Том 3. Стихотворения и поэмы 1907-1921 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1
Стихотворения. Книга третья (1907–1916)
Страшный мир (1909–1916)
К музе
Есть в напевах твоих сокровенныхРоковая о гибели весть.Есть проклятье заветов священных,Поругание счастия есть.И такая влекущая сила,Что готов я твердить за молвой,Будто ангелов ты низводила,Соблазняя своей красотой…И когда ты смеешься над верой,Над тобой загорается вдругТот неяркий, пурпурово-серыйИ когда-то мной виденный круг.Зла, добра ли? — Ты вся — не отсюда.Мудрено про тебя говорят:Для иных ты — и Муза, и чудо.Для меня ты — мученье и ад.Я не знаю, зачем на рассвете,В час, когда уже не было сил,Не погиб я, но лик твой заметилИ твоих утешений просил?Я хотел, чтоб мы были врагами,Так за что ж подарила мне тыЛуг с цветами и твердь со звездами —Всё проклятье своей красоты?И коварнее северной ночи,И хмельней золотого аи,И любови цыганской корочеБыли страшные ласки твои…И была роковая отрадаВ попираньи заветных святынь,И безумная сердцу услада —Эта горькая страсть, как полынь!29 декабря 1912
«Под шум и звон однообразный…»
Под шум и звон однообразный,Под городскую суетуЯ ухожу, душою праздный,В метель, во мрак и в пустоту.Я обрываю нить сознаньяИ забываю, что́ и как…Кругом — снега, трамваи, зданья,А впереди — огни и мрак.Что́, если я, завороженный,Сознанья оборвавший нить,Вернусь домой уничиженный, —Ты можешь ли меня простить?Ты, знающая дальней целиПутеводительный маяк,Простишь ли мне мои метели,Мой бред, поэзию и мрак?Иль можешь лучше: не прощая,Будить мои колокола,Чтобы распутица ночнаяОт родины не увела?2 февраля 1909
«В эти желтые дни меж домами…»
В эти желтые дни меж домамиМы встречаемся только на миг.Ты меня обжигаешь глазамиИ скрываешься в темный тупик…Но очей молчаливым пожаромТы недаром меня обдаешь,И склоняюсь я тайно недаромПред тобой, молчаливая ложь!Ночи зимние бросят, быть может,Нас в безумный и дьявольский бал,И меня, наконец, уничтожитТвой разящий, твой взор, твой кинжал!6 октября 1909
«Из хрустального тумана…»
Из хрустального тумана,Из невиданного снаЧей-то образ, чей-то странный…(В кабинете ресторанаЗа бутылкою вина).Визг цыганского напеваНалетел из дальних зал,Дальних скрипок вопль туманный…Входит ветер, входит деваВ глубь исчерченных зеркал.Взор во взор — и жгуче-синийОбозначился простор.Магдалина! Магдалина!Веет ветер из пустыни,Раздувающий костер.Узкий твой бокал и вьюгаЗа глухим стеклом окна —Жизни только половина!Но за вьюгой — солнцем югаОпаленная страна!Разрешенье всех мучений,Всех хулений и похвал,Всех змеящихся улыбок,Всех просительных движений, —Жизнь разбей, как мой бокал!Чтоб на ложе долгой ночиНе хватило страстных сил!Чтоб в пустынном вопле скрипокПерепуганные очиСмертный сумрак погасил.6 октября 1909
Двойник («Однажды в октябрьском тумане…»)
Однажды в октябрьском туманеЯ брел, вспоминая напев.(О, миг непродажных лобзаний!О, ласки некупленных дев!)И вот — в непроглядном туманеВозник позабытый напев.И стала мне молодость сниться,И ты, как живая, и ты…И стал я мечтой уноситьсяОт ветра, дождя, темноты…(Так ранняя молодость снится.А ты-то, вернешься ли ты?)Вдруг вижу — из ночи туманной,Шатаясь, подходит ко мнеСтареющий юноша (странно,Не снился ли мне он во сне?),Выходит из ночи туманнойИ прямо подходит ко мне.И шепчет: «Устал я шататься,Промозглым туманом дышать,В чужих зеркалах отражатьсяИ женщин чужих целовать…»И стало мне странным казаться,Что я его встречу опять…Вдруг — от улыбнулся нахально,И нет близ меня никого…Знаком этот образ печальный,И где-то я видел его…Быть может, себя самогоЯ встретил на глади зеркальной?Октябрь 1909
Песнь Ада
День догорел на сфере той земли,Где я искал путей и дней короче.Там сумерки лиловые легли.Меня там нет. Тропой подземной ночиСхожу, скользя, уступом скользких скал.Знакомый Ад глядит в пустые очи.Я на земле был брошен в яркий бал,И в диком танце масок и обличийЗабыл любовь и дружбу потерял.Где спутник мой? — О, где ты, Беатриче? —Иду один, утратив правый путь,В кругах подземных, как велит обычай,Средь ужасов и мраков потонуть.Поток несет друзей и женщин трупы,Кой-где мелькнет молящий взор, иль грудь;Пощады вопль, иль возглас нежный — скупоСорвется с уст; здесь умерли слова;Здесь стянута бессмысленно и тупоКольцом железной боли голова;И я, который пел когда-то нежно, —Отверженец, утративший права!Все к пропасти стремятся безнадежной,И я вослед. Но вот, в прорыве скал,Над пеною потока белоснежной,Передо мною бесконечный зал.Сеть кактусов и роз благоуханье,Обрывки мрака в глубине зеркал;Далеких утр неясное мерцаньеЧуть золотит поверженный кумир;И душное спирается дыханье.Мне этот зал напомнил страшный мир,Где я бродил слепой, как в дикой сказке,И где застиг меня последний пир.Там — брошены зияющие маски;Там — старцем соблазненная жена,И наглый свет застал их в мерзкой ласке…Но заалелся переплет окнаПод утренним холодным поцелуем,И странно розовеет тишина.В сей час в стране блаженной мы ночуем,Лишь здесь бессилен наш земной обман,И я смотрю, предчувствием волнуем,В глубь зеркала сквозь утренний туман.Навстречу мне, из паутины мрака,Выходит юноша. Затянут стан;Увядшей розы цвет в петлице фракаБледнее уст на лике мертвеца;На пальце — знак таинственного брака —Сияет острый аметист кольца;И я смотрю с волненьем непонятнымВ черты его отцветшего лицаИ вопрошаю голосом чуть внятным:«Скажи, за что томиться должен тыИ по кругам скитаться невозвратным?»Пришли в смятенье тонкие черты,Сожженный рот глотает воздух жадно,И голос говорит из пустоты:«Узнай: я предан муке беспощаднойЗа то, что был на горестной землеПод тяжким игом страсти безотрадной.Едва наш город скроется во мгле, —Томим волной безумного напева,С печатью преступленья на челе,Как падшая униженная дева,Ищу забвенья в радостях вина…И пробил час карающего гнева:Из глубины невиданного снаВсплеснулась, ослепила, засиялаПередо мной — чудесная жена!В вечернем звоне хрупкого бокала,В тумане хме́льном встретившись на мигС единственной, кто ласки презирала,Я ликованье первое постиг!Я утопил в ее зеницах взоры!Я испустил впервые страстный крик!Так этот миг настал, нежданно скорый.И мрак был глух. И долгий вечер мглист.И странно встали в небе метеоры.И был в крови вот этот аметист.И пил я кровь из плеч благоуханных,И был напиток душен и смолист…Но не кляни повествований странныхО том, как длился непонятный сон…Из бездн ночных и пропастей туманныхК нам доносился погребальный звон;Язык огня взлетел, свистя, над нами,Чтоб сжечь ненужность прерванных времен!И — сомкнутых безмерными цепями —Нас некий вихрь увлек в подземный мир!Окованный навек глухими снами,Дано ей чуять боль и помнить пир,Когда, что ночь, к плечам ее атласнымТоскующий склоняется вампир!Но мой удел — могу ль не звать ужасным?Едва холодный и больной рассветИсполнит Ад сияньем безучастным,Из зала в зал иду свершать завет,Гоним тоскою страсти безначальной, —Так сострадай и помни, мой поэт:Я обречен в далеком мраке спальной,Где спит она и дышит горячо,Склонясь над ней влюбленно и печально,Вонзить свой перстень в белое плечо!»31 октября 1909
«Поздней осенью из гавани…»
Поздней осенью из гаваниОт заметенной снегом землиВ предназначенное плаваньеИдут тяжелые корабли.В черном небе означаетсяНад водой подъемный кран,И один фонарь качаетсяНа оснеженном берегу.И матрос, на борт не принятый,Идет, шатаясь, сквозь буран.Всё потеряно, всё выпито!Довольно — больше не могу…А берег опустелой гаваниУж первый легкий снег занес…В самом чистом, в самом нежном саванеСладко ли спать тебе, матрос?14 ноября 1909
На островах
Вновь оснежённые колонны,Елагин мост и два огня.И голос женщины влюбленный.И хруст песка и храп коня.Две тени, слитых в поцелуе,Летят у полости саней.Но не таясь и не ревнуя,Я с этой новой — с пленной — с ней.Да, есть печальная усладаВ том, что любовь пройдет, как снег.О, разве, разве клясться надоВ старинной верности навек?Нет, я не первую ласкаюИ в строгой четкости моейУже в покорность не играюИ царств не требую у ней.Нет, с постоянством геометраЯ числю каждый раз без словМосты, часовню, резкость ветра,Безлюдность низких островов.Я чту обряд: легко заправитьМедвежью полость на лету,И, тонкий стан обняв, лукавить,И мчаться в снег и темноту,И помнить узкие ботинки,Влюбляясь в хладные меха…Ведь грудь моя на поединкеНе встретит шпаги жениха…Ведь со свечой в тревоге давнейЕе не ждет у двери мать…Ведь бедный муж за плотной ставнейЕе не станет ревновать…Чем ночь прошедшая сияла,Чем настоящая зовет,Всё только — продолженье бала,Из света в сумрак переход…22 ноября 1909
«С мирным счастьем покончены счеты…»
С мирным счастьем покончены счеты,Не дразни, запоздалый уют.Всюду эти щемящие нотыСтерегут и в пустыню зовут.Жизнь пустынна, бездомна, бездонна,Да, я в это поверил с тех пор,Как пропел мне сиреной влюбленнойТот, сквозь ночь пролетевший, мотор.11 февраля 1910
«Седые сумерки легли…»
Седые сумерки леглиВесной на город бледный.Автомобиль пропел вдалиВ рожок победный.Глядись сквозь бледное окно,К стеклу прижавшись плотно…Глядись. Ты изменил давно, Бесповоротно.11 февраля 1910
«Дух пряный марта был в лунном круге…»
Дух пряный марта был в лунном круге,Под талым снегом хрустел песок.Мой город истаял в мокрой вьюге,Рыдал, влюбленный, у чьих-то ног.Ты прижималась всё суеверней,И мне казалось — сквозь храп коня —Венгерский танец в небесной черниЗвенит и плачет, дразня меня.А шалый ветер, носясь над далью, —Хотел он выжечь душу мне,В лицо швыряя твоей вуальюИ запевая о старине…И вдруг — ты, дальняя, чужая,Сказала с молнией в глазах:То душа, на последний путь вступая,Безумно плачет о прошлых снах.6 марта 1910.
Часовня на Крестовском острове
В ресторане
Никогда не забуду (он был, или не был,Этот вечер): пожаром зариСожжено и раздвинуто бледное небо,И на желтой заре — фонари.Я сидел у окна в переполненном зале.Где-то пели смычки о любви.Я послал тебе черную розу в бокалеЗолотого, как небо, аи.Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзкоВзор надменный и отдал поклон.Обратясь к кавалеру, намеренно резкоТы сказала: «И этот влюблен».И сейчас же в ответ что-то грянули струны,Исступленно запели смычки…Но была ты со мной всем презрением юным,Чуть заметным дрожаньем руки…Ты рванулась движеньем испуганной птицы,Ты прошла, словно сон мой легка…И вздохнули духи, задремали ресницы,Зашептались тревожно шелка.Но из глуби зеркал ты мне взоры бросалаИ, бросая, кричала: «Лови!..»А монисто бренчало, цыганка плясалаИ визжала заре о любви.19 апреля 1910
Демон («Прижмись ко мне крепче и ближе…»)
Прижмись ко мне крепче и ближе,Не жил я — блуждал средь чужих…О, сон мой! Я новое вижуВ бреду поцелуев твоих!В томленьи твоем исступленномТоска небывалой весныГорит мне лучом отдаленнымИ тянется песней зурны.На дымно-лиловые горыПринес я на луч и на звукУсталые губы и взорыИ плети изломанных рук.И в горном закатном пожаре,В разливах синеющих крыл,С тобою, с мечтой о Тамаре,Я, горний, навеки без сил…И снится — в далеком ауле,У склона бессмертной горы,Тоскливо к нам в небо плеснулиНенужные складки чадры…Там стелется в пляске и плачет,Пыль вьется и стонет зурна…Пусть скачет жених — не доскачет!Чеченская пуля верна.19 апреля 1910
«Как тяжело ходить среди людей…»
Там человек сгорел.
ФетКак тяжело ходить среди людейИ притворяться непогибшим,И об игре трагической страстейПовествовать еще не жившим.И, вглядываясь в свой ночной кошмар,Строй находить в нестройном вихре чувства,Чтобы по бледным заревам искусстваУзнали жизни гибельный пожар!10 мая 1910
«Я коротаю жизнь мою…»
Я коротаю жизнь мою.Мою безумную, глухую:Сегодня — трезво торжествую,А завтра — плачу и пою.Но если гибель предстоит?Но если за моей спиноюТот — необъятною рукоюПокрывший зеркало — стоит?..Блеснет в глаза зеркальный свет,И в ужасе, зажмуря очи,Я отступлю в ту область ночи,Откуда возвращенья нет…17 сентября 1910
«Идут часы, и дни, и годы…»
Идут часы, и дни, и годы.Хочу стряхнуть какой-то сон,Взглянуть в лицо людей, природы,Рассеять сумерки времен…Там кто-то машет, дразнит светом(Так зимней ночью, на крыльцоТень чья-то глянет силуэтом,И быстро спрячется лицо).Вот меч. Он — был. Но он — не нужен.Кто обессилил руку мне? —Я помню: мелкий ряд жемчужинОднажды ночью, при луне,Больная, жалобная стужа,И моря снеговая гладь…Из-под ресниц сверкнувший ужас —Старинный ужас (дай понять)…Слова? — Их не было. — Что ж было? —Ни сон, ни явь. Вдали, вдалиЗвенело, гасло, уходилоИ отделялось от земли…И умерло. А губы пели.Прошли часы, или года…(Лишь телеграфные звенелиНа черном небе провода…)И вдруг (как памятно, знакомо!)Отчетливо, издалекаРаздался голос: Ecce homo![1]Меч выпал. Дрогнула рука…И перевязан шелком душным(Чтоб кровь не шла из черных жил),Я был веселым и послушным,Обезоруженный — служил.Но час настал. Припоминая,Я вспомнил: Нет, я не слуга.Так падай, перевязь цветная!Хлынь, кровь, и обагри снега!4 октября 1910
Унижение
В черных сучьях дерев обнаженныхЖелтый зимний закат за окном.(К эшафоту на казнь осужденныхПоведут на закате таком).Красный штоф полинялых диванов,Пропыленные кисти портьер…В этой комнате, в звоне стаканов,Купчик, шулер, студент, офицер…Этих голых рисунков журналаНе людская касалась рука…И рука подлеца нажималаЭту грязную кнопку звонка…Чу! По мягким коврам прозвенелиШпоры, смех, заглушенный дверьми…Разве дом этот — дом в самом деле?Разве так суждено меж людьми?Разве рад я сегодняшней встрече?Что ты ликом бела, словно плат?Что в твои обнаженные плечиБьет огромный холодный закат?Только губы с запекшейся кровьюНа иконе твоей золотой(Разве это мы звали любовью?)Преломились безумной чертой…В желтом, зимнем, огромном закатеУтонула (так пышно!) кровать…Еще тесно дышать от объятий,Но ты свищешь опять и опять…Он не весел — твой свист замогильный…Чу! опять — бормотание шпор…Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный,Шлейф твой с кресел ползет на ковер…Ты смела! Так еще будь бесстрашней!Я — не муж, не жених твой, не друг!Так вонзай же, мой ангел вчерашний,В сердце — острый французский каблук!6 декабря 1911
Авиатор
Летун отпущен на свободу.Качнув две лопасти свои,Как чудище морское в воду,Скользнул в воздушные струи.Его винты поют, как струны…Смотри: недрогнувший пилотК слепому солнцу над трибунойСтремит свой винтовой полет…Уж в вышине недостижимойСияет двигателя медь…Там, еле слышный и незримый,Пропеллер продолжает петь…Потом — напрасно ищет око:На небе не найдешь следа:В бинокле, вскинутом высоко,Лишь воздух — ясный, как вода…А здесь, в колеблющемся зное,В курящейся над лугом мгле,Ангары, люди, всё земное —Как бы придавлено к земле…Но снова в золотом туманеКак будто — неземной аккорд…Он близок, миг рукоплесканийИ жалкий мировой рекорд!Всё ниже спуск винтообразный,Всё круче лопастей извив,И вдруг… нелепый, безобразныйВ однообразьи перерыв…И зверь с умолкшими винтамиПовис пугающим углом…Ищи отцветшими глазамиОпоры в воздухе… пустом!Уж поздно: на траве равниныКрыла измятая дуга…В сплетеньи проволок машиныРука — мертвее рычага…Зачем ты в небе был, отважный,В свой первый и последний раз?Чтоб львице светской и продажнойПоднять к тебе фиалки глаз?Или восторг самозабвеньяГубительный изведал ты,Безумно возалкал паденьяИ сам остановил винты?Иль отравил твой мозг несчастныйГрядущих войн ужасный вид:Ночной летун, во мгле ненастнойЗемле несущий динамит?1910 — январь 1912
«Повеселясь на буйном пире…»
Моей матери
Повеселясь на буйном пире,Вернулся поздно я домой;Ночь тихо бродит по квартире,Храня уютный угол мой.Слились все лица, все обидыВ одно лицо, в одно пятно;И ветр ночной поет в окноНапевы сонной панихиды…Лишь соблазнитель мой не спит;Он льстиво шепчет: «Вот твой скит.Забудь о временном, о пошломИ в песнях свято лги о прошлом».6 января 1912
Пляски смерти
1
Как тяжко мертвецу среди людейЖивым и страстным притворяться!Но надо, надо в общество втираться,Скрывая для карьеры лязг костей…Живые спят. Мертвец встает из гроба,И в банк идет, и в суд идет, в сенат…Чем ночь белее, тем чернее злоба,И перья торжествующе скрипят.Мертвец весь день труди́тся над докладом.Присутствие кончается. И вот —Нашептывает он, виляя задом,Сенатору скабрезный анекдот…Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязьюПрохожих, и дома, и прочий вздор…А мертвеца — к другому безобразьюСкрежещущий несет таксомотор.В зал многолюдный и многоколонныйСпешит мертвец. На нем — изящный фрак.Его дарят улыбкой благосклоннойХозяйка — дура и супруг — дурак.Он изнемог от дня чиновной скуки,Но лязг костей музы́кой заглушон…Он крепко жмет приятельские руки —Живым, живым казаться должен он!Лишь у колонны встретится очамиС подругою — она, как он, мертва.За их условно-светскими речамиТы слышишь настоящие слова:«Усталый друг, мне странно в этом зале». —«Усталый друг, могила холодна». —«Уж полночь». — «Да, но вы не приглашалиНа вальс NN. Она в вас влюблена…»А там — NN уж ищет взором страстнымЕго, его — с волнением в крови…В ее лице, девически прекрасном,Бессмысленный восторг живой любви…Он шепчет ей незначащие речи,Пленительные для живых слова,И смотрит он, как розовеют плечи,Как на плечо склонилась голова…И острый яд привычно-светской злостиС нездешней злостью расточает он…«Как он умен! Как он в меня влюблен!»В ее ушах — нездешний, странный звон:То кости лязгают о кости.19 февраля 1912
2
Ночь, улица, фонарь, аптека,Бессмысленный и тусклый свет.Живи еще хоть четверть века —Всё будет так. Исхода нет.Умрешь — начнешь опять сначалаИ повторится всё, как встарь:Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.10 октября 1912
3
Пустая улица. Один огонь в окне.Еврей-аптекарь охает во сне.А перед шкапом с надписью Venena[2],Хозяйственно согнув скрипучие колена,Скелет, до глаз закутанный плащом,Чего-то ищет, скалясь черным ртом…Нашел… Но ненароком чем-то звякнул,И череп повернул… Аптекарь крякнул,Привстал — и на другой свалился бок…А гость меж тем — заветный пузырекСует из-под плаща двум женщинам безносымНа улице, под фонарем белёсым.Октябрь 1912
4
Старый, старый сон. Из мрака Фонари бегут — куда? Там — лишь черная вода, Там — забвенье навсегда. Тень скользит из-за угла, К ней другая подползла. Плащ распахнут, грудь бела,Алый цвет в петлице фрака.Тень вторая — стройный латник, Иль невеста от венца? Шлем и перья. Нет лица. Неподвижность мертвеца. В ворота́х гремит звонок, Глухо щелкает замок. Переходят за порогПроститутка и развратник…Воет ветер леденящий, Пусто, тихо и темно. Наверху горит окно. Всё равно. Как свинец, черна вода. В ней забвенье навсегда. Третий призрак. Ты куда,Ты, из тени в тень скользящий?7 февраля 1914
5
Вновь богатый зол и рад,Вновь унижен бедный.С кровель каменных громадСмотрит месяц бледный,Насылает тишину,Оттеняет крутизнуКаменных отвесов,Черноту навесов…Всё бы это было зря,Если б не было царя, Чтоб блюсти законы.Только не ищи дворца,Добродушного лица, Золотой короны.Он — с далеких пустырейВ свете редких фонарей Появляется.Шея скручена платком,Под дырявым козырьком Улыбается.7 февраля 1914
«Миры летят. Года летят. Пустая…»
Миры летят. Года летят. ПустаяВселенная глядит в нас мраком глаз.А ты, душа, усталая, глухая,О счастии твердишь, — который раз?Что́ счастие? Вечерние прохладыВ темнеющем саду, в лесной глуши?Иль мрачные, порочные усладыВина, страстей, погибели души?Что́ счастие? Короткий миг и тесный,Забвенье, сон и отдых от забот…Очнешься — вновь безумный, неизвестныйИ за́ сердце хватающий полет…Вздохнул, глядишь — опасность миновала…Но в этот самый миг — опять толчок!Запущенный куда-то, как попало,Летит, жужжит, торопится волчок!И, уцепясь за край скользящий, острый,И слушая всегда жужжащий звон, —Не сходим ли с ума мы в смене пестройПридуманных причин, пространств, времен…Когда ж конец? Назойливому звукуНе станет сил без отдыха внимать…Как страшно всё! Как дико! — Дай мне руку,Товарищ, друг! Забудемся опять.2 июля 1912
«Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный…»
Ночь без той, зовут кого
Светлым именем: Ленора.
