Том 3. Стихотворения 1918-1924 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 6
Стихотворения, не включавшиеся в сборники (1891–1924)
Поэзия («Ты знаешь, чью любовь мы изливаем в звуки…»)
Ты знаешь, чью любовь мы изливаем в звуки?Ты знаешь, что за скорбь в поэзии царит?То мира целого желания и муки,То человечество стремится и грустит.В моленьях о любви, в мучениях разлукиНе наш, а общий стон в аккордах дивных слит.Страдая за себя, мы силою искусстваВ гармонии стиха сливаем мира чувства.18 ноября 1891
Поэзия («Поэзия везде. Вокруг, во всей природе…»)
Поэзия везде. Вокруг, во всей природе,Ее дыхание пойми и улови —В житейских мелочах, как в таинстве любви,В мерцаньи фонаря, как в солнечном восходе.Пускай твоя душа хранит на все ответ,Пусть отразит весь мир природы бесконечной;Во всем всегда найдет блеск красоты предвечнойИ через сумрак чувств прольет идеи свет.Но пусть в твоей любви не будет поклоненья:Природа для тебя — учитель, не кумир.Твори — не подражай.— Поэзия есть мир,Но мир, преломленный сквозь призму вдохновенья.23 мая 1892
«Я за то свою мысль ненавижу…»
Я за то свою мысль ненавижу,Что в холодном кристалле ееЯ вчерашнее счастье своеБеспощадно развенчанным вижу.Я за то презираю себя,Что сегодня, как скучную сказку,Осмею я безумную ласкуИ тот миг, где я плакал, любя.И что страстных признаний порывы,Что мечты вдохновенный полетЯ сочту за безмолвный расчетИ за пафос заученно-лживый.17 апреля 1893
При посылке П. Верлену перевода «Романсов без слов»
Еще покорный ваш вассал,Я шлю подарок сюзерену,И горд и счастлив тем, что СенуГранитом русским оковал.23 ноября 1894
Тема предчувствий
ЗигзагиВолныОтвагиПолны,И сагиЛуныВо влагеСлышны!ЗапретаВ искусствоМне нет.И этоПредчувствийСонет.26 ноября 1894
«Здесь же, в театре, когда-то с тобой…»
Здесь же, в театре, когда-то с тобойТак же следил я за шумной толпой,Так же ловил незнакомые взгляды,Чьи-то движенья и чьи-то наряды.Нынче и ты здесь смешалась с толпой.Ныне безмолвно слежу за тобой.Точно у цепи порвалися звенья,Точно оборвана нить единенья,Чужды друг другу — бредем мы одни…Или в золе догорели огни?Или растерлись в песчинки каменья?Или, и правда, оборваны звенья?28 ноября 1894
«Чужда мне красота раскинутых степей…»
Чужда мне красота раскинутых степей,Невнятен ропот океана.Мне ближе улица с мерцаньем фонарейВо мгле ненастного тумана.Я не могу любить беспечное дитя,Кто чарам отдается слепо.Мой идеал! В любовь играешь ты шутя,О, дочь порока иль вертепа!И молча я смотрю на символы любви,Не подходя к распятью.Христос! Забудь меня, напрасно не зови,Оставь меня проклятью!29 ноября 1894
«Гнутся высокие лотосы…»
Гнутся высокие лотосы,До неба высятся маки,И воскрешенные образыМедленно бродят во мраке.Ночь, где Адамовы головыМашут крылами вампира, —Где от полета тяжелогоЗыблется зеркало мира!Стонешь и бьешься в усилииГрез разорвать вереницы,Ширятся черные лилииКуполом бледной гробницы.30 ноября 1894
«У друга на груди забылася она…»
У друга на груди забылася онаВ каюте, убранной коврами и цветами,И первый сон ее баюкала волнаСозвучными струями.На чуждом берегу она пробуждена,Ни паруса вдали над синими волнами,И безответная мерцает тишинаНад лесом и полями.Она покинута! И на пыли дорог,Упав, она лежит, рыдая, пламенея,То мщение зовет, то молит за Тезея.А из лесу меж тем выходит юный бог,Вот, в шкуре тигровой, в гирлянде виноградной,Он, очарованный, стоит над Ариадной.3 декабря 1894
«Что за тени: ты ли, греза?…»
Что за тени: ты ли, греза?Ты ли, дума о былом?Точно листьями березаШевельнулась за стеклом.И прозрачные узоры,Расплетаясь на полу,Шелохнули жизнью мглу,Обманули светом взоры.Что за грезы, что за звуки,Что за тени под окном?Ты ли, дума о былом,Ты ль, мелодия разлуки!Легкой сеткою березыРазбивается луна.Что за звуки, что за грезы,Что за тени у окна!12 декабря 1894
«Печален был туманный взор…»
Печален был туманный взор,Слова невнятны и коротки,А я разглядывал узорПеребегающей решетки.И был мне чуждым этот миг,Слова упреков, обвиненья…Казалось, звук речей твоихЧуть долетал из отдаленья.И поднял я к тебе глаза,Прощаясь с бронзовой решеткой.Твой взор глядел темно и кротко,И в нем дробилася слеза.14 декабря 1894
«Сегодня мертвые цветы…»
Сегодня мертвые цветыИз пышной вазы вынимая,Я увидал на них мечты,Твои мечты, о дорогая!Весь вечер здесь мечтала ты,Благоухание вдыхая, —И мысль твоя, еще живая,Порхнула в свежие листы.Стою смущенный богомольно,И в грезах высится невольноВокруг меня забытый храм.Звучит божественное пенье,И я ловлю твои движенья,Твои молитвы к небесам.Декабрь 1894
«Мне дорог весь мир…»
Мне дорог весь мир.От неба до небаПротянуты звонкие нити.Болотная лилия,Пыльная роза,Цветы, и венки, и гирляндыСкользят и спускаются,Тихо касаютсяЛегких, чуть видимых струн.Дивная музыка —Тайны гармонииЧуть пробуждаются,Тихо качаютсяВ тенях безмолвной души.От сердца до небаПротянуты звонкие струны.Мне дорог весь мир.Декабрь 1894
Кучи свезенного снега
Кучи свезенного снега.Лужи, ручьи и земля…Дышит весенняя негаВ этом конце февраля.Образы, ночи греховнойГаснут и тают, как сон;Сердцу привольно — и словноПрошлому я возвращен.Прежним беспечным мальчишкойЯ пробираюсь домой,Ранец сжимаю под мышкой,Шлепаю в воду ногой.Счастье-то! нынче суббота!Завтра — раздолье игре,Завтра война и охотаБудут у нас на дворе.Мы заготовили копья,Сделали ружей запас(Грязные снежные хлопьяПулями служат у нас).План я устрою счастливо,Смело врагов разобью —И отпирую на дивоНовую славу свою…Веря грядущей победе,Мчусь я по лужам домойИ на беспечных соседейБрызжу и брызжу водой.В воздухе ж юная нега,Всюду следы февраля,Кучи свезенного снега,Лужи, ручьи и земля.24 февраля 1895
«Слово бросает на камни одни бестелесные тени…»
Слово бросает на камни одни бестелесные тени,В истине нет ни сиянья, ни красок, ни тьмы.Четко шаги раздаются, и мыТихо проходим ступениВсех заблужденийК двери тюрьмы.6 марта 1895
В библиотеке
Это было однажды… то было лишь раз.Я лишь раз сознавал, что мы близки…Этот час?.. Он один был действительный час,Все другие — поблеклые списки!Уловив за ресницами проблески глаз,Мы боялись желанных объятий,Но бегущая стрелка замедлила час,Замерла на ночном циферблате.Золотистые тени подернули нас.Мы искали… мы смутно дышали,Мы стремились, бояся достигнуть… и часПрозвенел в отуманенной дали.Это было однажды… то было лишь раз.Ожиданья… томленья… и муки,Разгоревшийся взор за туманом погас,И сплелись задрожавшие руки.О! Ты помнишь заветно мистический час,Тайный час на ночном циферблате.Мы слетели во глубь отуманенных глаз,Мы дышали ответом объятий.Золотистые тени подернули нас…Ожиданья, томленья и муки,Разгоревшийся взор за туманом погас,И сплелись задрожавшие руки.Март 1895
«Призрак луны непонятен глазам…»
Призрак луны непонятен глазам,Прошлое дымкой тумана повито.В траурных платьях безмолвная свита,Лица закрыты, идет по пятам.Призрак луны непонятен глазам,Хочешь всмотреться… Но тщетно! но тщетно!Лиц незаметно, идут безответно,В траурных платьях идут по пятам.С берега к берегу веют вопросы,Шепчет камыш — но вечерние росыВместе с туманом легли по цветам.К небу восходят холмы и утесы,Смутные тайны идут по пятам,Призрак луны непонятен глазам.Март 1895
«Светлым гаснущим закатом…»
Светлым гаснущим закатомДаль небес озарена,И на небе розоватомДышит ранняя луна.Дышит, смотрит: всюду ясно,Говор, топот, шум колес…«Где ты, сумрак безучастный!Аромат теней и роз!Ночью — страстная вакханка,В блеске дня я всем смешна…»И на небе чужестранкаДышит бледная луна.Апрель 1895
«Умрем в объятиях полночной тишины!..»
