Том 3. Менестрель. Поэмы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1
Менестрель
Новейшие поэзы
Том XII
Увертюра («Пой, менестрель…»)
Пой, менестрель! Пусть для миров воспетьяТебе подвластно все! пусть в песне — цель!Пой, менестрель двадцатого столетья! Пой, менестрель!Пой, менестрель! Слепец, — ты вечно зрячий.Старик, — ты вечно юный, как апрель.Растопит льды поток строфы горячей, — Пой, менестрель!Пой, менестрель, всегда бездомный нищий,И правду иносказно освирель…Песнь, только песнь — души твоей жилище! Пой, менестрель!I. Быть собой
Поэза об Эстонии
Как Феникс, возникший из пепла,Возникла из смуты страна.И если еще не окрепла,Я верю, окрепнет она:Такая она трудолюбка,Что сможет остаться собой.Она — голубая голубка,И воздух она голубой.Всегда я подвержен надеждеНа этих утесах, поверь, —В Эстляндской губернии прежде,В республике Эсти теперьГде некогда бился Калевич,Там может ли доблесть уснуть?О, сказочный принц-королевичВернется к любимой на грудь!Давно корабли вдохновенийКачнул к побережью прилив:Их вел из Поэзии генийСо сладостным именем — Лийв.Запомни: всегда вдохновеннаМелодий ее бирюза.У Ridala, Suots'a и ЕnnоЕще не закрылись глаза…И вся ты подобна невесте,И вся ты подобна мечте,Эстония, милая Эсти,Оазис в житейской тщете!11 ноября 1919
Тойла
Письмо («Отчаянье и боль мою пойми…»)
Отчаянье и боль мою пойми, —Как передать мне это хладнокровно? —Мужчины, переставши быть людьми,Преступниками стали поголовно.Ведь как бы человека ни убить,При том в какие б роли ни рядиться,Поставив лозунг: «быть или не быть», —Убивший все равно всегда убийца.Разбойник ли, насильник, патриот,Идейный доброволец подневольныйПростой солдат, — ах, всякий, кто идетС оружием, чтоб сделать брату больно,Чтоб посягнуть на жизнь его, — палач,Убийца и преступник, вечный Каин!Пускай всю землю оглашает плачС экватора до полюсных окраин…Какие ужасающие дни!Какая смертоносная оправа!..Отныне только женщины одниЛюдьми назваться получают право…Поэза о старых размерах
О вы, размеры старые,Захватанные многими,Банальные, дешевые,Готовые клише!Звучащие гитарою,И с рифмами убогими —Прекраснее, чем новые,Простой моей душе!Вы были при Державине,Вы были при Некрасове,Вы были при Никитине,Вы были при Толстом!О вы — подобны лавине!И как вас ни выбрасывай,Что новое ни вытяни —Вы проситесь в мой том.Приветствую вас, верные,Испытанно надежные,Округло музыкальные,Любимые мои!О вы — друзья примерные,Вы милые, вы нежные,Веселые, печальные,Размеры-соловьи!Рондо Генрику Виснапу
У Виснапу не только лишь «Хуленье»На женщину, дразнящее толпу:Есть нежное, весеннее влюбленье У Виснапу.Поэт идет, избрав себе тропу,Улыбкой отвечая на гоненье;Пусть критика танцует ки-ка-пу —Не в этом ли ее предназначенье?…Вдыхать ли запах ландыша… клопу?!— О женщины! как чисто вдохновенье У Виснапу!Поэза правительству
Правительство, когда не чтит поэтаВеликого, не чтит себя самоИ на себя накладывает vetoК признанию, и страшное клеймоПравительство, зовущее в строй армийХудожника под пушку и ружье,Напоминает повесть о жандарме,Предавшем палачу дитя свое.Правительство, лишившее субсидийПисателя, вошедшего в нужду,Себя являет в непристойном видеИ вызывает в нем к себе вражду.Правительство, грозящее цензуройМыслителю, должно позорно пасть.Так отчеканив яркий ямб цезурой,Я хлестко отчеканиваю власть.А общество, смотрящее спокойноНа притесненье гениев своих,Вандального правительства достойно,И не мечтать ему о днях иных…Самопровозглашение
Еще семь дней, и год минует, —Срок «царствованья» моего.Кого тогда страна взыскует,Другого или никого?Где состоится перевыборПоэтов русских короля?Какое скажет мне спасибоРодная русская земля?И состоится ли?… едва ли:Не до того моей стране, —Она в мучительном развалеИ в агоническом огне.Да и страна ль меня избралаВеликой волею своейОт Ямбурга и до Урала?Нет, только кучка москвичей.А потому я за неделюДо истеченья срока, самВсе злые цели обезделю,Вернув «корону» москвичам.Я отрекаюсь от порфирыИ, вдохновляем февралем,За струнной изгородью лирыПровозглашаюсь королем!21 февраля 1919
Поэза сострадания
Жалейте каждого больногоВсем сердцем, всей своей душой,И не считайте за чужого,Какой бы ни был он чужой.Пусть к вам потянется калека,Как к доброй матери — дитя;Пусть в человеке человекаУвидит, сердцем к вам летя.И, обнадежив безнадежность,Все возлюбя и все простив,Такую проявите нежность,Чтоб умирающий стал жив!И будет-радостна вам сноваВся эта грустная земля…Жалейте каждого больного,Ему сочувственно внемля.Поэза «Egо» моего
Из меня хотели сделать торгаша,Но торгашеству противилась душа.Смыслу здравому учили с детских дней,Но в Безразумность влюбился соловей.Под законы все стремились подвести, —Беззаконью удалось закон смести.И общественное мненье я презрел,В предрассудки выпускал десятки стрел.В этом мире только я, — иного нет.Излучаю сквозь себя огни планет.Что мне мир, раз в этом мире нет меня?Мир мне нужен, если миру нужен я.Поэза светлому брату