Эдгар ПоОсенний вечер был. Под звук дождя стеклянныйРешал всё тот же я — мучительный вопрос,Когда в мой кабинет, огромный и туманный,Вошел тот джентльмен. За ним — лохматый пес.На кресло у огня уселся гость устало,И пес у ног его разлегся на ковер.Гость вежливо сказал: «Ужель еще вам мало?Пред Гением Судьбы пора смириться, со: р».«Но в старости — возврат и юности, и жара…» —Так начал я… но он настойчиво прервал:«Она — всё та ж: Линор безумного Эдгара.Возврата нет. — Еще? Теперь я всё сказал».И странно: жизнь была — восторгом, бурей, адом,А здесь — в вечерний час — с чужим наедине —Под этим деловым, давно спокойным взглядом,Представилась она гораздо проще мне…Тот джентльмен ушел. Но пес со мной бессменно.В час горький на меня уставит добрый взор,И лапу жесткую положит на колено,Как будто говорит: Пора смириться, со: р.2 ноября 1912
«Есть игра: осторожно войти…»
Есть игра: осторожно войти,Чтоб вниманье людей усыпить;И глазами добычу найти;И за ней незаметно следить.Как бы ни был нечуток и грубЧеловек, за которым следят, —Он почувствует пристальный взглядХоть в углах еле дрогнувших губ.А другой — точно сразу поймет:Вздрогнут плечи, рука у него;Обернется — и нет ничего;Между тем — беспокойство растет.Тем и страшен невидимый взгляд,Что его невозможно поймать;Чуешь ты, но не можешь понять,Чьи глаза за тобою следят.Не корысть, не влюбленность, не месть;Так — игра, как игра у детей:И в собрании каждом людейЭти тайные сыщики есть.Ты и сам иногда не поймешь,Отчего так бывает порой,Что собою ты к людям придешь,А уйдешь от людей — не собой.Есть дурной и хороший есть глаз,Только лучше б ничей не следил:Слишком много есть в каждом из насНеизвестных, играющих сил…О, тоска! Через тысячу летМы не сможем измерить души:Мы услышим полет всех планет,Громовые раскаты в тиши…А пока — в неизвестном живемИ не ведаем сил мы своих,И, как дети, играя с огнем,Обжигаем себя и других…18 декабря 1913
«Как растет тревога к ночи!..»
Как растет тревога к ночи!Тихо, холодно, темно.Совесть мучит, жизнь хлопочет.На луну взглянуть нет мочиСквозь морозное окно.Что-то в мире происходит.Утром страшно мне раскрытьЛист газетный. Кто-то хочетПоявиться, кто-то бродит.Иль — раздумал, может быть?Гость бессонный, пол скрипучий?Ах, не всё ли мне равно!Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой,Монотонной и певучей!Вновь я буду пить вино!Всё равно не хватит силыДотащиться до концаС трезвой, лживою улыбкой,За которой — страх могилы,Беспокойство мертвеца.30 декабря 1913
«Ну, что же? Устало заломлены слабые руки…»
Ну, что же? Устало заломлены слабые руки,И вечность сама загляделась в погасшие очи,И муки утихли. А если б и были высокие муки, —Что ну́жды? — Я вижу печальное шествие ночи.Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось.Открой мои книги: там сказано всё, что свершится.Да, был я пророком, пока это сердце молилось, —Молилось и пело тебя, но ведь ты — не царица.Царем я не буду: ты власти мечты не делила.Рабом я не стану: ты власти земли не хотела.Вот новая ноша: пока не откроет могилаСырые объятья, — тащиться без важного дела…Но я — человек. И, паденье свое признавая,Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее.То ревность по дому, тревогою сердце снедая,Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.21 февраля 1914
Жизнь моего приятеля
1
Весь день — как день: трудов исполнен малых И мелочных забот.Их вереница мимо глаз усталых Ненужно проплывет.Волнуешься, — а в глубине покорный: Не выгорит — и пусть.На дне твоей души, безрадостной и черной, Безверие и грусть.И к вечеру отхлынет вереница Твоих дневных забот.Когда ж морозный мрак засмотрится столица И полночь пропоет, —И рад бы ты уснуть, но — страшная минута! Средь всяких прочих дум —Бессмысленность всех дел, безрадостность уюта Придут тебе на ум.И тихая тоска сожмет так нежно горло: Ни охнуть, ни вздохнуть,Как будто ночь на всё проклятие простерла, Сам дьявол сел на грудь!Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие, Но некому помочь:Куда ни повернись — глядит в глаза пустые И провожает — ночь.Там ветер над тобой на сквозняках простонет До бледного утра;Городовой, чтоб не заснуть, отгонит Бродягу от костра…И, наконец, придет желанная усталость, И станет всё равно…Что́? Совесть? Правда? Жизнь? Какая это малость! Ну, разве не смешно?11 февраля 1914
2
Поглядите, вот бессильный,Не умевший жизнь спасти,И она, как дух могильный,Тяжко дремлет взаперти.В голубом морозном сводеТак приплюснут диск больной,Заплевавший всё в природеНестерпимой желтизной.Уходи и ты. ДовольноТы терпел, несчастный друг,От его тоски невольной,От его невольных мук.То, что было, миновалось,Ваш удел на все похож:Сердце к правде порывалось,Но его сломила ложь.30 декабря 1913
3
Всё свершилось по писаньям:Остудился юный пыл,И конец очарованьямПостепенно наступил.Был в чаду, не чуя чада,Утешался мукой ада,Перечислил все слова,Но — болела голова…Долго, жалобно болела,Тело тихо холодело,Пробудился: тридцать лет.Хвать-похвать, — а сердца нет.Сердце — крашеный мертвец.И, когда настал конец,Он нашел весьма банальнойСмерть души своей печальной.30 декабря 1913
4
Когда невзначай в воскресеньеОн душу свою потерял,В сыскное не шел отделенье,Свидетелей он не искал.А было их, впрочем, не мало:Дворовый щенок голосил,В воротах старуха стояла,И дворник на чай попросил.Когда же он медленно вышел,Подняв воротник, из ворот,Таращил сочувственно с крышиГлазищи обмызганный кот.Ты думаешь, тоже свидетель?Так он и ответит тебе! В такой же гульбе Его добродетель!30 декабря 1912
5
Пристал ко мне нищий дурак,Идет по пятам, как знакомый.«Где деньги твои?» — «Снес в кабак». —«Где сердце?» — «Закинуто в омут».«Чего ж тебе надо?» — «Того,Чтоб стал ты, как я, откровенен,Как я, в униженьи, смиренен,А больше, мой друг, ничего».«Что лезешь ты в сердце чужое?Ступай, проходи, сторонись!» —«Ты думаешь, милый, нас двое?Напрасно: смотри, оглянись…»И правда (ну, задал задачу!)Гляжу — близь меня никого…В карман посмотрел — ничего…Взглянул в свое сердце… и пла́чу.30 декабря 1913
6
День проходил, как всегда:В сумасшествии тихом.Все говорили кругомО болезнях, врачах и лекарствах.О службе рассказывал друг,Другой — о Христе,О газете — четвертый.Два стихотворца (поклонники Пушкина)Книжки прислалиС множеством рифм и размеров.Курсистка прислалаРукопись с тучей эпи́графов(Из Надсона и символистов).После — под звон телефона —Посыльный конверт подавал,Надушённый чужими духами.Розы поставьте на стол —Написано было в записке,И приходилось их ставить на стол…После — собрат по перу,До глаз в бороде утонувший,О причитаньях у южных хорватовРассказывал долго.Критик, громя футуризм,Символизмом шпынял,Заключив реализмом.В кинематографе вечеромЗнатный барон целовался под пальмойС барышней низкого званья,Ее до себя возвышая…Всё было в отменном порядке.От с вечера крепко уснулИ проснулся в другой стране.Ни холод утра,Ни слово друга,Ни дамские розы,Ни манифест футуриста,Ни стихи пушкиньянца,Ни лай собачий,Ни грохот тележный —Ничто, ничтоВ мир возвратить не могло…И что поделаешь, право,Если отменный порядокМилого дольнего мираВ сны иногда погрузит,И в снах этих многое снится…И не всегда в них такой,Как в мире, отменный порядок…Нет, очнешься порой,Взволнован, встревоженВоспоминанием смутным,Предчувствием тайным…Буйно забьются в мозгуСлишком светлые мысли…И, укрощая их буйство,Словно пугаясь чего-то, — не лучше ль,Думаешь ты, чтоб и новыйДень проходил, как всегда:В сумасшествии тихом?24 мая 1914
7
Говорят черти:
Греши, пока тебя волнуютТвои невинные грехи,Пока красавицы колдуютТвои греховные стихи.На утешенье, на забавуПей искрометное вино,Пока вино тебе по нраву,Пока не тягостно оно.Сверкнут ли дерзостные очи —Ты их сверканий не отринь,Грехам, вину и страстной ночиШепча заветное «аминь».Ведь всё равно — очарованьеПройдет, и в сумасшедший часТы, в исступленном покаяньи,Проклясть замыслишь бедных, нас.И станешь падать — но толпоюМы все, как ангелы, чисты,Тебя подхватим, чтоб пятоюО камень не преткнулся ты…10 декабря 1915
8
Говорит смерть:
Когда осилила тревога,И он в тоске обезуме́л,Он разучился славить богаИ песни грешные запел.Но, оторопью обуянный,Он прозревал, и смутный ройБылых видений, образ странныйЕго преследовал порой.Но он измучился — и раннийЖар юности простыл — и вотТщета святых воспоминанийПред ним медлительно встает.Он больше ни во что не верит,Себя лишь хочет обмануть,А сам — к моей блаженной двериОтыскивает вяло путь.С него довольно славить бога —Уж он — не голос, только — стон.Я отворю. Пускай немногоЕще помучается он.10 декабря 1915
Черная кровь
1
В пол-оборота ты встала ко мне,Грудь и рука твоя видится мне.Мать запрещает тебе подходить,Мне — искушенье тебя оскорбить!Нет, опустил я напрасно глаза,Дышит, преследует, близко — гроза…Взор мой горит у тебя на щеке,Трепет бежит по дрожащей руке…Ширится круг твоего мне огня,Ты, и не глядя, глядишь на мня!Пеплом подернутый бурный костер —Твой не глядящий, скользящий твой взор!Нет! Не смирит эту черную кровьДаже — свидание, даже — любовь!2 января 1914
2
Я гляжу на тебя. Каждый демон во мнеПритаился, глядит.Каждый демон в тебе сторожит,Притаясь в грозовой тишине…И вздымается жадная грудь…Этих демонов страшных вспугнуть?Нет! Глаза отвратить, и не сметь, и не сметьВ эту страшную пропасть глядеть!22 марта 1914
3
Даже имя твое мне презренно,Но, когда ты сощуришь глаза,Слышу, воет поток многопенный,Из пустыни подходит гроза.Глаз молчит, золотистый и карий,Горла тонкие ищут персты…Подойди. Подползи. Я ударю —И, как кошка, ощеришься ты…30 января 1914
4
О, нет! Я не хочу, чтоб пали мы с тобойВ объятья страшные. Чтоб долго длились муки,Когда — ни расплести сцепившиеся руки,Ни разомкнуть уста — нельзя во тьме ночной!Я слепнуть не хочу от молньи грозовой,Ни слушать скрипок вой (неистовые звуки!),Ни испытать прибой неизреченной скуки,Зарывшись в пепел твой горящей головой!Как первый человек, божественным сгорая,Хочу вернуть навек на синий берег раяТебя, убив всю ложь и уничтожив яд…Но ты меня зовешь! Твой ядовитый взглядИной пророчит рай! — Я уступаю, зная,Что твой змеиный рай — бездонной скуки ад.Февраль 1912
5
Вновь у себя… Унижен, зол и рад. Ночь, день ли там, в окне?Вон месяц, как паяц, над кровлями громад Гримасу корчит мне…Дневное солнце — прочь, раскаяние — прочь! Кто смеет мне помочь?В опустошенный мозг ворвется только ночь, Ворвется только ночь!В пустую грудь один, один проникнет взгляд, Вопьется жадный взгляд…Всё отойдет навек, настанет никогда, Когда ты крикнешь: Да!29 января 1914
6
Испугом схвачена, влекома В водоворот…Как эта комната знакома! И всё навек пройдет?И, в ужасе, несвязно шепчет… И, скрыв лицо,Пугливых рук свивает крепче Певучее кольцо……И утра первый луч звенящий Сквозь желтых штор…И чертит бог на теле спящей Свой световой узор.2 января 1914
7
Ночь — как века, и томный трепет, И страстный бред,Уст о блаженно-странном лепет,В окне — старинный, слабый свет.Несбыточные уверенья, Нет, не слова —То, что теряет всё значенье,Забрежжит бледный день едва…Тогда — во взгляде глаз усталом — Твоя в нем ложь!Тогда мой рот извивом алымНа твой таинственно похож!27 декабря 1913
8
Я ее победил, наконец!Я завлек ее в мой дворец!Три свечи в бесконечной дали.Мы в тяжелых коврах, в пыли.И под смуглым огнем трех свечСмуглый бархат открытых плеч,Буря спутанных кос, тусклый глаз,На кольце — померкший алмаз,И обугленный рот в кровиЕще просит пыток любви…А в провале глухих око́нСмутный шелест многих знамен,Звон, и трубы, и конский топ,И качается тяжкий гроб.— О, любимый, мы не одни!О, несчастный, гаси огни!..— Отгони непонятный страх —Это кровь прошумела в ушах.Близок вой похоронных труб,Смутен вздох охладевших губ:— Мой красавец, позор мой, бич…Ночь бросает свой мглистый клич,Гаснут свечи, глаза, слова…— Ты мертва, наконец, мертва!Знаю, выпил я кровь твою…Я кладу тебя в гроб и пою, —Мглистой ночью о нежной веснеБудет петь твоя кровь во мне!Октябрь 1909
9
Над лучшим созданием божьимИзведал я силу презренья.Я палкой ударил ее.Поспешно оделась. Уходит.Ушла. Оглянулась пугливоНа сизые окна мои.И нет ее. В сизые окнаВливается вечер ненастный,А дальше, за мраком ненастья,Горит заревая кайма.Далекие, влажные долыИ близкое, бурное счастье!Один я стою и внимаюТому, что мне скрипки поют.Поют они дикие песниО том, что свободным я стал!О том, что на лучшую долюЯ низкую страсть променял!13 марта 1910
Демон («Иди, иди за мной — покорной…»)
Иди, иди за мной — покорнойИ верною моей рабой.Я на сверкнувший гребень горныйВзлечу уверенно с тобой.Я пронесу тебя над бездной,Ее бездонностью дразня.Твой будет ужас бесполезный —Лишь вдохновеньем для меня.Я от дождя эфирной пылиИ от круженья охранюВсей силой мышц и сенью крылийИ, вознося, не уроню.И на горах, в сверканьи белом,На незапятнанном лугу,Божественно-прекрасным теломТебя я странно обожгу.Ты знаешь ли, какая малостьТа человеческая ложь,Та грустная земная жалость,Что дикой страстью ты зовешь?Когда же вечер станет тише,И, околдованная мной,Ты полететь захочешь вышеПустыней неба огневой, —Да, я возьму тебя с собоюИ вознесу тебя туда,Где кажется земля звездою,Землею кажется звезда.И, онемев от удивленья,Ты у́зришь новые миры —Невероятные виденья,Создания моей игры…Дрожа от страха и бессилья,Тогда шепнешь ты: отпусти…И, распустив тихонько крылья,Я улыбнусь тебе: лети.И под божественной улыбкой,Уничтожаясь на лету,Ты полетишь, как камень зыбкий,В сияющую пустоту…9 июня 1910
Голос из хора
Как часто плачем — вы и я —Над жалкой жизнию своей!О, если б знали вы, друзья,Холод и мрак грядущих дней!Теперь ты милой руку жмешь,Играешь с нею, шутя,И плачешь ты, заметив ложь,Или в руке любимой нож, Дитя, дитя!Лжи и коварству меры нет,А смерть — далека.Всё будет чернее страшный свет,И всё безумней вихрь планет Еще века, века!И век последний, ужасней всех, Увидим и вы и я.Всё небо скроет гнусный грех,На всех устах застынет смех, Тоска небытия…Весны, дитя, ты будешь ждать — Весна обманет.Ты будешь солнце на небо звать — Солнце не встанет.И крик, когда ты начнешь кричать, Как камень, канет…Будьте ж довольны жизнью своей, Тише воды, ниже травы!О, если б знали, дети, вы, Холод и мрак грядущих дней!6 июня 1910 — 27 февраля 1914
Возмездие (1908–1913)
«О доблестях, о подвигах, о славе…»
О доблестях, о подвигах, о славеЯ забывал на горестной земле,Когда твое лицо в простой оправеПередо мной сияло на столе.Но час настал, и ты ушла из дому.Я бросил в ночь заветное кольцо.Ты отдала свою судьбу другому,И я забыл прекрасное лицо.Летели дни, крутясь проклятым роем…Вино и страсть терзали жизнь мою…И вспомнил я тебя пред аналоем,И звал тебя, как молодость свою…Я звал тебя, но ты не оглянулась,Я слезы лил, но ты не снизошла.Ты в синий плащ печально завернулась,В сырую ночь ты из дому ушла.Не знаю, где приют своей гордынеТы, милая, ты, нежная, нашла…Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,В котором ты в сырую ночь ушла…Уж не мечтать о нежности, о славе,Всё миновалось, молодость прошла!Твое лицо в его простой оправеСвоей рукой убрал я со стола.30 декабря 1908
Забывшие тебя
И час настал. Свой плащ скрутило время,И меч блеснул, и стены разошлись.И я пошел с толпой — туда, за всеми, В туманную и злую высь.За кручами опять открылись кручи,Народ роптал, вожди лишились сил.Навстречу нам шли грозовые тучи, Их молний сноп дробил.И руки повисали, словно плети,Когда вокруг сжимались кулаки,Грозящие громам, рыдали дети, И жены кутались в платки.И я, без сил, отстал, ушел из строя,За мной — толпа сопутников моих,Нам не сияло небо голубое, И солнце — в тучах грозовых.Скитались мы, беспомощно роптали,И прежних хижин не могли найти,И, у ночных костров сходясь, дрожали, Надеясь отыскать пути…Напрасный жар! Напрасные скитанья!Мечтали мы, мечтанья разлюбя.Так — суждена безрадостность мечтанья Забывшему Тебя.1 августа 1908
«Она, как прежде, захотела…»
Она, как прежде, захотелаВдохнуть дыхание своеВ мое измученное тело,В мое холодное жилье.Как небо, встала надо мною,А я не мог навстречу ейПошевелить больной рукою,Сказать, что тосковал о ней…Смотрел я тусклыми глазами,Как надо мной она грустит,И больше не было меж намиНи слов, ни счастья, ни обид…Земное сердце уставалоТак много лет, так много дней…Земное счастье запоздалоНа тройке бешеной своей!Я, наконец, смертельно болен,Дышу иным, иным томлюсь,Закатом солнечным доволенИ вечной ночи не боюсь…Мне вечность заглянула в очи,Покой на сердце низвела,Прохладной влагой синей ночиКостер волненья залила…30 июля 1908
«Ночь — как ночь, и улица пустынна…»
Ночь — как ночь, и улица пустынна. Так всегда!Для кого же ты была невинна И горда?Лишь сырая каплет мгла с карнизов. Я и самСобираюсь бросить злобный вызов Небесам.Все на свете, все на свете знают: Счастья нет.И который раз в руках сжимают Пистолет!И который раз, смеясь и плача, Вновь живут!День — как день; ведь решена задача: Все умрут.4 ноября 1908
«Я сегодня не помню, что было вчера…»
Я сегодня не помню, что было вчера,По утрам забываю свои вечера,В белый день забываю огни,По ночам забываю дни.Но все ночи и дни наплывают на насПеред смертью, в торжественный час.И тогда — в духоте, в тесноте Слишком больно мечтать О былой красоте И не мочь: Хочешь встать — И ночь.3 февраля 1909
На смерть младенца
Когда под заступом холоднымСкрипел песок и яркий снег,Во мне, печальном и свободном,Еще смирялся человек.Пусть эта смерть была понятна —В душе, под песни панихид,Уж проступали злые пятнаНезабываемых обид.Уже с угрозою сжималасьДоселе добрая рука.Уж подымалась и металасьВ душе отравленной тоска…Я подавлю глухую злобу,Тоску забвению предам.Святому маленькому гробуМолиться буду по ночам.Но — быть коленопреклоненным,Тебя благодарить, скорбя? —Нет. Над младенцем, над блаженным,Скорбеть я буду без Тебя.Февраль 1909
«Когда я прозревал впервые…»
Когда я прозревал впервые,Навстречу жаждущей мечтеЛучи метнулись заревыеИ трубный ангел в высоте.Но торжества не выносилаПустынной жизни суета,Беззубым смехом исказилаВсё, чем жива была мечта.Замолкли ангельские трубы,Немотствует дневная ночь.Верни мне, жизнь, хоть смех беззубый,Чтоб в тишине не изнемочь!Март 1909
«Дохнула жизнь в лицо могилой…»
Дохнула жизнь в лицо могилой —Мне страстной бурей не вздохнуть.Одна мечта с упрямой силойПоследний открывает путь:Пои, пои свои твореньяНезримым ядом мертвеца,Чтоб гневной зрелостью презреньяЛюдские отравлять сердца.Март 1909
«Когда, вступая в мир огромный…»
Евг. Иванову
Когда, вступая в мир огромный,Единства тщетно ищешь ты;Когда ты смотришь в угол темныйИ смерти ждешь из темноты;Когда ты злобен, или болен,Тоской иль страстию палим,Поверь: тогда еще ты воленГордиться счастием своим!Когда ж ни скукой, ни любовью,Ни страхом уж не дышишь ты,Когда запятнаны мечтыНе юной и не быстрой кровью, —Тогда — ограблен ты и наг:Смерть не возможна без томленья,А жизнь, не зная истребленья,Так — только замедляет шаг.Март 1909
«Весенний день прошел без дела…»
Весенний день прошел без делаУ неумытого окна;Скучала за стеной и пела,Как птица пленная, жена.Я, не спеша, собрал бесстрастноВоспоминанья и дела;И стало беспощадно ясно:Жизнь прошумела и ушла.Еще вернутся мысли, споры,Но будет скучно и темно;К чему спускать на окнах шторы?День догорел в душе давно.Март 1909
«Какая дивная картина…»
Какая дивная картинаТвоя, о, север мой, твоя!Всегда бесплодная равнина,Пустая, как мечта моя!Здесь дух мой, злобный и упорный,Тревожит смехом тишину;И, откликаясь, ворон черныйКачает мертвую сосну;Внизу клокочут водопады,Точа гранит и корни древ;И на камнях поют наядыБесполый гимн безмужних дев;И в этом гуле вод холодных,В постылом крике воронья,Под рыбьим взором дев бесплодныхТихонько тлеет жизнь моя!Март 1909
«Ты в комнате один сидишь…»
Ты в комнате один сидишь. Ты слышишь?Я знаю: ты теперь не спишь… Ты дышишь и не дышишь.Зачем за дверью свет погас? Не бойся!Я твой давно забытый час, Стучусь — откройся.Я знаю, ты теперь в бреду, Мятежный!Я всё равно к тебе войду, Старинный друг и нежный…Не бойся вспоминать меня: Ты был так молод…Ты сел на белого коня, И щеки жег осенний холод!Ты полетел туда, туда — В янтарь закатный!Немудрый, знал ли ты тогда Свой нищий путь возвратный?Теперь ты мудр: не прекословь — Что толку в споре?Ты помнишь первую любовь И зори, зори, зори?Зачем склонился ты лицом Так низко?Утешься: ветер за окном — То трубы смерти близкой!Открой, ответь на мой вопрос: Твой день был ярок?Я саван царственный принес Тебе в подарок!Март 1909
«Кольцо существованья тесно…»
Кольцо существованья тесно:Как все пути приводят в Рим,Так нам заранее известно,Что всё мы рабски повторим.И мне, как всем, всё тот же жребийМерещится в грядущей мгле:Опять — любить Ее на небеИ изменить ей на земле.Июнь 1909
«Чем больше хочешь отдохнуть…»
Чем больше хочешь отдохнуть,Тем жизнь страшней, тем жизньстрашней,Сырой туман ползет с полей,Сырой туман вползает в грудьПо бархату ночей…Забудь о том, что жизнь была,О том, что будет жизнь, забудь…С полей ползет ночная мгла… Одно, одно — Уснуть, уснуть… Но всё равно — Разбудит кто-нибудь.27 августа 1909
Шаги командора
В.А. Зоргенфрею
Тяжкий, плотный занавес у входа, За ночным окном — туман.Что́ теперь твоя постылая свобода, Страх познавший Дон-Жуан?Холодно и пусто в пышной спальне, Слуги спят, и ночь глуха.Из страны блаженной, незнакомой, дальней Слышно пенье петуха.Что́ изменнику блаженства звуки? Миги жизни сочтены.Донна Анна спит, скрестив на сердце руки, Донна Анна видит сны…Чьи черты жестокие застыли, В зеркалах отражены?Анна, Анна, сладко ль спать в могиле? Сладко ль видеть неземные сны?Жизнь пуста, безумна и бездонна! Выходи на битву, старый рок!И в ответ — победно и влюбленно — В снежной мгле поет рожок…Пролетает, брызнув в ночь огнями, Черный, тихий, как сова, мотор,Тихими, тяжелыми шагами В дом вступает Командор…Настежь дверь. Из непомерной стужи, Словно хриплый бой ночных часов —Бой часов: «Ты звал меня на ужин. Я пришел. А ты готов?..»На вопрос жестокий нет ответа, Нет ответа — тишина.В пышной спальне страшно в час рассвета, Слуги спят, и ночь бледна.В час рассвета холодно и странно, В час рассвета — ночь мутна.Дева Света! Где ты, донна Анна? Анна! Анна! — Тишина.Только в грозном утреннем тумане Бьют часы в последний раз:Донна Анна в смертный час твой встанет. Анна встанет в смертный час.Сентябрь 1910 — 16 февраля 1912
«Мой бедный, мой далекий друг!..»