Умрем в объятиях полночной тишины!Я так утомлена, а ты однообразен,Желании давно расплетены,И разговор бессвязен.Умрем в объятиях полночной тишины.И вспомнится мне ночь… Немая мгла кругом.Он также рядом спит с улыбкою беспечной…Душа полна и страхом, и стыдом,И скорбью бесконечной.Кругом молчание, немая мгла кругом.Идет за часом час — все ближе новый день.Рассвет так страшен мне — так страшно пробужденье.Закрыв глаза, я вся ложуся в тень,Ищу минутного забвенья…Рассвет неумолим — все ближе, ближе день.О, если б ночь могла повиснуть навсегда!О, если б и душа была бы тьмой одета!Но день идет, мой первый день стыда,Горят лучи рассвета.Все кончено… он здесь… он здесь и навсегда!30 апреля 1896
«Белеет ночь. Деревья сквера…»
Белеет ночь. Деревья сквераГигантским мохом поднялись.Вот из-за крыш луна-химераПриозарила светом высь.И в фосфорическом сияньиОткрылся бледный мир чудес:Дома стоят, как изваянья,Висит, как полог, свод небес.Как декорации феерий,Деревья тянутся к луне.И кто-то есть в пустынном сквере,Поднявший руки к вышине.1 мая 1896
«Небо задернула бледная пленка…»
Небо задернула бледная пленка,Солнце мигает, и солнце бледно…Мой дорогой, посмотри же в окно!Сердце, беспечное сердце ребенка,Снова счастливо и снова полно —Этой минуты ждала я давно!Знаешь, в сиянии солнца мне стыдно,Знаешь, во мгле и с тобой мне смешно.Этой минуты ждала я давно.Мне хорошо, никому не завидно…Сердце беспечно, и сердце полно…Мой дорогой! Посмотри же в окно!1 мая 1895
«За годами год, девятнадцатый год…»
За годами год, девятнадцатый годВисит надо мною недвижимый свод,Недвижимый свод неподвижной тюрьмы,Обвеянный Ужасом Тьмы…За годами год вереницею лет —Висит надо мною бесформенный бред,И с дикою грезой напрасна борьба —Кошмар не оставит раба.В усильях проснуться всегда истомлен,Я снова хочу погрузиться в тот сон,Где тени видений покинут меня,Чтоб утром проснуться для дня.Но нет возвращенья ко сну моему,В неясном кошмаре я вижу тюрьму,И сам узнаю свой бесформенный бред,И бьюсь — и спасения нет…Я сам сознаю, что немного минутПродлится кошмар, но минуты бегут,Я годы считаю, и время идет,Идет девятнадцатый год.Май 1895
«Грезы быстрые, как чайки…»
Грезы быстрые, как чайки,Мчатся в область тайных снов,Но доносится с лужайкиСтук крокетных молотков.О, как странно в эти сферыЖизни звук перенести —Рифмы, образы, размерыРазбегаются с пути…И еще в больном экстазеВеют призраки вдали,Но уже из мглы фантазииЯ смотрю на день земли.Май 1895
«Вся жизнь моя — бесформенная греза…»
Вся жизнь моя — бесформенная греза,И правды нет в бреду, и смысла нет во сне —Но пробуждение, как Бледная Угроза,Приникло медленно ко мне.Я чувствую сквозь сон, что вот взовьются шторы,Вот брызнет свет в окно и позовет меня,И тут же в первый миг пред ярким светом дняСмущенные поникнут взоры.18 мая 1895
Ранняя весна
Темнеет. Тонкая лунаСтоит на небе сиротливо,Сквозь раму дачного окнаК нам веет ранняя весна,А по стеклу трепещет ива.Зима прошла. И вот мы вновьГлядим с тобою в те же стекла…Воспоминаний не готовь!Былая летняя любовьПод зимней стужею поблекла.Все глубже тень… и ты дрожишь,И мы сидим так близко рядом —А на душе немая тишь,И вкруг молчание — и лишьВороны каркают над садом.18 мая 1895
«На самом дне мучительной темницы…»
На самом дне мучительной темницыЯ властелин сознанья и мечты!И предо мной в тумане темнотыЯвляются созданья красоты,Проносятся и образы, и лица.Я властелин всесильного сознанья,Весь дивный мир я создаю в себе,И кто убьет в окованном рабеПрезрение к темнице и судьбе,Свободу грез, могущество сознанья?Скрипи, замок, у черного порога,Звените вы, ручные кандалы.Со мной мой свет — среди бессменной мглы,Со мной мечты — свободны и светлы, —И выше я людей, царей и бога!22 мая 1895
«Без обоев бревна и тес…»
Без обоев бревна и тес,А в окне — все дали вселенной!Факел жизни мгновеннойСтоит ли вечности грез?В омраченной глуби столетий,Точно пятна — смена племен.Выше! там небосклонТонет в божественном свете.Ореол земного венцаПодчинен дыханию века,Но мечта человекаТак же, как мир, — без конца.22 мая 1895
«Я свечку погасил — и прямо под окном…»
Я свечку погасил — и прямо под окномЗеленоватый свет означил арабески,И тень черемухи легла на занавески,И проза комнаты сменилась волшебством.Волшебница-луна, ты льешь лучи напрасно,Мне некому шептать влюбленные слова,Для вдохновенных грез моя душа мертва,Забота царствует над мыслью полновластно.Но бледная луна не слышит этих слов,Она не для людей рисует арабескиИ гордо тайная, плывет в волшебном блеске,Сама полна мечты, сама в истоме снов.24 мая 1895
Спинозианы
Утром жадно пахнут розы,Утром грезы грезят вслух —И холодный бог СпинозыДля меня и нем, и глух.Но вечерний мрак наляжетНа раскрытые цветы.«Ты — один», — мне кто-то скажет,«Мы — одни», — вздохнут мечты.Нет веселости беспечной,И душе, во мгле тревог,Так понятен бесконечныйИ предвечно-мертвый бог.Июнь 1895
«Я люблю у застав переулки Москвы…»
Я люблю у застав переулки Москвы,Разноцветные, узкие, длинные,По углам у заборов обрывки травы,Тротуары, и в полдень пустынные.Эта тихая жизнь, эта жизнь слободы,Эта тишь в долетающем грохоте,Там свободно на сердце свевают следыГородской утомительной похоти.В рассмеявшейся паре у ближних воротОткрывается сердцу идиллия,И от скучного хора всемирных заботЯ к стихам уношусь без усилия.28 июня 1895
«Я часто размышлял о сущности вещей…»
Тоска неясная о чем-то неземном.
МинскийЯ часто размышлял о сущности вещей,Я их лишал и красок, и пространства,Но все ж не мог лишить последнего убранстваИ видел смутный рой мелькающих теней.И я боролся вновь, и вновь искал вселеннойВне времени, вне всяких чувств моих.Она являлась мне, но искрою мгновенной,Мелькнувшей в вечности и жившей только миг.27 июля. 1895
К ветрам
Заветные ветры! скользя по пустыне,Развейте мою молодую тоску,Пусть ляжет она, как посев, по песку,Пускай прорастет в волчеце и полыни.Скажите, скажите — зачем одинокСидит в стороне он, задумчиво-хмурый,У ног своих чертит тростинкой фигурыИ долго, и долго глядит на песок.Зачем, почему он, бродя по становью,Глядит только в землю, молчанье храня,Тогда как другие — все славят меня,И мучат стихами, и мучат любовью.Покинув палатку, зачем по ночамОн долго глядит на небесные знаки?Какие заклятья он шепчет во мраке?О чем говорит безответным пескам?Он ей отдался, бесконечной пустыне,Он шепчет признанья звездам и песку —Развейте же, ветры, развейте тоску,Она прорастет в волчеце и полыни.7 августа 1895
Два мака
Наши души — два яркие мака,У которых сплелись лепестки;Опуская во мглу стебельки,Их головки сверкают из мрака.О как пусто, как темно кругом!Что вокруг — мы не знаем, не знаем,Но друг друга мы жадно ласкаем,Мы живем, потому что — вдвоем!Пролетит ураган издалека,Эти стебли откинет во мрак…Осыпайся, надломленный мак,Ты не в силах цвести одиноко.7 августа 1895
Весталка
У забора, где травы так редки,Как весталки, — горды, молчаливы,Прижимаяся к краю беседки,Подымаются стебли крапивы.Позабыты, отвергнуты садом,Эти жесткие стебли угрюмы,И наполнены девственным ядомНеизменные, злобные думы.Вот над ними проносятся тучки,Вот лучи пробегают стыдливо, —Но всегда наготове колючки,И всегда недовольна крапива.16 августа 1895
Слишком
Слишком, слишком много счастья!Переполнена душа,И стою я, не дыша,И к ногам готов упасть я.Звуки, звуки! Гимн победный,Песни, строфы торжества!Но зачем же все словаСлишком жалки, слишком бледны!И стою — стою безмолвно,Жду неведомых стихов,Но для грезы нету слов:Слишком, слишком сердце полно!17 августа 1896
«Торжественно-больное беспокойство…»
Торжественно-больное беспокойство,В тебе родник невысказанных строф.Я так томлюсь, я зарыдать готов,Но верую в целительное свойствоЗадумчиво слагаемых стихов.В какой же мир уносятся квинтины?К каким, к каким и рифмам и мечтам?Лежит туман над далями картины.И лишь дрожат листвою апельсины,И лишь волна дробится по камням.Я шлю привет и контурам акаций,И дальнему встающему лучу…Но вдруг дрожу — бессильно хохочу,Ломаю, рву игрушки декораций,Зову мечту… зову я. — и кричу!А! Это что? десятки новолуний,Расплавленный текущий алебастр —И я плыву среди горящих астр.А летний день слился с весной в июне,И зло с добром сосватал Зороастр…Измученный, я надаю… подушкиГорят огнем… в раскрытое окноДалеких ветл виднеются верхушки.Все просто так, все тихо, все темно, —И квакают на озере лягушки.17 августа 1895
«Полно, не во сне ли видел я вчера…»
Полно, не во сне ли видел я вчера,Что воскресли снова наши вечера!Полно, не во сне ли я бродил с тобой,Любовался небом в ризе голубой.Нынче дождь беззвучно бьет в мое стекло,Тучами все небо нынче облегло,Годы, как и прежде, делят нас с тобой,И готов смириться вновь я пред судьбой.17 августа 1895
«Иду но бульвару. В померкшей листве…»
Иду но бульвару. В померкшей листве,Как бабочки, роем блестят фонари,Как бабочки, роем в моей головеНелепые думы шумят и. шумят.И сумрачны дали вечерней зари,И в думах туманен закат.Какие-то грезы, как Солнце, зашли,Какая-то ложь, точно сумрак, легла,Все странно, все чуждо — вблизи и вдали,Иду, позабывши куда и зачем.Иду — безответна туманная мгла,И свет отуманенный — нем.Неясные думы проходят в уме,И так же проходят фигуры людей:Мелькнувши на миг, исчезают во тьмеИ снова, мелькнувши, приходят назад,И снова спешат, и во мраке аллейИдут и идут наугад…И нету предела земному пути,И мы не дождемся желанной зари!Мы будем всю ночь неизменно идти,Не зная, куда и зачем мы идем,И будут гореть нам в листве фонари,Гореть похоронным огнем.1 сентября 1895
Охота за кабаном
Я слышу лай моих любимых дум,Их голоса и радостны, и звонки;И вот к крыльцу коня подводит грум,И вот Мечта — с хлыстом и в амазонке.Вперед! вперед! Взвилися и летим,Скалистый путь; о камни бьют копыта;Вершины гор свиваются, как дым;Как дальний вихрь, спешит за нами свита.Вперед! вперед! затравленный кабанВсе ближе к нам; все громче свист и крики…Но вдруг обрыв, — бездонный океан…Плыви, мой конь, по волнам Атлантики!Вода и ночь, и звезд на небе нет;Друзья плывут, во мгле друг друга клича.Со мной Мечта — туманный силуэт,А там вдали — желанная добыча.17 сентября 1895
«В глуби пустыни, в безвестном оазе…»
В глуби пустыни, в безвестном оазеЯ жил одиноко, любимец фантазий.Ночь для меня одевалася в блестки,Ручей повторял усыпленные всплески,Пальмы шептали, цветы лепетали…Закат распускался в причудливой дали.В глуби пустыни, в безвестном оазеЯ годы провел в опьяненьи фантазий.И так странно-неприятно было мне услышать ропот,Полувнятный дальний рокот,Голоса и конский топот,Было мне услышать странноРопот жизни караванной.Увидать коней и женщин, и товары, и палатки.Я в рабах искал загадки,Нагруженному верблюдуЯ дивился, точно чуду,От людей я сторонился,И, смотря, как те повсюду смело ходят, топчут травы,Волны мутят для забавы,Я страдал, и я томился,И фантазии молился,Но ушел караван, я остался одинПосреди незаметных руин.И так чуждо, и так странноВ вечер мглистый и туманныйПрозвучали в дали звуки,Звуки жизни караванной.И так чуждо, и так странноЗамелькали в мгле туманнойПестро крашенные вьюки,Поезд шумный и нежданный.И, в оазе фантазий таинственный царь,Я пришельцев встречал, словно робкий дикарь,Укрывался от них за кустами алоэ,Я от женщин бежал, я дрожал пред рабами,А в душе у меня, как цветок над сухими стеблями,Расцветало Былое.26 сентября 1895
«Дрожащие листья на бледные щеки…»
Дрожащие листья на бледные щекиИзменчиво клали минутные тени,И, чуть шелестя, заглушали упреки.Дрожащие листья, как темные пятна,Мелькали, скользили по звездному фону,И ты и они — вы шептали невнятно.Как лиственный шелест, звучали укоры,Как бледные звезды, за дымкою листьев,Смотрели, сквозь слезы, печальные взоры,И тени ложились на бледные щеки,И тени скользили, дрожали минутно,И чуть долетали из дали упреки.1 октября 1895
А.М. Добролюбову
Смутно куритесь, туманы былого!Месяц безжизненный встал, освещая тропинку по скалам.Каждый из нас угадал в полумраке другого,Но, сойдясь на пути к непонятно одним идеалам,Ропотно мы не сказали ни слова.Блеск умирал на немом небосклоне,Странно-чудовищны были холодные глуби дороги,Изредка ты воскресал на сбегающем склоне,Но все чаще грозили утесов сухие отроги,И забывалося эхо гармоний.Месяц безжизненный встал— и на самомПике горы вдохновенно-больную фигуру отметил.Небо раскинулось вдруг недосказанным храмом,Это ты мне мелькнул, и бесстрастно-восторжен, и светел…Мчитесь, куритесь, стихи, фимиамом.4 октября 1895
Стихи о любви
За тонкой стеной замирала рояль,Шумели слышней и слышней разговоры, —Ко мне ты вошла, хороша, как печаль,Вошла, подняла утомленные взоры…За тонкой стеной зарыдала рояль.Я понял без слов золотое признанье,И ты угадала безмолвный ответ…Дрожащие руки сплелись без сознанья,Сквозь слезы заискрился радужный свет,И эти огни заменили признанья.Бессильно, безвольно — лицо у лица —Каким-то мечтам мы вдвоем отдавались,Согласно и слышно стучали сердца, —А там, за стеной, голоса раздавались,И звуки рояля росли без конца.23 октября 1896
Подземные растения(Лилейно-сосновый сонет)
Внутри земли, в холодном царстве тьмы,Заключены невидимые воды,Они живут без света и свободыВ немых стенах удушливой тюрьмы.Им снится луг, зеленые холмы,Журчанье струй на празднике природы,И горные мятежные проходы,И блеск парчи на пологе зимы.В томлении ручьи ползут. УпорноПолзут ручьи за шагом шаг впередИ роют путь в своей темнице черной.И — знаю я! — великий день придет,Напор воды пробьет гранит холодный,И брызнет ключ торжественно-свободный!25 ноября 1895
К солнцу
Посв. А. Курсинскому
Летит земля на крыльях духа тьмы,Летит навстречу солнцу,И сонный город, и наш путь, и мы,И мы стремимся к солнцу.Еще в душе глядят ее глаза,Неясное виденье полуночи.Еще звучат, как отзвук, голоса,Гремевшие в минуту полуночи.Но рядом с ней — забытый силуэт,Забытый лик, магически манящий,И новый хор из дали шлет ответ,Невнятный гимн, магически манящий.И мы с тобой, мой брат, мой спутник, мыВдыхаем гимны солнцу,И шар земли на крыльях духа тьмыЛетит навстречу солнцу.26 ноября 1895
Песня («Во мгле ночной…»)
Во мгле ночнойГорят огни,А надо мнойГлаза твои.Зачем же ты,Улыбка дня,У темнотыНашла меня?Здесь мой приют,Молчанье снов,Здесь смерть минутИ жизнь цветов.Зачем в мой сад,В немой цветник,Твой дерзкий взгляд,Как луч, проник?В нем свет и ложь,Ложь красоты, —И ты сожжешьМои цветы.Смотри, смотри,Они горят —В лучах зари,Как прах, лежат,И пепел ихНесется вдаль,Закрыв эмальОчей твоих.25 декабря 1895
Однострочные стихотворения
I
Я прекрасна, о смертный! Как греза камней!27 ноября 1894
II
Никогда не смеюсь, никогда я не плачу.27 ноября 1894
III
И никого, и ничего в ответ.24 августа 1895
IV
Твои глаза простят мои мечты.24 августа 1895
V
На бледный лик луны упал дрожащий свет…Август 1895
Эпиталама
И что один твой выражает взгляд,
Того весь мир пересказать не может.