Поэту, как птице, Господь пропитанье дает:Не сею, не жну — существую второй уже год.И добрые люди за добрые песни-стихиПрощают ошибки и, если найдутся, грехи.Кому теперь нужно искусство? не знаю кому…Но мне — оно воздух, и вот я пою потому.А некто лучистый, — не русский, эстонец, чужой, —Не ангел ли Божий? — следит неустанно за мной.Он верит в искусство, и полон ко мне он любви:«Поэт, будь собою: пой песни свои и живи!»Как нищая птица, поэт подаянию рад…Восторженной трелью я славлю тебя, светлый брат!Поэза доказательства
Все то, что раньше было б диким,Теперь естественно вполне:Стать пред решением великим —Быть иль не быть — пришлось и мне.Но так как дух «не быть» не может,И так как я — певучий дух,Отныне выбор не тревожит:«Быть» выбрал из решений двух.Эфемериды
Он лежал, весь огипсен,Забинтован лежал,И в руке его ИбсенВозмущенно дрожал…Где же гордая личность?Где же ego его?Человека отличностьОт иного всего?Неужели все бренно?Неужели все прах?И его постепенноСтал охватывать страх.Пред окном лыжебежецЭфемерил свой круг…И великий норвежецВыпал на пол из рук.Люди ли вы?…
Жизнь догорает… Мир умирает…Небо карает грешных людей.Бог собирает и отбираетПравых от грешных, Бог — Чародей.Всюду ворчанье, всюду кричанье,Всюду рычанье, — люди ли вы?Но в отвечанье слышно молчанье:Люди — как тигры! люди — как львы!Все друг на друга: с севера, с юга,Друг и подруга — все против всех!Нет в них испуга, в голосе — вьюга,В сердце преступность, в помыслах грех…Полно вам, будет! Бог вас рассудит,Бог вас очудит! Клекот орлаМертвых пробудит, грешников сгрудит,Верить понудит: смерть умерла!Молитва Мирре
Тяжко видеть гибель мира, Ощущать ее.Страждет сердце, друг мой Мирра, Бедное мое.Все так жалко, так ничтожно… День угрозней дня…Дорогая, если можно, Поддержи меня.В этой яви только злоба, — Радость лишь во сне…Дорогая, встань из гроба И приди ко мне.Безнадежно! Жутко! пусто! В днях не видно дней…Гибнет, чувствую, искусство, Что всего больней.Гибель мира для поэта Ведь не так страшна,Как искусства гибель. Это Ты поймешь одна.Ты, родная, ты, благая, Как прекрасен рай,Дай мне веру, дорогая, И надежду дай.Эти вопли сердца, Мирра, Это не слова…Ты, умершая для мира, Для меня жива!..II. Снежинки Польши
Поэза моих наблюдений
Я наблюдал, как день за днемГрубела жизнь, и вот огрубла.Мир едет к цели порожнем,Свои идеи спрятав в дупла.Я наблюдал — давно! давно!За странным тяготеньем к хамствуКак те, кому судьбой даноУменье мыслить, льнут к бедламству.Я наблюдал, как человекВесь стервенеет без закона,Как ловит слабых и калекПасть легендарного дракона.Я наблюдал, — во всем, везде, —Восторги перед силой грубой,И как воскрылия к звездеЗадерживались тяжкой шубой…Я наблюдал, как вечный зверьМладенца грыз, прокравшись в ясли…Зверели люди, и теперьВ их душах светочи погасли.Чего ж ты ждешь, пророк, Илья?Греми из всех своих орудий!Не люди — люди, или я —Не человек, раз люди — люди!..Стеклянная дверь
Дверь на балконе была из стеколКвадратиками трех цветов.И сквозь нее мне казался сокол,На фоне моря и кустов,Трехцветным: желтым, алым, синим.Но тут мы сокола покинем:Центр тяжести совсем не в нем…Когда февральским златоднемПростаивала я у двериБалкона час, по крайней мере,Смотря на море чрез квадратТо желтый, то иной, — мой взглядБлаженствовал; подумать только,Оттенков в море было столько!Когда мой милый приходил,Смотрела я в квадратик алый, —И друг болезненный, усталый,Окровянев, вампиром был.А если я смотрела в синьСтеклянную, мертвел любимый,И предо мною плыли дымы,И я шептала: «Призрак, сгинь…»Но всех страшнее желтый цвет:Мой друг проникнут был изменой…Себя я истерзала сменойЦветов. Так создан белый свет,Что только в белом освещеньеЛицо приводит в восхищенье…Поэза причины бодрости
Теперь в поразительной сменеКонтрастных событий живешь.Голодные ужасы в ВенеБросают нас в холод и дрожь.А то, что от нас на востоке,Почти не подвластно уму,Но веришь в какие-то строки,Не зная и сам почему.Над жизнью склонясь, как над урной,Еще не ослабнул душой:В республике миниатюрнойНалажен порядок большой.Пускай мы в надеждах разбитыИ сброшены в бездну с горы —Мы сыты, мы — главное — сыты,И значит — для веры бодры.Мы верим — не можем не верить! —Мы ждем — мы не можем не ждать! —Что мир воцарится в той мере,Какая вернет — Благодать.Поэза душевной боли