Мой бедный, мой далекий друг!Пойми, хоть в час тоски бессонной,Таинственно и неуклонноСнедающий меня недуг…Зачем в моей стесненной гру́диТак много боли и тоски?И так ненужны маяки,И так давно постыли люди,Уныло ждущие Христа…Лишь дьявола они находят…Их лишь к отчаянью приводятИзвечно лгущие уста…Все, кто намеренно щадит,Кто без желанья ранит больно…Иль — порываний нам довольно,И лишь недуг — надежный щит?29 декабря 1912
«Как свершилось, как случилось?…»
Как свершилось, как случилось?Был я беден, слаб и мал.Но Величий неких тайнаМне до времени открылась,Я Высокое познал.Недостойный раб, сокровищМне врученных не храня,Был я царь и страж случайный.Сонмы лютые чудовищНалетели на меня.Приручил я чарой лестьюТех, кто первые пришли.Но не счесть нам вражьей силы!Ощетинившейся местьюОстальные поползли.И, покинув стражу, к ночиЯ пошел во вражий стан.Ночь курилась, как кадило.Ослепительные очиПовлекли меня в туман.Падший ангел, был я встреченВ стане их, как юный бог.Как прекрасный небожитель,Я царицей был замечен,Я входил в ее чертог,В тот чертог, который в пепелОбратится на земле.Но не спал мой грозный Мститель:Лик Его был гневно-светелВ эти ночи на скале.И рассвет мне в очи глянул,Наступил мой скудный день.Только крыл раздался трепет,Кто-то мимо в небо канул,Как разгневанная тень.Было долгое томленье.Думал я: не будет дня.Бред безумный, страстный лепет,Клятвы, пени, увереньяДоносились до меня.Но, тоской моей гонима,Не́жить сгинула, — и вдругДень жестокий, день железныйВкруг меня неумолимоОчертил замкну́тый круг.Нет конца и нет начала,Нет исхода — сталь и сталь.И пустыней бесполезнойДушу бедную обсталаПрежде милая мне даль.Не таюсь я перед вами,Посмотрите на меня:Я стою среди пожарищ,Обожженный языкамиПреисподнего огня.Где же ты? не медли боле.Ты, как я, не ждешь звезды.Приходи ко мне, товарищ,Разделить земной юдолиНевеселые труды.19 декабря 1912
Ямбы (1907–1914)
Fecit indignacio versum.
Juven. Sat. I, 79[3]Посвящается памяти моей покойной сестры
Ангелины Александровны Блок
«О, я хочу безумно жить…»
О, я хочу безумно жить:Всё сущее — увековечить,Безличное — вочеловечить,Несбывшееся — воплотить!Пусть душит жизни сон тяжелый,Пусть задыхаюсь в этом сне, —Быть может, юноша веселыйВ грядущем скажет обо мне:Простим угрюмство — разве этоСокрытый двигатель его?Он весь — дитя добра и света,Он весь — свободы торжество!5 февраля 1914
«Я ухо приложил к земле…»
Я ухо приложил к земле.Я муки криком не нарушу.Ты слишком хриплым стоном душуБессмертную томишь во мгле!Эй, встань и загорись и жги!Эй, подними свой верный молот,Чтоб молнией живой расколотБыл мрак, где не видать ни зги!Ты роешься, подземный крот!Я слышу трудный, хриплый голос…Не медли. Помни: слабый колосПод их секирой упадет…Как зерна, злую землю ройИ выходи на свет. И ведай:За их случайною победойРоится сумрак гробовой.Лелей, пои, таи ту новь,Пройдет весна — над этой новью,Вспоенная твоею кровью,Созреет новая любовь.3 июня 1907
«Тропами тайными, ночными…»
Тропами тайными, ночными,При свете траурной зари,Придут замученные ими,Над ними встанут упыри.Овеют призраки ночныеИх помышленья и дела,И загниют еще живыеИх слишком сытые тела.Их корабли в пучине воднойНе сыщут ржавых якорей,И не успеть дочесть отходнойТебе, пузатый иерей!Довольных сытое обличье,Сокройся в темные гроба!Так нам велит времен величьеИ розоперстая судьба!Гроба, наполненные гнилью,Свободный, сбрось с могучих плеч!Всё, всё — да станет легкой пыльюПод солнцем, не уставшим жечь!3 июня 1907
«В голодной и больной неволе…»
В голодной и больной неволеИ день не в день, и год не в год.Когда же всколосится поле,Вздохнет униженный народ?Что лето, шелестят во мраке,То выпрямляясь, то клонясьВсю ночь под тайным ветром, злаки:Пора цветенья началась.Народ — венец земного цвета,Краса и радость всем цветам:Не миновать господня летаБлагоприятного — и нам.15 февраля 1909
«Не спят, не помнят, не торгуют…»
Не спят, не помнят, не торгуют.Над черным городом, как стон,Стоит, терзая ночь глухую,Торжественный пасхальный звон.Над человеческим созданьем,Которое он в землю вбил,Над смрадом, смертью и страданьемТрезвонят до потери сил…Над мировою чепухою;Над всем, чему нельзя помочь;Звонят над шубкой меховою,В которой ты была в ту ночь.30 марта 1909
Ревель
«О, как смеялись вы над нами…»
О, как смеялись вы над нами,Как ненавидели вы насЗа то, что тихими стихамиМы громко обличили вас!Но мы — всё те же. Мы, поэты,За вас, о вас тоскуем вновь,Храня священную любовь,Твердя старинные обеты…И так же прост наш тихий храм,Мы на стенах читаем сроки…Так смейтесь, и не верьте нам,И не читайте наши строкиО том, что под землей струиПоют, о том, что бродят светы…Но помни Тютчева заветы:Молчи, скрывайся и таиИ чувства и мечты свои…Январь 1911
«Я — Га́млет. Холодеет кровь…»
Я — Га́млет. Холодеет кровь,Когда плетет коварство сети,И в сердце — первая любовьЖива — к единственной на свете.Тебя, Офелию мою,Увел далёко жизни холод,И гибну, принц, в родном краю,Клинком отравленным заколот.6 февраля 1914
«Так. Буря этих лет прошла…»
Так. Буря этих лет прошла.Мужик поплелся бороздоюСырой и черной. Надо мноюОпять звенят весны крыла…И страшно, и легко, и больно;Опять весна мне шепчет: встань…И я целую богомольноЕе невидимую ткань…И сердце бьется слишком скоро,И слишком молодеет кровь,Когда за тучкой легкоперойСквозит мне первая любовь…Забудь, забудь о страшном мире,Взмахни крылом, лети туда…Нет, не один я был на пире!Нет, не забуду никогда!14 февраля 1909
«Да. Так диктует вдохновенье…»
Да. Так диктует вдохновенье:Моя свободная мечтаВсё льнет туда, где униженье,Где грязь, и мрак, и нищета.Туда, туда, смиренней, ниже, —Оттуда зримей мир иной…Ты видел ли детей в Париже,Иль нищих на мосту зимой?На непроглядный ужас жизниОткрой скорей, открой глаза,Пока великая грозаВсё не смела в твоей отчизне, —Дай гневу правому созреть,Приготовляй к работе руки…Не можешь — дай тоске и скукеВ тебе копиться и гореть…Но только — лживой жизни этойРумяна жирные сотри,Как боязливый крот, от светаЗаройся в землю — там замри,Всю жизнь жестоко ненавидяИ презирая этот свет,Пускай грядущего не видя, —Дням настоящим молвив: нет!Сентябрь 1911 — 7 февраля 1914
«Когда мы встретились с тобой…»
Когда мы встретились с тобой,Я был больной, с душою ржавой.Сестра, сужденная судьбой,Весь мир казался мне Варшавой!Я помню: днем я был «поэт»,А ночью (призрак жизни вольной!) —Над черной Вислой — черный бред…Как скучно, холодно и больно!Когда б из памяти моейЯ вычеркнуть имел бы правоСырой притон тоски твоейИ скуки, мрачная Варшава!Лишь ты, сестра, твердила мнеСвоей волнующей тревогойО том, что мир — жилище бога,О холоде и об огне.1910 — 6 февраля 1914
«Земное сердце стынет вновь…»
Земное сердце стынет вновь,Но стужу я встречаю грудью.Храню я к людям на безлюдьиНеразделенную любовь.Но за любовью — зреет гнев,Растет презренье и желаньеЧитать в глазах мужей и девПечать забвенья, иль избранья.Пускай зовут: Забудь, поэт!Вернись в красивые уюты!Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!Уюта — нет. Покоя — нет.1911 — 6 февраля 1814
«В огне и холоде тревог…»
В огне и холоде тревог —Так жизнь пройдет. Запомним оба,Что встретиться судил нам богВ час искупительный — у гроба.Я верю: новый век взойдетСредь всех несчастных поколений.Недаром славит каждый родСмертельно оскорбленный гений.И все, как он, оскорбленыВ своих сердцах, в своих певучих.И всем — священный меч войныСверкает в неизбежных тучах.Пусть день далек — у нас всё те жЗаветы юношам и девам:Презренье созревает гневом,А зрелость гнева — есть мятеж.Разыгрывайте жизнь, как фант.Сердца поэтов чутко внемлют,В их беспокойстве — воли дремлют;Так точно — черный бриллиантСпит сном неведомым и странным,В очарованьи бездыханном,Среди глубоких недр, — покаВ горах не запоет кирка.1910 — 6 февраля 1914
Итальянские стихи (1909)
Sic finit occulte sic multos decipit aetas
Sic venit ad finem quidquid in orbe manet
Heu heu praeteritum non est revocabile tempus
Heu propius tacito mors venit ipsa pede.[4]
Надпись под часами в церкви Santa Maria Novella (Флоренция)Равенна
Всё, что минутно, всё, что бренно,Похоронила ты в веках.Ты, как младенец, спишь, Равенна,У сонной вечности в руках.Рабы сквозь римские воротаУже не ввозят мозаи́к.И догорает позолотаВ стенах прохладных базилик.От медленных лобзаний влагиНежнее грубый свод гробниц,Где зеленеют саркофагиСвятых монахов и цариц.Безмолвны гробовые залы,Тенист и хладен их порог,Чтоб черный взор блаженной Галлы,Проснувшись, камня не прожег.Военной брани и обидыЗабыт и стерт кровавый след,Чтобы воскресший глас ПлакидыНе пел страстей протекших лет.Далёко отступило море,И розы оцепили вал,Чтоб спящий в гробе ТеодорихО буре жизни не мечтал.А виноградные пустыни,Дома и люди — всё гроба.Лишь медь торжественной латыниПоет на плитах, как труба.Лишь в пристальном и тихом взореРавеннских девушек, порой,Печаль о невозвратном мореПроходит робкой чередой.Лишь по ночам, склонясь к долинам,Ведя векам грядущим счет,Тень Данта с профилем орлинымО Новой Жизни мне поет.Май-июнь 1909
«Почиет в мире Теодорих…»
Почиет в мире Теодорих,И Дант не встанет с ложа сна.Где прежде бушевало море,Там — виноград и тишина.В ласкающем и тихом взореРавеннских девушек — весна.Здесь голос страсти невозможен,Ответа нет моей мольбе!О, как я пред тобой ничтожен!Завидую твоей судьбе,О, Галла! — страстию к тебеВсегда взволнован и встревожен!Июнь 1909
Девушка из Spoleto
Строен твой стан, как церковные свечи.Взор твой — мечами пронзающий взор.Дева, не жду ослепительной встречи —Дай, как монаху, взойти на костер!Счастья не требую. Ласки не надо.Лаской ли грубой тебя оскорблю?Лишь, как художник, смотрю за ограду,Где ты срываешь цветы, — и люблю!Мимо, всё мимо — ты ветром гонима —Солнцем палима — Мария! ПозвольВзору — прозреть над тобой херувима,Сердцу — изведать сладчайшую боль!Тихо я в темные кудри вплетаюТайных стихов драгоценный алмаз.Жадно влюбленное сердце бросаюВ темный источник сияющих глаз.3 июня 1909
Венеция
1
С ней уходил я в море,С ней покидал я берег,С нею я был далёко,С нею забыл я близких… О, красный парус В зеленой да́ли! Черный стеклярус На темной шали!Идет от сумрачной обедни,Нет в сердце крови…Христос, уставший крест нести… Адриатической любови — Моей последней — Прости, прости!9 мая 1909
2
Евг. Иванову
Холодный ветер от лагуны.Гондол безмолвные гроба.Я в эту ночь — больной и юный —Простерт у львиного столба.На башне, с песнию чугунной,Гиганты бьют полночный час.Марк утопил в лагуне луннойУзорный свой иконостас.В тени дворцовой галлереи,Чуть озаренная луной,Таясь, проходит СаломеяС моей кровавой головой.Всё спит — дворцы, каналы, люди,Лишь призрака скользящий шаг,Лишь голова на черном блюдеГлядит с тоской в окрестный мрак.Август 1909
3
Слабеет жизни гул упорный.Уходит вспять прилив забот.И некий ветр сквозь бархат черныйО жизни будущей поет.Очнусь ли я в другой отчизне,Не в этой сумрачной стране?И памятью об этой жизниВздохну ль когда-нибудь во сне?Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,Купец, рыбак, иль иерейВ грядущем мраке делит ложеС грядущей матерью моей?Быть может, венецейской девыКанцоной нежной слух пленя,Отец грядущий сквозь напевыУже предчувствует меня?И неужель в грядущем векеМладенцу мне — велит судьбаВпервые дрогнувшие векиОткрыть у львиного столба?Мать, что́ поют глухие струны?Уж ты мечтаешь, может быть,Меня от ветра, от лагуныСвященной шалью оградить?Нет! Всё, что есть, что было, — живо!Мечты, виденья, думы — прочь!Волна возвратного приливаБросает в бархатную ночь!26 августа 1909
Перуджия
День полувеселый, полустрадный,Голубая даль от Умбрских гор.Вдруг — минутный ливень, ветр прохладный,За окном открытым — громкий хор.Там — в окне, под фреской Перуджино,Черный глаз смеется, дышит грудь:Кто-то смуглою рукой корзинуХочет и не смеет дотянуть…На корзине — белая записка:«Questa sera[5]…монастырь Франциска…»Июнь 1909
Флоренция
1
Умри, Флоренция, Иуда,Исчезни в сумрак вековой!Я в час любви тебя забуду,В час смерти буду не с тобой!О, Bella[6], смейся над собою,Уж не прекрасна больше ты!Гнилой морщиной гробовоюИскажены твои черты!Хрипят твои автомобили,Твои уродливы дома,Всеевропейской желтой пылиТы предала себя сама!Звенят в пыли велосипедыТам, где святой монах сожжен,Где Леонардо сумрак ведал,Беато снился синий сон!Ты пышных Ме́дичей тревожишь,Ты топчешь лилии свои,Но воскресить себя не можешьВ пыли торговой толчеи!Гнусавой мессы стон протяжныйИ трупный запах роз в церквах —Весь груз тоски многоэтажный —Сгинь в очистительных веках!Май-июнь 1909
2
Флоренция, ты ирис нежный;По ком томился я одинЛюбовью длинной, безнадежной,Весь день в пыли твоих Кашин?О, сладко вспомнить безнадежность:Мечтать и жить в твоей глуши;Уйти в твой древний зной и в нежностьСвоей стареющей души…Но суждено нам разлучиться,И через дальние краяТвой дымный ирис будет сниться,Как юность ранняя моя.Июнь 1909
3
Страстью длинной, безмятежнойЗанялась душа моя,Ирис дымный, ирис нежный,Благовония струя,Переплыть велит все рекиНа воздушных парусах,Утонуть велит навекиВ тех вечерних небесах,И когда предамся зною,Голубой вечерний знойВ голубое голубоюУнесет меня волной…Июнь 1909
4
Жгут раскаленные камниМой лихорадочный взгляд.Дымные ирисы в пламени,Словно сейчас улетят.О, безысходность печали,Знаю тебя наизусть!В черное небо ИталииЧерной душою гляжусь.Июнь 1909
5
Окна ложные на́ небе черном,И прожектор на древнем дворце.Вот проходит она — вся в узорномИ с улыбкой на смуглом лице.А вино уж мутит мои взорыИ по жилам огнем разлилось…Что мне спеть в этот вечер, синьора?Что мне спеть, чтоб вам сладко спалось?Июнь 1909
6
Под зноем флорентийской лениЕще беднее чувством ты:Молчат церковные ступени,Цветут нерадостно цветы.Так береги остаток чувства,Храни хоть творческую ложь:Лишь в легком челноке искусстваОт скуки мира уплывешь.17 мая 1909
7
Голубоватым дымомВечерний зной возносится,Долин тосканских царь…Он мимо, мимо, мимоЛетучей мышью броситсяПод уличный фонарь…И вот уже в долинахНесметный сонм огней,И вот уже в витринахОтветный блеск камней,И город скрыли горыВ свой сумрак голубой,И тешатся синьорыКанцоной площадной.Дымится пыльный ирис,И легкой пеной пенитсяБокал Христовых Слез…Пляши и пой на пире,Флоренция, изменница,В венке спаленных роз!..Сведи с ума канцонойО преданной любви,И сделай ночь бессонной,И струны оборви,И бей в свой бубен гулкий,Рыдания тая!В пустынном переулкеСкорбит душа твоя…Август 1909
«Вот девушка, едва развившись…»
Вот девушка, едва развившись,Еще не потупляясь, не краснея,Непостижимо черным взглядомСмотрит мне навстречу.Была бы на то моя воля,Просидел бы я всю жизнь в Сеттиньяно,У выветрившегося камня Септимия Севе́ра.Смотрел бы я на камни, залитые солнцем,На красивую загорелую шею и спинуНекрасивой женщины под дрожащими тополями.15 мая 1909
Settignano
Madonna Da Settignano
Встретив на горном тебя перевале, Мой прояснившийся взорПонял тосканские пыльные дали И очертания гор.Желтый платок твой разубран цветами — Сонный то маковый цвет.Смотришь большими, как небо, глазами Бедному страннику вслед.Дашь ли запреты забыть вековые Вечному путнику — мне?Страстно твердить твое имя, Мария, Здесь, на чужой стороне?3 июня 1909
Фьезоле
Стучит топор, и с кампанилК нам флорентийский звон долинныйПлывет, доплыл и разбудилСон золотистый и старинный…Не так же ли стучал топорВ нагорном Фье́золе когда-то,Когда впервые взор БеатоФлоренцию приметил с гор?Июнь 1909
Сиена
В лоне площади пологойПробивается трава.Месяц острый, круторогий,Башни — свечи божества.О, лукавая Сиена,Вся — колчан упругих стрел!Вероломство и измена —Твой таинственный удел!От соседних лоз и пашенОградясь со всех сторон,Острия церквей и башенТы вонзила в небосклон!И томленьем дух влюбленныйИсполняют образа,Где коварные мадонныЩурят длинные глаза:Пусть грозит младенцу буря,Пусть грозит младенцу враг,Мать глядится в мутный мрак,Очи влажные сощуря!..7 июня 1909
Сиенский собор
Когда страшишься смерти скорой,Когда твои неярки дни, —К плитам Сиенского собораСвой натруженный взор склони.Скажи, где место вечной ночи?Вот здесь — Сивиллины устаВ безумном трепете пророчатО воскресении Христа.Свершай свое земное дело,Довольный возрастом своим.Здесь под резцом оцепенелоВсё то, над чем мы ворожим.Вот — мальчик над цветком и с птицей,Вот — муж с пергаментом в руках,Вот — дряхлый старец над гробницейСклоняется на двух клюках.Молчи, душа. Не мучь, не трогай,Не понуждай и не зови:Когда-нибудь придет он, строгий,Кристально-ясный час любви.Июнь 1909
«Искусство — ноша на плечах…»
Искусство — ноша на плечах,Зато как мы, поэты, ценимЖизнь в мимолетных мелочах!Как сладостно предаться лени,Почувствовать, как в жилах кровьПереливается певуче,Бросающую в жар любовьПоймать за тучкою летучей,И грезить, будто жизнь самаВстает во всем шампанском блескеВ мурлыкающем нежно трескеМигающего cinéma![7]А через год — в чужой стране:Усталость, город неизвестный,Толпа, — и вновь на полотнеЧерты француженки прелестной!..Июнь 1909
Foligno
«Глаза, опущенные скромно…»
