43360.fb2
(Опера)
(Театр представляет приятное местоположение, цыгане сидят в шатрах, иные ходят и, собравшись в группы, поют.)
Цыган (поет)
(и проч.)
Цыганка
(Из «Московского вестника» песнь)[2]
………………
………………
………………
(Пляшут и поют.)
(Всё умолкает.)
Старый цыган (пред очагом)[3]
Что за жизнь… одному да одному – Земфира ушла гулять в пустынном поле, она привыкла бродить по дальним лесам и таборам. Но вот уж и ночь – а всё ее нет… вот и луна спускается к небосклону. Как прекрасно… (Смотрит на месяц) (и подходя к очагу) Мой ужин скоро простынет – а дочь не приходила – видно, придется одному провесть ночь…
Но вот она!..
(Земфира и за нею юноша.)
Старик
Где ты была так долго, дочь моя, я думал, что и ты меня покинешь, как сделала коварная мать твоя?..
Земфира
Старик
Трагедия в пяти действиях
Дон Алварец. Дворянин испанский.
Эмилия. Дочь его.
Донна Мария. Мачеха ее.
Фернандо. Молодой испанец, воспитанный Алварецом.
Патер Соррини. Итальянец иезуит, служащий при инквизиции.[6]
Доминиканец. Приятель Соррини.
Моисей. Еврей.
Ноэми. Дочь его.
Сара. Старая еврейка.
Испанцы. Бродяги, подкупленные Сорринием.
Жиды и жидовки.
Служители инквизиции.
Слуги Алвареца, слуги Сорриния, народ, гробовщики,
(Действие происходит в Кастилии.)
(Комната у Алвареца. Стол. Портреты на стенах и зеркало на стене.)
(Донна Мария сидит на креслах. Эмилия стоит и перебирает четки.)[7]
Донна Мария
Эмилия
Донна Мария
Эмилия
(Донна Мария в рассеянье как бы поправляет что-нибудь в своем одеянье – и не слушает.)
Донна Мария
Эмилия
Донна Мария
Эмилия
Донна Мария(будто не слыхав)
Эмилия
(в сторону)
Донна Мария
Эмилия
(берет со стола)
(Фернандо входит. Д<онна> Мария не видит его, выходит в дверь. Эмилия из-под мантельи, следуя за мачехой, роняет записку. Фернандо, глядевший вслед за нею, подымает.)
Фернандо(открывает)
«Я знаю, что батюшка слышал об нашей любви и о твоем намерении жениться на мне. Он тебе, верно, станет говорить об этом. Ради бога, не горячись с ним: иначе мы никогда не будем счастливы».
(Молчание.)
(Алварец входит тихими шагами и садится в кресла.)
Фернандо
(обращаясь к портретам)
Алварец
Фернандо
Алварец
Фернандо (насмешливо)
Алварец
(Насмешливо)
Фернандо (пораженный) (про себя)
(Молчание.)
(Ходит взад и вперед. Потом опять приходит в спокойное положение.)
Алварец
Фернандо
Алварец
Фернандо
(Алварец подходит к портретам.)
Алварец
Фернандо (насмешливо)
Алварец (равнодушно)
Фернандо
Алварец
Фернандо (в беспокойстве)
(Минута молчания.)
Алварец
Фернандо
Алварец
(В сторону)
Фернандо
(Убегает в бешенстве и сталкивается в дверях с патером Сорринием, которого не замечает. Соррини на минуту поражен, но наконец сгибает спину и с поклоном входит. Алварец идет радостно иезуиту навстречу.)
Алварец
(Он его сначала в беспокойстве не заметил.)
Соррини(кланяясь, с притворством глаза к небу)
Алварец
Соррини
Алварец
Соррини
Алварец
Соррини
Алварец
Соррини (в сторону)
Алварец (с таинственным видом)
Соррини
Алварец
Соррини
Алварец
Соррини (с презрительной улыбкой)
(показывая на крест)
(Слуга Сорриния входит с письмом и отдает его своему господину.)
Слуга
Соррини
Слуга
Соррини (прерывает его)
Слуга
Соррини
(Слуге громко)
(Слуга смотрит на него. Соррини подходит и говорит тихо)
Слуга
Соррини (топнув, громко)
(Слуга в смущении уходит.)
Алварец
Соррини
Алварец (глядит в окно)
Соррини (в сторону)
(Эмилия и донна Мария входят.)
Алварец
Эмилия(покраснев)
Алварец
Соррини
Алварец
Соррини
(Все содрогаются.)
Алварец
Соррини
(Кидая взор на Эмилию)
Донна Мария
Алварец
Соррини (радостно в сторону)
Эмилия
Алварец
Соррини
Эмилия(сквозь слезы)
(Плачет.)
(Эмилия уходит, закрыв глаза платком. Все в изумлении.)
Соррини
Алварец
Соррини
Донна Мария
Соррини
(Уходит, низко кланяясь.)
Алварец
(Соррини, провожаемый до двери, уходит наконец.)
(Уходят все.)
(Ночь. Театр являет сад и балкон с левой стороны. На него выходит Эмилия. Балкон соединен ступенями с садом. Эмилия сидит.) (Месяц над деревьями.)
Эмилия
(Молчание.)
(Сходит с балкона.)
Слышен голос
Эмилия
(В страхе не знает, что делать.)
Фернандо(выходит в черном плаще)
Эмилия
Фернандо(берет ее за руку)
(Они садятся на скамью.)
Эмилия
Фернандо
Эмилия
Фернандо
Эмилия
Фернандо
(Молчание.)
Эмилия
Фернандо
Эмилия(кидается ему на шею)
Фернандо(мрачно и быстро)
Эмилия
Фернандо
Эмилия
Фернандо
Эмилия
Фернандо
(Фернандо обнимает ее, и она – его.)
(Звон.)
(Молчанье.)
Эмилия
(Уходит на балкон и скрывается.)
Фернандо (вынимает шпагу)
(Ударяет по кусту, вскрикнув, выползает жид седой и бросается на колени.)
Моисей
Фернандо
(Шпагу подставляет к горлу.)
Моисей(на коленях)
Фернандо
Моисей
(кидается в ноги, обнимает колени)
Фернандо
(кидает ему, не глядя, плащ и шляпу)
Моисей
(Молчание. Жид в изумлении. Испанец с презреньем глядит на него.)
(Надевает плащ и шляпу.)
Фернандо
(Являются издали факелы и люди с другой стороны.)
Моисей(тихо про себя)
Фернандо
(В доме Соррини, комната, где он угощает бродяг, чтоб они ему служили. Несколько испанцев сидят за двумя столами, кричат, смеются и пьют.) (Слуги разносят вины.)
1-й испанец(бродяга)
2-й испанец
(Пьет.)
1-й испанец
3-й испанец
1-й испанец
3-й испанец
4-й испанец
1-й испанец
3-й испанец
5-й испанец(за другим столом)
(кричит.)
Слуга
5-й испанец
Слуга(подает стакан)
5-й испанец
(Бросает стакан на пол и обливает 2-го испанца.)
2-й испанец(горячо)
5-й испанец(вскочив)
2-й испанец
(схватывает стул)
5-й испанец
(Вынимает кинжал.)
(Бросается на него.)
3-й испанец
(Другие удерживают их.)
(Они вынимают шпаги и становятся.)
(начинают)
2-й испанец(перестав)
5-й испанец
1-й испанец
5-й испанец(нападая)
1-й испанец(четвертому)
(2-й испанец отступает, тот на него нападает, и вдруг ранен в плечо, их разнимают.)
3-й испанец
4-й испанец
5-й испанец
2-й испанец
5-й испанец
(Входит Соррини, они все низко ему кланяются.)
Соррини
5-й испанец
Соррини
Все
Соррини
Все
Соррини
3-й испанец
4-й испанец
Соррини(вспоминая)
Все(кричат)
Соррини
(Половина уходят.)
(Про себя)
(Остальная половина уходит. Соррини садится в кресла.)
(Входят с радостью толпой испанцы и ведут певца с гитарой.)
Испанцы
Соррини(поглядывая на певца)
(Уходит нагнувшись.)
5-й испанец (в сторону)
3-й испанец
Певец
2-й испанец
3-й испанец
5-й испанец
4-й испанец(показывает на певца)
1-й испанец
(Многие хлопают в ладоши.)
1-й испанец
Все испанцы
(Ему подают, и он пьет.)
Певец
3-й испанец
(Уходят все с громким хохотом.)
(Комната у жида, богатые ковры везде и сундуки. Тут стоит на столбике лампа горящая. В глубине сцены две жидовки нижут жемчуг. Всё богато. Ноэми входит и садится у стола облокотившись.)
Ноэми
(Молчание.)
(Молчание.)
(Молчание.)
(Кличет)
Сара(старуха идет)
Ноэми
Сара
Ноэми
Сара
Ноэми
Сара
Ноэми
Сара
Ноэми
Сара
Ноэми
Сара
Ноэми
Сара
Ноэми
Сара(подходит к окну)
Ноэми
Сара
(Стучат в дверь.)
Голос
(Служанки, сидевшие за шитьем, бросаются и отпирают, входит Моисей, ведет Фернандо с перевязанной рукой, сей едва идет.)
Моисей
(Дают длинную подушку и кладут на пол, его сажают и поддерживают голову ослабевшую.)
Фернандо
(как от сна)
(Поднимает голову.)
Моисей
Ноэми(становится на колени и целует руку)
(Она остается на коленях и держит руку.)
Фернандо(Моисею)
Ноэми
Фернандо
Моисей(стоя над ним)
Фернандо
(Срывает перевязи.)
Ноэми
(В отчаянье)
(Все бросаются опять навязать.)
Сара
Фернандо
(Сара уходит за питьем.)
Ноэми
Фернандо
Ноэми
Фернандо
Ноэми
(Сара приносит стакан.)
Фернандо
(Она встает и отходит; но издали всё на него смотрит.)
Сара(подходит к Моисею)
Моисей
Сара
Ноэми(которая в то время опять села у ног Фернандо)
Фернандо
Моисей(Саре)
Сара
(Уходит.)
Моисей(подходит)
Фернандо
(Молчание.)
Ноэми
Фернандо
Ноэми
Фернандо
Ноэми
Фернандо(в сторону)
Моисей
(Две еврейки, слуга еврей, Сара и Моисей подымают слабого Фернанда и уводят. Ноэми одна остается.)
Ноэми
(Молчание.)
(Она стоит в задумчивости.)
(В доме Алвареца. Спальня донны Марии. Большое зеркало, стол и стулья.) (Алварец в креслах. Мария перед зеркалом надевает что-то на голову.)
Алварец
Донна Мария(оборачиваясь)
Алварец
Донна Мария
(В сторону)
Алварец
Донна Мария
Алварец
Донна Мария
Алварец
Донна Мария
Алварец
(Хочет отпереть ящик у стола. Мария смущенная подходит. Он дергает.)
Донна Мария
Алварец
Донна Мария
Алварец
Донна Мария
Алварец
Донна Мария(в сторону)
(Ему)
Алварец
Слуга(входит)
Алварец
(Целует ее и уходит.)
Донна Мария(одна)
(Вынимает ключ из<-за> пазухи и отпирает, взяв коробку с жемчугом.)
(Смотрит на ящик Сорриния.)
(Смотрит письмо Сорриния, которое было в ящике.)
(Ставит ящик с жемчугом на кровать и оборачивается. Эмилия входит бледная, в черном платье, в черном покрывале и<с> крестиком на груди своей.)
Донна Мария
Эмилия
Донна Мария
Эмилия(с нежным упреком)
Донна Мария
Эмилия
Донна Мария
Эмилия
Донна Мария(берет ее за руку)
Эмилия
Донна Мария
(Эмилия отворачивается.)
Эмилия
Донна Мария
Эмилия(с рыданьем бросается к ногам Марии и обнимает колени)
Донна Мария
Эмилия(всё на коленях, подняв голову)
Донна Мария
Эмилия(встает)
(Целует руку ей.)
(Кинув умоляющий взгляд на донну Марию)
(Молчание.)
Донна Мария
Эмилия
(Поднимает глаза к небу.) (Тихо в сторону)
Донна Мария
Эмилия(с укоризной)
(Хочет уйти. Донна Мария удерживает ее.)
Донна Мария
Эмилия
Донна Мария
Эмилия
(Упадает в слабости на стул.)
Донна Мария
(В сторону)
Эмилия(встает)
(Марии)
Донна Мария
Эмилия
Донна Мария
(Эмилия устремляет на Марию взор, хочет что-то сказать, но волнение мешает ей. Она целует крепко мачехе руку и, закрыв лицо, убегает.)
Донна Мария (глядит вслед)
(Уходит.)
(В горах перед жилищем Моисея. Дикое местоположение. Скамья направо под большим дубом, возле коего сделано вроде белой палатки, где сидят служанки и слуги жида и работают и поют свою печальную песню.)
Фернандо (медленно входит)
(Опять начинают петь.)
(Ноэми входит.)
Ноэми
Фернандо
Ноэми (быстро)
Фернандо
(Садится на скамью. Она возле него.)
Ноэми
Фернандо
Ноэми
Фернандо
Ноэми(в сторону; встав)
(Ему)
Фернандо
(сильно)
(Показывая ей портрет Эмилии)
(Она отворачивается, взглянув, и закрывает лицо.)
(Молчание.)
(Ей)
(Подходит и видит, что она плачет.)
Ноэми
Фернандо
Ноэми
Фернандо
Ноэми (в сторону)
(Входит Моисей. Ноэми примечает его, идет медленно навстречу. Он ее обнимает.)
Моисей (печально)
Фернандо (подходит)
(Протягивает руку.) (Моисей медлит.)
Моисей
Фернандо
Моисей
Фернандо
Моисей(с удивлением)
Фернандо
Моисей
Фернандо
(В сильном движении.)
Моисей
(К Фернандо)
Фернандо
(Еврей в изумлении. Фернандо хватает его за руку; тише, дрожащим голосом)
Ноэми
Моисей
Фернандо (вскрикнув)
(Молчание.)
(Принужденно)
Моисей
(Фернандо хочет что-то сказать, поднимает руки… вдруг с невольным стоном опускает и быстрыми шагами с отчаяньем уходит в горы.)
Моисей(пораженный)
Ноэми(смотрит вслед)
(Бросается отцу на шею.)
Моисей
Ноэми
(Она уходит.) (Фернандо возвращается.)
Фернандо(подходит)
Моисей (берет его за руки)
Фернандо
Моисей (дает денег)
Фернандо
(Обнимает его крепко.)
(Уходит.)
Моисей(поднимает руки)
(Уходит.)
(Комната в доме у жида, как в 2-м действии.)
Ноэми(за нею Сара)
(Ломает руки.)
Сара
Ноэми
Сара
Ноэми
(Моисей вбегает как бешеный.)
Моисей
Сара
Моисей
(Ноэми упадает без чувств на пол. Сара спешит к ней.)
(Ломает руки и стоит недвижен.)
(В доме Соррини. На столе бумаги и книги и песочные часы.)
Соррини(входит)
(Молчание.)
(Садится.)
(Берет книгу, перо и бумагу.)
(Кладет.)
(Смотрит на часы.)
(Звонит.) (Слуга входит.)
(дает кошелек)
(Слуга берет кошелек и целует руку.)
Слуга
(Соррини подходит к окну.)
Соррини
(Глядит в окно.)
(смотрит)
(Отходит от окна.) (Слуга входит.)
(Слуга ушел.)
(Потирает руками.)
(Вводят Эмилию; Соррини дает знак; люди уходят.)
Эмилия
Соррини
(Идет и запирает дверь.)
Эмилия
(Плачет.)
Соррини
Эмилия
Соррини
Эмилия
Соррини
Эмилия
Соррини
(в сторону)
Эмилия
Соррини
Эмилия
Соррини
Эмилия
Соррини
(держа ей руку)
Эмилия
(Вырывает руку.)
Соррини
Эмилия
Соррини
Эмилия(отворачивается, дрожа)
(Ему)
Соррини
Эмилия
Соррини
Эмилия(после минуты молчания)
(становится на колени)
Соррини
Эмилия
(Плачет.)
Соррини
Эмилия
(Падает в кресла и закрывает лицо.)
Соррини
(Хочет у нее поцеловать руку, она ему дает пощечину. Он, грозя пальцем, с тихою злостью говорит)
(Она открывает лицо и смотрит с ужасом.)
(Злобно)
(Подходит к ней. Вдруг слышен шум.)
(Соррини отпирает дверь, и входят испанцы толпою)
Один испанец
Соррини
Другой испанец
Третий испанец
Соррини
(Бросает большой кошель золота.)
Все(берут золото и уходят)
(Он уже не запирает дверь.)
Соррини
Эмилия (встает с кресел)
Соррини (насмешливо)
(Берет ее за руку.)
(целует)
Эмилия
Соррини (с гордой улыбкой)
Эмилия(сложив руки)
Соррини
(Берет ее руку.)
Эмилия
Соррини (злобно)
(Вдруг стучится кто-то в дверь. Оба останавливаются. Иезуит отходит прочь. Отворяет<ся> дверь: человек, окутанный плащом полигрима, сняв шляпу, входит.)
Неизвестный
(он входит быстро, потом нагибается)
Соррини (в сторону)
(Скрыпит зубами.) (Глядит.)
(Ему)
Неизвестный
Соррини
Неизвестный
Соррини(к Эмилии)
(Страннику)
(Видя, что Эмилия нейдет, – дрожит и подходит к ней.)
Неизвестный(про себя)
Соррини (громко)
Неизвестный
Соррини(испугавшись)
Неизвестный
(Сбрасывает плащ с себя и вынимает кинжал.)
Эмилия
Фернандо
(берет быстро за руку Эмилию и уводит на другую сторону сцены. Становится пред ней, держа ее одной рукой.)
Соррини
Фернандо
(Схватывает Соррини за горло.)
Соррини
Фернандо (пускает его)
(В сторону)
(Ему)
Соррини
(Подбегает к двери всё ближе.)
Фернандо
Соррини
Фернандо
Соррини
Фернандо
Соррини (со смехом)
Фернандо
Соррини
(Бросается в дверь и зовет на помощь)
(Шум и крик за сценой.)
Эмилия(бросив томный взор)
Фернандо
(обнимает ее)
(Отворачиваясь)
(Эмилия устремляет молящий взор на него.) (Во время этого разговора входят слуги Сорриния и он. Все с оружием.)
Соррини
Фернандо
(Показывает кинжал.)
Эмилия
(Склоняет голову на грудь Фернандо.)
Соррини
(Он сам защищен слугами.)
Фернандо
(Все останавливаются.)
Соррини
(Они опять хотят броситься.)
Фернандо
(Сорринию)
Эмилия(едва слышным голосом)
Соррини
Фернандо
(Прокалывает ей грудь. В эту минуту все поражены. Он подымает ее труп с полу и уносит сквозь толпу удивленную. Слуги хотят броситься вслед.)
Соррини(после молчанья, остановив слуг)
(Он дрожит.)
(Дает знак, чтоб все ушли.) (Уходят.)
(Ударяет себя двумя пальцами в лоб.)
(Входит доминиканец, приятель Соррини.)
Доминиканец
Соррини
Доминиканец
Соррини
Доминиканец
Соррини
Доминиканец
Соррини(после минуты задумчивости)
Доминиканец(протягивает руку)
Соррини
Доминиканец(кинув боязливый и подозрительный взгляд)
Соррини
Доминиканец
Соррини
Доминиканец
Соррини
Доминиканец
Соррини
Доминиканец(с коварной улыбкой)
(садится и берет перо с бумагой)
Соррини
Доминиканец
(Начинает писать.)
Соррини(пока он пишет, подходит к месту, где убита Эмилия.) (Глядя вниз)
(Ударяет ногой в землю.)
Доминиканец
Соррини (подписывает)
Доминиканец
Соррини
Доминиканец
Соррини
(Берет шляпу и палку)
Доминиканец
Соррини
Доминиканец
Соррини
Доминиканец
Соррини
(Потирает руками.)
Доминиканец
(Уходят в радости.)
(Дом Алвареца – стол.) (Свеча на столе.)
Алварец(сидит у стола)
Донна Мария
Алварец
Донна Мария(насмешливо)
Алварец
Донна Мария
Алварец
Донна Мария
Алварец
Донна Мария
Алварец
Донна Мария (в сторону)
Алварец
(Уходит.)
Донна Мария
(Открывает ящик стола и вынимает подарки Сорриния, смотрит на них и кладет на место опять.)
(Кладет в ящик.)
(Входит Алварец встревоженный.)
Алварец
(Садится.)
Донна Мария
Алварец
(Звонит.)
(Слуга входит.)
(Уходит слуга.)
Донна Мария
Алварец
(Слуга приносит стакан; он пьет; слуга уходит.)
Донна Мария(в сторону)
Алварец
Донна Мария
Алварец
(Открывается дверь настежь с шумом, является Фернандо, держа труп Эмилии, старик вскакивает. Ужас во всех лицах.)
Донна Мария
(Бросается в другую комнату.)
Алварец
(Фернандо кладет тело на стул.)
(Фернандо стоит над нею, мрачен.)
Фернандо
Алварец
Фернандо
Алварец
Фернандо
Алварец
Фернандо
Алварец
Фернандо
Алварец
Фернандо
Алварец
Фернандо
(показывая на труп)
(Алварец убегает и запирает двери за собой.)
(Бросается к ногам ее и плачет.)
(Молчание.)
(Берет за руку.)
(Целует руку.)
(Встает.)
(Отрезывает косму волос кинжалом.)
(Молчание.)
(Подходит ближе.)
(Шум за дверями и голоса, но Фернандо стоит с поникшей головой и ничего не слышит.) (Входят служители инквизиции с начальником и веревками и прочими приготовлениями.)
Начальник
(Подходят, берут. Он недвижим, ничего не чувствует.)
Фернандо(как от сна)
Начальник
Фернандо
Начальник
Фернандо
(Вырывается.)
Начальник
Фернандо
Начальник
Фернандо
Начальник
Фернандо(вынимает кинжал)
(Они отступают.)
Начальник(своим)
(Становятся у двери.)
Фернандо
(Входит доминиканец с бумагой в руках.)
Доминиканец
Фернандо
Доминиканец
Фернандо
Доминиканец
Фернандо
Доминиканец
Фернандо
Доминиканец(показав труп)
Фернандо
Доминиканец
Фернандо
Доминиканец
Фернандо
Доминиканец
Фернандо
Все(кричат)
Доминиканец(к другим)
Начальник
Доминиканец
(К Фернандо)
Фернандо
(Показывая на Эмилию)
Доминиканец
(Соррини входит и крадется дальше от Фернандо.)
Фернандо
Соррини
Фернандо
Соррини(с улыбкой)
(Насмешливо)
Фернандо(вынимает косу Эмилии)
(указывая на тело Эмилии)
Соррини
Фернандо
(Скрежещет зубами.)
Соррини
Фернандо
Соррини
(В сторону)
(В это время все приближились к Фернандо. Но он отталкивает одного ближайшего, бросается на Соррини и ранит его в руку.)
Фернандо
Соррини(который упал от удара, встает)
Фернандо(тихо и мрачно)
Соррини
Доминиканец
(Перевязывает.)
Фернандо
(Бросает кинжал на землю.)
(топчет)
(Видя, что кинжал не в руках его, бросаются все на него, схватывают и связывают руки.)
Доминиканец
Соррини
Начальник
Фернандо
(Насмешливо)
(показывая на Сорриния)
Моисей(за дверью)
(Вбегает в отчаянье.)
Фернандо(вздрогивает)
(Молчание.)
Моисей
(Бросается к ногам Соррини.)
(Обнимает колена.)
(Вынимает мешок.)
Фернандо
Моисей(на коленях)
Фернандо
Моисей
(Обнимает колена.)
Соррини
Моисей
Соррини
Начальник(одному из служителей)
Фернандо(к Моисею и Эмилии)
(Его уводят.)
Соррини(Моисею)
Моисей
Соррини(берет мешок с деньгами)
(Уходит смеясь.)
Моисей
(Рвет волосы.)
(ломая руки)
(Входят два человека с носилками.)
(Жид убегает.)
(Два человека с удивлением глядят.)
1-й гробовщик
(Показывая на дверь, куда ушел Моисей.)
2-й гробовщик
1-й гробовщик
2-й гробовщик
1-й гробовщик
2-й гробовщик(с помощью другого кладет на носилки тело Эмилии)
1-й гробовщик
2-й гробовщик
1-й гробовщик
2-й гробовщик(обвивая покрывалом тело на носилках, чтобы оно не упало)
(Молчание.)
(Подымают носилки с Эмилиею.)
1-й гробовщик
(Уносят тело.)
(Улица в городе близко жилища Алвареца.)
(Народ.)
1-й испанец
2-й испанец
3-й испанец
4-й испанец
2-й испанец
(Показывая на толпу)
Сара(за сценой)
Ноэми входит с растрепанными волосами, а за нею Сара.)
Ноэми
(Сара берет ее за руку.)
(Бросается на колени.)
2-й испанец
Сара
2-й испанец
Ноэми
4-й испанец
Ноэми(встав)
(Обтирает глаза.)
(Стонет.)
Сара
2-й испанец(глядя на Ноэми)
Ноэми
Сара
5-й испанец(вбегает)
2-й испанец
(Некоторые идут.) (Народ толпится через улицу.)
Ноэми
(Упадает на землю.)
(Тихо)
(Группа составляется вокруг нее.)
Сара
(Становится на колени возле.)
6-й испанец(сухо)
Сара
(Склоняясь к Ноэми)
Ноэми(тихо)
(Молодой человек из толпы подходит ближе.)
7-й испанец
(Сара берет ее за руку и вдзрогивает.)
Марфа Ивановна Громова– 80 лет.
Николай Михалыч Волин– 45 лет.
Юрий Николаич,сын его – 22 лет.
Василий Михалыч Волин,брат Н<иколая> М<ихалыча> – 48 лет.
Любовь, Элиза– дочери 1) – 17 лет, 2) – 19 лет.
Заруцкий,молодой офицер – 24 лет.
Дарья,горнишная Громовой – 38 лет.
Иван,слуга Юрия.
Василиса,служанка 2-х барышень.
СлугаВолиных.
(Действие происходит в деревне Громовой.)
(Утро.)
(Стоит на столе чайник, самовар и чашки.)
Дарья. Что, Иван, сходил ли ты на погреб? Там, говорят, всё замокло от вчерашнего дождя… Да видел ли ты, где Юрий Николаич?
Иван. Ходил, матушка Дарья Григорьевна, – и перетер всё что надобно – а барина-то я не видал – вишь ты – он, верно, пошел к батюшке наверх. Дело обыкновенное. Кто не хочет с родным отцом быть – едет же он в чужие края, так что мудреного… А не знаете ли, матушка, скоро мы с барином-то молодым отправимся или нет? Скоро ли вы с ним проститесь?
Дарья. Я слышала, барыня говорила, что через неделю. Для того-то и Николай Михалыч со всей семьей привалил сюда – да, знаешь ли, вот тебе Христос, – с тех пор, как они приехали сюда, с тех самых пор (я это так твер<до> знаю, как то, что у меня пять пальцев на руке), – я двух серебряных ложек не досчиталась. Ты не веришь?
Иван. Как не верить, матушка, коли ты говоришь. Однако ж это мудрено – ведь у тебя всё приперто – надо быть большому искуснику, чтоб подтибрить две серебряные ложки. Да! Тут как хочешь экономию наблюдай и давай нам меньше жалованья и одежи и всё что хочешь – а как всякой день да всякой день пропажи, так ничего не поможет…
Дарья. Это же вина всё на мне да на мне, а я – видит бог – так верно служу Марфе Ивановне, что нельзя больше. Пускают этих – прости господи мое согрешение – в доме угощают, а сделалась пропажа – я отвечаю. Уж ругают, ругают! (Притворяется плачущею.)
Иван. А можно спросить, отчего барыня в ссоре с Н<иколаем> М<ихалычем>? Кажись бы не отчего – близкие родня…
Дарья. Не отчего? Как не отчего? Погоди – я тебе всё это дело-то расскажу. (Садится.) Вишь ты: я еще была девчонкой, как Марья Дмитревна, дочь нашей боярыни, скончалась – оставя сынка. Все плакали как сумасшедшие – наша барыня больше всех. Потом она просила, чтоб оставить ей внука Юрья Николаича, – отец-то сначала не соглашался, но наконец его улакомили, и он, оставя сынка, да и отправился к себе в отчину.[44] Наконец ему и вздумалось к нам приехать – а слухи-то и дошли от добрых людей, что он отнимет у нас Юрья <Николаича>. Вот от этого с тех пор они и в ссоре – еще…
Иван. Да как-ста же за это можно сердиться? По-моему, так отец всегда волен взять сына – ведь это его собственность. Хорошо, что Н<иколай> М<ихалыч> такой добрый, что он сжалился над горем тещи своей, а другой бы не сделал того – и не оставил бы своего детища.
Дарья. Да посмотрела бы я, как он стал бы его воспитывать, – у него у самого жить почти нечем – хоть он и нарахтится в важные люди.[45] Как бы он стал за него платить по четыре тысячи в год за обученье разным языкам?
Иван. Э-эх! Матушка моя! Есть пословица на Руси: глупому сыну не в помощь богатство. Что в этих учителях. Коли умен, так всё умен, а как глуп, так всё напрасно.
Дарья(с улыбкой). А я вижу, и ты заступаешься за Н<иколая> Михалыча – он, видно, тебя прикормил, сердешный; таков-то ты, добро, добро.
Иван(в сторону). По себе судит. (С гордым видом) Я всегда за правую сторону заступаюсь и положусь на всю дворню, которая знает, что меня еще никто никогда не прикармливал.
Дарья. Так и ты оставляешь нашу барыню. Хорошо, хорошо, Иван (топнув ногой), – так я одна остаюсь у нее, к ней привязанная всем сердцем, – несчастная барыня (притворяется плачущею).
Иван(в сторону). Аспид!
(Входит Василиса с молошником.)
Василиса. Пожалуйте, Дарья Григорьевна, барышням сливок – вы прислали молока, а они привыкли дома пить чай со сливками, так не прогневайтесь.
Дарья. Они у вас всё сливочки попивали – (в сторону) видишь, богачки! (Ей) У меня нет сливок, теперь пост – так я не кипятила.
Василиса. Я так и скажу?
Дарья. Так и скажи! – ну чего ждешь! Я тебе сказала, что у меня нет. (Василиса уходит.) (Она продолжает) Экие какие спесивые – ведь голь, настоящая голь, а туда же, сливок да сливок – ради, что к тем попали, где есть сливки. Пускай же знают, что я не их слуга. Экие какие…
(Николай Михалыч, Василий Мих<алыч> входят.)
Ник<олай> М<ихалыч>(Дарье). Здравствуй, Дарья!..
Дарья. Здравствуйте, батюшка! Хорошо ли почивали?..
Ник<олай> М<ихалыч>. Хорошо – да у вас что-то жарко наверху. Послушай! Пошли мне моего человека.
Дарья(Ивану). Пошли! Что ты стоишь? (Он уходит.)
Никол<ай> М<ихалыч>(брату). Посмотри-ка, брат, как утро прекрасно, как всё свежо. Ах, я люблю ужасно это время, пойдем прогуляться в саду, пойдем…
Василий М<ихалыч>. Изволь – я готов. (Уходят. Дарья отворяет им дверь.) (Дарье) Подай нам чаю в сад! – слышишь?
Дарья. Каковы! – принеси им туда чаю – как будто я их раба. Как бы не так. Так не понесу же им чаю, пускай ждут или сами приходят. О-ох, время пришло, времечко – всякой командует!
(Квартира Заруцкого в избе.) (Ребятишки на полатях. Люлька и баба за пряжей в углу.)
Заруцкий(сидит за столом, на котором стоит бутылка и два стакана. Он в гусарском мундире). Вот, кажется, я нашел еще товарища моей молодости. Как полезно это общественное воспитание! – на каждом шагу у жизни мы встречаем собратий, разделявших наши занятья, шалости, которые милы бывают, только пока мы молоды. Как старое воспоминание, нам любезен старый друг. (Молчание.)
А Волин был удалой малый, ни в чем никому не уступал, ни в буянстве, ни в умных делах и мыслях, во всем был первый; и я завидовал ему! Но он скоро будет – я послал сказать ему, что старый его приятель здесь. Посмотрим, вспомнит ли он меня?
(Пьет.) Славное вино. То-то попотчеваю.
(Берет гитару и играет и поет. Гитара лежала на столе.)
Или 1
Или 2
(Пьет.)
(В эту минуту дверь отворяется, и Юрий быстро входит в избу и бросается на шею Заруцкому. Молчание.)
Юрий. Заруцкий… как неожиданно….
Заруцкий. Давно, брат Волин, не видались мы с тобой. Я ожидал тебя и знал наверно, что ты меня не забыл, – каков же я пророк.
Юрий. Как ты переменился со время разлуки нашей – однако не постарел и такой же веселый, удалой.
Заруцкий. Мое дело гусарское! – а ведь и ты переменился ужасно…
Юрий. Да, я переменился – посмотри, как я постарел. О, если б ты знал все причины этому, ты бы содрогнулся и вздохнул бы.
Заруцкий. В самом деле, чем больше всматриваюсь – ты мрачен, угрюм, печален – ты не тот Юрий, с которым мы пировали, бывало, так беззаботно, как гусары накануне кровопролитного сраженья…
Юрий. Ты правду говоришь, товарищ, – я не тот Юрий, которого ты знал прежде, не тот, который с детским простосердечием и доверчивостию кидался в объятья всякого, не тот, которого занимала несбыточная, но прекрасная мечта земного, общего братства,[48] у которого при одном названии свободы сердце вздрагивало и щеки покрывались живым румянцем, – о! Друг мой! – того юношу давным-давно похоронили. Тот, который перед тобою, есть одна тень; человек полуживой, почти без настоящего и без будущего, с одним прошедшим, которого никакая власть не может воротить.
Заруцкий. Полно! Полно! – я не верю ушам своим – ты, что ли, это ты говоришь? Скажи мне, что с тобою сделалось? Объясни мне – я, черт возьми, ничего тут не могу понять. Из удальца – сделался таким мрачным, – как доктор Фауст! Полно, братец, оставь свои глупые бредни.
Юрий. Не мудрено, что ты меня не понимаешь, – ты вышел 2-мя годами прежде меня из пансиона и не мог знать, что со мной случалось… Много-много было без тебя со мною, ах! Слишком много! (Начинает рассказ. Заруцкий закуривает трубку…)
Заруцкий. Да что ж могло с тобою быть? Несправедливости начальства, товарищей? И ты этого в 6 лет не мог забыть? Полно, полно, – что-нибудь другое томит и волнует твою душу. Глаза чернобровой красавицы par exemple.[49]
Юрий. Нет – совсем нет! – что за смешная мысль! Ха-ха-ха!.. (Молчание.)
Заруцкий. Да что же! Мне любопытно знать!.. Кстати, выпей-ка стакан! (Взяв за руки) Не знаю, чем тебя мне угостить, дорогого гостя…
Юрий(выпив). Помнишь ли ты Юрия, когда он был счастлив;[50] когда ни раздоры семейственные, ни несправедливости еще не начинали огорчать его? Лучшим разговором для меня было размышленье о людях. Помнишь ли, как нетерпеливо старался я узнавать сердце человеческое, как пламенно я любил природу, как творение человечества было прекрасно в ослепленных глазах моих? Сон этот миновался, потому что я слишком хорошо узнал людей…
Заруцкий. Вот мы, гусары, так этими пустяками не занимаемся – нам жизнь – копейка, зато и проводим ее хорошо.
Юрий. Без тебя у меня не было друга, которому мог бы я на грудь пролить все мои чувства, мысли, надежды, мечты и сомненья… Я не знаю – от колыбели какое-то странное предчувствие мучило меня. Часто я во мраке ночи плакал над хладными подушками, когда воспоминал, что у меня нет совершенно никого, никого, никого на целом свете – кроме тебя, но ты был далеко. Несправедливости, злоба – всё посыпалось на голову мою, – как будто туча разлетевшись упала на меня и разразилась, а я стоял как камень – без чувства. По какому-то машинальному побуждению я протянул руку – и услышал насмешливый хохот – и никто не принял руки моей – и она обратно упала на сердце… Любовь мою к свободе человечества почитали вольнодумством – меня никто после тебя не понимал. Однако ж ты мне возвращен снова! Не правда ли?..
Заруцкий. О государь! Наш мудрый государь! Если бы ты знал, каким гидрам, каким чудовищам, каким низким нравственным уродам препоручаешь лучший цвет твоего юношества, – но где тебе знать? – один бог всеведущ!.. Черт меня дери, если я не изрублю этого… злодея, когда он мне попадется, – он многих сделал несчастливыми. Продолжай! Друг мой!..
Юрий. Потом – ты знаешь, что у моей бабки, моей воспитательницы, жестокая распря с отцом моим, и это всё на меня упадает. Наконец, я тебе скажу – не проходит дня, чтобы новые неприятности не смущали нас, я окружен такими подлыми тварями – всё так мне противуречит…
Заруцкий. Эх! Любезный, черт с ними!.. Всех не исправишь!
Юрий. Еще (берет его за руку) знаешь ли? Я люблю…
Заруцкий. Ну так, без этого не обойтиться? В кого, скажи мне, в кого ты влюблен. Я помогу тебе – на то и созданы гусары: пошалить, подраться, помочь любовнику – и попировать на его свадьбе.
Юрий. На свадьбе? – кровавая будет свадьба! Она никогда не будет мне принадлежать, зачем же называть ее – я хочу погасить последнюю надежду – я не хочу любить, – а всё люблю!..
Заруцкий. Послушай, брат, знаешь ли, я сам люблю и не знаю, любим ли я; мне стало жалко тебя, ты очень несчастлив. Послушай! Зачем ты не пошел в гусары? Знаешь, какое у нас важное житье, – как братья, а поверь, куда бабы вмешаются, там хорошего не много будет!
Юрий(в сторону). О, если б ты знал, что я люблю дочь моего дяди, ты не сравнивал бы себя со мною. (Вслух) Я еду в чужие края – оставляю всех – родину, – может быть, это поможет моему рассеянью.
Заруцкий. Твой отец здесь и дядя и кузины… их две?..
Юрий(с приметным смущением). Да… да – они все приехали со мной проститься!.. И мы с тобой снова расстанемся!
Заруцкий. Твое воображение расстроено, мой милый, ты болен. Зачем тебе ехать от нас?
Юрий. Зачем разуверять меня, зачем останавливать несчастного. Неужели и ты против меня; неужели и ты хочешь моей гибели, и ты изменил мне – скажи мне просто, что ты думаешь, – быть может, ты хочешь посмеяться надо мной, над безнадежной моей любовью так – как некогда – у меня был друг, который хохотал. Долго этот хохот останется в моем слухе. Ах! Имей немного сострадания, столько, сколько человек может иметь, – оставь меня лучше!
Заруцкий. Бедный, в каком он безумии. Зачем я коснулся его живой струны? (К Юрию) Послушай, запомни мои слова: дома лучше!..
Юрий. Я еду – я должен ехать – я хочу ехать… (Кидается на стул и вдруг закрывает лицо руками.)
Заруцкий(стоит в безмолвии над ним, покачав головою). Бедный!.. Кто виноват?.. Неужели человек может быть так чувствителен, что всякая малость раздражает его до такой степени. (Ударив себя по сердцу) Этого я, по чести, не понимаю!.. Эй, брат. Вставай-ка – ты болен… Опомнись (трогает его).
Юрий. Да! Я болен! Смертный яд течет по моим жилам. (Зар<уцкий> под<нимает> его.) (Как ото сна встает.) Где я, у кого я?
Заруцкий. В объятиях твоего друга.
Юрий(обнимает его с восторгом). У меня есть друг.
Заруцкий. Утешься, брат, – не век горе.
Юрий(не слыша его). Ты на меня не сердит? А? Прости мне, если я что-нибудь тебе обидное сказал, – не я говорил – мои страсти, мое безумство – прости меня…
Заруцкий. Тебе нужен свежий воздух!.. Итак, пойдем отсюда… в поле… (Уходят.)
(Комната барышень. Любенька сидит и читает. Горнишная шьет платье, а Элиза перед трюмо. Всё тихо.)
Элиза(примеривая шляпу). Посмотрите, ma sœur,[52] как эта шляпка на мне сидит. Не правда ли, что прекрасно….
Любовь. Да, это правда. (Положив книгу) Ах! Если бы ты знала, какую прекрасную книгу я читаю.
Элиза. А что такое, позвольте спросить?
Любовь. «Вудсток, или Всадник», Вальтера Скотта! Я остановилась на том месте, когда Алина удерживает короля и полковника…[53] Ах, как я ей завидую…
Элиза. По мне ничего тут нет прекрасного. Пускай бы их сражались… да шею себе ломали… ха, ха, ха. Какая дура твоя Алина!..
Любовь. У всякого свой вкус…
Элиза. Кстати: помнишь ли, как мы были в Москве. Я танцевала с одним прехорошеньким, молодым мальчиком. Он мне писал письмо, познакомился с кузинами для меня…
Любовь(с презрением). И ты приняла письмо?
Элиза. Экая важность! Я очень рада… Когда мы приедем опять в столицу – он на мне женится… А ты не хочешь замуж, душенька моя? – будь спокойна, не возьмет тебя никто.
Любовь. Где ж нам с вами, большими барынями, равняться… ты любимая дочка, а…
Элиза(как будто не слышит ее). Какое прекрасное время – пойду в сад… (Уходит.)
Любовь. За что меня батюшка меньше ее любит, боже мой? Что я сделала?.. Неужели должна любовь отца разделяться не ровно!.. Кажется, я привязана к нему с такой же нежностью, как сестра моя, никогда не огорчала его непослушанием – никогда – никогда… Ах, если бы маменька была жива, если б было кому с участием, нежностью меня прижать к груди своей, я бы не жаловалась на судьбу мою.
(Василиса-служанка встает и уходит.)
Как я помню ее последние слова «не плачь, дочь моя, – что делать, если отец тебя не любит, – молись, дочь моя, – божеская любовь равна любви родительской!» И бледное болезненное лицо ее сделалось совершенно спокойно – как смерть!.. (Молчание.) Видно, мне вечно быть сиротой. Я смутно помню, что когда-то я была у Троицкой лавры[54] – и мне схимник предсказал много горестей. О! Святой старик, зачем твое предсказание исполнилось?
(Она садится за книгу. Вдруг входит Заруцкий. Она в испуге вскакивает.)
(Заруцкий подходит к ней.)
Любовь. Чего вам надобно, милостивый государь, – здесь – когда я одна – вы, верно, ошиблись комнатой, вы не сюда хотели взойти…
Заруцкий. Нет, сударыня. Я точно там, где хотел быть… Это ваша комната…
Любовь. Кажется…
Заруцкий. Не пугайтесь – прошу вас – не пугайтесь…
Люб<овь>. Мне нечего вас пугаться – только этот поступок очень удивителен…
Зар<уцкий>. Если вы узнаете причины его – то, клянусь вам, не будете удивляться… если вы слыхали или чувствовали сами ту власть, которой покорствует всё в природе… то исполните мою просьбу…
Любовь. Мне кажется, у вас никакой просьбы до меня, 17-летней девушки, не может быть, что я могу вам сделать…
Заруцкий. Я гусар, а гусары говорят то, что думают: позволяете ли мне говорить откровенно?
(Она в смущении молчит.)
Знавали ли вы страданья любви, вы носите ее имя, отвечайте, протекал ли огонь ее по вашим жилам?..
Любовь. Какой странный вопрос…
Заруцкий. Знавали ли вы любовь?..
Любовь. Это слишком много, слишком дерзко – я не привыкла к таким разговорам – оставьте меня, – вы не хотите – я вам приказываю, не то я позову людей… ибо – я не хочу вам сделать эту неприятность. Оставьте меня.
Заруцкий. В последний раз заклинаю вас, скажите мне, любили ли вы какого-нибудь юношу, – одного на целом свете.
Любовь(с досадою). Это слишком вольно, м<илостивый> г<осударь>, – повторяю вам, если вы меня не оставите…
Заруцкий(вскакивает как громом поражен). (В сторону) Итак, все надежды мои провалились сквозь землю… попробую еще… быть может, она мыслит, что Заруцкий ее любит, – ах! Счастливая мысль – еще есть спасенье.
(Подходит к ней с спокойным видом.) Я обожаю – сестру вашу…
Любовь. Что же вам до меня. Зачем тревожить мое спокойствие таким неожиданным приходом, зачем же вы пришли ко мне? Ваш поступок невозможно понять!..
Заруцкий. Я для того пришел к вам, чтобы вымолить, выплакать помощь, – будьте уверены в чистоте моих желаний – я хочу, клянусь вам, хочу на ней жениться – но – прежде – доставьте мне случай с ней говорить наедине, скажите ей, что она любима – страстно – столько, сколько гусар может любить. Я хочу узнать ее ближе – вы будете свидетелем – умоляю вас – но что это значит? Вы отворачиваетесь? – как можно отказываться сделать доброе дело, когда мы в состоянии.
Любовь. Я не в состоянии этого сделать!..
Заруцкий. Как! Имея доверенность сестры вашей, ее дружбу – и вы…
Любовь. Вы ошибаетесь!.. Я не имею ничьей доверенности, ничьей дружбы!..
Заруцкий. Итак – мне идти без надежды – а?..
Любовь. Нет – останьтесь… слушайте… поклянитесь мне, что вы во зло не употребите ее снисхождения… но чем вам клясться… нет… лучше… скажите мне, положив руку на сердце: правда ли, что мужчины так злы и коварны, как их обвиняют, – правда ли, что их душе ничего не стоит погубить девушку навеки…
Заруцкий(подумав, решительно). Неправда…
(Слышен шум.)
Любовь. Я постараюсь убедить Элизу… но помните, что грешно будет употребить во зло мою и сестрину доверенность… слышите – она идет – бегите скорей, бегите…
Заруцкий. Я буду надеяться. (Уходит.)
(Чрез минуту входит Элиза.)
Элиза. Ах, какой смех! Grand dieu! Grand dieu![55] кабы ты знала, Любанька, что там за шум внизу. Марфа Ивановна так раскапризничалась – что хоть из дому беги!.. Ужасть! – девок по щекам так и лупит – ха! Ха! Ха! Ха! – стоит посмотреть – и за что? Ах, дай отдохнуть – самая глупейшая глупость – ах! Как я устала!.. После тебе расскажу!..
Любовь. А у меня есть дело очень важное до тебя… и на твой счет…
Элиза. Что такое? Скажи, пожалуйста! Скажи!..
Любовь. Пойдем со мной!
(Уходят.)
Конец 1-го действия
(Комната Марфы Ивановны. Она сидит на креслах, перед ней стоит Дарья.)
Марфа Ив<ановна>. Как ты смела, Дашка, выдать на кухню нынешний день 2 курицы – и без моего спросу? – а? – отвечай!
Дарья. Виновата… я знала, матушка, что две-то много, да некогда было вашей милости доложить…
Марфа Ив<ановна>. Как, дура, скотина, – две много… да нам есть нечего будет – ты меня этак, пожалуй, с голоду уморишь – да знаешь ли, что я тебе сейчас вот при себе велю надавать пощечин…
Дарья(кланяясь). Ваша власть, сударыня, – что угодно – мы ваши рабы…
Марфа Ив<ановна>. Что, не было ли у вас какого-нибудь крику с Николай Михаловичем…
Дарья. Нету-с – как-с можно-с нам ссориться – а вот что-с – нынче ко мне барышни присылали просить сливок, и у меня хоть они были, да…
Марфа Ив<ановна>. Что ж ты, верно, отпустила им?..