Из тусклой ревельской газеты,Тенденциозной и сухой,Как вы, военные газеты,А следовательно плохой,Я узнаю о том, что в миреИдет по-прежнему вражда,Что позабыл весь мир о миреНадолго или навсегда.Все это утешает малоТого, в ком тлеет интеллект.Язык богов земля изгнала,Прияла прозы диалект.И вот читаю в результате,Что арестован Сологуб,Чье имя в тонком аромате,И кто в словах премудро-скуп;Что умер Леонид Андреев,Испив свой кубок не до дна,Такую высь мечтой прореяв,Что межпланетьем названа;Что Собинов погиб от тифаНелепейшею из смертей,Как яхта радости — от рифа,И как от пули — соловей;Что тот, чей пыл великолепен,И дух, как знамя, водружен,Он, вечно юный старец РепинВ Финляндии заголожен.Довольно и таких известий,Чтоб сердце дало перебой,Чтоб в этом благодатном местеСтал мрачным воздух голубой.Уходите вы, могикане,Последние, родной страны…Грядущее, — оно в тумане…Увы, просветы не видны…Ужель я больше не увижуРодного Федор Кузмича?Лицо порывно не приближуК его лицу, любовь шепча?Тогда к чему ж моя надеждаНа встречу после тяжких лет?Истлей, последняя одежда!Ты, ветер, замети мой след!В России тысячи знакомых,Но мало близких. Тем больней,Когда они погибли в громахИ молниях проклятых дней…К слухам о смерти Собинова
Я две весны, две осени, два летаИ три зимы без музыки живу…Ах, наяву ль давали «Риголетто»?И Собинов певал ли наяву?Как будто сон: оркестр и капельмейстер,Партер, духи, шелка, меха, лорнет.Склонялся ли к Миньоне нежно Мейстер?Ах, наяву склонялся или нет?И для чего приходит дон Пасквале,Как наяву когда-то, ныне в бред?…Вернется ль жизнь когда-нибудь? Едва ли…Как странно молвить: Собинов — скелет…Узнав о смерти Вертера, несноюВ закатный час я шел, тоской гоним,И соловей, запевший над рекою,Мне показался жалким перед ним!О, как тонка особенность оттенкаВ неповторимом горле у того,Кем тронута была демимондэнка,И соловей смолкал от чар его…Поэза нови прозаической
Ах, люди живут без стихов,Без музыки люди живут,И роскошью злобно зовутИскусную музыку строф.Ах, люди живут без икон,Без Бога в безбожной душе.Им чуждо оттенков туше, —Лишь сплетни, обжорство и сон.И даже — здесь, в доме моем, —В поэта кумирне святой, —И здесь тяготятся мечтой,Стремясь обеззвучить мой дом…Увы, даже дома и тоСочувствия мне не найти…И некуда вовсе уйти;Ведь грезы не любит никто.Теперь лишь один спекулянт, —«Идеец», мазурик, палач, —Плоды пожинает удач,Смотря свысока на талант.Черствеют и девьи сердца,Нет больше лиричности в них, —Наряды, танцульки, жених…Любовь — пережиток глупца…Жизнь стала противно-трезва,И жадность — у всех идеал.Желудок святыню попрал,Свои предъявляя права.Художник для всех — человекЛенивый, ненужный, пустой,О, трезвый, рабочий, сухой,В искусство не верящий век!Поэза дополнения
Для ободрения ж народа,
Который впал в угрозный сплин…
…Они возможники событий,
Где символом всех прав — кастет.
«Поэза истребления» (т. IV).В своей «Поэзе истребленья»Анархию я предсказал.Прошли три года, как мгновенье, —И налетел мятежный шквал.И вот теперь, когда наукаПобита неучем рабом,Когда завыла чернь, как сука,Хватив искусство батогом,Теперь, когда интеллигентаК «буржую» приравнял народ,И победила кинолентаТеатр, прекрасного оплот,Теперь, когда холопу любоМазнуть Рафаэля смолой, —Не вы ль, о футуристы-кубо,Происходящего виной?Не ваши ль гнусные стихозыИ «современья пароход»Зловонные взрастили розыИ развратили весь народ?Не ваши ли мерзостные бредниИ сумасшедшая мазняЗабрызгали в Москве последнийСарай, бездарностью дразня?Ушли талантливые трусыА обнаглевшая бездарь,Как готтентоты и зулусы,Тлит муз и пакостит алтарь.А запад — для себя гуманный!.. —С презреньем смотрит сквозь лорнетНа прах ориентальной, страннойЕму культуры в цвете лет.И смотрит он не без злорадстваНа поэтических вампук,На все республичное царство,Где президентом царь Бурлюк.Куда ж деваться вам от срама,Вы, русские низы и знать?…Убрав царя, влюбиться в хама,А гражданина вон изгнать?!..Влюбиться в хама может хамка,Бесстыжая в своей гульбе.Позор стране, в поджоге замкаНашедшей зрелище себе!Позор стране, в руинах храмаЧинящей пакостный разврат!Позор стране, проведшей хама —Кощунника — меж царских врат!..III. Терцины — колибри
«Зелено-дымчатое море. Гребни…»
Зелено-дымчатое море. ГребниМолочно-светозарные — во тьме.Душа к Тебе в восторженном молебне.Такая ясность в ледяном уме.В октябрьский вечер, крепкий и суровыйПривет идущей из-за гор зиме,Предвестнице весны издревле-новой!«Мы сходимся у моря под горой…»
Мы сходимся у моря под горой.Там бродим по камням. Потом уходим,Уходим опечаленно домойИ дома вспоминаем, как мы бродим.И это — все. И больше — ничего.Но в этом мы такой восторг находим!Скажи мне, дорогая, — отчего?«Ты все молчишь, как вечер в октябре…»
Ты все молчишь, как вечер в октябре,Но плещется душа, как море — в штиле.Мы в инее, в лиловом серебре.И я ли — я теперь? и ты — о, ты ли?Как море в штиле, плещется душа:Совсем слегка, вся в бирюзе умилий…Как хороша ты! как ты хороша.«Твои уста, покорные моим…»
Твои уста, покорные моим,Ласкательны, податливы и влажны.Я ими упоительно томим.Исполнены они узывной жажды…Сквозь них в мои струится сладкий сон, —И вздрагивает отзвуком нерв каждый.О, если б ими захлебнуться мог!«Ах, взять тебя и трудно, и легко…»
Ах, взять тебя и трудно, и легко…Не брать тебя — и сладостно, и трудно…Хочу тебя безбрежно, глубоко!О, влей в глаза мне взор свой изумрудный!Вонзи в уста мне острые уста!Прости мой жест, в своем бесстыдстве чудный,Ведь страсть чиста! Пойми: ведь страсть чиста!«Ты ждешь весны, как ждет тебя весна…»