Глаза, опущенные скромно,Плечо, закрытое фатой…Ты многим кажешься святой,Но ты, Мария, вероломна…Быть с девой — быть во власти ночи,Качаться на морских волнах…И не напрасно эти очиК мирянам ревновал монах:Он в нише сумрачной церковнойПоставил с братией ее —Подальше от мечты греховной,В молитвенное забытье…Однако, братьям надоело· · · · · · · · · ·· · · · · · · · · ·· · · · · · · · · ·Конец преданьям и туманам!Теперь — во всех церквах онаРавно — монахам и мирянамНа поруганье предана…Но есть один вздыхатель тайныйКрасы божественной — поэт…Он видит твой необычайный,Немеркнущий, Мария, свет!Он на коленях в нише темнойЗамолит страстные грехи,Замолит свой восторг нескромный,Свои греховные стихи!И ты, чье сердце благосклонно,Не гневайся и не дивись,Что взглянет он порой влюбленноВ твою ласкающую высь!12 июня 1909
Благовещение
С детских лет — видения и грезы,Умбрии ласкающая мгла.На оградах вспыхивают розы,Тонкие поют колокола.Слишком резвы милые подруги,Слишком дерзок их открытый взор.Лишь она одна в предвечном кругеТкет и ткет свой шелковый узор.Робкие томят ее надежды,Грезятся несбыточные сны.И внезапно — красные одеждыДрогнули на золоте стены.Всем лицом склонилась над шелками,Но везде — сквозь золото ресниц —Вихрь ли с многоцветными крылами,Или ангел, распростертый ниц…Темноликий ангел с дерзкой ветвьюМолвит: «Здравствуй! Ты полна красы!»И она дрожит пред страстной вестью,С плеч упали тяжких две косы…Он поет и шепчет — ближе, ближе,Уж над ней — шумящих крыл шатер…И она без сил склоняет нижеПотемневший, помутневший взор…Трепеща, не верит: «Я ли, я ли?»И рукою закрывает грудь…Но чернеют пламенные дали —Не уйти, не встать и не вздохнуть…И тогда — незнаемою больюОзарился светлый круг лица…А над ними — символ своеволья —Перуджийский гриф когтит тельца.Лишь художник, занавесью скрытый, —От провидит страстной муки крестИ твердит: «Profani, procul ite,Hic amoris locus sacer est[8]».Май-июнь 1909
Perudgia — Spoleto
Успение
Ее спеленутое телоСложили в молодом лесу.Оно от мук помолодело,Вернув бывалую красу.Уже не шумный и не ярый,С волненьем, в сжатые перстыВ последний раз архангел старыйВлагает белые цветы.Златит далекие вершиныПрощальным отблеском заря,И над туманами долиныВстают усопших три царя.Их привела, как в дни былые,Другая, поздняя звезда.И пастухи, уже седые,Как встарь, сгоняют с гор стада.И стражей вечному покоюДолины заступила мгла.Лишь меж звездою и зареюЗлатятся нимбы без числа.А выше, по крутым оврагамПоет ручей, цветет миндаль,И над открытым саркофагомМогильный ангел смотрит в даль.4 июня 1909
Spoleto
Эпитафия Фра Филиппо Липпи
Эпитафия сочинена Полицианом и вырезана на могильной плите художника в Сполетском соборе по повелению Лаврентия Великолепного.
Здесь я покоюсь, Филипп, живописец навеки бессмертный,Дивная прелесть моей кисти — у всех на устах.Душу умел я вдохнуть искусными пальцами в краски,Набожных души умел — голосом бога смутить.Даже природа сама, на мои заглядевшись созданья,Принуждена меня звать мастером равным себе.В мраморном этом гробу меня упокоил ЛаврентийМе́дичи, прежде чем я в низменный прах обращусь.17 марта 1914
Разные стихотворения (1908–1916)
За гробом
Божья матерь Утоли моя печалиПеред гробом шла, светла, тиха.А за гробом — в траурной вуалиШла невеста, провожая жениха…Был он только литератор модный,Только слов кощунственных творец…Но мертвец — родной душе народной:Всякий свято чтит она конец.И навстречу кланялись, крестилиМногодумный, многотрудный лоб.А друзья и близкие пылилиНа икону, на нее, на гроб…И с какою бесконечной грустью(Не о нем — бог весть о ком?)Приняла она слова сочувствийИ венок случайный за венком…Этих фраз избитых повторенья,Никому не нужные слова —Возвела она в венец творенья,В тайную улыбку божества…Словно здесь, где пели и кадили,Где и грусть не может быть тиха,Убралась она фатой от пылиИ ждала Иного Жениха…6 июля 1908
Друзьям
Молчите, проклятые струны!
А. МайковДруг другу мы тайно враждебны,Завистливы, глухи, чужды,А как бы и жить и работать,Не зная извечной вражды!Что́ делать! Ведь каждый старалсяСвой собственный дом отравить,Все стены пропитаны ядом,И негде главы приклонить!Что́ делать! Изверившись в счастье,От смеху мы сходим с умаИ, пьяные, с улицы смотрим,Как рушатся наши дома!Предатели в жизни и дружбе,Пустых расточители слов,Что́ делать! Мы путь расчищаемДля наших далеких сынов!Когда под забором в крапивеНесчастные кости сгниют,Какой-нибудь поздний историкНапишет внушительный труд…Вот только замучит, проклятый,Ни в чем не повинных ребятГодами рожденья и смертиИ ворохом скверных цитат…Печальная доля — так сложно,Так трудно и празднично жить,И стать достояньем доцента,И критиков новых плодить…Зарыться бы в свежем бурьяне,Забыться бы сном навсегда!Молчите, проклятые книги!Я вас не писал никогда!24 июля 1908
Поэты
За городом вырос пустынный кварталНа почве болотной и зыбкой.Там жили поэты, — и каждый встречалДругого надменной улыбкой.Напрасно и день светозарный вставалНад этим печальным болотом:Его обитатель свой день посвящалВину и усердным работам.Когда напивались, то в дружбе клялись,Болтали цинично и пряно.Под утро их рвало. Потом, запершись,Работали тупо и рьяно.Потом вылезали из будок, как псы,Смотрели, как море горело.И золотом каждой прохожей косыПленялись со знанием дела.Разнежась, мечтали о веке златом,Ругали издателей дружно.И плакали горько над малым цветком,Над маленькой тучкой жемчужной…Так жили поэты. Читатель и друг!Ты думаешь, может быть, — хужеТвоих ежедневных бессильных потуг,Твоей обывательской лужи?Нет, милый читатель, мой критик слепой!По крайности, есть у поэтаИ косы, и тучки, и век золотой,Тебе ж недоступно всё это!..Ты будешь доволен собой и женой,Своей конституцией куцой,А вот у поэта — всемирный запой,И мало ему конституций!Пускай я умру под забором, как пес,Пусть жизнь меня в землю втоптала, —Я верю: то бог меня снегом занес,То вьюга меня целовала!24 июля 1908
«Когда замрут отчаянье и злоба…»
Когда замрут отчаянье и злоба,Нисходит сон. И крепко спим мы оба На разных полюсах земли.Ты обо мне, быть может, грезишь в этиЧасы. Идут часы походкою столетий, И сны встают в земной дали.И вижу в снах твой образ, твой прекрасный,Каким он был до ночи злой и страстной, Каким являлся мне. Смотри:Всё та же ты, какой цвела когда-то,Там, над горой туманной и зубчатой, В лучах немеркнущей зари.1 августа 1908
«Ты так светла, как снег невинный…»
Ты так светла, как снег невинный.Ты так бела, как дальний храм.Не верю этой ночи длиннойИ безысходным вечерам.Своей душе, давно усталой,Я тоже верить не хочу.Быть может, путник запоздалый,В твой тихий терем постучу.За те погибельные мукиНеверного сама простишь,Изменнику протянешь руки,Весной далекой наградишь.8 ноября 1908
«Всё это было, было, было…»
Всё это было, было, было,Свершился дней круговорот.Какая ложь, какая силаТебя, прошедшее, вернет?В час утра, чистый и хрустальный,У стен Московского Кремля,Восторг души первоначальныйВернет ли мне моя земля?Иль в ночь на Пасху, над Невою,Под ветром, в стужу, в ледоход —Старуха нищая клюкоюМой труп спокойный шевельнет?Иль на возлюбленной полянеПод шелест осени седойМне тело в дождевом туманеРасклю́ет коршун молодой?Иль просто в час тоски беззвездной,В каких-то четырех стенах,С необходимостью железнойУсну на белых простынях?И в новой жизни, непохожей,Забуду прежнюю мечту,И буду так же помнить дожей,Как нынче помню Калиту?Но верю — не пройдет бесследноВсё, что так страстно я любил,Весь трепет этой жизни бедной,Весь этот непонятный пыл!Август 1909
Сусальный ангел
На разукрашенную елкуИ на играющих детейСусальный ангел смотрит в щелкуЗакрытых наглухо дверей.А няня топит печку в детской,Огонь трещит, горит светло…Но ангел тает. Он — немецкий.Ему не больно и тепло.Сначала тают крылья крошки,Головка падает назад,Сломались сахарные ножкиИ в сладкой лужице лежат…Потом и лужица засохла.Хозяйка ищет — нет его…А няня старая оглохла,Ворчит, не помнит ничего…Ломайтесь, тайте и умрите,Созданья хрупкие мечты,Под ярким пламенем событий,Под гул житейской суеты!Так! Погибайте! Что́ в вас толку?Пускай лишь раз, былым дыша,О вас поплачет втихомолкуШалунья девочка — душа…25 ноября 1909
Сон
Моей матери
Я видел сон: мы в древнем склепеСхоронены; а жизнь идетВверху — всё громче, всё нелепей;И день последний настает.Чуть брежжит утро Воскресенья.Труба далекая слышна.Над нами — красные каменьяИ мавзолей из чугуна.И он идет из дымной дали;И ангелы с мечами — с ним;Такой, как в книгах мы читали,Скучая и не веря им.Под аркою того же сводаЛежит спокойная жена;Но ей не дорога свобода:Не хочет воскресать она…И слышу, мать мне рядом шепчет:«Мой сын, ты в жизни был силен:Нажми рукою свод покрепче,И камень будет отвален». —«Нет, мать. Я задохнулся в гробе,И больше нет бывалых сил.Молитесь и просите обе,Чтоб ангел камень отвалил».20 июня 1910
Комета
Ты нам грозишь последним часом,Из синей вечности звезда!Но наши девы — по атласамВыводят шелком миру: да!Но будят ночь всё тем же гласом —Стальным и ровным — поезда!Всю ночь льют свет в твои селеньяБерлин, и Лондон, и Париж,И мы не знаем удивленья,Следя твой путь сквозь стекла крыш,Бензол приносит исцеленья,До звезд разносится матчиш!Наш мир, раскинув хвост павлиний,Как ты, исполнен буйством грез:Через Симплон, моря, пустыни,Сквозь алый вихрь небесных роз,Сквозь ночь, сквозь мглу — стремят отнынеПолет — стада стальных стрекоз!Грозись, грозись над головою,Звезды ужасной красота!Смолкай сердито за спиною,Однообразный треск винта!Но гибель не страшна герою,Пока безумствует мечта!Сентябрь 1910
«Ты помнишь? В нашей бухте сонной…»
Ты помнишь? В нашей бухте соннойСпала́ зеленая вода,Когда кильватерной колоннойВошли военные суда.Четыре — серых. И вопросыНас волновали битый час,И загорелые матросыХодили важно мимо нас.Мир стал заманчивей и шире,И вдруг — суда уплыли прочь.Нам было видно: все четыреЗарылись в океан и в ночь.И вновь обычным стало море,Маяк уныло замигал,Когда на низком семафореПоследний отдали сигнал…Как мало в этой жизни надоНам, детям, — и тебе и мне.Ведь сердце радоваться радоИ самой малой новизне.Случайно на ноже карманномНайди пылинку дальних стран —И мир опять предстанет странным,Закутанным в цветной туман!1911 — 6 февраля 1914
AbeŕWrach, Finiste\re
«Благословляю всё, что было…»
Благословляю всё, что было,Я лучшей доли не искал.О, сердце, сколько ты любило!О, разум, сколько ты пылал!Пускай и счастие и мукиСвой горький положили след,Но в страстной буре, в долгой скуке —Я не утратил прежний свет.И ты, кого терзал я новым,Прости меня. Нам быть — вдвоем.Всё то, чего не скажешь словом,Узнал я в облике твоем.Глядят внимательные очи,И сердце бьет, волнуясь, в грудь,В холодном мраке снежной ночиСвой верный продолжая путь.15 января 1912
Послания
Юрию Верховскому(При получении «Идиллий и элегий»)
Дождь мелкий, разговор неспешный,Из-под цилиндра прядь волос,Смех легкий и немножко грешный —Ведь так при встречах повелось?Но вот — какой-то светлый генийС туманным факелом в рукеЗанес ваш дар в мой дом осенний,Где я — в тревоге и в тоске.И в шуме осени суровомЯ вспомнил вас, люблю ужеЗа каждый ваш намек о новомВ старинном, грустном чертеже.Мы посмеялись, пошутили,И всем придется, может быть,Сквозь резвость томную идиллийВ ночь скорбную элегий плыть.Сентябрь 1910
Валерию Брюсову(При получении «Зеркала теней»)
И вновь, и вновь твой дух таинственныйВ глухой ночи́, в ночи́ пустойВелит к твоей мечте единственнойПрильнуть и пить напиток твой.Вновь причастись души неистовой,И яд, и боль, и сладость пей,И тихо книгу перелистывай,Впиваясь в зеркало теней…Пусть, несказа́нной мукой мучая,Здесь бьется страсть, змеится грусть,Восторженная буря случаяСулит конец, убийство — пусть!Что жизнь пытала, жгла, коверкала,Здесь стало легкою мечтой,И поле траурного зеркалаПрозрачной стынет красотой…А красотой без слов повелено:«Гори, гори. Живи, живи.Пускай крыло души прострелено —Кровь обагрит алтарь любви».20 марта 1912
Владимиру Бестужеву(Ответ)
Да, знаю я: пронзили ночь отвека Незримые лучи.Но меры нет страданью человека, Ослепшего в ночи!Да, знаю я, что в тайне — мир прекрасен (Я знал Тебя, Любовь!),Но этот шар над льдом жесток и красен, Как гнев, как месть, как кровь!Ты ведаешь, что некий свет струится, Объемля всё до дна,Что ищет нас, что в свисте ветра длится Иная тишина…Но страннику, кто снежной ночью полон, Кто загляделся в тьму,Приснится, что не в вечный свет вошел он, А луч сошел к нему.23 марта 1912
Вячеславу Иванову
Был скрипок вой в разгаре бала.Вином и кровию дыша,В ту ночь нам судьбы диктовалаВосстанья страшная душа.Из стран чужих, из стран далекихВ наш огнь вступивши снеговой,В кругу безумных, томноокихТы золотою встал главой.Слегка согбен, не стар, не молод,Весь — излученье тайных сил,О, скольких душ пустынный холодСвоим ты холодом пронзил!Был миг — неведомая сила,Восторгом разрывая грудь,Сребристым звоном оглушила,Секучим снегом ослепила,Блаженством исказила путь!И в этот миг, в слепящей вьюге,Не ведаю, в какой стране,Не ведаю, в котором круге,Твой странный лик явился мне…И я, дичившийся доселеОчей пронзительных твоих,Взглянул… И наши души спелиВ те дни один и тот же стих.Но миновалась ныне вьюга.И горькой складкой те годаЛегли на сердце мне. И другаВ тебе не вижу, как тогда.Как в годы юности, не знаюБездонных чар твоей души…Порой, как прежде, различаюПеснь соловья в твоей глуши…И много чар, и много песен,И древних ликов красоты…Твой мир, поистине, чудесен!Да, царь самодержавный — ты.А я, печальный, нищий, жесткий,В час утра встретивший зарю,Теперь на пыльном перекресткеНа царский поезд твой смотрю.18 апреля 1912
Анне Ахматовой
«Красота страшна» — Вам скажут, —Вы накинете ленивоШаль испанскую на плечи,Красный розан — в волосах.«Красота проста» — Вам скажут, —Пестрой шалью неумелоВы укроете ребенка,Красный розан — на полу.Но, рассеянно внимаяВсем словам, кругом звучащим,Вы задумаетесь грустноИ твердите про себя:«Не страшна и не проста я;Я не так страшна, чтоб простоУбивать; не так проста я,Чтоб не знать, как жизнь страшна».16 декабря 1913
«И вновь — порывы юных лет…»
И вновь — порывы юных лет,И взрывы сил, и крайность мнений…Но счастья не было — и нет.Хоть в этом больше нет сомнений!Пройди опасные года.Тебя подстерегают всюду.Но если выйдешь цел — тогдаТы, наконец, поверишь чуду,И, наконец, увидишь ты,Что счастья и не надо было,Что сей несбыточной мечтыИ на пол-жизни не хватило,Что через край перелиласьВосторга творческого чаша,И всё уж не мое, а наше,И с миром утвердилась связь, —И только с нежною улыбкойПорою будешь вспоминатьО детской той мечте, о зыбкой,Что счастием привыкли звать!19 июня 1912
Художник
В жаркое лето и в зиму метельную,В дни ваших свадеб, торжеств, похорон,Жду, чтоб спугнул мою скуку смертельнуюЛегкий, доселе не слышанный звон.Вот он — возник. И с холодным вниманиемЖду, чтоб понять, закрепить и убить.И перед зорким моим ожиданиемТянет он еле приметную нить.С моря ли вихрь? Или сирины райскиеВ листьях поют? Или время стоит?Или осыпали яблони майскиеСнежный свой цвет? Или ангел летит?Длятся часы, мировое несущие.Ширятся звуки, движенье и свет.Прошлое страстно глядится в грядущее.Нет настоящего. Жалкого — нет.И, наконец, у предела зачатияНовой души, неизведанных сил, —Душу сражает, как громом, проклятие:Творческий разум осилил — убил.И замыкаю я в клетку холоднуюЛегкую, добрую птицу свободную,Птицу, хотевшую смерть унести,Птицу, летевшую душу спасти.Вот моя клетка — стальная, тяжелая,Как золотая, в вечернем огне.Вот моя птица, когда-то веселая,Обруч качает, поет на окне.Крылья подрезаны, песни заучены.Любите вы под окном постоять?Песни вам нравятся. Я же, измученный,Нового жду — и скучаю опять.12 декабря 1913
«О, нет! не расколдуешь сердца ты…»
О, нет! не расколдуешь сердца тыНи лестию, ни красотой, ни словом.Я буду для тебя чужим и новым,Всё призрак, всё мертвец, в лучах мечты.И ты уйдешь. И некий саван белыйПрижмешь к губам ты, пребывая в снах.Всё будет сном: что ты хоронишь тело,Что ты стоишь три ночи в головах.Упоена красивыми мечтами,Ты укоризны будешь слать судьбе.Украсишь ты нежнейшими цветамиМогильный холм, приснившийся тебе.И тень моя пройдет перед тобоюВ девятый день, и в день сороковой —Неузнанной, красивой, неживою.Такой ведь ты искала? — Да, такой.Когда же грусть твою погасит время,Захочешь жить, сначала робко, тыДругими снами, сказками не теми…И ты простой возжаждешь красоты.И он придет, знакомый, долгожданный,Тебя будить от неземного сна.И в мир другой, на миг благоуханный,Тебя умчит последняя весна.А я умру, забытый и ненужный,В тот день, когда придет твой новый друг,В тот самый миг, когда твой смех жемчужныйЕму расскажет, что прошел недуг.Забудешь ты мою могилу, имя…И вдруг — очнешься: пусто; нет огня;И в этот час, под ласками чужими,Припомнишь ты и призовешь — меня!Как исступленно ты протянешь рукиВ глухую ночь, о, бедная моя!Увы! Не долетают жизни звукиК утешенным весной небытия.Ты проклянешь, в мученьях невозможных,Всю жизнь за то, что некого любить!Но есть ответ в моих стихах тревожных:Их тайный жар тебе поможет жить.15 декабря 1913