Дарья. Никак нет-с…
Марф<а> Ив<ановна>. Как же ты смела…
Дарья. Добро бы с вашего позволения, а то вы почивали – так этак, если всяким давать сливок, коров, сударыня, недостанет… у нас же нынче одна корова захворала, и я, матушка, виновата, не дала, не дала густых сливочек… слыхано ли во свете без барского позволения?..
Марф<а> Ив<ановна>. Ну, так хорошо сделала… Не знаешь ли ты, где мой внук, молодой барин?..
Дарья. Кажется, сударыня, он у своего батюшки.
Марф<а> Ив<ановна>. Всё там сидит. Сюда не заглянет. Экой какой он сделался – бывало, прежде ко мне он был очень привязан, не отходил от меня, пока мал был, – и напрасно я его удаляла от отца – таки умели Юрьюшку уверить, что я отняла у отца материнское именье, как будто не ему же это именье достанется… Ох! Злые люди!
Дарья. Ваша правда, матушка, – злые люди.
Марф<а> Ив<ановна>. Кто станет покоить мою старость! – и я ли жалела что-нибудь для его воспитания – носила сама бог знает что – готова была от чаю отказаться – а по четыре тысячи платила в год учителю… и всё пошло не впрок… Уж, кажется, всяким ли манером старалась сберечься от нынешней беды: ставила фунтовую свечу каждое воскресенье, всем святым поклонялась. Ему ли не наговаривала я на отца, на дядю, на всех родных – всё не помогло. Ах, кабы дочь моя была жива, не то бы на миру делалось, – не то бы…
Дарья. Что это вы, сударыня, так сокрушаетесь – всё еще дело поправное – можно Юрья Николаича разжалобить чем-нибудь, а он уж известен, как если разжалобится, – куда хочешь, для всякого на нож готов… Есть, Марфа Ивановна, поговорка: железо тогда и куется, пока горячо…
Марфа Иванов<на>. Вот как врет – можно ли это – как его разжалобишь – он уж ничему не поверит…
Дарья. Как вашей милости у нас, рабов, об таких вещах спрашивать… вам ли не знать…
Марфа Ив<ановна>(смотря кверху). Видит богоматерь, я не теряла молитв… постараюсь, попробую поступить по твоему совету, Дашка… да слушай, что они там ни будут говорить с отцом, всё узнавай и приходи сказывать мне…
Дарья. Слушаюсь – уж на меня, Марфа Ивановна, извольте надеяться…
Марф<а> Ив<ановна>. Ну я надеюсь: ты всегда мне верно служила…
Дарья. Видит бог-с, не обманывала никогда и вечно в точности ваши приказанья исполняла… да и вашей милостью довольны. (Кланяется.)
Марф<а> Ив<ановна>. Но вот уж через неделю Юрьюшка поедет – и я избавлюсь от этих несносных Волиных – то-то кабы дочь моя была в живых!.. (Молчание.) Эй, Дашка, возьми-ка Евангелие и читай мне вслух.
Дарья. Что прикажете читать?
Марфа Ив<ановна>. Что попадется!..
(Дарья открывает книгу и начинает читать.)
Дарья(читает вслух довольно внятно). «Ведяху со Иисусом два злодея. И егда приидоша на место, нарицаемое лобное, ту распяшу его и злодеев, оваго одесную, а другова ошуюю. Иисус же глаголаше: Отче, отпусти им: не ведают бо, что творят. Разделяюще ризы его и метаху жребия…»
Марфа Ив<ановна>. Ах! Злодеи-жиды, нехристы проклятые… как они поступали с Христом… всех бы их переказнила, без жалости… нет, правду сказать, если б я жила тогда, положила бы мою душу за господа, не дала бы его на растерзание… Переверни-ка назад и читай что-нибудь другое…
Дарья(читает). «Горе вам, лицемеры, яко подобитесь гробам украшенным, иже снаружи являются красны, внутри же полны суть костей мертвых и всякой нечистоты!.. Так и вы извне являетесь человеком праведни, внутри же есте полны лицемерия и беззакония…»
Марфа Иван<овна>. Правда, правда говорится здесь… ох! Эти лицемеры!.. Вот у меня соседка Зарубова… такая богомольная кажется, всякой праздник у обедни, а намеднясь велела загнать своих коров и табун на мои озими – все потоптали, – злодейка…
Дарья. Да еще, сударыня, бранит вас повсюду по домам – такая змея… и людям-то своим велит на вас клепать нивесь что – мы хоть рабы, а как услышишь что-нибудь такое, так кровь закипит – так бы и вцепилась ей в волоса…
Марф<а> Ив<ановна>. Продолжай…
Дарья(читает). «Дополняйте же вы меру злодеяния отцов ваших. Змеи, порождение ехиднины, как убежите от огня и суда геенны?»
Марфа <Ивановна>. Не убежит она… Послушай, Дашка… возьми что-нибудь другое!..
Дарья. Из чьего Евангелия прикажете?
Марф<а> Ив<ановна>. От Марка.
Дарья. «Сего ради глаголю вам: вся, елика аще молящеся просите, веруйте, яко приемлете; и будет вам. И егда стоите на молитве, прощайте, аще что имате на кого, да и отец ваш, иже на небесех, отпустит вам согрешения ваша…»
(Слышен громкий стук разбитой посуды, обе вздрагивают.)
Марф<а> Ив<ановна>. Что это?.. Верно, мерзавцы что-нибудь разбили… сбегай-ка да посмотри!..
(Дарья уходит. Чрез минуту приходит.)
Дарья. Ваша хрустальная кружка, с позолоченной ручкой и с вензелем…
Марфа Ив<ановна>. Она!
Дарья. В дребезгах лежит на полу…
Марф<а> Ив<ановна>. Ах, злодеи! Кто разбил – кто этот окаянный?..
Дарья. Васька-поваренок!..
Марф<а> Ив<ановна>. Пошли его сюда… скорей… уж я ему дам, разбойнику, березовой каши.
(Дарья призывает его.)
Марф<а> Ив<ановна>. Как ты это сделал, мерзавец… знаешь ли, что она 15 рублей стоит? – эти деньги я у тебя из жалованья вычитаю. Как ты ее уронил, – отвечай же, болван?.. Ну – что ж ты? Говори.
(Мальчишка хочет говорить.)
Как? Ты еще оправдываться хочешь… Эх! Брат, в плети его, в плети на конюшню…
(Мальчик кланяется в ноги.)
Вздор! Я этим поклонам не верю… убирайся с чертом, прости, боже, мое согрешение…
(Мальчик идет.)
Убирайся… (топнув ногой) Моя лучшая кружка, с золотой ручкой и с моим вензелем!.. Нельзя ли, Дашка, ее поправить, склеить хоть как-нибудь…
Дарья. Ни под каким видом нельзя-с.
Марф<а> Ив<ановна>. Экая беда какая.
(Входят Н<иколай> М<ихалыч> и Вас<илий> М<ихалыч> Волины. Дарья уходит с книгой.)
Ник<олай> Мих<алыч>. Здоровы ли вы, матушка, нынче и хорошо ли почивали… я слышал, что вы долго не засыпали…
Мар<фа> Ив<ановна>. Да, батюшка, мне что-то не спалось – я всё думала об моем Юрьюшке… как это он поедет путешествовать, я боюсь за него – вот вы, отцы, не так беспокоитесь об детях!.. А мне так грустно с ним расставаться…
Ник<олай> Мих<алыч>. Неужели вы думаете, что мне легче. Вы ошибаетесь, позвольте мне сказать. Я сына моего не меньше вас люблю; и этому доказательство то, что я его уступил вам, лишился удовольствия быть с моим сыном, ибо я знал, что не имею довольно состояния, чтоб воспитать его так, как вы могли.
Мар<фа> Ив<ановна>(к Вас<илию> Мих<алычу>). Что, батюшка! Как ваше дело, что говорит сенат?..
Вас<илий> Мих<алыч>. Сенат-с? – до него еще дело не доходило. А всё еще кутят да мутят в уездном суде да в губернском правлении… такие жадные, канальи, эти крючки подьячие, со всей сволочью, что когда туда приедешь, так и обступят – чутье собачье! Знают, что у тебя в карманах есть деньги… и вот уж пять лет тянется вся эта комедия… впрочем, для меня совсем не смешная, потому что я действующее лицо!..
Марф<а> Ив<ановна>(к Н<иколаю> М<ихалычу>). Знаете ли, Н<иколай> Мих<алыч>, я хочу, чтоб Юрьюшка ехал во Францию, а в Германию не заглядывал, – я терпеть не могу немцев! Чему у них научишься!.. Все колбасники, шмерцы!..[56]
Ник<олай> М<ихалыч>. Позвольте перервать речь вашу, матушка, немцы хотя в просвещении общественном и отстали от французов, то есть имеют некоторые странности им приличные, в обхождении, не так ловки и развязны, но зато глубокомысленнее французов, и многие науки у них более усовершенствованы, и Юрий, в его лета, очень даже может сам располагать собою, ему 22 года, он уже имеет чин – и проч<ее>…
Вас<илий> Мих<алыч>. Позвольте спросить, Юр<ий> Ник<олаевич> поедет морем?
Марф<а> Ив<ановна>. Сохрани бог!.. Нет, ни за что.
Вас<илий> М<ихалыч>. Так ему надо ехать чрез Германию, иначе невозможно, хоть на карту взгляните.
Марф<а> Ив<ановна>. Как же быть! А я не хочу, чтоб он жил с немцами, они дураки…
Ник<олай> Мих<алыч>. Помилуйте! У них философия преподается лучше, нежели где-нибудь! Неужто Кант был дурак?..[57]
Марф<а> Ив<ановна>. Сохрани бог от философии! Чтоб Юрьюшка сделался безбожником?..
Ник<олай> М<ихалыч>(с неудовольствием). Неужели я желаю меньше добра моему сыну, чем вы? Поверьте, что я знаю, что говорю. Философия не есть наука безбожия, а это самое спасительное средство от него и вместе от фанатизма. Философ истинный – счастливейший человек в мире, и есть тот, который знает, что он ничего не знает.[58] Это говорю не я, но люди умнейшие…
(Вас<илий> М<ихалыч> в тайном удовольствии.)
И всякий тот, кто хотя мало имеет доброго смысла, со мною согласится.
Марф<а> И<вановна>. Стало быть, я его совсем не имею… это слишком самолюбиво с вашей стороны… уверяю вас!..
Ник<олай М<ихалыч>. Лучше сами поверьте, что отец имеет более права над сыном, нежели бабушка… Я, сжалясь над вами, уступил единственное свое утешение, зная, что вы можете Юрия хорошо воспитать… Но я ожидал благодарности, а не всяких неприятностей, когда приезжаю повидаться к сыну… Вы ошибаетесь очень: Юрий велик уж, он сделался почти мужем и может понимать, что тот, кто несправедлив противу отца, недостоин уважения от сына… Я говорю правду, вы ее не любите – прошу вашего извинения… впрочем, знайте, что я не похож на низких ваших соседей и не могу не говорить о том, что чувствую: я очень огорчен вашим против меня нерасположением… Но что ж делать, вы задели меня за живое: я отец и имею полное право над сыном… Он вам обязан воспитанием и попечением, но я ничем не обязан. Вы платили за него в год по 5 тысяч, содержали в пансионе, – но я сделал еще для вас жертву, которую не всякий отец сделает для тещи, уж не говорю об имении… прошу извинить.
Марф<а> Ив<ановна>(привстав). Как, и вы можете меня упрекать, ругать, как последнюю рабу, – в моем доме… Ах! (Упадает в изнеможении злобы на кресло и звонит в колокольчик.) Дашка, Дашка, палку.
Дарья. Сию минуту. (Приносит палку и выводит ее из комнаты под руку.)
Ник<олай> Мих<алыч>. О боже мой! Может ли сумасшествие женщины дойти до такой степени!.. (Ходит взад и вперед.)
Васи<лий> Мих<алыч>(подходит к нему). Вот что значит, братец, спорить с бабами! А отчего это всё, отчего не мог ты взять просто сына своего от нее: не хотел заплатить 3000 за бумагу крепостную. Ведь она тебе отдавала имение – что за глупое великодушие не брать! – или брать на честное слово, что всё равно. Вот она и сделала условие, что если ты возьмешь к себе сына, так она его лишит наследства, а тебя не сделала опекуном. Что, брат! Видно, поздно!..
Ник<олай> М<ихалыч>. Но ее слово, уверения брата ее – я почему мог отгадать, что они меня обманут?..
Вас<илий> М<ихалыч>. Что, скажи мне, ты шутишь? – честное слово! Ха! Ха! Ха!.. Нынче это нуль по левую сторону единицы.
(Уходят.)
(Сад, сумерки, и луна на небе, налево беседка. Любовь в длинной черной шали, в волосах и белом платье. С письмом в руке.)
Любовь(читая). Он желает говорить со мною здесь наедине, в это время, – что такое значит? Юрий хочет со мною говорить – об чем? Между нами не может быть и не должно быть ничего такого, что бы нельзя было сказать при свидетелях. Однако ж я не должна опасаться, хотя говорят, что девушки должны бояться мужчин. Зачем мне бояться Юрия?.. Ах! Часто, когда на меня устремлял он свои взоры неподвижные, светлые, – что-то чудное происходило в груди моей; сердце билось. Быть может, он в меня влюблен? Нет! Нет! Сему не случиться никогда! Я не верю этой любви. Он не может на мне жениться, так на что ему безнадежною страстью себя мучить. Зеркало мне говорит, что я хороша собой, что могу нравиться, но он, он столько знал красавиц лучше меня. И если бы это было в самом деле, если я любима, то он должен столько уважать меня, он должен думать, что добродетель не позволит мне явно отвечать ему, – к тому ж я, кажется, не показала ему ничего такого, что бы могло возбудить его страсти; неужели он приметил биение моего сердца. Ах! Нет!.. Он сам, Юрий, был со мной всегда мрачен, холоден, он вряд ли способен любить нежно… Но зачем ему было свидание?.. Это письмо!.. Не понимаю, чего хотел он… (Молчание.) Но вот луна взошла, всё тихо и прохладно – а он нейдет. (Молчание.) Как я глупо сделала, что пришла сюда, непонятное влечение управляло моими шагами. (Садится возле беседки.) Что если нас увидят вместе… моя честь погибла – о, безумная!..
Юрий(в плаще, без шляпы, тихими шагами подходит к ней и берет ее за руку). Любовь!.. Вы здесь уже!..
Любовь(испугавшись). Ах!..
Юрий. Вы испугались?
Любовь. Нет… вы мне что-то хотели сказать – я готова слушать – со вниманием.
Юрий. Да – я много хотел сказать вам… вы помните: с тех пор, как мы с вами знакомы, вы никогда не отказывались от маловажной и легкой для вас просьбы моей… теперь… я вас прошу дать мне честное слово, сказать мне правду, правду чистую – как ваше сердце…
Любовь. Мое слово?.. Хорошо. (Смотрит ему в глаза.)
Юрий(в сильном движении берет ее за руку). Прошедшую ночь, когда по какому-то чудному случаю я уснул спокойно, удивительный сон начал тревожить мою душу: я видел отца, бабушку, которая хотела, чтоб я успокоил ее старость на счет благополучия отца моего, – с презреньем отвернулся я от корыстолюбивой старухи… и вдруг ангел-утешитель встретился со мной, он взял мою руку, утешил меня одним взглядом, одним неизъяснимым взглядом обновил к жизни… и… упал в мои объятья. Мысли, в которых крутилась адская ненависть к людям и к самому себе, – мысли мои вдруг прояснились, вознеслись к небу, к тебе, создатель, я снова стал любить людей, стал добр по-прежнему. Не правда ли, это величайшее под луною благодеяние? И знаешь ли еще, Любовь, в этом утешителе, в этом небесном существе, – я узнал тебя!.. Ты блистала в чертах его, это была ты, прекрасная, как теперь… никто на свете, ни самый ад меня не разуверит!.. Ах! Это была минута, но минута блаженная, – это был сон, но сон божественный!.. Послушай, Любовь, теперь исполни свое обещание, отвечай как на исповеди, может ли этот сон осуществиться… умоляю тебя всем, чем ты дорожишь теперь или когда-нибудь будешь дорожить, – говори как на исповеди… знай, что одно твое слово, одно слово, может много сделать добра и зла…
(Любовь в сильном нерешении.)
И ты молчишь!.. Любовь…
Любовь. Нет!..
Юрий. Как! Что нет, говори, что нет!..
Любовь. Сон твой никогда не сбудется!..
Юрий. Небо! Что она хочет делать?.. Скажи: да!.. (Молчание.) Отчего не хочешь сказать: да… это слово, этот звук мог бы восстановить мою жизнь, возродить меня к счастью! Ты не хочешь? – что я тебе сделал, за что так коварно мстишь мне, неужели женщина не может любить, неужели она не радуется, когда видит человека, ей обязанного своим блаженством, – когда знает, что это стоит одного слова, хотя бы оно выходило и не от сердца… скажи: да!
Любовь. Нет.
Юрий. И в тебе есть совесть?..
Любовь. Я не могу сказать: да. На что искушать тебя: моим ты никогда, никогда не будешь – узы родства, которые связывают нас вместе, разрывают сердца наши… забудь свои мечты! Ты не хочешь погубить бедную девушку, не правда ли? – так забудь свои безумные желанья, забудь их!.. (Молчание.) Ты поедешь в чужие края, разные, новые предметы развлекут твои мысли, тебе понравится другая…
Юрий. Я не поеду… у ног твоих, я говорю тебе, у ног твоих счастье целой жизни человека – не раздави безжалостно!.. А если ты меня отвергнешь, – ах, то, верно, никакая дева не будет больше мне нравиться – я окаменею, быть может, навеки.
Любовь(садится на скамью возле беседки и сажает его). Посмотри, брат мой, как прекрасен взошедший месяц, какая тихая, светлая гармония в усыпающей природе, – а в груди твоей бунтуют страсти, страсти жестокие, мятежные, противные законам. Посмотри на эти рассеянные облака, светлые, как минуты удовольствий, и мимолетные, как они; посмотри, как проходят эти путники воздушные… (Она закрывает лицо платком.) Перестань страдать, друг мой, – полно!.. (В слезах упадает на грудь Юрия, который в сильном оцепенении сидит недвижно, глаза к небу.)
Юрий(после долгого молчания). Ах!.. (Берет ее руку. Между тем слышна вдали песня русская со свирелью, и то удаляется, то приближ<ается>, в конце которой Юрий вскакивает как громом пораженный и отбегает от Любови.) Какие звуки, они поразили мою душу… кто их произвел… не с неба ли, не из ада ли… нет… но вот опять… опять… всесильный бог!.. (Кидается к ногам Любови, которая встала со скамьи.) Пускай весь мир на нас обрушится: я люблю тебя. Скажи и ты: люблю!..
Любовь(через силу). Нет. (Хочет бежать.)
Юрий(у ног ее). Не верю… не обманешь – я прочел в глазах твоих… только… я недоволен… скажи: люблю!
Любовь(хочет что-то сказать… но вдруг останав<ливается>). Зачем тебе признанье, если ты прочел всё в глазах моих!..
Юрий(вскакивает с восторгом). Я любим – любим – любим – теперь все бедствия земли осаждайте меня – я презираю вас: она меня любит… она, такое существо, которым бы гордилось небо… и оно мне принадлежит! Как я богат!.. (К ней) Ты не знаешь, девушка, как много добра сделала ты в сию минуту… (обнимает ее). О, если бы мой отец видел это, как восхитился бы он взаимным пламенем двух сердец.
Любовь. Твой отец!.. Что ты говоришь?..
Юрий(дрожащим голосом, ударив <в> грудь). Да, да… ты говоришь правду, я не должен никому об этом сказывать, всё восхищение, вся сладость сих незабвенных минут должны остаться здесь, здесь, в груди моей – всякий день я буду упиваться воспоминанием, ни одно горькое чувство ненависти и раскаяния не проникнет туда, где я схороню мое сокровище… (К Любови) Теперь один поцелуй на прощанье. (Целует ее.) О!!!.. Я слишком счастлив для человека!.. (Завернувшись в черный плащ, быстро уходит.)
Любовь. Как он любит… добрый юноша!.. (Молчание.) Кажется, я ничего дурного не сделала, ни одно преступление не тяготеет на мне, мне не в чем упрекнуть себя… а сердце бьется и трепещет как птичка, попавшаяся в сеть нечаянно!.. (Молчание.) Однако ночь сгущается, и месяц дошел до половины небес. Меня будут искать везде, – а здесь так пусто, страшно… (Становится на колени и подняв руки наверх) Ангел-хранитель! Не допусти случиться чему-нибудь с бедной девушкой, она предается тебе, прости ей слабости… и охрани от нечистого духа. (Встает и уходит.)
Конец 2-го действия
(Галерея, откуда виден сад. Элиза идет с зонтиком одна.)
Элиза. Как жарко нынче, так и жжет лицо и шею. Если б не этот благодетельный зонтик, я б сделалась черней арапки, и это бы было плохо для меня, потому что je dois être aujourd'hui plus belle que jamais[59] для предложенного свиданья… ха! Ха! Ха! Как Любанька смешна была вчерась, начинает мне говорить про этого Заруцкого и про его желание с такой важностью, comme si c'etait une affaire d'etat!..[60] ха! Ха! Ха! Ха!.. Бедненькая, начиталась романов и скоро с ума сойдет. Она судит целый свет по себе… например, нынче – всю ночь проплакала, верно, ей кто-нибудь комплимент сказал, и она воображает, что в нее влюблены… и плачет с сожаления! Нет, moi je me moque de tout cela![61] вот уж, верно, нынче будет страстное объяснение, он упадет на колени… я ему скажу маленький equivoque[62] – и он должен быть доволен… чего же ему больше?.. Впрочем, этот Заруцкий, верно, посещал большой свет; он нимало не похож на этих армейских, его собратий… ха! Ха! Ха! – армейский!.. Одно это слово чего стоит?.. Но кто-то идет!.. А мне нужно нынче быть одной. (Уходит.)
(Юрий и Вас<илий> Мих<алыч> идут по галерее, и Вас<илий Михалыч> что-то ему говорит, ведя за руку.)
Васил<ий> Мих<алыч>. Экой ты упрямый человек! – да выслушай только, что я тебе говорю… Твой отец нынче со мной приходит к Марфе Ивановне, она нас хорошо приняла, а у нее стояла эта змея Дарья, причина всех наших неприятностей, – вот, слушай, брат и начинает говорить…
Юрий(отходя прочь). И мне нет спокойствия – ни одной минуты… эти сплетни, эта дьявольская музыка жужжит каждый день вокруг ушей моих… (К дяде) Дядюшка, в другое время… теперь я…
Вас<илий> Ми<халыч>. Да теперь, а не в другое время… слушай, ты должен это всё знать, чтоб уметь ценить людей, окружающих тебя…
Юрий. Я только ценю тех, которые не мучат меня вечно своими клеветами…
Вас<илий> М<ихалыч>. Я понимаю, что ты это на мой счет говоришь, но я не сержусь… не для себя я говорю… но хочу тебе показать, кто твой отец и бабка!..
Юрий(твердо). Ну так и быть, я слушаю!..
Вас<илий> Мих<алыч>. Во-первых, твой отец начал говорить ей о тебе, о твоем отъезде… она расханжилась по обыкновению, уверяла, что она тебя больше любит, нежели он, вообрази, потом он ей стал представлять доказательства противные очень учтиво, она вздумала показывать, что ему и дела нет до тебя, – тут Никол<ай> Мих<алыч> не выдержал, признаться, объяснил ей коротко, что она перед ним виновата и что он не обязан был тебя оставлять у нее, но что были у него причины посторонние и что она изменила своему слову. Она взбесилась до невозможности, ушла. Теперь она нас выгонит из дому… прощай, мой племянничек… надолго, потому что, верно, ни я, ни брат больше сюда не заглянут.
Юрий(всплеснув руками). Всемогущий боже! Ты видел, что я старался всегда прекратить эти распри… зачем же всё это рушится на голову мою. Я здесь как добыча, раздираемая двумя победителями, и каждый хочет обладать ею… Дядюшка, оставьте меня, прошу вас, я измучен…
Вас<илий> Мих<алыч>. Нет… ты должен решиться в чью-нибудь пользу.
Юрий. На что?.. К чему я должен? Кто приказал?
Вас<илий> М<ихалыч>. Честь.
Юрий. Честь? – кто вам внушил это слово?.. О! Адская хитрость… как ничтожно это слово, а как много власти имеет оно надо мной… мой долг, долг природы и благодарность: в какой вы ужасной борьбе между собой… дядюшка! Зачем вы произнесли это слово: я решился…
Васил<ий> М<ихалыч>. Для кого, друг мой?
Юрий. Отец обладает моею жизнью… но знайте, что если бабушка будет укорять в неблагодарности, если она станет показывать глазам моим все свои попечения о моей юности, все свои благодеяния, всё, чем я ей обязан, если она будет проклинать меня за то, что я отравил ее старость, сжег огнем терзаний седые ее волосы, за то, что я оставил ее без причины, если, наконец, я сам иссохну от раскаяния, если я буду отвергнут за это преступление небом и землею, если тогда я прокляну вас отчаянным языком моим… если… о, берегитесь, берегитесь… вся свинцовая тягость греха сего погрязнет на вас… Откажитесь от вашего свидетельства, оно ложно, спасите свою душу, оно ложно, говорю вам… признайтесь, что вы солгали…
Вас<илий> М<ихалыч>. Нет, я не откажусь – когда я сам видел и слышал, что нас с братом выгоняют из дому.
Юрий. Итак, всё кончено. Вот мое слово.
Вас<илий> М<ихалыч>. Ну, слава богу, наконец ты решился… я пойду к отцу твоему и объявлю, что ты решился не оставлять его… как он будет рад, и я уверен, что тебя больше прежнего полюбит.
Юрий. Радоваться? Кто радоваться?.. Мой отец!.. Не дай бог, чтоб это была большая радость в его жизни… что он будет думать, обнимая неблагодарного (ударяя себя в лоб и ломая руки), но мое честное слово!..
Вас<илий> Мих<алыч>. Неблагодарного? Как это ты сделаешься неблагодарным? Против кого? Да, ты бы сделался неблагодарным и преступником, если бы оставил Н<иколая> Мих<алыча>, который дышит одним тобою… а эта бабушка, она, поверь, пожалуйста, больше сделала тебе зла, нежели добра. Я мои слова готов повторить при самом императоре…
Юрий. По крайней мере она желала делать добро.
Вас<илий> Мих<алыч>(с коварной улыбкой). Мы знаем желания этой злодейки.
Юрий. Еще пытка… скоро ль вы насытитесь… Но говорите, пускай удар будет ужасен, но вдруг, пускай вся мера зла, яда подземного прольется в мою грудь… но только вдруг. Это всё легче, нежели с нестерпимой едкой болью день за днем отщипывать кусок моего сердца… говорите! Я тверд! Не бойтесь, видите… (дико) видите… ха! Ха! Ха!.. Видите, как я весел, равнодушен, холоден, точно как вы… (С сильным движением хватая его за руку) Только чур, говорить правду…
Вас<илий> Мих<алыч>. Вот тебе Христос (крестится), я начну рассказывать с начала всего дела, чтоб совершенно изобличить хитрую старуху и ее помощников, этих сестриц и братцев и служанок… За месяц перед смертью твоей матери (еще тебе было 3 года),[63] когда она сделалась очень больна, то начала подоз<ре>вать Марфу Ивановну в коварстве и умоляла ее перед богом дать ей обещание любить Ник<олая> Мих<алыча>как родного сына, она говорила ей: «Маменька! Он меня любил, как только муж может любить свою супругу, замените ему меня… я чувствую, что умираю». Тут слова ее пересекались, она смотрела на тебя, молчаливый, живой взгляд показывал, что она хочет что-то сказать насчет тебя… но речь снова прерывалась на устах покойницы. Наконец она вытребовала обещание старухи… и скоро уснула вечным сном… Твоя бабушка была огорчена ужасно, так же как и отец твой, весь дом был в смущении и слезах. Приехал брат старухи, Павел Иванович,[64] и многие другие родственники усопшей. Вот Павел Иваныч и повел твоего отца для рассеяния погулять, и говорит ему, что Марф<а> Ив<ановна> желает воспитать тебя до тех пор, пока тебе нужна матушка, что она умоляет его всем священным в свете сделать эту жертву. Отец твой согласился оставить тебя у больной бабушки и, будучи в расстроенных обстоятельствах, уехал со мною. Вот как всё это началось… Чрез 3 месяца Николай Мих<алыч> приезжает сюда, чтоб тебя видеть, – приезжает – и слышит ответы робкие, двусмысленные от слуг, спрашивает тебя – говорят – нет… он вообразил, что ты умер, ибо как вообразить, что тебя увезли на то время в другую деревню. Брат сделался болен, душа его терзалась худым предчувствием. Ты с бабушкой приезжаешь наконец… и что же? – она охладела совсем к нему. Имение, которое Марфа Ивановна ему подарила при жизни дочери и для которого он не хотел сделать акта, полагаясь на честное слово, казано совсем уже не в его распоряжении! Он уезжает – и через полгода снова здесь является.
Юрий. Я предчувствую ужасную историю, стыд всему человечеству… Но буду слушать неподвижно, дядюшка… только… помните уговор…
Вас<илий> Мих<алыч>. Помилуй!.. Да будь я анафема проклят, если хоть слово солгу! Слушай дальше: когда должно твоему отцу приехать – здешние подлые соседки, которые получили посредством ханжества доверенность Марфы Ивановны, сказали ей, что он приехал отнять тебя у нее… и она поверила… Доходят же люди до такого сумасшествия!
Юрий. Отец… хотел отнять сына… отнять… разве он не имеет полного права надо мной, разве я не его собственность… Но нет, я вам снова говорю, вы смеетесь надо мною…
Вас<илий> Мих<алыч>. Доказательство в истине моего рассказа есть то, что бабушка твоя тотчас послала курьера к Павлу Иванычу, и он на другой день приезда брата прискакал… Николай Михалыч стал ему говорить, что слово не сдержано, что его отчуждают от имения, что он здесь насчет сына как посторонний, что это ни на что не похоже… но это езуит, снова уговорил его легко, потому что отец твой благородный человек и судит всех по доброте души своей. И перед отъездом брат согласился оставить тебя у бабушки до 16<-ти> лет, с тем чтобы насчет твоего воспитания относились к нему во всем. Но второе обещание так же дурно сдержано было, как первое.
Юрий. И это всё! Не правда ли?..
Вас<илий> Мих<алыч>. Нет, это еще половина.
Юрий. Ах! Зачем не всё? Пощади меня, пощади, царь… небесный…
Вас<илий> М<ихалыч>. Марфа Ивановна то же лето поехала в губернский город и сделала акт, какой акт?.. Сам ад вдохнул в нее эту мысль, она уничтожила честное слово, почла отца – отца твоего за ничто, и вот короткое содержанье: «Если я умру, то брат П<авел> И<ваныч> опекуном именью,[65] если сей умрет – то другой брат, а если сей умрет, то свекору препоручаю это. Если же Ник<олай> Мих<алыч> возьмет сына своего к себе, то я лишаю его наследства навсегда»… Вот почему ты здесь живешь; благородный отец твой не хотел делать историй, писать государю и лишить тебя состояния… но он надеялся, что ты ему заплотишь за эту жертву…
Юрий(после минуты молчания, когда он стоял как убитый громом). Чтобы ей подавиться ненавистным именьем!.. О!.. Теперь всё ясно… Люди, люди… люди… Зачем я не могу любить вас, как бывало… я узнал тебя, ненависть, жажда мщения… мщения… Ха! Ха! Ха!.. Как это сладко, какой нектар земной!..
Вас<илий> Мих<алыч>. А неприятности последовавшие очень натуральны… к тому ж старуха любит, чтобы ей никто не противуречил, и эти окружающие… эта поверенная Дарья преопасная змея…
Юрий. Довольно, прошу вас, не продолжайте, – остальное мне всё известно…
Вас<илий> Мих<алыч>. Нет, мой друг, еще… еще…
Юрий. Я больше не желаю знать… вы рассказали так прекрасно, как приятна ваша повесть… (Впадает в задумчивость.)
Вас<илий> Мих<алыч>(в сторону, с улыбкой). Мое дело кончено, и всё пришло в порядок… я не буду сказывать обо всем брату… он такой… он не любит подобных штук… (Смеется.) Как он горячился, бедненький…
Юрий(между тем взглянув на <Василия Михалыча>). Вам смешно мое страданье… не правда ли!..
Вас<илий> Мих<алыч>. Нет… помилуй… что ты.
Юрий(в сторону). Нет… нет… какое ледяное слово… он, это видно, он из любви мне открыл злодейство… так всегда со мною делали… из привязанности я был обманут когда-то дружбой… о, тщетные уверенья… нынче… (К дяде) Оставьте меня, прошу вас: мне надо побыть одному… я весь в огне, мне надо отдохнуть…
Вас<илий> М<ихалыч>. Хорошо, друг мой… до свиданья. (Уходит, потирая руки.) А мое дело сделано, слава богу… (Уходит.)
Юрий. Как я расстроен, как я болен… желчь поднялась в голову… грудь взволновалась… сердце бьется, подобно свинцу, облитому кровью… от избытка чувствований я лишился чувства… Но отдохнем… я увижу ее, утешителя-ангела, она мне возвратит, на минуту, потерянное спокойствие… Пойду, пойду… (Закрыв лицо руками, уходит в галерею медленными шагами.)
(Входит Марфа Ивановна, за ней Дарья и подает ей стул. Она садится.)
Марф<а> Ив<ановна>. Каковы, неучи!.. В моем доме мне грубить, ну можно ли после этого им хоть день здесь остаться… Вон их, вон их!..
Дарья. Ваша правда, сударыня… такие беспокойства… полно, смотрите на себя, ведь лица нет… Не угодно ли капель гофманских?
Марфа Ив<ановна>. На что, на что… лучше позови ко мне Юрьюшку…
Дарья. Сейчас. (Уходит.)
Марф<а> Ив<ановна>. Ну, может ли какая-нибудь холопка более быть привязана к своей госпоже, как моя верная Дашка… (Молчание.) Ну вот, однако ж, я скоро отделаюсь от этих Волиных-братцев. Однако и Юрьюшка уедет и оставит меня одну… видно, так на небесах написано… Я буду без него молиться, всякое воскресенье ставить толстую свечу перед богоматерью, поеду в Киев, а он ко мне будет писать… (Кашляет.) Какой же у меня кашель, от нынешнего крику… То-то и есть, что надо слушаться Евангелия и святых книг, недаром в них говорят, что не надо сердиться… а нельзя: вот как начнут спорить младшие себя, сердце и схватит. То-то нынешний век, зятья зазнаются, внуки умничают, молодежь никого не слушается… Не так было в наше время… бывало, как меня свекровь тузила… а всё молчу; и вымолчалось… Как умерла моя свекровушка и оставила мне денег, рублей 30 000, да серебра, да золота… А нынче всё наше русское богатство, всё золото прадедов идет не на образа, а к бусурманам, французам. (Молчание.) Как посмотришь, посмотришь на нынешний свет… так и вздоргнешь: девушки с мужчинами в одних комнатах сидят, говорят – индо мне старухе за них стыдно… ох! А прежде, как съедутся, бывало, так и разойдутся по сторонам чинно и скромно… Эх! Век-то век!.. Переменились русские… (Смотрит назад в галерею.) Да вот и Юрьюшка идет.
(Юрий мрачно и тихо приближается, не глядя на старуху, за ним Дарья.)
Юрий(бледный, расстроенный, с неудовольствием, не смотря на М<арфу> И<вановну>). Вы меня изволили спрашивать?
Марф<а> Ив<ановна>. Да, мой друг! Я давно желала говорить с тобой… да как-то это редко мне удавалось.
Юрий(холодно). Мне самому очень жалко…
Марф<а> Ив<ановна>. Ты всё с отцом да с дядей, ко мне и не заглянешь… видно, я уж стара стала и глупа, что ли? Брежу, не так ли?..
Юрий. Я от самой колыбели так мало был с отцом, что вы мне перед отъездом позволите с ним поговорить… по крайней мере я так думаю…
Марф<а> Ив<ановна>. Кто ж тебе запрещает… Однако ж я бы хотела тебе сказать и спросить у тебя что-нибудь важное…
Юрий. Я буду слушать… (Дарье) Ступай вон…
Марф<а> Ив<ановна>. Зачем?.. Она может слышать…
Юрий. Мне совсем не нравятся такие свидетели… Прошу вас выслать ее…
(М<арфа> И<вановна> дает знак, и она уходит.)
Мар<фа> Ив<ановна>. Знаешь ли, что твой отец наговорил мне тьму грубостей, и мы поссорились, и он едет завтра отсюда?
Юрий. Знаю-с… но что ж тут до меня касается… я сам еду с ним, если так…
Мар<фа> Ив<ановна>. Ты… с ним… едешь… ты с ума… сошел. Я тебя… не пущу.
Юрий. Вы меня не пустите? Вы? – да что вы между отцом и сыном?.. Разве я тот же ребенок, который равнодушно глядел на ваши поступки?.. Или не знаете: между отцом и сыном один бог!.. И вы осмелились взять это место…
Мар<фа> Ив<ановна>. Так вот плоды моего воспитания!.. Вот нынешняя благодарность?.. О, на что я дожила до сего времени… Юрий хочет меня оставить: в заплату всем моим благодеяниям… и никто не закроет мне глаза нежною рукой!..
Юрий. А ваша Дарья?..
Мар<фа> Ив<ановна>. И ты смеешь! Неблагодарный!.. Почему ты знаешь?
Юрий(в сторону). Вот совесть?.. Я только назвал, а она всё отгадала.
Мар<фа> Ив<ановна>. Говори, злодей, не я ли тебя воскормила и образовала…
Юрий. Много мук, много бессонниц стоило мне ваше образование… вы хотели поселить во мне ненависть к отцу, вы отравили его жизнь… вы… Но довольно: вы сами знаете свои поступки… и вините себя!..
Мар<фа> Ив<ановна>. Так ты точно меня оставляешь для отца, злодея, негодяя, которого я ненавижу и который за меня поплотится… для него, неблагодарный?..
Юрий. Теперь я вам ничем больше не обязан… О!.. Эти слова… заплатили за всё, за всё… простите. (Уходит.)
Мар<фа> Ив<ановна>(пораженная сидит безмолвно на креслах и в ужасном смущении). Он всё знает!..
(Занавес опускается.)
Конец 3-го действия
(Марфа Ивановна и Дарья. Первая на больших креслах в своей комнате.)
Марфа Ив<ановна>. Дай капель гофманских, Дашка.
Дарья. Сейчас, матушка. Что это с вами делается?..
Мар<фа> Ив<ановна>. Меня Юрий покидает… меня, которая его воспитала.
Дарья(притворно.) Во всем, матушка, воля божия видна. Стало, вам так на роду было написано, горе мыкать в старости – уж я, сударыня, над вами нынче плакала, инда глаза красны.
Марфа Ив<ановна>. Он меня покидает, оставляет, как подлую нищенку на большой дороге, – верно, это злодеи, отец да дядя, его научили…
Дарья. Вестимо, сударыня, они, да и кому ж, кроме их.
Марф<а> Ив<ановна>. Как будто не знают, что я его за это лишу имения. Уж не достанется Юрью ни гроша… хоть провались деньги мои.
Дарья. Ах! Марфа Ивановна, есть у нас поговорка, как волка ни корми, он всё в лес глядит.
Марфа Иван<овна>. Юрий меня для них покидает. Кто ж утешит мою старость. (Закрывает лицо платком и рыдает.)
Дарья. Что это вы, сударыня, себя убиваете… успокойтесь, матушка. (В сторону) Теперь я могу сделать славну штуку – заставя ее поссориться с зятем и внуком, сама их меж собой перессорю, да после, если это откроется, свалю на нее. А отняв именье у Юрья Николаича, верно, барыня мне даст много денег. Куда ж ей их девать? – сама не издержит. (К ней) Не угодно ли лечь?
Марф<а> Ив<ановна>. О!.. Я никогда на тебя не роптала, боже мой, а теперь не могу…
Дарья. И то сказать правду, – как вы ни старались переманить его к себе, а всё понапрасну, уж не вы ли его ссорили с отцом, не вы ли наговаривали, не вы ли имением прельщали Никол<ая> М<ихалыча>, если он оставит сына у вас, – нет-таки – не удержали молодого барина.
Марфа Ив<ановна>. А не ты ли мне всё это советовала, не по твоим ли словам я поступала? – право, если <бы> мы не хитрили, гораздо бы лучше шли все дела мои… Ты, дьявол, мне жужжала поминутно про эти адские средства, ты… ты хотела моей печали и раздора семейственного…
Дарья(кланяясь). Власть ваша… а мое дело холопское; могу ли вам советовать? Если вы послушаетесь моих глупых речей, так это вашей же милости… Да и какая же мне прибыль ваше горе… вот хоть теперь вы плачете, матушка, и я плачу, – разве мне легко по ночам-то не спать, сударыня… нет-с – мы, вся дворня, только и молим господа об вашем спокойствии, только и блюдем что ваше здоровье… (Молчанье.)
Марф<а> Ив<ановна>. Не знаешь ли, какое в моем положении средство осталось? Как помочь?..
Дарья(подумав). Средств много… да вряд ли одно из них вашей милости пондравится…
Марф<а> Ив<ановна>. Нужды нет, говори всё, смело.
Дарья. Просить прощенья у Николай Мих<алыча> и уговорить, чтобы он остался, так же как и Юрия Николаича, а после второго можно как-нибудь и совсем оставить, притворясь больной… Тогда он уж не поедет в Неметчину.
Марф<а> Ив<ановна>. Ох, нет, это не удастся… они нам уж не поверят… да к тому ж мне просить прощенье у зятя? Мне? – я разве девчонка перед ним? Ни за что, ни за что в свете. (Молчание.) Нет ли другого способа?..
Дарья. Насильно удержать.
Марфа Ив<ановна>. Нельзя. За это ответишь.
Дарья(кинув пронзительный взгляд). Клевета!
Марф<а> Ив<ановна>. Клевета? Что это… клевета? – как, объясни…
Дарья. Это, сударыня, последнее средство…
Марф<а> Ив<ановна>. Говори же скорей…
Дарья. Надобно, думаю так, поссорить Юрья Николаича с батюшкой его, тогда он поневоле к вам оборотится, вы же приласкайте его… говорится, что если человек тонет, так готов за плывущую траву ухватиться. Тут же, как молодой барин будет в отчаянье, можно у него выманить честное слово – а на его слово и подозрительный жид рад будет положиться. Нечего сказать!..
Марфа Ив<ановна>(в смущении). Полно-полно – да как нам поссорить их?.. Где средство?
Дарья. Я сказала уж, сударыня: клевета!
Марф<а> Ив<ановна>. Да как это…
Дарья. Надо довести до ушей Ник<олай> Мих<алыча>, будто бы Юрий Ник<олаич> вам говорит одно, а ему другое, – вот и дело с концом-с. Другого средства навряд кто найдет…
Марф<а> Ив<ановна>. Я тебе это дело препоручаю, Дашка… и берегись, если его испортишь!..
Дарья(подумав). Вот что мне кажется, Марфа Ивановна, – мы этак их перессорить-то перессорим, а Юрий Ник<олаич> всё вас покинет.
Марф<а> Ив<ановна>. Как… отчего? Стало быть, этот способ не годится.
Дарья(в сторону). Решительная минута. (Ей) Другого средства нет.
Марф<а> Ив<ановна>. Мне надо непременно Юрьюшку в руки… я без него жить не могу.
Дарья. Право, это вам так только кажется-с…
Мар<фа> Иван<овна>. И ты против меня.
Дарья. Как можно, сударыня. А я говорю, что нам не удастся перехитрить Волиных… а если удастся, так что пользы; молодой барин вас не успокоит больше… уж кончено… только вас же станет укорять, вам же беспокойства…
Марф<а> Ив<ановна>. Я хочу…
Дарья. Как угодно, матушка, я готова на все ваши приказания.
Марфа Ив<ановна>(в сторону). Однако ж она правду говорит – внук всё знает, так мне только на совесть свинец, если он будет жить в моем доме да укорять меня, – бог с ним. (Дарье) Ну, я с тобой соглашаюсь, видно, мне суждено промыкать старость сиротой – весело зато прежде живала. Однако ж мне хочется им отомстить!
Дарья(в сторону). Подействовало. (Ей) Да мое для мщенья лучшее средство. Уж наказанья Юрью Николаичу лучше не будет – у него негде будет головы преклонить, как разве на улице… да и Ник<олай> Михалычу будет жутко… много крови у них обоих попортится…
Марф<а> Ив<ановна>. Я хочу видеть их мученья… месть… месть!.. Злодеи, прости, боже, мое согрешенье… не в силах, мать богородица и святые угодники – простите мне… поеду в Киев, половину именья отдам в церковь, всякое воскресенье 10-тифунтовую свечу перед каждым образом поставлю… только теперь помогите отомстить… теперь простите мне!.. (В расслабленъе) Капель… Дашка! – дурно!..
Дарья(подает). Так я нынче же начну дело… только, сударыня, не беспокойтесь, не огорчайтесь… весь дом на вас не наплачется…
Марф<а> Ив<ановна>. Как не огорчаться…
Дарья. Ваша воля будет исполнена, матушка…
Марф<а> Ив<ановна>. Моя воля!.. Ах!.. Послушай, – ты так поступай, чтобы никто не знал…
Дарья. Слушаю-с… уж я…
Мар<фа> Ив<ановна>. То-то же!.. Отведи меня на постель. (Дарья ее доводит до двери.) Да послушай – поди возьми шкатулку… а я уж сама дойду с палкой. (Уходит.)
Дарья(берет шкатулку, вернувшись). Ха! Ха! Ха! Теперь рыбки попляшут на сковроде…[66] Эта старуха вертится по моему хотенью, как солдат по барабану… Я теперь вижу золотые, серебряные… ха! Ха! Ха!.. В руке моей звенят кошельки… без них ведь я буду хозяйкой здесь… барыня-то слаба: то-то любо!.. Не дай бог, однако ж, чтоб умерла… при ней-то мне тепло… а тогда… придет дело плохое за все мои козни, особливо если они откроются… мне скажут, грех тяжкий эти сплетни, бог накажет… как бы не так… я слыхала от господ старых, что если на исповеди всё скажешь попу да положишь десять поклонов земляных – и дело кончено, за целый год поправа. Да и что за грех – штука теперешняя, я не понимаю, – поссорить отца с сыном – не убить, не обокрасть… помирятся… ведь… экая важность поссорить отца с сыном… хи! Хи! Хи! (Хочет идти в комнату госпожи с ларчиком, но на пути останавливается.) Да! Я позабыла подумать, как распустить мои ложные вести… (Подумав) Всего лучше чрез людей Василья Мих<алыча>, как ненарошно. А он, узнав, не помешкает объявить приятную весточку братцу своему. (Уходит.)
(Сад, день. Декорация последней сцены 2-го действия.)
(Юрий входит… расстроенный вид.)
