Том 3. Менестрель. Поэмы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 8
Том 3. Менестрель. Поэмы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 8
Плимутрок
Рассказы в ямбах
Пьесы в рифмах 1922–1924 гг.
Превыкрутасная штучка
1
Профессор Юрий Никанорыч, —Мечтатель, девственник, минорыч,Своей Иронии жених, —Был вызван братом во ФлоридуНа пару месяцев — у нихВозобновленную «Аиду»Остилить в тонкостях. ДоцентГанс Энте, старый декадент,Его приятель, им попрошенРазвлечь Иронию, покаОн ездит в древние века…Убожеством своим роскошен,Приходит Ганс под вечерокНа ужин к гастроному Юре,Тая амуровые дури,Весь риторический порок…Иронию жених знакомитС приват-доцентом; декадансВ глазах Иронии огромитОгромный гномный томный Ганс…Лукавый Юрий Никанорыч,Постигши Ганса существо,Затаивает в сердце горечь,Представив девушке его:Теперь решается задачаО верности невесты: сдачаЕе фон-Энте разлучитЕго с Иронией, а твердостьСоединит навек… Но щитИронии — любовь и гордость —Так металлически звучит…Профессор этим обнадежен.А завтра чемодан уложенИ взят на пароход билет…Вот вкратце фабулы скелет.
2
Ганс Энте, ражий трехаршинник,Шар рыжий несший на плечах,Промозглик, плесенник и тинник,Ухаживатель-паутинник,Мордарь, полвечник, — цвел (не чах!..)Он был быкастый здоровенник,С автомобильным животом,Насмешник, скрытник, сокровенникС жасминно-тенорящим ртом…И, чванясь выправкой корсетной,Он палчил стародевной мисс,В нем клокотала похоть Этной,Взор прикошачивал: «Кис-кис…»Рыжеволосый, ражелицый,Но с проседью волос и щек,Он волочился за девицей,Как моложавый старичок.И говорливым сивоглазьем,Как настоящий верещак,Красующимся безобразьем«Спортивил» вечно натощак,Боясь отяжеленья членовИ сытой вялости, как пленов,Способных «плюсы» минуситьИ потом тело оросить…И пусть не всей душой, — всем теломОн влекся к женщине самцом…Во вл ке, судорог хотелом,Он грезил слитчатым концом…Предупредительно молчащий,Безразговорно-говорящийЛишь плотским напряженьем глаз,Сквозь кисею и сквозь атласОн видел в женщине источник,Резервуар услад мужских,Ганс Энте, этот страстносочникПоползновений воровских…Утонченностью половоюВсех фавнов перещеголял,Когда, в желаньях полувоя,Осамчив женщин, оголял…И ожеланенные жены,Его хотеньем разожжены,Его упорством сражены,Дрожа, готовые пролиться,В бред обезличенные лицаБросали позывом жены…
3
Ирония была девичка,Как говорится, полевичка,Лисичка, птичка, лесовичка:Поет, дичится и хитрит.Она умнее горожанок,Изысканнее парижайок,Студеней льда и скользче санок,И сангвистичнее, чем бритт.Она — то просолонь, то тучка,Превыкрутаснейшая штучка,Неуловима, как налим…И жаждою ее палим,К ней Ганс зальнул своими «льнами»,Иначе, говоря меж нами:Ее оженщинить решил…Во всеоружьи разных шил,Отмычек чувственности женской:Конфект, ликеров и помад,Ее вовлек он в ароматСтраны блаженной и блаженской,Ороив внешне свой Эреб,Как место непотребных требКлокочущей кипящей плоти…И очутилось в позолоте,Сусальной, как оса средь сов,Как колоннада на болоте,Дитя олисенных лесов…Он в доме закрывал засов,Уча ее, подчас, конфете,Ликеря трезвый мозг ее,Сначала речил ей о Фете,Точа исподтишка копьеДля чувственности лесовички,Змеившей на плечи косички;Затем ей Веннингера дал —Для однобочья изученья —Теорию предназначеньяПаденья женщины… СкандалОн произвел в дичке-девичке;Дал Гансу отповедь дичок:«О, Ваш философ — дурачок!В мороз, должно быть, рукавичкиСтащили девки с белых рукФилософа, и он вокругСебя стал поносить всех девок,Морозя пальцы и ладонь…Поглубже мысль мою одонь,Желающий: флажки без древок —Пожалуй, вовсе не флажки,Как без начинки пирожки…Так и отвергнутый философ,Чей взгляд на женщин стоеросов…»И иронически свистя,Мотивы страстного романса,Ирония глядит на Ганса,Который, пять минут спустя,Ей говорит: «Вы слишком детскиНа это смотрите…» А та:«Нет-с, кэта выглядит по-кэтски,Когда взирает на кота…»Ирония гадает: «ЮрийСчитает Ганса другом-бурей.Не отпущу его: пусть штиль —Излюбленный наш будет стиль,А там посмотрим…»