ФетПримите скромный триолет,Где вам звучит эпиталама,Встречая в жизни новый свет,Примите скромный триолет!В дверях торжественного храма,Как поздравленье, как привет,Примите скромный триолет,Где вам звучит эпиталама.Не выразит смущенный стихПорыва девственных желаний,Он слаб, он глух, он нем для них!Не выразит смущенный стихСулимых вам очарований!Простите робость слов моих:Не выразит смущенный стихПорыва девственных желаний!7 января 1896
«Сквозь разноцветные стекла закат…»
Леле
Сквозь разноцветные стекла закатЧертил узорами пол —Я дверь толкнул наугадИ несмелым движеньем вошел.Стояла она у окна,Смотря в догоравшую даль —Она была странно бледна,Она вся была, как печаль.Но вдруг, мой взор уловив,Отступила быстро к стенеИ потом — вся мечта, вся порыв —Протянула руки ко мне.И мы сидели вдвоем,Вдвоем, как два года назад…На стеклах тусклым огнемГорел пурпурный закат.И мы любовалися всем,И так счастливы были тогда,Что нам было смешно — зачемМы страдали эти года…Проснувшись — один я опять,Но память злобно светла,И должен я вновь сознавать,Что два года, как ты умерла.10 января 1896
«Женский голос — он прозрачен…»
Женский голос — он прозрачен,Как дрожащее стекло,И, предчувствием охвачен,Я молчу, склонив весло.Ясный луч мелькает в волнах,Разгораются леса.Над четой полей безмолвныхПобледнела полоса.Солнце всходит выше, выше!Здравствуй, полдень! день побед!Женский голос тише, тише —Долетает, как привет.27 января 1896
«Не говори мне, что ты любишь меня!..»
Не говори мне, что ты любишь меня!Я боюсь аромата роз,Я боюсь опьянений дня, —Не говори мне, мой милый, что ты любишь меня.Я люблю часы задумчивых слез,Я люблю мечты — о невозможном.В нежных фиалках неисполненных грезФантазии больше, чем в запахе роз.О, если бы жить всегда в волненьи тревожном,Чего-то искать, не зная чего,Не встречаясь со счастьем ничтожным…О, если бы жить невозможным!12 февраля 1896
«Последним отблеском овеянный…»
Последним отблеском овеянный,Смотрю вперед,Вдали туман, едва рассеянный,Опять плывет.Случайный свет блеснул нерадостноИ гаснет вновь,Все ближе ночь, где веет сладостноОдна любовь.Да будет проклят зов ласкающийЗемных надеждИ аромат благоухающийС твоих одежд!Ты вся дрожишь, сверкая ласками,В венце из роз,Но не могу упиться сказками —Без вечных грез.23 мая 1896
Я люблю другого
Летний вечер пышен,Летний вечер снова…Мне твой голос слышен:«Я люблю другого».Сердца горький трепетПолон чар былого…Слышен тихий лепет:«Я люблю другого».Смолкни, праздный ропот!Прочь, упрек! Ни слова!..Слышен, слышен шепот:«Я люблю другого».12 июля 1896
«Я угадал за яркой сменой…»
Я угадал за яркой сменойТвоих младенческих забавИ море, блещущее пеной,И аромат прибрежных трав.С улыбкой резвой и беспечнойТы подняла свои глаза,А на меня — угрозой вечнойПахнула шумная гроза.И вот теперь, с тобой не споря,Тебя приветствуя без слов,Я слышу дальний ропот моряИ крики тонущих пловцов.13 июля 1896
«Дальний шум фонтана…»
Дальний шум фонтана,Листьев тихий шум…Сладок миг обмана,Миг туманных дум.Я молюсь кому-то,Я дышу весной,Веря на минутуКрасоте земной.Август 1896
Летний праздник
Затерявшись в толпе, я люблюМечтать и словам отдаватьсяИ, любуясь на грезу свою,Над миром далеким смеяться.Окружающий говор и шумДо меня изредка долетает,Но моих недосказанных думНикто никогда не узнает.О, пусть и грядущий пророкВ этом мире земных вакханалийБлуждает, всегда одинок,Разбивая святые скрижали.15 августа 1896
«Отвращенье…»
ОтвращеньеИ желанья —Это звеньяОтрицанья.Новой цепиСтранный трепет.Это — в склепеЧей-то лепет.Зов домчалсяДо гробницы,И ворвалсяЛуч денницы.12 сентября 1896
«Есть одно, о чем плачу я горько…»
Есть одно, о чем плачу я горько:Это прошлые дни,Это дни восхитительных оргийИ безумной любви.Есть одно, что мне горестно вспомнит!.:Это прошлые дни.Аромат опьяняющих комнатИ приветы любви.Есть одно, что я проклял, что проклял:Это прошлые дни,Это дни, озаренные в строфах,Это строфы мои.2 октября 1896
«Черный лес луной пронизан…»
Черный лес луной пронизан,Светом озарен —Я томлюсь от жажды жизни,Я дрожу сквозь сон.Бледных духов вереницаРеет над землей —Черный лес луной пронизан,Мертвою луной.В этом странном мире ветокЖил когда-то я,Черный лее пронизан светом,Светом бытия.15 октября 1896
«Речи несмелых признаний…»
Речи несмелых признаний,Тихие речи любви —Смысл их неясен и странен,Тайна их — тайна души.Нет, не рассудком проникнутьВ глубь озаренной души —Гаснут, едва лишь возникнув,Тихие речи любви.Вслушайся думой и сердцем,Слушай тревогой души —Только на миг достоверныТихие речи любви.17 января 1897
К прошлому
Для кого я пишу? — не знаю:Читателей нет у меня.Но спокойной улыбкой встречаюРассвет восходящего дня.Восторгов не даст вдохновенье,Не за них поклоняюсь мечте;Я, как жрец, воссылаю моленьяБезответной, немой красоте.Здесь, за гранью причин и целей,Погасает ненужный вопрос.И нетленный цветок асфоделей —Вот символ области грез.23 января 1897
«В последний раз пропел петух…»
День — сей сияющий покров.
