Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче*
(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.)
В сто сорок солнц закат пылал,в июль катилось лето,была жара,жара плыла —на даче было это.Пригорок Пушкино горбилАкуловой горою,а низ горы —деревней был,кривился крыш корою.А за деревнею —дыра,и в ту дыру, наверно,спускалось солнце каждый раз,медленно и верно.А завтрасновамир залитьвставало солнце а́ло.И день за днемужасно злитьменявот этостало.И так однажды разозлясь,что в страхе все поблекло,в упор я крикнул солнцу:«Слазь!довольно шляться в пекло!»Я крикнул солнцу:«Дармоед!занежен в облака ты,а тут — не знай ни зим, ни лет,сиди, рисуй плакаты!*»Я крикнул солнцу:«Погоди!послушай, златолобо,чем так,без дела заходить,ко мнена чай зашло бы!»Что я наделал!Я погиб!Ко мне,по доброй воле,само,раскинув луч-шаги,шагает солнце в поле.Хочу испуг не показать —и ретируюсь задом.Уже в саду его глаза.Уже проходит садом.В окошки,в двери,в щель войдя,валилась солнца масса,ввалилось;дух переведя,заговорило басом:«Гоню обратно я огнивпервые с сотворенья.Ты звал меня?Чаи́ гони,гони, поэт, варенье!»Слеза из глаз у самого —жара с ума сводила,но я ему —на самовар:«Ну что ж,садись, светило!»Черт дернул дерзости моиорать ему, —сконфужен,я сел на уголок скамьи,боюсь — не вышло б хуже!Но странная из солнца ясьструилась, —и степенностьзабыв,сижу, разговорясьс светилом постепенно.Про то,про это говорю,что-де заела Роста,а солнце:«Ладно,не горюй,смотри на вещи просто!А мне, ты думаешь,светитьлегко?— Поди, попробуй! —А вот идешь —взялось идти,идешь — и светишь в оба!»Болтали так до темноты —до бывшей ночи то есть.Какая тьма уж тут?На «ты»мы с ним, совсем освоясь.И скоро,дружбы не тая,бью по плечу его я.А солнце тоже:«Ты да я,нас, товарищ, двое!Пойдем, поэт,взорим,вспоему мира в сером хламе.Я буду солнце лить свое,а ты — свое,стихами».Стена теней,ночей тюрьмапод солнц двустволкой пала.Стихов и света кутерьма —сияй во что попало!Устанет то,и хочет ночьприлечь,тупая сонница.Вдруг — яво всю светаю мочь —и снова день трезвонится.Светить всегда,светить везде,до дней последних донца,светить —и никаких гвоздей!Вот лозунг мой —и солнца![1920]
Отношение к барышне*
Этот вечер решал —не в любовники выйти ль нам? —темно,никто не увидит нас.Я наклонился действительно,и действительноя,наклонясь,сказал ей,как добрый родитель:«Страсти крут обрыв —будьте добры,отойдите.Отойдите,будьте добры».[1920]
Гейнеобразное*
Молнию метнула глазами:«Я видела —с тобой другая.Ты самый низкий,ты подлый самый…» —И пошла,и пошла,и пошла, ругая.Я ученый малый, милая,громыханья оставьте ваши.Если молния меня не убила —то гром мнеей-богу не страшен.[1920]
Горе*
Тщетно отчаянный ветербился нечеловече.Капли чернеющей кровистынут крышами кровель.И овдовевшая в ночивышла луна одиночить.[1920]
«Портсигар в траву ушел на треть…»
Портсигар в травуушел на треть*.И как крышкаблеститнаклонились смотретьмуравьишки всяческие и травишка.Обалдело дивилисьвыкрутас монограмме,дивились сиявшему серебромполированным,не стоившие со своими морями и горамиперед делом человечьимничего ровно.Было в диковинку,слепило зрение им,ничего не видевшим этого рода.А портсигар блестелв окружающее с презрением:— Эх, ты, мол,природа![1920]
III Интернационал*