4
ТрехаршинникЗовет ее к реке в осинник.Она идет и, на пенекПрисев, мелодийку мурлычет.Мордарь кроваво взоры бычет,И снова страсть — его конек.Его седлает вновь мордарь,Юля на нем вокруг девички.Она же думает: «Бездарь!Как ржавы все твои отмычки…»Не зная дум ее, рыжакТо увивается лисою,А то, от похоти дрожа,К медвяной Ире льнет осою…И между тем, как апельсинЗаката Ира лепесточит, —Ганс, — дрожее листа осин, —Поцеловать девичку хочет.И захотев, — хотя вспотев,Наструниваясь, точно тобик,Веснущатый целует лобик…Ирония приходит в гнев:«Эй, Вы, изысканный Петроний,Вы поступаете, как клен!..Иронии — не из Ален,Прошу не оскорблять Ироний!Я запрещаю Вам». — «Вы? мне?» —«Да, я и Юрий. Это ясно?…Молчите! возражать напрасно…И дальше: раз наединеЯ с Вами остаюсь, Вам надо бЗнать точно, как вести себяСо мною. Стыдно. Даже западБледнеет, лик свой оробя,Пред Вашей наглостью. Что ЮрийВам скажет, возвратясь?» — ПонуривСконфуженно-корсетный стан,Ганс Энте прошептал: «РостанВлагал в уста фазаньей самке,Фазана поджидавшей в ямке,Слова иные…» — «Вы — фазан? —Ирония спросила едко, —Но я не птица. ПотомуНам не понять друг друга. КлеткаНужна фазану моему». —Ганс загорелся: «Вы сказали:Фазану моему? Я — Ваш?!..»«Да, как покорный карандаш…Довольны этим Вы едва ли.Но шутки в сторону. ПрошуНемедленно очестить слово —Со мной держать себя толково.Впредь грудь Вам кровью орошу,Просталив Вас за оскорбленье.Во всем отчет я Юре дам.Пока же надо по домам».И Ганс подумал: «Вот тюлень я!И чтоб такой лесной дичокДа не попался в мой сачок?!»
5
Ирония с пренебреженьемО Гансе думала в ту ночьИ приготовилась к сраженьям,Чтоб опустить в нем пыл на дно,Чтоб отразить его пометче…«Так странно: этот хищный кречет —Друг голубя. Что близит их?Как мог доверить мой женихМеня такому павиану?Здесь искус, умысел. Ну что ж,Я с Гансом осторожней стану:Посмотрим, Ганс, что ты возьмешь?Но он противен мне. С ним вовсеЯ не хотела б больше встреч.О, как отвратен блекло-овсийВзгляд Ганса, сахаринья речьИ вся его повадка кошья,Его заданье облапошьяДоверье Юрия, весь он —Нелепый и тягучий сон!..Но избегать его — пожалуй,Он возомнит, что за себяЯ не ручаюсь: он ведь шалый,Хотя летами обветшалый…Нет, надо Юре пособяВ его желаньи, дать отпорныйУрок доценту, чтоб он знал,Какой характер мой упорный,И одостоить тем финал».
6
Пять дней спустя, совсем нежданно,Приехал Юрий, заболевВ дороге от мечты тосканнойПо «лучшей из живущих дев»…Ему Ирония подробноВсе рассказала. СветолобноПрофессор слушал, хохоча.Хотел он Гансу сгорячаСказать, что вовсе не по-дружьиТот поступал, во всеоружьиСвоих соблазнов; но потомМахнул рукой и сел за томТруда «О шаткости моралиИ ненадежности друзей»,Невесте посвятив своей.Но этот труд друзья украли…
Eesti-Toila
1928 г. Март
Мальва льда
1
Кто эта слезная тоскунья?Кто эта дева, мальва льда?Как ей идет горжетка куньяИ шлем тонов «pastilles valda»…Блистальна глаз шатенки прорезь,Сверкальны стальные коньки,Когда в фигурах разузорясь,Она стремглавит вдоль реки.Глаза, коньки и лед — все стально,Студено, хрустко и блистально.Но кто ж она? но кто ж она?Омальвенная конькобежка?Японка? полька? иль норвежка?Ах, чья невеста? чья жена?Ничья жена, ничья невеста,Корнета русского вдова,Погибшего у БухарестаНазад, пожалуй, года два,В дни социального протеста.Сама не ведая — зачем,Она бежала за границуИ обреклась мытарствам всем,Присущим беженцам. СтраницуПустую жизни дневникаТоской бесправья испещрила,И рожа жизни, как горилла,Ей глянула в лицо. ТоскаТягучая ее объяла…О, было много, стало малоБеспечных и сердечных дней.Старушка-мать больная с ней,Отец, измайловский полковник,И брата старшего вдоваС девизом в жизни: «Трын-трава»И «каждый ухажер — любовник»…«О, Гриппе легче жить, чем мне, —Над ней задумывалась Липа, —Она не видит слез и всхлипаИ видит лишь фонарь в луне…Ей не дано в луне планетуПочувствовать, ей не дано…Ее игривому лорнетуВсе одинаково равно,Будь то луна иль Кордильеры…И если это не форшмак,Не розы и не гондольеры,Какой бы ты там ни был маг,Ты сердцем Гриппы не омагишьИ перед нею в лужу „лягешь“И легши, в слезах „потекёшь“…»
