узнать теперь?»Не стон, не вздох он испустил — Какой-то странный звукНевольным страхом поразил Мою невесту вдруг.Все гости: ах! — открыл пришлецЛицо свое: то был мертвец.Трепещут все, спасенья нет, Жених забыл свой меч.«Ты помнишь ли, — сказал скелет, — Свою прощальну речь:Калмар забыт не будет мной;С тобою в храм и в гроб с тобой!Калмар твой пал на битве — там, В отчаянной борьбе.Венец, девица, в гробе нам: Я верен был тебе!..»Он обхватил ее рукой,И оба скрылись под землей.В том доме каждый круглый год Две тени, говорят,(Когда меж звезд луна бредет, И все живые спят)Являются, как легкий дым,Бродя по комнатам пустым!..

«Non, si j'en crois mon esperance…»*

Non, si j'en crois mon espéranceJ'attends un meilleur avenir.Je serai malgré la distancePrès de vous par le souvenir.Errant sur un autre rivage,De loin je vous suivrai,Et sur vous si grondait l'orage,Rappelez-moi, je reviendrai.[12]

Н. Н. Арсеньеву*

Дай бог, чтоб ты не соблазнялсяПриманкой сладкой бытия,Чтоб дух твой в небо не умчался,Чтоб не иссякла плоть твоя;Пусть покровительство судьбиныПовсюду будет над тобой,Чтоб ум твой не вскружили виныИ взор красавицы младой;Ланиты и вино нередкоФальшивой краскою блестят;Вино поддельное, кокетка,Для головы и сердца — яд!

«Опять, народные витии…»*

1

Опять, народные витии,За дело падшее ЛитвыНа славу гордую РоссииОпять шумя восстали вы.Уж вас казнил могучим словомПоэт, восставший в блеске новомОт продолжительного сна,И порицания покровомОдел он ваши имена.

2

Что это: вызов ли надменный,На битву ль бешеный призыв?Иль голос зависти смущенной,Бессилья злобного порыв?..Да, хитрой зависти ехиднаВас пожирает; вам обиднаВеличья нашего заря;Вам солнца божьего не видноЗа солнцем русского царя.

3

Давно привыкшие венцамиИ уважением играть,Вы мнили грязными рукамиВенец блестящий запятнать.Вам непонятно, вам несродноВсё, что высоко, благородно;Не знали вы, что грозный щитЛюбви и гордости народнойОт вас венец тот сохранит.

<4>

Безумцы мелкие, вы правы,Мы чужды ложного стыда!· · ·

<5>

Но честь России невредима.И вам смеясь внимает свет…Так в дни воинственные Рима,Во дни торжественных побед,Когда триумфом шел ФабрицийИ раздавался по столицеВосторга благодарный клик,Бежал за светлой колесницейОдин наемный клеветник.

«Когда надежде недоступный…»*

Когда надежде недоступный,Не смея плакать и любить,Пороки юности преступнойЯ мнил страданьем искупить;Когда былое ежечасноОчам являлося моимИ всё, что свято и прекрасно,Отозвалося мне чужим;Тогда молитвой безрассуднойЯ долго богу докучалИ вдруг услышал голос чудный.«Чего ты просишь?» он вещал;«Ты жить устал? — но я ль виновен;Смири страстей своих порыв;Будь как другие хладнокровен,Будь как другие терпелив.Твое блаженство было ложно;Ужель мечты тебе так жаль?Глупец! где посох твой дорожный?Возьми его, пускайся в даль;Пойдешь ли ты через пустынюИль город пышный и большой,Не обожай ничью святыню,Нигде приют себе не строй».

«Ах! ныне я не тот совсем…»*

Ах! ныне я не тот совсем,Меня друзья бы не узнали,И на челе тогда моемВласы седые не блистали.Я был еще совсем не стар;А иссушил мне сердце жарСтрастей, явилися морщиныИ ненавистные седины,Но и теперь преклонных летЯ презираю тяготенье.Я знал еще души волненье —Любви минувшей грозный след.Но говорю: краса Терезы…Теперь среди полночной грезыМне кажется: идет онаМежду каштанов и черешен…Катится по небу луна…Как я доволен и утешен!Я вижу кудри… взор живойГорячей влагою оделся…Как жемчуг перси белизной.Так живо образ дорогойВ уме моем напечатлелся!Стан невысокий помню яИ азиатские движенья,Уста пурпурные ея,Стыда румянец и смятенье…Но полно! полно! я любил,Я чувств своих не изменил!..· · ·Любовь, сокрывшись в сердце диком,В одних лишь крайностях горитИ вечно (тщетно рок свирепыйВосстал) меня не охладит,И тень минувшего бежитПоныне всюду за Мазепой…· · ·