Юрий. Дурно кончаются мои дни в этой деревне… последние дни… какие сцены ужасные… мое положение ужасно, как воспоминанье без надежд… чрез день… мы едем… но куда. Отец мой имеет едва довольно состояния, чтоб содержать себя… и я ему буду в тягость… в тягость… О! Какую я сделал глупость… но тут нет поправки… нет дороги, которая бы вывела из сего лабиринта… (Молчание.) Что я говорю?.. Нет, моему отцу я не буду в тягость… лучше есть сухой хлеб и пить простую воду в кругу людей любезных сердцу… нежели здесь веселиться среди змей и, пируя за столом, думать, что каждое роскошное блюдо куплено на счет кровавой слезы отца моего… это ужасно… это адское дело… (Слышен разговор.) Но кто идет в аллее – две тени… Заруцкий… его мундир… а это… Элиза… нет, нет… это Любовь… отчего сердце мое так молотком и бьется, будто бы хочет выскочить. Что всё это значит? Опять искушенье – опять. (Прячется.)
(Меж тем Любовь и Заруцкий входят в полном разговоре и останавливаются, так что ему нельзя слышать слов, но можно видеть, не будучи примечену.)
Заруцкий. Умоляю вас. Сделайте меня счастливым. Вы не знаете, как горячо мое сердце пылает, если вы никогда не любили, – но если когда-нибудь Купидон заглядывал в ваше сердце…[67] то судите по себе. Во имя того юноши, который мил вам, заклинаю вас, приведите ее сюда…
Любовь. Вы слишком дерзки, сударь… почему вы знаете, люблю ли я кого-нибудь… поймали меня в саду, нечаянно – и не даете мне покоя. Думаете: я не могу острамить вас, велеть прогнать или пожаловаться папеньке… другая бы этого не сделала… и то для того, что вы приятель Юрья Николаича.
Заруцкий(в сторону). Хорошо! (Ей) Именем его заклинаю вас. (Становится на колени.). Заклинаю вас, выведите Элизу… вы будете тут…
Юрий(за деревом). И она может терпеть это… злой дух испортил ее сердце… о! (Стонает.)
(Заруцкий берет ее руку.)
Довольно!.. Пистолеты будут готовы в минуту… и (с дикой радостью) он мне поплотится своим мозгом. (Уходит.)
Любовь(в сторону). Если бы он не был таков, как Юрий, мог ли бы он быть его другом: а он меня сделал такой счастливой; зачем же завидовать сестре. (Ему) Дайте мне вторично слово во зло не употребить снисхождения Элизы.
Заруцкий. Клянусь.
Любовь. Я не нуждаюсь в ваших клятвах, дайте мне только честное слово. Но я не хочу насильно его у вас вырвать; пускай это будет добровольно.
Заруцкий(вставая). Мое гусарское слово.
Любовь. Точно? Ну я согласна! – только чур, помнить уговор. (Убегает.)
Заруцкий. Ну вот и мои дела приходят к окончанью – это славно – что за важность, если я изменю своему слову: женщины так часто нас обманывают, что и не грешно иногда им отплатить тою же монетою. (Закручичивая усы) Элиза эта преинтересная штука, хотя немного кокетится, – да это ничего. Первое свиданье при свидетелях, а второе tête-à-tête.[68] Можно отважиться – а если нет, ну так можно жениться, – впрочем, мне этого не очень хочется. Гусарское житье, говорят, повеселее.
(Юрий быстро входит с пистолетами.)
Юрий. Господин офицер…
Заруцкий. Мой друг!..
Юрий. Так вы меня называли прежде.
Заруцкий. И теперь, надеюсь.
Юрий(подает ему пистолет). Вот наша дружба.
Заруцкий. Как? Что это значит?
Юрий(отвернувшись). Берите.
Заруцкий. Я не хочу! – растолкуй мне, за что и на что?.. Я не возьму… может быть, ошибка… и за это, черт возьми… я не стану с другом стреляться.
Юрий(с горьким тоном). Трус…
Заруцкий. Ты, брат, с ума сошел или шутишь. (Отталкивает подаваемые пистолеты.)
Юрий(в сторону). Если он меня убьет, она ему не достанется; если я его убью… О! Мщенье!.. Она ему никогда не достанется, ни ему, ни мне… пусть так… теперь я понимаю, отчего он не хочет стреляться, – он не хочет ее лишиться… Как желал бы я быть на его месте. Смерть ему, похитителю последнего моего сокровища, последнего счастья души моей… смерть и проклятье!.. (Ему) Трус, слабодушный ребенок… не тебе быть гусаром, ты способен стоять на коленках пред женщинами… ха! Ха! Ха!.. Стыдись, мямля, бери-ка пистолет.
Заруцкий(подходя). Так Юрий в самом деле не шутит?
Юрий(показывая на оружие). Моя последняя шутка здесь… (Кидает один пист<олет> на землю.)
Заруцкий. О! Это много для шутки. (Подымает пистолет.) Мы стреляемся здесь!..
Юрий. В самом деле?.. Небо или ад мне послало это блаженство? Благодарю тебя, мой помощник…
Заруцкий. Только ты мне должен объяснить…
Юрий. Дай честное слово, что будешь стреляться.
Заруцкий. Вот оно!..
Юрий. Ты похитил у меня ее сердце, сердце той… что была сейчас здесь… да!.. Этого… кажется, довольно, слишком для меня довольно.
Заруцкий. Я очень рад, что это так, ибо ты ошибаешься… выслушай только.
Юрий. Я не слушаю… я не верю ничему больше на свете, этот миг переменил мое существованье…
Заруцкий. Да я не стану без того стреляться…
Юрий(с дикой радостью). А твое честное слово?
Заруцкий(в сторону). Проклятое честное слово…
Юрий. Стреляй!
Заруцкий. Я готов. (Про себя) Выстрелю на воздух!
Юрий(в сторону). Может быть, он еще не виновен, может быть, она меня обманула… разве он не имел права ее любить, если был любим… однако ж это требует крови, крови… пускай моя кровь прольется. (Берет его за руку.) Будем стреляться друзьями…
Заруцкий. Что это? Откуда эта перемена?
Юрий. Позволь мне умереть твоим другом.
Заруцкий. К чему ж стреляться?
Юрий. Ах!.. Я хочу умереть или тебя убить, тайна тяготит мое сердце… короче: я должен с тобою стреляться…
Заруцкий. Но какая тайна?
Юрий. О нет! Не испытывай меня… не принимай участия, его не должно для меня существовать… не срывай покрова с души, где весь ад, всё бешенство страстей… позволь, лучше позволь мне тебя обнять в последний раз. (Обнимает.) (Поднявшись) Так, всё кончено… я сделал должное… последняя слеза всех моих слез, свинцовая слеза моих страданий упала ему на грудь… ее, может быть, пробьет мой свинец; что ж?.. Он будет тогда счастливей меня. (К нему) Добрая ночь, друг… а попы нам отпоют вечную память. (Становятся.)
Заруцкий(наводит пистолет). Раз… два…
Юрий. Постой!..
Заруцкий. На что!..
Юрий. Ты должен мне клясться, что если я буду убит… то ты ее больше ни разу не обнимешь… что ты кинешь ее навсегда… Заруцкий!.. Заруцкий!.. Не забудь, что мы еще друзьями… ты должен отомстить меня… Я для тебя всё сделал, что нужно. У меня в кармане бумага, где написано, что я сам застрелился… а ты беги! Беги!.. Совесть не должна тебя мучить: она всему виною…
Заруцкий. Твой ум расстроен: ты не знаешь, про кого говоришь…
Юрий. Не говори, не оправдывай ее: она черна как сажа… Не эта ли девушка клялась в любви на груди моей, не здесь ли хранится ее клятва?.. Я преклонял мои колена, как перед ангелом, ангелом невинности, – боже всемогущий, прости, что я оклеветал твое чистейшее творенье!..
Заруцкий. Коли дело делать, так скорей, нам могут помешать…
Юрий(в задумчивости). Какой адский дух толкнул меня за это дерево… зачем я должен был увидеть обман, мне приготовленный, зачем, выпивая чашу яда, мне должно было узнать о том, – в ту минуту, когда напиток уже на языке моем… Может быть, без этого я бы скоро ее разлюбил или провел месяцы наслажденья спокойного, на груди изменницы, – но теперь, теперь, когда я сам видел… теперь… змея ревности клубится в груди моей… ненависть пожирает мою душу… я должен отмстить за оскорбленное мое сердце…
Заруцкий. Волин! Готовься!..
Юрий(не слышит). Ужели это была необходимость; ужели судьбе нет другого дела, кроме терзать меня… она знает, что человек слабее ее: ты, грудь моя, бывшая всегда жертвенник одних высоких чувств… окаменей подобно ее сердцу… пускай на тебе дымится мщенье… О! Для чего в первые минуты любви закрыты от нас муки ревности?.. Но он, он… мой друг; ах! Зачем! Я б роздробил его череп… теперь я должен умереть… и что для меня жизнь, что снова блеснет разочарованной душе двадцатилетнего старика, (подумав) так я стар… довольно жить!..
Заруцкий(бьет его по плечу). Теперь не время размышлять… или ты боишься?..
Юрий(как от сна). Я готов! (Оборачивается и открывает лоб.) Дай я буду считать… когда скажу: три… спускай… раз, два (останавливается)… не могу… чудо! Сердце охладело… слова не льются… но я возьму верх.
(Слышен крик. Вбегает Любовь.)
Любовь(подбежав к Юрию, видит пистолет). Ах!.. Что это такое…
Юрий(отходя прочь). Ничего!..
Любовь(к Заруцкому). Ради неба!.. Что это значит! (Молчание.) Даже вы не хотите мне сказать… (К Юрию) Зачем эти пистолеты!.. И ствол к тебе…
Юрий(язвительно). Спроси у него… у этого гусара в золотом ментике и с длинными усами, он и теперь лучше удовлетворит твоему желанью, чем я.
Любовь(с нежным укором). Юрий! Зачем такой холодный тон… как ты скоро переменился…
Юрий(в сторону). О, непостижимое женское притворство. (Ей) Оставьте меня… я сказал вам, спросите у Заруцкого!..
Заруцкий(подходит к Юрию). Нам помешали – итак, до завтрашнего… (Уходит.)
Юрий. Как знать, что будет завтра?.. Может быть, я буду счастлив, может быть, я буду лежать на столе… (Любови) Что вы не пошли за ним, он вас любит больше меня…
Любовь. Какая холодность – но мы теперь одни, растолкуй мне эту тайну, умоляю тебя самим богом…
Юрий. Не им ли ты клялась любить меня…
Любовь. Я сдержала мою клятву.
Юрий. Я и позабыл, что она не клялась любить меня одного… быть может, она права; кто знает женское сердце, – говорят, оно способно любить многих вдруг…
Любовь(с грустью). О! Как ты несправедлив…
Юрий. Против тебя? Я несправедлив?.. И ты можешь так равнодушно говорить… как будто… о, трепещи, если я докажу тебе.
Любовь. Чего мне бояться? Совесть моя чиста…
Юрий. Ее совесть? Ад и проклятье… Я тебя любил без всякой цели, но это благородное чувство впервые обмануло меня. За каждую каплю твоей крови я был готов отдать душу; за один твой веселый час я заплатил бы целыми годами блаженства… и ты… мне изменила!..
Любовь. Как?.. Такая клевета, ужасное подозренье вышло из твоего сердца?.. Не верю! Ты хотел испугать меня. (Берет его за руку.) Ты шутишь… о, скажи: ты шутишь!.. Юрий! Перестань; я не… вынесу… этого…
Юрий(в бешенстве). И ты не стыдишься перед этими деревами, перед цветами, растущими вокруг, пред этим голубым сводом, которые были свидетелями наших взаимных обещаний… посмотрите, дерева, с какой адской улыбкой, притворной невинностью она стоит между вами, недвижна, как жена Лотова…[69] взгляни и ты, девушка, на них… они качают головами, укоряют тебя, смеются над тобой… нет… надо мной они хохочут… слышишь, говорят: безумец, как мог ты поверить женщине, клятвы ее на песке, верность… на воздухе… беги, беги, уже зараза смертельная в крови твоей… беги далеко, из родины, где для тебя ничего больше нет… беги туда, где нет женщин… где ж этот край благословенный… пущусь искать его… стану бродить по свету, пока найду, и погибну… где?.. Лишь бы дальше от нее… а то мне всё равно! – простите, места моего детства, прости, любовь, надежда, мечты детские… всё свершилось для меня… (Хочет бежать, Любовь, как пробудившись, вдруг останавливает его.)
Любовь. Остановись, на минуту!.. Не погуби невинную девушку. (Жалобно) Слушай, жестокий друг: клянусь, в первый раз клянусь всем страшным для меня, что я тебя одного любила и люблю!.. Чего тебе еще больше; неужели и эти слова тебя не уверяют? Юрий!.. Отвечай мне ласково, иначе ты убьешь меня. (Сильнее прижимает к себе его руку.)
Юрий(почти не слыхав ее слов). Какой сильный дух остановил меня? Отчего я еще здесь… Моя голова пылает, мысли мешаются, (старается вырваться) пусти… пусти.
Любовь. Юрий! Не пущу тебя, пока ты не признаешь меня невинною, до тех пор смерть не оторвет меня от ног твоих; я обниму колени, если ты отрубишь руки, я зубами стану держаться, позволь мне тебе всё объяснить!..
Юрий(холодно). Вы справедливы…
Любовь. Ты говоришь не от сердца.
Юрий. Ты невинна, непорочна… пусти меня…
Любовь(пускает слабже его руку, но Юрий не выдергивает свою, и она остается). Помнишь ли ты прошедшее? – ты сам признавался, что моя нежность сделала тебя счастливейшим человеком, я верю, ибо люблю тебя со всем пламенем первой страсти… вспомни, что ты мне рассказывал давно уже; ты говорил, что предмет первой любви твоей своею холодностью сделал твой характер мрачным и подозрительным, что с тех пор твое сердце страдает от нанесенной язвы… (Юрий глядит в сторону, дабы скрыть смущение.) А ты губишь первую любовь бедной девушки… суди по себе… ты сделался мрачен, а я не перенесу этого… Неужели ты такой эгоист, что почитаешь себя одного с чувством и душою… О Юрий, ты так обманул меня; ты говорил о привязанности своей ко всему миру, ко всем людям, а ныне не имеешь сожаления к бедной девушке…
(Юрий в сильном смущении.)
Но ты плачешь… о, не верю, что ты совсем меня отвергнул, нет, я еще любима, – не верю твоей холодности, она пройдет, ревнивый мужчина!.. Видишь: я у ног твоих прошу пощады: люби меня… выслушай оправданье…
(С рыданьем упадает перед ним и обнимает его колена, Юрий в сильном движенье; рыданья останавливают вырывающиеся слова; он плачет.)
Юрий(дрожащим голосом). Прочь, прочь… сирена… прочь от меня…[70]
Любовь(встает и поднимает глаза к небу. Тихо). О боже! Боже мой!..
Юрий(отошед в сторону). Слабость! Слабость! Она мне напомнила про первую любовь, про первые муки душевные – и я заплакал; но она не тверже меня духом; я заставлю ее, бледнея и дрожа, признаться в измене… (Молчание.) Я не знаю, она еще так много власти имеет надо мною, что надо призвать всю твердость, чтоб совершенно окаменеть… так, я не должен иметь ни малейшей жалости к прекрасному личику этому… я желал бы ее сделать безобразною, чтобы совершенно истребить из груди любовь. (Берет пистолет и подходит к ней.) Видишь ли это оружие… я могу чрез одно пожатие пальца превратить тебя в окровавленный труп… видишь. (Прицеливается.)
Любовь. Стреляй, если можешь…
Юрий(бросает пистолет. С досадой). Женщина!
Любовь. Неужели думаешь, что я дорожу теперь жизнью… нет, я никогда не наслаждалась ею и умею не бояться убийцы. (Опускает снова в задумчивости голову и руки.)
Юрий(мрачный, приближается к ней). Наши сердечные связи расторгнуты, виновна ты или нет. Я не буду любить тебя, я не могу, если б даже и хотел… (Глядит ей пристально в глаза и берет руку.) Вот перстень, который ты мне дала недавно: возвращаю его тебе, как ненужного свидетеля любви моей. Возьми его назад. Я еду из родины в чужие края, ничто больше здесь меня не задержит… (Тронутый) Благодарю тебя за лучшие часы моей жизни и ни за что не укоряю. Ты показала, что можно быть совершенно счастливу у сердца нежной женщины и что это блаженство короче всех блаженств… (Жмет руку ей.) Благодарю тебя, Любовь!.. (Молчание. После чего Юрий с жаром продолжает) О друг мой! Оставь свое бесполезное упрямство. Ты меня не разуверишь, ибо я сам всё видел… но… признайся чистосердечно, что ты виновна, тогда, быть может, я снова полюблю тебя…
Любовь(гордо). Нет! Я на свою честь не буду клеветать… Впрочем, мое признанье было б бесполезно, если б я была в самом деле виновна пред тобою…
Юрий. Итак, ты не хочешь…
Любовь(твердо). Не могу и не должна!..
Юрий. Прощай. (Идет, но ворочается.) Дай мне последний поцелуй. (Берет ее руки.) Прощай, Любовь, прощай надолго!.. (Целует ее в губы.) (В восторге) Нет! Нет! Эти уста никогда не могли быть преступными, я б никому не поверил, если б… проклятое зренье!.. Бог всеведущий! Зачем ты не отнял у меня прежде этого… зренья… зачем попустил видеть, что я тебе сделал, бог!.. О! (с диким стоном) во мне отныне нет к тебе ни веры, ничего нет в душе моей!.. Но не наказывай меня за мятежное роптанье, ты… ты… ты сам нестерпимою пыткой вымучил эти хулы… зачем ты мне дал огненное сердце, которое любит и ненавидит до крайности… ты виновен!.. Пусть гром упадет на меня, я не думаю, чтоб последний вопль давно погибшего червя мог тебя порадовать… (В отчаянье убегает.) (Молчание.)
Любовь(оглядывается). (Жалобно) Он ушел! О, я несчастная девушка!.. (Упадает в слабости на скамью дерновую.)
(Занавес опускается.)
Конец 4-го действия
(Комната Николая Михалыча, сундуки и чемоданы готовы к отъезду.)
Васи<лий> Мих<алыч>(входя, слуге, который идет за ним). Что? Что? Не может быть; неужели это правда?
Слуга. Точно так-с…
Васи<лий> Мих<алыч>. Так, так, мне самому это всё казалось… экой шельма… поди позови брата сюда моего… экое несчастное дело! (Уходит слуга.) Ну как объявить ему теперь – просто, да, просто – надобно за один раз кончать эти сплетни. (Садится.) Надобно порядком распечь племянника моего – экую он заварил кашу – однако я пощажу его немного. Молодость! Всё молодость! Хотя это такой порок, от которого всякий день мы исправляемся, – может быть, он и не совсем так говорил, или что-нибудь да не так тут есть… впрочем, я не думал бы никак, чтоб Юрий дошел до такой низости, если б (в задумчивости опускает голову)… Ба! Что это за записка: Ma chère…[71] это любопытно. (Подымает записку – вдруг вскакивает в изумлении и долго молчит, смотря на записку, потом с досадой говорит) Как… к Любови – к моей дочери любовное письмо – свидание… Юрий… нет, этого я не стерплю. (Молчание.) Видно, это давно написано, потому что на полу валяется, как всё старое. (Молчание.) Ну, говори, что я несправедливо делал, любя дочерей моих неодинаково… Я наперед как предчувствовал это… вот Лизушка такой штуки не сделает… с братом двоюродным любовное свиданье – где это на свете видано… О! Я ему отомщу; будет теперь меня помнить. После этого чего нельзя от него ожидать, от обольстителя двоюродной сестры!.. (Ходит взад и вперед.) Однако припрячу записку до случая. (Кладет в карман.) Но вот и брат идет, кажется…
(Николай Михайлович входит.)
Ник<олай> Мих<алыч>. Что это, брат, такое, что опять за важное дело. У меня, право, их теперь так много, что не знаю, куда с ними деваться.
Вас<илий> Мих<алыч>. Да дело немаловажное, касающееся до тебя и до твоего сына.
Ник<олай> М<ихалыч>. М<арфа> Ив<ановна> что-нибудь еще хочет сочинить, не правда ли?
Вас<илий> Мих<алыч>. Нет, до нее тут ничего не касается.
Ник<олай> Мих<алыч>. Эх, братец! Так что же тут может быть важного? Ты меня только оторвал от занятья… об этом после можно поговорить.
Вас<илий> Мих<алыч>. То-то нельзя…
Ник<олай> Мих<алыч>. Что же это?..
Вас<илий> Мих<алыч>. Твой сын…
Ник<олай> Мих<алыч>. Мой сын – лучший из сынов. Благороден, справедлив, хотя мечтателен, и меня любит, несмотря на все происки старух…
Василий М<ихалыч>. Хм! Хм! Хм!
Ник<олай> Ми<халыч>. Что ты так смотришь? Неужели кто-нибудь может сказать нет?
Вас<илий> Мих<алыч>. Нет! Не то чтобы не любил совсем; а это еще подлежит сомнению.
Ник<олай> Мих<алыч>. Как сомнению? Что это! Неужели ты так об нем думаешь? Братец!
Василий Мих<алыч>. Да думаю… и, может быть, ты сам скоро начнешь думать.
Ник<олай> Мих<алыч>. По крайней мере он до сих пор не подал мне повода почитать его бесчестным человеком.
Вас<илий> Мих<алыч>. Вот видишь: есть люди, которые умеют так скрыть цель свою и свои поступки, что…
Ник<олай> Мих<алыч>. Братец! Юрий не из таких людей…
Васил<ий> Мих<алыч>. Человек неблагодарный не может быть хорошим человеком.
Ник<олай> Мих<алыч>. В нем этого нет…
Вас<илий> Миха<лыч>. А как есть? Разве Марфа Ивановна не воспитала его, разве не старалась об его детстве, разве не ему же хотела отдать всё свое имение, а он – оставит – ну, да это для отца, – да как поступает с ней; со стороны жалко смотреть, – груб с нею, как с последней кухаркою…
Ник<олай> Мих<алыч>. Что же из этого всего ты хочешь вывесть!.. Ради бога объяснись!..
Василий Мих<алыч>. А то хочу вывесть, что он, обманув ее, может обмануть и тебя. Видишь: тебе кажется, что он с ней так дурно поступает, ее оставляет, про нее дурно говорит… а кто знает, может быть, и ей он на тебя бог знает как клевещет.
Ник<олай> Мих<алыч>. Стыдись! – это всё одни несправедливые подозрения! – помилуй! Что ты делаешь?
Вас<илий> Мих<алыч>. Я хочу тебе открыть глаза из одной дружбы к тебе, и у меня, поверь, не одни подозрения – без доказательств не смел бы я говорить.
Ник<олай> Мих<алыч>. Да тут нет доброго смысла, братец!..
Вас<илий> Мих<алыч>. Отчего же?
Ник<олай> Мих<алыч>. Ну ты, верно, согласишься, что Юрий умен!
Вас<илий> Мих<алыч>. Глупый человек не может быть так лукав!..
Ник<олай> Мих<алыч>. Итак, согласен! Какая же тут цель? Он должен бы был понять, что эти сплетни, как ты говоришь, ни к чему не послужат!
Вас<илий> Мих<алыч>. То-то и дело: он умен, потому-то я еще и не совсем дошел до цели. А в том, что я теперь тебе расскажу, – я уверен. Слушай же: вчерась, в ее комнате, он говорит своей бабке: довольны ли вы теперь моей привязанностию! Вам тяжко присутствие моего отца! Я ему про вас наговорил, он с вами побранился – и теперь вы имеете полное право ему указать порог…
Ник<олай> Мих<алыч>. Ужасное бесстыдство…
Вас<илий> Мих<алыч>. Да – но это не всё…
Ник<олай> М<ихалыч>. Что еще может быть ниже этого!… но нет, не верю… не верю… кто слышал это? (Берет его сильным движением за руки.) Отвечай, кто слышал?.. Кто?
Вас<илий> Мих<алыч>(в сторону). Беда! Надобно солгать. (Ему) Я – я слышал… право я…
Ник<олай> Мих<алыч>. Непостижимый случай. Сын… не могу подумать этого – изверг!..
Вас<илий> Мих<алыч>. Успокойтесь!.. Успокойтесь…
Ник<олай> М<ихалыч>. Мне успокоиться? Ха-ха!.. (Звонит, человек входит.) Сына моего пошли. Сию минуту отыщи его, хотя б он был у самого черта… слышишь. (Ходит взад и вперед по комнате.)
Вас<илий> Мих<алыч>. Но я тебя прошу, братец, поменажируй, поменажируй его… пожалоста, – ведь я так только тебе сказал, а не для того, чтобы сделать из этого целую историю… пощади его, ведь он еще молод, видишь ли… братец…
Нико<лай> Мих<алыч>(в бешенстве). Никогда – никогда – мне его пощадить – нет – я ему дам нагонку – кто б подумал – такое злодейство… хотя бы капля совести – ничего! До тех пор меня обмануть… О! Он дорого мне это заплотит… (Ходит взад и вперед.)
Вас<илий> Мих<алыч>(в сторону). Вот, кажется, и Юрий идет сюда – сяду на это кресло и, как ни в чем не бывало, стану слушать. Да я б желал, чтоб ему хорошенько досталось, – ведь видно, что родства не знает. Любовное свидание с моей дочерью! Боже, боже мой! Экая нынче молодежь! Ну ж, я ему отплатил! В таких случаях солгать простительно! (Садится возле стола.)
(Прежние и Юрий (входит тихо).)
Юрий. Вы меня спрашивали, любезный батюшка?
Ник<олай> Мих<алыч>(в сторону). Любезный! Я ему задам такой любезности, что он будет помнить.
Юрий(ближе). Батюшка! Что вам угодно?..
Ник<олай> Мих<алыч>(оборачиваясь. Сердито и строго). Кажется, вам бы можно со мной поучтивее обращаться…
Юрий(в удивлении отступает назад).
Вас<илий> М<ихалыч>(в сторону). Идет хорошо покуда.
Николай Ми<халыч>. Кто тебе велел сюда прийти?
Юрий(всё еще смотрит на него).
Николай Ми<халыч>.Повторяю, зачем ты сюда пришел?
Вас<илий> Мих<алыч>. Да ведь ты, братец, за ним, кажется, посылал!..
Ник<олай> Мих<алыч>. Знаю сам. Да я хочу, чтобы он отвечал… (С презреньем) Видишь, как смотрит, точно бык. (Юрию) Что ты молчишь, негодяй?
Юрий. Что такое?.. Но вы, верно, шутите, батюшка, перестаньте, прошу вас; нынче такие шутки мне слишком тяжело легли на сердце… кончите…
Ник<олай> Мих<алыч>(сердито). Смотри, пожалуста, – я с ним шучу!.. Нет, серьезно говорю, сударь, что ты негодяй, скверный человек.
Юрий(горячо). Батюшка, я не заслужил этого!
Ник<олай> Мих<алыч>. Ты заслужил больше… ты стоишь, чтоб я тебя прибил… и еще больше.
Юрий(гордо и с увеличивающимся жаром). Вспомните, что я уже не ребенок… не доведите меня до крайности, моя голова довольно нынче разгорячена… Я невинен, ручаюсь честью!.. Но за себя не всегда могу отвечать!.. Не…
Ник<олай> Мих<алыч>(прерывает). Отец всегда имеет право над сыном… а ты хочешь идти против меня, неблагодарный?..
Юрий. Так, я неблагодарен, только не к вам. Я обязан вам одною жизнью… возьмите ее назад, если можете… О! Это горький дар…
Ник<олай> Мих<алыч>. Что ты хочешь сказать этим…
Юрий. Для вас я покидаю несчастную старуху, хотя мог бы быть опорой последних дней ее… Она мне дала воспитание, ухаживала за моим детством, ей обязан я пропитаньем, богатством, всем, что я имею, кроме жизни… и в несколько дней я ее приблизил к могиле… К ней я неблагодарен… я не должен был смотреть на ваши распри: обязанность человечества должна была занять мое сердце… но для вас я сделал великое преступление… и вы меня обвиняете, вы, мой отец… нет, это свыше границ возможного!..
Ник<олай> Мих<алыч>. Ты можешь так бесстыдно лгать, лицемер… ты, который своими низкими сплетнями увеличил нашу ссору, который, надев маску привязанности, являлся к каждому и вооружал одного против другого, через которого я как последний нищий выгоняем из этого дома… несчастный; если б я это знал, я б тебя удушил при твоем рожденье, чтоб никогда глаза мои не видали такого чудовища!..
Юрий(бросается к ногам его). Ради всего страшного, не продолжайте, отец мой!.. Я почти понимаю, что вы хотите сказать… клевета… клевета… всё клевета… не верьте никому… кроме мне… я вас люблю, я это доказал…
Ник<олай> Мих<алыч>. Змея…
Юрий. Рассмотрите, узнайте… но берегитесь меня доводить до отчаяния: я невинен!..
Ник<олай> Мих<алыч>. Я всё знаю… теперь поздно твое коварство. Тебе не удалось нынче. Сквозь этот огорченный вид невинности, сквозь эти бледные черты я вижу адскую душу… отрекаюсь от нее: ты больше мне не сын… прочь, прочь отсюда с твоим наследством. Ты мне золотом не заклеишь язык… я всё тебя отвергну, хотя б с тобой были миллионы… такое коварство… почти отцеубийство, если не хуже, потому что я тебя любил… и в таких молодых летах… прочь, прочь… я не могу слышать тебя близко!.. Мое состояние самое опасное, может быть, и скоро совсем разорюсь… буду просить милостыну… но верь мне, даже не подойду к твоему окошку… я не захочу встре<тить> на нем печать моего проклятья… сердце мое тогда бы облилось сожаленьем… я этого не хочу – прочь!..
Юрий(вздрагивает при слове проклятье и, быв прежде в ужасном движении, вдруг становится как окаменелый).
(Молчание.)
Васил<ий> М<ихалыч>(подходит к брату). Не довольно ли? Посмотри, как он бледен… как мертвец.
Ник<олай> Мих<алыч>. Так его и надо… нужды нет!.. Он еще может раскаяться…
Юрий(вдруг с диким смехом). Ха! Ха! Ха!.. Отец проклял сына… как это легко… Посмотрите, посмотрите, посмотрите на это самодовольное лицо… посмотрите на эти спокойные черты: этот отец проклял сына!.. (Уходит в сильном, но молчаливом отчаянии.)
(Прежние без Юрия.)
Ник<олай> Мих<алыч>. Он ушел?..
Вас<илий> Мих<алыч>. Кажется, братец, кажется.
Ник<олай> Мих<алыч>.Я так утомился, мне надобно отдохнуть… о, не дай бог иметь такие дни в жизни никакому отцу.
Вас<илий> Мих<алыч>. Ты прав, братец… не дай бог…
Ник<олай> Мих<алыч>(уходит).
Вас<илий> Мих<алыч>(один). Уж досталось тебе, негодяй… Если я б еще последнее сказал да представил это письмо, так не то бы еще было – да так уж пожалела моя душа… Теперь пойду, однако ж дочку свою не стану еще бранить… будет время… и без нас здесь шуму и горя довольно… ох, ох! Ох!.. (Уходит за братом своим.)
Дарья(которая подслушивала за противоположной дверью, выходит на цыпочках). Всё кончено – слава богу, мне удалась эта, как многие другие, однако лучше этой еще ни одной не могу запомнить. Так прекрасно через людей передала я свою выдумку Вас<илию> Мих<алычу> – а тот сдуру и поверил… Ну ж мне будет благодарность от госпожи моей… денег-то, денег-то… а уж этот Волин, зажгла я его хоромы, и морем не потушит… теперь всё наше… хоть заране молебен святым угодникам служи… Однако ж потороплюсь объявить свою новость барыне… добро вам, незваные гости!
(Дарья хочет уйти, но встречается в дверях с Марфой Ивановной.)
Марф<а> Ив<ановна>(входит с палкой). Дашка! Дашка! Что тут случилось! Скажи скорей! Я слышала шум… вижу радость на твоем лице… что такое? Дашка! Подай стул…
Дарья(подвинув стул). Что случилось, сударыня?..
Марфа Ив<ановна>. Ну да! Говори же.
Дарья. Что случилось?!..
Марф<а> Ив<ановна>. Какое дурацкое эхо!.. Отвечай же скорей.
Дарья. Случилась маленькая комедь между батюшкой и сынком… не извольте бояться – это ничего: Юрья Николаича батюшка побранил да в шутку и проклял; а тот огорчился. Вот вам всё, сударыня.
Марф<а> Ив<ановна>. Проклял… ты этому виною, негодяйка… ты (поднимает руку на нее) своими сплетнями это сделала…
Дарья. Да ведь вы сами, матушка, приказывали. (Кланяясь) Чем же я могла вас прогневить…
Мар<фа> Ив<ановна>. В ссылку сошлю, засеку… я тебе сказала, чтоб поссорить их… но разве не ты мне это присоветовала… теперь что с ним будет, с Юрьюшкой… погубит он свою душу… прочь, адский дух, прочь… с глаз моих долой… в Сибирь… в ад… ах, я несчастная… окаянная… что это мы наделали…
Дарья(повалившись ей в ноги). Помилуйте… мать родная… золотая… серебряная… государыня… спасите меня…
Марф<а> Ив<ановна>. Как могло это до того дойти… кто б подумал… о, эта змея проклятая… о! Если б я знала, я бы скорей помирилась тысячу раз с Волиным… лишь бы не дошло до этого… на старости лет такой грех на мне… Он погиб теперь… и я погибла… и все… все… Уф! Как темно… как холодно… будто… будто железная рука выдавила последнюю каплю крови из моего сердца… там светло… вот чаша… в ней вода… в воде… яд. (Молчание.) (Тихо) Отойди… отойди… упрекающее дитя… отойди, чего ты от меня хочешь?.. Ты говоришь, что ты душа моего внука!.. Нет… откуда тебе взяться?.. Ох! Ох!.. Не трогай руки моей!.. Я тебя не знаю… не знаю… никогда тебя я не видала. (Уходит с признаками сумасшествия.)
Дарья(встав). Она сошла с ума – теперь опять всё наше, опять дело выиграно. (Уходит с веселым лицом.)
(Комната Юрия: темно. Он стоит возле стола, опершись на него рукою; возле него стакан воды. Иван, слуга его, стоит недалеко.)
Иван. Здоровы ли вы, барин…
Юрий. На что тебе?
Иван. Вы так бледны…
Юрий. Я бледен?.. Может быть, скоро буду еще бледнее.
Иван. Ваш батюшка только погорячился, он скоро вас простит…
Юрий. Поди, добрый человек, это до тебя не касается.
Иван. Мне не ведено от вас отходить…
Юрий. Ты лжешь!.. Здесь нет никого, кто б занимался мною… Я здоров: поди же прочь.
Иван. Напрасно, сударь, хотите меня в том уверить, ваш расстроенный вид, бродящие глаза, дрожащий голос показывают совсем противное…
Юрий(вынимает из шкатулки, на столе стоящей, кошелек. В сторону). Я слыхал, что в людях это (показывая на кошелек) многое может произвести. (Ивану) Возьми это – и ступай отсюда, здесь тридцать червонцев…
Иван. За тридцать сребреников продал Июда Иисуса Христа… а это еще золото… нет, барин, я не такой человек… хотя раб, а не решусь взять от вас денег за такую услугу.
Юрий(бросает в окно). Так пусть кто-нибудь подымет.
Иван. Что это с вами, сударь, делается. Утешьтесь… не всё горе; не всё печаль на свете. Успокойся, батюшко.
Юрий(тяжело). Однако ж.
Иван. Бог пошлет вам счастье… хотя б за то только, что меня облагодетельствовали. Никогда я, видит бог, от вас сердитого слова не слыхал…
Юрий. Точно?..
Иван. Я всегда велю жене и детям за вас бога молить.
Юрий. Так у тебя есть жена и дети…
Иван. Да еще какие… как с неба, прекрасная, добрая жена… и малютки, сердце радуется, глядя на них…
Юрий. Если я тебе сделал добро, исполни мою единственную просьбу…
Иван. И телом и душой готов, батюшка, на вашу службу…
Юрий. У тебя есть дети… не проклинай их никогда.
(Отходит в сторону.)
Иван(смотрит на него с сожаленьем. Его кто-то из-за кулис вызывает к Марфе Ивановне. Он уходит медленно.) (Юрий остается один.)
(Юрий один.)
Юрий. А он, мой отец, меня проклял! И так ужасно… в ту минуту, когда я для него жертвовал всем: этой несчастной старухой, которая не снесла бы сего; моею благодарностью… в эту самую минуту… ха! Ха! Ха!.. О, люди, люди… два, три слова, глупейшая клевета сделала то, что я стою здесь на краю гроба… Прекрасная вечность! Прекрасные воспоминания!.. Но… это всё должно было так кончиться… Где золото есть главный предмет, дело там не кончится лучше… И в этот день он меня проклял! В тот самый день, когда я столько страдал, обманутый любовью, дружбой… Мое терпенье кончилось… кончилось… я терпел, сколько мог… но теперь… это выше сил человеческих!.. Что мне жизнь теперь, когда в ней всё отравлено… что смерть! Переход из одной комнаты в другую, подобную ей. (Указывая на стакан) Как подумать, что эта ничтожная вещь победит во мне силу творческой жизни? Что белый порошок превратит в пыль мое тело, уничтожит создание бога?.. Но если он точно всеведущ, зачем не препятствует ужасному преступлению, самоубийству; зачем не удержал удары людей от моего сердца?.. Зачем хотел он моего рожденья, зная про мою гибель?.. Где его воля, когда по моему хотенью я могу умереть или жить?.. О! Человек несчастное, брошенное созданье… он сотворен слабым; его доводит судьба до крайности… и сама его наказывает; животные бессловесные счастливей нас: они не различают ни добра, ни зла; они не имеют вечности; они могут… о! Если б я мог уничтожить себя! Но нет! Да! Нет! Душа моя погибла. Я стою перед творцом моим. Сердце мое не трепещет… я молился… не было спасенья; я страдал… ничто не могло его тронуть!.. (Сыпет порошок в стакан.) О! Я умру, об смерти моей, верно, больше будут радоваться, нежели о рожденье моем. Отец меня отвергнул, проклял мою душу – и должен этого дожидаться. (Молчание небольшое.) Природа подобна печи, откуда вылетают искры. Когда дерево сожжено: печь гаснет. Так природа сокрушится, когда мера различных мук человеческих исполнится. Всё исчезнет. Печь производит искры: природа – людей, одних глупее, других умнее. Одни много делают шуму в мире, другие неизвестны; так искры не равны меж собой. Но все они равно погаснут без следа, им последуют другие без больших последствий, как подобные им. Когда огонь истощится, то соберут весь пепел и выбросят вон… так с нами, бедными людьми; всё равно, страдал ли я, веселился ли – всё умру. Не останется у меня никакого воспоминания о прошедшем. Безумцы! Безумцы мы!.. Желаем жить… как будто два, три года что-нибудь значат в бездне, поглотившей века; как будто отечество или мир стоит наших забот, тщетных как жизнь. Счастлив умерший в такое время, когда ему нечего забывать: он не знает этих свинцовых минут безвестности… счастлив, кто, чувствуя тягость бытия, имеет довольно силы, чтоб прервать его. Прощай, мой отец, мы никогда не увидимся… не от тебя я умру… ты только помог мне образумиться… Ах! И она… эти прекрасные, обманчивые черты – потеряют свою привлекательность, кто б поверил? Мне их жалко. О! Скоро… скоро… вы все пройдете как тени… (Берет стакан и пьет, тут вздрагивает.) За здоровье ваше… Меня утешает мысль: все люди погибнут… глупо было бы желать быть исключену из этого числа. Но… зачем холод бежит по моим жилам, зачем я дрожу… еще не время… погоди… погоди, адское чудовище… еще четверть часа, смерть, – и я твой!.. (Садится в кресла – небольшое молчание.)
(Любовь и Элиза входят в разговоре. Юрий, видя их, вскакивает и отходит в сторону. В комнате темно.)
Элиза. Что тебе сказал Заруцкий, отчего его не было в саду… что это всё значит?.. Твое беспокойствие не к добру, ma chère.[73] Ты от меня бегаешь – и, верно, чего-нибудь ищешь.
Любовь. Не видала ли ты, где Юрий…
Элиза. На что тебе его…
Любовь. Ах! Сестрица! Ты всему виною. Они хотели стреляться… Заруцкий меня на коленах просил, чтоб я тебя привела для свиданья. Юрий видел и принял совсем иначе… О! Я несчастная девушка!.. Он меня оставил, он думает, что я изменила ему… он не хочет даже выслушать меня. О! Если б он знал… если б он видел мои слезы…
Юрий(в сторону). И я только теперь это слышу!.. Безумец я!
Элиза. Чего же ты теперь хочешь, ma sœur?[74]
Любовь. Дядюшка его проклял… он в отчаянье… верно, понапрасну; бог его за меня наказал. Я хочу его сыскать… хочу утешить Юрия… Ах! Сестрица, сестрица! Если б он видел мои слезы… но… он меня любит, в нем еще есть жалость… о, если б он знал, что происходит в моем сердце.
(Юрий в это время подходит и отходит в нерешимости.)
Любовь. Я его утешу, пойду к его отцу. На коленах выпрошу прощенье… или умру… я боюсь… О! Где б мне его найти… одна моя любовь может его утешить… он всеми так жестоко покинут!..
Юрий(в отчаянье). Злодей! Самоубийца!..
Элиза. Что это?
Любовь(бросается). Юрий! Юрий, он здесь… (Юрий встает.) Как бледен… какой страдальческий взгляд!
Юрий. Ты меня любишь… а я всегда любил тебя…
Любовь(рыдает у него на шее). Люблю ли я тебя?.. Благодарю небо!.. Наконец я счастлива… друг мой… друг мой… я тебе всегда была верна…
Юрий. Да! Да! Это мое последнее утешение.
Любовь(всё еще на груди его). Тебя все покинули.
Юрий. Ты ошибаешься! Я всех покидаю… ты этого не знала?
(Любовь подымается и смотрит с удивлением.)
Я еду в далекий, бесконечный путь…
Любовь. Что это? – ты едешь…
Юрий. Мы никогда, никогда не увидимся…
Любовь. Если не здесь, то на том свете…
Юрий. Друг мой! Нет другого света… есть хаос… он поглощает племена… и мы в нем исчезнем… мы никогда не увидимся… разные дороги… все к ничтожеству… Прощай! Мы никогда не увидимся… нет рая – нет ада… люди брошенные, бесприютные созданья.
Любовь. О всемогучий! Что сделалось с ним… он не знает, что говорит…
Юрий(смотрит на нее пристально). Как ты прекрасна в эту минуту… вот последнее удовольствие мое… оно велико… я согласен… Нет, не потревожу… это нежное выражение глаз, эти полуоткрытые уста… не стану говорить ей… не хочу видеть ее в ужасе… ах!.. Но нет, пусть она узнает. Что мне? Я умру!.. Пусть всё откроется… если б был здесь мой отец… как насладился б он видом моих предсмертных судорог…
Любовь. Что он говорит… Юрий! Юрий!.. Я предчувствую ужасное…
Юрий(берет ее за руку). Знай, что может сделать обманутое сердце, что может проклятие вечное отца… узнай… и… да разорвется твоя слабая грудь… трепещи… кровь остановилась в твоих жилах… а! Подумай! Отгадай… Ха! Ха! Ха! Ха! Нет, смейся лучше, пой, веселись, пляши… я – не бойся… я – только… принял – яд!..
Элиза. Ай! На помощь, скорей!.. (Убегает.)
(Любовь дрожит, бледнеет и упадает в обморок на кресло… он стоит над ней.)
Юрий. Так! Я это знал! – женщины! Женщины! Вы не сотворены для подобных ощущений!.. Как она бледна… образ смерти… О, если б она не просыпалась… если б могла не видать моего трупа… (Становится на колени.) Не приходи в себя… ты и теперь прекрасна… умри лучше… мы с тобой не были созданы для людей.[75] Мое сердце слишком пылко, твое слишком нежно, слишком слабо. (Целует ее руку.) Рука тепла.
Любовь(приходит в себя). (Подымается на стуле и кидается к нему на шею.) Молись!
Юрий. Поздно! Поздно!..
Любовь. Никогда не поздно… молись! Молись!
Юрий(вскакивает). Нет, не могу молиться.
Любовь(встает). О ангелы, внушите ему! Юрий!
Юрий. Мне дурно!..
Любовь. Дурно…
Юрий. Пора!.. Скажи моему отцу, что я желал бы простить ему… (Упадает на землю.)
Любовь. Он падает… (Смотрит на небо.) Помоги! Помоги (становится на колени возле Юрия), останови его душу… Бог! Сделай первое чудо… он вернется к тебе…
Юрий(умирающим голосом). Плачь… плачь – плачь… Бог мне… никогда… не простит!.. (Умирает. Любовь рыдая падает на него. Молчание.)
(Ник<олай> Мих<алыч>, Вас<илий> Мих<алыч>, Элиза, Иван, Дарья.)
Дарья(с ужасом). Умер.
Ник<олай> Мих<алыч> Мой сын… от моего проклятья!.. Не может быть! Он еще жив… не верю… он жив!.
Дарья(указывая на труп холодно). Отчего же? – посмотрите сюда… вы хотели: он умер…
Вас<илий> Мих<алыч>(поднимая Любовь). Дочь моя!.. Спирту!.. Ах! И она едва дышит… спасите, спасите хоть ее… (Любовь уносят. Вас<илий> Мих<алыч> и Элиза уходят.)
Иван. Боже! Прости душу моего господина!..
(Все стоят в безмолвном поражении.)
(Занавес опускается.)
Конец
The Lady of his love was wed with one.[76]
Who did not love better …………
………………
………………
…And this the world calls phrensy, but the wise
Have a far deeper madness, and the glance
Of melancoly is a fearful gift;
What is it but the telescope of truth?
Which strips the distance of its phantasies,
And brings life near in utter nakedness,
Making the cold reality too real!..
Романтическая драма
Я решился изложить драматически происшествие истинное,[78] которое долго беспокоило меня и всю жизнь, может быть, занимать не перестанет.
Лица, изображенные мною, все взяты с природы; и я желал бы, чтоб они были узнаны, – тогда раскаяние, верно, посетит души тех людей… Но пускай они не обвиняют меня: я хотел, я должен был оправдать тень несчастного!..
Справедливо ли описано у меня общество? – не знаю! По крайней мере оно всегда останется для меня собранием людей бесчувственных, самолюбивых в высшей степени и полных зависти к тем, в душе которых сохраняется хотя малейшая искра небесного огня!..
И этому обществу я отдаю себя на суд.
Утром. 26<-го> августа.[79]
(Комната в доме Павла Григорьевича Арбенина. Шкаф с книгами и бюро.)
(Действие происходит в Москве.)
(Павел Григорич запечатывает письмо.)