2
Читатель! Кстати: где найдешьТакую ты интеллигентку,Окончившую институт,Чтоб грамотной была! На стенкуНе лезь, обиженная: тутПреувеличенного мало…Не ты одна, поверь, ломала,Коверкая, родной язык…Предслышу я злорадный зыкСвоих критических кретинов,Что я не меньше Гриппы самПовинен в этой ломке… ГамИх пустозвончатый откинув,Им в назиданье преподамУрок: не лаять скверной моськойНа величавого слона.Послушай, критика! Ты брось-каВести себя, как девка Фроська:По существу соль солона!..И как атласист лоский лацканИ аморальна «фея тьмы»,Так критика всегда дурацка:Над этим думали ведь мы…О, «девка Фроська»! Просто здесь-каТы символ критики шальной.Продумай термин мой и взвесь-каЕго значенье, шут хмельной.Попутно критике дав бокса,От темы сильно я отвлекся,И, Липу с Гриппой позабыв,Впал в свой излюбленный мотив.Мне в оправданье то, что силеМоей мешали эти тли:О, как они мне насолили!Как оскорбляли! Поносили!И довели бы до петли, —До смерти, — если б дерзновененИ смел я не был, как орел.Убил же Надсона Буренин,Безвременно в могилу свел…Я не был никогда поклонникСтереотипного нытьяИ сладковатого питья,Что горестный односторонник,«Студенческий поручик» вам,Сородичи, давал! Но сам,Как человек кристально честный,Бездарный Надсон был, и яРазгневан травлей неуместнойНововременского враля.
3
Когда разгромленный ЮденичВ Прибалтику их приволок,Полковник Александр ЕвгеньичС женою вместе в тифе слег.Да, тиф, свирепствовавший в НарвеОт Гунгенбурга и до Ярви,Порядочно людей скосилСлезами горести и скорби.Его бациллы разносилБедняк — в узле, крестьянин — в торбе,Вагон — в скамейках, по полямИ деревням болтливый ветер…Тиф только Орро не заметилИ прикоснуться к тополямНе смел своей гребучей лапой.Как малярия под Анапой,Так тиф — под Орро… Без грошаВ кармане Липа, порешаСпасти родителей от смерти,Истратив бывшее в конверте,Продать решилась кое-чтоИз наспех взятого: пальтоКаракулевое, браслетку,Часы и ценный адамант.Недаром ибсеновский БрандЗакаливал тридцатилетку:Ее заботы и уходЗа страждущими не пропали, —И вот отец уже встаетС постели в беженской опале;За ним поправилась и мать,Благодаря стараньям Липы.Поэтому легко понять,Что в этот год особо липыБлагоуханные цветут,И чуждая ей деревушкаСовсем особенный уютТаит в себе. И мать-старушка,К весне восставшая с одраБолезни, ей еще дороже…Как с Липою она добра!И папа, милый папа, — тоже!..«Ведь вот как нищие живут:Недоедая, прозябая,Справляют непривычный труд,Ан, глядь, не сдохнут, не умрут!» —Соседка молвила рябая.
4
Увлекся Липою матрос,Двадцатилетний иноземец:Ей приносил букеты роз,А иногда и целый хлебец.Он был хороший мальчуган,Шикарь, кокет, поэт немного,Но он был скользким, как минога,В нее влюбленный Иоганн…Его сменил приват-доцентГусь-Уткин, с рыжей ражей рожей,Он ей дарил аршины лентИ туфли с лаковою кожей,И шоколад, и пепермент…За этим репортер прохожийУвлекся Липой, но без крылИ без бумажника в кармане,В пустячном, проходном романеОн ничего ей не дарил…Была ли Липа с ним близка?Но не были они ей близки.Ей эта жизнь была узка:Грязь, нищета, нужда, тоскаИ эти жалкие огрызки…Немудрено, когда хромойСын лавочника, рослый Дмитрий,Игравший с огоньком на цитре,К ней начал свататься зимой,Она без долгих размышлений,Уставшая от оскорблений,Метнулась в брачную петлю,Забыв сказать ему «люблю»…
1922 г.