ТютчевВ последний раз пропел петух,Уходят духи с тяжким стоном,И белый день плывет вокруг,И воздух полон ранним звоном.Вставайте! — счастье, думы, трудДля вас воскресли в новом свете,Вас слуги солнца берегут,Во мгле природы вы, как дети.А я, бессонный гость ночей,Я — собеседник ваш случайный,Я сквозь покров дневных лучейВсе вижу мир — родной и тайный.7 февраля 1897
«Люблю я вспоминать утраченные дни…»
Люблю я вспоминать утраченные дни.С укором горестным являются ониИ душу тяготят правдивыми словами.Понятен их упрек. Я плачу. Со слезамиКлянусь исправиться и сквозь желаний бредШепчу томительно, что цели в жизни нет.12 февраля 1897
Поликрат
К Эде
Я читал у поэтов о счастьи, похожем на сон,А теперь я блаженством таким же и сам опьянен.Я серьезно боюсь, что проснуся. Второй Поликрат,Я такому блаженству, избытку блаженства не рад.Не сложить ли для публики несколько плохонькихстроф,Чтобы тем успокоить всегдашнюю зависть богов.26 июня 1897
«Если мне суждено умереть…»
Если мне суждено умереть,Не окончив начатых созданий,Я о планах не стану жалеть:Их свершит грядущий избранник.Если мне суждено умереть,Не достигнув высот просветленья,Я об этом не стану жалеть:Нет предела для вечных стремлений.Я иду! Я готов умереть,Я страданьем купил это право,И не мне, умирая, скорбетьО душе, о искусстве, о славе.25 июля 1897
«Мы гордо людей презираем…»
Мы гордо людей презираем,Нам законом — наши желанья,И мы бесконечно страдаем,Но в гордости любим страданья.И если святые порывыПробудят в сердце участье,Мы вдруг безмерно счастливыИ стыдимся этого счастья.13 августа 1897
«Твои стихи — как луч случайный…»
К. Бальмонту
Твои стихи — как луч случайныйНад вечной бездной темноты.И вот — мучительною тайнойВо мгле заискрились цветы.Покорны властному сиянью,Горят и зыблются они,И вдаль уходят легкой тканью,Сплетая краски и огни…Но дрогнет ветер, налетая,Узоры взвеет и порвет,И тот же луч, дрожа и тая,Бессильно в бездну упадет.20 ноября 1897
Весенняя поэма
1
И серое небо, и проволок сети,Саней ускользающий бег;И вдруг предо мной в электрическом светеВуаль, словно искристый снег.И взор промелькнул утомленной загадкой,Я видел, и вот его нет.Мгновение тайны так странно, так кратко,— Но здесь он, он в сердце — ответ!2
И томлюсь я с тех пор,Невозможно мне жить.Тот мучительный взорНе могу я забыть.Я и жду, и молю,И брожу, как в бреду,Эту душу твоюЯ нигде не найду.Электрический свет,Тихий шелест саней,И бессильный ответС вечной думой о ней.3
Она предо мною прошла, как земная,В сиянии яркого дня,И, легкой улыбкой свой взор оттеняя,Взглянула она на меня.Шумели извозчики, бегали дети,Я слышал раскатистый смех…О, серое небо, о, проволок сети,О, тающий, тающий снег,29 ноября 1897
Вступления к поэме «Атлантида»
I
Муза в измятом венке, богиня, забытая миром!Я один из немногих, кто верен прежним кумирам;В храме оставленном есть несказанная прелесть, — и нынеЯ приношу фимиам к алтарю забытой святыни.Словно поблеклые листья под дерзкой ласкою ветра,Робко трепещут слова в дыхании древнего метра,Словно путницы-сестры, уставши на долгой дороге,Рифма склоняется к рифме в стыдливо смутной тревоге,Что-то странное дышит в звуках античных гармоний —Это месяц зажегся на бледно-ночном небосклоне.Месяц! Мой друг неизменный! В твоем томительном светеТихо катилися ночи и прошлых, далеких столетий.То, что для нас погасло, что взято безмолвной могилой,То для тебя когда-то юным и родственным было.Февраль 1897
II
О, двойственность природы и искусства!Весь зримый мир — последнее звеноПреемственных бессильных отражений.И лишь мечта ведет нас в мир иной,В мир Истины, где сущности видений.Но и мечта покорна праху: ейПриходится носить одежду праха.Постичь ее вне формы мы не можем…1897
Отрывок
Небо — серое от туч,Камни — серые от влаги,Утомленно виснут флаги,День не нужен и тягуч.Грустный час воспоминаний!Их без слов встречаю яВ тихой музыке дождя,В дальнем матовом тумане.Слышу смутные слова,Угадать не смею лица.Жизнь — открытая гробницаВластной волею волхва.Апрель 1898
Пифия
Волны приходят, и волны уходят,Стелются пеной на берег отлогий;По морю тени туманные бродят;Чайки летят и кричат, как в тревоге.Шум приближенья и хор отдаленный.Горе! Былое — как светлая сказка!Статуи, золото, стены, колонны!Давит виски мне святая повязка.Вот они входят, — упрямые лица:Нет, не могу я! Пустите! Довольно!— Тщетно бороться, безумная жрица,Ты их рабыня… Как стыдно и больно.Запах пьянит, меня пряной отравой,Вырвались звуки из пропасти синей…Смертные, — прочь! поклоняйтесь мне! Слава!В сонм олимпийцев вступаю богиней.2 мая 1898
Полнолуние
Мы волны морские, мы дышим луной,Но утром не скажем о тайне ночной,И день не узнает, как трепетный сонПолночным призывом, заклятьем смущен.И, вздрогнув, встаем мы в венце из огней,И бьемся и рвемся из мира теней,И к небу взлетаем, мятежно сплетясь,И жаждем порвать беспредельную связь, —Но, берег найдя, у его рубежаМы вдруг умираем, в истоме дрожа,Без сил угасаем и дышим луной…Нет! солнце не знает о тайне ночной.21 мая 1898
Встреча («Еще мы чужие в мгновенье при встрече…»)
Еще мы чужие в мгновенье при встрече,Лепечем банально ненужные речи,Не смеем спросить, не хотим отвечать,Но души успели друг друга узнатьИ взором единым (но полным печали!)О всем расспросили, на все отвечали.Шепнули упреки с минутной мольбойИ снова беседу ведут меж собой.И что в той беседе горит и таится,Рассудку о том никогда не приснится,Но этот безмолвный святой разговор…Душа его помнит и знает с тех пор!1 июня 1898
«Ветер уныло летает над палубой…»
Ветер уныло летает над палубой,По морю пенятся белые гребни,Ветер уносится далее с жалобой,С просьбой мучительной, тихой, последней.Ветер, родной мой, задумчивый, северный!Верно, ты знаешь и южные земли.Дышат там пальмы вершиною веерной,Скоку газелей оазис там внемлет.Ветер, лети туда горестным вестником,Выбери путь и верней и короче.Всем там скажи: уведен я кудесником,С милого полдня плыву я к полночи…15 июля 1898
Сестре
Прости меня, сестра, я много виноват:Я просмотрел твой взор, молительно скользнувший,И этот скорбный взор, в мгновеньях потонувший,Вошел в мои мечты и не уйдет назад.Он вспыхнул пламенем бессвязным и случайным,На чуждых высотах зажегся, как маяк,И светом трепетным вдруг озарил сквозь мракЕще безвестный путь к непересказным тайнам.3 августа 1898
К Бальмонту
Есть ясное безветрие
Без плачущего «я».
«Тишина»Погасни, исчезниВ безбрежной бездне,Мой бедный друг…И откроется вдругВ миг забвеньяНа дне усыпленья,Что мир темноты,И призрак звездный,И самая бездна —Это ты!29 августа 1898
Перепевы Бальмонта
Моя душа свободная,Моя душа мятежная,Тебя пустыня воднаяПленила вновь безбрежная.Моя душа безумнаяВ пространства неба просится,Безумные и шумныеПод нею волны носятся.Она — как привидениеНад безднами мятежности,И снятся ей виденияНепересказной нежности.29 августа 1898
«Костей, бутылок продавать!..»
«Костей, бутылок продавать!»С мешком проходит он дворами.«Костей, бутылок продавать!»С мешком идет он между нами.Взглянув рассеянно в окно,Ты возвратился к прежним книгам,Но мысль, знакомая давно,Не умерла с умершим мигом.«Костей, бутылок продавать!»Призыв угаснет без ответа.Но отзвук властен оборватьИ стих любимого поэта.12 ноября 1898
«Засияла моя стена…»
Засияла моя стена,Я ее не узнал: на нейОт уличных фонарейОтпечатались рамы окна.Далеко от меня фонари,Но свет их близок, со мной.Рожок отдаленный, гори!Ты не знаешь? — ты мой!На небо взошла луна,И, пространства мира пройдя,Отпечатала рамы окна…О, царица небес! — ты моя!12 ноября 1898
Сонет, посвященный поэту П.Д. Бутурлину
Придет к моим стихам неведомый поэтИ жадно перечтет забытые страницы,Ему в лицо блеснет души угасшей свет,Пред ним мечты мои составят вереницы.Но смерти для души за гранью гроба — нет!Я буду снова жив, я снова гость темницы, —И смутно долетит ко мне чужой привет,И жадно вздрогну я — откроются зеницы!И вспомню я сквозь сон, что был поэтом я,И помутится вся, до дна, душа моя,Как море зыблется, когда проходят тучи.Былое бытие переживу я в миг,Всю жизнь былых страстей и жизнь стихов моих,И стану им в лицо — воскресший и могучий.4 декабря 1698
Рондо («Не смею все мечты вложить я в стих…»)
Не смею все мечты вложить я в стих,И все ж его ласкаю и лелею…Но громко повторить среди другихНе смею.И вот теперь, пред чем благоговею,Несу на шум базаров городских…Не осмеять ли детскую затею?Не смею.О, если б был, кто книгу дум моихПрочел, постиг и весь проникся ею…Хотя б на миг!.. Но верить в этот мигНе смею.4 декабря 1898
Дома
Я люблю высокие дома,Где небо чуть светит у крыши,Я люблю высокие дома, —И тем больше люблю, чем они выше.Мне грезится город, как дом,Вместо улиц — стеклянные своды,И высятся этаж за этажом,Сады, и залы, и переходы.Мечтая о таких домах,Я охвачен волнением странным,Это бред о грядущих веках,О человеке ином, но желанном.О, я люблю высокие дома,Где небо чуть светит у крыши,Я люблю высокие дома,Тем больше люблю, чём они выше.22 декабря 1898
«Я в высокой узкой башне…»
Я в высокой узкой башне,Кто меня привел сюда?Я в высокой узкой башнеГость — надолго, гость — всегдашний,Узник навсегда!Помню горы, лес и поле,Все раздолие дорог.Помню горы, лес и поле,Где по воле, где на волеЯ скитаться мог!Помню быстрые ночлегиВ шалаше иль у костра.Помню быстрые ночлеги;Ночи ласки, ночи неги!Хохот до утра!Кто возвел меня высоко,Двери запер кто за мной?Мир — внизу, во мгле — далеко,Здравствуй, жизни одинокойПодвиг роковой!1898
На заданную тему у Случевского
Март! Пора нам жить наруже!Как бегут ручьи из пены!Но недвижны в полной лужеОпрокинутые стены.Много шумов, много звонов,Мчатся конки, как живые.И стоят без капюшоновНа постах городовые.19 марта 1899
Сонет о поэте
Как силы светлого и грозного огня,Как пламя, бьющее в холодный небосвод,И жизнь, и гибель я; мой дух всегда живет,Зачатие и смерть в себе самом храня.Хотя б никто не знал, не слышал про меня,Я знаю, я поэт! Но что во мне поет,Что голосом мечты меня зовет вперед,То властно над душой, весь мир мне заслоня.О, бездна! я тобой отторжен ото всех!Живу среди людей, но непонятно им,Как мало я делю их горести и смех,Как горько чувствую себя средь них чужимИ как могу, за мглой моих безмолвных дней,Видений целый мир таить в душе своей.2 августа 1899
Железный путь
На середине жизненной дорогиТы встретишь мост, свободно изогнутый,Его столбы властительны и строги,Его черты в самих себе замкнуты.Но не прельстись их торжеством над бездной.Не восходи на лестницы крутые:Там путь проложен — каменный, железный,И он уводит в области пустые.Нет! Не пленись безжизненным покоем,Останься верен избранной дороге.И будешь счастлив ты дождем, и зноем,И вечной близостью к земной тревоге.2 августа 1899