Павел Григорич. Говорят, что дети в тягость нам, пока они молоды; но я думаю совсем противное. За ребенком надобно ухаживать, учить и нянчить его, а 20-летнего определяй в службу да каждую минуту трепещи, чтобы он какою-нибудь шалостью не погубил навеки себя и честное имя. Признаться: мое положение теперь самое критическое. Владимир нейдет в военную службу, во-первых, потому что его характер, как он сам говорит, слишком своеволен, а во-вторых, потому что он не силен в математике: куда же определиться? В штатскую? Все лучшие места заняты, к тому же… нехорошо!.. Воспитывать теперь самая трудная вещь; думаешь: ну, всё теперь кончилось! – не тут-то было: только начинается!.. Я боюсь, чтобы Владимир не потерял добрую славу в большом свете, где я столькими трудами достиг до некоторой значительности. Тогда я же буду виноват; про меня же скажут, как намедни, что я не воспитывал его сообразно характеру. Какой же в его лета характер? Самый его характер есть бесхарактерность. Так: я вижу, что не довольно строго держал сына моего. Какая польза, что так рано развились его чувства и мысли?.. Однако же я не отстану от своих планов. Велю ему выйти в отставку года через четыре, а там женю на богатой невесте и поправлю тем его состояние. Оно по милости моей любезной супруги совсем расстроено; не могу вспомнить без бешенства, как она меня обманывала. О! Коварная женщина! Ты испытаешь всю тягость моего мщения; в бедности, с раскаяньем в душе и без надежды на будущее, ты умрешь далёко от глаз моих. Я никогда не решусь увидать тебя снова. Не делал ли я всё, чего ей хотелось? И обесчестить такого мужа! Я очень рад, что у нее нет близких родных, которые бы помогали. (Молчание.) Кажется, кто-то сюда идет… так точно…
(Входит Владимир Арбенин.)
Владимир. Батюшка! Здравствуйте…
Павел Григорич. Я очень рад, что ты пришел теперь. Мы кой об чем поговорим: это касается до будущей твоей участи… Но ты что-то невесел, друг мой! Где был ты?
Владимир(бросает на отца быстрый и мрачный взор). Где я был, батюшка?
Павел Григ<орич>. Что значит этот пасмурный вид? Так ли встречают ласки отца?
Владимир. Отгадайте, где я был?..
Павел Григ<орич>. У какого-нибудь тебе подобного шалуна, где ты проиграл свои деньги, или у какой-нибудь прекрасной, которая огорчила тебя своим отказом. Какие другие приключения могут беспокоить тебя? Кажется, я отгадал…
Владимир. Я был там, откуда веселье очень далеко; я видел одну женщину, слабую, больную, которая за давнишний проступок оставлена своим мужем и родными; она – почти нищая; весь мир смеется над ней, и никто об ней не жалеет… О! Батюшка! Эта душа заслуживала прощение и другую участь! Батюшка! Я видел горькие слезы раскаяния, я молился вместе с нею, я обнимал ее колена, я… я был у моей матери… чего вам больше?
Павел Григ<орич>. Ты?..
Владимир. О, если б вы знали, если б видели… отец мой! Вы не поняли эту нежную, божественную душу; или вы несправедливы, несправедливы… я повторю это перед целым миром, и так громко, что ангелы услышат и ужаснутся человеческой жестокости…
Павел Григ<орич>(его лицо пылает). Ты смеешь!.. Меня обвинять, неблагодар…
Владимир. Нет! Вы мне простите!.. Я себя не помню… Но посудите сами: как мог я остаться хладнокровным? Я согласен, она вас оскорбила, непростительно оскорбила; но что она мне сделала? На ее коленах протекли первые годы моего младенчества, ее имя вместе с вашим было первою моею речью, ее ласки облегчали мои первые болезни… и теперь, когда она в нищете, приехала сюда, мог ли я не упасть к ее ногам… Батюшка! Она хочет вас видеть… я умоляю… если мое счастье для вас что-нибудь значит… Одна ее чистая слеза смоет черное подозрение с вашего сердца и удалит предрассудки!..
Павел Григ<орич>. Слушай, дерзкий! Я на нее не сердит; но не хочу, не должен более с нею видеться! Что скажут в свете?..
Владимир(кусая губы). Что скажут в свете!..
Павел Григ<орич>. И ты очень дурно сделал, сын мой, что не сказал мне, когда поехал к Марье[80] Дмитревне; я бы дал тебе препорученье…
Владимир. Которое бы убило последнюю ее надежду? Не так ли?..
Павел Григ<орич>. Да, да! Она еще не довольно наказана… эта сирена, эта скверная женщина…
Владимир. Она моя мать.
Павел Григ<орич>. Если опять ее увидишь, то посоветуй ей не являться ко мне и не стараться выпросить прощенья, чтобы мне и ей не было еще стыднее встретиться, чем было расставаться.
Владимир. Отец мой! Я не сотворен для таких препоручений.
Павел Григ<орич>(с холодной улыбкой). Довольно об этом. Кто из нас прав или виноват, не тебе судить. Через час приходи ко мне в кабинет: там я тебе покажу недавно присланные бумаги, которые касаются до тебя… Также тебе дам я прочитать письмо от графа насчет определения в службу. И еще прошу тебя не говорить мне больше ничего о своей матери – я прошу, когда могу приказывать! (Уходит.) (Владимир долго смотрит ему вслед.)
Владимир. Как рад он, что имеет право мне приказывать! Боже! Никогда тебе не докучал я лишними мольбами; теперь прошу: прекрати эту распрю! Смешны для меня люди! Ссорятся из пустяков и отлагают час примиренья, как будто это вещь, которую всегда успеют сделать! Нет, вижу, должно быть жестоким, чтобы жить с людьми; они думают, что я создан для удовлетворенья их прихотей, что я средство для достижения их глупых целей! Никто меня не понимает, никто не умеет обходиться с этим сердцем, которое полно любовью и принуждено расточать ее напрасно!..
(Входит Белинский, разряженный.)[81]
Белинский. А! Здравствуй, Арбенин… здравствуй, любезный друг! Что так задумчив? Для чего тому считать звезды, кто может считать звонкую монету? Погляди на меня; бьюсь об заклад, я отгадал, об чем ты думал.
Владимир. Руку! (Жмет ему руку.)
Белинский. Ты думал о том, как заставить женщину любить или заставить ее признаться в том, что она притворялась. То и другое очень мудрено, однако я скорей возьмусь сделать первое, нежели последнее, потому что…
Владимир. О чем ты болтаешь тут?
Белинский. О чем? Он поглупел или оглох! Я говорил о царе Соломоне, который воспевал умеренность и советовал поститься, а сам был не из последних скоромников… ха! Ха! Ха!.. Ты, верно, ждал, чтоб твоя любезная прилетела к тебе на крылиях зефира… нет, потрудись-ка сам слетать. Друг мой! Кто разберет женщин? В минуту, когда ты думаешь…
Владимир(прерывает его). Где был ты вчера?
Белинский. На музыкальном вечере, так сказать. Дети делали отцу сюрприз по случаю его именин; они играли на разных инструментах, и для них и для отца это очень хорошо. Несмотря на то, гостям, которых было очень много, было очень скучно.
Владимир. Смешной народ! Таким образом глупое чванство всегда отравляет семейственные удовольствия.
Белинский. Отец был в восхищении и к каждому обращал глаза с разными телодвижениями; каждый отвечал ему наклонением головы и довольною улыбкой, и, уловя время, когда бедный отец обращался в противную сторону, каждый зевал беспощадно… Мне показались жалкими этот отец и его дети.
Владимир. А мне жалки бесстыдные гости; не могу видеть равнодушно этого презрения к счастию ближнего, какого бы роду оно ни было. Все хотят, чтобы другие были счастливы по их образу мыслей, – и таким образом уязвляют сердце, не имея средств излечить. Я бы желал совершенно удалиться от людей, но привычка не позволяет мне… Когда я один, то мне кажется, что никто меня не любит, никто не заботится обо мне… и, это так тяжело, так тяжело!..
Белинский. Эх! Полно, братец, говорить пустяки. Товарищи тебя все любят… а если есть какие-нибудь другие неприятности, то надо уметь переносить их с твердостью… всё проходит, зло, как добро…
Владимир. Переносить! Переносить! Как давно твердят это роду человеческому, хотя знают, что таким увещаниям почти никто не следует… Некогда и я был счастлив, невинен, но те дни слишком давно соединились с прошедшим, чтобы воспоминание о них могло меня утешить. Вся истинная жизнь моя состоит из нескольких мгновений, и всё прочее время было только приготовление или следствие сих мгновений… Тебе трудно понять мои мечты, я это вижу… друг мой! Где найду я то, что принужден искать?
Белинский. В своем сердце. У тебя есть великий источник блаженства, умей только почерпать из него. Ты имеешь скверную привычку рассматривать со всех сторон, анатомировать каждую крошку горя, которую судьба тебе посылает; учись презирать неприятности, наслаждаться настоящим, не заботиться о будущем и не жалеть о минувшем. Всё привычка в людях, а в тебе больше, чем в других; зачем не отстать, если видишь, что цель не может быть достигнута. Нет! Вынь да положь. А кто после терпит?
Владимир. Не суди так легкомысленно. Войди лучше в мое положение. Знаешь ли, я иногда завидую сиротам; иногда мне кажется, что родители мои спорят о любви моей, а иногда, что они совсем не дорожат ею. Они знают, что я их люблю, сколько может любить сын. Нет! Зачем, когда они друг на друга косятся, зачем есть существо, которое хотело бы их соединить вновь, перелить весь пламень юной любви своей в их предубежденные сердца! Друг мой! Дмитрий! Я не должен так говорить, но ты ведь знаешь всё, всё; и тебе я могу поверять то, что составляет несчастье моей жизни, что скоро доведет меня до гроба или сумасшествия.
Белинский. Магомет сказал, что он опустил голову в воду и вынул, и в это время 14-тью годами состарился;[82] так и ты в короткое время ужасно переменился. Расскажи-ка мне, как идут твои любовные похождения? Ты нахмурился? Скажи: давно ли ты ее видел?..
Владимир. Давно.
Белинский. А где живут Загорскины? Их две сестры, отца нет? Так ли?
Владимир. Так.
Белинский. Познакомь меня с ними. У них бывают вечера, балы?
Владимир. Нет.
Белинский. А я думал… однако всё не мешает… Познакомь меня…
Владимир. Изволь.
Белинский. Расскажи мне историю твоей любви.
Владимир. Она очень обыкновенна и тебя не займет!..
Белинский. Знаешь ли ты кузину Загорскиных, княжну? Вот прехорошенькая и прелюбезная девушка.
Владимир. Быть может. В первый раз, как я увидал ее, то почувствовал какую-то антипатию; я дурно об ней подумал, не слыхав еще ни одного слова от нее. А ты знаешь, что я верю предчувствиям.
Белинский. Суевер!..
Владимир. Намедни я поехал верхом; лошадь не хотела идти в ворота; я ее пришпорил, она бросилась, и чуть-чуть я не ударился головой об столб. Точно так и с душой: иногда чувствуешь отвращение к кому-нибудь, принудишь себя обойтись ласково, захочешь полюбить человека… а смотришь, он тебе плотит коварством и неблагодарностью!..
Белинский(смотрит на часы). Ах, боже мой! А мне давно ведь пора ехать. Я к тебе забежал ведь на секунду…
Владимир. Я это вижу. Куда ты спешишь?
Белинский. К графу Пронскому – скука смертельная! А надо ехать…
Владимир. Зачем же надобно?
Белинский. Да так…
Владимир. Важная причина. Ну, прощай.
Белинский. До свиданья. (Уходит.)
Владимир. Люблю Белинского за его веселый характер! (Ходит взад и вперед.) Как моя голова расстроена; всё в беспорядке в ней, как в доме, где пьян хозяин. Поеду… Увижу Наташу, этого ангела! Взор женщины, как луч месяца, невольно приводит в грудь мою спокойствие. (Садится и вынимает из кармана бумагу.) Странно! Вчерась я отыскал это в своих бумагах и был поражен. Каждый раз, как посмотрю на этот листок, я чувствую присутствие сверхъестественной силы и неизвестный голос шепчет мне: «Не старайся избежать судьбы своей! Так должно быть!» Год тому назад, увидав ее в первый раз, я писал об ней в одном замечании. Она тогда имела на меня влияние благотворительное, а теперь – теперь, когда вспомню, то вся кровь приходит в волнение. И сожалею, зачем я не так добр, зачем душа моя не так чиста, как бы я хотел. Может быть, она меня любит; ее глаза, румянец, слова… какой я ребенок! – всё это мне так памятно, так дорого, как будто одними ее взглядами и словами я живу на свете. Что пользы? Так вот конец, которого я ожидал прошлого года!.. Боже! Боже! Чего желает мое сердце? Когда я далеко от нее, то воображаю, что скажу ей, как горячо сожму ее руку, как напомню о минувшем, о всех мелочах… А только с нею – всё забыто; я истукан! Душа утонет в глазах; всё пропадет: надежды, спасенья, воспоминания… О! Какой я ничтожный человек! Не могу даже сказать ей, что люблю ее, что она мне дороже жизни; не могу ничего путного сказать, когда сижу против этого чудного созданья! (С горькой улыбкой) Чем-то кончится жизнь моя, а началась она недурно. Впрочем, не всё ли равно, с какими воспоминаниями я сойду в могилу. О! Как бы я желал предаться удовольствиям и потопить в их потоке тяжелую ношу самопознания, которая с младенчества была моим уделом! (Уходит тихо.)
Ввечеру 28<-го> августа.
(Диванная в доме Загорскиных; дверь одна отворена в гостиную, другая в залу. Хозяйка Анна Николаевна; ее дочь Наталья Федоровна. Софья, княжна, вскоре. Иные сидят, другие разговаривают стоя.)
(Бьет восемь часов.)
Анна Николавна(одному из гостей). Были вы вчера у графа? Там, говорят, был благородный театр… и еще говорят: как отделаны комнаты были… это чудо… по-царски!..
Гость 1. Как же-с – я был там. До 5<-ти> часов утра танцевали; и всего было довольно, всякого рода людей.
Наталья Фед<оровна>. Какие вы насмешники!.. А кто там был из кавалеров?..
Гость 1. Два князя Шумовых, Белинский, Арбенин, Слёнов, Чацкий… и другие; одних не помню, других позабыл… Знаете вы Белинского? – премилый малый, прелюбезный. Не правда ли?
Анна Ник<олавна>. Да, я слыхала.
Одна из барышень. Скажите, пожалуста, кто такое этот Арбенин? – мне об нем много рассказывали.
Гость 1. Во-первых, он ужасный повеса, насмешник, и злой насмешник; дерзок и всё, что вы хотите; впрочем, очень умный человек. Не думайте, что я это говорю по какой-нибудь личности; нет – все об нем этого мнения.
Наталья Фед<оровна>. Я вам ручаюсь, что не все: я первая не так думаю об нем. Я его знаю давно, он к нам ездит, и я не заметила его злости; по крайней мере он ни о ком при мне так не говорил, как вы теперь про него…
Гость 1. О! Это совсем другое; с вами он, может быть, очень любезен, но…
Другая барышня. Я сама слышала, что Арбенина должно опасаться…
Гость 2(подойдя). А мне кажется, наоборот…
Наталья Фед<оровна>(одной из барышень). Ma chère![83] Знаешь ли ты что-нибудь глупее комплиментов?
Гость 3(недавно подошедший). А знаете ли вы историю Арбенина?..
Одна из дам. Я не думаю, чтоб он был такое важное лицо, чтобы можно было заниматься его историей; и до кого она касается? Он очень счастлив: это доказывает его веселый характер, а история счастливых людей не бывает никогда занимательна…
Гость 3. Поверьте, веселость в обществе очень часто одна личина; но бывают минуты, когда эта самая веселость, в боренье с внутреннею грустью, принимает вид чего-то дикого; если внезапный смех прерывает мрачную задумчивость, то не радость возбуждает его: этот перелом доказывает только, что человек не может совершенно скрыть чувств своих. Лица, которые всегда улыбаются, – вот лица счастливцев!
Наталья Федоровна. О! Я знаю, что вы всегда заступаетесь за господина Арбенина!
Гость 3. Разве вы никогда не заступаетесь за людей, которых обвиняют понапрасну?
Наталья Федо<ровна>. Напротив! Вот я третьего дни целый час спорила с дядюшкой, который утверждал, что Арбенин не заслуживает названия дворянина, что у него злой язык и так далее… А я знаю, что Арбенин так понимает хорошо честь, как никто, и что у него доброе сердце… он это доказал многим!..
Гость 1(обращаясь к другому). Посмотрите, как она покраснела!
Гость 4. C'est une coquette.[84]
Наталья Ф<едоровна>(смотрит в дверь). Кто это еще приехал?.. Ах, вообразите: я не узнала издали кузину!..
(Княжна Софья входит.) (Кузины целуются.)
К<няжна> Софья(тихо Наташе). Я сию минуту, выходя из кареты, видела Арбенина; он ехал мимо вашего дома и так пристально глядел в окна, что, если б сам император проехал мимо его с другой стороны, так он бы не обернулся. (Улыбается.) Будет он здесь?
Наталья Ф<едоровна>. Почему же мне знать? Я не спрашивала, а он сам никогда наперед не извещает о своем приезде.
Кн<яжна> Софья(в сторону). А я надеялась еще раз его увидать. (Громко) У меня сегодня что-то голова болит!
Гость 2. Лишь бы не сердце!
К<няжна> Софья(в сторону). Как плоско! (Ему) Вы вчера прекрасно играли у графа; особливо во второй пьесе; все были восхищены вами. (Он кланяется.) Только скажите, для чего вы так рано уехали, тотчас после ужина?
Гость 2. У меня заболела голова.
К<няжна> Софья(с улыбкой). Что за важность? Это не сердце!
Анна Ник<олавна>(подходит). Барышни, господа кавалеры, не хотите ли играть в мушку… столы готовы.[85]
Многие. С большим удовольствием.
(Все, кроме Наташи и Софьи, уходят.)
Княжна. Кузина! Мне кажется, ты совсем не радуешься своей победе? Ты как будто не догадываешься. Ну к чему хитрить? Всякий заметил, что Арбенин в тебя влюблен; и ты прежде всех это заметила. Зачем так мало доверенности ко мне? Ты знаешь, что я с тобой дружна и всегда всё про себя сказываю. Или я еще не заслужила…
Наталья Ф<едоровна>. Душенька! К чему такие упреки? (Целует ее.) Впрочем, это неправда… (Берет княжну за руку.) Не сердитесь же, Софья Николавна! (Смеется.)
Княжна. О! Я знаю, что он тебе нравится, но берегись! Ты Арбенина не знаешь хорошо, потому что его никто хорошо знать не может… Ум язвительный и вместе глубокий, желания, не знающие никакой преграды, и переменчивость склонностей – вот что опасно в твоем любезном; он сам не знает, чего хочет, и по той же причине, полюбив, разлюбит тотчас, если представится ему новая цель!
Наталья Ф<едоровна>. С каким жаром вы говорите, кузина!
Княжна. Потому что я тебя люблю и предостерегаю…
Наталья Ф<едоровна>. Да почему тебе так знать его?
Княжна. О, я наслышалась довольно…
Наталья Ф<едоровна>. От кого?
Княжна. Да от самого Арбенина!
(Наташа отворачивается и уходит.)
Она ревнива! Она любит его! А он, он… как часто, когда я ему говорила что-нибудь, он без внимания сидел с неподвижными глазами, как будто бы одна единственная мысль владела его существованьем; и когда Наташа подходила, я следовала за его взорами; внезапный блеск появлялся на них. О, я несчастная! Но как не любить? Он так умен, так полон благородства. Он часто разговаривает со мною, но почти всё о Наташе. Я знаю, что ему приятно быть со мною, но знаю также, что это не для меня. И то, что должно бы было служить мне неисчерпаемым источником блаженства, превращает одна мысль в жестокую муку.
Он не красавец, но так не похож на других людей, что самые недостатки его, как редкость, невольно нравятся; какая душа блещет в его темных глазах! Какой голос!.. О! Я безумная! Ломаю себе голову над его характером и не могу растолковать собственную страсть. (Молчание.) Нет! Они не будут счастливы… клянусь этим небом, клянусь душой моей, всё, что имеет ядовитого женская хитрость, будет употреблено, чтоб разрушить их благополучие… Пусть тогда погибну, но в утешение себе скажу: «Он не веселится, когда я плачу! Его жизнь не спокойнее моей!» Я решилась! Как легко мне стало: я решилась!
(В это время в глубине театра проходит несколько гостей, одни уезжают, другие приезжают; хозяйка провожает и встречает.)
(В<ладимир> Арбенин тихо выходит из гостиной.)
Княжна(увидав Арбенина). Как смела я решиться!..
Владимир. Ах, княжна!.. Как я рад, что вы здесь…
Княжна. Давно ли вы приехали?
Владимир. Сейчас. Вхожу в гостиную: там играют по 5<-ти> копеек в мушку. Я посмотрел: почти ни слова не сказал. Мне стало душно. Не понимаю этой глупой карточной работы: нет удовольствия ни для глаз, ни для ума, нет даже надежды, обольстительной для многих, выиграть, опустошить карманы противника. Несносное полотерство, стремление к ничтожеству, пошлое самовыказывание завладело половиной русской молодежи; без цели таскаются всюду, наводят скуку себе и другим…
Княжна. Зачем же вы сюда приехали?
Владимир(пожав плечами). Зачем!
Княжна(язвительно). Я догадываюсь!
Владимир. Так! Заблуждение! Заблуждение!… Но скажите, может ли быть тот счастлив, кто своим присутствием в тягость? Я не сотворен для людей теперешнего века и нашей страны; у них каждый обязан жертвовать толпе своими чувствами и мыслями; но я этого не могу, я везде одинаков – и потому нигде не гожусь; не правда ли, вот очень ясное доказательство…
Княжна. Вы на себя нападаете.
Владимир. Да, я сам себе враг, потому что продаю свою душу за один ласковый взгляд, за одно не слишком холодное слово… Мое безумство доходит до крайней степени, и со мною случится скоро горе, не от ума, но от глупости!..[86]
Княжна. К чему эти притворные мрачные предчувствия. Я вас не понимаю. Всё проходит, и ваши печали, и (я не знаю даже как назвать) ваши химеры исчезнут. Пойдемте играть в мушку. Видели ли вы мою кузину, Наташу?
Владимир. Когда я взошел, какой-то адъютантик, потряхивая эполетами, рассказывал ей, как прошлый раз в Собрании один кавалер уронил замаскированную даму[87] и как муж ее, вступившись за нее, сдуру обнаружил, кто она такова. Ваша кузина смеялась от души… это и меня порадовало. Посмотрите, как я буду весел сегодня. (Уходит в гостиную.)
Княжна(глядит ему вслед). Желаю вам много успехов! Нынче же начну приводить в исполнение мой план. И скоро я увижу конец всему… Боже мой! Боже мой! Для чего я так слабодушна, так не тверда? (Уходит в гостиную.)
15<-го> сентября. Днем.
(Комната в доме Марьи Дмитревны, матери Владимира; зеленые обои. Столик и кресла. У окна Аннушка, старая служанка, шьет что-то. Слышен шум ветра и дождя.)
Аннушка. Ветер и дождь стучат в наши окна, как запоздалые дорожные. Кто им скажет: ветер и дождь, подите прочь, мешайте спать и покоиться богатым, которых здесь так много, а мы и без вас едва знаем сон и спокойствие? Приехала моя барыня мириться с муженьком – о-ох! Ох! Ох! Не мирно что-то началось да не так и кончится. Оставляет же он нас почти с голоду умирать: стало быть, не любит совсем и никогда не любил; а если так, то и от мировой толку не будет. Лучше без мужа, чем с дурным мужем. Ведь охота же Марье Дмитревне всё любить такого антихриста. Вот уж охота пуще неволи! Зато молодой барин вышел у нас хорош; такой ласковый; шесть лет, нет, больше, 8 лет я его не видала. Как вырос, похорошел с тех пор. Еще помню, как его на руках таскала. То-то был любопытный; что ни увидит, всё зачем? Да что? А уж вспыльчив-то был, словно порох. Раз вздумалось ему бросать тарелки да стаканы на пол; ну так и рвется, плачет: брось на пол. Дала ему; бросил – и успокоился… А бывало, помню (ему еще было 3 года), бывало, барыня посадит его на колена к себе и начнет играть на фортепьянах что-нибудь жалкое. Глядь: а у дитяти слезы по щекам так и катятся!..[88] Уж верно ему Павел Григорич много наговаривал против матери; да, видишь, впрок не пошло худое слово. Дай бог здоровья Владимиру Павловичу, дай бог! Он и меня на старости лет не позабывает. Хоть ласковой речью да подарит.
(Входит Марья Дмитревна, с книгой в руке.)
Марья Дмитревна. Я хотела читать, но как читать одними глазами, не следуя мыслию за буквами? Тяжкое состояние! Непонятная воля судьбы! Ужасное борение самолюбия женщины с необходимостию!.. К чему служили мои детские мечты? Разве есть необходимость предчувствовать напрасно? Будучи ребенком, я часто, под влиянием светлого неба, светлого солнца, веселой природы, создавала себе существа такие, каких требовало мое сердце; они следовали за мною всюду, я разговаривала с ними днем и ночью; они украшали для меня весь мир. Даже люди казались для меня лучше, потому что они имели некоторое сходство с моими идеалами; в обхождении с ними я сама становилась лучше. Ангелы ли были они? – не знаю, но очень близки к ангелам. А теперь холодная существенность отняла у меня последнее утешение: способность воображать счастие!.. Не имея ни родных, ни собственного имения, я должна унижаться, чтобы получить прощение мужа. Прощения? Мне просить прощения! Боже! Ты знаешь дела человеческие, ты читал в моей и в его душе и ты видел, в которой хранился источник всего зла!.. (Задумывается; потом подходит медленно к креслам и садится.) Аннушка! Ходила ли ты в дом к Павлу Григоричу, чтоб разведывать, как я велела? Тебя там любят все старые слуги!.. Ну что ты узнала о моем муже, о моем сыне?
Аннушка. Ходила, матушка, и расспрашивала.
Марья Дмитр<евна>. Что же? Что говорил обо мне Павел Григорич? Не слыхала ли ты?
Аннушка. Ничего он, сударыня, об вас не говорил. Если б не было у вас сына, то никто не знал бы, что Павел Григорич был женат.
Марья Дмит<ревна>. Ни слова обо мне? Он стыдится произносить мое имя! Он презирает меня! Презрение! Как оно похоже на участие; как эти два чувства близки друг к другу! Как смерть и жизнь!
Аннушка. Однако же, говорят, что Владимир Павлович вас очень любит. Напрасно, видно, батюшка его старался очернять вас!..
Марья Дмит<ревна>. Да! Мой сын меня любит. Я это видела вчера, я чувствовала жар его руки, я чувствовала, что он всё еще мой! Так! Душа не переменяется. Он всё тот же, каков был сидящий на моих коленах, в те вечера, когда я была счастлива, когда слабость, единственная слабость, не могла еще восстановить против меня небо и людей!
(Закрывает лицо руками.)
Аннушка. Эх, матушка! Что плакать о прошедшем, когда о теперешнем не наплачешься. Говорят, Павел Григорич бранил, да как еще бранил, молодого барина за то, что он с вами повидался. Да, кажется, и запретил ему к нам приезжать!..
Марья Дмитрев<на>. О! Это невозможно! Это слишком жестоко! Сыну не видаться с матерью, когда она. слабая, больная, бедная, живет в нескольких шагах от него! О нет! Это против природы… Аннушка! В самом деле он это сказал?
Аннушка. В самом деле-с!..
Марья Дмит<ревна>. И он запретил моему сыну видеть меня? Точно?
Аннушка. Запретил-с, точно!
Марья Дмит<ревна>(помолчав). Послушай! Он думает, что Владимир не его сын или сам никогда не знавал матери!
(Ветер сильнее ударяет в окно. Обе содрогаются.)
И я приехала искать примиренья? С таким человеком? Нет! Союз с ним значит разрыв с небесами; хотя мой супруг и орудие небесного гнева, но, творец! Взял ли бы ты добродетельное существо для орудия казни? Честные ли люди бывают на земле палачами?
Аннушка. Как вы бледны, сударыня! Не угодно ли отдохнуть? (Смотрит на стенные часы.). Скоро приедет доктор: он обещался быть в 12 часов.
Марья Дмитр<евна>. И приедет в последний раз! Как смешна я кажусь себе самой! Думать, что лекарь вылечит глубокую рану сердца! (Молчание.) О! Для чего я не пользовалась тысячью случаями к примирению, когда еще было время. А теперь, когда прошел сон, я ищу сновидений! Поздно! Поздно! Чувствовать и понимать это напрасно, вот что меня убивает. О раскаяние! Зачем за мгновенный проступок ты грызешь мою душу. Какое унижение! Я принуждена под другим именем приезжать в Москву, чтоб не заставить сына моего краснеть перед миром. Перед миром? Это правда, собрание глупцов и злодеев есть мир, нынешний мир. Ничего не прощают, как будто сами святые.
Аннушка(посмотрев в окно). Доктор приехал.
(Доктор входит.)
Марья Дмитр<евна>. Здравствуйте, Христофор Василич. Милости просим!
Доктор(подходит к руке). Что? Как вы?
Марья Дмитр<евна>. Благодаря вам, мне гораздо лучше!
Доктор(щупая пульс). Совсем напротив! Совсем напротив! – вы слабее! У вас желчь, действуя на кровь, производит волнение! У вас нервы ужасно расстроены. Вот я ведь говорил, вам надобно лечиться долго, постепенно, по методе, а вы всё хотите вдруг!
Марья Дмит<ревна>. Но если недостает способов?
Доктор. Эх, сударыня! Здоровье дороже всего! (Пишет рецепт.)
Марья Дмитр<евна>. Откуда вы теперь, Христофор Василич?
Доктор. От господина Арбенина.
Марья Дм<итревна>, Аннушка(вместе). От Арбенина! (Обе в замешательстве.)
Доктор. А разве вы его знаете?
Марья Дмит<ревна>. Нет! А кто такое Арбенин?
Доктор. Этот господин Арбенин, коллежский асессор, в разводе с своей женой – то есть не в разводе, а так: она покинула мужа, потому что была неверна.
Марья Дмит<ревна>. Неверна! Она его покинула?
Доктор. Да, да – неверна! У нее, говорят, была интрига с каким-то французом! У этого же Арбенина есть сын, молодой человек лет 19-ти или 20-ти, шалун, повеса, заслуживший в свете очень дурную репутацию: говорят даже, что он пьет. Да, да! Что вы на меня так пристально глядите? Все, все жалеют, что у такого почтенного, известного в Москве человека, каков господин Арбенин, сын такой негодяй! Если его принимают в хорошие общества, то это только для отца! И еще, вообразите! Он смеется всё надо мной и над моей ученостью! Он – над моей ученостью? Смеется?!
Марья Дмит<ревна>(в сторону). Личность! Я отдыхаю!
Доктор. Ах! У вас лицо в красных пятнах! Я говорил, что вы еще не совсем здоровы!
Марья Дмит<ревна>. Это пройдет, господин доктор! Благодарю вас за новость – и позвольте мне с вами проститься! Вы почти знаете, в каком я положении! Я скоро еду из Москвы! Недостаток в деньгах заставляет меня возвратиться в деревню!
Доктор. Как! Не возвративши здоровья?
Марья Дмит<ревна>. Доктора, я вижу, не могут мне его возвратить! Болезнь моя не по их части…
Доктор. Как? Вы не верите благому влиянию медицины?
Марья Дмит<ревна>. Извините! Я очень верю… однако не могу ею пользоваться…
Доктор. Есть ли что-нибудь невозможное для человека с твердой волею…
Марья Дмит<ревна>. Мне должно, моя воля – ехать в деревню. Там у меня тридцать семейств мужиков живут гораздо спокойнее, чем графы и князья. Там, в уединении, на свежем воздухе мое здоровье поправится – там хочу я умереть. Ваши посещения мне более не нужны: благодарю за всё… позвольте вручить вам последний знак моей признательности…
Доктор(берет деньги). Однако вы еще очень нездоровы! Вам бы надобно…
Марья Дмитр<евна>(значительно взглянув на него). Прощайте!
(Доктор, раскланявшись, уходит с недовольною миной.)
Этот человек в состоянии высосать последнюю копейку!
Аннушка. Вы совсем расстроены! Ваше лицо переменилось! Ах! Сударыня! Присядьте, ваши руки дрожат!
Марья Дмит<ревна>. Мой сын имеет одну участь со мной!
Аннушка(поддерживая ее). Видно, вам, сударыня, так уж на роду написано – терпеть!
Марья Дмит<ревна>. Я хочу умереть.
Аннушка. Смерть никого не обойдет… зачем же звать ее, сударыня! Она знает, кого в какой час захватить… а назовешь-то ее неравно в недобрый час… так хуже будет!.. Молитесь богу, сударыня! Да святым угодникам! Ведь они все страдали не меньше нас! А мученики-то, матушка!..
Марья Дмитр<евна>. Я вижу, что близок мой конец… такие предчувствия меня никогда не обманывали. Боже! Боже мой! Допусти только примириться с моим мужем прежде смерти; пускай ничей справедливый укор не следует за мной в могилу. Аннушка! Доведи меня в мою комнату!
(Уходят обе.)
17-го октября. Вечер.
(Комната студента Рябинова. Бутылки шампанского на столе и довольно много беспорядка.)
(Онегин, Челяев, Рябинов, Заруцкий, Вышневский курят трубки. Ни одному нет больше 20<-ти> лет.)
Снегин. Что с ним сделалось? Отчего он вскочил и ушел не говоря ни слова?
Челяев. Чем-нибудь обиделся!
Заруцкий. Не думаю. Ведь он всегда таков: то шутит и хохочет, то вдруг замолчит и сделается подобен истукану; и вдруг вскочит, убежит, как будто бы потолок проваливался над ним.
Снегин. За здоровье Арбенина; sacredieu![90] он славный товарищ!
Рябинов. Тост!
Вышневский. Челяев! Был ты вчера в театре?
Челяев. Да, был.
Вышневский. Что играли?
Челяев. Общипанных разбойников Шиллера.[91] Мочалов ленился ужасно; жаль, что этот прекрасный актер не всегда в духе. Случиться могло б, что я бы его видел вчера в первый и последний раз: таким образом он теряет репутацию.[92]
Вышневский. И ты, верно, крепко боялся в театре…
Челяев. Боялся? Чего?
Вышневский. Как же? – ты был один с разбойниками!
Все. Браво! Браво! Фора! Тост!
Снегин(берет в сторону Заруцкого). Правда ли, что Арбенин сочиняет?
Заруцкий. Да… и довольно хорошо.
Снегин. То-то! Не можешь ли ты мне достать что-нибудь?
Заруцкий. Изволь… да кстати… у меня есть в кармане несколько мелких пиес.
Снегин. Ради бога покажи… пускай они пьют и дурачатся… а мы сядем там… и ты мне прочтешь.
Заруцкий(вынимает несколько листков из кармана, и они садятся в другой комнате у окна). Вот первая; это отрывок, фантазия… слушай хорошенько!.. Создатель! Как они шумят! Между прочим, я должен тебе сказать, что он страстно влюблен в Загорскину… слушай:
Снегин. Он это писал в гениальную минуту! Другую…
Заруцкий. Это послание к Загорскиной:
Он чувствовал всё, что здесь сказано. Я его люблю за это.
(Сильный шум в другой комнате.)
Многие голоса. Господа! Мы (честь имеем объявить) пришли сюда и званы на похороны доброго смысла и стыда. За здравие дураков и <…>!
Рябинов. Тост! Еще тост! Господа! Коперник прав: земля вертится!
(Шум утихает.) (Потом опять бьют в ладони.)
Снегин. Оставь! Не слушай их! Читай далее…
Заруцкий. Погоди. (Вынимает еще бумагу.) Вот этот отрывок тем только замечателен, что он картина с природы; Арбенин описывает то, что с ним было, просто, но есть что-то особенное в духе этой пиесы. Она, в некотором смысле, подражание «The Dream»[95] Байронову. Всё это мне сказал сам Арбенин. (Читает.)
Всё, что тут описано, было с Арбениным; для другого эти приключенья ничего бы не значили; но вещи делают впечатление на сердце, смотря по расположению сердца.
Снегин. Странный человек Арбенин!
(Оба уходят в другую комнату.)
Вышневский. Господа! Когда-то русские будут русскими?
Челяев. Когда они на сто лет подвинутся назад и будут просвещаться и образовываться снова-здорова.
Вышневский. Прекрасное средство! Если б тебе твой доктор только такие рецепты предписывал, то я бьюсь об заклад, что ты теперь не сидел бы за столом, а лежал бы на столе!
Заруцкий. А разве мы не доказали в 12 году, что мы русские? Такого примера не было от начала мира! Мы современники и вполне не понимаем великого пожара Москвы; мы не можем удивляться этому поступку; эта мысль, это чувство родилось вместе с русскими; мы должны гордиться, а оставить удивление потомкам и чужестранцам! Ура! Господа! Здоровье пожара московского!
(Звук стаканов.)
10-го января. Утром.
(В доме у Белинского; его кабинет, по моде отделанный.) (Окна замерзли; на столе табачный пепел и пустая чайная чашка.)
Белинский(один; прохаживается по комнате). Судьба хочет непременно, чтоб я женился! Что же? Женитьба – лекарство очень полезное от многих болезней, и от карманной чахотки особенно. Теперь я занял денег, чтоб купить деревню; но тысячи рублей недостает; а где их взять? Женись! Женись! Кричит рассудок. Так и быть! Но на ком? Вчера я познакомился с Загорскиными. Наташа мила, очень мила; у ней кое-что есть! Но Владимир влюблен в нее. Что ж? Чья взяла, тот и прав. Я нахожусь в таких опасных обстоятельствах, что он должен будет мне простить. Впрочем, я не верю, чтоб он уж так сильно ее любил! Он странный, непонятный человек: один день то, другой – другое! Сам себе противуречит, а всё как заговорит и захочет тебя уверить в чем-нибудь – кончено! Редкий устоит! Иногда, напротив – слова не добьешься; сидит и молчит, не слышит и не видит, глаза остановятся, как будто в этот миг всё его существование остановилось на одной мысли. (Молчание.) Однако я ему ничего не скажу про свое намерение, прежде чем не кончу дело. Буду покамест ездить в дом, а там – увидим!..
(Входит Арбенин скоро.)
Владимир. Белинский! Что так задумчив?
Белинский. А! Здравствуй, Арбенин! Это планы… планы…
Владимир. И тебя судьба не отучила делать планы?
Белинский. Нет! Если я твердо намерен сделать что-нибудь, то редко мне не удается. Поверь: человек, который непременно хочет чего-нибудь, принуждает судьбу сдаться: судьба – женщина!
Владимир. А я так часто был обманут желаньями и столько раз раскаивался, достигнув цели, что теперь не желаю ничего; живу как живется; никого не трогаю, и от этого все стараются чем-нибудь возбудить меня, как-нибудь вымучить из меня обидное себе слово. И знаешь ли: это иногда меня веселит. Я вижу людей, которые из жил тянутся, чтоб чем-нибудь сделать еще несноснее мое существование! Неужели я такое важное лицо в мире, или милость их простирается даже до самых ничтожных!
Белинский. Друг мой! Ты строишь химеры в своем воображенье и даешь им черный цвет для большего романтизма.
Владимир. Нет! Нет, говорю я тебе: я не создан для людей: я для них слишком горд, они для меня – слишком подлы.
Белинский. Как, ты не создан для людей? Напротив! Ты любезен в обществе; дамы ищут твоего разговора, ты любим молодежью; и хотя иногда слишком резкие истины говоришь в глаза, тебе все-таки прощают, потому что ты их умно говоришь и это как-то к тебе идет!
Владимир(с горькой улыбкой). Я вижу: ты хочешь меня утешить!
Белинский. Когда ты был у Загорскиных? Могут ли там тебя утешить?
Владимир. Вчера я их видел. Странно: она меня любит – и не любит! Она со мною иногда так добра, так мила, так много говорят глаза ее, так много этот румянец стыдливости выражает любви… а иногда, особливо на бале где-нибудь, она совсем другая, – и я больше не верю ни ее любви, ни своему счастью!
Белинский. Она кокетка!
Владимир. Не верю: тут есть тайна…
Белинский. Поди ты к черту с тайнами! Просто: когда ей весело, тогда твоя Наташа об тебе и не думает, а когда скучно, то она тобой забавляется. Вот и вся тайна.
Владимир. Ты это сказал таким нежным голосом, как будто этим сделал мне великое благодеяние!
Белинский(покачав головой). Ты не в духе сегодня!
Владимир(вынимает изорванное письмо). Видишь?
Белинский. Что такое?
Владимир. Это письмо я писал к ней… прочти его! Вчера я приезжаю к ее кузине, княжне Софье; улучив минуту, когда на нас не обращали внимания, я умолял ее передать письмо Загорскиной… она согласилась, но с тем, чтобы прежде самой прочитать письмо. Я ей отдал. Она ушла в свою комнату. Я провел ужасный час. Вдруг княжна является, говоря, что мое письмо развеселит очень ее кузину и заставит ее смеяться! Смеяться! Друг мой! Я разорвал письмо, схватил шляпу и уехал…
Белинский. Я подозреваю хитрость княжны. Загорскина не стала бы смеяться такому письму, потому что я очень отгадываю его содержание… зависть, может быть и более, или просто шутка…
Владимир. Хитрость! Хитрость! Я ее видел, провел с нею почти наедине целый вечер… я видел ее в театре: слезы блистали в глазах ее, когда играли «Коварство и любовь» Шиллера!.. Неужели она равнодушно стала бы слушать рассказ моих страданий?[97](Схватывает за руку Белинского.) Что если б я мог прижать Наталью к этой груди и сказать ей: ты моя, моя навеки!.. Боже! Боже! Я не переживу этого! (Смотрит пристально в глаза Белинскому.) Не говори ни слова, не разрушай моих детских надежд… только теперь не разрушай!.. А после…
Белинский. После! (В сторону) Как? Ужели он предугадывает судьбу свою?
Владимир. О, как сердце умеет обманывать! (Беспокойно ходит взад и вперед.)
Белинский(в сторону). И я должен буду разрушить этот обман? Ба! Да я, кажется, начинаю подражать ему! Нет! Это вздор! Он не так сильно любит, как показывает: жизнь не роман!
(Входит слуга Белинского.)
Слуга. Дмитрий Василич! Какой-то мужик просит позволения вас видеть. Он говорит, что слышал, будто вы покупаете их деревню, так он пришел…
Белинский. Вели ему взойти. (Слуга уходит.) (Входит мужик, седой, и бросается в ноги Белинскому.) Встань! Встань! Что тебе надобно, друг мой?
Мужик(на коленах). Мы слышали, что ты, кормилец, хочешь купить нас, так я пришел… (кланяется) мы слышали, что ты барин доброй…
Белинский. Да встань, братец, а потом говори!.. Встань прежде!
Мужик(встав). Не прогневайся, отец родной, коли я…
Белинский. Да говори же…
Мужик(кланяясь). Меня, старика, прислали к тебе от всего села, кормилец, кланяться тебе в ноги, чтобы ты стал нашим защитником… все бы стали богу молить о тебе! Будь нашим спасителем!
Белинский. Что же? Вам не хочется с госпожой своей расставаться, что ли?
Мужик(кланяясь в ноги). Нет! Купи, купи нас, родимой!
Белинский(в сторону). Странное приключение! (Мужику) А! Так вы, верно, недовольны своей помещицей?
Мужик. Ох! Тяжко! За грехи наши!.. (Арбенин начинает вслушиваться.)
Белинский. Ну! Говори, брат, смелее! Жестоко, что ли, госпожа поступает с вами?
Мужик. Да так, барин… что ведь, ей-богу, терпенья уж нет. Долго мы переносили, однако пришел конец… хоть в воду!..[98]
Владимир. Что же она делает? (Лицо Владимира мрачно.)
Мужик. Да что вздумается ее милости.
Белинский. Например… сечет часто?
Мужик. Сечет, батюшка, да как еще… за всякую малость, а чаще без вины. У нее управитель, вишь, в милости. Он и творит что ему любо. Не сними-ко перед ним шапки, так и нивесь что сделает. За версту увидишь, так тотчас шапку долой, да так и работай на жару, в полдень, пока не прикажет надеть, а коли сердит или позабудет, так иногда целый день промает.
Белинский. Какие злоупотребления!
Мужик. Раз как-то барыне донесли, что, дискоть, «Федька дурно про тея говорит и хочет в городе жаловаться!» А Федька мужик был славной; вот она и приказала руки ему вывертывать на станке… а управитель был на него сердит. Как повели его на барской двор, дети кричали, жена плакала… вот стали руки вывертывать. «Господин управитель! – сказал Федька. – Что я тебе сделал? Ведь ты меня губишь!» – «Вздор!» – сказал управитель. Да вывертывали, да ломали… Федька и стал безрукой. На печке так и лежит да клянет свое рожденье.
Белинский. Да что, в самом деле, кто-нибудь из соседей, или исправник, или городничий не подадут на нее просьбу? На это есть у нас суд. Вашей госпоже плохо может быть.
Мужик. Где защитники у бедных людей? У барыни же все судьи подкуплены нашим же оброком. Тяжко, барин! Тяжко стало нам! Посмотришь в другое село… сердце кровью обливается! Живут покойно да весело. А у нас так и песен не слышно стало на посиделках. Рассказывают горнишные: раз барыня рассердилась, так, вишь, ножницами так и кольнула одну из девушек… ох! Больно… а как бороду велит щипать волосок по волоску… батюшка!.. Ну! Так тут и святых забудешь… батюшка!.. (падает на колени перед Белинским). О! Кабы ты нам помог!.. Купи нас! Купи, отец родной! (Рыдает.)
Владимир(в бешенстве). Люди! Люди! И до такой степени злодейства доходит женщина, творение иногда столь близкое к ангелу… О! Проклинаю ваши улыбки, ваше счастье, ваше богатство – всё куплено кровавыми слезами. Ломать руки, колоть, сечь, резать, выщипывать бороду волосок по волоску!.. О боже!.. При одной мысли об этом я чувствую боль во всех моих жилах… я бы раздавил ногами каждый сустав этого крокодила, этой женщины!.. Один рассказ меня приводит в бешенство!..
Белинский. В самом деле ужасно!
Мужик. Купи нас, родимой!
Владимир. Дмитрий! Есть ли у тебя деньги? Вот всё, что я имею… вексель на 1000 рублей… ты мне отдашь когда-нибудь. (Кладет на стол бумажник.)
Белинский(сосчитав). Если так, то я постараюсь купить эту деревню… поди, добрый мужичок, и скажи своим, что они в безопасности. (Владимиру) Какова госпожа?
Мужик. Дай боже вам счастья обоим, отцы мои, дай бог вам долгую жизнь, дай бог вам всё, что душе ни пожелается… Прощай, родимой! Благослови тебя царь небесный! (Уходит.)
Владимир. О, мое отечество! Мое отечество! (Ходит быстро взад и вперед по комнате.)
Белинский. Ах, как я рад, что могу теперь купить эту деревню! Как я рад! Впервые мне удается облегчать страждущее человечество! Так: это доброе дело. Несчастные мужики! Что за жизнь, когда я каждую минуту в опасности потерять всё, что имею, и попасть в руки палачей!
Владимир. Есть люди, более достойные сожаленья, чем этот мужик. Несчастия внешние проходят, но тот, кто носит всю причину своих страданий глубоко в сердце, в ком живет червь, пожирающий малейшие искры удовольствия… тот, кто желает и не надеется… тот, кто в тягость всем, даже любящим его… тот! Но для чего говорить об таких людях? Им не могут сострадать: их никто, никто не понимает.