Невесомая
1
В этот вечер рыба не клевала,И мой стоящий галиотПлыл в финский эпос «Калевала»:Мечта свершала свой полет,И несмотря на то, что лодкуДержали цепко якорькиИ по соседнему болоткуБродили странные зверьки,Мысль отвлекавшие, — на это,Я повторяю: не смотря, —Междупланетная комета,Мечта летала, лёт быстря,Моих озерных игр ПрилепаС тоской рванула поплавок:Так был нарушен финский эпос,Который дать поэзу мог…Зевнув, удилище сложилаИ положила в галиот;Терпенье истощив, решила:«Сегодня рыба не клюет.Домой не хочется, однако:Люблю на озере закат.Побудем на воде до мрака, —Вернемся к ужину назад.Снимайся с якоря. ПриякорьВ Янтарной бухте, встав под скат,Где, помнишь, как-то куропатокВспугнули мы, а сам меж темМне расскажи про психопаток:Ты, знаю, мастер этих тем»…Возможно ль отказать ПрилепеВ пустячной просьбе? Почему жМоих былых великолепийНе вспомнить маленькую чушь?…
2
— Среди моих «северянисток»,Я помню, были две сестры,Которых медицинский выступ —До времени и до поры —Их, этих дев, в меня влюбленных,Привел бы в дом умалишенных…Они прислали пару дюжинМне писем, бегали вослед.Одна из этих двух «жемчужин»Подписывалась VioletteИ даже приезжала в Тойлу,Когда в пятнадцатом годуЯ жил на даче там, но «ой-ру»Я не люблю, ей на беду,Предпочитая «ой-ре» этойНео-классический балет…И вот — осталась нераздетой,Раздеться жаждя, Violette…Что делать? Пьян иною «вишнейВ вине» я был тогда, и сонИной я видел. Так излишнеИстратилась на пансионДевица, проживя неделю,Мне назначая rendez-vous…Ответного не вызвав хмелю,Она вернулась на Неву.О, с лентой черною букеты,Подброшенные на крыльцо!О, незнакомой ВиолеттыНевиданное мной лицо!
3
Ее сестра была смелее,И вот в один несчастный деньВдруг появилась на аллее«Ивановки», как дребедень:Лет сорока пяти, очкаста,С бульдожьим ртом, бледна, как мел,Она себе сказала: «БастаМечтать: да будет шаг мой смел!»И потому, без приглашенья,Не будучи знакома, вдруг,Как очень скверное виденье,Явилась; вызвав мой испуг.Моя жена (не ты, Прилепа, —Была другая — тип Зизи…)Шепнула: «Как она нелепа,И как трудны твои стези!..»Приехавшая психопаткаМне отпустила комплимент,Глаза закатывая сладко:«Вы — колоссальный декадент»…Твердила о своем восторгеПред «царственным» моим стихомИ голосом кабацких оргийЧитала, пополам с грехом,Мне самому мои пиесыНа мой же собственный мотив!..И из себя, как поэтессы,Шипела, как локомотив,Бездарные стереотипы,Аляповатые клише…Ах, эти «цоканья» и «всхлипы»Мне были так не по душе!
4
Я видел: между нами бездна,Но я молчал, молчал любезно,Давно приняв рецепт Гюго:С бездарью ссора бесполезнаИ не изменит ничего; —Бездарь не прекратит писанья,Какое б ты ей резюмеНи наложил; храни молчанье:Она себе ведь на уме…Когда какой-нибудь поэтикСтихами донимал Гюго,Гюго, стихи бросая эти,К себе любезно звал его,В изысканнейших выраженьяхБлагодаря его в письмеЗа «истинное наслажденье»,За «луч, сияющий во тьме»…Когда ж «на зов» версификаторШел «в гости», пьяный от похвал,Величественный триумфаторПоэтика не принимал…Но я доступностью недаромИзвестен был на всю страну…Ах, я писателям поджарымНе намекал: «Я вас турну…»Всех принимая, слушал стойко, —До обморока иногда…Меня дурманили, как стойкаВ трактире, эти господа!Ты знаешь? эта графоманкаСебе избрала псевдонимШокирующий: «Северянка» —И стала действовать под ним!