Женщина
Памяти Августа Стриндберга
Да, я изведала все муки,Мечтала жадно о конце…Но нет! Остановились руки,Живу — с печалью на лице…Весной по кладбищу бродилаИ холмик маленький нашла.Пусть неизвестная могилаУзнает всё, чем я жила!Я принесла цветов любимыхК могиле на закате дня…Но кто-то ходит, ходит мимоИ взглядывает на меня.И этот взгляд случайно встретя,Я в нем внимание прочла…Нет, я одна на целом свете!..Я отвернулась и прошла.Или мой вид внушает жалость?Или понравилась емуЛица печального усталость?Иль просто — скучно одному?..Нет, лучше я глаза закрою:Он строен, он печален; пустьНе ляжет между ним и мноюСоединяющая грусть…Но чувствую: он за плечамиСтоит, он подошел в упор…Ему я гневными речамиУже готовлюсь дать отпор, —И вдруг, с мучительным усильем,Чуть слышно произносит он:«О, не пугайтесь. Здесь в могилеРебенок мой похоронен».Я извинилась, выражаяПечаль наклоном головы;А он, цветы передавая,Сказал: «Букет забыли вы». —«Цветы я в память встречи с вамиРебенку вашему отдам…»Он, холодно пожав плечами,Сказал: «Они нужнее вам».Да, я винюсь в своей ошибке,Но… не прощу до смерти (нет!)Той снисходительной улыбки,С которой он смотрел мне вслед!Август 1914
Перед судом
Что́ же ты потупилась в смущеньи?Погляди, как прежде, на меня.Вот какой ты стала — в униженьи,В резком, неподкупном свете дня!Я и сам ведь не такой — не прежний,Недоступный, гордый, чистый, злой.Я смотрю добрей и безнадежнейНа простой и скучный путь земной.Я не только не имею права,Я тебя не в силах упрекнутьЗа мучительный твой, за лукавый,Многим женщинам сужденный путь…Но ведь я немного по-другому,Чем иные, знаю жизнь твою,Более, чем судьям, мне знакомо,Как ты очутилась на краю.Вместе ведь по краю, было время,Нас водила пагубная страсть,Мы хотели вместе сбросить бремяИ лететь, чтобы потом упасть.Ты всегда мечтала, что, сгорая,Догорим мы вместе — ты и я,Что дано, в объятьях умирая,Увидать блаженные края…Что же делать, если обманулаТа мечта, как всякая мечта,И что жизнь безжалостно стегнулаГрубою веревкою кнута?Не до нас ей, жизни торопливой,И мечта права, что нам лгала. —Всё-таки, когда-нибудь счастливойРазве ты со мною не была?Эта прядь — такая золотаяРазве не от старого огня? —Страстная, безбожная, пустая,Незабвенная, прости меня!11 октября 1915
Антверпен
Пусть это время далеко́,Антверпен! — И за морем кровиТы памятен мне глубоко…Речной туман ползет с верховийШирокой, как Нева, Эско.И над спокойною рекойВ тумане теплом и глубоком,Как взор фламандки молодой,Нет счета мачтам, верфям, докам,И пахнет снастью и смолой.Тревожа водяную гладь,В широко стелющемся дымеУж якоря готов отдатьТяжелый двухмачтовый стимер:Ему на Конго курс держать…А ты — во мглу веков глядисьВ спокойном городском музее:Там царствует Квентин Массис;Там в складки платья СаломеиЦветы из золота вплелись…Но всё — притворство, всё — обман:Взгляни наверх… В клочке лазури,Мелькающем через туман,Увидишь ты предвестье бури —Кружащийся аэроплан.5 октября 1914
«Похоронят, зароют глубоко…»
Похоронят, зароют глубоко,Бедный холмик травой порастет,И услышим: далёко, высокоНа земле где-то дождик идет.Ни о чем уж мы больше не спросим,Пробудясь от ленивого сна.Знаем: если не громко — там осень,Если бурно — там, значит, весна.Хорошо, что в дремотные звукиНе вступают восторг и тоска,Что от муки любви и разлукиУпасла гробовая доска.Торопиться не надо, уютно;Здесь, пожалуй, надумаем мы,Что́ под жизнью беспутной и путнойРазумели людские умы.18 октября 1915
«На улице — дождик и слякоть…»
На улице — дождик и слякоть,Не знаешь, о чем горевать.И скучно, и хочется плакать,И некуда силы девать.Глухая тоска без причиныИ дум неотвязный угар.Давай-ка наколем лучины,Раздуем себе самовар!Авось, хоть за чайным похмельемВорчливые речи моиЗатеплят случайным весельемСонливые очи твои.За верность старинному чину!За то, чтобы жить не спеша!Авось, и распарит кручинуХлебнувшая чаю душа!10 декабря 1915
«Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух…»
Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух,Да, таким я и буду с тобой:Не для ласковых слов я выковывал дух,Не для дружб я боролся с судьбой.Ты и сам был когда-то мрачней и смелей,По звезда́м прочитать ты умел,Что грядущие ночи — темней и темней,Что ночам неизвестен предел.Вот — свершилось. Весь мир одичал, и окрестНи один не мерцает маяк.И тому, кто не понял вещания звезд, —Нестерпим окружающий мрак.И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,Что грядущего ночь не пуста, —Затуманила сердце усталость и месть,Отвращенье скривило уста…Было время надежды и веры большой —Был я прост и доверчив, как ты.Шел я к людям с открытой и детской душой,Не пугаясь людской клеветы…А теперь — тех надежд не отыщешь следа,Всё к далеким звездам унеслось.И к кому шел с открытой душою тогда,От того отвернуться пришлось.И сама та душа, что, пылая, ждала,Треволненьям отдаться спеша, —И враждой, и любовью она изошла,И сгорела она, та душа.И остались — улыбкой сведенная бровь,Сжатый рот и печальная властьБунтовать ненасытную женскую кровь,Зажигая звериную страсть…Не стучись же напрасно у плотных дверей,Тщетным стоном себя не томи:Ты не встретишь участья у бедных зверей,Называвшихся прежде людьми.Ты — железною маской лицо закрывай,Поклоняясь священным гробам,Охраняя железом до времени рай,Недоступный безумным рабам.9 июня 1916
Арфы и скрипки (1908–1916)
«Свирель запела на мосту…»
Свирель запела на мосту, И яблони в цвету.И ангел поднял в высоту Звезду зеленую одну,И стало дивно на мостуСмотреть в такую глубину, В такую высоту.Свирель поет: взошла звезда, Пастух, гони стада…И под мостом поет вода: Смотри, какие быстрины́,Оставь заботы навсегда,Такой прозрачной глубины Не видел никогда…Такой глубокой тишины Не слышал никогда…Смотри, какие быстрины,Когда ты видел эти сны?..22 мая 1908
«Душа! Когда устанешь верить?…»
Душа! Когда устанешь верить?Весна, весна! Она томна,Как тайна приоткрытой двериВ кумирню золотого сна…Едва, подругу покидая,Ушел я в тишину и тень,И вот опять — зовет другая,Другая вызывает день…Но мглой весеннею повитоВсё, что кипело здесь в груди…Не пой, не требуй, Маргарита,В мое ты сердце не гляди…26 марта 1908
«И я любил. И я изведал…»
И я любил. И я изведалБезумный хмель любовных мук,И пораженья, и победы,И имя: враг; и слово: друг.Их было много… Что́ я знаю?Воспоминанья, тени сна…Я только странно повторяюИх золотые имена.Их было много. Но одноюЧертой соединил их я,Одной безумной красотою,Чье имя: страсть и жизнь моя.И страсти таинство свершая,И поднимаясь над землей,Я видел, как идет другаяНа ложе страсти роковой…И те же ласки, те же речи,Постылый трепет жадных уст,И примелькавшиеся плечи…Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст!И, наполняя грудь весельем,С вершины самых снежных скалЯ шлю лавину тем ущельям,Где я любил и целовал!30 марта 1908
«Май жестокий с белыми ночами!..»
Вл. Пясту
Май жестокий с белыми ночами!Вечный стук в ворота: выходи!Голубая дымка за плечами,Неизвестность, гибель впереди!Женщины с безумными очами,С вечно смятой розой на груди! —Пробудись! Пронзи меня мечами,От страстей моих освободи!Хорошо в лугу широком кру́гомВ хороводе пламенном пройти,Пить вино, смеяться с милым другомИ венки узорные плести,Раздарить цветы чужим подругам,Страстью, грустью, счастьем изойти, —Но достойней за тяжелым плугомВ свежих росах по́утру идти!28 мая 1908
Три послания В
1
Всё помнит о весле вздыхающемМое блаженное плечо…Под этим взором убегающимНе мог я вспомнить ни о чем…Твои движения несмелые,Неверный поворот руля…И уходящий в ночи белыеНеверный призрак корабля…И в ясном море утопающийПечальный стан рыбачьих шхун…И в золоте восходном тающийБесцельный путь, бесцельный вьюн…28 мая 1908
2
Черный ворон в сумраке снежном,Черный бархат на смуглых плечах.Томный голос пением нежнымМне поет о южных ночах.В легком сердце — страсть и беспечность,Словно с моря мне подан знак.Над бездонным провалом в вечность,Задыхаясь, летит рысак.Снежный ветер, твое дыханье,Опьяненные губы мои…Валентина, звезда, мечтанье!Как поют твои соловьи…Страшный мир! Он для сердца тесен!В нем — твоих поцелуев бред,Темный мо́рок цыганских песен,Торопливый полет комет!Февраль 1910
3
Знаю я твое льстивое имя,Черный бархат и губы в огне,Но стоит за плечами твоимиИногда неизвестное мне.И ложится упорная гневностьУ меня меж бровей на челе:Она жжет меня, черная ревностьПо твоей незнакомой земле.И, готовый на новые муки,Вспоминаю те вьюги, снега,Твои дикие слабые руки,Бормотаний твоих жемчуга.18 ноября 1910
Встречной
Я только рыцарь и поэт,Потомок северного скальда.А муж твой носит томик Уайльда,Шотландский плэд, цветной жилет…Твой муж — презрительный эстет.Не потому ль насмешлив он,Что подозрителен без меры?Следит, кому отдашь поклон…А я… что́ мне его химеры!Сегодня я в тебя влюблен!Ты вероломством, лестью, ложью,Как ризами, облечена…Скажи мне, верная жена,Дрожала ль ты заветной дрожью,Была ли тайно влюблена?И неужели этот сонный,Ревнивый и смешной супругШептал тебе: «Поедем, друг…»,Тебя закутав в плэд зеленыйОт зимних петербургских вьюг?И неужели после балаТвой не лукавил томный взгляд,Когда воздушный свой нарядТы с плеч покатых опускала,Изведав танца легкий яд?2 июня 1908
Мэри
1
Опять у этой двериОставила коняИ пухом светлых прерийОвеяла меня,И профиль прежней МэриГорит на склоне дня.Опять затепли свечи,Укрась мое жилье,Пусть будут те же речиПро вольное житье,Твои высокие плечи,Безумие мое!Последней страсти ярость,В тебе величье есть:Стучащаяся старостьИ близкой смерти весть…О, зрелой страсти ярость,Тебя не перенесть!2
Жениха к последней двери Проводив,О негаданной потере Погрустив,Встала Мэри у порога,Грустно смотрит на дорогу,Звезды ранние зажглись,Мэри смотрит ввысь.Вон о той звезде далекой, Мэри, спой.Спой о жизни одиноко Прожитой…Спой о том, что́ не свершил он,Для чего от нас спешил онВ незнакомый, тихий край,В песнях, Мэри, вспоминай…Тихо пой у старой двери,Нежной песне мы поверим,Погрустим с тобою, Мэри.3
Косы Мэри распущены,Руки опущены,Слезы уронены,Мечты похоронены.И рассыпалась грусть Жемчугами…Мы о Мэри твердим наизусть Золотыми стихами…Мы о Мэри грустим и поем,А вверху, в водоеме твоем, Тихий господи,И не счесть светлых рос,Не заплесть желтых кос Тучки утренней.17 июля 1908
«Усните блаженно, заморские гости, усните…»
Усните блаженно, заморские гости, усните,Забудьте, что в клетке, где бьемся, темней и темнее…Что падают звезды, чертя серебристые нити,Что пляшут в стакане вина золотистые змеи…Когда эти нити соткутся в блестящую сетку,И винные змеи сплетутся в одну бесконечность,Поднимут, закрутят и бросят ненужную клеткуВ бездонную пропасть, в какую-то синюю вечность.30 июля 1908
«Я пригвожден к трактирной стойке…»
Я пригвожден к трактирной стойке.Я пьян давно. Мне всё — равно.Вон счастие мое — на тройкеВ сребристый дым унесено…Летит на тройке, потонулоВ снегу времен, в дали веков…И только душу захлестнулоСребристой мглой из-под подков…В глухую темень искры мечет,От искр всю ночь, всю ночь светло…Бубенчик под дугой лепечетО том, что счастие прошло…И только сбруя золотаяВсю ночь видна… Всю ночь слышна…А ты, душа… душа глухая…Пьяным пьяна… пьяным пьяна…26 октября 1908
«Не затем величал я себя паладином…»
Не затем величал я себя паладином,Не затем ведь и ты приходила ко мне,Чтобы только рыдать над потухшим камином,Чтобы только плясать при умершем огне!Или счастие вправду неверно и быстро?Или вправду я слаб уже, болен и стар?Нет! В золе еще бродят последние искры,Есть огонь, чтобы вспыхнул пожар!30 декабря 1908
«Часовая стрелка близится к полно́чи…»
Часовая стрелка близится к полно́чи.Светлою волною всколыхнулись свечи.Темною волною всколыхнулись думы.С Новым годом, сердце! Я люблю вас тайно,Вечера глухие, улицы немые.Я люблю вас тайно, темная подругаЮности порочной, жизни догоревшей.4 ноября 1908
«Старинные розы…»
Старинные розыНесу, одинок,В снега и в морозы,И путь мой далек.И той же тропою,С мечом на плече,Идет он за мноюВ туманном плаще.Идет он и знает,Что снег уже смят,Что там догораетПоследний закат,Что нет мне исходаВсю ночь напролет,Что больше свободаЗа мной не пойдет.И где, запоздалый,Сыщу я ночлег?Лишь розы на талыйПадают снег.Лишь слезы на алыйПадают снег.Тоскуя смертельно,Помочь не могу.Он розы бесцельноЗатопчет в снегу.4 ноября 1908
«Уже над морем вечереет…»
Уже над морем вечереет,Уж ты мечтой меня томишь,И с полуночи ветер веетЧерез неласковый камыш.Огни на мачтах зажигая,Уходят в море корабли,А ты, ночная, ты, земная,Опять уносишь от земли.Ты вся пленительна и лжива,Вся — в отступающих огнях,Во мгле вечернего залива,В легко-туманных пеленах.Позволь и мне огонь прибрежныйТебе навстречу развести,В венок страстно́й и неизбежный —Цветок влюбленности вплести…Обетование неложно:Передо мною — ты опять.Душе влюбленной невозможноО сладкой смерти не мечтать.24 ноября 1908
«Всё б тебе желать веселья…»
Всё б тебе желать веселья,Сердце, золото мое!От похмелья до похмелья,От приволья вновь к приволью —Беспечальное житье!Но низка земная келья,Бледно золото твое!В час разгульного весельяВдруг намашет страстной болью,Черным крыльем воронье!Всё размучен я тобою,Подколодная змея!Синечерною косоюМила друга оплетая,Ты моя и не моя!Ты со мной и не со мною —Рвешься в дальние края!Оплетешь меня косоюИ услышишь, замирая,Мертвый окрик воронья!7 декабря 1908
«Я не звал тебя — сама ты…»
Я не звал тебя — сама ты Подошла.Каждый вечер — запах мяты,Месяц узкий и щербатый, Тишь и мгла.Словно месяц встал из далей, Ты пришлаВ ткани легкой, без сандалий,За плечами трепетали Два крыла.На траве, едва примятой, Легкий след.Свежий запах дикой мяты,Неживой, голубоватый Ночи свет.И живу с тобою рядом, Как во сне.И живу под бледным взглядом Долгой ночи,Словно месяц там, над садом, Смотрит в очи Тишине.7 декабря 1908
«Грустя и плача и смеясь…»
Грустя и плача и смеясь,Звенят ручьи моих стихов У ног твоих, И каждый стихБежит, плетет живую вязь,Своих не зная берегов.Но сквозь хрустальные струиТы далека мне, как была…Поют и плачут хрустали…Как мне создать черты твои,Чтоб ты прийти ко мне могла Из очарованной дали́?8 декабря 1908
«Опустись, занавеска линялая…»
Опустись, занавеска линялая,На больные герани мои.Сгинь, цыганская жизнь небывалая,Погаси, сомкни очи твои!Ты ли, жизнь, мою горницу скуднуюУбирала степным ковылем!Ты ли, жизнь, мою сонь непробуднуюЗелены́м отравляла вином!Как цыганка, платками узорнымиРасстилалася ты предо мной,Ой ли косами и́ссиня-черными,Ой ли бурей страстей огневой!Что рыдалось мне в шопоте, в за́бытьи,Неземные ль какие слова?Сам не свой только был я, без памяти,И ходила кругом голова…Спалена́ моя степь, трава сва́лена,Ни огня, ни звезды, ни пути…И кого целовал — не моя вина,Ты, кому обещался, — прости…30 декабря 1908
«Мой милый, будь смелым…»
Мой милый, будь смелым И будешь со мной.Я вишеньем белым Качнусь над тобой.Зеленой звездою С востока блесну,Студеной волною На панцырь плесну,Русалкою вольной Явлюсь над ручьем,Нам вольно, нам больно, Нам сладко вдвоем.Нам в темные ночи Легко умеретьИ в мертвые очи Друг другу глядеть.1 января 1909
«Не венчал мою голову траурный лавр…»
Не венчал мою голову траурный лаврВ эти годы пиров и скорбей.Праздный слух был исполнен громами литавр,Сердце — музыкой буйных страстей.Светлой ангельской лжи не знавал я отрав,Не бродил средь божественных чащ.Сон мой длился века, все виденья собравВ свой широкий, полунощный плащ.И когда вам мерцает обманчивый свет,Знайте — вновь он совьется во тьму.Беззакатного дня, легковерные, нет.Я ночного плаща не сниму.19 января 1909
«Покойник спать ложится…»
Покойник спать ложится На белую постель.В окне легко кружится Спокойная метель.Пуховым ветром мчится На снежную постель.Снежинок легкий пух Куда летит, куда?Прошли, прошли года, Прости, бессмертный дух,Мятежный взор и слух! Настало никогда.И отдых, милый отдых Легко прильнул ко мне.И воздух, вольный воздух Вздохнул на простыне.Прости, крылатый дух! Лети, бессмертный пух!3 февраля 1909
«Уж вечер светлой полосою…»
Уж вечер светлой полосоюНа хладных рельсах догорал.Ты, стройная, с тугой косоюПрошла по черным пятнам шпал.Твой быстрый взор огнем докучнымМеня обжог и ослепил.Мгновенье… громом однозвучнымНас черный поезд разделил…Когда же чуть дрожащим звономПропели рельсы: не забудь,И семафор огнем зеленымМне указал свободный путь, —Уж ты далёко уходила,Уже теряла цвет трава…Там пыль взвилась, там ночь вступилаВ свои туманные права…Тревожный свист и клубы дымаЗа поворотом на горе…Напрасный миг, проплывший мимо…Огонь зеленый на заре.1 марта 1909
«Здесь в сумерки в конце зимы…»
Здесь в сумерки в конце зимыОна да я — лишь две души.«Останься, дай посмотрим мы,Как месяц канет в камыши».Но в легком свисте камыша,Под налетевшим ветерком,Прозрачным синеньким ледкомПодернулась ее душа…Ушла — и нет другой души,Иду, мурлычу: тра-ля-ля…Остались: месяц, камыши,Да горький запах миндаля.27 марта 1909
Через двенадцать лет
К.М.С.