Белинский. Опять за свое! О, эгоист! Как можно сравнивать химеры с истинными несчастиями? Можно ли сравнить свободного с рабом?
Владимир. Один раб человека, другой раб судьбы. Первый может ожидать хорошего господина или имеет выбор – второй никогда. Им играет слепой случай, и страсти его и бесчувственность других – всё соединено к его гибели.
Белинский. Разве ты не веришь в провидение? Разве отвергаешь существование бога, который всё знает и всем управляет?
Владимир(смотрит на небо). Верю ли я? Верю ли я?
Белинский. Твоя голова, я вижу, набита ложными мыслями.
Владимир(помолчав). Послушай! Не правда ли, теперь прекрасная погода? Пойдем на булевар?
Белинский. Чудак! (Входит слуга Марьи Дмитревны.) Что тебе надобно? Кто ты?
Владимир. Слуга моей матери!
Слуга. Я прислан к вам, сударь, от Марьи Дмитревны. Искал я вас с полчаса в трех домах, где, как мне у вас сказали, вы часто бываете.
Владимир. Что случилось?
Слуга. Да барыня-с…
Владимир. Что?
Слуга. Сделалась очень нездорова и просит вас поскорее к себе.
Владимир. Нездорова, говоришь ты? Больна?
Слуга. Очень нездорова-с.
Владимир(задумчиво). Очень! Да, я пойду! (Подавая руку Белинскому) Не правда ли, я тверд в своих несчастиях? (Уходит.) (В продолжение этой речи он менялся в лице, и голос его дрожал.)
Белинский(глядя вслед ему). Тебя погубит эта излишняя чувствительность! Ты желаешь спокойствия, но не способен им наслаждаться; и оно сделалось бы величайшею для тебя мукой, если бы поселилось в груди твоей.
Я веселого характера обыкновенно; однако примечаю, что печаль Арбенина прилипчива. После него часа два я не могу справиться. Ха! Ха! Ха! Испытаю верность женщины! Посмотрим, устоит ли Загорскина против моих нападений. Если она изменит Арбенину, то это лучший способ излечить его от самой глупейшей болезни.
(Слуга Белинского входит.)
Чего тебе?
Слуга. Да я ходил в театр за билетом-с, как вы приказывали. Вот билет-с.
Белинский. Хорошо! В первом ряду? Хорошо. (Про себя) Скучно будет сегодня во Французском театре: играют скверно, тесно, душно. А нечего делать! Весь beau monde![99]
(Закуривает трубку и уходит.)
10-го января. День.
(В доме у Загорскиных. Комната барышень.)
(Княжна Софья сидит на постели; Наташа поправляет волосы перед зеркалом.)
К<няжна> Софья. Ma chère cousine![100] Я тебе советую остерегаться!
Наташа. Пожалуста, без наставлений! Я сама знаю, как мне поступать. Я никогда не покажу Арбенину большой благосклонности, а пускай он будет доволен малым.
К<няжна> Софья. Ведь ты его не заставишь на себе жениться… он вовсе не такой человек!..
Наташа. Разумеется, я сама за него свататься не стану; а если он меня любит, так женится.
Кн<яжна> Софья(насмешливо). Не правда ли, как он интересен, как милы его глаза, полные слез!
Наташа. Да, для меня очень занимательны.
К<няжна> Софья. Поверь, он только дурачится и шалит; а именно потому, что уверен, что ты в него влюблена.
Наташа. Ему не отчего быть уверену.
К<няжна> Софья. А попробуй показать холодность… тотчас отстанет!
Наташа. Я пробовала, и он не отстал и только больше с тех пор меня любит…
К<няжна> Софья. Но ты не умеешь притворяться, ты…
Наташа. Поверь, не хуже тебя!
К<няжна> Софья. Арбенин точно так же куртизанил прошлого года Лидиной Полине; а тут и бросил ее, и смеется сам над нею… Ты помнишь? То же будет и с тобой.
Наташа. Я не Полина.
К<няжна> Софья. Посмотрим.
Наташа. Да что ты так на одно наладила?
Кн<яжна> Софья. Уж что я знаю, то знаю… вчера…
Наташа. Что такое? Впрочем, я и знать не желаю.
К<няжна> Софья. Вчера Арбенин был у нас.
Наташа. Ну что ж?
К<няжна> Софья. Любезничал с Лизой Шумовой, рассказывал ей бог знает что и между тем просил меня отдать тебе письмо: вот мужчины! В одну влюблены, а другой пишут письма! Верь им после этого. Я его прочла и отдала назад, сказав, что ты будешь очень этому смеяться. Он разорвал и уехал. Какова комедия! (Молчание.) А еще, знаешь: мне сказывали наверное, что он хвалится, будто ты показывала особенные признаки любви. Но я не верю!
Наташа(в сторону). Он делает глупости! Я теперь на него так сердита, так сердита! Хвалится! Кто б подумал! Это слишком! (Громко) Ты знаешь, кузина, у нас был вчера Белинский! Un jeune homme charmant![101] Прелесть как хорош, умен и любезен. Вот уж не надует губы! Как воспитан, точно будто всю жизнь провел при дворе!
К<няжна> Софья. Поздравляю. И ты, я надеюсь, ему очень понравилась! (В сторону) Я в восхищении: мои слова действуют! (Громко) Вчерась же Арбенин чуть-чуть не поссорился у нас с Нелидовым. Последний, ты знаешь, такой тихий, степенный, осторожный; а Волдемар этого не слишком придерживается. Нелидов разговорился с ним про свет и общественное мнение и несколько раз повторял, что дорожит своею доброй славой, таким тоном, который давал чувствовать Арбенину, что он ее потерял; этот понял и побледнел; после и говорит мне: «Нелидов хотел кольнуть мое самолюбие, он достиг своей цели; это правда: я потерян для света… но довольно горд, чтоб слушать равнодушно напоминания об этом!» Ха! Ха! Ха! Не правда ли, Наташа, это показывает твердость характера!
Наташа. Конечно! Арбенин не совсем заслуживает дурное мнение света; но он об нем мало заботится; и этот Нелидов очень глупо сделал, если старался его обидеть! (Наташа подходит к окну.)
К<няжна> Софья. Поверь мне: Арбенина так же огорчает злословие, как и другого; он только не хочет этого показать. (Молчание.)
Наташа (с живостью). Ах! Сейчас проехал Белинский!
3-го февраля. Утро.
(Кабинет Павла Григорича Арбенина. Он сидит в креслах, против него стоит человек средних лет в синем сюртуке с седыми бакенбардами.)
Павел Григ<орич>. Нет! Братец, нет! Скажи своему господину, что я не намерен ждать. Должен? – плати. Нечем? – на что задолжал. В России на это есть суд. Ну если б я был бедняк? Разве два месяца пождать ничего не значит?
Поверенный. Хоть две недели, сударь. На днях мы денег ждем с завода. Неужели уж мы обманем вас?
Павел Григ<орич>. Ни дня ждать не хочу.
Поверенный. Да где же денег взять прикажете? Ведь 8 тысяч на улице не найдешь.
Павел Григ<орич>. Пускай твой господин продаст хоть тебя самого; а мне он заплотит в назначенное время. И с процентами – слышишь?
Поверенный. Да помилуйте-с!..
Павел Гри<горич>. Ни слова больше. Ступай! (Повер<енный> уходит.) Видишь, какой ловкий! Всё бы ему ждали! Нет, брат! Нынче деньги дороги, хлебы дешевы да еще плохо родятся! Пускай графские сынки да вельможи проматывают именье; мы, дворяне простые, от этого выигрываем. Пускай они будут при дворе, пускай шаркают в гостиных с камергерскими ключами, а мы будем тише, да выше. И наконец они оглянутся и увидят, хоть поздно, что мы их обогнали. (Встает с кресел.) Ух! Замотали меня эти дела. А все-таки как-то весело: видеть перед собою бумажку, которая содержит в себе цену многих людей, и думать: своими трудами ты достигнул способа менять людей на бумажки. Почему же нет? И человек тлеет, как бумажка, и человек, как бумажка, носит на себе условленные знаки, которые ставят его выше других и без которых он… (Зевает.) Уф! Спать хочется! Где-то сын мой? Он, верно, опять задолжал, потому что третий день дома обедает. Вот! Прошу покорно иметь детей!
(Владимир, бледный, быстро входит.)
Владимир(громко и скоро). Батюшка.
Павел Григ<орич>. Что тебе надобно?
Владимир. Я пришел, чтобы… у меня есть одна единственная просьба до вас… не откажите мне… поедемте со мною! Поедемте! Заклинаю вас; одна минута замедленья, и вы сами будете раскаиваться.
Павел Гри<горич>. Куда мне ехать с тобою? Ты с ума сошел!..
Владимир. Не мудрено. Если б даже вы увидали, что я видел, и остались при своем уме, то я бы удивился!
Павел Григ<орич>. Это уж ни на что не похоже! Ты, Владимир, выводишь меня из терпения.
Владимир. Так вы не хотите со мною ехать! Так вы мне не верите! А я думал… но теперь вынужден всё сказать. Слушайте: одна умирающая женщина хочет вас видеть; эта женщина…
Павел Григ<орич>. Что мне за дело до нее?
Владимир. Она ваша супруга!
Павел Гри<горич>(с досадой). Владимир!
Владимир. Вы, верно, думаете меня испугать этим строгим взглядом и удушить голос природы в груди моей? Но я не таков, как вы; этот самый голос, приказывающий мне повиноваться вам, заставляет… да! Ненавидеть вас! Да! Если вы будете далее противиться мольбам моей матери! О! Нынешний день уничтожил во мне все спасенья: я говорю прямо! Я ваш сын и ее сын; вы счастливы, она страдает на постели смерти; кто прав, кто виноват, не мое дело. Я слышал, слышал ее мольбы и рыданья, и последний нищий назвал бы меня подлецом, если б я мог еще любить вас!..
Павел Григ<орич>. Дерзкий! Я давно уж не жду от тебя любви; но где видано, чтобы сын упрекал отца такими словами? Прочь с глаз моих!
Владимир. Я уж просил вас не уничтожать во мне последнюю искру покорности сыновней, чтоб я не повторил эти обвиненья перед целым светом!
Павел Григ<орич>. Боже мой! До чего я дожил? (Ему) Знаешь ли…
Владимир. Я знаю: вы сами терзаемы совестью, вы сами не имеете спокойных минут – вы виновны во многом…
Павел Григ<орич>. Замолчи!..
Владимир. Не замолчу! Не просить пришел я, но требовать! Требовать! Я имею на это право! Нет! Эти слезы врезались у меня в память! Батюшка! (Бросается на колени) батюшка! Пойдемте со мною!
Павел Григ<орич>. Встань! (Он встревожен.)
Владимир. Вы пойдете?
Павел Григ<орич>(в сторону). Что если в самом деле? Может быть…
Владимир. Так вы не хотите? (Встает.)
Павел Григ<орич>(в сторону). Она умирает, говорит Владимир! Желает получить мое прощенье… правда! Я бы… но ехать туда? Если узнают, что скажут?
Владимир. Вам нечего бояться: моя мать нынче же умрет. Она желает с вами примириться не для того, чтобы жить вашим именем; она не хочет сойти в могилу, пока имеет врага на земле. Вот вся ее просьба, вся ее молитва к богу. Вы не хотели. Есть на небе судия. Ваш подвиг прекрасен; он показывает твердость характера; поверьте, люди будут вас за это хвалить; и что за важность, если посреди тысячи похвал раздастся один обвинительный голос. (Горько улыбается.)
Павел Григ<орич>(принужденно). Оставь меня!
Владимир. Хорошо! Я пойду… и скажу, что вы не можете, заняты. (Горько) Она еще раз в жизни поверит надежде! (Тихо идет к дверям.) О, если б гром убил меня на этом пороге; как? Я приду – один! Я сделаюсь убийцею моей матери. (Останавливается и смотрит на отца.) Боже! Вот человек!
Павел Григ<орич>(про себя). Однако для чего мне не ехать? Что за беда? Пред смертью помириться ничего; смеяться никто над этим не станет… а всё бы лучше! Да, так и быть, отправлюсь. Она, верно, без памяти и меня не узнает… скажу ей, что прощаю, и делу конец! (Громко) Владимир! Послушай… погоди! (Владимир недоверчиво приближается.) Я пойду с тобою… я решился! Нас никто не увидит? Но я верю! Пойдем… только смотри, в другой раз думай об том, что говоришь…
Владимир. Так вы точно хотите идти к моей матери? Точно? Это невероятно! Нет, скажите: точно?
Павел Григ<орич>. Точно!
Владимир(кидается ему на шею). У меня есть отец! У меня снова есть отец! (Плачет.) Боже! Боже! Я опять счастлив! Как легко стало сердцу! У меня есть отец! Вижу, вижу, что трудно бороться с природными чувствами… о! Как я счастлив! Видите ли, батюшка! Как приятно сделать, решиться сделать добро… ваши глаза прояснели, ваше лицо сделалось ангельским лицом! (Обнимает его.) О мой отец, вы будете вознаграждены богом! Пойдемте, пойдемте скорей – ее надобно застать при жизни!
Павел Григ<орич>(хочет идти). (В сторону) Итак, я должен увидеться… хорошо! Да нет ли тут какой-нибудь сети? Однако отчаяние Владимира!.. Но разве она не может притвориться и уверить его, что умирает? Разве женщине, а особливо моей жене, трудно обмануть… кого бы ни было? О, я предчувствовал, я проникнул этот замысел, и теперь всё ясно. Заманить меня опять… упросить… и если я не соглашусь, то сын мой всему городу станет рассказывать про такую жестокость! Она, пожалуй, его подобьет! Признаюсь! Прехитрый план! Прехитрейший!.. Однако не на того напали! Хорошо, что я вовремя догадался! Не пойду же я! Пускай умирает одна, если могла жить без меня!
Владимир. Вы медлите!
Павел Гр<игорич>(холодно). Да! Я медлю!
Владимир. Вы… эта перемена! Вы…
Павел Григ<орич>(гордо). Я остаюсь! Скажи своей матери и бывшей моей жене, что я не попался вторично в расставленную сеть… скажи, что я благодарю за приглашение и желаю ей веселой дороги!
(Владимир вздрагивает и отступает назад.)
Владимир. Как! (С отчаяньем) Это превзошло мои ожиданья! И с такой открытой холодностью! С такой адской улыбкой? И я – ваш сын? Так, я ваш сын и потому должен быть врагом всего священного, врагом вашим… из благодарности! О, если б я мог мои чувства, сердце, душу, мое дыхание превратить в одно слово, в один звук, то этот звук был бы проклятие первому мгновению моей жизни, громовой удар, который потряс бы твою внутренность, мой отец… и отучил бы тебя называть меня сыном!
Павел Григ<орич>. Замолчи, сумасшедший! Страшись моего гнева… погоди: придут дни более спокойные; тогда ты узнаешь, как опасно оскорблять родителя… я тебя примерно накажу!..
Владимир(закрыв лицо руками). А я мечтал найти жалость!..
Павел Григ<орич>. Неблагодарный! Неблагодарный! Чудовище! Мне ли ты не обязан?.. И с такими упреками…
Владимир. Неблагодарный? Вы мне дали жизнь: возьмите, возьмите ее назад, если можете… о! Это горький дар!
Павел Григ<орич>. Вон скорей из моего дома! И не смей воротиться, пока не умрет моя бедная супруга. (Со смехом) Посмотрим, скоро ли ты придешь? Посмотрим, настоящая ли болезнь, ведущая к могиле, или неловкая хитрость наделала столько шуму и заставила тебя забыть почтение и обязанность! Теперь ступай! Рассуди хорошенько о своем поступке, припомни, что ты говорил, – и тогда, тогда, если осмелишься, покажись опять мне на глаза! (Злобно взглянув на сына, уходит и запирает двери за собою.)
Владимир(который стоял как вкопанный, смотрит вслед, после краткого молчанья). Всё кончилось!..
(Уходит в другую дверь. Решительная безнадежность приметна во всех его движениях. Он оставляет за собою дверь растворенную; и долго видно, как он то пойдет скорыми шагами, то остановится; наконец, махнув рукой, он удаляется.)
3-го февраля. День.
(Спальня Марьи Дмитревны. Стол с лекарствами. Она лежит на постели. Аннушка стоит возле нее.)
Аннушка. У вас, сударыня, сильная лихорадка! Не угодно ли чаю горяченького или бузины? Тотчас будет готово. Ах ты, моя родная! Какие руки-то холодные: точно ледяные. Не прикажете ли, матушка, послать за лекарем?
Марья Дми<тревна>. Послушай! Что давит мне грудь?
Аннушка. Ничего, сударыня; одеяло прелегкое! Отчего бы, кажется, давить?
Марья Дм<итревна>. Аннушка! Я сегодня умру!
Аннушка. И! Марья Дмитревна! Выздоровеете! Бог милостив – зачем умирать?
Марья Дм<итревна>. Зачем?
Аннушка. Не всё больные умирают, иногда и здоровые прежде больных попадают на тот свет. Не пора ли лекарство принять?
Марья Дм<итревна>. Я не хочу лекарства… где мой сын? Да, я и позабыла, что сама его послала!.. Посмотри в окно, нейдет ли он? Поди к окну… что? Нейдет? Как долго!
Аннушка. На улице пусто!
Марья Дм<итревна>(про себя). Он уговорит отца! Я уверена… о! Как сладко примириться перед концом: теперь я не стыжусь встретить его взор. (Погромче) Аннушка! Что ты так смотришь в окно?
Аннушка. Я?.. Нет… это так-с…
Марья Дми<тревна>. Нет, верно… говори всю правду, что такое?
Аннушка. Похороны, сударыня… да какие препышные! Сколько карет сзади: верно, богач! Какие лошади! Покров так и горит! Два архиерея!.. Певчие! Ну ж нечего сказать!
Марья Дм<итревна>. Аннушка! И мне пора… я чувствую близость последней минуты! О, поскорее! Поскорее, царь небесный!
Аннушка. Полныте, сударыня, что вам за охота? Как если, не дай бог, вы скончаетесь, что тогда со мною будет? Кто позаботится обо мне? Неужто Павел Григорич к себе возьмет? Не бывать этому. Да я лучше по миру пойду: добрые люди из окошек накормят!
Марья Дм<итревна>. Мой сын, Владимир, тебя не оставит!
Аннушка. Да еще перенесет ли он вашу смерть? Вы знаете, какой он горячий; из малости уж вне себя, а тогда… боже упаси!
Марья Дми<тревна>. Ты права… я должна тебя наградить: у меня в шкатулке есть 80 рублей… дай несколько и старику, Павлу! Он всегда верно мне служил; и тобой я всегда, всегда была довольна… (Смутная радость изображается на лице Аннушки.) О, как сердце бьется! Что хуже: ожиданье или безнадежность?
(Дверь отворяется. Тихо входит Владимир. Он мрачен. Молча подходит к постеле и останавливается в ногах.)
Аннушка. Владимир Павлович пришел!
Марья Дм<итревна>(быстро). Пришел! (Приподымается и опять опускает голову.) Владимир… ты один! А я думала… ты один!
Владимир. Да.
Марья Дм<итревна>. Друг мой! Ты звал его сюда? Сказал, что я умираю? Он скоро придет?
Владимир(мрачно). Как вы себя чувствуете? Довольно ли вы крепки, чтоб говорить и… слушать?
Аннушка. Барыня без вас всё плакала, Владимир Павлович!
Владимир. Боже! Боже! Ты всесилен! Зачем непременно я должен убить мать мою?
Марья Дмит<ревна>. Говори скорее, не терзай меня понемногу: придет ли твой отец. (Молчание.) Где он!.. Как предстать пред бога… Владимир! Без него я не умру спокойно!
Владимир(тихо). Нет.
Марья Дми<тревна>(не слыхав). Что сказал ты?.. Дай мне руку, Владимир!
Владимир. (Слезы начинают падать из глаз его. Он бросается на колена возле постели и покрывает поцелуями ее руку.) Я возле вас! Зачем вам другого? Разве вам не довольно меня? Кто-нибудь любит вас сильней, чем я?
Марья Дм<итревна>. Встань… ты плачешь?..
Владимир(встав, отходит в сторону). Ужасная пытка! Если я всё это вынесу, то буду себя почитать за истукана, который не стоит имени человека!.. Если я вынесу… то уверюсь, что сын всегда похож на отца, что его кровь течет в моих жилах и что я, как он, хотел ее погибели. Так! Я должен был силою притащить его сюда, угрозами, страхом исторгнуть у него прощенье… (С бешеной радостью) Послушайте, послушайте, что я вам скажу! Мой отец весел, здоров и не хотел вас видеть! (Вдруг, как бы испугавшись, останавливается.)
Марья Дм<итревна>(вздрагивает. После молчания). Молись… молись за нас… не хотел… о!
Аннушка. Ей дурно, дурно!..
Марья Дми<тревна>. Нет! Нет! Я соберу последние силы… Владимир! Ты должен узнать всё и судить твоих родителей! Подойди. Я умираю. Отдаю душу правосудному богу и хочу, чтоб ты, ты, мой единственный друг, не обвинял меня по чужим словам… Я сама произнесу свой приговор. (Останавливается.) Я виновна: молодость была моей виною. Я имела пылкую душу, твой отец холодно со мной обращался. Я прежде любила другого: если б мой муж хотел, я забыла бы прежнее. Несколько лет старалась я побеждать эту любовь, и одна минута решила мою участь… Не смотри на меня так. О! Упрекай лучше самыми жестокими словами: я твоя злодейка! Мой поступок заставляет тебя презирать меня, и не одну меня… Долгим раскаяньем я загладила свой проступок. Слушай: он был тайною. Но я не хотела, не могла заглушить совесть – и сама открыла всё твоему отцу. С горькими слезами, с унижением я упала к ногам его… я надеялась, что он великодушно простит мне… Но он выгнал меня из дому; и я должна была оставить тебя, ребенка, и молча, подавленная тягостью собственной вины, переносить насмешки света… он жестоко со мною поступил!.. Я умираю… Если он мне не простил еще, то бог его накажет… Владимир! Ты осуждаешь мать свою? Ты не смотришь на меня? (Голос ее под конец становился всё слабее и слабее.)
Владимир(в сильном движении). (Про себя) Вижу! Вижу! Природа вооружается против меня; я ношу в себе семя зла; я создан, чтоб разрушать естественный порядок. Боже! Боже! Здесь умирающая мать – и на языке моем нет ни одного утешительного слова, – ни одного! Неужели мое сердце так сухо, что нет даже ни одной слезы? Горе! Горе тому, кто иссушил это сердце. Он мне заплотит: я сделался через него преступником; с этой минуты прочь сожаленье! День и ночь буду я напевать отцу моему страшную песню, до тех пор, пока у него не встанут дыбом волосы и раскаяние начнет грызть его душу! (Обращаясь к матери) Ангел! Ангел! Не умирай так скоро: еще несколько часов…
Аннушка(с приметным беспокойством посматривая на госпожу). Владимир Павлович! (Он услыхал и глядит на нее пристально. Она трогает за руку Марью Дмитревну и вдруг останавливается.) Прости господи ее душу! (Крестится.) (Владимир вздрагивает, шатается и едва не упадает. Удерживается рукой за спинку стула и так остается недвижен несколько минут.) Как тихо скончалась-то, родимая моя! Что буду я теперь? (Плачет.)
Владимир(подходит к телу и, взглянув, быстро отворачивается). Для такой души, для такой смерти слезы ничего не значат… у меня их нет! Нет! Но я отомщу, жестоко, ужасно отомщу. Пойду, принесу отцу моему весть о ее кончине и заставлю, принужу его плакать, и когда он будет плакать… буду смеяться! (Убегает.)
(Долгое молчание.)
Аннушка. И сын родной ее оставляет! Теперь всё, что я могу захватить, мое! Что же? Тут по мне нету греха; лучше, чтобы мне досталось, чем кому другому, а Владимиру Павловичу не нужно! (Подносит зеркало к губам усопшей.) Зеркало гладко! Последнее дыханье улетело! Как бледна! (Уходит из комнаты и призывает остальных слуг для совершения обрядов.)
3-го февраля. Пополудни.
(Комната у Загорскиных. Наташа и княжна. Анна Николавна, входя, вводит двух старух.)
Анна Ник<олавна>. А я вас сегодня совсем не ожидала! Милости просим! Прошу садиться! Как ваше здоровье, Марфа Ивановна? (Садятся.)
1 <-я> старуха. Эх! Мать моя! Что у меня за здоровье? Всё рифматизмы да флюс. Только нынче развязала щеку. (К другой старухе) Как мы съехались, Катерина Дмитревна! Я только что на двор, и вы за мной, как будто сговорились навестить Анну Николаевну.
2 <-я> старуха(к хозяйке). Я слышала, что вы были больны?
Анна Ник<олавна>. Да… благодарю, что навестили… теперь получше. А что нового не слыхать ли чего-нибудь?
2 <-я> стар<уха>. У меня, вы знаете, Егорушка в Петербурге; так он пишет, что турок в пух разбили наши; взяли пашу!
1 <-я> стар<уха>. Дай-то бог! А я слышала, что Горинкин женился. Да на ком! Знавали вы Болотину? Так на ее дочери. Славная партия… ведь сколько женихов за нею гонялось! Так нет… кому счастье.
Анна Ник<олавна>. А я слышала: граф Свитский умер. Ведь жена, дети.
1 <-я> стар<уха>. Да! Какая жалость… а что рассказывают! Слышали вы?
Анна Ник<олавна>. Что такое?
2 <-я> старуха. Что такое? Странно! Я не слыхала!
1 <-я> старуха. Говорят, что покойник – прости его господи – почти всё свое имение продал и побочным детям отдал деньги. Есть же люди! И говорят также, будто бы в духовной он написал, чтоб его похороны не стоили больше 100 рублей.
2 <-я> старуха. Нечего сказать, как в колыбельке, так и в могилку! Всегда был чудак покойник! Царство ему небесное! Что ж? Исполнили его завещание?
1 <-я> старуха. Как можно? Пожалуй, он бы написал, чтоб его в овраг кинули! Нет, матушка, 5000 стоили похороны; в Донском монастыре, да два архиерея было.
Анна Ник<олавна>. Стало быть, очень пышно было!
Наташа. Будто не всё равно.
1 <-я> старуха. Как так? Разве можно графа похоронить как нищего?
2 <-я> старуха(после общего молчания). Анна Николавна! Вы меня извините! Я ведь только на минуточку к вам заехала! Спешу к золовке на крестины. (Встает.). Прощайте!
Анна Ник<олавна>. Если так, то не смею вас удерживать! Прощайте! (Целуются.) До свиданья, матушка. (Провожает ее.)
1 <-я> старуха. Какова? Как разрядилась наша Мавра Петровна! Пунцовые ленты на чепце! Ну кстати ли? Ведь сама насилу ноги таскает! А который ей год, Анна Николавна, как вы думаете?
Анна Ник<олавна>. Да лет 50 есть! Она так говорит.
1 <-я> старуха. Крадет с десяток! Я замуж выходила, а у нее уж дети бегали.
Наташа(тихо Софье). Я думаю: потому что она замуж вышла 30<-ти> лет.
К<няжна> Софья. Охота тебе их слушать, Наташа?
Наташа. Помилуй! Это очень весело!
(Слуга входит.)
Слуга. Дмитрий Василич Белинский приехал.
Анна Ник<олавна>. Что это значит? (Слуге) Проси в гостиную. (Слуга уходит.) (Тихо старухе) Пойдем со мной, матушка; я угадываю, зачем он приехал! Мне уж говорили. Он сам не так богат; но дядя при смерти, а у дяди 1500 душ.
1 <-я> старуха. Понимаю. (В сторону) Посмотрим, что за Белинский! (Наташе) О! Плутовка.
(Обе уходят.)
Княжна С<офья>. Отчего ты так покраснела?
Наташа. Я?
Кн<яжна> Софья(махнув рукой). Ну ж! Ничего не слышит и не видит! Наташа! Твои щеки пылают, ты дрожишь, ты вне себя. Что такое значит?
Наташа(схватив княжну за руку). Так! Это ничего! Кто сказал, что я дрожу? Ах, знаешь ли! Я отгадываю, зачем он приехал. Теперь всё решится! Не правда ли?
Кн<яжна> Софья. Что решится?
Наташа. Какие глупые вопросы, кузина! Вчера была у нас княгиня, и…
Кн<яжна> Софья. Я тебя понимаю! Ты влюблена в Белинского. Ну что ж. (Наташа отворачивается.) Это очень натурально.
Наташа(с живостью). Послушай! Как он мил! Как он любезен!
Кн<яжна> Софья. Бедный Арбенин!
Наташа. Чем же бедный?
Кн<яжна> Софья. Он тебя так любит! Белинский свататься приехал: ты наверное ему не откажешь; так ли? А я знаю, что Арбенин тебя очень, очень любит. (Насмешливо улыбается.)
Наташа. Разлюбит поневоле. Впрочем, он очень умел притворяться прежде с другими, почему же не притворялся он со мной? Кто может поручиться? Правда, он мне сначала немного нравился. В нем что-то необыкновенное… а зато какой несносный характер, какой злой ум и какое печальное всегда воображенье. Боже мой! Да такой человек в одну неделю тоску нагонит. Есть многие, которые не меньше его чувствуют, а веселы.
Кн<яжна> Софья. Ты хотела бы всё смеяться! (Смотрит на нее пристально.) Однажды в сумерки приехал к нам Арбенин. Сел за фортепьяно и с полчаса фантазировал. Я заслушалась. Вдруг он вскочил и подошел ко мне. Слезы были у него на глазах. «Что с вами?» – спросила я. «Припадок! – отвечал он с горькой улыбкой. – Музыка приводит мне на мысли Италию! Во всей ледяной России нет сердца, которое отвечало бы моему! Всё, что я люблю, убегает меня. Прошу сожаленья? Нет! Я похож на чумного! Всё, что меня любит, то заражается этой болезнью несчастия, которую я принужден называть жизнию!» Тут Арбенин посмотрел на меня пристально, как будто ожидая ответа… я догадалась… но ты не слышишь?
Наташа. Оставь меня. Какая мне нужда до твоего Арбенина; делай с ним что хочешь; клянусь тебе, не стану ревновать! Слышишь… вот… кажется, кто-то сюда идет… кажется, маменька!
Кн<яжна> Софья(в сторону). Небо прекрасно исполняет мои желанья! Судьба мстит за меня. Хорошо! Он почувствует всю тягость любви безнадежной, обманутой. Я недаром старалась охладить к нему Наташу: это меня радует. Однако что мне пользы? Я отомстила. За что? Он не знает, что я его так люблю! Но узнает! Я ему докажу, что есть женщины…
(Входит Анна Николавна.)
Анна Ник<олавна>. Наташа! Подойди ко мне! Я хочу говорить с тобой о важном деле, которое решит судьбу твоей жизни. Выйти замуж не порог перешагнуть. Всё будущее твое зависит от одной минуты. Твое сердце должно бросить жребий, но рассудок также не должен молчать. Подумай: Белинский предлагает тебе свою руку. Согласна ты или нет? Нравится ли он тебе?
Наташа(в смущении). Я… не знаю…
Анна Ник<олавна>. Как не знаю! Помилуй! Он ждет в той комнате. Кому же знать? Решись поскорее: по крайней мере дать ли ему надежду. Что ты молчишь? Он молодой человек, превоспитанный, честный, состояние есть, а ты знаешь, как наше расстроено. Белинский ожидает богатое наследство, подумай, 1500 душ! Рассуди! Ты уж в летах, скоро стукнет 19. Теперь не пойдешь замуж, так, может быть, никогда не удастся. Сиди в девках! Плохо теперь: женихов в Москве нет! Молодые, богатые не хотят жениться, мотают себе вволю, а старые? Что в них? Глупы или бедны! Решись, Наташа. Ведь он там ждет. Ну скажи по совести: ведь он тебе нравится?
Наташа. Нравится…
Анна Ник<олавна>. Так ты согласна… я пойду…
Наташа(останавливает мать). Maman! Подождите… так скоро!.. Ей-богу! Я всё это вижу как во сне… как можно в одну минуту. (Слезы показываются на глазах; она закрывает их руками.) Я не могу! Разве непременно сейчас?
Анна Ник<олавна>(ласкает ее). Успокойся, друг мой. О чем ты плачешь? Разве не сама сказала, что он тебе нравится. Посмотри, как сердце бьется. Это нездорово! Ты слишком встревожилась; я опрометчиво поступила; однако сама посуди: ведь он ждет! Не надо упускать жениха!.. Ведь я тебя не выдаю насильно, а только спрашиваю. Ты согласна? И я тотчас ему скажу! Нет? Так нет! Беда не велика…
Наташа(утирая слезы). Он мне нравится! Только… дайте ему надежду, пускай он ездит в дом, пускай будет как жених… только! Я сама не знаю… вы так скоро мне сказали… я не знаю… мне стыдно плакать о глупостях. Maman! Вы сами сумеете как ему сказать… я наперед на всё согласна.
Анна Ник<олавна>. Ну, и давно бы так… об чем же плакать, мой ангел? (Крестит ее.) Христос с тобой! В добрый час! (Уходит.)
Наташа. Ах!
Кн<яжна> Софья. Ты побледнела, кузина! Поздравляю тебя! Невеста!
Наташа. Как скоро всё это сделалось! (Уходит.)
Кн<яжна> Софья. Правда. Когда мы чего-нибудь желаем и желание наше исполнится, то нам всегда кажется, что оно исполнилось слишком скоро. Мы лучше любим видеть радость в будущем, нежели в минувшем. Она счастлива… а я? Зачем раскаиваться? Люди не виновны, если судьба нечаянно исполняет их дурные желанья: стало быть, они справедливы; стало быть, мое сердце должно быть покойно, должно бы было быть покойно!
Февраля 4-го. Вечер.
(Зала в доме Павла Григорича; слуги зажигают лампы.)
1<-й>. Он, чай, был не в своем уме: от вчерашнего еще не опомнился.
2<-й>. Как сказал ему барин?
3<-й>. Проклинаю тебя, сказал он ему.
2<-й>. Владимир Павлович не заслужил этого.
1<-й>. А где старый барин?
3<-й>. Уехал в гости.
2<-й>. Был ли он встревожен, когда ты ему подавал одеваться?
3<-й>. Нимало. Ни разу меня не ударил. Проклясть сына, ехать в гости, эти две вещи для него так близки между собою, как выпить стакан вина и стакан воды.
1<-й>. А крепко поговорил молодой барин своему батюшке; тот сначала и не опомнился.
2<-й>. Оно всё так; а только жалко, ей-богу, жалко. Отцовское проклятие не шутка. Лучше жернов положить себе на сердце.
3<-й>. Ивану не велено от него отходить; вот отец! Ведь проклял, а всё боится, чтоб сын на себя рук не наложил.
2<-й>. Кровь говорит.
3<-й>. А по-моему, так лучше убить, чем проклясть.
Февраля 4<-го>. Вечер.
(Комната Владимира. Луна светит в окно. Владимир возле стола, опершись на него рукою. Иван у двери.)
Иван. Здоровы ли вы, сударь?
Владимир. На что тебе?
Иван. Вы бледны.
Владимир. Я бледен? Когда-нибудь буду еще бледнее.
Иван. Ваш батюшка только погорячился: он скоро вас простит.
Владимир. Поди, добрый человек, это до тебя не касается.
Иван. Мне не велено от вас отходить.
Владимир. Ты лжешь! Здесь нет никого, кто бы занимался мною. Оставь меня: я здоров.
Иван. Напрасно, сударь, хотите меня уверить в том. Ваш расстроенный вид, бродящие глаза, дрожащий голос показывают совсем противное.
Владимир(вынимает кошелек. Про себя). Я слышал, что деньги делают из людей – всё! (Громко) Возьми – и ступай отсюда: здесь тридцать червонцев.
Иван. За тридцать серебреников продал Иуда нашего Спасителя; а это еще золото. Нет, барин, я не такой человек; хотя я раб, а не решусь от вас взять денег за такую услугу.
Владимир(бросает кошелек в окно, которое разбивается. Стекла звенят, и кошелек упадает на улицу). Так пусть кто-нибудь подымет.
Иван. Что это, сударь, с вами делается! Утешьтесь – не всё горе…
Владимир. Однако ж…
Иван. Бог пошлет вам счастье, хотя б за то только, что меня облагодетельствовали. Никогда я, видит бог, от вас сердитого слова не слыхал.
Владимир. Точно?
Иван. Я всегда велю жене и детям за вас богу молиться.
Владимир(рассеянно). Так у тебя есть жена и дети?
Иван. Да еще какие. Будто с неба… добрая жена… а малютки! Сердце радуется, глядя на них.
Владимир. Если я тебе сделал добро, исполни мою единственную просьбу.
Иван. И телом и душой готов, батюшка, на вашу службу…
Владимир(берет его за руку). У тебя есть дети… не проклинай их никогда! (Отходит в сторону к окну; Иван глядит на него с сожалением.) А он, он, мой отец, меня проклял, и в такой миг, когда я бы мог умереть от слов его! Но я сделал должное: она меня оправдает перед лицом всевышнего! Теперь испытаю последнее на земле: женскую любовь! Боже, как мало ты мне оставил! Последняя нить, привязывающая меня к жизни, оборвется, и я буду с тобой; ты сотворил мое сердце для себя, проклятие человека не имеет влияния на гнев твой. Ты милосерд – иначе я бы не мог родиться! (Смотрит в окно.) Как эта луна, эти звезды стараются меня уверить, что жизнь ничего не значит! Где мои исполинские замыслы? К чему служила эта жажда к великому? Всё прошло! Я это вижу. Так точно вечернее облако, покуда солнце не коснулось до небосклона, принимает вид небесного города, блестит золотыми краями и обещает чудеса воображению, но солнце закатилось, дунул ветер – и облако растянулось, померкло – и наконец упадает росою на землю!
Февраля… Вечер.
(Комната у Загорскиных. Дверь отворена в другую, где много гостей. Анна Николавна и к<няжна> Софья входят.)
Кн<яжна> Софья. Тетушка! Мы с Наташей сейчас приехали из рядов и купили всё, что надобно: не знаю, понравится ли вам; по мне хорошо! Только блонды дорого.
Анна Ник<олавна>. Теперь некогда, Сонюшка: после посмотрю! (Входит гость.) Ах! Здравствуйте, Сергей Сергеич! Как ваше здоровье! Я вас совсем не ожидала: вы такие стали спесивые и знать нас не хотите…
Гость 1. Помилуйте! Я узнал, что Наталья Федоровна ваша помолвлена, и приехал поздравить и пожелать ей всякого счастья!
Анна Ник<олавна>. Покорно вас благодарю! Дай-то бог! Человек, кажется, хороший!
Гость 1. И, я слышал, с прекрасным состоянием.
Анна Ник<олавна>. Как же-с! Да вы, я думаю, знаете г-на Белинского?
Гость 1. Видал-с. Прелестнейший молодой человек!
Анна Ник<олавна>. Милости просим в гостиную, Сергей Сергеич!
(Уходят оба в гостиную.)
Кн<яжна> Софья. Всё идет по-моему. Отчего же я беспокоюсь? Разве у меня два сердца, что одна и та же вещь меня радует и огорчает? Как согласить внутреннее самодовольствие с исполнением желаний? Нет, главная моя цель еще далеко. Я желала бы знать, как всё это подействует на Владимира, Боже! Как мне душно в этой толпе людей, которые с таким жаром рассуждают о пустяках и не замечают, что каждая минута отнимает у меня по надежде и приносит мне какое-нибудь новое мученье! Где несчастливцы? На всех лицах я встречаю только улыбки! Одна я страдаю, одна я плачу, одна утираю слезы… если б он их увидал, то стал бы меня любить. Он бы не устоял! Невозможно, невозможно ему быть совершенно равнодушну!..
Наташа(вбегает; весело). Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Ma cousine,[102] послушай: если б ты была там, то насмеялась бы досыта. Ха! Ха! Ха! Боже мой! Ах! Я удерживалась до тех пор, что чуть-чуть не захохотала ему в глаза.
Кн<яжна> Софья. Кому?
Наташа. Насилу я вырвалась. Сергей Сергеич подошел меня поздравлять, смешался, заикнулся, забормотал… я ничего не поняла, он сам, я думаю, не знал, что говорил, умора! Так мы остались друг против друга… ха! Ха! Ха!
К<няжна> Софья. Как ты весела! Где Белинский?
Белинский(входит). Слава богу! Я опять с вами! Меня осадил весь очаковский век. Добрые люди, только нестерпимо скучны. Они всё толкуют о прошедшем, а я в настоящем так счастлив!
К<няжна> Софья. Это видно по вашему лицу.
Наташа. Mon cher ami![103] Оставим ее: она не в духе. Сядем, поговорим.
(Садятся.)
Белинский(целует у нее руку). Теперь я имею право вызывать завистников.
К<няжна> Софья(про себя). Этот человек думает, говорит о счастье, отняв последнее у своего друга… отчего же я, хотя менее виновна, должна чувствовать раскаянье? О, как бы я заменила Владимиру эту потерю, если б… если б только…
(Гость, молодой человек, выходит из гостиной, кланяется Софье и приближается к ней.)
Гость. Здорова ли княгиня, ваша матушка?
К<няжна> Софья. Нет. Она очень больна.
Гость. Вы, верно, знаете Владимира Арбенина.
К<няжна> Софья. Он к нам ездит.
Гость. Вы не приметили: сумасшедший он?
К<няжна> Софья. Я всегда замечала, что он очень умен. Не могу догадаться, к чему такие вопросы?
Гость. Нет, я в самом деле не шучу. Несколько дней тому назад я был у его отца; вдруг дверь с шумом отворяется, и вбегает Владимир. Я испугался. Лицо его было бледно, глаза мутны, волосы в беспорядке; я не знаю, на кого он был похож. Отец его остолбенел и ни слова не мог выговорить. «Убийца! – воскликнул Владимир. – Ты мне не верил, поди же, поцелуй ее мертвую руку!» – и с вынужденным хохотом упал без чувств на землю. Слуги вбежали, его подняли. Отец не говорил ни слова, но дрожал, хотя показывал или старался показывать, что не был встревожен… я поскорее взял шляпу и ушел; потом я узнал, что Павел Григорич его ужасно бранил и даже проклял, говорят, но я не верю…
К<няжна> Софья(в сильном волнении). Проклял, говорите вы… он упал… но ему ничего не сделалось? Вы не знаете, что значили слова его? Нет! Это не сумасшествие… что-нибудь ужасное с ним случилось…
Гость(с улыбкой). Я не ожидал, чтобы вы приняли такое большое участие…
К<няжна> Софья. В самом деле? (С досадой в сторону) Боже! Нельзя показать сожаленья!
Гость. Наконец я узнал, что в этот самый день умерла у Владимира мать, которая с отцом была в разводе, но такое бешенство, такие угрозы показывают совершенное сумасшествие!.. Это в самом деле очень жалко: он имел способности, ум, познания…
К<няжна> Софья. По словам, которые вы мне повторили, отец его был виноват в чем-нибудь… он не заметил вас, и если только в этом состоит сумасшествие…
Гость. О нет, совсем нет! Я не хотел этого сказать. Но вы сами судите… мне стало жалко его; вот для чего я спросил…
К<няжна> Софья. Вы видите, что я не могу вам дать положительного ответа.
Гость(помолчав). Вы поедете завтра в концерт, княжна? Славная музыканьша будет на арфе играть… вы не слыхали еще?[104] Она из Парижа… это очень любопытно! Если угодно, я билет…
К<няжна> Софья. Я не любопытна, я не имею этого порока!
Гость. Извините. Я желал вам услужить…
К<няжна> Софья. Вы очень милостивы!
Гость(раскланиваясь). Прошу вас поверить, что если я что-нибудь неприятное сказал вам, то мое намерение было совсем не таково… (Уходит.)
К<няжна> Софья(одна). Чуть-чуть он не сказал, что хотел меня обрадовать этими новостями! Прийти нарочно, простоять четверть часа здесь для того только, чтобы сказать зло про одного человека и опечалить другого! (Молчание.) Что ждет меня? Ужасно темнеет предо мной будущность, как бездна, которая хочет поглотить всё, что во мне радуется жизнию! Владимир потерял мать, любовь отца и должен лишиться Наташи… Но первые два несчастья помогут ему перенести последнее с твердостию; несколько печалей не так опасны, как одна глубокая, к которой прикованы все думы, которая отравляет все чувства одинаковым ядом. Да, он мужчина, он крепок духом! А там… там… я могу еще надеяться; я примечала несколько раз, что глаза его пылали, когда он со мной говорил: может быть…
Наташа. Что он тебе рассказывал?
К<няжна> Софья. Про Арбенина.
Белинский. Что такое про Арбенина?
К<няжна> Софья. Не бойтесь!
Белинский. Чего же мне бояться?
К<няжна> Софья. Вы лучше знать должны.
Наташа(тихо). Разве он проведал, что я выхожу замуж?
К<няжна> Софья. За его друга? Нет! Арбенин потерял мать, и от этого он в отчаянье; его приняли за сумасшедшего… не знаю, вынесет ли он второй удар…
Белинский. О, поверьте, что он кажется гораздо чувствительнее, чем в самом деле есть.
К<няжна> Софья. Разумеется: вы это должны знать лучше нас; вы были его другом.
Белинский. Я дружбу принес в жертву любви.
К<няжна> Софья. Это очень хорошо – для вас.
Белинский. Впрочем, не думайте, что я с Арбениным очень дружен был. Приятели в наш век – две струны, которые по воле музыканта издают согласные звуки, но содержат в себе столько же противных.
К<няжна> Софья(Наташе). Прошу не прогневаться, кузина; а я скажу, что ты его любила; для жениха ты не должна иметь тайны; и, верно, господин Белинский со мной согласен! (Наташа при этих словах покраснела.)
Наташа. Да, это правда: Арбенин мне сначала нравился и очень занимал воображение, но этот сон, как все печальные сны, прошел. Я тебя прошу, Софья, не напоминай мне более об нем.
К<няжна> Софья. Я не совсем что-то верю твоему пробуждению.
Наташа. Кузина, к чему это?
Белинский. Может быть, один сон сменился другим.
К<няжна> Софья. Однако послушайте, господин жених, не слишком ей верьте; она с давнишних пор носит на кресте стихи, которые дал ей Арбенин. Пожалуйста, скажите-ка ей, чтобы она их показала! А! А! Попалась, душа моя?
Белинский. Я могу просить, и то, если она позволит. Впрочем, я в ней слишком уверен…
К<няжна> Софья. Излишества всегда опасны!
Наташа. Чтоб доказать моей кузине, что я нимало не дорожу этими глупостями… (Снимает с шеи ожерелье, на котором крест, и отвязывает бумажку.) Возьмите. Эта старинная бумажка была мною совсем позабыта. Прочти, мой друг… Эти стихи довольно порядочно написаны.
Белинский. Это его рука!
К<няжна> Софья(в сторону). Бесстыдный! Он так же спокоен, как будто читает театральную афишу! Ни одной искры раскаянья в ледяных глазах! Ужели искусство? Нет! Я женщина, но никогда не могла бы дойти до такой степени лицемерия. Ах! Для чего одно пятно очернило мою чистую душу?
Наташа. Прочти, мой друг!
Белинский(читает).
Прекрасно, очень мило! (Отдает.)
Наташа(разрывает бумагу). Теперь спокойны ли вы, кузина?
К<няжна> Софья. О! Я на твой счет никогда не беспокоилась!
Белинский(в сторону). Эта княжна вовсе не по мне! К чему ее упреки? Что ей за дело?