5
Хрустя, как бы жуя галеты,Она читала ерунду.Я, ради смеха, приведуПародию на те куплеты:«Я лыжебежец и гарцор!Я грежу ль? да! о мглистый сланецМоих разбегов льдяный танец…»И дальше в этом роде вздор.В какой вошла она азартИ совершенно позабыла.Что выкрала, в разгаре пыла,«Моих разбегов льдяный старт»Из моего стихотворенья,Одно лишь слово изменя…Но я не высказал сомненья,Что эта строчка из меня!Она подумала, должно быть,Что я не знал своих стихов…Когда пускает лампа копоть,Фитиль я приспустить готов…А если это с опозданьем,Придется открывать окно…Так и с назойливым созданьемМне было поступить дано,Но то впоследствии… Об этомСкажу всего в двух-трех словах.Вообразя себя поэтом,Она твердила о стихахВесьма решительно и нагло,Пока однажды не иссякла,Когда я сделал некий «взмах»…
6
Один хороший мой знакомый,Большой ироник и шутник,Над поэтессой невесомойСмеясь в душе своей, поникДля вида грустно головою,И на вопрос ее, что с ним, —Ответил: «Занят я вдовою, —Царицей Ингрид я томим.Мне кажется, не с Вас ли ИнгридНаписана? признайтесь мне…»И поэтесса глаз своих тигрит,Оставшись с ним наедине:«Да что Вы? разве я похожаНа королеву?» — говорит.И вдруг решает: «Hy, так что же?Конечно, это я — Ингрид!»С тех пор (о, бедная поэма!О, бедная моя мечта!)Воробушкина ищет крэмаДля носа, носом занята.Воробушкина королевойМнит не шутя себя, — всерьезИ, будучи престарой девой,Томится от запретных грез.О, раз Воробушкина — Ингрид,Конечно, Эрик — сам поэт!..И снова взор она свой тигрит,Слагая тигровый куплет…
7
Она приходит к нам так часто,Что чаще трудно приходить…Она по-прежнему очкаста,Еще очкастей, может быть!..Она такие «куры строит»,Что вспугивает даже кур,Она так охает, так ноет,Что Эрик был не белокур,А «вроде Вас — шатен кудрявый…И римский профиль… как у Вас…»С такой ухмылкою лукавойПодмигивает сивый глаз,Что я в отчаяньи тоскуюИ до упаду хохочу,Смотря на Ингрид, но такую,Какую вовсе не хочу…
8
Могло бы это продолжатьсяДо бесконечности, но разПришлось заночевать остатьсяВерсификаторше у нас.Но прежде чем уснуть в столовой,Она спросила у жены:«Ваш муж, не правда ли, бедовый?Вы поручиться мне должны,Что выйду…» Легкая заминкаВ ее чудовищных словах.О, святость фразы МетэрлинкаВ гнилых кощунственных устах!А утром с наглою ухмылкойСмотрела прямо мне в глаза,Игриво помахала вилкой,Рот по привычке облизав…И вдруг внезапно вопросила,Что называется, врасплох:«Не правда ль, я большая силаИ стих мой далеко не плох?»Но я, женой предупрежденныйО фразе дерзостно-больной,Сказал, сердито раздраженныйВсей этой вздорной чепухой,О всем о том, что накипелоВ глубинах сердца моего,Чего сказать бы не посмелаКорректность Виктора Гюго!
9
Я разобрал ее стихозы«По косточкам», как говорят,Все эти «розы» и «березы»,Поставил все «заставки» в ряд, —Все эти «алые закаты»,Все эти «шумные моря».Все эти «пышные палаты», —Всю дрянь, короче говоря!И указал, какой шутихойОна является у нас…Воробушкина стала тихой,Как бы готовясь «ананас, —Как метко выразился Белый, —С размаха в небо запустить»…Да, стала тихой, оробелой,Казалось, жаждущей грустить…И вдруг, с ухмылкой нездоровой,Шепнула, потупляя глаз:«Вы оттого такой суровый,Что до сих пор не отдаласьЯ Вам, как этого Вы ждали…Сознайтесь, ждали ведь?» — Мой смех,Прилепа, слышен был из дали,Из дали дней далеких тех.
* * *
Я, хохоча, срывал морошку.Жена, со смехом в свой черед,Готовясь «размотать дорожку»,Сказала: «Полный ход вперед!»
1924
Кондитерская для мужчин
1
Была у булочника Надя,Законная его жена.На эту Надю мельком глядя,Вы полагали, кто она…И, позабыв об идеале(Ах, идеал не там, где грех!)Вы моментально постигали,Что эта женщина — для всех…Так наряжалась тривиальноВ домашнее свое тряпье,Что постигали моментальноВы всю испорченность ее…И, эти свойства постигая,Вы, если были ловелас,Давали знак, и к Вам нагаяВ указанный являлась час…От Вашей инициативыЗависел ход второй главы.Вам в руки инструмент. МотивыИзбрать должны, конечно, Вы…
2
В июльский полдень за прилавкомОна читает «La Garconne»,И мухи ползают по графкамРасходной книги. В лавке — сон.Спят нераспроданные булки,Спит слипшееся монпасье,Спят ассигнации в шкатулкеИ ромовые бабы все.Спят все эклеры и бриоши,Тянучки, торты, крендельки,Спит изумруд поддельной броши,В глазах — разврата угольки.Спят крепко сладкие шеренгиНепрезентабельных сластей,Спят прошлогодние меренги,Назначенные для гостей…И Коля за перегородкойХрапит, как верящий супруг.Шуршит во сне своей бородкойО стенки, вздрагивая вдруг.И кондитрисса спит за чтеньем:Ей книга мало говорит.Все в лавке спит, за исключеньемЖивых страничек Маргерит!