На осуждение Дрейфуса(29 августа 1899)
Люди! Вы слышите:Звон похоронный?Что же вы дышитеЛеностью сонной!Что же в беспечностиРадостей ждете!Голоса вечностиНе узнаете?Пробудитесь, уходитеПрочь от башен и дворцов,Прах сандалий отряситеЗа порогом городов.Мы уйдем в глухие степи,Убежим в ущелья гор,Там в тиши, как в тайном склепе,Спрячем, скроем свой позор!Человек был в нас унижен, —Душу вновь мы обретемВ тишине пустынных хижин,В дебрях скал над шалашом.Пусть на улицах, у зданийСтонут сосны и трава,Бродит зверь в немом тумане,Кличет филин и сова.Пусть разрушится твердыняСтрогих башен и дворцов.Лучше, братья, нам в пустыне,За порогом городов.Братья! вы слышите:Звон похоронный?Что же вы дышитеЛеностью сонной!Что же в беспечностиРадостей ждете!Голоса вечностиНе узнаете?29 августа 1899
За пределами сказок («Под навесом темной ели…»)
Под навесом темной ели,На ковре из мягкой хвои,Оба друга рядом сели —И теперь их в мире двое.Души их трепещут жаждойПрошлой жизнью поделиться,Обменяться думой каждойИ в одно сознанье слиться.Ищут речи, — не находят,Гладят ласково друг другаИ с тоской бессильной бродятВ стенах замкнутого круга.29 августа 1899
«Я люблю в твоих стихах…»
Я люблю в твоих стихахСмутный сумрак, жадный страх,Вспышки всемогущих словИ тяжелый стук оков.Я люблю в твоих стихахВетра перелетный взмах,Ширь пространства до конца,Трепет страстного лица.Я люблю в твоих стихахКолыханье трав на мхах,Под звенящий звон волныВ мире звучной тишины.Сентябрь 1899
«А сколько радости и неги…»
А сколько радости и негиВ бегущих медленно часах!Следов доискиваться в снеге,Взметать на лыжах белый прах.Найти медвежий путь, тропинку,Сидеть у проруби весь день,Пока в воде разрежет льдинкуТяжелой головой тюлень.Владея радостной тревогой,Готовый жить и умереть,Встречать уверенной острогой,Когда подымется медведь.И пировать под крышей снежной,И охранять под снегом челн,И ждать, что океан безбрежныйОпять раскинет гребни волн.23 сентября 1899
«Будущий век…»
Будущий век,Тебе посвящаю я песни!По теченью невидимых рекВсе быстрей, все смелей, все чудеснейУплывает вперед человек.О, времен потрясающий бег!Словно тает мучительный снег,Словно гаснут узорища песни,Словно никнут виденья чудовищ…Уплывает вперед человекВ мир цветов и весны,В мир всеобщей волны,Предугаданных смутно сокровищ.Я грядущее люблю,Я грядущему молитьсяНикогда не устаю.Я хочуВерить белому лучу,В блестках искристых дробиться,Каждым мигом насладиться.Жизнью мировой дышать —И холодной властью мысли…Дням, что в вечности нависли,Как словам, повелевать!Но жалкие мечты! кругом и отовсюдуВидения идут — герои, короли,Поэты властные, избранники земли,И вопят, и зовут! о нет! не верю чуду!И я, как все, томиться осужденВ цепях веков и в тягости времен!Октябрь 1899
Матери на именины
От ранних детских лет, как свет среди теней,Люблю я этот день, наш праздник, вечно жданный.И вот, когда он вновь приходит в смене дней,Все снова для меня прозрачней и нежней,Как в годы первые, во дни зари туманной.9 ноября 1899
Из детской книжки
Мой плющ расцветает; живые побегиЛюбовно обвили суровые нити.Садитесь на лавочку, дети, смотритеИ думайте вместе со мною о снеге.Когда разбегутся веселые санкиИ воздух дрожит от бубенчиков ясных,Невольно припомнишь о маковках красных,Горящих, как угли, на нашей полянке.Чему ж вы смеетесь? Ах, глупые дети!Так вам никогда ничего не расскажешь!Вяжи, Маргарита! — ты к осени свяжешьКрасивые, длинные, прочные сети.12 ноября 1899
«Есть слова волшебства. Вы всесильны…»
Есть слова волшебства. Вы всесильны,Роковые слова о былом!Разве годы не камень могильный,Разве смерть называется сном?Мы идем бесконечной долиной,С каждым шагом все больше теней,И из них не отстать ни единой:То бледнеют, то снова ясней.И при вспышке могучего словаТень прошедшего странно жива.И глядит умоляюще снова,И твердит прямо в душу слова.14 ноября 1899
«Я от стыда закрыл лицо…»
Я от стыда закрыл лицоИ пал, целуя прах дорожный…Кричите, смейтесь мне в лицо:Я все свершил, что невозможно!Есть оправдание рабу, —Он и не знает лучшей доли, —Но я изведал всю судьбуИ властен выбрать жребий воли.Я знал, что будет, наизусть,Мне даже нет и заблуждений,И вот иду к позору… Пусть!Хочу и жажду унижений.Январь 1900
«Заботы дня, как псы, меня бесславно травят…»
Заботы дня, как псы, меня бесславно травят,Взывает ловчий рог, бегу я, как кабан…Но горе им! Они вступить в борьбу заставят!Стонать вам всем, ловцы, от боли свежих ран!Февраль 1900
За городом
В городе дышит весна,Сгинул истаявший снег,Даль ожиданьем полна,В воздухе радостный смех…Первые проблески нег!Здесь — неизменен покровБелых и мертвых снегов,Сосны упрямо встают,Хмуро туманится лес…Стынет движенье минутВ холоде зимних небес.Был я встревожен весной,Верил и вторил ручью,Шел воспаленный, больной…Холод целебный я пью.Гаснут, как солнца, мечты,Сладок привет темноты,Словом весенним «люблю»Я ли покой оскорблю!Тысячи маленьких свечВспыхнули в тайнах души…Нет! Мне не надобно встречВ царственно чистой тиши.13 марта. 1900
«Люблю я имя Анна…»
Люблю я имя Анна,Оно звенит, как свет,Оно, как сон, пространно…Люблю его — и нет.И двойственно, и чудноОно мелькает мне.И в ночи непробудной,И в тихом, ясном дне.Люблю я имя Анна,Во мгле — как сладкий грех.Оно зовет и странноЗвучит, как дальний смех.Люблю в нем — униженийТаинственную власть…И молча сходят тени,И ночь должна ниспасть…Но утро вновь туманно,И день забрезжит вновь.С ним имя Иоанна,С ним мудрость и любовь.Вновь солнца круг высоко,Спокойный свет лучист,И мой венец пророкаТоржественен и чист.Так двойственно, так чудноОно мелькает мнеИ в ночи непробудной,И в тихом, ясном дне.2 апреля 1900
«Я жду у ветхого забора…»
Я жду у ветхого забора,Мне в окна комнаты видны,Людей, неведомых для взора,Мелькают тени вдоль стены.Я вижу статуи, картиныИ пальмы веерную сень,Но взор не встречу ни единый,Лишь изредка проходит тень.Когда б я мог туда проникнутьИ видеть, там ли ты, у них?К запрету как мечтам привыкнуть?Как быть, чтоб трепет дум утих?Не так ли мы, в сем мире дольномИного мира ловим теньИ рвемся в ужасе невольномВступить на высшую ступень.9 сентября 1900
«Кто ты? — Я — чувство, я — любовь…»
— Кто ты? — «Я — чувство, я — любовь.Ты видишь: я в короне звездной».— Зачем же ты приходишь вновьТревожить мукой бесполезной?«Вернулась я из дальних стран;Прими беглянку, как подругу».— Твои обеты — лишь обман.Твои пути — пути по кругу.«Я — тайна духа». — Ты — мечта.«Я — дрожь». — Ты только манишь дрожью.«Я — неизбежна!» — Есть черта,За ней я властвую над ложью.«Ты — снова мой!» — Свободен я!Сентябрь 1900
«Настали дни печальные, как воды…»
Настали дни печальные, как водыВ наполненном пруду под сенью ив.Я вдаль иду один, и дни, как годы,Растут в числе, растут, нас разделив.Я вдаль иду один. ВоспоминаньяКак будто тянут сотни жадных рук.Лишь оглянусь, их нет. Столпились зданьяНа мировом пути; светло вокруг.Закрыв глаза, забудусь. ВспоминаюМолчанье, лампы свет и груды книг…Я вновь с тобой! Я лгу! Смеюсь! Желаю!На миг я дрожью воскрешаю миг.Откуда эта власть живых желаний?О, страсть! — перед тобой стою я, как боец,Толпа со мной идет ущельем зданий,Но ей незрим палящий мой венец.Сентябрь 1900
«Вы неисполненных надежд…»
Вы неисполненных надеждНад бездной реющие лики.Из-под прикрытых бледных веждКак ваши взоры странно дики.Вы дерзкой юности мечты,Прозрачных теней хороводы!В венцах из лилий вы чисты,И ваши локоны, как воды.Вы творчества бессильный бред,Недовершенный замысл фурий!Ты, жажда властвовать! Привет!Ты, как всегда, в порывах бури.Но чьи уста — живая кровьС усмешкой беспощадной власти?Неразделенная любовь,Мечта неутоленной страсти!6 октября 1900
«Я жизнью пьян. Напиток жгучий…»
Я жизнью пьян. Напиток жгучийПо жилам разошелся… жжет.Не стынь, огонь, кипи и мучай,Кружи, влеки, водоворот.Октябрь 1900
«Торжествовать! какие звуки!..»
Торжествовать! какие звуки!Их плеск расплесканный мне люб.Еще мне внятны эти рукиИ язвы впечатленных губ.Но в сладких думах о победеИз глубей памяти встает,Как образ, воплощенный в меди,Холодных замыслов расчет.И сдавлен, с судорожной жаждой,Над ужасом померкших глаз,О миги страсти, каждый! каждый!Смеясь, предчувствовал я вас.Торжествовать! люблю я звуки,Люблю моих заклятий власть,Мне нужны слезы, чьи-то муки,Победа, гордость — но не страсть.Ноябрь 1900
«В глуби тайные вселенной…»
В глуби тайные вселенной,В воды темные столетийМы бросаем с лодки бреннойЗолотые сети.И из прочных уз мы радыДоставать морских чудовищ,И растут в челне громадыСкопленных сокровищ.<1900 >
«Хорошо бы нам додуматься…»
Хорошо бы нам додуматьсяДо весенних песен птиц,Но шумит немолчно улицаГордым грохотом столиц.Хорошо бы мне доверитьсяВзорам нежным и простым,Но в ночном сияньи месяцаСлишком манит дальний дым.Хорошо любить в созвучииВерность буквы и черты,Но мечта — звезда падучая —Видит бездны с высоты.Январь 1901
Мона Лиза
Есть обольщение в вине,В его манящем аромате,Как поцелуи в тишине,Как вздох в безмолвии объятий.Как хорошо дрожать, молчать,Тревожиться при каждом звуке,И жечь лобзанья, как печать,Впечатлевать, как символ, руки.Предчувствовать слова, глаза,Утаенные в сердце речи,Мечтать, как черны волоса,Обжегшие случайно плечи.И разойтись без клятв, без слов,Скользнуть, как спугнутые тени,Чтоб эта ночь, как греза снов,Вплелась в гирлянду сновидений.Есть обольщенье в тишине,Восторг в безмолвии объятий,Как сладость тайная в вине,В его манящем аромате.9 февраля 1901
Братья бездомные
Братья бездомные, пьяные братья,В шуме, дыму кабака!Ваши ругательства, ваши проклятья —Крик, уходящий в века.Вас, обезличенных медленным зверством,Властью бичей и желез,Вас я провижу во храме отверстом,В новом сияньи небес.Много веков насмехавшийся Голод,Стыд и Обида-сестраНыне вручают вам яростный молот,Смело берите — пора!Вот растворяю я хриплые двери:Город в вечернем огне,Весело вспомнить опять, что мы звери,Воле отдаться вполне.Видите зданье за зданьем, как звенья,Залы для женщин и книг…Разве не вы приносили каменья,Строили храмы владык?Ринемтесь дико и смоем лавинойВсю эту плесень веков!Пусть оглушит ее голос звериный,Наш торжествующий рев.Полно покорствовать! видите, братья,Двери открыты в века.Слышу ругательства, слышу проклятьяВ шуме, в дыму кабака.21 марта 1901
«Так это будет летом. Кисея…»