Ты ждешь весны, как ждет тебя весна.Вы встретитесь, две девы, две юницы,И будет ширь природы вам тесна,И будет вам опять иное сниться:Вам, две весны, пригрезится мороз,Его меха, алмазы и денницы,На окнах лепестки морозных роз…«Люби меня, как хочется любить…»
Люби меня, как хочется любить,Не мысля, не страшась, не рассуждая.Будь мной, и мне позволь тобою быть.Теперь зима. Но слышишь поступь мая?Мелодию сирени? Краски птиц?Люби меня, натуры не ломая!Бери меня! Клони скорее ниц!«Не избегай того, что быть должно…»
Не избегай того, что быть должно:Бесцельный труд, напрасные усилья, —Ведь ты моя, ведь так предрешено!О, страсть! расправь пылающие крыльяИ за собой в безбрежность нас взорли.И скажем мы, в восторге от воскрылья:«Да, мы с тобой бороться не могли».«Вот пятый год, как ты мне дорога…»
Вот пятый год, как ты мне дорога,А страсть юна, — как прежде, неизбывна,И нас влекут по-прежнему луга.По-прежнему стремлюсь к тебе порывно,Все нови открываю с каждым днем…О, наша связь вовеки неразрывна,И страсть бессмертным зажжена огнем.«Тебя провожать, чтобы встретить потом…»
Тебя провожать, чтобы встретить потом,С тобою расстаться, чтоб свидеться вновь,Чтоб в этой разлуке загрезиться сном,Чтоб в этой разлуке грузиться в любовь.И чувствовать то, чего нет при тебе…Когда мы вдвоем, стынет сердце и кровь,Но если мы врозь, каждый в тайной алчбе.«По долгу кайтселита я с ружьем…»
По долгу кайтселита я с ружьемДо четырех утра брожу вдоль хижин,Расползшихся чудовищным ужом.Не тронь меня, кто кем-нибудь обижен:Чем помогу? — ружье мое без пуль,И вид его угрозный неподвижен.Убийцу даже — я убить смогу ль?…«Я несомненно скверный патриот…»
Я несомненно скверный патриот,Но я могу не радоваться боюУ петербургских западных ворот:Быть может, жизнь несет тот бой с собою,А значит — и искусство, и — любовь.В нем чувствуется что-то голубое.А в голубом всегда сияет новь.«Деревня спит. Оснеженные крыши…»
Деревня спит. Оснеженные крыши —Развернутые флаги перемирья.Все тихо так, что быть не может тише.В сухих кустах рисуется сатирьяУгрозья голова. Блестят полозьяВверх перевернутых саней. В надмирьеЛетит душа. Исполнен ум безгрезья.IV. Сирень среди лютиков
Осенняя палитра
Вид поля печальный и голый.Вид леса уныло-нагой.На крыше одной — белый голубь,И карий — на крыше другой.И море, — и то как-то нагоУ гор оголенных грустит.И суша, и воздух, и влага —Все грусть и унынье таит.Малиновый berceuse
В ней тихо бродила душа
ТургеневВ ней тихо бродила душа.Она была так хороша.Душа хороша как она:Пригожа, светла и нежна.И не было места средь дня,Чтоб ей не хотелось меня.И не было суток в году,Чтоб мог я помыслить: «не жду…»Она приходила ко мнеИ тихая, и в тишине.Когда приходила она,Тишала при ней тишина,И жизнь была так хороша:В ней тихо бродила душа.Это — она
Если вы встретите женщину тихую,Точно идущую в шорохах сна,С сердцем простым и с душою великою, Знайте, что это — она!Если вы встретите женщину чудную,Женщину, чуткую, точно струна,Чисто живущую жизнь свою трудную, Знайте, что это — она!Если увидите вы под запискоюИмя прекрасней, чем жизнь и весна,Знайте, что женщина эта — мне близкая, Знайте, что это — она!Сонет XXXIДиссо
Изысканна, как жительница Вены,В венгерке дамской, в платье bleugendarme,Испрыскав на себя флакон вервэны,Идет она, — и в ней особый шарм.К ней цужат золотые караваныПоклонников с издельями всех фирм…Лишь донжуаны, чьи карманы рваны,Берут ее глазами из-за ширм…Изящница, очаровалка, венка,Пред кем и герцогиня — деревенка,В ней что-то есть особое совсем!Изысканка, утонченка, гурманка,С весталковой душой эротоманка, —Как у нее выходит: «Жду вас в семь…»!Рондель XVI
Люблю лимонное с лиловым:Сирень средь лютиков люблю.Лимон фиалками томлю.Пою луну весенним словом:Лиловым, лучезарным, новым!Луна — подобно кораблю…Люблю лиловое с лимонным:Люблю средь лютиков сирень.Мне так любовно быть влюбленнымИ в ночь, и в утро, в вечер, в день,И в полусвет, и в полутень,Быть вечно жизнью восхищенным,Любить лиловое с лимонным…Рондо XXI
Далеко-далеко, там за скалами сизыми,Где веет пустынями неверный сирокко,Сменяясь цветочными и грезными бризами, Далёко-далёко,Ильферна, бесплотная царица востока,Ласкает взор путника восходными ризами,Слух арфой, вкус — негой бананного сока…Потом испаряется, опутав капризамиСлучайного странника, и он одинокоТоскует над брошенными ею ирисами, — Далёко-далёко!Газэлла XI
Я помню весеннее пенье весла,За взлетом блестящим паденье весла.Я помню, как с весел струился рой брызг.В руке твоей твердо движенье весла.Когда ты гребла, в сердце стих возникал:Он зачат, сдается, в биеньи весла.Когда ты гребла, музыкально гребла,Не брызги текли, — упоенье с весла.И вся ты в полете была золотом, —Так златно твое окрыленье весла!Поэза твоих контрастов