(Дверь отворяется, входит Владимир; кланяется. Все смущены; он хочет подойти, но, взглянув на Белинского и Наташу, останавливается и быстро входит в гостиную.)
Наташа(только что Владимир взошел). Ах! Арбенин!
Белинский(про себя). Вот некстати! Черт его просил? Он взбесится; он, верно, еще не знает, что я женюсь и на ком! Надо убраться, чтоб не сделаться жертвою первого пыла. (Громко) Мне не хочется теперь встретиться с Арбениным. Вы его знаете…
К<няжна> Софья(кинув на него косвенный взгляд). Это правда!..
Белинск<ий>. Итак, прощайте! (Уходит в кабинет.)
Наташа. Невольный трепет пробегает по мне, сердце бьется… отчего? Отчего этот человек, которого я уже не люблю, всё еще имеет на меня такое влияние?.. Но, может быть, любовь к нему не совсем погасла в моем сердце? Может быть, одно воображение отвлекло меня от него на время? Однако, что бы ни было, я должна, я хочу показать ему холодность; я дала Белинскому слово, он будет моим мужем, и Арбенина должно удалить! Это будет мне легко! (Задумывается.)
К<няжна> Софья. Слава богу! (Про себя) Я думала, что этот Белинский не мучим совестью… теперь я вижу совсем противное. Он боялся встретить взор обманутого им человека! Так он виновнее меня!.. Я заметила смущение в его чертах! Пускай бежит… ему ли убежать от неизбежного наказания небес? (Удаляется в глубину театра.)
(Владимир, бледный, выходит из гостиной; он и Наташа долго стоят неподвижны.)
Наташа. Что скажете нового?
Владимир. Говорят: вы выходите замуж.
Наташа. Это для меня не ново.
Владимир. Я вам желаю счастья.
Наташа. Покорно вас благодарю.
Владимир. Так это точно, точно правда?
Наташа. Что ж удивительного?
Владимир(помолчав). Вы не будете счастливы.
Наташа. Почему же?
Владимир. Я слыхал, что свадьбы, которые бывают в один день с похоронами, несчастливы.
Наташа. Ваши пророчества очень печальны; впрочем, всякий день кто-нибудь да умирает в мире; итак…
Владимир. Послушайте: скажите мне по чести: это шутка или нет.
Наташа. Нет.
Владимир. Подумайте хорошенько. Клянусь богом, я теперь не в состоянии принимать такие шутки. В вас есть жалость! Послушайте: я потерял мать, ангела, отвергнут отцом, – я потерял всё, кроме одной искры надежды! Одно слово, и она погаснет! Вот какая у вас власть… Я пришел сюда, чтобы провести одну спокойную, счастливую минуту… Что пользы вам лишить меня из шутки такой минуты?
Наташа. Я не думала шутить. Я очень понимаю, как ваше несчастие велико; я бы достойна была презрения, если б могла с вами шутить теперь. Нет, вы имеете право на уважение и сострадание всякого!
Владимир(смотрит на нее несколько времени). Помните ли, давно, давно тому назад я привез вам стихи, в которых просил защитить против злословий света… и вы обещали мне! С тех пор я вам верю как богу! С тех пор я вас люблю больше бога! О! Каким голосом было сказано это: обещаю! И я тогда же в душе произнес клятву вечно любить вас… вечно! На языке другого это слово мало значит… но я поклялся любить вас вечно, поклялся самому себе; а клятва благородного человека неизменна, как воля творца… Отвечайте мне, скажите мне одно не слишком холодное слово, солгите… и я буду… доволен. Что стоит одно слово?.. Оно спасет человека от отчаяния.
Наташа(в сторону). Что мне делать? Мысли мои рассеяны. О, зачем, зачем нельзя изгладить несколько дней из моей жизни, возвратиться к прежнему… Я могла бы отвечать ему!.. Он так жалок!.. Я его не люблю, но мне как-то страшно его огорчить!..
Владимир. Женщина!.. Ты колеблешься? Послушай: если б иссохшая от голода собака приползла к твоим ногам с жалобным визгом и движеньями, изъявляющими жестокие муки, и у тебя бы был хлеб, ужели ты не отдала бы ей, прочитав голодную смерть во впалом взоре, хотя бы этот кусок хлеба назначен был совсем для другого употребленья? Так я прошу у тебя одного слова любви!..
Наташа(помолчав; значительно). Я выхожу замуж за Белинского!..
(Софья, которая издали смотрела, уходит поспешно.)
Владимир. Он? Он? Как? Стало быть, мои подозренья…
Наташа. Чего вы испугались?
Владимир. И я его называл другом? Ад и проклятье! Он мне заплотит! За каждую слезу, которую пролил я на предательскую грудь… он мне заплотит своей кровью!.. (Хочет идти.)
Наташа. Остановитесь! Остановитесь! (Он неподвижен.) Какое безумство! Так вот ваша привязанность ко мне? Я люблю Белинского, и вы хотите убить его? Опомнитесь! Его смерть заставит меня ненавидеть вас!..
Владимир. Тебе его жаль? Ты его любишь? Не верю! Нет, я не верю! Тот, кто обманул друга, недостоин уваженья!.. Презренье и любовь несовместны! Моя рука тебя избавит от этой эхидны…
Наташа. Владимир! Останьтесь… я умоляю…
Владимир(посмотрев на нее; со вздохом). Хорошо! Что еще я должен сделать?
Наташа. Нам не надобно больше видеться; я прошу: забудьте меня! Это нас обоих избавит от многих неприятностей. Мало ли есть рассеяний для молодого человека!.. Вам понравится другая, вы женитесь… тогда мы снова увидимся, будем друзьями, будем проводить вместе целые дни радости… до тех пор я прошу вас забыть девушку, которая не должна слушать ваших жалоб!..
Владимир. Прекрасные советы! (Ходит взад и вперед. С сухим смехом) В каком романе… у какой героини вы переняли такие мудрые увещания… вы желали бы во мне найти Вертера!.. Прелестная мысль…[106] кто б мог ожидать?..
Наташа. Рассудок ваш то же говорит, что я; только вы его не хотите слушать!
Владимир. Нет, я не стану мстить Белинскому! Я ошибался! Я помню: он мне часто говорил о рассудке: они годятся друг для друга… и что мне за дело? Пускай себе живут да детей наживают, пускай закладывают деревни и покупают другие… вот их занятия! Ах! А я за один ее веселый миг заплатил бы годами блаженства… а на что ей? Какая детская глупость!..
Наташа. Мои слова неприятны вам; но правда, говорят, никому не нравится. Я сама вам теперь признаюсь, что вы, ваш характер, ваш ум сделали на меня сначала довольно сильное впечатление; но теперь обстоятельства переменились, и мы должны расстаться; я люблю другого! Так я подам вам пример: я вас забуду!..
Владимир. Ты меня забудешь? Ты? О, не думай: совесть вернее памяти; не любовь, раскаяние будет тебе напоминать обо мне!.. Разве я поверю, чтоб ты могла забыть того, кто бросил бы вселенную к ногам твоим, если б должен был выбирать: вселенную или тебя!.. Белинский тебя не стоит, он не будет в состоянии ценить твою любовь, твой ум; он пожертвовал другом для… о! Не для тебя!.. Деньги, деньги – вот его божество!.. И тебя принесет он им в жертву! Тогда ты проклянешь свою легковерность… и тот час, тот час… в который подала мне пагубные надежды… и создала земной рай для моего сердца, чтоб лишить меня небесного!..
Наташа. Еще раз говорю вам: перестаньте; вы слишком вольно говорите. (Помолчав) Мы не должны больше видеться. Какая вам охота смущать семейственную тишину? Этот мгновенный пыл пройдет, а после, после мы будем друзьями!..
Владимир. Не слишком ли вы полагаетесь на свою добродетель! Нет! Я не способен жить остатками сокровища, принадлежащего другому!.. Что осмелились вы предложить мне? Создатель! Теперь я верю, что демоны были прежде ангелами!
Наташа. Господин Арбенин, ваше упрямство, ваши дерзости нестерпимы! Вы несносны!
Владимир. Отчего вы прежде со мною так не говорили?
Наташа. Вы правы: я смешна, глупа… как хотеть, чтоб сумасшедший поступал, как рассудительный человек!.. Оставляю вас и, признаюсь, раскаиваюсь, в первый и последний раз, в том, что хотела кого-нибудь утешить! Вы пренебрегли все приличия, и я не намерена терпеть долее! (Уходит; но останавливается в глубине театра и смотрит на него.)
Владимир. Бог! Бог! Во мне отныне к тебе нет ни любви, ни веры! Но не наказывай меня за мятежное роптанье… ты… ты сам нестерпимою пыткой вымучил эти хулы. Зачем ты дал мне огненное сердце, которое любит до крайности и не умеет так же ненавидеть! Ты виновен! Пускай твой гром упадет на мою непокорную голову: я не думаю, чтоб последний вопль погибающего червя мог тебя порадовать!
(В это время взошел Белинский, Наташа говорит ему что-то на ухо, с видом просьбы, и уходит; он смотрит издали; Владимир ломает себе руки.)
Эти нежные губы, этот очаровательный голос, улыбка, глаза – всё, всё это для меня стало яд!.. Как можно подавать надежды только для того, чтоб иметь удовольствие лишний раз обмануть их! (Обтирает глаза и лоб.) Женщина! Стоишь ли ты этих кровавых слез?
(Белинский подходит.)
Белинский. Владимир! (В сторону) Мне должно его умаслить, уговорить; а то он черт знает чего наделать рад! Наташа правду говорит: он только в первые минуты бешенства опасен! (Громко) Владимир!
Владимир(не оборачиваясь). Что?
Белинский. Ты на меня сердит?
Владимир. Нет.
Белинский. О! Я вижу, что ты сердит; но разве не она сама выбирала?
Владимир(всё не оборачиваясь). Разумеется.
Белинский. Время тебя вылечит.
Владимир. Не знаю. (Голос его дрожит.)
Белинский. Арбенин! Я вижу по всему: ты ужасно на меня сердит. Поверь, я тебя знаю очень хорошо; я проник все движенья твоего сердца и даже иногда скорее объясняю твои поступки, чем свои собственные.
Владимир. Ты знаешь меня? Ты говоришь это? (Со смехом) Если так, то Дмитрий Василич Белинский первейший глупец или первейший злодей в свете!
Белинский. Скорей первое, чем последнее!
Владимир. Поздравляю.
Белинский. Ну посуди сам: разве я не имел одинакого права с тобой на ее руку? Ты, братец, эгоист! Верь мне: твоя печаль одно оскорбленное самолюбие!..
Владимир. Мне верить? Тебе?
Белинский. Разве я употребил во зло твою доверенность? Разве я открыл какую-нибудь из твоих тайн? Загорскина прежде любила тебя, – положим; а теперь моя очередь. Зачем ты тогда на ней не женился!..
Владимир. Я советую оставить меня: не надейся на мое хладнокровие!.. Я хотел, готов был тебе отомстить, упиться твоей кровью, кровью… слышишь ли? – и я тебе прощаю, и ни в чем не виню, только оставь меня. Я не могу отвечать на твои искренние ласки!.. (Смеется дико.) Теперь я свободен!.. Никто… никто… ровно, положительно никто не дорожит мною на земле… Слышишь? Это ты сделал! Не пугайся, не раскаивайся, что за важность? Я лишний! Ты искусный, осторожный, умный человек! Заметил, что дружба меня изнежила, что надежда избаловала, – и одним ударом отнял всё! Белинский! Кажется, у меня теперь ничего уж нет завидного!
Белинский. Ты не прощаешь мне: эта холодность, эта язвительная улыбка…
Владимир. О! Ты слишком хорошо обо мне думал: с некоторых пор я тебе ничем не обязан… мои долги тебе заплочены, денежные и другие…
Белинский. Итак, ты у меня совершенно отнял свое сердце? Ужели мы снова не можем сойтись; если я докажу…
Владимир. На что?
Белинский. Я заклинаю тебя.
Владимир(в сторону). Какая низость! И она может, и я мог его любить!..
Белинский. Именем ее прошу тебя.
Владимир. Полно, полно! Разве можно что-нибудь еще у меня отнять?
Белинский(сквозь зубы). Непреклонный! (Ему) Послушай: прости мне; теперь переменить нельзя… но вперед, даю тебе честное слово…
Владимир. Довольно и одного раза!
Белинский. Одумайся! Со временем…
Владимир(в сторону). Со временем, со временем! Всемогущий! Как ты позволил ей пожертвовать моей любовью для такого подлеца!
Белинский. И ты даже не хочешь выслушать опытного друга, который тебе желает добра!
Владимир(вне себя). Боже!
Белинский. Так! Я не должен тебя оставлять; это моя обязанность, и ты сам будешь после благодарен… преступление было бы не удержать безумца на краю пропасти. (Берет его за руку.) Пойдем к ней! Наташа смягчит твою горесть; ты мне сказывал, что взор ее может усмирить твою душевную бурю… Пойдем к ней! (Хочет его увлечь; Владимир неподвижен с минуту, потом вырывает буйно руку и бежит вон.) Остановись, остановись!.. (Молчание.) Он ушел! Я исполнил желание моей невесты, а судьба исполнила мое! Но почему я не мог дышать свободно в его присутствии? Ведь я прав, и все в этом согласны. Арбенин – ребенок, который, испугавшись розги, бросается в реку? Что за глупая ревность! Он ненавидит меня – и за то, что я больше его нравлюсь. Жалко, что столько способностей ума подавлено бессмысленной страстью! И как не уметь себе приказать?
(Княжна Софья входит.)
Кн<яжна> Софья. Где Арбенин?
Белинский. Ушел… не слышит и не видит; как бешеный бросился в дверь…
Кн<яжна> Софья. И вы его не удержали? И он всё любит Наташу?
Белинский. Больше, чем когда-нибудь.
К<няжна> Софья(побледнев, упадает в кресла). Итак, всё напрасно!..
Белинский. Что с вами? Человек! Эй, спирту, воды!
Кн<яжна> Софья. Оставьте меня!
12-го мая
(Эпилог)
(В доме графа N. Много гостей; вечер; подают чай.)
1 <-й> гость. Слышали ли вы, граф, новость? Завтра свадьба в вашем приходе. Любопытны ли посмотреть?
Граф. Свадьба? А чья, например?
1 <-й> гость. Загорскина выходит замуж за Белинского.
1 <-я> дама. Вы знаете жениха?
2 <-й> гость. Знаю-с.
1 <-я> дама. Он богат?
2 <-й> гость. Имеет состояние, следовательно, и долги!
1 <-я> дама. Хорош собой?
2 <-й> гость. Молодец. Только слишком занимается своим лицом.
1 <-я> дама. Стало быть, занимается хорошим.
2 <-я> дама. А невеста?
2 <-й> гость. Недурна. Une fiqure piquante![107]
1 <-я> дама(к другой). Ma chère![108] Я слышала, она кокетка до невозможности.
2 <-й> гость. Она не одному Адамову внуку вскружила голову.
3 <-й> гость. Да! Бедный Арбенин! Вы знаете: он сошел с ума!
Многие. Как сошел с ума? Молодой Арбенин? Мы не слыхали!
3 <-й> гость. Как же, от любви к Загорскиной! Мне рассказывали про жалкое состояние Арбенина. Ему всё кажется, что его куда-то тащат. Он прицепляется ко всему, как будто противится неизвестной силе; плачет и смеется в одно время; зарыдает – и вдруг захохочет. Иногда он узнает окружающих, всех, кроме отца; и всё его ищет. Иногда начинает укорять его в каком<-то> убийстве.
2 <-й> гость. Я б желал знать, откуда у помешанных берутся подобные мысли?
1 <-й> гость. Я слыхал, что он был величайший негодяй. Удивительно, что почти всегда честные отцы имеют дурных сыновей.
1 <-й> гость. Да, Павел Григорич человек почтенный во всех отношениях.
3 <-й> гость(полунасмешливо). Он хотел сына своего отдать в сумасшедший дом; но ему отсоветовали; и в самом деле, пожалуй, приписали бы это к скупости!
2 <-я> дама. И Загорскину не мучит совесть?
3 <-й> гость. Про то знает ее духовник.
1 <-й> гость. Неужели нельзя вылечить Арбенина? Может быть, тут есть какие-нибудь физические причины. Странно! С ума сойти от любви?
3 <-й> гость. Если это странно вам, то я желал бы, чтоб одна из этих дам взяла на себя труд доказать вам противное!
1 <-й> гость. Но я говорю про Арбенина; он, который часто в обществе казался так весел, так беззаботен, как будто сердце его было – мыльный пузырь!
3 <-й> гость. Вы, конечно, не ученик Лафатера?[109] Впрочем, если он и показывался иногда веселым, то это была только личина. Как видно из его бумаг и поступков, он имел характер пылкий, душу беспокойную и какая-то глубокая печаль от самого детства его терзала. Бог знает, отчего она произошла! Его сердце созрело прежде ума; он узнал дурную сторону света, когда еще не мог остеречься от его нападений, ни равнодушно переносить их. Его насмешки не дышали веселостию; в них видна была горькая досада против всего человечества! Правда, были минуты, когда он предавался всей доброте своей. Обида, малейшая, приводила его в бешенство, особливо когда трогала самолюбие. У него нашли множество тетрадей, где отпечаталось всё его сердце; там стихи и проза, есть глубокие мысли и огненные чувства! Я уверен, что если б страсти не разрушили его так скоро, то он мог бы сделаться одним из лучших наших писателей. В его опытах виден гений!
2 <-я> дама. По мне, так сумасшедшие очень счастливы: ни об чем не заботятся, не думают, не грустят, ничего не желают, не боятся.
3 <-й> гость. А почему вы это знаете? Они только не могут помнить и пересказывать своих чувств: от этого их муки еще ужаснее. У них душа не лишается природных способностей, но органы, которые выражали ощущения души, ослабевают, приходят в расстройство от слишком сильного напряжения. В их голове всегдашний хаос; одна только полусветлая мысль неподвижна, вокруг нее вертятся все другие в совершенном беспорядке. Это происходит от мгновенного потрясения всех нерв, всего физического состава, которое, верно, нелегко для человека. Разве бледные щеки, впалые, мутные глаза – признаки счастья? Посмотрите очень близко на картину, и вы ничего не различите, краски сольются перед глазами вашими: так точно люди, которые слишком близко взглянули на жизнь, ничего более не могут в ней разобрать, а если они еще сохраняют в себе что-нибудь от сей жизни, то это одна смутная память о прошедшем. Чувство настоящего и надежда для них не существуют. Такое состояние люди называют сумасшествием – и смеются над его жертвами!
(Между тем многие разошлись.)
2 <-й> гость(другому). А я зеваю!
4 <-й> гость(тихо). К чему это ораторство? Познания свои, что ли, он хочет показать?
5 <-й> гость. (Он молодой человек лет 19<-ти>.) (Подходит к 3 <-му> гостю.) Сделайте милость, нельзя ли вам достать мне что-нибудь из сочинений Арбенина?
3 <-й> гость. С удовольствием, если можно будет. (Входит слуга и подает билет графу, который кончил играть.)
Слуга. От Павла Григорича Арбенина! (Уходит.)
(Все в изумлении.)
Многие(меж собой). Что это значит?..
3<-й> гость. С черною каймой… приглашение на похороны.
Граф. А вот увидим! (Надевает очки и читает вслух.) «Павел Григорьевич Арбенин с душевным прискорбием извещает о кончине сына своего Владимира Павловича Арбенина, последовавшей сего мая 11-го дня пополудни, покорнейше просит пожаловать на вынос тела в собственный дом, мая 13-го дня, пополуночи в 10<-м> часу, отпевание в приходской церкви… etc.».
3 <-й> гость(про себя). Каково! Похороны в один день с свадьбой Загорскиной.
Некоторые. Боже мой! Какая жалость!
2 <-я> дама. Бедный отец!
3 <-й> гость. Бедный молодой человек! Он мог бы еще вылечиться!
3 <-я> дама(к 3-му гостю). Не правда ли, какая жалость?
3 <-й> гость(в сторону). Теперь жалеют! К погибшим люди справедливы! Но что в этом сожаленье? Одна слеза дружбы стоит всех восклицаний толпы! Но такая слеза едва ли упадет на могилу Арбенина: он оставил угрызения совести в сердцах, где поселить желал любовь!
Одна старуха. Вот, чай, пышные будут похороны: ведь единственный сын!
3 <-й> гость(одному из гостей). Мне кажется, что старухи любят говорить о погребениях для того только, чтобы приучиться к мысли: «Скоро и нас потащат в тесную могилу!»
1 <-й> гость. Забудем мертвых: бог с ними!
3 <-й> гость. Если все так станут думать, то горе великим людям!
1 <-й> гость. Я надеюсь, ваш Арбенин не великий человек… он был странный человек! Вот всё!
3 <-й> гость(пожимает плечами и отходит прочь).
Конец
Драма в 4-х действиях, в стихах
Арбенин, Евгений Александрович.
Нина, жена его.[110]
Князь Звездич.
Баронесса Штраль.
Казарин, Афанасий Павлович.
Шприх, Адам Петрович.
Маска.
Чиновник.
Игроки.
Гости.
Слуги и служанки.
Игроки, князь Звездич, Казарин и Шприх
(За столом мечут банк и понтируют…[111] Кругом стоят.)
1-й понтер[112]
Банкомет[113]
1-й понтер
Банкомет
2-й понтер
3-й понтер
4-й понтер
3-й понтер
2-й понтер
4-й понтер
3-й понтер(тихо первому)
Князь Звездич
2-й понтер
Князь
Банкомет
Князь
Банкомет
2-й понтер (насмешливо)
Князь
2-й понтер(сквозь зубы, уходя)
(Князь, выпив стакан лимонаду, садится к стороне и задумывается.)
Шприх(подходит с участием)
(Князь холодно кланяется и отворачивается, Шприх с неудовольствием уходит.)
Арбенин и прочие
(Арбенин входит, кланяется, подходя к столу; потом делает некоторые знаки и отходит с Казариным.)
Арбенин
Казарин
Арбенин
Казарин
Арбенин
Казарин
Арбенин
Казарин
Арбенин
Казарин
(Шприх подходит и кланяется.)
Шприх
Арбенин
Шприх
Арбенин
(Раскланиваются опять. Шприх, скорчив кислую мину, уходит.)
Казарин
Арбенин
Казарин
Арбенин
Казарин
Арбенин
Игроки(кричат)
Казарин
(С притворным участием)
1-й понтер
Казарин
(Живой разговор между игроками, потом успокаиваются. Арбенин замечает князя Звездича и подходит.)
Арбенин
Князь(недовольно)
Арбенин
Князь(с чувством берет его за руку)
Арбенин
Князь
Арбенин
(Молчание. Князь едва его слушал и был в волнении.)
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин(вдруг берет его за руку)
(останав<ливается>)
(Смотрит на него пристально.)
(Переменив тон)
(Подходит к столу, ему дают место.)
Казарин
(Тихо)
Игроки
1-й понтер(на ухо второму)
(Игра начинается, все толпятся вокруг стола, иногда разные возгласы, в продолжение следующего разговора многие мрачно отходят от стола.)
(Шприх отводит на авансцену Казарина.)
Шприх(лукаво)
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
(Два игрока в живом разговоре подходят.)
1-й игрок
2-й игрок
Казарин(подходит)
1-й игрок
Казарин
(Волнение у стола между игроками.)
3-й понтер
4-й понтер(в сторону)
5-й понтер
Арбенин(встает)
(Берет золото и отходит, другие остаются у стола; Казарин и Шприх также у стола. Арбенин молча берет за руку князя и отдает ему деньги; Арбенин бледен.)
Князь
Арбенин
(Горько)
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин
(Помолчав)
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин(в сторону)
Князь
Арбенин
(Уходят.)
Те же, кроме Арбенина и к<нязя> Звездича
1-й игрок
2-й игрок
Слуга(входит)
Хозяин
(Уходят.)
Шприх(один)
(Приставив палец ко лбу)
(Уходит и рассуждает сам с собою).
Маски, Арбенин, потом князь Звездич
(Толпа проходит взад и вперед по сцене; налево канапе.)
Арбенин(входит)
(Князь подходит зевая.)
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин
(Уходит.)
Князь и женская маска
(Одно домино подходит и останавливается; князь стоит в задумчивости.)
Князь
(Одна маска отделяется и ударив его по плечу)
Маска
Князь
Маска
Князь
(Заглядывает под маску.)
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
(Некоторое молчание.)
Князь
Маска
(Уходят под руки.)
Арбенин и 2 маски
(Арбенин тащит за руку мужскую маску.)
Арбенин
Маска
Арбенин
Маска
Арбенин
Маска
(Исчезает в толпе.)
Арбенин
Шприх и Арбенин
(Шприх является.)
(На канапе сидят две женские маски, кто-то подходит и интригует, берет за руку… одна вырывается и уходит, браслет спадает с руки.)
Шприх
Арбенин
Шприх
Арбенин
Шприх
Арбенин
Шприх
Арбенин
Шприх
Арбенин
Шприх
Арбенин
Шприх
Арбенин(переменив тон)
(Насвистывает песню и уходит.)
Шприх(один)
(Теряется в толпе.)
1-я маска, одна
(1-я маска входит быстро в волнении и падает на канапе.)
1-я маска
(Видит на земле браслет и поднимает.)
1-я маска и кн<язь> Звездич
(Князь с лорнетом торопливо продирается.)
Князь
(Садится на канапе и берет ее за руку.)
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска
Князь
Маска(хочет идти)
Князь
Маска(отойдя два шага)
(Бросает браслет на пол, пока он его поднимает, она скрывается в толпе.)
Князь, потом Арбенин
Князь(Он ищет ее глазами напрасно.)
(Увидев Арбенина)
Арбенин(идет задумчив)
Князь(подходя)
Арбенин
Князь
Арбенин
Князь
(дует на ладонь)…
Арбенин
Князь
(несколько слов на ухо).
(показывает браслет)…
Арбенин(улыбаясь)
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин
Евгений Арбенин (входит); слуга
Арбенин
(Слуге)
Слуга
Арбенин
Слуга
Арбенин
Слуга
Арбенин
(Слуга уходит; он садится в кресла.)
Арбенин(один)
(Задумывается.)
Арбенин и Нина
(Нина входит на цыпочках и целует <его>в лоб сзади.)
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин(улыбаясь)
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
(Привлекает к себе на колена и целует.)
(Она ласково смотрит на него и проводит рукой по волосам.)
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
(Целует ее руки и вдруг на одной не видит браслета, останавливается и бледнеет.)
Нина
Арбенин(вскакивает)
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин(про себя)
Нина
Арбенин(пронзительно на нее смотрит, сложив руки)
Нина(обидясь)
Арбенин(про себя)
Нина
Прежние и слуга
Арбенин(звонит, слуга входит)
(Слуге)
(Ей)
(Слуга уходит.) (После паузы, ей)
Нина
Арбенин
Нина
(Слуга входит.)
Арбенин
Слуга
Арбенин
Слуга
Арбенин
(Значительный взгляд на нее.)
Слуга
Арбенин
Прежние, кроме слуги
Арбенин(слуге)
(Ей)
Нина
(Смеется.)
Арбенин
Нина
Арбенин
(Хочет взять ее за руку; она отскакивает в сторону.)
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
(Ей)
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина(с презреньем)
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
(Она в слезах уходит.)
(Один.)
(Подходит к двери жены и слушает.)
Конец первого действия
(Баронесса сидит на креслах в усталости. Бросает книгу.)
Баронесса
(Хочет читать.)
(Входит Нина.)
Нина
Баронесса
(Садятся.)
Нина
Баронесса
(Входит князь Звездич.)
Баронесса(холодно)
Князь
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь
Нина
Князь
Баронесса
Нина
Князь
(Смеется.)
Баронесса(горячо)
Князь
(Входит чиновник.)
Прежние и чиновник
Баронесса
Чиновник
Баронесса
Чиновник
Баронесса
(Отходит к окну и говорит.)
Князь(в сторону)
(Нине)
Нина
Князь
Нина
Князь
Нина
Князь
Нина(скоро)
(вынимает из ридикюля)
Князь
Нина
Князь
Нина
Князь
Нина
Князь
(В сторону)
(Ей)
Нина
Князь
Нина
Князь
Нина
Князь
Нина
Князь
Нина(улыбаясь)
Князь
Нина
Князь
(Про себя)
(Нина отходит к баронессе.)
(Чиновник раскланивается и уходит.)
Нина
Баронесса
(Целуются.)
Нина(уходя)
(Уходит.)
Баронесса
Прежние, кроме Нины и чиновника
Князь(в сторону)
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь
(После молчания)
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь
(Уходит.)
Баронесса
(Задумывается.)
Баронесса и Шприх
Шприх(входит, раскланивается)
Баронесса
Шприх
Баронесса
Шприх
Баронесса
Шприх
Баронесса
Шприх
Баронесса
Шприх
Баронесса
Шприх(в недоумении)
(В сторону)
Баронесса
Шприх
Баронесса
(Уходя. В сторону)
Шприх(один)
(Кабинет Арбенина.)
Арбенин один, потом слуга
Арбенин
Слуга(входит)
Арбенин
Слуга
Арбенин
(Идет; слуга остается.)
Афанасий Павлович Казарин и слуга
Слуга
Казарин
Слуга
(Уходит.)
Казарин
Казарин и Шприх
(Входит Шприх.)
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
(Делает пальцами изображение рогов.)
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Казарин
Шприх
Собpака.
Казарин
(Арбенин входит с письмом, они стояли налево у бюро, и он их не видал.)
Прежние и Арбенин
Арбенин(не замечая их)
(Перечитывает письмо.)
Шприх
Арбенин
(Казарину)
Казарин
Шприх(в сторону)
(Приближается к двери.)
Прежние, кроме Шприха
(Шприх уходит незамечен.)
Казарин
(В сторону)
(Ему)
Арбенин
Казарин
Арбенин
Казарин
Арбенин
Казарин
Арбенин
Казарин
Арбенин(в размышлении)
Казарин(в сторону)
(Ему)
Арбенин
(В сторону)
Казарин(не обращая внимания)
Арбенин(расстроенно)
Казарин
Арбенин
Казарин
Арбенин
Казарин
Арбенин
Казарин
(Арбенин отворачивается.)
Арбенин
(Падает на стул и закрывает лицо.)
Казарин
Комната у князя
(Дверь в другую растворена.) (Он в другой спит на диване.)
Иван, потом Арбенин
(Слуга смотрит на часы.)
Иван
(Арбенин входит.)
Арбенин
Слуга
Арбенин
Слуга
Арбенин(прислушивается)
(показывает на кабинет)
(В сторону)
Слуга(в сторону)
(Ему)
Арбенин
(Слуге)
(Слуга уходит.)
Арбенин(один)
(Растворяет дверь.)
(Страшно улыбаясь)
(Входит в комнату.)
(Минуты две, и выходит бледен.)
(Молчание.)
(Молчание.)
(Садится.)
(Берет чернил и записку пишет – берет шляпу.)
Арбенин и баронесса
(Идет в двери, сталкивается с дамой в вуале.)
Дама в вуале
Арбенин
Дама(вырываясь)
Арбенин
(Ей строго)
Дама
Арбенин
Дама
Арбенин
Дама
(Он откидывает вуаль и отступает в удивлении, потом приходит в себя.)
Арбенин
Баронесса
Арбенин
Баронесса
Арбенин
(В бешенстве)
Баронесса(решительно)
Арбенин
(Опомнившись)
Баронесса
Арбенин
Баронесса
Арбенин
Баронесса
Арбенин
Баронесса
Арбенин
Баронесса(упадает в кресла)
Арбенин
(Хочет идти.)
Баронесса
Арбенин
(Уходит.)
Баронесса, одна
Баронесса(вслед ему)
Баронесса и князь
Князь(в другой комнате)
(Входит.)
(Узнает и отскакивает.)
Баронесса
(Слабым голосом)
Князь(смущенно)
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь
(Берет ее за руку.)
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь
Баронесса
Князь(подумав)
Баронесса
Князь
Баронесса
(Берет его за руку.)
(облокачивается на стол, упадая)
Князь
(Молчание.)
Баронесса(опомнясь и отходя)
(Подойдя к двери, видит, что он хочет броситься за ней.)
(Уходит.)
Князь, один
Князь(после долгого размышления)
(Подходит к столу.)
«Любезный князь!.. Приезжай сегодня к N. вечером; там будет много… и мы весело проведем время… я не хотел разбудить тебя, а то ты бы дремал целый вечер – прощай. Жду непременно; твой искренний
(Комната у N.)
(Казарин, хозяин и Арбенин, садятся играть.)
Казарин
Арбенин
Казарин
Хозяин
Казарин
(В сторону)
Хозяин
(Слышен шум.)
Арбенин
Казарин
Арбенин
(Князь входит.)
Прежние и князь
Хозяин
Князь
Арбенин
Князь
(В сторону)
(Садится.)
Арбенин
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин(смеясь)
Князь(в сторону)
(Отходит и кладет саблю.)
Арбенин
Князь(рассеянно)
Арбенин
(В сторону)
(Играют, Арбенин мечет.)
Казарин
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин(будто не слыхал вопроса)
(Взглянув на него пристально)
Князь
Арбенин
Казарин
Арбенин
Казарин
Арбенин(горько улыбаясь)
Князь
Арбенин
Князь(смеется)
Арбенин
(Играют. Молчание.)
<Князь>
Арбенин(вставая)
Князь
Арбенин
(задыхаясь)
Князь
Арбенин
(Бросает ему карты в лицо. Князь так поражен, что не знает, что делать.)
(Понизив голос)
Казарин
(Хозяину)
Князь(опомнясь, вскакивает)
Арбенин
Князь
(Хочет броситься на него.)
Арбенин(грозно)
Князь
Арбенин
Князь(подходя ближе)
Арбенин
Князь
Арбенин
Князь
Арбенин
Князь(упадая и закрывая лицо)
Арбенин
(уходя)
(Уходит.)
Конец второго действия
(Бал.)
Хозяйка
1-й гость
2-й гость
Многие
2-й гость
Дама
2-й гость
(Расходятся, другая группа мужчин.)
3-й гость
4-й гость
5-й гость
4-й гость
3-й гость
5-й гость
6-й гость
4-й гость
3-й гость
4-й гость
(Князь подходит, ему едва кланяются.)
(Все отходят, кроме 5-го и 6-го гостя.)
(Потом и они отходят. Нина садится на диване.)
Князь
(Ей)
Нина
Князь
Нина
Князь
(Арбенин смотрит на них издали.)
Нина
Князь
Нина
Князь
(уходя).
Хозяйка(иным)
(Уходят.)
Арбенин(один, про себя)
(Показывает на сердце.)
(Как бы испуг<авшись> себя)
(Слышны звуки музыки.)
(Ходит по комнате, вдруг останавливается.)
(Уходит быстро.)
Хозяйка, Нина, несколько дам и кавалеров
(Во время последних строк входят.)
Хозяйка
Дама(другой)
Петков
Нина
Дама
Хозяйка
Нина(садясь за пиано)
(Поет.)
Прежние и Арбенин
(В конце 3-го куплета муж входит и облокачивается на фортепиано. Она, увидев, останавливается.)
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина(в смущении)
(В сторону, хозяйке)
(Встает.)
Гости(другому)
2-й гость
3-й гость
(Подают мороженое. Гости расходятся к другому концу залы и по одному уходят в другие комнаты, так что наконец Арбенин и Нина остаются вдвоем. Неизвестный показывается в глубине театра.)
Нина(хозяйке)
(Арбенин вздрагив<ает> и идет за мороженым; возвращается и всыпает яд.)
Арбенин(в сторону)
Нина(ему)
Арбенин(в сторону)
(Подавая)
Нина
(Ест.)
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина(отдает пустое блюдечко)
Арбенин(берет)
(В размышлении)
(Бросает блюдечко об землю и разбивает.)
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
(Уходят.)
Неизвестный(оставшись один)
(Задумывается.)
(Уходит.)
Спальня Арбенина
(Входит Нина, за ней служанка.)
Служанка
Нина(снимая серьги)
Служанка
Нина(в сторону)
(Служанке)
(Идет к зеркалу.)
(Снимает букли и завертывает косу.)
(Садится в креслы.)
Служанка
(показывая на наряды.)
Нина
(Погружается в задумчивость.)
(Арбенин показывается в дверях.)
Служанка
Арбенин(служанке тихо)
(Служанка не уходит.)
(Уходит. Он запирает дверь.)
Арбенин и Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин(рассеянно)
Нина
Арбенин(в сторону)
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин(садится возле нее)
Нина(показывая на грудь)
Арбенин(продолжая)
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина(в испуге)
Арбенин(встает, холодно)
Нина(после молчания)
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
(Смотрит на часы.)
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина
Арбенин
Нина(в слезах упадает на колени и поднимает руки к небу)
Арбенин
Нина
Арбенин(который в это время ходит по комнате, сложив руки)
Нина
Арбенин(смеясь)
Нина
Арбенин
(Молчание.)
Нина
(бросается к нему)
(Смотрит ему прямо в глаза и отскакивает.)
(Упадает на стул и закрывает глаза.)
(Он подходит и целует ее.)
Арбенин
(Плачет.)
(Молчание.)
Нина(вырывается и вскакивает)
(Не добежав до двери, упадает без чувств.)
Арбенин(горько смеясь)
(Подходит.)
(Стоит сложа руки.)
(Содрогается.)
Нина(слабо)
Арбенин
Нина
(Умирает.)
Арбенин(подходит к ней и быстро отворачивается)
(Упадает в кресла.)
Конец третьего действия
Арбенин(сидит у стола на диване)
(Задумывается, вдруг поднимает голову.)
(Упадает головою на руки.)
Казарин(тихо)
(Ему)
(Молчание.)
(Уходит.)
Родственники приходят
Дама(племяннице)
Племянница
Дама
(Уходят.)
Выходят из комнаты покойницы доктор и старик
Старик
Доктор
Старик
(Уходит.)
Доктор(подходит к Арбенину и берет его за руку)
Арбенин(вздрагивает)
(В сторону)
Доктор
Арбенин
Доктор
Арбенин
(Уходит.)
Доктор
(Уходя сталкивается с двумя.)
Входят: Неизвестный и князь
Неизвестный
Доктор
Неизвестный
Доктор
Неизвестный
Доктор
Неизвестный
Доктор
Неизвестный
Доктор
Князь(испугавшись)
Доктор
Князь
(Доктор уходит.)
Князь
Неизвестный
Князь
Неизвестный
Князь
Неизвестный
Князь
Неизвестный
Князь
Неизвестный
Князь
Неизвестный
(Князь отходит в сторону.)
Арбенин со свечой
Арбенин
Неизвестный
Арбенин(сначала пугается и, отойдя, подносит к лицу свечу)
Неизвестный
Арбенин
Неизвестный
Арбенин(вздрогнув)
Неизвестный
Арбенин
(Садится.)
Неизвестный(в сторону)
(Ему)
Арбенин
Неизвестный
(Арбенин хочет вскочить, но задумывается.)
Арбенин
Неизвестный
(Протяжно)
(Арбенин отскакивает. Князь подходит.)
Арбенин
Неизвестный(отступая)
Арбенин(приходя в бешенство)
Князь
Арбенин
Князь
Неизвестный(останавливая)
Князь(останавливая Арбенина)
Арбенин
Неизвестный
Арбенин(хохочет)
Князь
(Арбенин взглядывает на письмо и читает.)
Неизвестный(подняв глаза к небу, лицемерно)
Арбенин(бросается на них)
(Вдруг слабеет и падает на кресла.)
Князь(толкая грубо)
Неизвестный
Князь
Неизвестный
Арбенин(встает с диким взглядом)
(Хохочет.)
(Становится на колена.)
(Встает.)
(Молчанье.)
(Взглядывает пристально на Неизвестного.)
(Упадает на грудь ему и плачет.)
Неизвестный(отталкивая его грубо)
(Князю)
(Берет его за руку.)
Арбенин
(Вырываясь, бросается в дверь, где гроб ее.)
Князь
Неизвестный
Арбенин(возвращаясь с диким стоном)
(Прибегая на середину сцены)
(Падает на землю и сидит полулежа с неподвижными глазами. Князь и Неизвестный стоят над ним.)
Неизвестный
Князь
Конец
(Дмитрий Петрович в креслах; Юрий возле него на стуле, Александр в стороне стоит у стола и перебирает бумаги.)
Дмит<рий> Петров<ич>. Я думал, Юрий, что тебя совсем ко мне не отпустят. Признаюсь, умереть, не видавши тебя, было бы грустно – я стар, слаб, – много жил, иногда слишком весело, иногда слишком печально… и теперь чувствую, что скоро бог призовет меня к себе – даже нынче, когда мне объявили о твоем приезде, то старость напомнила о себе… Не знаю, как перенес я эту последнюю радость.
Юрий. Я нахожу, батюшка, что вы вовсе не так слабы, как говорите.
Дм<итрий> Петр<ович>. А что мудреного?.. Александр, скажи-ка, уж не в самом ли деле я помолодел с тех пор, как он приехал.
Александр. Точно – вы никогда со мною не были так веселы, как теперь с братом.
Дм<итрий> Петр<ович>. Не пеняй, брат, не пеняй – ведь я с тобой всегда, а его сколько лет не видал (целует его). Ты, Юрий, точно портрет твоей покойной матери.
Александр. Да вот уж четыре года, как брат не был дома… И сам он много переменился, и здесь в Москве всё, кроме нас, переменилось… Я думаю, он не узнает княгиню Веру.
Юрий. Какая княгиня?..
Дм<итрий> Петр<ович>. Разве не знаешь!.. Веринька Загорскина вышла за князя Лиговского! Твоя прежняя московская страсть.
Юрий. А! Так она вышла замуж, и за князя?
Дм<итрий> Петр<ович>. Как же, 3000 душ и человек пречестный, предобрый, они у нас нанимают бельэтаж, и сегодня я их звал обедать.
Юрий. Князь! И 3000 душ! А есть ли у него своя в придачу?
Дм<итрий> Петр<ович>. Он человек пречестный и жену обожает, старается ей угодить во всем, только пожелай она чего, на другой же день явится у ней на столе… Все ее родные говорят, что она счастлива как нельзя более.
Александр. Батюшка, что прикажете делать с этими бумагами?
Дм<итрий> Петр<ович>. После – до бумаг ли мне теперь.
Юрий. Признаюсь… я думал прежде, что сердце ее не продажно… теперь вижу, что оно стоило несколько сот тысяч дохода.
Дм<итрий> Петр<ович>. Ох вы, молодые люди! А ведь сам чувствуешь, что она поступила бы безрассудно, если б надеялась на ребяческую твою склонность.
Юрий. А! Она сделалась рассудительна.
Александр(в некотором волнении). Батюшка! Поверенный ждет… нужно.
Дм<итрий> Петр<ович>. А теперь, когда она вышла замуж… твое самолюбие тронуто – тебе досадно, что она счастлива, – это дурно.
Юрий. Она не может быть счастлива.
Алекс<андр>(прерывая). Батюшка… позвольте… очень нужное дело; (в сторону) неужели этот разговор никогда не кончится!
Дм<итрий> Петр<ович>. Я сказал тебе, что после… ты вечно с делами, ведь видишь, что я говорю серьезно. Нет, Юрий, это нехорошо… впрочем, ты сам увидишь, как она любит мужа.
Юрий. Не может быть.
Дм<итрий> Петр<ович>. Все ее родные говорят, и она сама.
Юрий. А я говорю вам, батюшка, что я понаслышке уж имею понятие о том, что такое князь… Она любить его не может.
Александр. Она его любит – страстно.
Дм<итрий> Петр<ович>. Ну, братец, ты об этом судить не можешь. (Юрию) Он так холоден, так рассудителен, что, право, я часто желал бы лучше, чтоб он был вспыльчив и ветрен… Вот уж можно держать пари, что никогда не влюбится… и не наделает глупостей.
Алекс<андр>. Я осторожен, батюшка, берегу других и себя.
Дм<итрий> Петр<ович>. У него всегда готово оправдание – а тебе, Юрий, я должен дать совет и прошу тебя иметь на этот раз хоть ко мне полную доверенность. Я стар, опытен и понимаю молодость. Я с целию завел этот разговор, выслушай: она теперь счастлива, я в этом уверен, но она молода, она тебя любила прежде, и во всяком случае ваша встреча произведет в ней некоторое волнение; если ты не покажешь никакого желания возвратиться к прежнему, если ты будешь обращаться с нею, как с женщиной, которую бы ты встретил 2 раза на бале… то поверь, в скором времени вы оба привыкнете к мысли, что между вами не должно уже быть ничего общего; но слушай, Юрий, я прошу тебя, не покушайся ни когда разрушить их супружеское счастие: это удовольствие низкое, оно отзывается чем-то похожим на зависть… Большая слава обольстить бедную слабую женщину – обещай мне вести себя благоразумно.
Юрий. Я обещаю не делать первого шага.
Дм<итрий> Петр<ович>. Юрий!
Юрий. Я не обещаю никогда больше, нежели могу исполнить.
Дм<итрий> Петр<ович>. Я прошу тебя!.. Ты знаешь, как я дружен с ее семейством.
Слуга(входит). Князь Лиговский с княгинею.
Алекс<андр>(в сторону). Решительная минута.
Юрий. Батюшка, вы будете мною довольны.
(Входят княгиня и князь.) (Княгиня и Юрий медленно раскланялись, наблюдая друг друга.)
Князь. Дмитрий Петрович! Честь имею вас поздравить с приездом Юрия Дмитрича – я думаю, вы очень рады.
Дм<итрий> Петр<ович>. Благодарю вас, князь, от всей души… когда вы будете отцом, тогда и сами вполне меня поймете.
Князь(с улыбкою). Я надеюсь, что это будет скоро.
(Вера отворачивается, потом)
Вера. Monsieur Радин! Рекомендую вам моего мужа – прошу его полюбить.
Юрий. Я буду стараться, княгиня.
Князь. А я надеюсь, что мы сойдемся: я, как говорят военные, в полном смысле добрый малый.
Юрий. Увидав вас, князь, я это тотчас угадал. (В сторону) Ее хладнокровие меня бесит.
Дм<итрий> Петр<ович>. Княгиня, милости просим, князь.
(Садятся.)
Вера. Как вы находите, monsieur Радин, я постарела?
Юрий. В счастии не стареются, княгиня, – вы не постарели нисколько, хотя переменились.
Дм<итрий> Петр<ович>. Довольны ль вы, князь, вашей квартирой?
Князь. Очень – прекрасные комнаты, только довольно странное расположение, столько дверей, закоулков и лестниц в задней половине, что я в первый день чуть не заплутался… Я, вы знаете, только вчера переехал и теперь всё занимаюсь уборкой комнат.
Вера. Ах, вообразите, как мой Пьер мил!.. Сегодня я просыпаюсь и вдруг вижу у себя на туалете целую модную лавку… что ж вышло: это всё он мне подарил на новоселье.
Юрий. Княгиня! Это показывает, как дорого князь ценит вашу любовь.
Князь. О, помилуйте! Мне так приятно ее тешить… за каждую ее ласку я готов дать десять тысяч.
Алекс<андр>(в сторону). За такую ласку я уж отдал спокойствие – теперь отдам жизнь.
Князь. Что вы так задумчивы, Александр Дмитриевич, – вчера у нас вы были гораздо веселее.
Вера. Он всегда печален, когда другие веселы.