Так это будет летом. КисеяВся заблестит, пронизанная светом,И мне покажется в наряде этомЕще милее красота твоя.В широких складках, полных трепетанья,Повиснет неба полог голубой,И побледнеем оба мы с тобойОт чувства счастья и от ожиданья.Настанет вечер, в чуткой тишинеКоснется ветер до твоей вуали,И улыбнутся из прозрачной далиНам взоры звезд, как мужу и жене.14 июля 1901
«Вот брошен я какой-то силой…»
Вот брошен я какой-то силойНа новый путь.И мне не нужно все, что было!Иное будь!Вокруг туманность и безбрежность,Как море, высь.Мечта моя! в том неизбежность:Ей покорись.В ночном лесу, где мгла и сыро,Ищу тропу,Иду но ней и к тайнам мира,И вспять, в толпу.Как укрощенная пантера,Покорной будь:Да снидет к нам обоим вераВ безвестный путь.Август 1901
«Нет душе покою…»
Нет душе покою,Глянул день в глаза,И опять я строюШаткие леса.Снова сердцу надоВеровать в чертеж,И мечтам — усладаНовых планов ложь.Снится, снится зданье,Купол золотой,Бракосочетанье,Ночь с тобой, с тобой.Мы во мраке двое…Двери тишь хранят…Зыблются обои…Душит аромат…— Тщетно, дерзкий! тщетно!Не воздвигнешь вновьКупол огнецветный,Новую любовь!Будешь вновь обманут,Разберешь леса,И руины глянутПрямо в небеса.Ноябрь 1901
«Непересказанные думы…»
Непересказанные думы,Неразделенные слова —Вы беспокойны, вы угрюмы,Как перед молнией трава.Что просияло, что мелькнуло,Что душу пламенем прожгло,Ужели в прошлом потонуло,И гладь былого — как стекло.И в сердце сдавленные речи,Навеки смолкшие словаБезумно ждут желанной встречи,И сердце не кричит едва.Я жажду жадных откровений —Все повторить, все рассказать,Чтоб в час заветных оживленийС тобой все пережить опять.<1901 >
«Я снова одинок, как десять лет назад…»
Я снова одинок, как десять лет назад.Все тот же парк вокруг, за елью звезды те же,С черемухи и с лип знакомый аромат.Там где-то лай собак. Повеял ветер свежий.И вечер медленный мне возвращает бред,Который жжет мечты все реже, реже.Я жил здесь мальчиком, едва в шестнадцать летС душой, отравленной сознанием и чтеньем,Неловок, как дитя, застенчив, как поэт.Мне этот шумный парк служил уединеньем,Я не имел друзей. Для женщин был несмел,И в сумраке следил за парами, с томленьем,Но я в мечтах нашел все, все, что я хотел.1901
«Все бездонней, все безмерней…»
Все бездонней, все безмерней,Недоступней глубина,Но, как свет звезды вечерней,Светят водоросли дна.Плотны синие преграды,Обступили взгляды рыб.Словно знают, словно рады,Что еще пловец погиб.Но на родине чудовищПосреди живых цветовНе ищу морских сокровищИ жемчужных слизняков.<Январь 1902>
«Надо струны перестроить…»
Надо струны перестроитьВновь на новый лад,Песни вещие усвоитьЯ готов, я рад.Сердце, мертвое от жажды,Слышишь? — бьют ключи!Песнь одну не петь нам дважды,Лучше замолчи.Я, как феникс, в пламя кинут,Гибну, взор смежив…Но едва мученья минут,Встану юн и жив.Я в земле, под грудой гнили, —Мертвое зерно.Но дожди меня вспоили —Цвесть мне суждено!Дух живительный и юныйВлился в грудь мою, —Строю заново я струны,Верю и пою.21 февраля 1903
«Неужели это была ты…»
Неужели это была ты —В сером платьеРобкая девочка на площадке вагона —Моя невеста!Помню, как оба тонули мы в первом объятьи,Жестоком до стона,Были безумны и святы мечты.Пели удары колес.Вереницы берез,Качаясь, глядели в окно,Вечер осенний померк незаметно, и на небе было темно.В поздний безмолвный часЯ сидел одиноко.Странно дрожал за стеклом раздражающий газ.Думы дрожали, как газ, раздражающе тоже.Я жаждал упрека.О, если б предстал мне таинственный Кто-тоИ тайну открыл мне пророческой, внутренней дрожи,Чего я боюсь в этот поздний обманчивый час.О, если б предстал мне таинственный Кто-тоИ властно позвал бы меня для отчета.Что женщина?— Мать, принявшая в лоно, —Чтобы длить бесконечно преемственность сил.Вы пестры, миражи бытия: рождений, падений, могил— Женщина — некий сосуд драгоценный,Тайну таящий во мгле сокровенной.Женщина — путь до глубин божества.Женщина — мир естества,Его золотая корона.Свята, свята ее жизнь, дающее лоно.Но мы?В нас не все ли — стремленье вовне, из предела?Разве не мыПрироду наполнили звуками слова?В дымной пропасти тьмы,Где дышит и движется тело.Нам разве не душно?Мы жаждем иного,В вечном стремленьи идем и идем до предела,Кажется, близки мы к области звездной.Миг — и повиснем в полете над бездной,Вдруг снова, влеченью земному послушны,Падаем в душные пропасти тьмы.А есть красота.В звуках, в красках, в линиях, в теле,В обнаженности женственной.Жажда ее не в одной крови разлита,Это не жажда веселий.Ее поток благоденственныйВ тайных глубинах шумит,Струя его сладко чиста,Он вечной божественной влагой поит.Да, есть на земле красота.Или мы крылья у птицы?И нам сужденоМетаться к гробнице от старой гробницы?И нам сужденоТолько взаимным усильем весь путь побороть?Только вдвоем долететь до свержения уз?Церковь венчает как святость союзДвух осужденных сердец.— Примем ли мы, как тяжелое бремя, венец?Да, людям дано только вдвоем этот путь побороть.Слава тебе, освященная плоть!Ночь незаметно погасла, и свет набегал на окно.Я сидел одиноко.Дрожал за стеклом замирающий газ.Был светлым и утренним час,И город вечерний остался далеко.Я знаю.Я в зеркале видел всю душу мою,Все, чему верю, и все, что люблю.Там нет проклятья.Как теплым волнам, я отдамся душистому маю,Пусть будут безумны и святы мечты,Робкая девушка в сереньком платье,Да, это ты,Моя невеста.4 марта 1902
«Я много лгал и лицемерил…»
Я много лгал и лицемерил,И много сотворил я зла,Но мне за то, что много верил,Мои отпустятся дела.Я дорожил минутой каждой,И каждый час мой был порыв.Всю жизнь я жил великой жаждой,Ее в пути не утолив.На каждый зов готов ответить,И, открывая душу всем,Не мог я в мире друга встретитьИ для людей остался нем.Любви я ждал, но не изведалЕе в бездонной полноте, —Я сердце холодности предал,Я изменял своей мечте!Тех обманул я, тех обидел,Тех погубил, — пусть вопиют!Но я искал — и это виделТот, кто один мне — правый суд!16 апреля 1902
Sub specie aeternitatis[14]
Отселе мне видно потоков рожденье.
ПушкинО, господи, какое счастьеБыть художником!Самовластным, гордым, свободным, —Царем над созвучиями и образами.Они меня оскорбляют,Какое мне дело?Я на тех бесконечных высотах,Где небо и лед,Куда и мечта о дольних заботахНе досягнет.Выше нет ничего. Небо сине.Вдалеке очертанья таких же вершин.О, как вольно дышать в беспредельной пустыне,Повторять неземное, великое слово: один!Мне видна земля,Моря золотое пространство,Нагорий живое убранство,Распростертые низко дороги, поля.И местами селенья,Как столбы при дороге, как на перекрестках каменья.Но мне не видно людей,Их суеты вседневной.Я увидал бы движенья двух ратей,Падение царства, созданье столицы.Я смотрю на жизнь мной отвергнутых братии,Как смотрят на землю птицы.Солнце!Здравствуй, солнце, мой двойник!Я люблю твой ясный дик.Как и ты, я с высотыВижу горные хребты,И узорчатых лугов,И кипенье городов…Ноябрь 1902
«Я путешественник случайный…»
Я путешественник случайный,Бродяга в мире, дикий скиф,Любуюсь на земные тайны,На храм, на башню, па залив.И медлю пред душой безвестной,Внимательно любуясь ей,Как перед статуей чудесной,Жалея покидать музей.Ноябрь 1902
«Да, в нашей жизни есть кумир для всех единый…»
Да, в нашей жизни есть кумир для всех единый —То лицемерие; пред искренностью — страх!Мы все притворствуем в искусстве и в гостиной,В поступках, и в движеньях, и в словах!Вся наша жизнь подчинена условью,И эта ложь в веках освящена.Нет, не упиться нам ни чувством, ни любовью,Ни даже горестью — до глубины, до дна!На свете нет людей — одни пустые маски,Мы каждым взглядом лжем, мы прячем каждый крик,Расчетом и умом мы оскверняем ласки,И бережет пророк свой пафос лишь для книг!От этой пошлости обдуманной, обычнойГде можно, кроме гор и моря, отдохнуть?Где можно на людей, как есть они, взглянуть?— Там, где игорный дом, и там, где дом публичный!Как пристани, во мгле вы выситесь, дома,Убежища для всех, кому запретно поле,В вас беспристрастие и купли и найма.В вас равенство людей и откровенность воли.Вот мир восторженной победы и борьбыВ разврате искреннем и слов и побуждений.Мы дни и месяцы актеры и рабы,Оставьте же притон для искренних мгновений!<1902>
«Дивный генуэзец! как нам стали понятны…»
Дивный генуэзец! как нам стали понятныТвои пророческие слова:«Мир мал!»Мы взором одним озираем егоОт полюса до полюса —Нет больше тайн на земле!Прежде былинка в безмерных просторах,Упорно — за веком век —Работал, боролся, вперед продвигалсяИ своей планетой, наконец, овладелЧеловек.Нет больше тайн в надземном тесном мире!Стальные иглы рельс, обвив материки,Бегут сквозь цепи Анд, бегут в степях Сибири —К верховьям Крокодиловой реки;Земля, земля! настало время!Ты — достояние людей.Не то или другое племя,Не тот иль этот из царей,Тебя взял Человек, его спокойный гений,Его холодный ум, его упорный трудИ смелый взлет безумных дерзновений!И правит скорбного Судьи бесстрастный суд.Человек! торжествуй! и, величье познав,Увенчай себя вечным венцом!Выше радостей стань, выше слав,Будь творцом!<1902>
«Пусть лобзает меня — он лобзаньем своим!..»
— Пусть лобзает меня — он лобзаньем своим!Удовольствия ласк его — свыше вина.Запах риз его — ладанный дым,Как пролитое миро — его имена!Девы ради сего — возлюбили тебя!За тобой и к тебе, царь, пойду я, любя.Опаленная солнцем, лицом я смуглаИ прекрасна, как полы в китарских шатрах,Как завесы во храме на пышных вратах.Виноградник отца я все дни стерегла,Но сберечь не сумела я свой виноград.Где пасешь ты? скажи мне, возлюбленный брат!Где почиешь в полуденный жар, — возвести!Чтоб к друзьям твоим мне, заблудясь, не прийти.— Если ты угадать не умела, где брат,Приходи к пастухам по следам наших стад.Кобылице моей в колеснице царяУподоблю тебя я, подруга моя!Хороши твои щеки в серьгах золотых,Хороша твоя грудь в ожерельях твоих.Золотые подвески я дам с серебром…О, как сладостно ладаном пахнет кругом.— Ветка мирры — мой брат — на груди у меня,В винограднике, брат мой, покойся до дня.— Ты прекрасна, сестра, — как у голубя взор.— Ты прекрасен, мой брат, — ароматен убор.— Сень над ложем у нас наклоняется вниз,Кровля ложницы — кедр, потолок — кипарис.1902
«Влачась по дням, при новой встрече…»
Влачась по дням, при новой встречеТвержу с усталостью «люблю»,Но эти взоры, миги, речиЗапоминаю и ловлю.От ночи дню передаваем,Куда-то на волнах влеком,То из-за стен дышу я раем,То за окном я внемлю гром.Не увлечен и не печален,Но, любопытствуя везде, —В бреду пиров, в молчаньи спален,Я рад бегущей череде.Уходят шумные мгновенья,И я дивиться вновь готовНа самоцветные каменьяСлучайно сложенных стихов.<1902>
«Прими послание, о Виктор!..»