Ты так ясна и, вместе с тем, туманна.Ты так верна и, вместе с тем, обманна. И нет к тебе дорог.Уста чисты, — слов грешных ими хочешь.Рыдая, ты отчаянно хохочешь. Развратный облик строг.Тебя не взять, пока ты не отдашься.Тебя не брать — безбрачью ты предашься. Как поступить с тобой?Ты так горда и так несамолюбна.Ты — без следа, но в мире златотрубна, К тебе влекусь с мольбой.Поэза летней встречи
Я шел по берегу рекиТропинкой в центре склона.Ромашки — точно мотыльки,И все вокруг зелено.На повороте, на крутом,Как будто из Жюль Верна,Возникла в уровень с кустомХорошенькая серна.И этой встречею врасплохЗахвачены мы стали,Из губ ее метнулся вздох —Испуга ли? — печали?Спустя мгновенье, — как стрела,Она неслась обратно.Ужель душа моя былаИ серне непонятна?…Поэза о веранде
Не ваша ли веранда, Лина,Где розовеет lieberlong,Закутанная вся сиренью,Мне навевает настроенье —Цитировать из «Ванделина»,Сзывая слушателей в гонг?Внемли, тенистая веранда,Душисто красочным стихам,Поэме истинной и чистой.Пусть некий голос соловьистый,Который нежно любит Сканда,Звучит с тебя по вечерам.Поэза весеннего ощущения
От тоски ты готова повеситься,Отравиться иль выстрелить в рот.Подожди три оснеженных месяца, —И закрутит весна хоровод.Будут петь соловьи о черемухе,И черемуха — о соловьях.Дай-то бог револьверу дать промахиИ веревке рассыпаться в прах.Будут рыб можжевеловой удочкойПодсекать остриями крючка.Будет лебедь со снежною грудочкойПроплывать по реке, так легка.Будут почки дышать влагой клейкою,Зеленеть и струить аромат,И, обрадованные лазейкою,Ливни шейку твою обструят.Зачеремушатся, засиренятсяПод разливной рекою кусты.Запоют, зашумят, завесенятсяВсе подруги твои, как — и ты.Зазвенит, заликует, залюбитсяВсе, что гасло зимой от тоски.Топором все сухое обрубится,Смело сочное пустит ростки.Чем повеситься, лучше загрезиться.Не травись и в себя не стреляй.Как-нибудь перебейся три месяца,Ну, а там недалеко и май!Поэза новая на старый лад
Что значит — одну любить?Что значит — с одною жить?Зачем же так много дев,И в каждой есть свой напев?И этих напевов ройНе может пребыть в одной…Кто любит напевы все,Тот предан одной красе.Краса не в одной — во всех.В одной только часть утех.Чтоб всю красоту впитать,Нельзя уставать искать.Стремиться от сна ко сну…Всех — значит любить одну.Тебе ответ
Ты говоришь, что книги — это яд,Что глубь душевную они мутят,Что после книг невыносима явь.«Избавь от книг, — ты говоришь, — избавь…»Не только в книгах яд, — он и в весне,И в непредвиденном волшебном сне,И в роскоши волнующих витрин,В палитре струн и в музыке картин.Вся жизнь вокруг, мой друг, поверь мне, яд —То сладостный, то горький. Твой нападНа книги — заблужденье. Только тотБезоблачен, кто вовсе не живет.Наперекор
Опять себя вообразиТакой, какой всегда была ты.И в дни, когда блестят булаты,Ищи цветочные стези.Вообрази опять себяЭстеткой, а не грубой бабой,Жизнь, ставшую болотной жабой,В мечтах, как фею, голубя.Пусть мир — вперед, а ты — все вспять:Не поддавайся прозным бредням…Цветком поэзии последнимВообрази себя опять!..Лиловая цветунья
Стремись поймать эола,Дитя, в цветной сачок.Дурманит матиола.Стрекочет ручеек.И в обоянье гвоздиСирень, безбольно вбив.Пылает на погосте,Вся — фьолевый порыв.В цветение июняКусты свои накрень,Певучая цветунья,Крылатая сирень!Нона
О среброголубые кружеваУснувшей снежной улицы — аллеи!Какие подыскать для вас слова,Чтоб в них изобразить мне вас милее?В декабрьской летаргии, чуть жива,Природа спит. Сон — ландыша белее.Безмужняя зима, ты — как вдова.Я прохожу в лазури среброкружев,Во всем симптомы спячки обнаружив.Секстина XI
Каких-нибудь пять лет, — и что за перемена!Какой разительный с умчавшимся контраст!Взамен изысканных деликатесов — сено,И братоненависть взамен и сект, и каст,Картофель — тысяча рублей мешок!.. ПоленоВ продаже на фунты!.. Выбрасывай балласт!Умчаться от земли мешает нам балласт —Земная наша жизнь. Но манит перемена:Самоубийством ли покончить? взять поленоИ голову разбить? — ведь жизнь и смерть контраст:Не лучше ль умереть, чем жить средь зверских каст,И вместо хлеба — есть овес, солому, сено?Нет, сена есть нельзя. Однажды ели сеноВ «Пенатах» Репина, на мясо, как балластК возвышенным мечтам, смотря… Но «сенных каст»Судьба плачевная: такая переменаУскоривает смерть, — трава и вол — контраст,Как дева и мечта, как скрипка и полено.Убийственные дни! не время, а — полено!..И не цветы цивилизации, а — сено!..В Гармонию ножом вонзившийся контраст…И жизнь — нескидываемый во век балласт…И с каждым новым днем угрозней переменаСредь политических противоречных каст…Нам не на чем уплыть от голода, от каст,От драговизны: вместо корабля — полено,Нам некуда уйти: едят повсюду сено;И нечего нам ждать: какая переменаНам участь облегчит? Весь выброшен балласт,А шар не высится: его влечет контраст…Живя в поленный век, где царствует контрастУтонка с грубостью; устав от всяких кастРазбойных и тупых; на жизнь, как на балласт,С унынием смотря; в душе людской поленоНевольно усмотрев, — ложимся мы на сеноИ пробуем уснуть: сон — все же перемена…Секстина XII
Любовь и страсть! Страсть и любовь!