1
Всё та же озерна́я гладь,Всё так же каплет соль с градирен.Теперь, когда ты стар и мирен,О чем волнуешься опять?Иль первой страсти юный генийЕще с душой не разлучен,И ты навеки обрученТой давней, незабвенной тени?Ты позови — она придет:Мелькнет, как прежде, профиль важный,И голос, вкрадчиво-протяжный,Слова бывалые шепнет.Июнь 1909
2
В темном парке под ольхойВ час полуночи глухойБелый лебедь от веслаСпрятал голову в крыла.Весь я — память, весь я — слух,Ты со мной, печальный дух,Знаю, вижу — вот твой след,Смытый бурей стольких лет.В те́нях траурной ольхиСладко дышат мне духи,В листьях матовых шурша,Шелестит еще душа,Но за бурей страстных летВсё — как призрак, всё — как бред,Всё, что было, всё прошло,В прудовой туман ушло.Июнь 1909
3
Когда мучительно воссталиПередо мной дела и дни,И сном глубоким от печалиЗабылся я в лесной тени, —Не знал я, что в лесу девичьемПроходит память прежних дней,И, пробудясь в игре теней,Услышал ясно в пеньи птичьем:«Внимай страстям, и верь, и верь,Зови их всеми голосами,Стучись полночными часамиВ блаженства замкнутую дверь!»Июнь 1909
4
Синеокая, бог тебя создал такой.Гений первой любви надо мной,Встал он тихий, дождями омытый,Запевает осой ядовитой,Разметает он прошлого след,Ему легкого имени нет,Вижу снова я тонкие руки,Снова слышу гортанные звуки,И в глубокую глаз синевуПогружаюсь опять наяву.1897–1909
Bad Nauheim
5
Бывают тихие минуты:Узор морозный на стекле;Мечта невольно льнет к чему-то,Скучая в комнатном тепле…И вдруг — туман сырого сада,Железный мост через ручей,Вся в розах серая ограда,И синий, синий плен очей…О чем-то шепчущие струи,Кружащаяся голова…Твои, хохлушка, поцелуи,Твои гортанные слова…Июнь 1909
6
В тихий вечер мы встречались(Сердце помнит эти сны).Дерева едва венчалисьПервой зеленью весны.Ясным заревом алея,Уводила вдоль прудаЭта узкая аллеяВ сны и тени навсегда.Эта юность, эта нежность —Что́ для нас она была?Всех стихов моих мятежностьНе она ли создала?Сердце занято мечтами,Сердце помнит долгий срок,Поздний вечер над прудами,Раздушенный ваш платок.23 марта 1910
Елагин остров
7
Уже померкла ясность взора,И скрипка под смычок легла,И злая воля дирижераПо арфам ветер пронесла…Твой очерк страстный, очерк дымныйСквозь сумрак ложи плыл ко мне.И тенор пел на сцене гимныБезумным скрипкам и весне…Когда внезапно вздох недальный,Домчавшись, кровь оледенил,И кто-то бедный и печальныйМне к сердцу руку прислонил…Когда в гаданьи, еле зримый,Встал предо мной, как редкий дым,Тот призрак, тот непобедимый…И арфы спели: улетим.Март 1910
8
Всё, что память сберечь мне старается,Пропадает в безумных годах,Но горящим зигзагом взвиваетсяЭта повесть в ночных небесах.Жизнь давно сожжена и рассказана,Только первая снится любовь,Как бесценный ларец перевязанаНакрест лентою алой, как кровь.И когда в тишине моей горницыПод лампадой томлюсь от обид,Синий призрак умершей любовницыНад кадилом мечтаний сквозит.23 марта 1910
Утро в Москве
Упоительно встать в ранний час,Легкий след на песке увидать.Упоительно вспомнить тебя,Что со мною ты, прелесть моя.Я люблю тебя, панна моя,Беззаботная юность моя,И прозрачная нежность КремляВ это утро — как прелесть твоя.Июль 1909
«Как прощались, страстно кля́лись…»
Как прощались, страстно кля́лисьВ верности любви…Вместе таин приобщались,Пели соловьи…Взял гитару на прощаньеИ у струн исторгВсе признанья, обещанья,Всей души восторг…Да тоска заполонила,Порвала́сь струна…Не звала б да не манилаДальня сторона!Вспоминай же, ради бога,Вспоминай меня,Как седой туман из логаВстанет до плетня…5 сентября 1909
«Всё на земле умрет — и мать, и младость…»
Всё на земле умрет — и мать, и младость,Жена изменит, и покинет друг.Но ты учись вкушать иную сладость,Глядясь в холодный и полярный круг.Бери свой челн, плыви на дальний полюсВ стенах из льда — и тихо забывай,Как там любили, гибли и боролись…И забывай страстей бывалый край.И к вздрагиваньям медленного хладаУсталую ты душу приучи,Чтоб было здесь ей ничего не надо,Когда оттуда ринутся лучи.7 сентября 1909
На смерть Коммиссаржевской
Пришла порою полуночнойНа крайний полюс, в мертвый край.Не верили. Не ждали. ТочноНе таял снег, не веял май.Не верили. А голос юныйНам пел и плакал о весне,Как будто ветер тронул струныТам, в незнакомой вышине,Как будто отступили зимы,И буря твердь разорвала,И струнно плачут серафимы,Над миром расплескав крыла…Но было тихо в нашем склепе,И полюс — в хладном серебре.Ушла. От всех великолепий —Вот только: крылья на заре.Что́ в ней рыдало? Что́ боролось?Чего она ждала от нас?Не знаем. Умер вешний голос,Погасли звезды синих глаз.Да, слепы люди, низки тучи…И где нам ведать торжества?Залег здесь камень бел-горючий,Растет у ног плакун-трава…Так спи, измученная славой,Любовью, жизнью, клеветой…Теперь ты с нею — c величавой,С несбыточной твоей мечтой.А мы — что́ мы на этой тризне?Что́ можем знать, чему помочь?Пускай хоть смерть понятней жизни,Хоть погребальный факел — в ночь…Пускай хоть в небе — Вера с намиСмотри сквозь тучи: там она —Развернутое ветром знамя,Обетова́нная весна.Февраль 1910
Голоса скрипок
Евг. Иванову
Из длинных трав встает лунаЩитом краснеющим героя,И буйной музыки волнаПлеснула в море заревое.Зачем же в ясный час торжествТы злишься, мой смычок визгливый,Врываясь в мировой оркестрОтдельной песней торопливой?Учись вниманью длинных трав,Разлейся в море зорь бесцельных,Протяжный голос свой пославВ отчизну скрипок запредельных.Февраль 1910
На Пасхе
В сапогах бутылками,Квасом припомажен,С новою гармоникойСтоит под крыльцом.На крыльце вертлявая,Фартучек с кружевцом,Каблучки постукивают,Румяная лицом.Ангел мой, барышня,Что же ты смеешься,Ангел мой, барышня,Дай поцеловать!Вот еще, стану я,Мужик неумытый,Стану я, беленькая,Тебя целовать!18 апреля 1910 — май 1914
«Когда-то гордый и надменный…»
Когда-то гордый и надменный,Теперь с цыганкой я в раю,И вот — прошу ее смиренно:«Спляши, цыганка, жизнь мою».И долго длится пляс ужасный,И жизнь проходит предо мнойБезумной, сонной и прекраснойИ отвратительной мечтой…То кружится, закинув руки,То поползет змеей, — и вдругВся замерла в истоме скуки,И бубен падает из рук…О, как я был богат когда-то,Да всё — не стоит пятака:Вражда, любовь, молва и злато,А пуще — смертная тоска.11 июля 1910
«Где отдается в длинных залах…»
Где отдается в длинных залахБезумных троек тихий лёт,Где вина теплятся в бокалах, —Там возникает хоровод.Шурша, звеня, виясь, белея,Идут по медленным кругам;И скрипки, тая и слабея,Сдаются бешеным смычкам.Одна выходит прочь из круга,Простерши руку в полумглу;Избрав назначенного друга,Цветок роняет на полу.Не поднимай цветка: в нем сладостьЗабвенья всех прошедших дней,И вся неистовая радостьГрядущей гибели твоей!..Там всё — игра огня и рока,И только в горький час обидИз невозвратного далёкаПечальный ангел просквозит…19 июля 1910
«Сегодня ты на тройке звонкой…»
Сегодня ты на тройке звонкойЛетишь, богач, гусар, поэт,И каждый, проходя сторонкой,Завистливо посмотрит вслед…Но жизнь — проезжая дорога,Неладно, жутко на душе:Здесь всякой праздной голи многоОстаться хочет в барыше…Ямщик — будь он в поддевке темнойС пером павлиньим напоказ,Будь он мечтой поэта скромной, —Не упускай его из глаз…Задремлешь — и тебя в дремотеОн острым полоснет клинком,Иль на безлюдном поворотеК версте прикрутит кушаком,И в час, когда изменит воля,Тебе мигнет издалекаВ кусте темнеющего поляЛишь бедный светик светляка…6 августа 1910
«В неуверенном, зыбком полете…»
В неуверенном, зыбком полетеТы над бездной взвился и повис.Что-то древнее есть в поворотеМертвых крыльев, подогнутых вниз.Как ты можешь летать и кружитьсяБез любви, без души, без лица?О, стальная, бесстрастная птица,Чем ты можешь прославить творца?В серых сферах летай и скитайся,Пусть оркестр на трибуне гремит,Но под легкую музыку вальсаОстановится сердце — и винт.Ноябрь 1910
«Без слова мысль, волненье без названья…»
Без слова мысль, волненье без названья, Какой ты шлешь мне знак,Вдруг взбороздив мгновенной молньей знанья Глухой декабрьский мрак?Всё призрак здесь — и праздность, и забота, И горькие года…Что б ни было, — ты помни, вспомни что-то, Душа… (когда? когда?)Что б ни было, всю ложь, всю мудрость века, Душа, забудь, оставь…Снам бытия ты предпочла отвека Несбыточную явь…Чтобы сквозь сны бытийственных метаний, Сбивающих с пути,Со знаньем несказа́нных очертаний, Как с факелом, пройти.Декабрь 1911
«Ветр налетит, завоет снег…»
Ветр налетит, завоет снег,И в памяти на миг возникнетТот край, тот отдаленный брег…Но цвет увял, под снегом никнет…И шелестят травой сухойМои старинные болезни…И ночь. И в ночь — тропой глухойИду к прикрытой снегом бездне…Ночь, лес и снег. И я несуПостылый груз воспоминаний…Вдруг — малый домик на поляне,И девочка поет в лесу.6 января 1912
«Шар раскаленный, золотой…»
Борису Садовскому
Шар раскаленный, золотойПошлет в пространство луч огромный,И длинный конус тени темнойВ пространство бросит шар другой.Таков наш безначальный мир.Сей конус — наша ночь земная.За ней — опять, опять эфирПланета плавит золотая…И мне страшны, любовь моя,Твои сияющие очи:Ужасней дня, страшнее ночиСияние небытия.6 января 1912
«Сквозь серый дым от краю и до краю…»
Сквозь серый дым от краю и до краю Багряный светЗовет, зовет к неслыханному раю, Но рая — нет.О чем в сей мгле безумной, красно-серой, Колокола —О чем гласят с несбыточною верой? Ведь мгла — всё мгла.И чем он громче спорит с мглою будней, Сей праздный звон,Тем кажется железней, непробудней Мой мертвый сон.30 апреля 1912
«Есть минуты, когда не тревожит…»
Есть минуты, когда не тревожитРоковая нас жизни гроза.Кто-то на́ плечи руки положит,Кто-то ясно заглянет в глаза…И мгновенно житейское канет,Словно в темную пропасть без дна…И над пропастью медленно встанетСемицветной дугой тишина…И напев заглушенный и юныйВ затаенной затронет тишиУсыпленные жизнию струныНапряженной, как арфа, души.Июль 1912
«Болотистым пустынным лугом…»
Болотистым пустынным лугом Летим. Одни.Вон, точно карты, полукругом Расходятся огни.Гадай, дитя, по картам ночи, Где твой маяк…Еще смелей нам хлынет в очи Неотвратимый мрак.Он морем ночи замкнут — дальный Простор лугов!И запах горький и печальный Туманов и духов,И кольца сквозь перчатки тонкой, И строгий вид,И эхо над пустыней звонкой От цоканья копыт —Всё говорит о беспредельном, Всё хочет нам помочь,Как этот мир, лететь бесцельно В сияющую ночь!Октябрь 1912
Испанке
Не лукавь же, себе признаваясь,Что на миг ты был полон одной,Той, что встала тогда, задыхаясь,Перед редкой и сытой толпой…Что была, как печаль, величаваИ безумна, как только печаль…Заревая господняя славаИсполняла священную шаль…И в бедро уперлася рукою,И каблук застучал по мосткам,Разноцветные ленты рекоюБуйно хлынули к белым чулкам…Но, средь танца волшебств и наитий,Высоко занесенной рукойРазрывала незримые нитиМежду редкой толпой и собой,Чтоб неведомый северу танец,Крик Handá и язык кастаньетПонял только влюбленный испанецИли видевший бога поэт.Октябрь 1912
«В небе — день, всех ночей суеверней…»
В небе — день, всех ночей суеверней,Сам не знает, он — ночь или день.На лице у подруги вечернейЗолотится неясная тень.Но рыбак эти сонные струиНе будил еще взмахом весла…Огневые ее поцелуиГоворят мне, что ночь — не прошла…Легкий ветер повеял нам в очи…Если можешь, костер потуши!Потуши в сумасшедшие ночиРаспылавшийся уголь души!Октябрь 1912
«В сыром ночном тумане…»
В сыром ночном туманеВсё лес, да лес, да лес…В глухом сыром бурьянеОгонь блеснул — исчез…Опять блеснул в тумане,И показалось мне:Изба, окно, гераниАлеют на окне…В сыром ночном туманеНа красный блеск огня,На алые гераниНаправил я коня…И вижу: в свете красномИзба в бурьян вросла,Неведомо несчастнымБыльём поросла…И сладко в очи глянулНеведомый огонь,И над бурьяном прянулИспуганный мой конь…«О, друг, здесь цел не будешь,Скорей отсюда прочь!Доедешь — всё забудешь,Забудешь — канешь в ночь!В тумане да в бурьяне,Гляди, — продашь ХристаЗа жадные герани,За алые уста!»Декабрь 1912
Седое утро
Утро туманное, утро седое…
ТургеневУтреет. С богом! По домам!Позвякивают колокольцы.Ты хладно жмешь к моим губамСвои серебряные кольцы,И я — который раз подряд —Целую кольцы, а не руки…В плече, откинутом назад, —Задор свободы и разлуки,Но еле видная за мглой,За дождевою, за докучной…И взгляд — как уголь под золой,И голос утренний и скучный…Нет, жизнь и счастье до утраЯ находил не в этом взгляде!Не этот голос пел вчераС гитарой вместе на эстраде!..Как мальчик, шаркнула; поклонОтвешивает… «До свиданья…»И звякнул о браслет жетон(Какое-то воспоминанье)…Я молча на нее гляжу,Сжимаю пальцы ей до боли…Ведь нам уж не встречаться боле…Что ж на прощанье ей скажу?..«Прощай, возьми еще колечко.Оденешь рученьку своюИ смуглое свое сердечкоВ серебряную чешую…Лети, как пролетала, тая,Ночь огневая, ночь былая…Ты, время, память притуши,А путь снежком запороши».29 ноября 1913
«Есть времена, есть дни, когда…»
Есть времена, есть дни, когдаВорвется в сердце ветер снежный,И не спасет ни голос нежный,Ни безмятежный час труда…Испуганной и дикой птицейЛетишь ты, но заря — в крови…Тоскою, страстью, огневицейИдет безумие любви…Пол-сердца — туча грозовая,Под ней — всё глушь, всё немота,И эта — прежняя, простая —Уже другая, уж не та…Темно, и весело, и душно,И, задыхаясь, не дыша,Уже во всем другой послушнаДоселе гордая душа!22 ноября 1913
«Я вижу блеск, забытый мной…»
Я вижу блеск, забытый мной,Я различаю на мгновеньеЗа скрипками — иное пенье,Тот голос низкий и грудной,Каким ответила подругаНа первую любовь мою.Его доныне узнаюВ те дни, когда бушует вьюга,Когда былое без следаПрошло, и лишь чужие страстиНапоминают иногда,Напоминают мне — о счастьи.12 декабря 1913
«Ты говоришь, что я дремлю…»
Ты говоришь, что я дремлю,Ты унизительно хохочешь.И ты меня заставить хочешьСто раз произнести: люблю.Твой южный голос томен. СтанНапоминает стан газели,А я пришел к тебе из стран,Где вечный снег и вой метели.Мне странен вальса легкий звонИ душный облак над тобою.Ты для меня — прекрасный сон,Сквозящий пылью снеговою…И я боюсь тебя назватьПо имени. Зачем мне имя?Дай мне тревожно созерцатьОчами жадными моимиТвой южный блеск, забытый мной,Напоминающий напрасноДень улетевший, день прекрасный,Убитый ночью снеговой.12 декабря 1913
«Ваш взгляд — его мне подстеречь…»
Ваш взгляд — его мне подстеречь…Но уклоняете вы взгляды…Да! Взглядом — вы боитесь сжечьМеж нами вставшие преграды!Когда же отойду под сеньКолонны мраморной угрюмоИ пожирающая думаМне на лицо нагонит тень,Тогда — угрюмому скитальцуВослед скользнет ваш беглый взгляд,Тревожно шелк зашевелятТрепещущие ваши пальцы,К ланитам хлынувшую кровьНе скроет море кружев душных,И я прочту в очах послушныхУже ненужную любовь.12 декабря 1913
«Натянулись гитарные струны…»
Натянулись гитарные струны, Сердце ждет.Только тронь его голосом юным — Запоет!И старик перед хором Уже топнул ногой.Обожги меня голосом, взором, Ксюша, пой!И гортанные звуки Понеслись,Словно в се́ребре смуглые руки Обвились…Бред безумья и страсти, Бред любви…Невозможное счастье! На! Лови!19 декабря 1913
«Ты — буйный зов рогов призывных…»
Ты — буйный зов рогов призывных,Влекущий на неверный след,Ты — серый ветер рек разливных,Обманчивый болотный свет.Люблю тебя, как посох — странник,Как воин — милую в бою,Тебя провижу, как изгнанникПровидит родину свою.Но лик твой мне незрим, неведом,Твоя непостижима власть:Ведя меня, как вождь, к победам,Испепеляешь ты, как страсть.Декабрь 1913
«Как день, светла, но непонятна…»
Как день, светла, но непонятна,Вся — явь, но — как обрывок сна,Она приходит с речью внятной,И вслед за ней — всегда весна.Вот здесь садится и болтает.Ей нравится дразнить меняИ намекать, что всякий знаетПро тайный вихрь ее огня.Но я, не вслушиваясь строгоВ ее порывистую речь,Слежу, как ширится тревогаВ сияньи глаз и в дрожи плеч.Когда ж дойдут до сердца речи,И опьянят ее духи,И я влюблюсь в глаза и в плечи,Как в вешний ветер, как в стихи, —Сверкнет холодное запястье,И, речь прервав, она самаУже твердит, что сила страсти —Ничто пред холодом ума!..20 февраля 1914
«Петербургские сумерки снежные…»
Петербургские сумерки снежные.Взгляд на улице, розы в дому…Мысли — точно у девушки нежные,А о чем — и сама не пойму.Всё гляжусь в мое зеркало сонное…(Он, должно быть, глядится в окно…)Вон лицо мое — злое, влюбленное!Ах, как мне надоело оно!Запевания низкого голоса,Снежно-белые руки мои,Мои тонкие рыжие волосы, —Как давно они стали ничьи!Муж ушел. Свет такой безобразный…Всё же кровь розовеет… на свет…Посмотрю-ка, он там или нет?Так и есть… ах, какой неотвязный!15 марта 1914
«Смычок запел. И облак душный…»
Смычок запел. И облак душныйНад нами встал. И соловьиПриснились нам. И стан послушныйСкользнул в объятия мои…Не соловей — то скрипка пела,Когда ж оборвалась струна,Кругом рыдала и звенела,Как в вешней роще, тишина…Как там, в рыдающие звукиВступала майская гроза…Пугливые сближались руки,И жгли смеженные глаза…14 мая 1914
«Ты жил один! Друзей ты не искал…»
Ты жил один! Друзей ты не искал И не искал единоверцев.Ты острый нож безжалостно вонзал В открытое для счастья сердце.«Безумный друг! Ты мог бы счастлив быть!..» — «Зачем? Средь бурного ненастьяМы, всё равно, не можем сохранить Неумирающего счастья!»26 августа 1914
«Превратила всё в шутку сначала…»
Превратила всё в шутку сначала,Поняла — принялась укорять,Головою красивой качала,Стала слезы платком вытирать.И, зубами дразня, хохотала,Неожиданно всё позабыв.Вдруг припомнила всё — зарыдала,Десять шпилек на стол уронив.Подурнела, пошла, обернулась,Воротилась, чего-то ждала,Проклинала, спиной повернуласьИ, должно быть, навеки ушла…Что ж, пора приниматься за дело,За старинное дело свое. —Неужели и жизнь отшумела,Отшумела, как платье твое?29 февраля 1916
«Та жизнь прошла…»
Та жизнь прошла,И сердце спит,Утомлено.И ночь опять пришла,Бесстрашная — глядитВ мое окно.И выпал снег,И не прогнатьМне зимних чар…И не вернуть тех нег,И странно вспоминать,Что был пожар.31 августа 1914
«Была ты всех ярче, верней и прелестней…»
Была ты всех ярче, верней и прелестней, Не кляни же меня, не кляни!Мой поезд летит, как цыганская песня, Как те невозвратные дни…Что было любимо — всё мимо, мимо, Впереди — неизвестность пути…Благословенно, неизгладимо, Невозвратимо… прости!31 августа 1914
«Разлетясь по всему небосклону…»
Разлетясь по всему небосклону,Огнекрасная туча идет.Я пишу в моей келье мадонну,Я пишу — моя дума растет.Вот я вычертил лик ее нежный,Вот под кистью рука расцвела,Вот сияют красой белоснежнойДва небесных, два легких крыла…Огнекрасные отсветы ярчеНа суровом моем полотне…Неотступная дума всё жарчеОбнимает, прильнула ко мне…31 августа 1914
«Он занесен — сей жезл железный…»
Он занесен — сей жезл железный —Над нашей головой. И мыЛетим, летим над грозной безднойСреди сгущающейся тьмы.Но чем полет неукротимей,Чем ближе веянье конца,Тем лучезарнее, тем зримейСияние Ее лица.И сквозь круженье вихревое,Сынам отчаянья сквозя,Ведет, уводит в голубоеЕдва приметная стезя.3 декабря 1914
«Пусть я и жил, не любя…»
Пусть я и жил, не любя,Пусть я и клятвы нарушу, —Всё ты волнуешь мне душу,Где бы ни встретил тебя!О, эти дальние руки!В тусклое это житьеОчарованье своеВносишь ты, даже в разлуке!И в одиноком моемДоме, пустом и холодном,В сне, никогда не свободном,Снится мне брошенный дом.Старые снятся минуты,Старые снятся года…Видно, уж так навсегдаДумы тобою замкну́ты!Кто бы ни звал — не хочуНа суетливую нежностьЯ променять безнадежность —И, замыкаясь, молчу.8 октября 1915
«Протекли за годами года…»
Протекли за годами года,И слепому и глупому мнеЛишь сегодня приснилось во сне,Что она не любила меня никогда…Только встречным случайным я был,Только встречным я был на пути,Но остыл тот младенческий пыл,И она мне сказала: прости.А душа моя — той же любовью полна,И минуты с другими отравлены мне,Та же дума — и песня однаМне звучала сегодня во сне…30 сентября 1915
«За горами, за лесами…»
За горами, за лесами,За дорогами пыльными,За холмами могильными —Под другими цветешь небесами…И когда забелеет гора,Дол оденется зеленью вешнею,Вспоминаю с печалью нездешнеюВсё былое мое, как вчера…В снах печальных тебя узнаюИ сжимаю руками моимиЧародейную руку твою,Повторяя далекое имя.30 сентября 1915
Кармен (1914)
Л.А.Д.