Прими послание, о Виктор!Слагаю песнь тебе я в честь,Пусть консул я, а ты — мой ликтор,Но сходство между нами есть.Тебе милее смех девичий,Мне — женский и бесстыдный смех.Но что до маленьких различий,Когда мы оба любим грех!Мы оба на алтарь ЦитеринЛьем возлияния свои,И оба будем — я уверен,До гроба верными любви!Но любим мы полней и выше,Чем даже страсти легкий стон, —Напевы стройных полустишийИ в темных лаврах Геликон!<Март 1903>
«И вдруг все станет так понятно…»
И вдруг все станет так понятно:И жизнь земли, и голос рек,И звезд магические пятна, —И золотой настанет век.Восстанут новые пророкиС святым сияньем вкруг волос,Твердя, что истощились сроки,Что день настал свершенья грез.И люди все, как сестры-братья,Семья единого отца,Протянут руки и объятья,И будет радость без конца!9 — 10 сентября 1903
«Над бредом наших разных ликов…»
М. Н. Семенову
Над бредом наших разных ликов,Над диким сномРазноязычных наших криков, —Не здесь, в ином —Есть нас связующие нити.Есть общий зовЗа грань желаний и событий,Имен и слов!Мы все склоняем взор во храме,Всех зыблет страсть,И красота над всеми намиПростерла власть!16 октября 1903
Орфей
Вакханки встретили ОрфеяНа берегу немолчных вод.Он, изнывая и немея,Следил их медленный черед.Душе, всегда глядящей в тайны,Где тихо веет Дионис,Понятен был их бег случайныйИ смена сребропенных риз.Но, опьяненны и безумны,Почти до чресл обнажены,Менады вторглись бурей шумнойВ его безветренные сны.Их тирсы зыблились, как травы,Когда находит с гор гроза,И, полны ярости и славы,Звенели в хоре голоса.«Унынье прочь! Мы вечно юны,Что зимний ветр! Сияет май!Ударь, певец, в живые струныИ буйство жизни повторяй!Ты ль, двигавший напевом скалы,Кому внимали барс и тигр,Пребудешь молча одичалыйПри вольном вое наших игр.Твой бог — наш бог! Что возрожденье,Когда до дна прекрасен миг!Не сам ли в неге опьяненьяИ в нас бог Дионис проник.Вошел он с вестью о победе,Что смерть давно побеждена, —Все жизни — в сладострастном бреде,Вся вечность — в таинстве вина».Они стремятся, как пантеры,Но и пантер смирял напев,И лиру взял, исполнен веры,Орфей среди безумных дев.Он им поет о Евридике,О страшных Орковых вратах…Но песню заглушают крики…Уж — камни в яростных руках.И пал певец с улыбкой ясной.До брега волны докатив,Как драгоценность, труп безгласныйПринял на грудь свою прилив.И пышнокудрые наядыБезлюдной и чужой землиУ волн, в пещере, в час прохлады,Его, рыдая, погребли.Но, не покинув лиры вещей,Поэт, вручая свой обол,Как прежде в Арго, в челн зловещий,Дыша надеждой, перешел.4 декабря 1903
«Дитя, скажи мне, что любовь?…»
— Дитя, скажи мне, что любовь?— Вот этот ужас мой без воли,Вот этот стыд, мгновенье боли,Вот эта стынущая кровь.— Дитя, скажи мне, что же страсть?— Вот эти слезы, эти пени,Вот эта жажда унижений:Быть как раба, к ногам припасть.— Дитя, ответь мне, счастье в чем?— В твоей истоме, в этом бреде,В твоем весельи о победе,Во взоре блещущем твоем!1903
Сфинкс
Я пустынной шел дорогойМеж отвесных, тесных скал, —И внезапно голос строгийСо скалы меня позвал.Вечерело. По вершинамГас закат. Был дол во мгле.Странный призрак с телом львинымВырос, ожил на скале.Полузверь и полудеваТам ждала, где шла тропа.И белели справа, слеваКости, кости, черепа…И, исполнен вещей верыВ полноту нам данных сил,К краю сумрачной пещеры,Человек, я подступил.И сказал я: «Ты ли это,Переживши сто веков,Снова требуешь ответа?Дай загадку, — я готов?!»Но, недвижима на камне,Тихо, зыбля львиный хвост,Дева, взор вонзив в глаза мне,Ожидала первых звезд:«Вот загадка, о прохожий,Ты, пришедший из долин!Я тебя спрошу все то же,Что услышал Лаев сын:Кто из нас двоих загадка?Я ли, дева-сфинкс, иль ты?Может, ночью в тени шаткой,Видишь ты свои мечты?Если я жива, телесна,Как тебе телесным быть?Нам вдвоем на свете тесно,Я должна тебя сразить!Но, быть может, я — поэтаВоплощенный легкий сон?В слове смелого ответаБудет призрак расточен.И действительностью станутТолько кости и скала?Отвечай мне: кто обманут?Я была иль не была?»И, недвижима на камне,Дева, зыбля львиный хвост,Устремила взор в глаза мне,Взор, принявший отблеск звезд.Мрак тускнел и рос без меры,К небу высились столпы…Я стоял у врат пещеры…Мимо не было тропы.1903
«Есть поразительная белость…»
Есть поразительная белостьСнегов в вечерний час, и естьВ их белизне — святая смелость,Земле непокоренной весть!Пусть тьма близка, и закатилосьНагое солнце за рубеж:Его сиянье только снилось,Но небо то ж, и дали те ж!И звезды пусть во тьме возникнут,И с изогнутой высотыЗемле свои приветы крикнут:Они растают, как мечты!Но свет первее солнц и мира,Свет все — что есть, бессветья нет,И тьма лишь царская порфира,В которой выступает свет!27 января 1904
«Скорпиону» и «Грифу»
Наш мир храня от силы вражьей,В чреде двенадцати имен,У врат небес стоят на стражеВ свой день Весы и Скорпион.Но от земли, вседневно пленной,В свой юный веруя порыв, —Да посягнет за грань вселенной!—Взлетает ярый Гиппогриф.Вам, — два врага в едином стане! —Урок видений вековых:Один гори, где мира грани,Другой — стремись нарушить их.23 марта 1904
Максимилиану Шику
Я многим верил до исступленности.
Urbi et OrbiЭту веру я тебе вручаю,Столько раз обманутую… Что ж!Наш удел идти, скользя, по краю,Наш удел — над темной бездной дрожь.Шаг еще сужден ли мне, не знаю:Но иду, и близко ты идешь!Близким — мой привет! Нов миг паденья —Взгляд, лишь взгляд один без сожаленья.Октябрь 1904
«Я не видал таинственных лесов…»
Я не видал таинственных лесовБезудержной природы Индостана,Причудливых китайских городовИ белых скал льдяного океана;Не вел войска на приступы твердынь,И не был венчан в бранном шуме стана;Дней не влачил в толпе своих рабынь,Не проходил, протягивая руку,В чертоги всех богатств и всех богинь;Не созерцал во всех пределах мукуНа лицах мучеников, как судья;С возлюбленной не пережив разлуку,Под ноги смерти не бросался я.Я многого не видел и не встретил,Пылинка в миллиардах — жизнь моя!Но до вопросов кто-то мне ответил —И в безднах я стою без уст и слов..И светлый мой полет сквозь них не светел.Грядущих не увижу городов,Не посещу всех тайн земного круга,С героями не встречусь всех веков.Но где в стране от севера до югаВосторг безвестный обретет душа,Безвестный трепет скорби и испуга?Мы все проходим жизнь, как он, спеша,Возможности переживаем в грезах;От тихих снов под сводом шалашаДо высшего блаженства в тайных слезах,И, список чувств запомнив наизусть,Судьбе, при одобреньях и угрозах,Мы равнодушно повторяем: пусть!<1904>
«Царил над миром рифм когда-то…»
Царил над миром рифм когда-тоЯ с самовластием волхва,И волю царственную святоВершили верные слова.Любил я радостные чарыНа их желанья налагать,И на союз мгновенный — парыБлагословлять и сочетать.Любил с улыбкой подмечать яВ двух чуждых душах сходный звукИ двух врагов — бросать в объятья,Как двух восторженных подруг.19 февраля 1905
«На площади, полной смятеньем…»
На площади, полной смятеньем,При зареве близких пожаров,Трое, став пред толпой,Звали ее за собой.Первый воскликнул: «Братья,Разрушим дворцы и палаты!!Разбив их мраморы, мыУвидим свет из тюрьмы!»Другой воскликнул: «Братья,Разрушим весь дряхлый город!Стены спокойных домов —Это звенья старинных оков!»Третий воскликнул: «Братья,Сокрушим нашу ветхую душу!Лишь новому меху даноВместить молодое вино!»6 июля 1905
К народу
Vox populi…[15]
Давно я оставил высоты,Где я и отважные товарищи мои,Мы строили быстрокрылый Арго, —Птицу пустынных полетов, —Мечтая перелететь на хребте ееПропасть от нашего крайнего кряжаДо сапфирного мира безвестной вершины.Давно я с тобой, в твоем теченьи, народ,В твоем многошумном, многоцветном водовороте,Но ты не узнал моего горького голоса,Ты не признал моего близкого лика —В пестром плаще скомороха,Под личиной площадного певца,С гуслями сказителя былых времен.На полях под пламенным куполом,На улицах в ущельях стен,Со страниц стремительной книги,С подмостков, куда вонзаются взоры,Я слушал твой голос, народ!Кто мудрец? — у меня своя мудрость!Кто венценосец? — у меня своя воля!Кто пророк? — я не лишен благодати!Но твой голос, народ, — вселенская власть.Твоему желанию — лишь покоряться,Твоему кумиру — только служить.Ты дал мне, народ, мой драгоценнейший дар:Язык, на котором слагаю я песни.В моих стихах возвращаю твои тайны — тебе!Граню те алмазы, что ты сохранил в своих недрах!Освобождаю напевы, что замкнул ты в золотой скорлупе!Я — маг, вызывающий духов, тобою рожденных, намиубитых!Без тебя, я — звезда без света,Без тебя, я — творец без мира,Буду жить, пока дышишь ты и созданный тобою язык.Повелевай, — повинуюсь.Повяжи меня, как слепого, — пойду,Дай мне быть камнем в твоей праще,Войди в меня, как в одержимого демон,Я — уста, говори, кричи мною.Псалтырь моя!Ты должна звенеть по воле властителя!Я разобью тебя об утес, непослушная!Я оборву вас, струны, как паутины, непокорные!Раскидаю колышки, как сеют зерна весной.Наложу обет молчания, если не подчинишься, псалтырь!Останусь столпником, посмешищем праздных прохожих,здесь, на большом перекрестке!20–23 июля 1805
«Ужель доселе не довольно?…»
Ужель доселе не довольно?Весь этот ужас, этот бредЕще язык мечты крамольной,А не решающий ответ?Не время ль, наконец, насталоЗемных расплат, народных кар,Когда довольно искры малой,Чтоб охватил всю брешь пожар!Так кто же голос? Мы, поэты, —Народа вольные уста!И наши песни — вам ответы,И наша речь вовек проста!29 июля 1906
Весы качнулись
Весы качнулись мировые,Высоко подняты судьбой.На чашу темную РоссияМетнула жребий тяжкий свой.Молчи и никни долу, право,Се — высшей истины черед:Предначертан борьбы кровавойЕдиный праведный исход.Кто б ни был вождь, где б ни был случай,Над зыбью дней властитель Рок.Кто заградит в горах ревучийИ к морю рухнувший поток?1905
Близким
I
Нет, я не ваш! Мне чужды цели ваши,Мне странен ваш неокрыленный крик,Но, в шумном круге, к вашей общей чашеИ я б, как верный, клятвенно приник!Где вы — гроза, губящая стихия,Я — голос ваш, я вашим хмелем пьян,Зову крушить устои вековые,Творить простор для будущих семян.Где вы — как Рок, не знающий пощады,Я — ваш трубач, ваш знаменосец я,Зову на приступ, с боя брать преграды,К святой земле, к свободе бытия!Но там, где вы кричите мне: «Не боле!»Но там, где вы поете песнь побед,Я вижу новый бой во имя новой воли!Ломать — я буду с вами! строить — нет!30 июля 1905
II
Нам руки свободные свяжутИ шею обтянут веревкой,Попы нам прощение скажут,Повесят нас быстро и ловко.Я буду качаться, качаться,Без пошлой опоры на землю,И будет в бреду мне казаться:Я шуму великому внемлю.Мне будет казаться: народыСобрались внизу перед нами,Искателей новой свободыСошлись проводить со слезами.И буду, качаясь, кивать я,Как будто при громе приветствий,Как будто все люди мне братья,Как это мне грезилось в детстве.Кругом, как я корчусь, взирая,Все зрители будут смеяться,А я, над толпой умирая,Все буду качаться, качаться.1905
Предание
Посвящаю Андрею Белому
И ей надел поверх чела
Ив белых ландышей венок он.