Валерий БрюсовСтрасть без любви — лишь похоть, а не страсть.Любовь без страсти просто безлюбовье.Как в страстный бред без нежности упасть?Без чувства как озноить хладнокровье?Как власть любви сменить на страсти властьБез огневзорья и без огнесловья?Горячими тропами огнесловьяИдет всегда безразумная страсть.Сладка ее мучительная власть,И перед ней, в испуге, безлюбовьеШарахнется, и, съежась, хладнокровьеСторонится, чтоб, в страхе, не упасть.Как счастлив тот, кто может в страсть упасть,Скользя в нее лавиной огнесловья,В зной претворяя сердца хладнокровье,В нее, в засасывающую страсть.А перед тем бессильно безлюбовье:Власть безлюбовья — призрачная власть.Лишь власть любви есть истинная власть,И этой власти вечно не упасть,Пусть временно и тленно безлюбовье,Но где цветет кострами огнесловье,Где соловьем руладящая страсть,Там кровь жарка, — пусть мертвым хладнокровье.Эмблема смерти — это хладнокровье,И ледовита хладнокровья власть.Как на катке, опасно там упасть.Тех не вернет живительная страстьВновь к жизни эликсиром огнесловья,Нелюбящему — ледник безлюбовья.Будь скопческое клято безлюбовьеИ ты, его наперсник, хладнокровье!Будь жизненное славно огнесловье!Прославься ты, единственная власть,Под игом чьим отрадно мне упасть, —Страсть и любовь! и вновь — любовь и страсть!Секстина XIII
Блажен познавший власть твою и гнет,Любовью вызываемая ревность!В тебе огонь, биенье и полет.Вся новь в тебе, и мировая древность.Ах, кто, ах, кто тебя не воспоет?Ты — музыка! ты нега! ты напевность!И что ни разновидность, то напевностьИная каждый раз, и разный гнет…Кто все твои оттенки воспоет,Хамелеон! фатаморгана! — ревность!Одной тобой благоухает древность,Одной тобой крылат любви полет.Однако обескрылен тот полет,Однако безнапевна та напевность,Тот аромат не истончает древность,И тягостен, как всякий гнет, тот гнет,Когда не от любви возникнет ревность,А от тщеславья, — ту кто воспоет?…Никто, никто ее не воспоет,Не обратит ее никто в полет, —Нет, не оправдана такая ревность.При ней смолкает нежная напевность,Она — вся мрак, вся — прах земной, вся гнет,Ее клеймят равно и новь, и древность…Чем ты жива, мудрейшая, — о, древность?Не вспомнив страсть, кто древность воспоет?Не оттого ль бессмертен твой полет,Что знала ты любви и страсти гнет?Не оттого ль ярка твоя напевность,Что зачала ты истинную ревность?Блаженны те, кто испытали ревностьИ чрез нее прочувствовали древность,Чьи души перламутрила напевность!Прославься, мозгкружительный полет!Тебя безгласный лишь не воспоет…Чем выше ревность, тем вольнее гнет.Секстина XIV
Не может сердце жить изменой,
Измены нет, — Любовь одна.
3. ГиппиусИзмены нет, пока любовь жива.Уснет любовь, пробудится измена.Правдивы лживые ее слова,Но ложна суть изменового плена.Измена — путь к иной любви. ПраваОна везде, будь это Обь иль Сэна.Изысканность, — не воду, — льешь ты, Сэна,И, — не водой, — искусством ты жива.И, — не водой, ты мыслями права.Лишь против вкуса не была изменаТобой зачата. Нет вольнее плена,В котором вы, парижские слова.Монументальны хрупкие слова.Величественней Амазонки — Сэна.Прекрасней воли — угнетенья пленаИзящества; и если ты жива,Французов мысль, — лишь грубому изменаЖивит тебя: ты грацией права.Любовь — когда любовь — всегда права,И непреложны все ее слова.Ей антиподна всякая измена.Но всех острей ее познала Сэна,Хотя она на всей земле жива —Владычица ласкательного плена.Плен воли и равно свободу плена,Все их оттенки, как и все права,Я перевью в жемчужные слова, —И будет песнь моя о них жива.Пусть внемлет ей восторженная Сэна,Познав, как мной оправдана измена.Измены нет. Сама любовь — измена;Когда одна любовь бежит из плена,Другая — в плен. Пусть водоплещет СэнаАплодисментно на мои слова;Измены нет: любовь всегда права,И этим чувством грудь моя жива.Секстина XV
О, похоть, похоть! ты — как нетопырьДитя-урод зловонного болота,Костер, который осветил пустырь,Сусальная беззлатка — позолотаТы тяжела, как сто пудовых гирь,Нет у тебя, ползучая, полета.И разве можно требовать полетаОт мыши, что зовется нетопырь,И разве ждать ажурности от гирь,И разве аромат вдыхать болота,И разве есть в хлопушке позолота,И разве тени может дать пустырь?Бесплоден, бестенист и наг пустырь —Аэродром машинного полета.На нем жалка и солнца позолота.Излюбовал его лишь нетопырь,Как злой намек на тленное болотоНа пустыре, и крылья с грузом гирь.О, похоть, похоть с ожерельем гирь,В тебе безглазый нравственный пустырь.Ты вся полна миазмами болота,Поврага страсти, дрожи и полета,Но ты летишь на свет, как нетопырь,И ведая, как слепит позолота.Летучей мыши — света позолотаОпасна, как крылу — вес тяжких гирь,Как овощам — заброшенный пустырь.Не впейся мне в лицо, о нетопырь,Как избежать мне твоего «полета»,О, серый призрак хлипкого болота?Кто любит море, тот бежит болота.Страсть любящему — плоти позолотаНе золота. Нет в похоти полета.Кто любит сад, тому постыл пустырь.Мне паутинка драгоценней гирьИ соловей милей, чем нетопырь.Рисунок