Мы идемреволюционной лавой.Над рядамифлаг пожаров ал.Наш вождь —миллионноглавыйТретий Интернационал. В стены столетий воль вал бьет Третий Интернационал.Мы идем.Рядов разливу нет истока.Волгам красных армий нету устья.Пояс красных армий,к западус востокаопоясав землю,полюсами пустим. Нации сети. Мир мал. Ширься, Третий Интернационал!Мы идем.Рабочий мира,слушай!Революция идет.Восток в шагах восстаний.За Европойокеанами пройдет, как сушей.Красный флагна крыши ньюйоркских зданий. В новом свете и в старом ал будет Третий Интернационал.Мы идем.Вставайте, цветнокожие колоний!Белые рабы империй —встаньте!Бой решит —рабочим властвовать у мира в лонеиливойнами звереть Антанте. Те или эти. Мир мал. К оружию, Третий Интернационал!Мы идем!Штурмуем двери рая.Мы идем.Пробили дверь другим.Выше, наше знамя!Серп,огнем играя,обнимайся с молотом радугой дуги. В двери эти! Стар и мал! Вселенься, Третий Интернационал![1920]
Всем Титам и Власам РСФСР*
По хлебным пусть местам летит,пусть льется песня басом.Два брата жили. Старший Титжил с младшим братом Власом.Был у крестьян у этих домпревыше всех домишек.За домом был амбар, и в немвсегда был хлеба лишек.Был младший, Влас, умен и тих.А Тит был глуп, как камень.Изба раз расползлась у них,пол гнется под ногами.«Смерть без гвоздей, — промолвил Тит,хоша мильон заплотишь,не то, что хату сколотить,и гроб не заколотишь».Тит горько плачет без гвоздей,а Влас обдумал случайи рек: «Чем зря искать везде,езжай, брат, в город лучше».Телега молнией летит.Тит снарядился скоро.Гвоздей достать поехал Титв большой соседний город.Приехал в этот город Тити с грустью смотрит сильной:труба чего-то не коптитнад фабрикой гвоздильной.Вбегает за гвоздями Тит,но в мастерской холоднойрабочий зря без дел сидит.«Я, — говорит, — голодный.Дай, Тит, рабочим хлеб взаймы,мы здесь сидим не жравши,а долг вернем гвоздями мыкрестьянам, хлеба давшим».Взъярился Тит: «Не дам, не дамя хлеба дармоеду.Не дам я хлеба городам,и без гвоздя доеду».В село обратно Тит летит, —от бега от такогосвалился конь. И видит Тит:оторвалась подкова.Пустяк ее приколотить,да нету ни гвоздишка.И стал в лесу в ночевку Тит,и Тит, и лошадишка.Нет ни коня, ни Тита нет…Селом ходили толки,что этих двух во цвете летв лесу сожрали волки.Телега снова собралась.Не вспомнив Тита даже,в соседний город гонит Влас, —нельзя им без гвоздя же.Вбежал в гвоздильню умный Влас,рабочий дышит еле.«Коль хлеб не получу от вас,умру в конце недели».Влас молвил, Тита поумней.«Ну что ж, бери, родимый,наделаешь гвоздей и мнеужо заплатишь ими».Рабочий сыт, во весь свой пылв трубу дымище гонит.Плуги, и гвозди, и серпыдеревне мчит в вагоне.Ясней сей песни нет, ей-ей,кривые бросим толки.Везите, братцы, хлеб скорей,чтоб вас не съели волки.[1920]
Сказка о дезертире, устроившемся недурненько, и о том, какая участь постигла его самого и семью шкурника*
Хоть пока победила крестьянская рать,хоть пока на границах мир,но не время еще в землю штык втыкать,красных армий ряды крепи!Чтоб вовеки не смел никакой Керзон*брать на-пушку, горланить ноты, —даже землю паша, помни сабельный звон,помни марш атакующей роты.Молодцом на коня боевого влазь,по земле пехотинься пеший.С неба землю всю глазами оглазь,на железного коршуна севши.Мир пока, но на страже красных годовстой на нашей красной вышке.Будь смел. Будь умел. Будь всегда готовпервым ринуться в первой вспышке,Кто из вас не крещен военным огнем,кто считает, что шкурнику лучше?