Алекс<андр>. Если вам угодно, я буду весел…
Вера. Пожалуста, это любопытно посмотреть.
Алекс<андр>. Что ж, извольте: не рассказать ли, как толстая жена откупщика потеряла башмак в собрании, это очень смешно, но вы так добры, что вам будет жалко. Рассказать, как князь Иван битых три часа толковал мне об устройстве новой водяной мельницы и сам махал руками наподобие ветряной; вы сами видели эту картину и не смеялись; повторить, что рассказывает он про своего дядю, как тот на 20<-м> году от роду получил пощечину, 72 года всё искал своего неприятеля, на 92<-м> нашел, замахнулся… и от натуги умер, – это смешно, только когда он сам рассказывает; наконец, говорить мне свои глупости – вы к ним уж слишком привыкли, и они мне самому надоели больше, чем кому-нибудь.
Вера. Вы сегодня расположены к злости.
Алекс<андр>. Право! – ну так оправдаю вашу догадку и расскажу, как наша соседка плакала, когда дочь отказала жениху с миллионом, потому что он только раз в неделю бреет бороду.
Юрий. Вот уж это было бы вовсе не смешно – и я бы на ее месте слег в постелю… миллион, да тут не нужно ни лица, ни ума, ни души, ни имени – господин миллион – тут всё.
Дм<итрий> Петр<ович>. Полно, Юрий, это слишком по-петербургски.
Юрий. Батюшка! Везде так думают – и в Петербурге так говорят, но поверьте мне, женщина, отказавшая миллиону, поздно или рано раскается, и горько раскается. Сколько прелестей в миллионе! Наряды, подарки, вся утонченность роскоши, извинение всех слабостей, недостатков, уважение, любовь, дружба… вы скажете, это будет всё один обман; но и без того мы вечно обмануты, так лучше быть обмануту с миллионом.
Дм<итрий> Петр<ович>. Я не полагаю, чтоб многие так думали.
Юрий. Я знаю людей, которые поступают по этим правилам.
Вера(в сторону). Он меня мучит. (Громко) Пьер, ты хотел показать Дмитрию Петровичу, как убраны наши комнаты, – и об чем-то с ним переговорить.
Князь. Ах точно – я имею до вас маленькую просьбу – насчет условия.
Дм<итрий> Петр<ович>. К вашим услугам, князь.
(Уходят. Александр приближается к Вере и Юрий, с минуту молчание.)
Юрий(насмешливо). Да, княгиня, миллион вещь ужасная.
(Уходит. Она погружена в задумчивость.)
Алекс<андр>(берет ее за руку). Вера, твой муж… все ушли, мы одни, вот уж сутки, как я жду этой минуты, я видел по твоему лицу, что ты хочешь мне что-то сказать, – о, я читаю в глазах твоих, Вера, (она отворачивается) ты оборачиваешься; конечно у тебя на душе какая-нибудь новая, мучительная тайна, – скорей, скорей, влей ее в мою душу… там много ей подобных, и она с ними уживется. Какое-нибудь сомнение? Что ж? Ты знаешь, как искусно я умею разрешать все сомнения.
Вера. О! Я помню.
Алекс<андр>. Ты помнишь, сколько мне стоило труда уничтожить твой единственный предрассудок и как потом ты мне была благодарна, – потому что я люблю тебя, Вера, люблю больше, <чем> ты можешь вообразить, люблю как человек, который в первый раз любим и счастлив.
Вера. Да, я слишком всё это хорошо помню.
Алекс<андр>. Что это? Упрек! Раскаянье?.. И отчего же именно теперь, после двух лет!.. О! Я не хочу угадывать, нет, это минута неудовольствия, ты чем-нибудь огорчена… и зная, как я тебя люблю, ты изливаешь на меня свою досаду… хорошо, Вера, хорошо, продолжай – это тебя успокоит – я с радостью перенесу твои упреки, лишь бы они были доказательством твоей любви.
Вера(оборачивается). Я имею до вас одну просьбу!..
Алекс<андр>(отступает шаг назад). Просьбу! Вы?.. А! Это уж еще что-то новое… это холодное вы, после стольких клятв и уверений, после стольких доказательств искренней нежности… похоже на проклятие. Посмотрим, сударыня… прикажите… вы знаете, что моя жизнь принадлежит вам, зачем же тут слово: просьба? Нет жертвы, которой бы я не принес вашей минутной прихоти.
Вера. О, я не требую никакой жертвы!..
Алекс<андр>. Тем хуже, Вера, – большою жертвой я бы мог доказать тебе свою любовь…
Вера(в сторону). Любовь – это несносно.
Алекс<андр>. Вижу, я начинаю докучать тебе, – не мудрено: я глупец! Зачем не употреблял я хитрости, чтоб удержать твое сердце, когда хитростью приобрел его!.. Но что делать? Я желал хоть один раз попробовать любви искренней, открытой…
(Мол<чание>.)
Говорите, что вам угодно.
Вера. Я хотела вас просить – чтоб вы – сказали вашему брату!
Александр. Брату?
Вера(скоро). Да, скажите ему, что он меня чрезвычайно обидел, намекая на богатство мужа моего, – вы сами знаете, оттого ли я за него вышла… это было безумие, ошибка… скажите ему, просите его, чтоб он, ради прежней нашей дружбы, не огорчал меня более… если это для вас не жертва, то прошу вас сказать ему…
(Молчание.)
Алекс<андр>. Хорошо, Вера, я скажу… но это, вопреки тебе, будет служить доказательством моей нежности более всего на свете.
Вера(протягивая руку). О, мой друг, как я тебе благодарна.
Алекс<андр>. Нет, ради бога, лучше не благодари. (Уходит, в сторону) Конечно, я ничего ему не скажу!..
Вера(одна). С нынешнего дня я чувствую, что я погибла!.. Я не владею собою, какой-то злой дух располагает моими поступками, моими словами.
Князь(высунувшись из двери). Веринька, Веринька! Venez ici[137] – посмотри, какой чудесный трельяж у Дмитрия Петровича,[138] – завтра же куплю тебе такой же точно.
Вера(как бы проснувшись, встает). О боже! И всю жизнь слышать этот голос!..
Конец 1<-го> акта
(В комнатах князя Лиговского. Князь и Вера.)
Князь. Вера! Посмотри, как переделали твой бриллиантовый фермуар.[139]
Вера. Очень мило – но тут есть новые камни.
Князь. Это любезность бриллиантщика.
Вера. А! Понимаю… ты не хочешь моей благодарности… ты с каждым днем делаешься милее…
Князь. Я рад, что угодил тебе.
Вера(в сторону). Угодил! – право, другой подумает, что он мой управитель.
Князь. Мне очень понравился второй сын Дмитрия Петровича, – не знаю, как тебе.
Вера. Я его давно знаю.
Князь. Он веселого нрава.
Вера. Слишком веселого.
Князь. Признаюсь, я сам таков и люблю посмеяться, и, право, ты наконец надоешь мне своей задумчивостью – а ведь Юрий Дмитрич недурен. Мне выражение лица его очень нравится.
Вера. Какая-то насмешливая улыбка – я боюсь говорить с ним.
Князь. Какое предубеждение, – напротив, у него в улыбке-то именно есть что-то доброе, простое… я его раз видел, а уж полюбил… а ты?
Слуга(вход<ит>). Юрий Дмитрич Радин.
Юрий(входит). Князь, я почел обязанностию засвидетельствовать вам мое почтение…
Князь. Мы с женой постараемся превратить эту обязанность в удовольствие! – прошу садиться – а вы легки на помине – мы с женой сейчас лишь об вас говорили – и я ее выведу на свежую воду. Вообразите, она утверждает, что у вас в лице есть что-то ядовитое, злое…
Юрий. Может быть, княгиня права. Несчастие делает злым.
Князь. Ха-ха-ха. Каким у вас быть несчастиям – вы так молоды.
Юрий. Князь! Вы удивляетесь, потому что слишком счастливы сами.
Князь. Слишком! – о, да это в самом деле колкость – я начинаю верить жене.
Юрий. Верьте, прошу вас, верьте – княгиня никогда еще никого не обманывала.
Вера(быстро прерывает его). Скажите – вы прямо к нам – или были уж где-нибудь?
Юрий. Я сегодня сделал несколько визитов… и один очень интересный… я был так взволнован, что сердце и теперь у меня еще бьется, как молоток…
Вера. Взволнованы?..
Князь. Верно, встреча с персоной, которую в старину обожали, – это вечная история военной молодежи, приезжающей в отпуск.
Юрий. Вы правы – я видел девушку, в которую был прежде влюблен до безумия.
Вера(рассеянно). А теперь?
Юрий. Извините, это моя тайна, остальное, если угодно, расскажу…
Князь. Пожалуста – писаных романов я не терплю – а до настоящих страстный охотник.
Юрий. Я очень рад. Мне хочется также при ком-нибудь облегчить душу. Вот видите, княгиня. Года три с половиною тому назад я был очень коротко знаком с одним семейством, жившим в Москве; лучше сказать, я был принят в нем как родной. Девушка, о которой хочу говорить, принадлежит к этому семейству; она была умна, мила до чрезвычайности; красоты ее не описываю, потому что в этом случае описание сделалось бы портретом; имя же ее для меня трудно произнесть.
Князь. Верно, очень романтическое?
Юрий. Не знаю – но от нее осталось мне одно только имя, которое в минуты тоски привык я произносить как молитву; оно моя собственность. Я его храню как образ благословения матери, как татарин хранит талисман с могилы пророка.
Вера. Вы очень красноречивы.
Юрий. Тем лучше. Но слушайте: с самого начала нашего знакомства я не чувствовал к ней ничего особенного, кроме дружбы… говорить с ней, сделать ей удовольствие было мне приятно – и только. Ее характер мне нравился: в нем видел я какую-то пылкость, твердость и благородство, редко заметные в наших женщинах, одним словом, что-то первобытное, допотопное, что-то увлекающее – частые встречи, частые прогулки, невольно яркий взгляд, случайное пожатие руки – много ли надо, чтоб разбудить таившуюся искру?.. Во мне она вспыхнула; я был увлечен этой девушкой, я был околдован ею; вокруг нее был какой-то волшебный очерк; вступив за его границу, я уже не принадлежал себе; она вырвала у меня признание, она разогрела во мне любовь, я предался ей, как судьбе, она не требовала ни обещаний, ни клятв, когда я держал ее в своих объятиях и сыпал поцелуи на ее огненное плечо; но сама клялась любить меня вечно – мы расстались – она была без чувств, все приписывали то припадку болезни – я один знал причину – я уехал с твердым намерением возвратиться скоро. Она была моя – я был в ней уверен, как в самом себе. Прошло три года разлуки, мучительные, пустые три года, я далеко подвинулся дорогой жизни, но драгоценное чувство следовало за мною. Случалось мне возле других женщин забыться на мгновенье. Но после первой вспышки я тотчас замечал разницу, убивственную для них, – ни одна меня не привязала – и вот наконец я вернулся на родину.
Князь. Завязка романа очень обыкновенна.
Юрий. Для вас, князь, и развязка покажется обыкновенна… я ее нашел замужем, – я проглотил свое бешенство из гордости… но один бог видел, что происходило здесь.
Князь. Что ж? Нельзя было ей ждать вас вечно.
Юрий. Я ничего не требовал – обещания ее были произвольны.
Князь. Ветреность, молодость, неопытность – ее надо простить.
Юрий. Князь, я не думал обвинять ее… но мне больно.
Княгиня(дрожащим голосом). Извините – но, может быть, она нашла человека еще достойнее вас.
Юрий. Он стар и глуп.
Князь. Ну так очень богат и знатен.
Юрий. Да.
Князь. Помилуйте – да это нынче главное! Ее поступок совершенно в духе века.
Юрий(подумав). С этим не спорю.
Князь. На вашем месте я бы теперь за ней поволочился, – если ее муж таков, как вы говорите, то, вероятно, она вас еще любит.
Вера(быстро). Не может быть.
Юрий(пристально взглянув на нее). Извините, княгиня, – теперь я уверен, что она меня еще любит. (Хочет идти.)
Князь. Куда вы?
Юрий. Куда-нибудь.
Князь. Поедемте вместе на Кузнецкий[140](два слова на ухо).
Юрий. Извольте, куда хотите (выходят).
Князь. Прощай, Веринька. (Идет и в дверях встречает Александра.) Извините, Александр Дмитрич, – а вот жена целое утро дома. (Уходит.)
(Александр входит медленно, смотрит то на них, то на Веру. Вера, опрокинув голову на спинку стула, закрыла лицо руками.)
Алекс<андр>(про себя.) Он был здесь, она в отчаянье – (глухо) я погиб.
Вера(открыв глаза). А! Опять передо мною.
Алекс<андр>. Опять и всегда, как жертва, на которую ты можешь излить свою досаду, как друг, которому ты можешь вверить печаль, как раб, которому ты можешь приказать умереть за тебя.
Вера. О, поди, оставь меня… ты живой упрек, живое раскаяние – я хотела молиться – теперь не могу молиться.
Алекс<андр>. Если б я умел молиться, Вера, то призвал бы на твою голову благодать бога вечного – но ты знаешь! Я умею только любить.
Вера. Я ничего не знаю… уйди, ради неба, уйди.
Алекс<андр>. Ты меня не любишь.
Вера. Я тебя ненавижу.
Алекс<андр>. Хорошо! Это немножко легче равнодушия – за что же меня ненавидеть… за что?.. Говори, за что!..
Вера. О, ты нынче недогадлив… ты не понимаешь, что после проступка может оставаться в сердце женщины искра добродетели; ты не понимаешь, как ужасно чувствовать возможность быть непорочной… и не сметь об этом думать, не сметь дать себе этого имени…
Александр. Да, понимаю! Несносно для самолюбия.
Вера. Если б не ты, не твое адское искусство, если б не твои ядовитые речи… я бы могла еще требовать уважения мужа и по крайней мере смело смотреть ему в глаза…
Александ<р>. И смело любить другого…
Вера(испугавшись.) Нет, неправда, неправда, такая мысль не приходила мне в голову.
Александр. К чему запираться? – я не муж твой, Вера; не имею никаких прав с тех пор, как потерял любовь твою… и что ж мне удивляться!.. Я третий, которому ты изменяешь, – со временем будет и двадцатый!.. Если ты почитаешь себя преступной, то преступления твои не любовь ко мне – а замужество; союз неровный, противный законам природы и нравственности… Признайся же мне, Вера: ты снова любишь моего брата?..
Вера. Нет, нет.
Алекс<андр>. Если хочешь, то я уступлю тебя брату, стану издали, украдкой смотреть на ваши свежие ласки… и стану думать про себя: так точно и я был счастлив… очень недавно…
Вера. Да ты мучитель… палач… и я должна терпеть!..
Алекс<андр>. Я палач? – я, самый снисходительный из любовников?.. Я, готовый быть твоим безмолвным поверенным, – плати только мне по одной ласковой улыбке в день?.. Многие плотят дороже, Вера!
Вера. О, лучше убей меня.[141]
Алекс<андр>. Дитя, разве я похож на убийцу!
Вера. Ты хуже!
Алекс<андр>. Да!.. Такова была моя участь со дня рождения… все читали на моем лице какие-то признаки дурных свойств, которых не было… но их предполагали – и они родились. Я был скромен, меня бранили за лукавство – я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло – никто меня не ласкал – все оскорбляли – я стал злопамятен. Я был угрюм – брат весел и открытен – я чувствовал себя выше его – меня ставили ниже – я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир – меня никто не любил – и я выучился ненавидеть… Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с судьбой и светом. Лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубину сердца… они там и умерли; я стал честолюбив, служил долго… меня обходили; я пустился в большой свет, сделался искусен в науке жизни – а видел, как другие без искусства счастливы: в груди моей возникло отчаянье, – не то, которое лечат дулом пистолета, но то отчаянье, которому нет лекарства ни в здешней, ни в будущей жизни; наконец я сделал последнее усилие, – я решился узнать хоть раз, что значит быть любимым… и для этого избрал тебя!..
Вера(смотря на него пристально). О боже!.. И ты надо мной не сжалился.
Александр. Бог меня послал к тебе как необходимое в жизни несчастие. Но для меня ты была ангелом-спасителем. Когда я увидал возможность обладать твоей любовью – то для меня не стало препятствий; всей силой неутомимой воли, всей силою отчаянья я уцепился за эту райскую мысль… Все средства были хороши, я, кажется, сделал бы самую неслыханную низость, чтоб достигнуть моей цели… но вспомни, вспомни, Вера, что я погибал… нет, я не обманул, не обольстил тебя… нет, было написано в книге судьбы, что я не совсем еще погибну!.. Да, ты меня любила, Вера! Никто на свете меня не разуверит – никто не вырвет у меня из души воспоминаний о моем единственном блаженстве! О, как оно было полно, восхитительно, необъятно… видишь, видишь слезы… не изобретено еще муки, которая бы вырвала такую каплю из глаз моих… а теперь плачу, как ребенок, плачу… когда вспомнил, что был один раз в жизни счастлив. (Упадает на колени и хватает ее руки.) О, позволь, позволь мне по крайней мере плакать.
Вера. Послушай, Александр, послушай… что же мне делать?.. Мне жаль, но я не люблю тебя, не могу, не могу больше любить, – я всегда ошибалась – мы не созданы друг для друга… что же мне делать!..
(Александр встает.)
Послушай, забудь, оставь меня… или нет, я уеду, далеко, далеко… не обращай на меня внимания, – я не ангел – я слабая, безумная женщина… я тебя не понимаю… я тебя боюсь!.. Презирай меня, если тебе от этого будет легче, но оставь, не мучь…
Александр. Хорошо, хорошо, Вера… я тебя оставлю – ты меня не увидишь… но я, моя мысль, мой взор, мой слух будут вечно с тобой, – когда ты будешь весела и довольна, то я об себе не напомню, но в минуты печали я буду тебе являться – и ты утешишься, видя, что есть на свете человек, который несчастнее тебя!..
Вера. Но зачем же, зачем… попробуй полюбить другую – я знаю много женщин, которым ты нравишься… а меня оставь жить как судьбе угодно!.. Что может быть между нами общего – без любви… я тебя прощаю!.. Прощаю от всего сердца.
Алекс<андр>. Какое великодушие!..
Вера. Обещаюсь забыть все мучения, которым ты был причиной.
Алекс<андр>. И ты думаешь обмануть меня! И ты думаешь, что я не лучше тебя самой читаю в глубине души твоей? Меня обмануть? Да знаешь ли, что это почти невозможно… ты выбрала минуту слабости – ты думала, что слезы помешают мне видеть всю тонкость твоего намерения! Я знаю, что ты хочешь избавиться от моего надзора, как от любви моей, – чтоб на свободе отдать мое место другому, – эта мысль еще не развилась в уме твоем, ты говоришь по какому-то невольному побуждению… по я вижу эту мысль во всей ее ужасной наготе… и этого не будет… нет, что хоть раз мне принадлежало, то не должно радовать другого… а этот другой – мой брат Юрий. Слышишь ли, я и это знаю.
Вера(с гордостью). Такое подозрение слишком обидно… с сей минуты мы чужды друг другу… прощайте, я вас не знаю – позволяю вам мстить всеми возможными, даже низкими средствами.
Алекс<андр>. Как, неужели и ты, и ты не нашла в душе моей ничего благородного…
Вера. Не знаю.
Алекс<андр>. О!..
Вера. Оставьте, оставьте меня… еще одна минута, и я умру.
(Упадает на кресла.)
Алекс<андр>. Я иду… только он никогда не будет твоим – никогда… (Подойдя к двери, оборач<ивается>) слышишь ли, никогда.
Конец 2<-го>акта
(Дмитрий Петрович входит. Александр его ведет под руку и сажает.)
Александр. Вы нынче что-то необыкновенно слабы, батюшка.
Дмит<рий> Петр<ович>. Старость, брат, старость – пора убираться… да, ты что-то мне хотел сказать.
Алекс<андр>. Да, точно… есть одно дело, об котором я непременно должен с вами поговорить.
Дм<итрий> Петр<ович>. Это, верно, насчет процентов в Опекунский совет… да не знаю, есть ли у меня деньги…
Алекс<андр>. В этом случае деньги не помогут, батюшка.
Дм<итрий> Петр<ович>. Что же такое…
Алекс<андр>. Это касается брата…
Дм<итрий> Петр<ович>. Что?.. Что такое с Юринькой случилось?
Алекс<андр>. Не пугайтесь, он здоров и весел.
Дм<итрий> Петр<ович>. Не проигрался ли он?
Алекс<андр>. О нет!
Дм<итрий> Петр<ович>. Послушай… если ты мне скажешь про него что-нибудь дурное, так объявляю заранее… я не поверю… я знаю, ты его не любишь!
Алекс<андр>. Итак, я ничего не могу сказать… о вы одни могли бы удержать его.
Дм<итрий> Петр<ович>. Ты во всех предполагаешь дурное.
Алекс<андр>. Я молчу, батюшка.
Дм<итрий> Петр<ович>. Видно, я правду говорю – коли ты не смеешь и защищаться!..
Алекс<андр>. Я чувствую, что человеку не дано силы противиться судьбе своей!
Дм<итрий> Петр<ович>. Ты меня выведешь из терпения… ну скажи, что ли, скорее, что ты еще открыл, – в чем предостерегать!..
Алекс<андр>. Юрий влюблен в княгиню Веру.
Дм<итрий> Петр<ович>. Да, я сам подозреваю, что он не совсем ее забыл… а она?
Алекс<андр>. Она – его любит страстно – о, я это знаю… я имею доказательства… я вам клянусь честью… спасите хоть ее. Еще два, три дни… и она не будет в силах ни в чем противиться… вы до этого не допустите брата.
Дм<итрий> Петр<ович>. Да, да, это нехорошо… но Юрий не захочет, не решится.
Алекс<андр>. А минута страсти, самозабвения?.. Одна минута?
Дм<итрий> Петр<ович>. Это нехорошо… ты прав… благодарю, что сказал… да что же делать? Поговорить разве Юрию…
Алекс<андр>. О, это хуже всего… он уж слишком далеко зашел… надо, чтоб князь уехал… потом брату кончится отпуск… и они никогда, по крайней мере долго, не увидятся…
Дм<итрий> Петр<ович>. Бедная женщина!..
Алекс<андр>. О, если б вы видели, как она страдает в борьбе с собою… но я ее знаю… еще несколько дней… и она погибнет!..
Дм<итрий> Петр<ович>. Я хвалю тебя, Александр!.. Ты всегда был строгих правил, хотя не очень чувствителен… но как же быть?
Алекс<андр>. Предупредить князя! – сказать ему просто!..
Дм<итрий> Петр<ович>. Рассорить его с женой?..
Алекс<андр>. Он благоразумный и добрый человек… скажите ему только, что Юрий влюблен в княгиню… это ваш долг, долг отца и честного человека… объясните ему, что вы нимало не подозреваете его жены… но что, живя в одном доме, ее репютация может пострадать, – брат может проболтаться, похвастаться двусмысленным образом – из самолюбия… мало ли!.. Одним словом, князь должен уехать…
Слуга(вход<ит>). Князь Лиговский.
Дм<итрий> Петр<ович>. Надо подумать… как же так опрометчиво поступать – надо бы подумать.
Алекс<андр>. Минуты дороги… вы видите, сама судьба его вам посылает.
(Входит князь.)
Князь. А я сейчас с Кузнецкого моста, покупал всё жене наряды к празднику… столько хлопот, что ужасть… вот эти молодые люди не знают, что такое жениться.
Дм<итрий> Петр<ович>. Приятно со стороны смотреть, как вы любите вашу супругу, князь.
Князь. Я жену очень люблю – однако видите, я со всем тем муж благоразумный, – хочу, чтоб меня слушались, и в случае нужды имею твердость – о, я очень тверд! Как вы нынче в своем здоровье?
Дм<итрий> Петр<ович>. Благодарю… я нынче что-то слаб… и к тому же расстроен… ох, дети, дети!
Князь. Расстроены… помилуйте, вы, кажется, так счастливы детьми.
Дм<итрий> Петр<ович>. Это правда… но иногда и самые лучшие дети делают глупости.
Князь. Да помилуйте!.. Вы несправедливы. Какие же глупости… но извините, это слишком нескромно…
Дм<итрий> Петр<ович>. Ничего, князь, – напротив… это дело даже больше касается до вас, нежели до меня.
(Александр делает знак отцу и уходит.)
Князь. До меня?..
Дм<итрий> Петр<ович>. Мой долг повелевает мне сказать… но я не знаю, как решиться.
Князь. Разве это что-нибудь…
Дм<итрий> Петр<ович>. Вот видите, я не знаю, как вы примете.
Князь. Да разве?..
Дм<итрий> Петр<ович>. Успокойтесь – это еще не опасно.
Князь. Слава богу… так еще не опасно – уф!..
Дм<итрий> Петр<ович>. Мой сын Юрий…
Князь. Юрий Дмитрич? Он со мной никаких не имел сношений!..
Дм<итрий> Петр<ович>. Я не говорю, чтоб он имел сношение с вами – или с кем-нибудь из вашего дома, – но ваша жена… еще до замужества… ее красота, любезность!..
Князь. Вот видите, Дм<итрий> Петрович… я этих достоинств еще сам в ней хорошенько не рассмотрел… не потому говорю так, что она моя жена, – но ведь я не поэт! О, вовсе не поэт!.. Я женился потому, что надо было жениться, – женился на ней потому, что она показалась мне доброго и тихого нрава, – люблю ее потому, что надобно любить жену, чтоб быть счастливу!.. Я вас прервал, пожалуста, продолжайте!
Дм<итрий> Петр<ович>. Это не так легко, князь.
Князь. Прошу вас, для меня себя не принуждайте.
Дм<итрий> Петр<ович>. Одним словом, мой сын Юрий был влюблен в вашу супругу до ее замужества – и, кажется, был несколько ей приятен.
Князь. О, я уверен, что теперь эта страсть прошла.
Дм<итрий> Петр<ович>. К сожалению, не прошла! Со стороны моего сына.
Князь. Тем хуже для него.
Дм<итрий> Петр<ович>. Я боялся, чтоб это и вам было неприятно! – по долгу честного человека решился вас предупредить, на всякий случай…
Князь. Лишь бы жена была мне верна – больше я и знать не хочу!
Дм<итрий> Петр<ович>. Я не сомневаюсь в добродетели княгини.
Князь. И я также.
Дм<итрий> Петр<ович>(со вздохом). Вы очень счастливы…
Князь. Не спорю-с. (Вдруг, как бы вспомнив что-то, хватает себя за голову и вскакивает.) О, я дурак – о, я пошлая дурачина… о, глупая ослиная голова… вы правы – а я дубина!.. Теперь вспомнил… о, пошлая недогадливость!.. Теперь понимаю… понимаю… этот анекдот!.. Всё было на мой счет сказано… а я, сумасшедший, – ему же советую волочиться за моей женой – а ее смущение… ведь надо было мне жениться – в 42 года! С моим добрым, простосердечным нравом – жениться!..
Дм<итрий> Петр<ович>. Успокойтесь, прошу вас, всё еще поправить можно.
Князь. Нет, никогда не успокоюсь (садится).
Дм<итрий> Петр<ович>. Я вам это сказал по долгу честного человека… и потому, что знаю сына: он легко может наделать глупостей – и невинным образом в свете компрометировать княгиню, – притом она молода – может завлечься невольно… скажут, что, живя в одном доме…
Князь. Вы правы – посудите теперь! Ну не несчастнейший ли я человек в мире.
Дм<итрий> Петр<ович>. Утешьтесь… я очень понимаю ваше положение – но что же делать.
Князь. Что делать? – вот видите, я человек решительный – завтра же уеду из Москвы в деревню – нынче же велю всё готовить.
Дм<итрий> Петр<ович>. Это самое лучшее средство – самое верное – тихо, без шуму…
Князь. Да, тихо, без шуму!.. Уехать из Москвы, зимой, накануне праздников, – вот женщины! О, женщины!.. Прощайте, Дмит<рий> Петрович, прощайте – о, вы увидите, что я человек решительный!
Дм<итрий> Петр<ович>. Не взыщите, я говорил от сердца, князь, – по-стариковски – притом я всегда был строгих правил…
(Хочет встать.)
Князь. Не беспокойтесь – вы истинный мой друг – прощайте… о, я человек решительный!.. (Уходит.)
Дм<итрий> Петр<ович>. Ну, слава богу, с плеч долой – всё уладил – ох, дети, дети…
(Юрий входит и хохочет во всё горло.)
Юрий. Вообразите, ха-ха-ха-ха… нет, я век этого не забуду… Князь, ха-ха-ха! Я подаю ему руку и говорю, здравствуйте, князь… что нового… а он – ха-ха-ха! Скорчил кошачью мину и руку положил в карман: ничего-с – к несчастию, всё старое… потом шаг назад и стал в позицию… я скорей бежать, чтоб не фыркнуть ему в глаза… не знаете ли, батюшка, отчего такая немилость?
Дм<итрий> Петр<ович>. А ты хочешь волочиться за женой и чтоб муж тебе в ноги кланялся! Кабы в наше время, так ему бы надо тебя не так еще проучить.
Юрий(серьезно). Я волочусь за его женой? Кто ему это сказал?
Дм<итрий> Петр<ович>. Ну ведь признайся: ты в нее влюблен?..
Юрий. Он о прежнем ничего не знает и слишком глуп, чтоб теперь догадаться.
Дм<итрий> Петр<ович>. Долг всякого честного человека был ему сказать!
Юрий. А позвольте: кто ж этот чересчур честный человек?
Дм<итрий> Петр<ович>. А если б даже я.
Юрий. Вы, батюшка?
Дм<итрий> Петр<ович>. Да, я не терплю безнравственности, беспутства… в мои лета трудно смотреть на такие вещи и молчать… хороший отец должен удерживать сына от бесчестных поступков – а если сын его не слушает, то мешать ему всеми средствами…
Юрий. А, так вы ему сказали.
Дм<итрий> Петр<ович>. Да, не прогневайся – и князь завтра же увозит жену в деревню.
Юрий. О! Это нестерпимо!
Дм<итрий> Петр<ович>. Вздор, вздор!.. Что такое за упрямство, будто нет других женщин.
Юрий. Для меня нет других женщин… я хочу, хочу… да знаете ли, батюшка, что это ужасно… кто вам внушил эту адскую мысль!
Дм<итрий> Петр<ович>. Кто внушил!.. И ты смеешь это говорить отцу, и какому отцу! Который тебя любит больше жизни, тобою только и дышит, – вот благодарность! Разве я так уж стар, так глуп, что не вижу сам, что дурно, что хорошо!.. Нет, никогда не допущу тебя сделать дурное дело, – опомнишься, сам будешь благодарен и попросишь прощения.
Юрий. Никогда!.. Прощения! Мне еще вас благодарить – за что? Вы мне дали жизнь – и теперь ее отняли – на что мне жизнь?.. Я не могу жить без нее – нет, я вам никогда не извиню этого поступка.
Дм<итрий> Петр<ович>. Юрий, Юрий, подумай, что ты говоришь.
Юрий. Я не уступлю – борьба начинается – я рад, очень рад! Посмотрим – все против меня – и я против всех!..
Дм<итрий> Петр<ович>. Сжалься, Юрий, над стариком – ты меня убиваешь.
Юрий. А вы надо мною сжалились – вы пошутили – милая шутка.
Дм<итрий> Петр<ович>. О, ради бога, перестань!
Юрий. Князь завтра едет, а нынче Вера будет моя. (Идет к столу.)
Дм<итрий> Петр<ович>. Александр! Александр! Он убил меня – мне дурно!
(Александр вбегает, подымает и ведет его под руку.)
Он злодей – он убил меня!..
Юрий(один). Нынче она будет моя – нынче или никогда… они хотят у меня ее вырвать – разве я даром три года думал об ней день и ночь – три года сожалений, надежд, недоспанных ночей, три года мучительных часов тоски глубокой, неизлечимой – и после этого я ее отдам без спору, и в ту самую минуту, когда я на краю блаженства, – да как же это возможно! (Пишет записку и складывает.) Кажется, так оно удастся. (Отворяет дверь и кличет) Ванюшка!
(Входит молодой лакей в военной ливрее.)
Послушай! От твоего искусства теперь зависит жизнь моя…
Ванюшка. Вы знаете, сударь, что я вам всеми силами рад служить.
Юрий. Когда ты сделаешь, что я прикажу, то проси чего хочешь.
Ванюшка. Слушаю-с.
Юрий. Если же нет – ты погиб!
Ван<юшка>. Слушаю-с.
Юрий. Видишь эту записку – через час, никак не позже она должна быть в руках у княгини Лиговской.
(Александр показывается в другой двери.)
Ван<юшка>. Помилуйте, сударь, да это самое пустое дело – я познакомился уж с ее горничною, – а у нас в пустой половине такие закоулки, что можно везде пройти днем так же безопасно, как ночью…
Юрий. Я на тебя надеюсь – только смотри, не позже как через час (уходит).
Ван<юшка>. Через пять минут, сударь… (Про себя). Мы с барином, видно, не промахи – четыре дни как здесь, а уж дела много сделали (хочет идти).
Алекс<андр>(подкрался сзади и схватывает его за руку.) Постой!
Ван<юшка>(испуганный). Что это вы, барин!
Алекс<андр>. У тебя вот в этой руке записка…
Ванюшка. Никак нет-с.
Алекс<андр>(хочет взять). А вот увидим.
Ван<юшка>. Я закричу-с, ваш братец услышит!
Алекс<андр>(в сторону.) Попробую другой способ! (Ему) Видишь вот этот кошелек, в нем 20 червонцев – они твои – если ты дашь мне ее прочесть – так, из любопытства.
Ван<юшка>. Только никому сами не извольте сказывать.
Алекс<андр>. Я буду молчалив, как могила (высыпает деньги в руки).
Ван<юшка>. А если изорвете, сударь, – так я скажу своему барину.
Алекс<андр>(про себя). Я умру, а не уступлю ему эту женщину!.. (Читает) «Ваш муж всё знает… Я вас люблю больше всего на свете, вы меня любите, в этом я также уверен… Сегодня вечером в 12 часов я должен с вами говорить, будьте в этот час в большой зале пустой части дома; вы спуститесь по круглой лестнице и пройдете через коридор, – если через 2 часа я не получу желаемого ответа, то иду к вашему мужу, заставляю его драться и, надеюсь, убью. В этом клянусь вам честию… ничто его не спасет в случае вашего отказа. Выбирайте». А! Искусно написано!..
Ван<юшка>. Пожалуйте, сударь, записку, мне пора.
Алекс<андр>. А если я ее изорву – говори, что ты хочешь за это, – всё, что попросишь… тысячу – две?..
Ван<юшка>. И миллиона не надобно-с.
Алекс<андр>. Я тебя умоляю!..
Ван<юшка>. Вот видите, сударь, – мне велено ее отнести, и я отнесу; об том, чтоб ее не показывать, ничего не сказано, и я ее вам показал.
Алек<сандр>(подумав). Хорошо, отнеси ее.
(Слуга уходит.)
(Про себя). Я все-таки найду средство им помешать.
Конец 3<-го>акта
(Большая заброшенная комната; развалившийся камин. С левой стороны виден коридор, освещенный в окна луной, в коридоре спускается лестница. Направо две ступени и дверь, а в середине стеклянная дверь на балкон. Лунное освещение.)
Александр(входит с правой стороны из двери и запирает их ключом. Он в широком плаще). Хоть стар замок – а не скоро его сломаешь… и покуда я здесь царь!.. Жалкая власть! Жалкое удовольствие, украденное из рук судьбы… и горькое, как хлеб нищего, – зато я по крайней мере, хотя против ее воли, но еще раз прижму ее к груди своей; мой огненный поцелуй, как печать, останется на устах ее – и она будет мучиться этой мыслию; оно так и следует: вместе были счастливы, вместе и страдать! В темноте под этим плащом она не скоро меня узнает! Может быть, даже вероятно, что мне удастся под чужим именем выманить два-три ласковые слова… О! Какой ангел внушил мне эту мысль – бог, видимо, хочет вознаградить меня за 30-тилетние муки, за 30 лет жизни пустой и напрасной. (Задумывается.) Да, мне 30 лет… а что я сделал; зачем жил?.. Говорят, что я эгоист; итак, я жил для себя?.. Нет… я во всем себе отказывал, вечно был молчаливой жертвой чужих прихотей, вечно боролся с своими страстями, не искал никаких наслаждений, был сам себе в тягость – даже зла никому умышленно не сделал… итак, я жил для других? – также нет… я никому не делал добра, боясь встретить неблагодарность, презирал глупцов, боялся умных, был далек от всех, не заботился ни о ком – один, всегда один, отверженный, как Каин,[142] бог знает за чье преступление – и потом один раз встретить что-то похожее на любовь – один только раз – и тут видеть, знать, что я обязан этим искусству, случаю, даже, может быть, лишней чашке шоколаду, – наконец, против воли предавшись чудному, сладкому чувству, потерять всё – и остаться опять одному с ядовитым сомнением в груди, с сомнением вечным, которому нет границы (ходит взад и вперед). Отчего я никогда не могу забыться? Отчего я читаю в душе своей, как в открытой книге? Отчего самые обыкновенные чувства у меня так мертвы? Отчего теперь, в самую решительную минуту моей жизни, сердце мое неподвижно, ум свеж, голова холодна… я, право, кажется, мог бы теперь с любым глупцом говорить битый час о погоде, – видно, я так создан, видно, недостает какой-нибудь звучной струны в моем сердце… о! Лучше бы уж я родился слеп, глух и нем… обо мне бы по крайней мере сожалели.
(Вера показывается на лестнице.)
Это она… так точно – теперь я должен призвать на помощь всю свою твердость.
Вера. Его еще нет… темно, страшно… боже! Как я могла решиться… но что ж делать, я его знаю – он сдержал бы свое обещание – у меня сердце бьется, как молоток, – шорох, о, кто это… Юрий!..
Алекс<андр>(берет ее за руку). Это я!..
Вера. Довольны ли вы… что может сделать женщина больше… но это дурно, дурно принудить меня таким средством.
Алекс<андр>. Я также выбрал между жизнью и смертию.
Вера. Решившись вам повиноваться, я решилась также вас забыть…
Алекс<андр>(хочет ее обнять). О, это женская хитрость.
Вера. Нет… нет – я вам скажу также, что я люблю вас.
Алекс<андр>. Меня одного?
Вера. Одного, клянусь небом! Я могла заблуждаться – но теперь чувствую, что сердце мое никогда не изменялось.
(Алекс<андр> вздыхает.)
Однако несмотря на это мы должны расстаться навсегда… мне трудно так же, как и вам, об этом думать – но теперь мы будем благоразумнее, чем в минуту первой разлуки нашей, – я уж не могу быть счастлива – но спокойствие для меня еще возможно – оставьте мне хоть это!..
Алекс<андр>. У меня и этого не останется.
Вера. Верьте мне, женщина благородная может на минуту забыть свой долг, но всегда приходит время, когда она чувствует, что должна возвратиться к нему, – время это для меня настало – никакое искусство, никакие угрозы не поколеблют моей твердости. Юрий! Дайте мне руку, обещайте как другу, как женщине, которой постоянною мыслью были вы; обещайте никогда не покушаться оторвать какую бы то ни было женщину от ее обязанностей – это ужасно, Юрий!.. Это иногда хуже убийства.
Алекс<андр>. О, молю, один прощальный поцелуй.
Вера. Нет, расстанемся друзьями – зачем такое испытание!
Алекс<андр>. Я буду покорен во всем – только один поцелуй – ты непременно должна – непременно – один – только один – и потом пусть между нами обрушится вечность.
(Увлекает и целует ее – луч месячный упадает на его лицо, и она узнает… вскрикивает громко.)
Вера. О! Опять он – опять!
Алекс<андр>. Я уж сказал тебе, опять и всегда – никто не займет моего места.
Вера. Это обман неслыханный, – пусти, пусти мне руку… я к тебе чувствую отвращение!..
Алекс<андр>. Знаю, знаю всё – но ты не уйдешь отсюда – и ты подумала, что я не останусь верен своей клятве… да, я здесь – а твой страстный любовник теперь сидит крепко за двумя замками… видишь эту дверь, за нею еще дверь… они обе заперты… он должен сломать замки… может быть, это ему и удастся… но тогда он увидит тебя в моих объятиях…
Вера. Боже мой, боже мой! Я должна была знать, что он на всё способен!
Алекс<андр>. Ха, ха, ха – разве ты этого прежде не знала! Разве год тому назад, когда ты в упоении страсти лежала в моих объятиях, когда твои поцелуи горели на губах моих, разве тогда еще я не предварял тебя? Разве я не говорил: Вера, ты любишь человека ужасного, который не имеет ничего святого, кроме тебя, и то пока он любим, человека с душой испорченной, который не боится ничего, потому что ничем не дорожит, – разве я не говорил: берегись, ты будешь раскаиваться… но ты не верила, ты улыбалась, ты думала, что я шучу, – мне шутить в такие минуты! – ты думала, что я всё это говорил, чтоб показаться интересным, удивить тебя, что я, следуя моде, фанфарон порока и эгоисма, ты даже хотела меня уверить, что я почти ангел доброты… потому что тогда кровь волновалась в твоих жилах, тебе нужны были ласки, чьи-нибудь ласки, чья-нибудь нежность, покуда, на время, до появления другого, достойнейшего… не дрожи, не поднимай глаза к небу… наказание упало тебе оттуда… ты не мученица добродетели, не жертва страсти и обмана… ты просто слабая, ветреная, непостоянная женщина… ты вздумала по прихоти своей располагать судьбою трех человек, одному назначила покорность, другому вздохи и признания, третьему, самому послушному, ты назначила мучения ревности, пытки презрения, муки любви отверженной, обманутой – и этот последний теперь мстит за себя…
Вера(упадая на колени). Не подходи, не подходи…
Алекс<андр>(подымая ее за руку). Встаньте, не унижайтесь, княгиня, – до такой степени… после вашей надменности, это уж слишком смешно… На коленях, и перед кем? Одумайтесь – что это! Страх! Чего же вы боитесь? Времена кинжалов прошли – разве я вам угрожаю?
Вера(почти без чувств). Я не переживу этого.
Алекс<андр>. Через два года, Вера, назначаю тебе свидание где-нибудь на бале, на лице твоем будет играть улыбка, в волосах будут блистать жемчуг и бриллианты, а в сердце твоем будет пусто и светло…
(Слышен стук отломанного замка.)
Вера. Это Юрий – он идет сюда.
Алекс<андр>. Наконец!
(Вера хочет убежать.)
Постой!.. Мне пришла мысль – зачем оставлять дело неконченным, – я хочу, чтоб он нашел тебя в моих объятиях, чтоб он насладился приятной картиной, – это было бы божественно, как ты думаешь!.. (Обнимает ее.)
Вера. Мне всё равно – делай что хочешь – у меня нет сил противиться.
Александр. Слышишь – вот его шаги… последний замок сейчас разлетится… бешенство удвоивает его силы…
(Молчание.)
Нет, я вижу – это уж слишком много для тебя – обморок? – пустое. Я хочу, чтоб ты с ним говорила, – останься здесь – скажи ему, что ты его не любишь – не любишь нисколько… я отойду в сторону… слышишь ли, отвергни его ласки так же холодно, как мои, – иначе я стану между вами, и тогда горе вам обоим.
(Отходит и прячется – дверь с треском отворилась, и входит Юрий.)
Юрий. А! Меня заперли – это недаром – это с умыслом сделано – но кто же? Брат? – зачем ему… о, если я опоздал… Вера!.. Ничего не слышно… чу! Шорох платья… она здесь – здесь, Вера! (подходит и видит). О, как я счастлив (берет ее за руку). Вера, княгиня, простите меня.
Вера(слабо). Вас… я прощаю…
Юрий. Это был миг сумасшествия… но я хотел вас видеть перед тем, чтоб расстаться снова – и, может быть, навсегда, – я хотел… о, я сам не знаю чего… да, только вас видеть, только… я надеялся, я полагал – что вы не можете любить вашего мужа, потому что он не стоит вас… я хотел найти вам в уме своем извинение… я даже… мечтал, что вы меня еще любите.
Вера. Вы совершенно ошиблись.
Юрий. Однако вы здесь – вы не хотели огорчить меня – вы здесь – ваша рука горит в руке моей – женщина не любя не сделает этой жертвы…
Вера. Вы правы, я пожертвовала собой из любви – но не к вам.
Юрий. Вы хотели спасти мужа.
Вера. Да…
Юрий(обидясь). Если так, то прошу от меня его поздравить.
Вера(после молчания). Забудьте меня.
Юрий. Я не ожидал такого приветствия.
Вера. Чего ж вы ожидали?
Юрий. В вас нет и тени той женщины, которая некогда любила меня так нежно, которой обязан я лучшими минутами в жизни… отчего ж бы, кажется, им не воскреснуть – зачем дарить сокровище тому, кто ему не знает цены, – а я, я, так долго живший одной надеждой обладать им, – я брошен в сторону – со мной поступают как с игрушкой, то кидают огненный взор, то ледяное слово…
Вера. Лучше бы вы старались не понять ни того, ни другого.
Юрий. Боже! Как вы переменились – бывало, вам стоило подумать, и я уж знал эту мысль – пожелать – и я невольно желал того же – бывало, нам почти не нужно было слов для разговора… Теперь, признаюсь, теперь я вас не понимаю.
Вера. О! Слава богу.
Юрий. Слава богу… ужель вы хитростью хотели избавиться от моей любви – обманом испугать меня – этому не бывать… вы теперь в моей власти… я не упущу этого случая… теперь или никогда – вы моя, вы будете моею… судьба этого хочет…
Вера. Юрий, Юрий! Одна минута восторга – и веки раскаяния.
Юрий. Я не буду раскаиваться.
Вера. А я?
Юрий. Вы меня любите.
Вера. Я слабая женщина… я имею обязанности… я знаю, что такое раскаянье.
Юрий. Ты об нем забудешь в моих объятиях.
Вера. Пощадите…
Юрий. Не доводи меня до крайности… я за себя не ручаюсь.
Вера. Шорох… нас подслушивают… здесь кто-то есть…
Юрий. Шорох… кто же смеет… (Осматривается).
Вера(убегает.) Прощай, Юрий… прощай.
Юрий(бежит за нею). Нет, я вас не пущу… невозможно… я не хочу так расстаться.
(В двери хватает ее за руку и упадает на колени; Александр является.)
Вера(указывая пальцем на Александра.) Уйдите – уйдите! Это он… опять он!.. (Убегает.)
Юрий(оборачивается). А! Что такое!..
Алекс<андр>. Свидетель твоих глупостей!..
Юрий. Этого свидетеля можно достойно наградить за труды.
Алекс<андр>. Его награждение… здесь. (Указывает на сердце.)
Юрий. Брат… с этой минуты – я разрываю узы родства и дружбы – ты мне сделал зло – невозвратимое зло – и я отомщу!..
Алекс<андр>(холодно). Каким образом?
Юрий. Ты мне заплотишь.
Алекс<андр>(улыбаясь). С удовольствием – только чем!
Юрий(в бешенстве). Ценою крови…
Алек<сандр>. В наших жилах течет одна кровь.
Юрий. Подслушивать – так коварно отравлять чужое счастие… знаешь ли, что это дело подлецов…
Алекс<андр>. А обольщать жену другого…
Юрий. Она меня любит.