В приморском парке над рекою есть сосна,Своею формою похожая на лиру,И на оранжевом закате в октябреПриходит девушка туда ежевечерно.Со лба спускаются на груди две косы,Глаза безумствуют весело-голубые,Веснушки радостно порхают по лицу,И губы, узкие и длинные, надменны…В нее, я знаю, вся деревня влюблена(Я разумею под «деревней» — все мужчины),Ей лестно чувствовать любовь со всех сторон,Но для желаний всех она неуловима.Она кокетлива и девственно-груба,Такая ласковая по природе,Она чувствительна и чувственна, но страстьЕй подчиняется, а не она — порыву…Утопленный душой
Мое одиночество полно безнадежности,Не может быть выхода душе из него.Томлюсь ожиданием несбыточной нежности,Люблю подсознательно — не знаю кого.Зову несмолкаемо далекую — близкую,Быть может — телесную, быть может — мечту.И в непогодь темную по лесу я рыскаю,Свою невозможную ловя на лету.Но что ж безнадежного в моем одиночестве?Зачем промелькнувшая осталась чужой?Есть правда печальная в старинном пророчестве:«По душам тоскующий захлестнут душой».И пост, и пир
Твои глаза, глаза лазурные,Твои лазурные глаза,Во мне вздымают чувства бурные,Лазоревая стрекоза.О, слышу я красноречивоеТвое молчанье, слышу я…И тело у тебя — красиваяТропическая чешуя.И губы у тебя упругие,Упруги губы у тебя…Смотрю в смятеньи и испуге яНа них, глазами их дробя…Ты вся, ты вся такая сборная:Стрекозка, змейка и вампир.Златая, алая, лазорная,Вся — пост и вакханальный пир…Ванг и Абианна
Ванг и Абианна, жертвы сладострастья,Нежились телами до потери сил.Звякали призывно у нее запястья,Новых излияний взор ее просил.Было так безумно. Было так забвенно.В кровь кусались губы. Рот вмещался в рот.Трепетали груди и межножье пенно.Поцелуй головки — и наоборот.Было так дурманно. Было так желанно.Была плоть, как гейзер, пенясь, как майтранк.В муках сладострастья млела Абианна,И в ее желаньях был утоплен Ванг.V. Змей укусы
Поэза для лакомок
Berrin, Gourmets, Rabon, Ballet,Иванов, Кучкуров и КестнерСияли в петербургской мгле —Светил верхушечных чудесней…Десертный хлеб и грезотортКак бы из свежей земляники —Не этим ли Иванов горд,Кондитер истинно-великий?…А пьяновишни от Berrin?Засахаренные каштаны?Сначала — tout, а нынче — rien:Чтоб левых драли все шайтаны!Bonbons de violletres Gourmets,Пирожные каштанов тертых —Вкушать на яхтенной кормеИль на bеаumоndе'овых курортах.Мечтает Grace, кого мятежЗагнал в кургауз Кисловодска:«О, у Gourmets был boule de neige»,Как мятно-сахарная клецка…И Нелли к Кестнеру не разКупить «пастилок из малины»Заехала: забыть ли вас?Вы таяли, как трель Филины!И ты прославлен, Кучкуров,Возделыватель тортов «Мокка»!Ах, не было без них пировОт запада и до востока…А Гессель? Рик? Rabon? Ballet?О что за булочки и слойки!Все это жило на земле.А ныне все они — покойки!Их культурность…
Мне сказали однажды:«Изнывая от жаждыПросвещенья, в России каждый, знай, гражданинТонко любит искусство,Разбираясь искусноСредь стихов, средь симфоний, средь скульптур и картин»Чтобы слух сей проверить,Стал стучаться я в двери:«Вы читали Бальмонта, — Вы и Ваша семья?»«Энто я-то? аль он-то?Как назвали? Бальмонта?Энто что же такое? не пойму что-то я.Може, энто письмовник?Так читал нам садовник,По прозванью Крапива — ик! — Крапива Федул.Може, энто лечебник?Так читал нам нахлебник,Что у нас проживает: Парамошка Разгул.Може, энто оракул?» —Но уж тут я заплакал:Стало жаль мне Бальмонта, и себя, и страну:Если «граждане» все так —Некультурнее веток,То стране такой впору погрузиться в волну!..Икра и водка
Раньше паюсной икрою мы намазывали булки.Слоем толстым, маслянистым приникала к ним икра,Без икры не обходилось пикника или прогулки.Пили мы за осетрину — за подругу осетра.Николаевская белка, царская красноголовка,Наша знатная козелка, — что сравниться может с ней,С монопольной русской хлебной?!.. Выливалась в горло ловко…К ней икра была закуской лучше всех и всех вкусней!А в серебряной бумаге, мартовская, из Ростова,Лакированным рулетом чаровавшая наш глаз!?…Разве позабыть возможно ту, что грезиться готова,Ту, что наш язык ласкала, ту, что льнула, как атлас!Как бывало ни озябнешь, как бывало ни устанешь,Как бывало ни встоскуешь — лишь в столовую войдешь:На графин кристальной водки, на икру в фарфоре взглянешь, —Сразу весь повеселеешь, потеплеешь, отдохнешь!..Поэза о знатной даме