Прочитай про это, подумай о нем,вникни в этот сказочный случай.Защищая рабоче-крестьянскую Русь,встали фронтами красноармейцы.Но — как в стаде овца паршивая — труси меж их рядами имеется.Жил в одном во полку Силеверст Рябой.Голова у Рябого — пробкова.Чуть пойдет наш полк против белых в бой,а его и не видно, робкого.Дело ясное: бьется рать, горяча,против барско-буржуйского ига.У Рябого ж слово одно: «Для чабуду я на рожон прыгать?»Встал стеною полк, фронт раскинул свой.Силеверст стоит в карауле.Подымает пуля за пулей вой.Силеверст испугался пули.Дома печь да щи. Замечтал Силеверст.Бабья рожа встала из воздуха.Да как дернет Рябой!Чуть не тыщу верстпробежал без единого роздыха.Вот и холм, и там и дом за холмом,будет дома в скором времечке.Вот и холм пробежал, вот плетень и дом,вот жена его лускает семечки.Прибежал, пошел лобызаться с женой,чаю выдул — стаканов до тыщи:задремал, заснул и храпит, как Ной, —с ГПУ, и то не сыщешь.А на фронте враг видит: полк с дырой,враг пролазит щелью этою.А за ним и золотозадый ройлезет в дырку, блестит эполетою.Поп, урядник — сивуха течет по усам,с ним — петля и прочие вещи.Между ними — царь, самодержец сам,за царем — кулак да помещик.Лезут, в радости, аж не чуют ног,где и сколько занято мест ими?!Пролетария гнут в бараний рог,сыпят в спину крестьян манифестами.Отошла земля к живоглотам назад,наложили нало́жища тяжкие.Лишь свистит в урядничьей ручке лоза́ —знай, всыпает и в спину и в ляжки.Улизнувшие бары едут в дом.Мчит буржуй. Не видали три года, никак.Снова школьника поп обучает крестом —уважать заставляет угодников.В то село пришли, где храпел Силеверст.Видят — выглядит дом аккуратненько.Тычет в хату Рябого исправничий перст,посылает занять урядника.Дурню снится сон: де в раю живети галушки лопает тыщами.Вдруг как хватит его крокодил за живот!То урядник хватил сапожищами.«Как ты смеешь спать, такой рассякой,мать твою растак да разэтак!Я тебя запорю, я тебя засекуи повешу тебя напоследок!» —«Барин!» — взвыл Силеверст, а его кнутомхвать помещик по сытой роже.«Подавай и себя, и поля, и дом,и жену помещику тоже!»И пошел прошибать Силеверста пот,вновь припомнил барщины му̀ку,а жена его на дворе у господгрудью кормит барскую суку.Сей истории прост и ясен сказ,—посмотри, как наказаны дурни;чтобы то же не стряслось и у вас, —да не будет меж вами шкурник.Нынче сына даем не царям на зарез, —за себя этот бо́ище начат.Провожая рекрутов молодолес,провожай поя, а не плача.Чтоб помещики вновь не взнуздали вас,не в пример Силеверсту бедняге, —провожая сынов, давайте наказ:будьте верными красной присяге.[1920–1923]
Рассказ про то, как кума о Врангеле толковала без всякого ума*
Старая, но полезная история
Врангель прет. Отходим мы.Врангелю удача.На базаре две кумы,вставши в хвост, судачат:— Кум сказал, — а в ём ума —я-то куму верю, —что барон-то, слышь, кума,меж Москвой и Тверью.Чуть не даром все в Тверистало продаваться.Пуд крупчатки… — Ну, не ври! —пуд за рупь за двадцать.— А вина, скажу я вам!Дух над Тверью водочный.Пьяных лично по домамводит околоточный.Влюблены в барона властьлевые и правые.Ну, не власть, а прямо сласть,просто — равноправие.Встали, ртом ловя ворон.Скоро ли примчится?Скоро ль будет царь-барони белая мучица?Шел волшебник мимо их.