3
Вдруг к лавке подъезжает всадник.Она проснулась и — с крыльца.Пред нею господин урядник,Струится пот с его лица:«Ну и жарища. Дайте квасу…»Она — за штопор и стакан.И левый глаз его по мясуЕе грудей, другой — за стан…«Что продается в Вашей лавке?»«Все, что хотите». — «Есть вино?Я, знаете ли, на поправке…»«Нам разрешенья не дано…»«А жаль. Теперь бы выпить — знатно…»«Еще кваску? Есть лимонад…» —И улыбнулась так занятно,Как будто выжала гранат…«Но для меня, быть может, все жеНайдется рюмочка вина?»«Не думается. Не похоже», —Кокетничает с ним она.«А можно выпить Ваши губкиВзамен вина?» — промолвил чин. —«Назначу цену без уступки:Ведь уступать мне нет причин…» —И засмеялась, заломила,Как говорят, в три дорога…Но это было все так мило,Что он попал к ней на рога…И порешили в результате,Что он затеет с нею флирт,А булочница будет, кстати,Держать — «сна всякий случай» — спирт…
4
За ним пришел какой-то дачник,Так, абсолютное ничто.В руках потрепанный задачник.Внакидку рваное пальто:«Две булки по пяти копеекИ на копейку карамель…»Голодный взгляд противно-клеек,В мозгу сплошная канитель.«Извольте, господин ученый», —Почтительно дает пакет.Берет он за шнурок крученый:«Вот это правильно, мой свет!Но как же это Вы узнали,Что я в отставке педагог?» —«А Ваш задачник?…» — И в финалеУ них сговор в короткий срок:Учитель получает булкиИ булочницу самое.За это в смрадном переулкеДает урок сестре ее.
5
Потом приходит старый доктор:«Позвольте шоколадный торт». —«Как поживает Типси?» — «Дог-то?А чтоб его подрал сам черт!Сожрал соседских всех индюшек —Теперь плати огромный куш…Хе-хе, не жаль за женщин-душек,Но не за грех собачьих душ!Вы что-то будто похудели?Что с Вами, барынька? давно ль?» —«Мне что-то плохо в самом деле,И все под ложечкою боль…» —«Что ж, полечиться не мешало б…»«Все это так, да денег нет…» —«Ну уж, пожалуйста, без жалоб:Я, знаете ли, не аскет:Не откажусь принять натурой…Согласны, что ли?» — «Отчего ж…» —И всей своей дала фигуройПонять, что план его хорош.
6
Но этих всех Надюше мало,Всех этих, взятых «в переплет»:Вот из бульварного журналаКосноязычный виршеплет.Костюм последней моды в ПинскеИ в волосах фиксатуар,Эпилептизм а la Вертинский,И романтизм аla Нуар!..«Божественная продавщица,Мне ромовых десяток баб;Pardon, не баба, а девица:Девиц десяток с ромом!» — ЦапСвоей рукой и в рот поспешноОдну из девок ромовых.Надюша ежится усмешноИ говорит: «Черкните стихИ обо мне: мне будет лестноПрочесть в журналах о себе».И виршеплет вопит: «Прелестно!Но вот условия тебе:За каждую строку по бабе,Pardon, по девке ромовой!»Смеется Наденька: «ОграбитПиит с дороги столбовой!За каждое стихотворенье,Что ты напишешь обо мне,Зову тебя на чай с вареньем…»«Наедине?» — «Наедине».
7
При посещеньи покупальцевВ кондитерской нарушен сонОт опытных хозяйских пальцевДо покупательских кальсон…Вмиг просыпаются ватрушки,Гато, и кухен, и пти-шу,И, вторя разбитной вострушке,Твердят: «Попробуйте, прошу…»Всех пламенно влечет к Мамоне,И, покупальцев теребя,Жена и хлеб на кордомоне —Все просят пробовать себя…Когда ж приходит в лавку Коля,Ее почтительный супруг,Она, его усердно школя(Хотя он к колкостям упруг!),Дает понять ему, что святоОна ведет торговый дом…И рожа мужа глупо смятаНепостижимым торжеством!..