«Он был в краю святом…»*

Он был в краю святом,На холмах Палестины.Стальной его шеломИссекли сарацины.Понес он в край святойЦветущие ланиты;Вернулся он домойПлешивый и избитый.Неверных он громилОбеими руками —Ни жен их не щадил,Ни малых с стариками.Встречаясь с ним подчас,Смущалися красотки;Он п…. их не раз,Перебирая четки.Вернулся он в свой домБез славы и без злата;Глядит — детей содом,Жена его брюхата.Пришибло старика…

«Никто моим словам не внемлет… я один…»*

Никто моим словам не внемлет… я один.День гаснет… красными рисуясь полосами,На запад уклонились тучи, и каминТрещит передо мной. — Я полон весь мечтами,О будущем… и дни мои толпойОднообразною проходят предо мной,И тщетно я ищу смущенными очамиМеж них хоть день один, отмеченный судьбой!

«Мое грядущее в тумане…»*

Мое грядущее в туманеБыло<е> полно мук и зла…Зачем не позже иль не ранеМеня природа создала?К чему творец меня готовил,Зачем так грозно прекословилНадеждам юности моей?..Добра и зла он дал мне чашу,Сказав: я жизнь твою украшуТы будешь славен меж людей!..И я словам его поверил,И полный волею страстейЯ будущность свою измерилОбширностью души своей;С святыней зло во мне боролось,Я удушил святыни голос,Из сердца слезы выжал я;Как юный плод, лишенный сока,Оно увяло в бурях рокаПод знойным солнцем бытия.Тогда для поприща готовыйЯ дерзко вник в сердца людейСквозь непонятные покровыПриличий светских и страстей.

«Это случилось в последние годы могучего Рима…»*

Это случилось в последние годы могучего Рима,Царствовал грозный Тиверий и гнал христиан беспощадно;Но ежедневно на месте отрубленных ветвей, у древаЦеркви христовой юные вновь зеленели побеги.В тайной пещере, над Тибром ревущим, скрывался в то времяПраведный старец, в посте и молитве свой век доживая;Бог его в людях своей благодатью прославил.Чудный он дар получил: исцелять от недугов телесныхИ от страданий душевных. Рано утром, однажды,Горько рыдая, приходит к нему старуха простогоЗвания, — с нею и муж ее, грусти безмолвной исполнен,Просит она воскресить ее дочь, внезапно во цветеДевственной жизни умершую… — «Вот уж два дня и две ночи, —Так она говорила, — мы наших богов неотступноМолим во храмах и жжем ароматы на мраморе хладном,Золото сыплем жрецам их и плачем, — но всё бесполезно!Если бы знал ты Виргинию нашу, то жалость стеснила бСердце твое, равнодушное к прелестям мира! Как частоДряхлые старцы, любуясь на белые плечи, волнистые кудри,На темные очи ее, молодели; и юноши страстнымВзором ее провожали, когда, напевая простуюПесню, амфору держа над главой осторожно, тропинкойК Тибру спускалась она за водою… иль в пляске,Перед домашним порогом, подруг побеждала искусством,Звонким, ребяческим смехом родительский слух утешая…Только в последнее время приметно она изменилась;Игры наскучили ей, и взор отуманился думой;Из дому стала она уходить до зари, возвращаясьВечером темным, и ночи без сна проводила… При светеПоздней лампады я видела раз, как она, на коленах,Тихо, усердно и долго молилась, — кому? — неизвестно!Созвали мы стариков и родных для совета; решили…»· · ·

«Тебе, Кавказ, суровый царь земли…», I*

Тебе, Кавказ, суровый царь земли,Я посвящаю снова стих небрежный.Как сына ты его благословиИ осени вершиной белоснежной;От юных лет к тебе мечты моиПрикованы судьбою неизбежной,На севере — в стране тебе чужойЯ сердцем твой — всегда и всюду твой.Еще ребенком, робкими шагамиВзбирался я на гордые скалы,Увитые туманными чалмами,Как головы поклонников аллы̀.Там ветер машет вольными крылами,Там ночевать слетаются орлы,Я в гости к ним летал мечтой послушнойИ сердцем был — товарищ их воздушный.С тех пор прошло тяжелых много лет,И вновь меня меж скал своих ты встретил.Как некогда ребенку, твой приветИзгнаннику был радостен и светел.Он пролил в грудь мою забвенье бед,И дружно я на дружний зов ответил;И ныне здесь, в полуночном краю,Всё о тебе мечтаю и пою.