— На́, — сказал он бабе, —скороходы-сапоги,к Врангелю зашла бы! —В миг обувшись, шага в трив Тверь кума на это.Кум сбрехнул ей: во Тверивласть стоит советов.Мчала баба суток пять,рвала юбки в ветре,чтоб баронский увидатьфлаг на Ай-Петри.Разогнавшись с дальних стран,удержаться силясь,баба прямо в ресторанв Ялте опустилась.В «Грандотеле» семгу жретВрангель толсторожий.Разевает баба ротна рыбешку тоже.Метрдотель желанья тезрит — и на подносеей саженный метрдотелькарточку подносит.Всё в копеечной цене.Съехал сдуру разум.Молвит баба: — Дайте мневсю программу разом! —От лакеев мчится пыль.Прошибает пот их.Мчат котлеты и супы,вина и компоты.Уж из глаз еда течету разбухшей бабы!Наконец-то просит счетбабин голос слабый.Вся собралась публика.Стали щелкать счеты.Сто четыре рубликавыведено в счете.Что такая сумма ей?!Даром! С неба манна.Двести вынула рублейбаба из кармана.Отскочил хозяин. — Нет! —(Бледность мелом в роже.)Наш-то рупь не в той цене,наш в миллион дороже. —Завопил хозяин лют:— Знаешь разницу валют?!Беспортошных нету тут,генералы тута пьют! —Возопил хозяин в яри:— Это, тетка, что же!Этак каждый пролетарийжрать захочет тоже. —— Будешь знать, как есть и пить! —все завыли в злости.Стал хозяин тетку бить,метрдотель и гости.Околоточный на шумприбежал из части.Взвыла баба: — Ой, прошу,защитите, власти! —Как подняла власть сияс шпорой сапожища…Как полезла мигом всявспять из бабы пища.— Много, — молвит, — благ в Крымутолько для буржуя,а тебя, мою куму,в часть препровожу я. —Влезла тетка в скороходпред тюремной дверью,как задала тетка ход —в Эрэсэфэсэрью.Бабу видели мою,наши обыватели?Не хотите в том раюсами побывать ли?![1920]
Сказка для шахтера-друга про шахтерки, чуни и каменный уголь*
Раз шахтеры шахты близраспустили нюни:мол, шахтерки продрались,обносились чуни.Мимо шахты шел шептун.Втерся тихим вором.Нищету увидев ту,речь повел к шахтерам:«Большевистский этот райхуже, дескать, ада.Нет сапог, а уголь дай.Бастовать бы надо!Что за жизнь, — не жизнь, а гроб…»Вдруг забойщик ловкийшептуна с помоста сгреб,вниз спустил головкой.«Слово мне позвольте взять!Брось, шахтер, надежды!Если будем так стоять, —будем без одежды.Не сошьет сапожки бог,не обует ноженьки.Настоишься без сапог,помощь ждя от боженьки.Чтоб одели голяков,фабрик нужен ряд нам.Дашь для фабрик угольков, —будешь жить нарядным.Эй, шахтер, куда ни глянь,от тепла до света,даже пища от угля —от угля все это.Даже с хлебом будет туго,если нету угля.Нету угля — нету плуга.Пальцем вспашешь луг ли?Что без угля будешь есть?Чем еду посолишь?Чем хлеба́ и соль привезтьбез угля изволишь?Вся страна разорена.Где ж работать было,если силой всей онавражьи силы била?Биты белые в боях.Все за труд! За пользу!Эй, рабочий, Русь твоя!Возроди и пользуй!Все добудь своей рукой —сапоги,рубаху!Так махни ж, шахтер, киркой —бей по углю смаху!..»И призыв горячий мойне дослушав даже,забивать пошли забой,что ни день — то сажень.Сгреб отгребщик уголь вон,вбил крепильщик клетки,а по штрекам коногонгонит вагонетки.В труд ушедши с головой,вагонетки этипринимает стволовой,нагружает клети.Вырвав тыщей дружных силиз подземных сводов,мчали уголь по Руси,черный хлеб заводов.Встал от сна России труп —ожила громада,дым дымит с фабричных труб,все творим, что надо.Сапоги для всех, кто бос,куртки всем, кто голы,развозил электровозчрез леса и долы.И шахтер одет, обут,носом в табачишке.А еды! — Бери хоть пуд —всякой снеди лишки.Жизнь привольна и легка.Светит уголь, греется.Всё у нас — до молокаптичьего имеется.Я, конечно, сказку сплел,но скажу для друга:будет вправду это все,если будет уголь![1921]