Toila
На барбарисовом закате
1
Кто в небе алых роз алееЦвел в облаковом парике?Спустясь с балкона, по аллееМеж сосен мы прошли к реке.Алела на закате пристань,Такая серенькая днем.Плескались рыбки — двести, триста? —Блестя алеющим огнем.Кричали вспугнутые уткиС малиновою белизной.Не кровью ль истекали сутки,Струящие к закату зной?И на реке, на перекате,Играла с мушкою форель.На барбарисовом закатеВозникла эта акварель.Я оттолкнул замок устало,Подвинул лодку к ступеням,И ты, сияющая ало,Спустилась, кружева вспеня.Я весла взял, и мы поплылиВниз по теченью за изгиб,Где меж стеблей прохладных лилийСкользит так много быстрых рыб…
2
С полуаршинной глубиною,Зеленая, как малахит,Прозрачною и ледяноюСтруею орошает мхиПрибрежные. Деревьев купыОтзеркаленные в воде,Склонились к ней. Покой везде.Стволы — как великанов трупы.Изгибисто несемся вдольАллеи до ограды сада,А там, за ним, где пихт рассада,Пустырь — крестьянская юдоль…Вот лес пошел. Вот вновь луга.Вот устье Егерской канавки.И хариусы — вид сига —Бегут от лодки в скользкой давке…Ты нажимаешь влево рульИ поворачиваешь вправо.Суденышко вплывает в травы,Что щедро вырастил июль.Еще один нажим руля, —И мы плывем в зеленых сводах;Теперь уже в кофейных водахПлотичка плещется. КрыляНа белое пятно батиста,Летит бесшумный нетопырь,И от его движений свистаТы вздрагиваешь. «РастопырьСкорее руки, — и добычуМы привезем к себе домой!»Ты моему не внемлешь кличу,Восторг не разделяешь мой.Наоборот: закрылась шалью,Склонилась тихо над кормой…Закат давно не блещет алью.Из тучи поступью хромойВыходит месяц, обозналаПолоску в струйках сквозь листву.Домой зову и не зову:Всего в версте отсюда дача.Зеленолиственный тоннельТак восхитительно олунен,Июльский воздух так июненИ мягок, как Мускат-Люнель…Все вдаль ветвистым коридоромПлывем, пока вдруг ты с задоромНе поворачиваешь руль,И мы канавою обратноСкользим к реке, смотря на пятнаЛуны в игре речных кривуль…
3
Окончены канавы, своды, —Вновь малахитовые воды. —И островок цветущих лип —Все тот же, только в лунном стиле.Плывем, сгибая стебли лилий,Меж них пугая спящих рыб.Мы покидаем с грустью стеблиИ вверх стремимся в этот раз.Теперь опять простор для гребли:Чтоб «взять версту», нам нужен час.
4
Но слушай, кто поет в болоте?Я слышу женский голос тамВ туманной лунной позолотеЯ вижу женщину. К кустамПрибрежным по зыбучей топиОна, вся белая, идет.У берега водоворот —Вдруг упадет в него… утопитСебя, пожалуй. В золотыхЛучах остановилась. Росла.Стройна. Бледна. Я поднял весла.Смотрю. И вдруг она — бултых!Мы вскрикнули, мы онемели.И тишина. И — ничего.Подплыли. Головы, как в хмеле.Самоубийство? Колдовство?Но эта песня! В этой песне —Исчезни, враг! Господь, воскресни! —Такой восторг, такая жуть.Нет, человеческая грудьВместить ту песню не смогла бы:Для мук подобных люди слабы…Так значит, то не человек,Не женщина — невольный вывод…Мы фантазировали живоС упорной мыслью в голове,Что не было того, что было,А если не было, то — то,Что виделось, себя избыло,И этот «кто-то» есть никто.
5
Теперь уже плывем в смятеньи,И ужасом душа полна:Мы думаем об этом пеньи…Нам не в луну уже луна,И вечер нам уже не в вечер:Мы думаем об этой встрече.И смысл, значенье встречи тойНеясны нам пока. Постой,Ты видишь пристань? на скамейкеСидит как будто кто-то… ЗмейкиВолос спадают на плеча…И в белом, в белом… Кто бы это?…Но в ужасе бежим ответа,Пугаясь лунного луча,Что выползает из-за тучи,Готовый озарить ее…Нас мысль одна и та же мучит;И ты мое, и я твое —Сердца свои мы оба слышим…О, настороженная тишь!И вот плывем все выше, выше…И я молчу. И ты молчишь.