Алекс<андр>. Неправда… разве это видно из ее поступков…
Юрий. Я знаю, что она меня любит… любила меня одного…
Алекс<андр>. А я знаю кое-что другое.
Юрий. Что ты знаешь? Говори, сейчас говори!..
Алекс<андр>. Я знаю, что в твоем отсутствии она имела любовника.
Юрий. Клевета, низкая клевета.
Алекс<андр>. Я тебе покажу письма…
Юрий. Кто же он… назови его мне…
Алекс<андр>(подумав). Изволь, я тебе его назову.
Юрий. Сейчас – сию минуту.
Алекс<андр>. Завтра… когда она уедет. (Уходит.)
Юрий(задумчиво). Что если он говорит правду!..
Конец 4<-го> акта
(Комната князя. Он сидит. Перед ним управитель с бумагами.)
Управитель. Ваше сиятельство, честь имею рабски донести, что всё в подмосковной готово для принятия вашего сиятельства – и дом отоплен – и обоз должен сегодня туда приехать.
Князь. Хорошо… ты останешься здесь и сдашь квартиру… нынче, часа через два мы едем – вели укладывать карету…
Управ<итель>. Слушаю-с – да что ваше сиятельство изволили так на Москву прогневаться…
Князь. Не твое дело рассуждать, дурачина.
Управ<итель>. Слушаю-с, ваше сиятельство.
(Вера входит.)
Княгиня изволила пожаловать.
Князь. Пошел вон.
(Управ<итель> уходит.) (Жене)
Я очень рад, сударыня, что вы пришли – сделали мне эту честь, – очень рад, в восторге… я должен с вами поговорить – сделайте милость, садитесь.
Вера. Что вам угодно?
Князь. Если б вы всегда мне делали этот вопрос, то было б лучше.
Вера. Вы этого не требовали…
Князь. Тогда было другое – тогда я был ваш покорный слуга, ваш прислужник, ваша постельная собачка, – только вы не умели ценить этого, сударыня… чего я не делал?.. Надобны бриллианты – и бриллианты являются, – бал? – и бал готов, – коляски, кареты, шали, шляпы – я для вас разорялся, сударыня.
Вера. Я всегда была благодарна.
Князь. И из благодарности сами хотели мне подарить головной убор, в новом вкусе.
(Вера хочет встать.)
Сидите – останьтесь… я ваш муж и теперь попробую приказывать, – одним словом, мы нынче едем в подмосковную – а как только будет можно, то оттуда в симбирскую деревню…
Вера. Я пришла вас просить не откладывать отъезда.
Князь. Сами просите!.. Вот новость!.. Знаете ли, что это очень хитро, – тут что-нибудь кроется… и я, право, из любопытства в состоянии остаться.
Вера. Нет – вы этого не сделаете – это невозможно… мы должны ехать – сегодня же – сейчас… Я вас умоляю.
Князь(про себя). Хоть убей не понимаю! (Ей) Я хочу знать, сударыня, отчего вы желаете ехать так скоро…
Вера. Я не могу вам этого объяснить…
Князь. Не можете – и не надо – я сам догадываюсь… вы желаете доказать мне, что вы добродетельная супруга, которая избегает своего любовника, – а мне, сударыня, известно, что вы любите сами Юрия Дмитрича – мне известно…
Вера. Нет, нет – я его не люблю… но боюсь…
Князь. Полюбить его?
Вера. Женское сердце так слабо…
Князь. И так обманчиво. Вы моя жена, сударыня, и не должны любить никого, кроме меня…
Вера. Я всегда старалась не подать вам повода думать…
Князь. Теперь я буду стараться… запру вас в степной деревне,[143] и там извольте себе вздыхать, глядя на пруд, сад, поле и прочие сельские красоты, а подобных франтиков за версту от дому буду встречать плетьми и собаками… ваша любовь мне не нужна, сударыня, – я, слава богу, не так глуп, но ваша честь – моя честь! О, я отныне буду ее стеречь неусыпно.
Вера. Я решилась искупить вину свою – беспредельной покорностью.
Князь. Образумиться надо было немного раньше.
Вера. Конечно, это было не в моей власти.
Князь. Что же! – судьба, во всем виновата судьба! – вот модные романы – вот свободные женщины – филозофия – черт ее возьми, сударыня. Вы слишком учены для меня, от этого всё зло!.. Отныне не дам вам ни одной книги в руки – извольте заниматься хозяйством.
Вера. Я сказала, что буду покорна во всем, – только прошу одного ради бога – никогда не напоминайте мне о прошедшем… я буду вашею рабою, каждая минута моей жизни будет принадлежать вам… только не упрекайте меня…
Князь. Вот мило – вот хорошо!.. Нет, сударыня, отныне делаю всё вам напротив, вы хотите обедать – я велю подавать завтрак, хотите ехать – я сижу дома, хотите сидеть дома – везу вас на бал… я вам отплачу, вы узнаете, что значит кокетничать, может быть, верно больше… с петербургскими франтиками, имея такого мужа, как я! (Уходит.)
Вера. И вот мне раскрылась целая жизнь страданий – но я решилась терпеть и буду терпеть до конца!
(Входит слуга.)
Слуга. Князь приказал вам доложить, ваше сиятельство, что извольте, дескать, одеваться, – возок закладывают.
Вера. Скажи, что я иду. (Уходит).
(Комнаты у Дмитрия Петровича, Дмитрия Петровича несут на креслах. Александр входит.)
Дм<итрий> Петр<ович>. Так, так, – остановитесь здесь – я хочу, чтоб светлый луч солнца озарил мои последние минуты, – в той комнате темно, страшно, как во гробе, – здесь тепло – здесь, может быть, снова жизнь проснется во мне… Дети… Юрий, где вы… ушли – никого.
Александр. Я возле вас, батюшка!
Дм<итрий> Петр<ович>. Друг мой, я умираю – я заметил, как доктор нынче покачал головой и уехал, не сказав ни слова. Ты говорил с доктором?
Алекс<андр>. Нет, батюшка.
Дм<итрий> Петр<ович>. Ты боялся спросить… ты был всегда добрый сын – не правда ли, ты любил меня… где Юрий?..
Алекс<андр>. Его здесь нет. (Уходят за Юрием по знаку Александра.)
Дм<итрий> Петр<ович>. Ради неба – позовите его – моего милого Юрия… я умираю… хочу его благословить… он, верно, не знает, что я так дурен, верно, ты не сказал ему.
Алекс<андр>. Я боялся его огорчить.
Дм<итрий> Петр<ович>. Так, стало быть, я в самом деле так близок к смерти.
Алекс<андр>(отвернясь). Не знаю, батюшка…
Дм<итрий> Петр<ович>. О! Ты камень – когда ты будешь умирать, то узнаешь, как тяжело не встречать утешения.
Алекс<андр>. О, конечно, я тогда это узнаю!
Дм<итрий> Петр<ович>. Тебе не жаль меня – ты даже не просишь моего благословения.
Алекс<андр>(Юрий входит в волнении). Батюшка, вот пришел брат…
Юрий(подходит). (Про себя) Боже мой! Как он переменился со вчерашнего дня…
Александр(Юрию). Он умирает… и ты убил его…
Юрий(закрыв лицо). О! Говорить это… и в такую минуту!..
Дм<итрий> Петр<ович>. Юрий!
Юрий. Я у ваших ног (стоя на коленях подле него).
Дм<итрий> Петр<ович> Я тебя прощаю – и благословляю отцовским благословением,
Алекс<андр>(отходя к окну). А мне простить нечего, надо мной нельзя показать великодушия… и потому нет благословения!.. (Стоит у окна.)
Юрий(встает). Батюшка, я перед вами злодей – я недостоин.
Дм<итрий> Петр<ович>. Полно, полно – пылкость, ребячество – я это понимаю – но мне было больно…
Федосей(за столом Юрию). Уговорите его, барин, лечь в постель, ему так сидеть трудно – посмотрите, лишается чувств, ослабевает.
Юрий. Погоди – надо дать успокоиться.
Дм<итрий> Петр<ович>(слабо). Я ничего не вижу – здесь ли ты, Юрий, – свет бежит от глаз моих… пошлите за священником.
Юрий. Он без чувств, руки холодны.
Федосей(Юрию). Вот уж дней с пять, сударь, как с ними это часто бывает.
Юрий. Боже, сколько мучений!.. Здесь умирающий отец… там…
Александр(хватает брата за руку и тащит к окошку). Посмотри… посмотри – вот она выходит на крыльцо. Даже сюда не смотрит – бледна!.. Но что за диво – ночь, проведенная без сна! – садится – улыбается мужу, а тот и не замечает… посмотри… еще раз выглянула в окно и опустилась в карету!.. Вера! Вера! Чего ищут глаза твои.
(Слышен стук кареты.)
Юрий. Всё кончено.
Алекс<андр>. Вздыхай – терзайся – воображай ее слезы и мысли, что вы никогда не увидитесь, – воображай, какая ужасная борьба происходила в душе ее, когда она решилась противиться твоей страсти!.. О, великий, святой пример добродетели… чистая душа… ха-ха-ха!.. Это был страх, страх – она знала, что я тут за дверью.
Юрий. Замолчи, замолчи – видишь, здесь умирающий отец.
Алекс<андр>. Что мне теперь отец, целый мир – я потерял всё, последнее средство погибло, последнее чувство умерло – на что мне жизнь… хочешь взять ее? – возьми и хорошо сделаешь – вознаградишь себя за то, чего ты лишился. О, я тебе наскажу таких вещей, от которых и у тебя засохнет сердце, и у тебя в душе родится сомнение и ненависть… глупец, глупец! Ты думал, что когда раз понравился 17-летней девушке, то она твоя навеки, – что она не может любить другого, видевши раз такое совершенство, как ты… А я тебе скажу теперь, подтвержу клятвою, что знаю человека, для которого она забыла мужа, долг, закон, честь, даже самолюбие, человека, для которого она была готова отдать жизнь, служить ему рабой, человека, который тысячу раз должен бы бил задушить ее в своих объятиях – если б отгадал будущее.
Юрий. Наконец ты должен мне сказать, кто он? Я вырву у тебя из горла это проклятое имя.
Дм<итрий> Петр<ович>(слабо). Федосей, что они делают – позови их, я хочу проститься.
Федосей. Отвернитесь, батюшка, не смотрите.
Юрий. А, ты молчишь! – так я тебя принужу (хватает на столе саблю).
Дм<итрий> Петр<ович>. Дети, дети… убийство – остановите их – брат на брата – господи, возьми меня скорей… (упадает).
Федосей. Помогите – холоден… (Упадает на колена и целует руку старика.)
Алекс<андр>(вырывает саблю и бросает на пол). Дитя, и ты думаешь, что силой, страхом из меня можно что-нибудь выпытать, – ты грозишь смертью, кому? Брату… что если б я позволил тебе убить себя… но я не так жесток – я сам скажу всё… твой соперник, счастливый соперник – я!..
Юрий. Ты?
Алекс<андр>. Теперь продолжай верить женщинам, верь любви, верь добродетели – твой ангел лежал здесь, на этой груди, – следы твоих поцелуев выжжены моими – я выжал из сердца Веры всё, что в нем было похожего на добродетель, и на твою долю не осталось ничего.
Юрий(закрыв лицо руками).
Дм<итрий> Петр<ович>(умирая). Дети… Юрий, Юрий.
Юрий. Мое имя… отец… он умирает. (Бросается к нему.)
Федосей. Скончался!..
Юрий. Не может быть… (хватает руку). О!
(Юрий упадает без чувств на пол. Александр стоит над ним и качает головою.)
Александр. Слабая душа… и этого не мог перенести.
Конец
Ср. с текстом «Цыганской песни» М. Н. Загоскина:Мы живем среди полейИ лесов дремучих;Но счастливей-веселейВсех вельмож могучих.Наши деды и отцыНам примером служат,И цыгане-молодцыНи о чем не тужат!Гей, цыгане! Гей, цыганки!
Лермонтов оставил место для включения «Цыганской песни» С. П. Шевырева, напечатанной (без подписи) в «Московском вестнике» (1828, ч. 10, № 15, с. 320):Добры люди, вам пою я,Как цыганы жизнь ведут;Всем чужие, век кочуя,Бедно бедные живут.Но мы песнями богаты,Песня – друг и счастье нам:С нею радости, утратыДружно делим пополам.Песня все нам заменяет,Песнями вся жизнь красна,И при песнях пролетаетВольной песенкой она.
Его слова ср. со стихами Пушкина из поэмы «Цыганы»:Его молоденькая дочьПошла гулять в пустынном поле.Она привыкла к резвой воле,Она придет; но вот уж ночь,И скоро месяц уж покинетНебес далеких облака –Земфиры нет как нет; и стынетУбогий ужин старика.Но вот она…
Веду я гостя: за курганом и далее до конца – стихи Пушкина из поэмы «Цыганы».
К кому обращено посвящение – не установлено.
Патер – католический священник.Иезуит – монах католического ордена иезуитов, основанного в 1534 г. Игнатием Лойолой и утвержденного папой в 1540 г.Инквизиция – следственный и карательный орган католической церкви, созданный в XIII в.
Четки – шнурок с бусами, употреблявшийся монахами и монахинями для счета коленопреклонений и прочитанных молитв.
Кастильские горы – горы на Пиренейском полуострове в Испании, входящие в Центральную Кордильеру.
Бургос – главный город провинции того же названия, в Кастилии.
Карл I (1500–1558) – король испанский в 1516–1556 г. и император Священной Римской империи в 1519–1555 г.
Речь идет о причислении к «лику святых», т. е. в данном случае о канонизации католической церковью.
Здесь, нужно полагать, подразумеваются неудачные действия испанского флота (так называемой «Непобедимой Армады») против англичан в 1558 г.
«Глас трубный», по представлениям христианской религии, будет означать наступление страшного суда.
Пергамент – обработанная кожа (обычно телячья), употреблявшаяся для письма. Здесь – документы, свидетельствующие о дворянском происхождении.
Глава католической церкви римский папа считается среди католиков наместником на земле апостола Петра.
Мадрит (Мадрид) – с конца XVI в столица Испании.
Доминго (Доминик, 1170–1221) – основатель монашеского ордена доминиканцев, воинствующий преследователь религиозных ересей, причисленный к лику святых.
Армида – героиня поэмы «Освобожденный Иерусалим» (1580) итальянского поэта Торквато Тассо (1544–1595). О своих приключениях в волшебном дворце Армиды рыцари рассказывают в песни Х поэмы (см.: Тассо Т. Освобожденный Иерусалим. Пер. C. E. Раича. M., 1828, с. 259 и след.).
Следовательно. (Лат.).
Нужно полагать. (Лат.).
Гурии, по мусульманской мифологии, райские девы.
Ракалия – негодяй, бестия, подлец.
Индульгенция – грамота об отпущении грехов, выдававшаяся или продававшаяся католической церковью, преимущественно папами римскими, начиная с XI в.
Гвадиана – река в Испании и Португалии.
Ср. в поэме Лермонтова «Каллы» описание памятника, ставившегося над могилами убитых, которые должны были быть отомщены: «Белеет памятник простой: Какой-то столбик округленный! Чалмы подобие на нем» (наст. изд., т. II, с. 100); изображение чалмы указывало на то, что погребенный – хаджи, т. е. мусульманин, совершивший паломничество в Мекку.
Сарацины – древнее кочевое аравийское племя. Здесь сарацин – мусульманин.
Трубадур – странствующий поэт-певец во Франции XI–XIII вв.
Авраам – герой библейских легенд, один из древнееврейских патриархов (родовых вождей).
Цитра – старинный испанский музыкальный струнный инструмент.
Еврейская мелодия. Первоначальную редакцию см.: наст. изд., т. I, с. 143.
Израиль, или «земля Израилева», – библейское название Палестины, здесь – народ Израиля.Солим – одно из названии древнего Иерусалима (ср. стихотворение «Ветка Палестины» – наст. изд., т. I, с. 375).
После завоевания римлянами Иерусалима в 70 г. евреи рассеялись по Африке, Азии и Европе.
По библейскому сказанию, пророку Моисею во время исхода евреев из Египта явился бог в горящем, но не сгорающем кусте терновника.
Сион – гора в юго-восточной части Иерусалима, на которой возвышалась крепость. Сион назывался «городом Давидовым» и считался столицей древнееврейского царства Иудеи.
Ливанские холмы – плоскогорье Ливана.
Великий инквизитор – глава испанской инквизиции (с 1483 г.).Святой отец – папа римский.Кардинал – самый высокий (после папы) сан в католической церкви.
Победа!.. (Лат.).
Пришел, победил. (Лат.).Восходит к известному изречению Юлия Цезаря «Пришел, увидел, победил», часто цитируемому по-латыни («Veni, vidi, vici»). Этими словами, как рассказывает Плутарх, Цезарь известил одного из друзей о своей победе над понтийским царем Фарнаком в 47 г. до н. э. В данном случае выражение это употроблено иронически.
Мартин Лютер (1483–1546) – видный реформатор католической церкви в Германии, освободивший ее от сложного богослужебного обряда и заменивший непонятный народу латинский текст богослужебных книг их немецким переводом.
Возможно, реминисценция из Шекспира (ср. слова леди Макбет в трагедии «Макбет» (действие V, сцена 1): «Прочь, проклятое пятно, прочь, говорю я тебе!»).
Согласно библейской легенде, Авраам по требованию бога согласился принести ему в жертву единственного своего сына Исаака. В то время, когда Авраам занес над связанным сыном нож, к нему явился ангел и передал ему слова бога, удовлетворившегося послушанием Авраама и разрешившего ему сохранять жизнь сына.
На этом месте рукопись обрывается.
Люди и страсти. (Трагедия). (Нем.).
Эти слова соответствуют биографии Лермонтова. Мать его умерла 24 февраля 1817 г. 28 февраля Е. А. Арсеньева выдала Ю. П. Лермонтову вексель на 25 тысяч рублей, а 5 марта он уехал из Тархан в свое имение Кропотово, Тульской губернии, Ефремовского уезда.
Нарахтиться – стремиться к чему-либо.
Если жизнь тебя обманет… – стихотворение А. С. Пушкина, впервые напечатанное в 1825 г. в «Московском телеграфе», № 17.
Смертный, мне ты подражай! – измененная цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Гроб Анакреона» (1815), в окончательной редакции напечатанного в 1826 г. в книге «Стихотворения Александра Пушкина»:Смертный, век твой привиденье:Счастье резвое лови!Наслаждайся, наслаждайся!Чаще кубок наливай!Страстью пылкой утомляйся,А за чашей отдыхай!
Возможно, что Юрий говорит о «всеобщем братстве», упоминаемом в книге Сен-Симона «Новое христианство» (1825). Слова Юрия можно сравнить со следующей строфой из стихотворения Лермонтова «Отрывок» (1830; см.: наст. изд., т. I, с. 107):Не будут проклинать они;Меж них ни злата, ни честейНе будет. Станут течь их дни,Невинные, как дни детей;Меж них ни дружбу, ни любовьПриличья цепи не сожмут,И братьев праведную кровьОни со смехом не прольют!..
Например. (Франц.).
Эта и другие реплики Юрия по содержанию близки следующим стихотворениям Лермонтова 1829–1830 гг.: «К Гению» (наст. изд., т. I, с. 25–26), «Песня» (там же, с. 33), «К……. (там же, с. 34), «К Нине» (там же, с. 38), «Н. Ф. И….вой» (там же, с. 74), «Разлука» (там же, с. 81), «Одиночество» (там же, с. 88), «Гроза» (там же, с. 90), «Отрывок» (там же, с. 105–107), «К…» (там же, с. 110), «Эпитафия» (там же, с. 114), «Посвящение» (там же, с. 119), «К***» (там же, с. 125) и др.
Измененные заключительные строки из басни И. А. Крылова «Два голубя» (1808):Но, верьте, той земли не сыщете вы краше,Где ваша милая, иль где живет ваш друг.
Сестра. (Франц.).
Речь идет о первой главе четвертой части романа Вальтера Скотта «Вудсток, или Всадник. История Кромвелевых времен».
Троице-Сергиева лавра в Сергиевом Посаде (ныне г. Загорск). Лермонтов бывал там летом 1830 г.
Боже мой! Боже мой! (Франц.).
Шмерцы – презрительное прозвище немцев.
Кант Иммануил (1724–1804) – родоначальник немецкой классической философии. Многие из современников Лермонтова изучали философию Канта на его родине, в университетах Германии.
…знает, что он ничего не знает – перефразировка изречения, приписываемого греческому философу Сократу.
Я должна быть сегодня красивее, чем когда-либо. (Франц.).
Как будто это государственное дело!.. (Франц.).
Я-то над всем этим смеюсь! (Франц.).
Двусмысленность. (Франц.).
Далее идет рассказ, передающий историю, близкую семейной драме Лермонтова.
Его прототип – предположительно брат Е. А. Арсеньевой, Афанасий Алексеевич Столыпин.
В завещании Е. А. Арсеньевой, написанном в 1817 г., вскоре после смерти дочери, есть подобное же распоряжение: «…в случае же смерти моей я обнадеживаюсь дружбой моей… с родным братом моим… Афанасием Алексеевичем Столыпиным, коего и прошу до совершеннолетия означенного внука моего принять в свою опеку имение, мною сим завещаемое, а в случае его, брата моего, смерти, прошу принять оную опеку другим братьям моим родным Столыпиным или родному зятю моему… Григорью Даниловичу Столыпину… если же отец внука моего истребовает… то я, Арсеньева, все ныне завещаемое мной движимое и недвижимое имение предоставляю по смерти моей уже не ему, внуку моему Михайле Юрьевичу Лермантову, но в род мой Столыпиных, и тем самым отдаляю означенного внука моего от всякого участия в остающемся после смерти моей имении» (Литературное наследство, т. 45–46. M., 1948, с. 635).
Этот образ навеян, по-видимому, чтением басни Крылова «Рыбьи пляски» (1824).
Купидон – древнеримский бог любви.
С глазу на глаз. (Франц.).
По библейской легенде, жена Лота была превращена в соляной столб в наказание за то, что во время бегства из Содома оглянулась на гибнущий город, нарушив запрет ангелов.
Сирены – по греческой мифологии, полудевы-полуптицы, своим пением завлекающие моряков в морскую пучину.
Дорогая. (Франц.).
Явления 8 и 9 Лермонтов впоследствии почти без изменений перенес в драму «Странный человек» (сцена XI).
Дорогая. (Франц.).
Сестра. (Франц.).
Ср. с последним стихом «Эпитафии» – «Он не был создан для людей» (наст. изд., т. I, с. 114) и со стихами из «Демона» (там же, т. II, с. 402):Творец из лучшего эфираСоткал живые струны их,Они не созданы для мира,И мир был создан не для них!
Стихотворение Байрона «Сон» произвело большое впечатление на молодого Лермонтова. Он намеревался его перевести. В тетради поэта, содержащей сцены «Странного человека», имеется запись: «Memor : перевесть в прозе: The Dream of Lord Byron pour miss Alexandrine ». Был ли осуществлен этот перевод, предназначавшийся для Александры Михайловны Верещагиной, неизвестно. В «The Dream» Байрон рисует трагическую судьбу людей, которые не сумели понять, что они могут быть счастливы только вместе. Лермонтов подчеркивает близость стихотворения Байрона «Сон» к своему замыслу, помещая строки этого произведения в качестве эпиграфа к драме. Он вводит в сцену IV эпизод чтения «пиесы» Арбенина (стихотворение Лермонтова «Видение»), о которой Заруцкий говорит: «Арбенин описывает то, что с ним было, просто, но есть что-то особенное в духе этой пиесы. Она, в некотором смысле, подражание „The Dream“ Байронову». В контексте драмы «Странный человек» основным содержанием «Видения» становится не трагедия неразделенной любви, а судьба вольнолюбивой личности в условиях крепостничества.
Женщина, которую он любил, была обвенчана с другим,Но тот любил ее не больше ……………………………………………И это мир называет безумием, но безумие мудрецов глубже,И меланхолический взгляд – страшный дар;Не телескоп ли он, в который рассматривают истину,Телескоп, который сокращает расстояние и тем самым уничтожает фантазию,Приближает жизнь в ее истинной наготеИ делает холодную действительность слишком действительной…(Сон. Лорд Байрон).(Англ.).
Драма «Странный человек» содержит автобиографические моменты. Отношения Владимира Арбенина с Натальей Федоровной Загорскиной в известной мере отражают факты биографии Лермонтова: увлечение его Н. Ф. Ивановой и ее измену. Героине драмы даны то же имя и отчество, которые носила Иванова, точно воспроизведены семейное положение, возраст и характер прототипа Загорскиной. Центрального героя драмы, Владимира Арбенина, Лермонтов наделил некоторыми чертами, близкими ему самому. Арбенину он приписал собственные стихи, посвященные им Н. Ф. Ивановой. Однако было бы ошибочным видеть в герое «Странного человека» автопортрет Лермонтова, искать прототипов для всех персонажей драмы и полагать, что все эпизоды произведения изображают события, реально имевшие место. Поэт опирался на личные наблюдения и передавал чувства, которые возникали у него, однако он не преследовал цели точного воспроизведения фактов своей биографии. Следование природе, о котором Лермонтов говорит в предисловии к «Странному человеку», означало прежде всего правдивое изображение типических для среды, окружавшей поэта, характеров.
Даты, которые Лермонтов указывает перед каждой сценой, появились в беловой рукописи вместе с разделением текста на сцены. И. Л. Андроников считает, что даты эти отражают дни, памятные Лермонтову, составляющие вехи в истории его взаимоотношений с Н. Ф. Ивановой (И. Андроников. Лермонтов. М., 1951, с. 38).
В рукописи ошибочно: Анне.
Фамилию этого персонажа драмы Лермонтов, очевидно, образовал от названия села Белынь Нижнеломовского уезда Пензенской губернии, расположенного неподалеку от его родных мест. Таким образом, фамилия его героя была сформирована по тому же принципу, что и фамилия критика В. Г. Белинского, к которому данный персонаж «Странного человека» безусловно никакого отношения не имеет. Есть основание предположить, что прототипом Дмитрия Белинского был студент Московского университета Д. П. Тиличеев, имя которого упоминается в стихотворении Лермонтова «А. Д. З……», обращенном к студенту А. Д. Закревскому (см.: И. Андроников. Лермонтов, с. 39–42).
Подобной легенды нет ни в Коране, ни в преданиях об основателе ислама Мухаммеде (ок. 570–632). Сюжет этот восходит к рассказу, принадлежащему перу Дж. Аддисона и помещенному в английском просветительском журнале «The Spectator» (1711, 18 июня) (см. об этом: Ю. Д. Левин. Из реминисценций английской литературы у Лермонтова. – Русская литература, 1975, № 2, с. 204–205).
Дорогая! (Франц.).
Это кокетка. (Франц.).
Мушка – карточная игра.
Ряд выражений и характеристик в пьесе Лермонтова восходят к комедии Грибоедова «Горе от ума». Впервые, в искаженной цензурой редакции, комедия была представлена на сцене в Петербурге 26 января, а в Москве – 27 ноября 1831 г. По Москве ходили многочисленные списки «Горя от ума», и Лермонтов хорошо знал комедию Грибоедова. Совершенно самостоятельно и чрезвычайно своеобразно разрабатывая тему столкновения вольнолюбивого молодого человека с высшим обществом, Лермонтов подчеркивает вместе с тем, что действие его драмы происходит в «фамусовской» Москве. В тексте «Странного человека» содержатся многочисленные «отсылки» к комедии «Горе от ума». Среди молодых людей, посещающих те же балы и салоны, что Владимир Арбенин, назван Чацкий (сцена II), старшее поколение высшего общества Москвы именуется «очаковским веком» (сцена XII), Павел Григорич Арбенин, подобно Фамусову, руководствуется во всех своих поступках соображением: «Что скажут в свете?» (сцена I). Гости салона Загорскиных пытаются объявить Владимира Арбенина сумасшедшим задолго до того, как он под влиянием глубоких разочарований впадает в безумие. Наталья Загорскина не только предпочла Владимиру Арбенину преуспевающего пошляка, помышляющего лишь об упрочении своего материального положения и о карьере в «свете» (окончательный приговор над ним произнесен в сцене XII устами Арбенина, заявившего о Наташе и ее женихе: «…пускай закладывают деревни и покупают другие… вот их занятия!»), но и готова поддержать клевету о безумии Арбенина: «…как хотеть, чтоб сумасшедший поступал как рассудительный человек!..» – говорит она (сцена XII). Узнав об измене Натальи, Арбенин сначала не верит, считая это злою шуткой. После беседы со своим счастливым соперником, в ходе которой последний раскрывает свои жизненные принципы, Арбенин восклицает: «Какая низость! И она может… его любить!..»; «Всемогущий! Как ты позволил ей пожертвовать моей любовью для такого подлеца!» (сцена XII).
Речь идет о Московском благородном собрании, которое помещалось в здании, построенном архитектором М. Ф. Казаковым в 80-х годах XVIII в. (ныне Дом Союзов). Здесь давались балы и маскарады.
Лермонтов воспроизводит здесь действительный факт. В раннем детстве его волновала и до слез трогала музыка. В 1830 г. Лермонтов записал в одной из своих тетрадей: «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал: ее не могу теперь вспомнить, по уверен, что, если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать» (наст. изд., т. IV).
Сцена IV. В этой сцене отразились университетские впечатления Лермонтова. Характеризуя Москву, В. Г. Белинский впоследствии специально останавливался на огромном значении Московского университета в жизни Москвы и всей России. «В Москве находится не только старейший, но и лучший русский университет, привлекающий в нее свежую молодежь изо всех концов России», – писал он (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. VIII. М., 1955, с. 404). Лермонтов учился в университете в одно время с В. Г. Белинским, Н. В. Станкевичем, А. И. Герценом, Н. П. Огаревым, Н. М. Сатиным, Н. И. Сазоновым, С. М. Строевым, И. А. Гончаровым и другими – в пору, когда в широко распространенных студенческих кружках горячо обсуждались философские, социальные, политические и литературные проблемы. Один из таких кружков изображен Лермонтовым в сцене IV. Писатель воспроизвел здесь некоторые черты своего студенческого окружения, той группы молодежи, которая в высшем обществе Москвы получила прозвание «la bande joyeuse» – «веселая шайка» (см.: Н. Л. Бродский. М. Ю. Лермонтов. Биография, т. I. М., 1945, с. 278–296). Вполне вероятно, что в лице студента Заруцкого Лермонтов изобразил своего товарища А. Д. Закревского – весельчака, остроумного собеседника, страстного любителя поэзии Лермонтова. Закревский живо интересовался историей и свои общественные идеалы выразил с наибольшей полнотой в статье «Взгляд на русскую историю» (Телескоп, 1833, ч. 17, № 20, с. 489–504, подпись «А. З.»). В этой статье он защищал мысль о национальной самобытности России и ее высокой исторической миссии. Особенное значение в русской истории он придавал Отечественной войне 1812 г. «1812 год есть начало самобытной, национальной жизни России», – писал он (Телескоп, 1833, ч. 17, № 20, с. 490). Ср. заключительный монолог Заруцкого в сцене IV.
Черт побери! (Франц.).
Речь идет о драме «Разбойники» Шиллера в переделке Н. Н. Сандунова. Вольный перевод этой драмы, осуществленный Сандуновым еще в 1793 г., в течение ряда лет шел на петербургской и московской сценах и, очевидно, приспосабливался к условиям императорских театров. Лермонтов иронизирует над попытками «переделать» драму Шиллера в угоду требованиям театральной администрации. Свое отрицательное отношение к переделкам творений великих драматургов, искажающим их смысл и создающим превратное впечатление о художественных достоинствах оригинала, Лермонтов высказал и в письме к М. А. Шан-Гирей 1830 г. (см.: наст. изд., т. IV). Переделка «Разбойников», которую дирекция императорских театров предпочитала подлинному произведению Шиллера, возмущала современников Лермонтова. С. Т. Аксаков писал о постановке «Разбойников» на московской сцене в 1829 г.: «Плод разгоряченного воображения юного Шиллера, еще не знавшего ни драматического искусства, ни света, ни людей… дается на русской сцене – в сокращенном виде!.. Рука, которая поднялась на Шиллера, не необходимостью была на то подвигнута: если б исключили сцены или выражения, противные строгой нравственности, вредные в каком-нибудь отношении, по крайней мере признанные такими, это дело другое, а то просто: показалась пиеса длинною, действующие лица болтливыми – и трагедию сократили» (С. Т. Аксаков. Собрание сочинений, т. III. М., 1956, с. 464). Театральная администрация, однако, предпочитала искаженный текст пьесы подлинному тексту Шиллера не только «для бенефисных спекуляций», как полагал Аксаков. Она руководствовалась при этом в значительной степени цензурными соображениями.
Замечательный русский трагический актер П. С. Мочалов был кумиром московской студенческой молодежи; его мастерство высоко ценили Белинский и Герцен (см. выше, с. 577). На примере исполнения Мочаловым роли Карла Моора Белинский, подобно Лермонтову, доказывая преимущество творческого метода Мочалова перед манерой петербургского трагика В. А. Каратыгина (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. I. М., 1953, с. 184–186). Вместе с тем, подобно Лермонтову, Белинский отмечал как существенный недостаток Мочалова «неровность» его игры, неумение всегда в полной мере владеть собой: «Со дня вступления на сцену, привыкши надеяться на вдохновение, всего ожидать от внезапных и волканических вспышек своего чувства, он всегда находился в зависимости от расположения своего духа: найдет на него одушевление – и он удивителен, бесподобен; нет одушевления – и он впадает не то чтобы в посредственность – это бы еще куда ни шло – нет, в пошлость и тривиальность… Вот в такие-то неудачные для него спектакли и видели его люди, имеющие о нем понятие как о дурном актере. Это особенно приезжие в Москву, и особенно петербургские жители» (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. X. М., 1956, с. 390–391). Об этой же особенности игры Мочалова писал Герцен: «Он знал, что его иногда посещает какой-то дух, превращающий его в Гамлета, Лира или Карла Моора, и поджидал его» (А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, т. XVII. М., 1959, с. 269).
Здесь Лермонтов вводит в пьесу как «фантазию» Арбенина строфы (1, 2 и 5) из своего стихотворения «1831-го июня 11 дня», написанного независимо от драмы «Странный человек». Отдельные строки этого стихотворения в драме «Странный человек» несколько отличаются от текста стихотворения «1831-го июня 11 дня» (см.: наст. изд., т. I, с. 167–168).
Стихотворение, очевидно, специально написано для драмы «Странный человек».
«Сну» (Англ.).
Здесь с некоторыми изменениями в тексте приводится стихотворение Лермонтова «Видение» (см.: наст. изд., т. I, с. 189–190).
Исполнение на сцене драмы «Коварство и любовь» Шиллера с П. С. Мочаловым в роли Фердинанда вызывало горячий энтузиазм московского студенчества и передовой, демократически настроенной публики. «Я помню, как он исполнял роль Фердинанда в поре своей молодости, искренний пыл которой обнаруживался и в сценах нежной любви, и в сцене отчаянной ревности. Мы, студенты, знали почти наизусть всю эту роль», – вспоминал один из зрителей той поры (цит. по: Б. Алперс. Актерское искусство в России, т. I. M.–Л., 1945, с. 379). Волнение Натальи во время спектакля Арбенин истолковывает как явный признак ее духовного родства с ним. В дальнейшем жизнь разбивает эту иллюзию героя. Замечательно сходство этого момента драмы Лермонтова с одним из эпизодов «Дворянского гнезда» Тургенева. Студент Московского университета Лаврецкий на основании впечатления, которое производит игра Мочалова на юную красавицу, делает поспешный вывод о благородстве и независимости ее натуры, вывод, в котором ему приходится затем горько разочароваться (см.: И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в двадцати восьми томах. Сочинения в пятнадцати томах, т. VII. M.–Л., 1964, с. 166 и далее).
В изображении ужасов крепостного права отразились личные впечатления и воспоминания поэта о жестокостях пензенских помещиков, соседей его бабушки по имению (см.: В. С. Нечаева. В. Г. Белинский. Начало жизненного пути и литературной деятельности. М., 1949, с. 307–326; А. Храбровицкий. Дело помещицы Давыдовой. – В кн.: Литературное наследство, т. 57. М., 1951, с. 243–247). Реальная основа изображенных в «Странном человеке» событий и общая антикрепостническая направленность драмы явились источником близости ее к трагедии В. Г. Белинского «Дмитрий Калинин», написанной незадолго до «Странного человека», в конце 1830 г. Лермонтов мог знать драму Белинского, которая в рукописи ходила среди студентов Московского университета, однако документально факт знакомства Лермонтова с этим произведением не подтвержден. Как и Лермонтов, Белинский стремился изобразить действительное положение крестьян, опираясь на свои наблюдения над жизнью крестьян Чембарского уезда. Пензенской губернии, где он провел детство. Сообщая отцу о возможности скорого опубликования своего драматического произведения, Белинский писал: «Вы в нем увидите многие лица, довольно Вам известные» (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. XI. М., 1956, с. 46). На «полное тождество идей у обоих студентов и начинающих писателей» – авторов «Дмитрия Калинина» и «Странного человека» – обратил внимание уже П. А. Висковатов (см.: Сочинения М. Ю. Лермонтова, первое полное издание, под редакцией П. А. Висковатова, в шести томах, т. VI. М., 1891, с. 123–125). Сопоставление драм было также сделано С. А. Венгеровым (см.: Полное собрание сочинений В. Г. Белинского, под редакцией С. А. Венгерова, т. I. СПб., 1900, с. 133–136).
Светское общество! (Франц.).В течение 1829–1830 гг. в Москве функционировал частный французский театр, созданный по инициативе «любителей французских спектаклей» из «высшего света» Москвы – старшины Благородного собрания С. С. Апраксина, московского генерал-губернатора кн. Д. В. Голицына, министра императорского двора кн. П. М. Волконского и др. Антрепренер французской труппы в Москве С. В. Карцева не смогла собрать достаточно сильную труппу; к тому же во время холеры 1830 г. умерли два лучших артиста ее театра. Снятое Карцевой для спектаклей помещение оказалось неудобным: холодным, плохо проветриваемым. Однако это не могло заставить московский «beau monde» отказаться от французских спектаклей. В мае 1831 г. в Москве открылся Московский императорский французский театр. В начале 1831 г. (сцена V «Странного человека» помечена датой «10 января», очевидно, 1831 г.) антреприза французского театра еще находилась в руках Карцевой, хотя уже велись переговоры о передаче труппы дирекции императорских театров (см.: В. П. Погожев. Столетие организации императорских московских театров, вып. 1, кн. III. СПб., 1908, с. 210–252).
Дорогая кузина! (Франц.).
Очаровательный молодой человек! (Франц.).
Кузина. (Франц.).
Дорогой друг! (Франц.).
Речь идет о выступлениях французской артистки Спади Бертран, которая дала свой первый концерт 24 января 1831 г. в зале Большого театра. Гастроли ее в Москве продолжались до конца марта 1831 г. (см.: Московские ведомости, 1831, №№ 7 и 21).
Первоначально в тексте драмы вместо этого стихотворения было помещено стихотворение «Романс к И…» (наст. изд., т. I, с. 176), которое подверглось значительной переделке в беловом автографе драмы «Странный человек». Впоследствии, в 1841 г., Лермонтов вновь переработал это стихотворение («Оправдание» – наст. изд., т. I, с. 459).
Герой романа Гёте «Страдания молодого Вертера» (1774) – «мученик мятежный», по определению Пушкина, ненавидящий пошлость бюргерского общества, не мог вместе с тем осудить свою возлюбленную, верную морали этого общества, и порвать с нею. Владимир Арбенин считает для себя неприемлемой такую непоследовательность. Герой драмы Лермонтова иронизирует над тем, что Наташа Загорскина хотела бы повторить в своих отношениях с ним и Белинским изображенную в романе Гёте ситуацию трогательной дружбы участников любовного «треугольника». Эта и другие ситуации «Вертера» воспринимались читателями как образец проявления высоких чувств и делались предметом подражания. Образ «тройственного» дружеского союза женщины и двух любящих ее мужчин запечатлен, например, на известном полотне немецкого живописца-романтика Ф.-О. Рунге (1777–1810) «Мы трое» (1805).
Пикантное лицо! (Франц.).
Дорогая! (Франц.).
Речь идет о И.-К. Лафатере (1741–1801), который в своей «Физиономике» («Physiognomische Fragmente zur Beförderung der Menschenkenntniss und Menschenliebe») развивал теорию зависимости черт и выражения лица от характера человека.
Нина – здесь уменьшительное имя от Анастасии. В тексте драмы читаем: «Настасья Павловна споет нам что-нибудь» (действие третье, сцена первая).
Банк, или штосс, – название одной из распространенных в 1830-х годах азартных карточных игр. Метать банк – вскрывать карты при игре в банк, уплачивая проигранные суммы по карте, выпавшей направо, и получая выигрыши по карте, выпавшей налево. Понтировать – участвовать в игре в банк в качестве понтера. Приводимые здесь и ниже слова – примеры использования Лермонтовым карточного жаргона (см.: Н. С. Ашукин. Историко-бытовой комментарий к драме Лермонтова «Маскарад». – В кн.: «Маскарад» Лермонтова. Сборник статей под редакцией П. И. Новицкого. М.–Л., 1941, с. 235).
Понтер – игрок, который ставит деньги на карту, наудачу выдернутую из колоды.
Банкомет – игрок, держащий банк, против которого играют все прочие игроки (понтеры).
Семпель – прямая, простая ставка, не увеличенная против назначенной ранее суммы.
Гнуть – увеличить ставку в два раза.
Ва-банк – ставка, равная той сумме, которую поставил банкомет.
Убитая карта – карта проигравшая.
Ванька-Каин – лицо реальное. Это Иван Осипов, по прозванию Каин, сын крестьянина Ростовского уезда, живший в XVIII в. Существует относящаяся к 1764 г. автобиография Ваньки-Каина, в которой он рассказал о своей бурной «карьере» (издана в 1782 г. с портретом в приложением его любимых песен; переиздавалась в XVIII в. пятнадцать раз). На ее основе создалось несколько произведений, в частности авантюрно-приключенческий роман М. Комарова под названием «Обстоятельное и верное описание добрых и злых дел российского мошенника, вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки-Каина, всей его жизни и странных похождений. Соч. М. К. в Москве, 1775 г.» (СПб., 1779). У Лермонтова употреблено в значении «мошенник», «ловкий пройдоха».
Обрежется, или обдернется, т. е. ошибется, поставит не на ту карту, на которую задумал сделать ставку.
В. В. Энгельгардт (1785–1837), известный дружбой с Пушкиным (оба члены кружка «Зеленая лампа»; Пушкин посвятил ему в 1819 г. стихотворение «Прости, счастливый сын пиров»), – внук одной из сестер Потемкина, полковник в отставке, «хорошо и всенародно был знаком Петербургу. Расточительный богач, не пренебрегающий весельями жизни, крупный игрок, впрочем, кажется, на веку своем более проигравший, нежели выигравший», он в середине 1830-х годов выстроил в Петербурге, на Невском проспекте, большой дом (ныне № 30), специально приспособленный для публичных концертов, балов, маскарадов, благотворительных вечеров и т. п., – дом, «сбивающийся немножко на парижский Пале-Рояль, со своими публичными увеселениями, кофейнями, ресторанами» (Исторический вестник, 1911, № 5, с. 549–550). Именно в 1835 г., когда Лермонтов работал над своей драмой, публичные маскарады в доме Энгельгардта пользовались необычайно шумным успехом. На «масляной неделе» их посещал А. Н. Вульф, оставивший в своем «Дневнике» живое воспоминание о массе людей, «тесно сжатой» и «оживленной» (цит. по: Л. Н. Майков. Пушкин. М., 1899, с. 214).
Ср. со стихами Пушкина из «Евгения Онегина» (глава седьмая, строфа XXII):…два-три романа,В которых отразился векИ современный человекИзображен довольно верноС его безнравственной душой,Себялюбивой и сухой…
Жорж Санд – псевдоним знаменитой французской писательницы Авроры Дюдеван (1804–1876). Многие из ее романов, в которых развивались идеи женской эмансипации, широко обсуждались в 1830-х годах на страницах русских журналов. Так, в т. 7 журнала «Библиотека для чтения» за 1834 г. (где напечатана упомянутая выше повесть Сенковского «Предубеждение») был помещен перевод статьи из французского журнала «Revue de Paris» с разбором с реакционных позиций романа Жорж Санд «Jacques». В монологе баронессы Штраль можно усмотреть иронический отклик Лермонтова на выступление «Библиотеки для чтения» и самого издателя журнала Сенковского против французской писательницы.
Моя любовь. (Франц.).
Мысль превосходная, как и всегда у вас. (Франц.).
Прощай, дорогая. (Франц.).
Мой ангел. (Франц.).
Острое слово. (Франц.).
Стихи Вот было время… Утром отдых, нега и далее до стиха К приятелю… взошли… игра уж в самой силе… близки по содержанию строфам XVI, XVII и XVIII первой главы «Евгения Онегина».
Ср.: «Когда б мне быть отцом, супругом…» («Евгений Онегин», глава четвертая, строфа XIII).
Лепаж – парижский ружейный мастер начала XIX в.
Картель (франц. cartel – соглашение, договор) – письменный вызов на дуэль.
Ср. в «Евгении Онегине» (глава третья, строфа XXVI):Доныне гордый наш языкК почтовой прозе не привык.
Ср.: «И вот на чем вертится мир» («Евгений Онегин», глава шестая, строфа XI).
Мой друг! (Франц.).
Тетя! (Франц.).
Ср. в «Евгении Онегине» (глава шестая, строфа XXXI):Дохнула буря, цвет прекрасныйУвял на утренней заре…
Идите сюда. (Франц.).
Слово «трельяж» (франц. treillage) имеет два значения: зеркало, состоящее из трех створок, и тонкая решетка, предназначенная для вьющихся растений и цветов или употребляемая в качестве легкой ширмы.
Фермуар (от франц. fermer – запирать) – ожерелье с застежкой.
Кузнецкий мост – улица в Москве, получившая свое название от бывшего на ней до 1819 г. моста через реку Неглинную. На этой улице было сосредоточено большое количество преимущественно французских модных магазинов, которые служили своеобразной выставкой мод и других новинок. Ср. в «Горе от ума» (действие I, явление 4) Грибоедова:А всё Кузнецкий мост и вечные французы,Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:Губители карманов и сердец!Частые посещения этих магазинов московской знатью превратили Кузнецкий мост в место модного гулянья, где можно было не только купить или посмотреть последние французские наряды, но и услышать городские новости.
Диалог Александра с Верой от слов Веры: «О, лучше убей меня» – до слов Александра: «…в груди воей возникло оттаяние, – не то, которое лечат дулом пистолета…» – с небольшими изменениями перенесен в роман «Герой нашего времени» (ср. разговор Мери с Печориным от слов Мери: «…возьмите лучше нож и зарежьте меня…» – до слов Печорина: «…не то отчаянье, которое лечат дулом пистолета…» (наст. изд., т. IV).
Каин, по библейскому преданию, убил своего брата Авеля, за что был проклят богом.
Ср. со словами Фамусова из «Горя от ума» (действие IV, явление 14) Грибоедова:Не быть тебе в Москве, не жить тебе с людьми;Подалее от этих хватов,В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!Там будешь горе горевать,За пяльцами сидеть, за святцами зевать.А вас, сударь, прошу я толкомТуда не жаловать ни прямо, ни проселком…