Последняя страничка гражданской войны*
Слава тебе, краснозвездный герой!Землю кровью вымыв,во славу коммуны,к горе за горойшедший твердынями Крыма.Они проползали танками рвы,выпятив пушек шеи, —телами рвы заполняли вы,по трупам перейдя перешеек,Ониза окопами взрыли окоп,хлестали свинцовой рекою, —а выотобрали у них Перекопчуть не голой рукою.Не только тобой завоеван Крыми белых разбита орава, —удар твой двойной:завоевано имтрудиться великое право.И еслив солнце жизнь сужденаза этими днями хмурыми,мы знаем —вашей отвагой онавзята в перекопском штурме.В одну благодарность сливаем словатебе,краснозвездная лава.Во веки веков, товарищи,вам —слава, слава, слава![1920–1921]
О дряни*
Слава, Слава, Слава героям!!!Впрочем,имдовольно воздали дани.Теперьпоговоримо дряни.Утихомирились бури революционных лон.Подернулась тиной советская мешанина.И вылезлоиз-за спины РСФСРмурломещанина.(Меня не поймаете на слове,я вовсе не против мещанского сословия.Мещанамбез различия классов и сословиймое славословие.)Со всех необъятных российских нив,с первого дня советского рождениястеклись они,наскоро оперенья переменив,и засели во все учреждения.Намозолив от пятилетнего сидения зады,крепкие, как умывальники,живут и поныне —тише воды.Свили уютные кабинеты и спаленки.И вечеромта или иная мразь,на жену,за пианином обучающуюся, глядя,говорит,от самовара разморясь:«Товарищ Надя!К празднику прибавка —24 тыщи.Тариф.Эх,и заведу я себетихоокеанские галифища,чтоб из штановвыглядыватькак коралловый риф!»А Надя:«И мне с эмблемами платья.Без серпа и молота не покажешься в свете!В чемсегоднябуду фигурять яна балу в Реввоенсовете?!»На стенке Маркс.Рамочка а́ла.На «Известиях» лежа, котенок греется.А из-под потолочкаверещалаоголтелая канареица.Маркс со стенки смотрел, смотрел…И вдругразинул рот,да как заорет:«Опутали революцию обывательщины нити.Страшнее Врангеля обывательский быт.Скорееголовы канарейкам сверните —чтоб коммунизмканарейками не был побит!»[1920–1921]
Неразбериха*
Лубянская площадь*.На площади той,как грешные верблюды в конце мира,орут папиросники:«Давай, налетай!«Мурсал» рассыпной!Пачками «Ира»!Никольские ворота*.Часовня у ворот.Пропахла ладаном и елеем она.Тиха,что воды набрала в рот,часовня святого Пантеле́ймона.Против Никольских — Наркомвнудел.Дела и люди со дна до крыши.Гремели двери,авто дудел.На площадьчекист из подъезда вышел.«Комиссар!!» — шепнул, увидевнаган,мальчишка один,юркий и скользкий, а у самогона Лубянской одна нога, а другая —на Никольской.Чекист по делам на Ильинку* шел,совсем не в тоти не из того отдела, —весь день гонял,устал как вол.И вообще —какое ему до этого дело?!Мальчишкас перепугув часовню шасть.Конспиративно закрестились папиросники.Набились,аж яблоку негде упасть!Возрадовались святители,апостолыи постники.Дивится Пантеле́ймон:— Уверовали в бога! —Дивится чекист:— Что они,очумели?! —Дивятся мальчишки:— Унесли, мол, ноги! —Наудивлялись все,аж успокоились еле.И вновь по-старому.В часовне тихо.Чекист по улицам гоняет лих.Черт его знает какая неразбериха!А сколько их,таких неразберих?![1921]
Два не совсем обычных случая*