Кто это ходит по улице в сакеПлюшевом желтом, беседуя с прачкойО происшедшей на ярмарке драке?— Знатная дама, дама с собачкой.Кто это сплетничает так умелоВ местной аптеке, охваченной спячкой,О поэтессе, смеющейся смело?— Знатная дама, дама с собачкой.Кто это в спальне раскрывши оракулИщет, с кем муж изменяет: с полячкойИли жидовкой, чтоб грешную на кол?— Знатная дама, дама с собачкой.Кто это день наполняет свой целыйРуганью, картами, храпом и жвачкой?Кто это ходит все с ношею белой?— Знатная дама, дама с собачкой.Г-н Цап-Царап
1
По деревне ходит местныйСкоморох и шут, —Враль и пьяница известный,Выжига и плут.Из охранки экс-чиновникИ большой богач,Всех продажных баб любовник,Девушек пугач.«Я волшебник! Я полковник!Поп и эскулап!» —Уверяет экс-чиновникСыска — Цап-Царап.«Я ль не крестник государя?Я ли не герой?» —И надуется вдруг харя,Как пузырь, горой.«Всех на свете я полезней:Перенес, ей-ей,Даже женские болезниИ рожал детей!Дайте мне солдат штук восемьПод начальство, иДвести тысяч мы отбросим,Черт, в края твои!»Попивая самогонкуИль денатурат,Трам бранит и хвалит конкуСтарый ретроград.И, телятиною густоПонабив свой рот,В пух и прах честит искусствоЖалкий идиот.Носом, точно прелой грушей,Машет то и знай:Коли не любо — не слушай,Врать же не мешай!2
Говорят, он очень добрый,Прелый весь, как нос:Не ломает людям ребра,Только шлет донос…И, смотря по настроенью,Просто с пьяных глаз,В камеру для заключеньяПриглашает вас…А потом при встрече, нежноКланяется вам,Вопрошая вас небрежно,Как гостили там…За подобную любезностьИ за добрый нравЦап-Царапа ценит местность,Нужным ей признав;Он полезен: он в подарокБогадельне дастРаз в пять лет пятнадцать марок, —Он на то горазд…Так-то полублагодетель,Но и целый шпик,Пуль, ножей, дубин и петельИзбегать привык…Поэза для беженцев
В этой маленькой русской колонии,Здесь спасающей от беззаконийСвои бренные дух и тела,Интересы такие мизерные,Чувства подленькие, лицемерные,Ищут все лишь еды и тепла.Все едят — это очень естественно,И тепло в наше время существенно —С этим спорить не будет никто.Но ведь, кроме запросов желудочныхИ телесных, есть ряд мозгогрудочных,Кроме завтраков, дров и пальто.Есть театр, есть стихи, есть симфонии.Есть картины, и, если в ЭстонииНичего нет такого для вас,Соотечественники слишком русские,Виноваты вы сами, столь узкие,Что теряете ухо и глаз.Если здесь, в деревушке, подобногоНичего не найти, кроме сдобногоХлеба, можно давать вечераМузыкально-поэзо-вокальные,Можно пьесы поставить лояльныеИ, пожалуй, плясать до утра.Можно вслух проштудировать Гоголя(Ах, сознайтесь, читали вы много лиИз него в своей жизни, друзья!..).Можно что-нибудь взять из Некрасова,Путешествие взять Гаттерасово,Если Нитцше, допустим, нельзя…Но куда вам такие занятия,Вызывающие лишь проклятия, —Лучше карты, еда и разврат!Лучше сплетни, интриги и жалобы,Что давно-де войскам не мешало быВзять для ваших удобств Петроград!..VI. Финал
Лэ VI
Под новый год кончается мой труд —Двенадцатая книга вдохновений.Ее снега событий не затрутНа перепутьях новых откровений.Я верю: девятьсот двадцатый годИзбавит мир от всех его невзгод,Ведь он идет, как некий светлый гений.Ведь он идет, как некий светлый гений,Походкой ровной, совершит свой суд,Свой правый суд, где чудо воскресений,Над теми, кто со злобой крест несут.Закончится всем злым и добрым проба, —Он идеалы выведет из гроба,И вновь поля и чувства зацветут.И вновь поля и чувства зацветут,Исчезнет голод мысли и растений,Вновь заиграет злаков изумруд,Зазолотится урожай осенний,И станет снова сытым человекИ телом, и душой. Растает снег,Лишь заблестит светила луч весенний.Лишь заблестит светила луч весенний,Начнется пляска радостных минут.Среди кустов черемух и сиренейВновь соловьи разливно запоют.Придет Любовь из своего изгнанья,Вернется об руку с Искусством Знанье, —Все обновленной жизнью заживут.Все обновленной жизнью заживут,Без злобы, без убийства и без лени;И не орудий будет слышен гуд,А гуд труда, любви и наслаждений.О верьте, верьте: эти дни придут,Дни музыкально-ласковых мгновений…О, эти дни! вы — близко, рядом, тут!Я в настроеньи ваших настроений.Вы влиты в обрильянченный сосуд —Сосуд чудес, пророчеств и видений.Да, смерть умрет! да, жизнь воскреснет вновь!В своей душе ей место приготовь! —Так повелел круговорот свершений.Так повелел круговорот свершений!Он предназначен, властен, мудр и крут,В его вращеньи нет ни отклонений,Ни замедлений, ни преград, ни пут.Под вечным знаком предопределенья,С душой, познавшей таинства прозренья,Под новый год кончается мой труд.Под новый год кончается мой труд, —Ведь он идет, как некий светлый гений!О, вновь поля и чувства зацветут,Лишь заблестит светила луч весенний!Все обновленной жизнью заживут!О, эти дни! вы — близко, рядом, тут!Так повелел круговорот свершений.31 декабря 1919
Тойла