6
А вот и пристань. Вот и мыза.На пристани встречает… Лиза.Вся в белом, белая сама:«Ах, чуть я не сошла с ума! —От ужаса едва лепечетИ не находит слов для речи: —Луна нервирует… И тьма…И эта женщина… Ее выНе встретили? за полчасаДо вас бежала здесь… КосаТакая рыжая… ЛиловыГлаза безумные… КапотРаспахнут белый… Дико пела,Когда бежала… Я поспелаЕдва прийти сюда… И вотСижу, едва жива от страха,И жду вас: все же здесь светлей,Чем в доме. От густых аллейВ нем мрачно. И луна, как бляха,На клумбе с ирисами. Нет,Я не останусь больше в домеОдна без вас», — в больной истомеШепнула девушка и в пледЗакутавшись, пошла за нами.Невесело мы пили чай,Невольно думая о драме,Что с нами будет невзначай…
7
Оно вошло в нас хладнокровно,Оно и крепло, и росло:Спустя четыре года ровно, —И, может быть, число в число? —Расстался я с подругой тою,С кем плыл рекою, залитоюЛимонным светом, к чаще липНа островке, где наши были,Где меж стеблями наших лилийЖивет так много наших рыб…
Озеро Uljaste
1923
Кара Дон-ЖуанаРассказ в сицилианах
1
Да, фейерверком из ПуччиниБыл начат праздник. Весь МиланТонул в восторженной пучинеВеселья. Выполняя планЗабав, когда, забыв о чине,И безголосый стал горлан…Однако по какой причинеНад городом аэроплан?
2
Не делегаты ль авиацийГотовят к празднику салют?Не перемену ль декорацийУвидит падкий к трюкам люд?Остолбились в тени акацийЛакеи при разносе блюд.Уж то не классик ли ГорацийВстает из гроба, к нови лют?…
3
Как странно вздрогнула синьора!Как странно побледнел синьор! —Что на террасе у собораТянули розовый ликер!И вот уж им не до ликера,И в небеса за взором взор —Туда, где стрекотня мотораТаит нещадный приговор…
4
На людной площади МиланаСмятенье, давка, крик и шум:Какого-то аэропланаСниженье прямо наобум —Мертва испанская гитанаИ чей-то обезглавлен грум,И чья-то вся в крови сутана,И у толпы за разум ум!
5
Умолк оркестр на полуноте, —Трещит фарфор, звенит стакан,И вы, бутылки, вина льете!Тела! вы льете кровь из ран…В испуге женщины в капотеСпешат из дома в ресторан.Аэроплан опять в полете,Таинственный аэроплан…
6
И в ресторане у собора,Упавши в пролитый ликер,«Держите дерзостного вора!» —Кричит в отчаяньи синьор:«Жена моя, Элеонора, —Ее похитил тот мотор!..»Да, если вникнуть в крик синьора,Жену вознес крылатый вор.
7
Но — миг минут, и в ресторане,Как и на площади на всей,Опять веселое гулянье, —Быть может, даже веселей…Взамен Пуччини из МасканьиНесутся взрывы трубачей,И снова жизнь кипит в МиланеВо всей стихийности своей.
8
А результат недавней драмы —Вполне понятный результат:Во все концы радиограммыО происшествии летят.Портреты увезенной дамыТут выставлены в яркий рядИ в целом мире этот самыйАэроплан искать велят…
9
Одни в безумьи, муж без целиСмотря на небо, скрежеталЗубами, и гитаны пели,Печально озаряя зал,Как бы над мертвыми в капеллеПрелат служенье совершал,Вдруг неожиданно пропеллерНад площадью заскрежетал.
10
И вот, почти совсем откосно,Убив с десяток горожан,Летит с небес молниеносноВ толпу другой аэроплан.Пока гудел многовопросноВ толпе угрозный ураган, —Похитив мужа, гость несносныйВспорхнул, и вот — под ним Милан!..
11
Летели в небе два мотора, —Один на Тихий океан,На ширь и гладь его простора,На дальний остров из лиан.Другой на север, за озераНорвегии, где воздух льдян.И на одном — Элеонора,И на другом — ее Жуан.
12
На островках, собой несхожих,Машины скинули их двух.На двух совсем различных ложахС тех пор тиранили свой духСупруги: муж лежал на кожахТюленьих, под женой был пухТропичных птиц. И глаз прохожихНе жег их: каждый остров глух.
13
Ласкал серебряные косыПроникнутый мимозой бриз.Что на траве сверкало: росыИль слезы женские? Кто внизСбегал к воде? Кому откосыКазались кочками? «Вернись!» —Стонало эхо. Ноги босы…От безнадежья стан повис…
14
Хрустел седыми волосамиХрустальный ветер ледяной.Жуан стоял у моря днями,В оцепенении, больном,С глубоко впавшими глазами,С ума сводящею мечтой,Что, разделен с женой морями,Он не увидится с женой.
15
Хохочут злобно два пилота,Что их поступок — без следа,Что ими уничтожен кто-то,Что тайну бережет вода,Что вот возникло отчего-тоТому, кто юн, кто молода,«Всегда» любившим без отчетаКарающее «Никогда!»