«Как океан меняет цвет…»
Как океан меняет цвет,Когда в нагроможденной тучеВдруг полыхнет мигнувший свет, —Так сердце под грозой певучейМеняет строй, боясь вздохнуть,И кровь бросается в ланиты,И слезы счастья душат грудьПеред явленьем Карменситы.4 марта 1914
«На небе — празелень, и месяца осколок…»
На небе — празелень, и месяца осколокОмыт, в лазури спит, и ветер, чуть дыша,Проходит, и весна, и лед последний колок,И в сонный входит вихрь смятенная душа…Что́ месяца нежней, что́ зорь закатных выше?Знай про себя, молчи, друзьям не говори:В последнем этаже, там, под высокой крышей,Окно, горящее не от одной зари…24 марта 1914
«Есть демон утра. Дымно-светел он…»
Есть демон утра. Дымно-светел он,Золотокудрый и счастливый.Как небо, синь струящийся хитон,Весь — перламутра переливы.Но как ночною тьмой сквозит лазурь,Так этот лик сквозит порой ужасным,И золото кудрей — червонно-красным,И голос — рокотом забытых бурь.24 марта 1914
«Бушует снежная весна…»
Бушует снежная весна.Я отвожу глаза от книги…О, страшный час, когда она,Читая по руке Цуниги,В глаза Хозе метнула взгляд!Насмешкой засветились очи,Блеснул зубов жемчужный ряд,И я забыл все дни, все ночи,И сердце захлестнула кровь,Смывая память об отчизне…А голос пел: Ценою жизниТы мне заплатишь за любовь!18 марта 1914
«Среди поклонников Кармен…»
Среди поклонников Кармен,Спешащих пестрою толпою,Ее зовущих за собою,Один, как тень у серых стенНочной таверны Лиллас-Пастья,Молчит и сумрачно глядит,Не ждет, не требует участья,Когда же бубен зазвучитИ глухо зазвенят запястья, —Он вспоминает дни весны,Он средь бушующих созвучийГлядит на стан ее певучийИ видит творческие сны.26 марта 1914
«Сердитый взор бесцветных глаз…»
Сердитый взор бесцветных глаз.Их гордый вызов, их презренье.Всех линий — таянье и пенье.Так я Вас встретил в первый раз.В партере — ночь. Нельзя дышать.Нагрудник черный близко, близко…И бледное лицо… и прядьВолос, спадающая низко…О, не впервые странных встречЯ испытал немую жуткость!Но этих нервных рук и плечПочти пугающая чуткость…В движеньях гордой головыПрямые признаки досады…(Так на людей из-за оградыУгрюмо взглядывают львы).А там, под круглой лампой, тамУже замолкла сегидилья,И злость, и ревность, что не к ВамИдет влюбленный Эскамильо,Не Вы возьметесь за тесьму,Чтобы убавить свет ненужный,И не блеснет уж ряд жемчужныйЗубов — несчастному тому…О, не глядеть, молчать — нет мочи,Сказать — не надо и нельзя…И вы уже (звездой средь ночи),Скользящей поступью скользя,Идете — в поступи истома,И песня Ваших нежных плечУже до ужаса знакома,И сердцу суждено беречь,Как память об иной отчизне, —Ваш образ, дорогой навек…А там: Уйдем, уйдем от жизни,Уйдем от этой грустной жизни!Кричит погибший человек…И март наносит мокрый снег.25 марта 1914
«Вербы — это весенняя таль…»
Вербы — это весенняя таль,И чего-то нам светлого жаль,Значит — теплится где-то свеча,И молитва моя горяча,И целую тебя я в плеча.Этот колос ячменный — поля,И заливистый крик журавля,Это значит — мне ждать у плетняДо заката горячего дня.Значит — ты вспоминаешь меня.Розы — страшен мне цвет этих роз,Это — рыжая ночь твоих кос?Это — музыка тайных измен?Это — сердце в плену у Кармен?30 марта 1914
«Ты — как отзвук забытого гимна…»
Ты — как отзвук забытого гимнаВ моей черной и дикой судьбе.О, Кармен, мне печально и дивно,Что приснился мне сон о тебе.Вешний трепет, и лепет, и шелест,Непробудные, дикие сны,И твоя одичалая прелесть —Как гитара, как бубен весны!И проходишь ты в думах и грезах,Как царица блаженных времен,С головой, утопающей в розах,Погруженная в сказочный сон.Спишь, змеею склубясь прихотливой,Спишь в дурмане и видишь во снеДаль морскую и берег счастливый,И мечту, недоступную мне.Видишь день беззакатный и жгучийИ любимый, родимый свой край,Синий, синий, певучий, певучий,Неподвижно-блаженный, как рай.В том раю тишина бездыханна,Только в куще сплетенных ветвейДивный голос твой, низкий и странный,Славит бурю цыганских страстей.28 марта 1914
«О да, любовь вольна, как птица…»
О да, любовь вольна, как птица, Да, всё равно — я твой!Да, всё равно мне будет сниться Твой стан, твой огневой!Да, в хищной силе рук прекрасных, В очах, где грусть измен,Весь бред моих страстей напрасных, Моих ночей, Кармен!Я буду петь тебя, я небу Твой голос передам!Как иерей свершу я требу За твой огонь — звездам!Ты встанешь бурною волною В реке моих стихов,И я с руки моей не смою, Кармен, твоих духов…И в тихий час ночной, как пламя, Сверкнувшее на миг,Блеснет мне белыми зубами Твой неотступный лик.Да, я томлюсь надеждой сладкой, Что ты, в чужой стране,Что ты, когда-нибудь, украдкой Помыслишь обо мне…За бурей жизни, за тревогой, За грустью всех измен, —Пусть эта мысль предстанет строгой, Простой и белой, как дорога, Как дальний путь, Кармен!28 марта 1914
«Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь…»
Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь.Так вот что так влекло сквозь бездну грустных лет,Сквозь бездну дней пустых, чье бремя не избудешь.Вот почему я — твой поклонник и поэт!Здесь — страшная печать отверженности женскойЗа прелесть дивную — постичь ее нет сил.Там — дикий сплав миров, где часть души вселенскойРыдает, исходя гармонией светил.Вот — мой восторг, мой страх в тот вечер в темном зале!Вот, бедная, зачем тревожусь за тебя!Вот чьи глаза меня так странно провожали,Еще не угадав, не зная… не любя!Сама себе закон — летишь, летишь ты мимо,К созвездиям иным, не ведая орбит,И этот мир тебе — лишь красный облак дыма,Где что-то жжет, поет, тревожит и горит!И в зареве его — твоя безумна младость…Всё — музыка и свет: нет счастья, нет измен…Мелодией одной звучат печаль и радость…Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.31 марта 1914
Соловьиный сад
1
Я ломаю слоистые скалыВ час отлива на илистом дне,И таскает осел мой усталыйИх куски на мохнатой спине.Донесем до железной дороги,Сложим в кучу, — и к морю опятьНас ведут волосатые ноги,И осел начинает кричать.И кричит, и трубит он, — отрадно,Что идет налегке хоть назад.А у самой дороги — прохладныйИ тенистый раскинулся сад.По ограде высокой и длиннойЛишних роз к нам свисают цветы.Не смолкает напев соловьиный,Что-то шепчут ручьи и листы.Крик осла моего раздаетсяКаждый раз у садовых ворот,А в саду кто-то тихо смеется,И потом — отойдет и поет.И, вникая в напев беспокойный,Я гляжу, понукая осла,Как на берег скалистый и знойныйОпускается синяя мгла.2
Знойный день догорает бесследно,Сумрак ночи ползет сквозь кусты;И осел удивляется, бедный:«Что́, хозяин, раздумался ты?»Или разум от зноя мутится,Замечтался ли в сумраке я?Только всё неотступнее снитсяЖизнь другая — моя, не моя…И чего в этой хижине теснойЯ, бедняк обездоленный, жду,Повторяя напев неизвестный,В соловьином звенящий саду?Не доносятся жизни проклятьяВ этот сад, обнесенный стеной,С синем сумраке белое платьеЗа решоткой мелькает резной.Каждый вечер в закатном туманеПрохожу мимо этих ворот,И она меня, легкая, манитИ круженьем, и пеньем зовет.И в призывном круженьи и пеньиЯ забытое что-то ловлю,И любить начинаю томленье,Недоступность ограды люблю.3
Отдыхает осел утомленный,Брошен лом на песке под скалой,А хозяин блуждает влюбленныйЗа ночною, за знойною мглой.И знакомый, пустой, каменистый,Но сегодня — таинственный путьВновь приводит к ограде тенистой,Убегающей в синюю муть.И томление всё безысходней,И идут за часами часы,И колючие розы сегодняОпустились под тягой росы.Наказанье ли ждет, иль награда,Если я уклонюсь от пути?Как бы в дверь соловьиного садаПостучаться, и можно ль войти?А уж прошлое кажется странным,И руке не вернуться к труду:Сердце знает, что гостем желаннымБуду я в соловьином саду…4
Правду сердце мое говорило,И ограда была не страшна,Не стучал я — сама отворилаНеприступные двери она.Вдоль прохладной дороги, меж лилий,Однозвучно запели ручьи,Сладкой песнью меня оглушили,Взяли душу мою соловьи.Чуждый край незнакомого счастьяМне открыли объятия те,И звенели, спадая, запястьяГромче, чем в моей нищей мечте.Опьяненный вином золотистым,Золотым опаленный огнем,Я забыл о пути каменистом,О товарище бедном своем.5
Пусть укрыла от дольнего горяУтонувшая в розах стена, —Заглушить рокотание моряСоловьиная песнь не вольна!И вступившая в пенье тревогаРокот волн до меня донесла…Вдруг — виденье: большая дорогаИ усталая поступь осла…И во мгле благовонной и знойнойОбвиваясь горячей рукой,Повторяет она беспокойно:«Что́ с тобою, возлюбленный мой?»Но, вперяясь во мглу сиротливо,Надышаться блаженством спеша,Отдаленного шума приливаУж не может не слышать душа.6
Я проснулся на мглистом рассветеНеизвестно которого дня.Спит она, улыбаясь, как дети, —Ей пригрезился сон про меня.Ка́к под утренним сумраком чарымЛик, прозрачный от срасти, красив!..По далеким и мерным ударамЯ узнал, что подходит прилив.Я окно распахнул голубое,И почудилось, будто возникЗа далеким рычаньем прибояПризывающий жалобный крик.Крик осла был протяжен и долог,Проникал в мою душу, как стон,И тихонько задернул я полог,Чтоб продлить очарованный сон.И, спускаясь по ка́мням ограды,Я нарушил цветов забытье.Их шипы, точно руки из сада,Уцепились за платье мое.7
Путь знакомый и прежде недлинныйВ это утро кремнист и тяжел.Я вступаю на берег пустынный,Где остался мой дом и осел.Или я заблудился в тумане?Или кто-нибудь шутит со мной?Нет, я помню камней очертанье,Тощий куст и скалу над водой…Где же дом? — И скользящей ногоюСпотыкаюсь о брошенный лом,Тяжкий, ржавый, под черной скалоюЗатянувшийся мокрым песком…Размахнувшись движеньем знакомым(Или всё еще это во сне?),Я ударил заржавленным ломомПо слоистому камню на дне…И оттуда, где серые спрутыПокачнулись в лазурной щели,Закарабкался краб всполохнутыйИ присел на песчаной мели.Я подвинулся, — он приподнялся,Широко разевая клешни,Но сейчас же с другим повстречался,Подрались и пропали они…А с тропинки, протоптанной мною,Там, где хижина прежде была,Стал спускаться рабочий с киркою,Погоняя чужого осла.6 января 1914 — 14 октября 1915
Родина (1907–1916)
«Ты отошла, и я в пустыне…»
Ты отошла, и я в пустынеК песку горячему приник.Но слова гордого отнынеНе может вымолвить язык.О том, что было, не жалея,Твою я понял высоту:Да. Ты — родная ГалилеяМне — невоскресшему Христу.И пусть другой тебя ласкает,Пусть множит дикую молву:Сын Человеческий не знает,Где приклонить ему главу.30 мая 1907
«В густой траве пропадешь с головой…»
В густой траве пропадешь с головой.В тихий дом войдешь, не стучась…Обнимет рукой, оплетет косойИ, статная, скажет: «Здравствуй, князь.Вот здесь у меня — куст белых роз.Вот здесь вчера — повилика вилась.Где был, пропадал? что за весть принес?Кто любит, не любит, кто гонит нас?»Как бывало, забудешь, что дни идут,Как бывало, простишь, кто горд и зол.И смотришь — тучи вдали встают,И слушаешь песни далеких сел…Заплачет сердце по чужой стороне,Запросится в бой — зовет и мани́т…Только скажет: «Прощай. Вернись ко мне» —И опять за травой колокольчик звенит…12 июля 1907
«Задебренные лесом кручи…»
Задебренные лесом кручи:Когда-то там, на высоте,Рубили деды сруб горючийИ пели о своем Христе.Теперь пастуший кнут не свистнет,И песни не споет свирель.Лишь мох сырой с обрыва виснет,Как ведьмы сбитая кудель.Навеки непробудной теньюРесницы мхов опушены,Спят, убаюканные леньюЛюдской врагини — тишины.И человек печальной цаплиС болотной кочки не спугнет,Но в каждой тихой, ржавой капле —Зачало рек, озер, болот.И капли ржавые, лесные,Родясь в глуши и темноте,Несут испуганной РоссииВесть о сжигающем Христе.Октябрь 1907 — 29 августа 1914
На поле Куликовом
1
Река раскинулась. Течет, грустит лениво И моет берега.Над скудной глиной желтого обрыва В степи грустят стога.О, Русь моя! Жена моя! До боли Нам ясен долгий путь!Наш путь — стрелой татарской древней воли Пронзил нам грудь.Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной — В твоей тоске, о, Русь!И даже мглы — ночной и зарубежной — Я не боюсь.Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами Степную даль.В степном дыму блеснет святое знамя И ханской сабли сталь…И вечный бой! Покой нам только снится Сквозь кровь и пыль…Летит, летит степная кобылица И мнет ковыль…И нет конца! Мелькают версты, кручи… Останови!Идут, идут испуганные тучи, Закат в крови!Закат в крови! Из сердца кровь струится! Плачь, сердце, плачь…Покоя нет! Степная кобылица Несется вскачь!7 июня 1908
2
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:Не вернуться, не взглянуть назад.За Непрядвой лебеди кричали,И опять, опять они кричат…На пути — горючий белый камень.За рекой — поганая орда.Светлый стяг над нашими полкамиНе взыграет больше никогда.И, к земле склонившись головою,Говорит мне друг: «Остри свой меч,Чтоб недаром биться с татарвою,За святое дело мертвым лечь!»Я — не первый воин, не последний,Долго будет родина больна.Помяни ж за раннею обеднейМила друга, светлая жена!8 июня 1908
3
В ночь, когда Мамай залег с ордою Степи и мосты,В темном поле были мы с Тобою, — Разве знала Ты?Перед Доном темным и зловещим, Средь ночных полей,Слышал я Твой голос сердцем вещим В криках лебедей.С полуно́чи тучей возносилась Княжеская рать,И вдали, вдали о стремя билась, Голосила мать.И, чертя круги, ночные птицы Реяли вдали.А над Русью тихие зарницы Князя стерегли.Орлий клёкот над татарским станом Угрожал бедой,А Непрядва убралась туманом, Что княжна фатой.И с туманом над Непрядвой спящей, Прямо на меняТы сошла, в одежде свет струящей, Не спугнув коня.Серебром волны блеснула другу На стальном мече,Освежила пыльную кольчугу На моем плече.И когда, наутро, тучей черной Двинулась орда,Был в щите Твой лик нерукотворный Светел навсегда.14 июня 1908
4
Опять с вековою тоскоюПригнулись к земле ковыли.Опять за туманной рекоюТы кличешь меня издали́…Умчались, пропали без вестиСтепных кобылиц табуны,Развязаны дикие страстиПод игом ущербной луны.И я с вековою тоскою,Как волк под ущербной луной,Не знаю, что делать с собою,Куда мне лететь за тобой!Я слушаю рокоты сечиИ трубные крики татар,Я вижу над Русью далечеШирокий и тихий пожар.Объятый тоскою могучей,Я рыщу на белом коне…Встречаются вольные тучиВо мглистой ночной вышине.Вздымаются светлые мыслиВ растерзанном сердце моем,И падают светлые мысли,Сожженные темным огнем…«Явись, мое дивное диво!Быть светлым меня научи!»Вздымается конская грива…За ветром взывают мечи…31 июля 1908
5
И мглою бед неотразимых
Грядущий день заволокло.