Ежедневнокак вол жуя,стараясь за строчки драть, —яне стану писать про Поволжье:про ЭТО —страшно врать.Но я голодал,и тысяч лучше язнаю проклятое слово — «голодные!»Вот два,не совсем обычные, случая,на ненависть к голоду самые годные.Первый. —Кто из петербуржцевзабудет 18-й год?!Над дохлым лошадьем воро́ны кружатся.Лошадь за лошадью падает на лед.Заколачиваются улицы ровные.Хвостом виляя,на перекресткахсобаки дрессированныепросили милостыню, визжа и лая.Газетам писать не хватало духу —но это ж передавалось изустно:старикудушилжену-старухуи ел частями.Злился —невкусно.Слухи такиеи мрущим от голода,и сытым сумели глотки свесть.Из каждой по́ры огромного городаросло ненасытное желание есть.От слухов и голода двигаясь еле,разсам я,с голодной тоской,остановился у витрины Эйлерса —цветочный магазин на углу Морской*.Малы — аж не видно! — цветочные точки,нули ж у ценнеобъятны длиною!По булке должно быть в любом лепесточке.И вдруг,смотрю,меж витриной и мною —фигурка человечья.Идет и валится.У фигурки конская голова.Идет.И в собственные ноздрипальцывоткнула.Три или два.Глаза открытые мухи обсели,а сбокужила из шеи торчала.Из жилыкапли по улицам сеялисьи стыли черно́, кровянея сначала.Смотрел и смотрел на ползущую тень я,дрожа от сознанья невыносимого,что полуживотное это —виденье! —что этолюдей вымирающих символ.От этого ужаса я — на попятный.Ищу машинально чернеющий след.И к туше лошажьей приплелся по пятнам.Где ж голова?Головы и нет!А возлес каплями крови присохлой,блестел вершок перочинного ножичка —должно быть,тотработал над дохлойи толстую шею кромсал понемножечко.Я понял:не символ,стихом позолоченный,людскаяреальная тень прошагала.Быть может,завтравот так же точноя здесь заработаю, скалясь шакалом.Второй. —Из мелочи выросло в это.Май стоял.Позапрошлое лето.Весною ширишь ноздри и рот,ловя бульваров дыханье липовое.Я голодал,и с другимив чередвстал у бывшей кофейни Филиппова я.Лет пять, должно быть, не был там,а память шепчет еле:«Тогдав кафежурчал фонтани плавали форели».Вздуваемый памятью рос аппетит;какой ни на есть,но по крайней мере —обед.Как медленно время летит!И вотя втиснут в кафейные двери.Сиделис селедкой во рту и в посуде,в селедке рубахи,и воздух в селедке.На черта ж весна,если с улицлюдиот липсюда влипают все-таки!Едят,дрожа от голода голого,вдыхают радостью душище едкий,а нищие молят:подайте головы.Дерясь, получают селедок объедки.Кто б вспомнил народа российского имя,когда б не бросали хребты им в горсточки?!Народ бы российскийсегодня же вымер,когда б не нашлось у селедки косточки.От мысли от этойсквозь грызшихся кучку,громя кулаком по ораве зверьей,пробился,схватился,дернул за ручку —и выбег,селедкой обмазан —об двери.Не знаю,душа пропахла,рубаха ли,какими водами дух этот смою?Полгодазвезды селедкою пахли,лучи рассыпая гнилой чешуею.Пускай,полусытый,доволен я нынче:так, может, и кончусь, голод не видя, —к нему яненависть в сердце вынянчил,превыше всего его ненавидя.Подальше прочую чушь забрось,когда человека голодом сводит.Хлеб! —вот это земная ось:на ней вертеться и нам и свободе.Пусть бабы баранки на Трубной* нижут,и ситный лари Смоленского* ломит, —я день и ночь Поволжье вижу,солому жующее, лежа в соломе.Трубите ж о голоде в уши Европе!Делитесь и те, у кого немного!Крестьяне,ройте пашен окопы!Стреляйте в негомешками налога!Гоните стихом!Тесните пьесой!Вперед врачей целебных взводы!Давите его дымовою завесой!В атаку, фабрики!В ногу, заводы!А есливоплю голодных не внемлешь, —чужды чужие голод и жажда вам, —онзавтранагрянет на наши земли жи встанет здесьза спиною у каждого![1921]