«Тебе, Кавказ, суровый царь земли…», II*

Тебе, Кавказ, суровый царь земли,Я снова посвящаю стих небрежный.Как сына ты его благословиИ осени вершиной белоснежной.Еще ребенком, чуждый и любвиИ дум честолюбивых, я беспечноБродил в твоих ущельях, грозный, вечный,Угрюмый великан, меня носилТы бережно, как пе́стун, юных силХранитель верный — [и мечтоюЯ страстно обнимал тебя порою].И мысль моя, свободна и легка,Бродила по утесам, где, блистаяЛучом зари, сбирались облака,Туманные вершины омрачая,Косматые, как перья шишака;А вдалеке, как вечные ступениС земли на небо, в край моих видений,Зубчатою тянулись полосой,Таинственней, синей одна другой,Всё горы, чуть приметные для глаза,Сыны и братья грозного Кавказа.

«Не плачь, не плачь, мое дитя…»*

Не плачь, не плачь, мое дитя,Не стоит он безумной муки.Верь, он ласкал тебя шутя,Верь, он любил тебя от скуки!И мало ль в Грузии у насПрекрасных юношей найдется?Быстрей огонь их черных глаз,И черный ус их лучше вьется!Из дальней, чуждой стороныОн к нам заброшен был судьбою;Он ищет славы и войны, —И что́ ж он мог найти с тобою?Тебя он золотом дарил,Клялся, что вечно не изменит,Он ласки дорого ценил —Но слез твоих он не оценит!

«Quand je te vois sourire…»*

Quand je te vois sourire,Mon coeur s'épanouit,Et je voudrais te dire,Ce que mon cœur me dit!'Alors toute ma vieA mes yeux apparaît;Je maudis, et je prie,Et je pleure en secret.Car sans toi, mon seul guide,Sans ton regard de feuMon passé paraît vide,Comme le ciel sans Dieu.Et puis, caprice étrange,Je me surprends bénirLe beau jour, oh mon ange,Où tu m'as fait souffrir!..[13]

Я вижу перед собой лежащего гладиатора… Байрон. (Англ.). — Ред.
Скорей! (Франц.). — Ред.
И я вас поздравляю. (Франц.). — Ред.
Какое нам, в конце концов, дело до грубого крика всех этих горланящих шарлатанов, продавцов пафоса и мастеров напыщенности и всех плясунов, танцующих на фразе? О. Барбье. (Франц.). — Ред.
Поэты похожи на медведей, сытых тем, что сосут лапу. Неизданное (Франц.). — Ред.
Перевод:Моя милая Александрина,простите, я вас прошу,за мой армейский чин всё,что я вам пишу.Меж тем, я вас уверяю,я желаю счастья вам,а главное много любви,когда вы будете Мадам.(Франц.). — Ред.
Существует еще следующая редакция этого стихотворения:Прощай, немытая Россия,Страна рабов, страна господ,И вы, мундиры голубые,И ты, послушный им народ. Быть может, за хребтом КавказаУкроюсь от твоих царей,От их всевидящего глаза,От их всеслышащих ушей.
Шат — Елбрус. (Примечание Лермонтова).
Горцы называют шапкою облака, постоянно лежащие на вершине Казбека. (Примечание Лермонтова).
Перевод:ОжиданиеЯ жду ее в сумрачной равнине;вдали я вижу белеющую тень, —тень, которая тихо подходит…Но нет — обманчивая надежда! —это старая ива, которая покачиваетсвой ствол, высохший и блестящий.Я наклоняюсь и долго слушаю:мне кажется, я слышу по дорогезвук легких шагов… Нет, не то!Это во мху шорох листа,гонимого ароматным ветром ночи.Полный горькой печали, я ложусьв густую траву и засыпаю глубоким сном…Вдруг я просыпаюсь, дрожа:ее голос говорил мне на ухо,ее губы целовали мой лоб.(Франц.). — Ред.
Они оба любили друг друга, но ни один не желал признаться в этом другому. Гейне. (Нем.). — Ред.
Перевод:Нет, веря в этом моей надежде,я жду лучшего будущего.Преодолев расстояние,я буду около вас силой воспоминания.— Блуждая на другом берегу,я издали буду следовать за вами;и если над вами разразится гроза,позовите меня, — и я вернусь.(Франц.). — Ред.
Перевод:Когда я вижу твою улыбку,мое сердце расцветает,и я хотел бы высказать тебе,что говорит мне мое сердце. —Тогда вся жизньвстает перед моими глазами;я проклинаю и молюсьи плачу тайно. —Потому что без тебя,моего единственного руководителя,без твоего огненного взгляда,мое прошедшее кажется пустым,как небо без бога. —И потом — странная причуда! —я ловлю себя на том, что благословляюпрекрасный день, — о ангел мой! —когда ты заставила меня страдать.(Франц.). — Ред.