Вл. СоловьевОпять над полем КуликовымВзошла и расточилась мгла,И, словно облаком суровым,Грядущий день заволокла.За тишиною непробудной,За разливающейся мглойНе слышно грома битвы чудной,Не видно молньи боевой.Но узнаю тебя, началоВысоких и мятежных дней!Над вражьим станом, как бывало,И плеск и трубы лебедей.Не может сердце жить покоем,Недаром тучи собрались.Доспех тяжел, как перед боем.Теперь твой час настал. — Молись!23 декабря 1908
Россия
Опять, как в годы золотые,Три стертых треплются шлеи,И вязнут спицы росписныеВ расхлябанные колеи…Россия, нищая Россия,Мне избы серые твои,Твои мне песни ветровые —Как слезы первые любви!Тебя жалеть я не умеюИ крест свой бережно несу…Какому хочешь чародеюОтдай разбойную красу!Пускай заманит и обманет, —Не пропадешь, не сгинешь ты,И лишь забота затуманитТвои прекрасные черты…Ну что ж? Одной заботой боле —Одной слезой река шумней,А ты всё та же — лес, да поле,Да плат узорный до бровей…И невозможное возможно,Дорога долгая легка,Когда блеснет в дали дорожнойМгновенный взор из-под платка,Когда звенит тоской острожнойГлухая песня ямщика!..18 октября 1908
«Вот он — ветер…»
Вот он — ветер,Звенящий тоскою острожной,Над бескрайною топьюОгонь невозможный,Распростершийся призракВетлы придорожной…Вот — что ты мне сулила:Могила.4 ноября 1908
Осенний день
Идем по жнивью, не спеша,С тобою, друг мой скромный,И изливается душа,Как в сельской церкви темной.Осенний день высок и тих,Лишь слышно — ворон глухоЗовет товарищей своих,Да кашляет старуха.Овин расстелет низкий дым,И долго под овиномМы взором пристальным следимЗа лётом журавлиным…Летят, летят косым углом,Вожак звенит и плачет…О чем звенит, о чем, о чем?Что́ плач осенний значит?И низких нищих деревеньНе счесть, не смерить оком,И светит в потемневший деньКостер в лугу далеком…О, нищая моя страна,Что́ ты для сердца значишь?О, бедная моя жена,О чем ты горько плачешь?1 января 1909
«Не уходи. Побудь со мною…»
Не уходи. Побудь со мною,Я так давно тебя люблю.Дым от костра струею сизойСтруится в сумрак, в сумрак дня.Лишь бархат алый алой ризой,Лишь свет зари — покрыл меня.Всё, всё обман, седым туманомПолзет печаль угрюмых мест.И ель крестом, крестом багрянымКладет на даль воздушный крест…Подруга, на вечернем пире,Помедли здесь, побудь со мной.Забудь, забудь о страшном мире,Вздохни небесной глубиной.Смотри с печальною усладой,Как в свет зари вползает дым.Я огражу тебя оградой —Кольцом из рук, кольцом стальным.Я огражу тебя оградой —Кольцом живым, кольцом из рук.И нам, как дым, струиться надоСедым туманом — в алый круг.Август 1909
«Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?…»
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…Вольному сердцу на что твоя тьма?Знала ли что? Или в бога ты верила?Что́ там услышишь из песен твоих?Чудь начудила, да Меря намерилаГатей, дорог да столбов верстовых…Лодки да грады по рекам рубила ты,Но до Царьградских святынь не дошла…Соколов, лебедей в степь распустила ты —Кинулась и́з степи черная мгла…За́ море Черное, за́ море БелоеВ черные ночи и в белые дниДико глядится лицо онемелое,Очи татарские мечут огни…Тихое, долгое, красное заревоКаждую ночь над становьем твоим…Что́ же маячишь ты, сонное марево?Вольным играешься духом моим?28 февраля 1910
На железной дороге
Марии Павловне Ивановой
Под насыпью, во рву некошенном,Лежит и смотрит, как живая,В цветном платке, на косы брошенном,Красивая и молодая.Бывало, шла походкой чинноюНа шум и свист за ближним лесом.Всю обойдя платформу длинную,Ждала, волнуясь, под навесом.Три ярких глаза набегающих —Нежней румянец, круче локон:Быть может, кто из проезжающихПосмотрит пристальней из окон…Вагоны шли привычной линией,Подрагивали и скрипели;Молчали желтые и синие;В зеленых плакали и пели.Вставали сонные за стекламиИ обводили ровным взглядомПлатформу, сад с кустами блёклыми,Ее, жандарма с нею рядом…Лишь раз гусар, рукой небрежноюОблокотясь на бархат алый,Скользнул по ней улыбкой нежною…Скользнул — и поезд в даль умчало.Так мчалась юность бесполезная,В пустых мечтах изнемогая…Тоска дорожная, железнаяСвистела, сердце разрывая…Да что́ — давно уж сердце вынуто!Так много отдано поклонов,Так много жадных взоров кинутоВ пустынные глаза вагонов…Не подходите к ней с вопросами,Вам всё равно, а ей — довольно:Любовью, грязью иль колесамиОна раздавлена — всё больно.14 июня 1910
Посещение
Голос
То не ели, не тонкие елиНа закате подъемлют кресты,То в дали снеговой заалелиМои нежные, милый, персты.Унесенная белой метельюВ глубину, в бездыханность мою, —Вот я вновь над твоею постельюНаклонилась, дышу, узнаю…Я сквозь ночи, сквозь долгие ночи,Я сквозь темные ночи — в венце.Вот они — еще синие очиНа моем постаревшем лице!В твоем голосе — возгласы моря,На лице твоем — жала огня,Но читаю в испуганном взоре,Что ты помнишь и любишь меня.Второй голос
Старый дом мой пронизан метелью,И остыл одинокий очаг.Я привык, чтоб над этой постельюНаклонялся лишь пристальный враг.И душа для видений ослепла,Если вспомню, — лишь ветр налетит,Лишь рубин раскаленный из пеплаМой обугленный лик опалит!Я не смею взглянуть в твои очи,Всё, что было, — далёко оно.Долгих лет нескончаемой ночиСтрашной памятью сердце полно.Сентябрь 1910
С. Шахматово
«Там неба осветленный край…»
Там неба осветленный край Средь дымных пятен.Там разговор гусиных стай Так внятен.Свободен, весел и силен, В дали любимойЯ слышу непомерный звон Неуследимый.Там осень сумрачным пером Широко реет,Там старый лес под топором Редеет.Сентябрь 1910
«Приближается звук. И, покорна щемящему звуку…»
Приближается звук. И, покорна щемящему звуку, Молодеет душа.И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку, Не дыша.Снится — снова я мальчик, и снова любовник, И овраг, и бурьян,И в бурьяне — колючий шиповник, И вечерний туман.Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю, Старый дом глянет в сердце мое,Глянет небо опять, розовея от краю до краю, И окошко твое.Этот голос — он твой, и его непонятному звуку Жизнь и горе отдам,Хоть во сне твою прежнюю милую руку Прижимая к губам.2 мая 1912
Сны
И пора уснуть, да жалко,Не хочу уснуть!Конь качается качалка,На коня б скакнуть!Луч лампадки, как в тумане,Раз-два, раз-два, раз!..Идет конница… а няняТянет свой рассказ…Внемлю сказке древней, древнейО богатырях,О заморской, о царевне,О царевне… ах…Раз-два, раз-два! Конник в латахТрогает коняИ мани́т и мчит куда-тоЗа собой меня…За моря, за океаныОн мани́т и мчит,В дымно-синие туманы,Где царевна спит…Спит в хрустальной, спит в кроваткеДолгих сто ночей,И зеленый свет лампадкиСветит в очи ей…Под парчами, под лучамиСлышно ей сквозь сны,Как звенят и бьют мечамиО хрусталь стены…С кем там бьется конник гневный,Бьется семь ночей?На седьмую — над царевнойСветлый круг лучей…И сквозь дремные покровыСтелятся лучи,О тюремные засовыЗвякают ключи…Сладко дремлется в кроватке.Дремлешь? — Внемлю… сплю.Луч зеленый, луч лампадки,Я тебя люблю!Октябрь 1912
Новая Америка
Праздник радостный, праздник великий,Да звезда из-за туч не видена…Ты стоишь под метелицей дикой,Роковая, родная страна.За снегами, лесами, степямиТвоего мне не видно лица.Только ль страшный простор пред очами,Непонятная ширь без конца?Утопая в глубоком сугробе,Я на утлые санки сажусь.Не в богатом покоишься гробеТы, убогая финская Русь!Там прикинешься ты богомольной,Там старушкой прикинешься ты,Глас молитвенный, звон колокольный,За крестами — кресты, да кресты…Только ладан твой синий и росныйПросквозит мне порою иным…Нет, не старческий лик и не постныйПод московским платочком цветным!Сквозь земные поклоны, да свечи,Ектеньи, ектеньи, ектеньи —Шопотливые, тихие речи,Запылавшие щеки твои…Дальше, дальше… И ветер рванулся,Черноземным летя пустырем…Куст дорожный по ветру метнулся,Словно дьякон взмахнул орарем…А уж там, за рекой полноводной,Где пригнулись к земле ковыли,Тянет гарью горючей, свободной,Слышны гуды в далекой дали…Иль опять это — стан половецкийИ татарская буйная крепь?Не пожаром ли фески турецкойЗабуянила дикая степь?Нет, не видно там княжьего стяга,Не шеломами черпают Дон,И прекрасная внучка варягаНе клянет половецкий полон…Нет, не вьются там по́ ветру чубы,Не пестреют в степях бунчуки…Там чернеют фабричные трубы,Там заводские стонут гудки.Путь степной — без конца, без исхода,Степь, да ветер, да ветер, — и вдругМногоярусный корпус завода,Города из рабочих лачуг…На пустынном просторе, на дикомТы всё та, что была, и не та,Новым ты обернулась мне ликом,И другая волнует мечта…Черный уголь — подземный мессия,Черный уголь — здесь царь и жених,Но не страшен, невеста, Россия,Голос каменных песен твоих!Уголь стонет, и соль забелелась,И железная воет руда…То над степью пустой загореласьМне Америки новой звезда!12 декабря 1913
«Ветер стих, и слава заревая…»
Моей матери
Ветер стих, и слава заревая Облекла вон те пруды.Вон и схимник. Книгу закрывая, Он смиренно ждет звезды.Но бежит шоссейная дорога, Убегает вбок…Дай вздохнуть, помедли, ради бога, Не хрусти, песок!Славой золотеет заревою Монастырский крест издалека.Не свернуть ли к вечному покою? Да и что за жизнь без клобука?..И опять влечет неудержимо Вдаль из тихих местПуть шоссейный, пробегая мимо, Мимо инока, прудов и звезд…Август 1914
Последнее напутствие
Боль проходит понемногу,Не навек она дана.Есть конец мятежным стонам.Злую муку и тревогуПобеждает тишина.Ты смежил больные вежды,Ты не ждешь — она вошла.Вот она — с хрустальным звономПреисполнила надежды,Светлым кругом обвела.Слышишь ты сквозь боль мучений,Точно друг твой, старый друг,Тронул сердце нежной скрипкой?Точно легких сновиденийБыстрый рой домчался вдруг?Это — легкий образ рая,Это — милая твоя.Ляг на смертный одр с улыбкой,Тихо грезить, замыкаяКруг постылый бытия.Протянуться без желаний,Улыбнуться навсегда,Чтоб в последний раз проплылиМимо, сонно, как в тумане,Люди, зданья, города…Чтобы звуки, чуть тревожаЛегкой музыкой земли,Прозвучали, потомилиНад последним миром ложаИ в иное увлекли…Лесть, коварство, слава, злато —Мимо, мимо, навсегда…Человеческая тупость —Всё, что мучило когда-то,Забавляло иногда…И опять — коварство, слава,Злато, лесть, всему венец —Человеческая глупость,Безысходна, величава,Бесконечна… Что ж, конец?Нет… еще леса, поляны,И проселки, и шоссе,Наша русская дорога,Наши русские туманы,Наши шелесты в овсе…А когда пройдет всё мимо,Чем тревожила земля,Та, кого любил ты много,Поведет рукой любимойВ Елисейские поля.14 мая 1914
«Грешить бесстыдно, непробудно…»
Грешить бесстыдно, непробудно,Счет потерять ночам и дням,И, с головой от хмеля трудной,Пройти сторонкой в божий храм.Три раза преклониться долу,Семь — осенить себя крестом,Тайком к заплеванному полуГорячим прикоснуться лбом.Кладя в тарелку грошик медный,Три, да еще семь раз подрядПоцеловать столетний, бедныйИ зацелованный оклад.А воротясь домой, обмеритьНа тот же грош кого-нибудь,И пса голодного от двери,Икнув, ногою отпихнуть.И под лампадой у иконыПить чай, отщелкивая счет,Потом переслюнить купоны,Пузатый отворив комод,И на перины пуховыеВ тяжелом завалиться сне…Да, и такой, моя Россия,Ты всех краев дороже мне.26 августа 1914
«Петроградское небо мутилось дождем…»
Петроградское небо мутилось дождем, На войну уходил эшелон.Без конца — взвод за взводом и штык за штыком Наполнял за вагоном вагон.В этом поезде тысячью жизней цвели Боль разлуки, тревоги любви,Сила, юность, надежда… В закатной дали Были дымные тучи в крови.И, садясь, запевали Варяга одни, А другие — не в лад — Ермака,И кричали ура, и шутили они, И тихонько крестилась рука.Вдруг под ветром взлетел опадающий лист, Раскачнувшись, фонарь замигал,И под черною тучей веселый горнист Заиграл к отправленью сигнал.И военною славой заплакал рожок, Наполняя тревогой сердца.Громыханье колес и охрипший свисток Заглушило ура без конца.Уж последние скрылись во мгле буфера, И сошла тишина до утра,А с дождливых полей всё неслось к нам ура, В грозном клике звучало: пора!Нет, нам не было грустно, нам не было жаль, Несмотря на дождливую даль.Это — ясная, твердая, верная сталь, И нужна ли ей наша печаль?Эта жалость — ее заглушает пожар, Гром орудий и топот коней.Грусть — ее застилает отравленный пар С галицийских кровавых полей…1 сентября 1914
«Я не предал белое знамя…»
Я не предал белое знамя,Оглушенный криком врагов,Ты прошла ночными путями,Мы с тобой — одни у валов.Да, ночные пути, роковые,Развели нас и вновь свели,И опять мы к тебе, Россия,Добрели из чужой земли.Крест и насыпь могилы братской,Вот где ты теперь, тишина!Лишь щемящей песни солдатскойИздали́ несется волна.А вблизи — всё пусто и немо,В смертном сне — враги и друзья.И горит звезда ВифлеемаТак светло, как любовь моя.3 декабря 1914
«Рожденные в года глухие…»
З.Н. Гиппиус
Рожденные в года глухиеПути не помнят своего.Мы — дети страшных лет России —Забыть не в силах ничего.Испепеляющие годы!Безумья ль в вас, надежды ль весть?От дней войны, от дней свободы —Кровавый отсвет в лицах есть.Есть немота — то гул набатаЗаставил заградить уста.В сердцах, восторженных когда-то,Есть роковая пустота.И пусть над нашим смертным ложемВзовьется с криком воронье, —Те, кто достойней, боже, боже,Да узрят царствие твое!8 сентября 1914
«Дикий ветер…»
Дикий ветер Стекла гнет, Ставни с петель Буйно рвет.Час заутрени пасхальной,Звон далекий, звон печальный,Глухота и чернота.Только ветер, гость нахальный,Потрясает ворота.За окном черно и пусто,Ночь полна шагов и хруста,Там река ломает лед,Там меня невеста ждет…Как мне скинуть злую дрёму,Как мне гостя отогнать?Как мне милую — чужому,Проклято́му не отдать?Как не бросить всё на свете,Не отчаяться во всем,Если в гости ходит ветер,Только дикий черный ветер,Сотрясающий мой дом? Что ж ты, ветер, Стекла гнешь? Ставни с петель Дико рвешь?22 марта 1916
Коршун
Чертя за кругом плавный круг,Над сонным лугом коршун кружитИ смотрит на пустынный луг. —В избушке мать над сыном тужит:«На́ хлеба, на́, на́ грудь, соси,Расти, покорствуй, крест неси».Идут века, шумит война,Встает мятеж, горят деревни,А ты всё та ж, моя страна,В красе заплаканной и древней. —Доколе матери тужить?Доколе коршуну кружить?22 марта 1916
О чем поет ветер (1913)
«Мы забыты, одни на земле…»
Мы забыты, одни на земле.Посидим же тихонько в тепле.В этом комнатном, теплом углуПоглядим на октябрьскую мглу.За окном, как тогда, огоньки.Милый друг, мы с тобой старики.Всё, что было и бурь и невзгод,Позади. Что ж ты смотришь вперед?Смотришь, точно ты хочешь прочестьТам какую-то новую весть?Точно ангела бурного ждешь?Всё прошло. Ничего не вернешь.Только стены, да книги, да дни.Милый друг мой, привычны они.Ничего я не жду, не ропщу,Ни о чем, что прошло, не грущу.Только, вот, принялась ты опятьСветлый бисер на нитки низать,Как когда-то, ты помнишь тогда…О, какие то были года!Но, когда ты моложе была,И шелка ты поярче брала,И ходила рука побыстрей…Так возьми ж и теперь попестрей,Чтобы шелк, что вдеваешь в иглу,Побеждал пестротой эту мглу.19 октября 1913
«Поет, поет…»
Поет, поет…Поет и ходит возле дома…И грусть, и нежность, и истома,Как прежде, за́ сердце берет… Нетяжко бремя,Всей жизни бремя прожитой,И песнью длинной и простойБаюкает и нежит время… Так древни мы, Так древен мира Бег, И лира Поет нам снег Седой зимы,Поет нам снег седой зимы… Туда, туда, На снеговую грудь Последней ночи… Вздохнуть — и очи Навсегда Сомкнуть,Сомкнуть в объятьях ночи… Возврата нет Страстям и думам… Смотри, смотри: С полночным шумомИдет к нам ветер от зари… Последний свет Померк. Умри.Померк последний свет зари.19 октября 1913
«Милый друг, и в этом тихом доме…»
Милый друг, и в этом тихом доме Лихорадка бьет меня.Не найти мне места в тихом доме Возле мирного огня!Голоса поют, взывает вьюга, Страшен мне уют…Даже за плечом твоим, подруга, Чьи-то очи стерегут!За твоими тихими плечами Слышу трепет крыл…Бьет в меня светящими очами Ангел бури — Азраил!Октябрь 1913
«Из ничего — фонтаном синим…»
Из ничего — фонтаном синим Вдруг брызнул свет.Мы головы наверх закинем — Его уж нет,Рассыпался над черной далью Златым пучком,А здесь — опять, — дугой, спиралью, Шаро́м, волчком,Зеленый, желтый, синий, красный — Вся ночь в лучах…И, всполошив ее напрасно, Зачах.Октябрь 1913
«Вспомнил я старую сказку…»
Вспомнил я старую сказку,Слушай, подруга, меня.Сказочник добрый и старыйТихо сидел у огня.Дождик стучался в окошко,Ветер в трубе завывал.«Плохо теперь бесприютным!» —Сказочник добрый сказал.В дверь постучались легонько,Сказочник дверь отворил,Ветер ворвался холодный,Дождик порог окатил…Мальчик стоит на порогеЖалкий, озябший, нагой,Мокрый колчан за плечами,Лук с тетивою тугой.И, усадив на колени,Греет бедняжку старик.Тихо доверчивый мальчикК старому сердцу приник.«Что у тебя за игрушки?» —«Их подарила мне мать». —«Верно, ты стрелы из лукаСлавно умеешь пускать?»Звонко в ответ засмеялсяМальчик и на́ пол спрыгну́л.«Вот как умею!» — сказал онИ тетиву натянул…В самое сердце попал он,Старое сердце в крови…Как неожиданно ранятОстрые стрелы любви! Старик, терпи Тяжкий недуг, И ты, мой друг, Терпи и спи, Спи, спи,Не забудешь никогда Старика,Провспоминаешь ты года,Провспоминаешь ты века,И средь растущей темноты Припомнишь ты И то и се, Всё, что было, Что манило, Что цвело, Что прошло, — Всё, всё.Октябрь 1913
«Было то в темных Карпатах…»
Было то в темных Карпатах,Было в Богемии дальней…Впрочем, прости… мне немногоЖутко и холодно стало;Это — я помню неясно,Это — отрывок случайный,Это — из жизни другой мнеЖалобный ветер напел…Верь, друг мой, сказкам: я привык Вникать В чудесный их язык И постигать В обрывках слов Туманный ход Иных миров,И темный времени полет Следить,И вместе с ветром петь; Так легче жить,Так легче жизнь терпеть И уповать, Что темной думы ростНам в вечность перекинет мост, Надеяться и ждать…Жди, старый друг, терпи, терпи,Терпеть недолго, крепче спи, Всё равно всё пройдет,Всё равно ведь никто не поймет,Ни тебя не поймет, ни меня, Ни что ветер поет Нам, звеня…Октябрь 1913
Се — человек! (лат.). — Ред.
Яд (лат.). — Ред.
Негодование рождает стих.Ювенал. Сатиры, I, 79(лат.). — Ред.
Так незаметно многих уничтожают годы,Так приходит к концу всё сущее в мире;Увы, увы, невозвратимо минувшее время,Увы, торопится смерть неслышным шагом.(Лат.). — Ред.
Нынче вечером (итал.). — Ред.
Прекрасная (итал.) — распространенное в Италии название Флоренции. — Ред.
Кинематограф (франц.). — Ред.
Идите прочь, непосвященные: здесь свято место любви (лат.). — Ред. r