Стихотворение о Мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе*
Сапоги почистить — 1 000 000.Состояние!Раньше б дом купил —и даже неплохой.Привыкли к миллионам.Даже до луны расстояниесоветскому жителю кажется чепухой.Дернул меня чертписать один отчет.«Что это такое?» —спрашивает с тоскоюмашинистка.Ну, что отвечу ей?!Черт его знает, что это такое,если сзадиу неготридцать семь нулей.Недавно уверяла одна дура,что у неетридцать девять тысяч семь сотых температура.Так привыкли к этаким числам,что меньше сажени число и не мыслим.И нам,если мы на митинге ревем,рамки арифметики, разумеется, у́зки —все разрешаем в масштабе мировом.В крайнем случае — масштаб общерусский.«Электрификация!?» — масштаб всероссийский.«Чистка!»* — во всероссийском масштабе.Кто-тодаже,чтоб избежать переписки,предлагал —сквозь землюдо Вашингтона кабель.Иду.Мясницкая*.Ночь глуха.Скачу трясогузкой с ухаба на ухаб.Сзади с тележкой баба.С вещамина Ярославский*хлюпает по ухабам.Сбивают ставшие в хвост на галоши;то грузовик обдаст,то лошадь.Балансируя— четырехлетний навык! —тащусь меж канавищ,канав,канавок.И то— на лету вспоминая маму —с размахуу почтамтаплюхаюсь в яму.На меня тележка.На тележку баба.В грязи ворочаемся с боку на́ бок.Что бабе масштаб грандиозный наш?!Бабе грязью обдало рыло,и баба,взбираясь с этажа на этаж,сверхуи меняи власти крыла.Правдив и свободен мой вещий язык*и с волей советскою дружен,но, натолкнувшись на эти низы,даже я запнулся, сконфужен.Яна сложных агитвопросах рос,а вотне могу объяснить бабе,почему этоо грязина Мясницкойвопросникто не решает в общемясницком масштабе?![1921]
Приказ № 2 армии искусств*
Это вам —упитанные баритоны —от Адамадо наших лет,потрясающие театрами именуемые притоныариями Ромеов и Джульетт.Это вам —пентры*,раздобревшие как кони,жрущая и ржущая России краса,прячущаяся мастерскими,по-старому драконяцветочки и телеса.Это вам —прикрывшиеся листиками мистики,лбы морщинками изрыв —футуристики,имажинистики,акмеистики,запутавшиеся в паутине рифм.Это вам —на растрепанные сменившимгладкие прически,на лапти — лак,пролеткультцы,кладущие заплаткина вылинявший пушкинский фрак.Это вам —пляшущие, в дуду дующие,и открыто предающиеся,и грешащие тайком,рисующие себе грядущееогромным академическим пайком.Вам говорюя —гениален я или не гениален,бросивший безделушкии работающий в Росте,говорю вам —пока вас прикладами не прогнали:Бросьте!Бросьте!Забудьте,плюньтеи на рифмы,и на арии,и на розовый куст,и на прочие мелехлюндиииз арсеналов искусств.Кому это интересно,что — «Ах, вот бедненький!Как он любили каким он был несчастным…»?Мастера,а не длинноволосые проповедникинужны сейчас нам.Слушайте!Паровозы стонут,дует в щели и в пол:«Дайте уголь с Дону!Слесарей,механиков в депо!»У каждой реки на истоке,лежа с дырой в боку,пароходы провыли доки:«Дайте нефть из Баку!»Пока канителим, спорим,смысл сокровенный ища:«Дайте нам новые формы!» —несется вопль по вещам.Нет дураков,ждя, что выйдет из уст его,стоять перед «маэстрами» толпой разинь.Товарищи,дайте новое искусство —такое,чтобы выволочь республику из грязи́.[1921]