Андрей БелыйI
Повеял ветер голубойНад бездной моря обагренной.Жемчужный след чертя кормой,Челнок помчался, окрыленный.И весь челнок, и плащ пловцаСверкали ясным аметистом;В кудрях пророка, вкруг лица,Закат горел венцом лучистым.И в грозно огненный ЗакатУйдя безумными очами,Пловец не мог взглянуть назад,На скудный берег за волнами.Меж ним и берегом рослиОгни топазов и берилла,И он не видел, как с землиСтремила взор за ним Сибилла.И он не видел, как онаУпала вдруг на камень черный,Побеждена, упоенаСвоей печалью непокорной.И тень, приблизившись, легла,Верховный жрец отвел ей локон,И тихо снял с ее челаИз белых ландышей венок он.II
И годы шли. И целый деньОна скользила в сводах храма,Всегда задумчива, как тень,В столбах лазурных фимиама.Но лишь сгорел пожар дневнойИ сумрак ширился победно,По узкой лестнице витойОна сходила тенью бледной, —В покой, где жрец верховный ждалЕе с покорностью всегдашней,При дымном факеле, и алБыл свет из окон старой башни.Струи священного винаПьянили мысль, дразня желанья,И словно в диком вихре сна,Свершались таинства лобзанья.На ложе каменном ониБезрадостно сплетали руки;Плясали красные огни,И глухо повторялись звуки.Но вдруг, припомнив о былом,Она венок из роз срывала,На камни падала лицомИ долго билась и стенала.И кротко жрец, склонясь над ней,Вершил заветные заклятья,И вновь, под плясками огней,Сплетались горькие объятья.III
И годы шли, как смены сна,Сходя во тьму сквозь своды храма,И вот состарилась онаВ столбах лазурных фимиама.И ей народ алтарь воздвигДавно, как непорочной жрице,И только жрец, седой старик,Знал тайну замкнутой светлицы.Был вечер. Запад гас в огне.Ушли из храма богомольцы.На малахитовой волнеСплетались огненные кольца.И вырос призрак корабля,И близился безвестный парус,И кто-то, бледный, у руляРонял сверкающий стеклярус.Уже, мерцая, месяц стылСерпом из тусклого оникса,Когда ко храму подступилПришлец с брегов холодных Стикса.И властно в ясной тишинеРаздалось тихое воззванье:«Вот я пришел. Сойди ко мне, —Настало вечное свиданье».И странно вспыхнул красный светВ высоких окнах башни старой,Потом погас на зов в ответ,И замер храм под лунной чарой.И в красоте седых кудрейПредстала у дверей Сибилла,Простер он властно руки к ней,Она, без слов, главу склонила.Спросил он: «Ты ждала меня?»Сказала: «Верила и ждала».Лучом сапфирного огняЛуна их лик поцеловала.Рука с рукой к прибою волнОни сошли, вдвоем отныне…Как сердолик — далекий челнНа хризолитовой равнине!А в башне, там, где свет погас,Седой старик бродил у окон,И с моря не сводил он глаз,И целовал в последний разИз мертвых ландышей венок он.1804 — ноябрь, 1906 — март, 1906 — январь
Плач Лаодамии
Нет, слова гонцов не ложны!Ты безвременно сражен!Все надежды невозможны,Все, что счастье, — только сон!Я лишь ночь одну вкушалаУмиленье ласк твоих,И не знаю, как не знала,Ты мой муж иль мой жених!Ты мой пояс непорочныйВ вечер брака развязал,Но уже к стране восточнойВетер парус напрягал!Помню я: росой минутнойОкропил меня Морфей…Вдруг, сквозь сон, я слышу смутноНет твоей руки — в моей.Просыпаюсь: блеск доспеха,Со щитом ты предо мной…И, как робкий ропот смеха,День стучится за стеной.Я вскочила, охватилаСтан твой с жадностью змеи,Миги длила и ловилаОчи милые твои.Март 1906
Под утро
Еще было совсем темно,И горели в ряд фонари,Но я приоткрыл окноИ понял приближенье зари.От лазури, побелевшей вдруг,Отделились, как дым, облака,В сумраке, поредевшем вокруг,Обозначился парк и река.И скоро в сизой дали,Казавшейся черным концом,Опять поднялись с землиКрыши — за домом дом.И, звезды гася, в небесаКто-то влил лиловый сок,И мне сладко повеял в глазаИздалека ветерок.6 апреля 1906
Остров
Пусть он останется безвестнымЗа далью призрачной неведомых морей,Пусть он не станет вымеренным, тесным,Как дом, как комната: от окон до дверей!Чтоб с тонких берегов вседневности и жизниВ бинокль мечты чуть видеть мы могли,Как пальмы клонятся в твоей отчизне,Как тщетно к ней стремятся корабли.Чтоб в море никогда не вышел Генуэзец,Способный привести корвеллу к берегам.Чтоб вечно без людей там красовался месяцИ радостью никто не насладился б там.Август 1906
Нить
Отдамся ль я случайному наитью,Сознательно ль — кую и правлю стих —Я все ж останусь телеграфной нитью,Протянутой в века из дней моих!И я смотрю, раскрыв с усильем векиМечты, уставший, словно слабый глаз,В грядущее! — как некогда ацтекиСмотрели в мир, предчувствуя в нем нас.Август 1906
«Встав, прошумят и сгибнут города…»
Встав, прошумят и сгибнут города,Пройдут и в бездну канут поколенья,Просторы вод иссякнут без следа,И станут басней вольные растенья,Заполнив степи, горы, глубь морей,Весь шар земной, что стал для жизни тесен,По завоеванной планете всейЕдиный город выступит, как плесень,<1906 >
«Все ближе, все ближе, все ближе…»
Все ближе, все ближе, все ближеС каждым и каждым мгновеньемБесстрастные Смерти уста,Холоден ее поцелуй.Все ниже, все ниже, все нижеС покорным и сладким томленьем,Чело преклоняет мечта,Летейских возжаждавши струй.Что пело, сверкало, манило,Ароматы, напевы и краски,Страсть, познанье, борьба, —Даже ты, даже ты, — Любовь, —Все странно поблекло, остыло.Скудны ненужные ласки,Безразлична земная СудьбаИ тягостно вечное: «Вновь!»Но страшно суровых оценокСудьи рокового — сознанья,Что днем, и во тьме, и во снеВершит свой безжалостный суд…О, память! Кровавый застенок!Где не молкнут стоны страданья,Где радости плачут в огнеИ скорби во льду вопиют.Придите, придите, придите,Последние милые миги,Возжгите в немые устаСмущенно слепой поцелуй.Рвутся заветные нити,Спадают с духа вериги,С безумьем граничит мечта,Летейских касаясь струй.<1906>
«Я безволен, я покорен…»
Я безволен, я покоренПред холодным алтарем,Длится труд — велик, упорен, —Жернов мелет тайны зерен,Грудь сдавил глухой ярем.Кто я? раб неотрешимыйОт тяжелых жерновов.Кто я? раб неутомимый,Узник я в цепи незримой,Доброволец из рабов!Мне открыты все дороги,Я же медлю у ярма,Слепнут очи, гнутся ноги,Жгут лучи, и ветры строги,И морозом жжет зима…1906
Балаганы
Балаганы, балаганыНа вечерней площади.Свет горит, бьют барабаны,Дверь открыта, — проходи.Панорамы, граммофоны,Новый синематограф,Будды зуб и дрозд ученый,Дева с рогом и удав.За зеленой занавескойОтделенье для мужчин.Много шума, много блеска,Смотрят бюсты из витрин.Зазвонили к перемене.Красный занавес раскрыт.Черный фрак на синей сценеМило публику смешит.«Раритеты раритетовПоказать я вам готов:Две находки — из предметовОтдаленнейших веков.Это — с петлею веревка(Может каждый в руки взять).Ей умели очень ловкоЖизнь, чью надо, убавлять.Это — царская корона(Крест — один, алмазов — сто).Ей могли во время оноДелать Некиим — ничто.Все газетные заметкиПрославляют наш музей,Верьте слову: ныне редкиАмулеты прежних дней».Всяк, кто смотрит, рот разинул,Все теснятся, стар и мал…Зазвонили. Вечер минул.Красный занавес упал.Тихо молкнут барабаны,Гаснут лампы впереди.Спят спокойно балаганыНа базарной площади.7 января 1907
Жигули
Над водой поникли ивы,Гор лесистые извивыТайну прошлого хранят,Луг и дали — молчаливы.Луг и дали в зное спят.Там шумит по Волге соннойПароход неугомонныйМеж пустынных деревень,Мимо речки полусонной —Тени плоские плотов.Слева робко никнут ивы,Справа — горные извивыТайну прошлого хранят;Дали — скучно-молчаливы,Виды — в жарком зное спят.Земли, жаждущие плуга,Грустны с Севера до Юга,Вся прорезана река,И струи твои друг другаГонят в лучшие века!1907
«Трубите в траурные трубы…»
Трубите в траурные трубы,Закройте крепом зеркала,Она лежит, сомкнувши губы,И повторяет голос грубый:Все совершилось! Умерла!<1907>
Сходные решения
Пора разгадывать загадки,Что людям загадали мы.Решенья эти будут кратки,Как надпись на стене тюрьмы.Мы говорили вам: «ИзменойЖиви; под твердью голубойВскипай и рассыпайся пеной»,То значит: «Будь всегда собой».Мы говорили вам: «Нет истин,Прав — миг; прав — беглый поцелуй,Тот лжет, кто говорит: „Здесь пристань!“»То значит: «Истины взыскуй!»Мы говорили вам: «Лишь в страстиЕсть сила. В вечном колесе,Вращаясь, домогайся власти»,То значит: «Люди равны все!»Нам скажут: «Сходные решеньяДавно исчерпаны до дна».Что делать? разны поколенья,Язык различен, цель — одна!<1908>
У вагонного окна
Дали сумрачны и хмуры.И причудливы и строги,Скалы сломанные ЮрыРазместились вдоль дороги.Поезд вьется между гор,Беспощаден, верен, скор.Милый поезд, издавна мыСтали мирными друзьями.Ты проводишь панорамы,Я делюсь с тобой мечтами.Сколько дум и сколько слезПрожил я под гул колес!Завтра я тебя покину, —Каждый миг мы к цели ближе…Что за жребий завтра вынуЯ в мятущемся Париже?Мне безвестную печальИли стертую медаль?Зов надежд всё безнадежней,Всё безвольней ожиданья…Но опять, с тревогой прежней,Жду последнего свиданья.Не пробьет ли страшный час,Соблазнявший столько раз!Милый поезд! может, вскоре,Обходя вагон уснувший,Я лелеять буду гореО мечте, вновь обманувшей,Вновь с тобой, и вновь один,В далях северных равнин.1909
Jura
Я и кот
Славный кот мой одноглазый,Мы с тобой вдвоем.Звезд вечерние алмазыБлещут за окном.Я вникаю в строфы Данте,В тайны старины…Звуки нежного андантеЗа стеной слышны.На диване, возле печки,Ты мечтаешь, кот,Щуришь глаз свой против свечки,Разеваешь рот.Иль ты видишь в грезах крыши,Мир полночных крыш,Вдоль стены идешь и свышеНа землю глядишь.Светит месяц, звезды светят…Подойдешь к трубе,Позовешь ты, и ответятВсе друзья тебе.Хорошо на крышах белыхПраздники справлятьИ своих врагов несмелыхК бою призывать.О свободе возле печкиТы мечтаешь, кот,Щуришь глаз свой против свечки,Разеваешь рот.Звуки нежного андантеЗа стеной слышны.Я вникаю в строфы Данте,В тайны старины.28 ноября 1909
«Я знал тебя, Москва, еще невзрачно-скромной…»
Я знал тебя, Москва, еще невзрачно-скромной,Когда кругом пруда реки Неглинной, гдеТеперь разводят сквер, лежал пустырь огромный,И утки вольные жизнь тешили в воде;Когда поблизости гремели балаганыБессвязной музыкой, и ряд больших картинПред ними — рисовал таинственные страны,Покой гренландских льдов, Алжира знойный сплин;Когда на улице звон двухэтажных конокБыл мелодичней, чем колес жестокий треск,И лампы в фонарях дивились, как спросонок,На газовый рожок, как на небесный блеск;Когда еще был жив тот «город», где героевОстровский выбирал: мир скученных домов,Промозглых, сумрачных, сырых, — какой-то НоевКовчег, вмещающий все образы скотов.Но изменилось всё! Ты стала, в буйстве злобы,Всё сокрушать, спеша очиститься от скверн,На месте флигельков восстали небоскребы,И всюду запестрел бесстыдный стиль — модерн…<1909 >
«Здесь раннего посева всходы…»
Здесь раннего посева всходы,Здесь воплощенье давних грез,Мечты былые я сквозь годы,Как зерна чистые, пронес.Я их лелеял одиноко,Таил, как праведные сны,И ждал, пока грозой жестокойНе будут нивы вспоены.И вот взошли мои посевы,Дрожат под солнцем, наконец,И в час работы — Все НапевыЯ повторил, веселый жнец!<1909>
Кладбище
Солнце палит утомленную землю,В травах, и в птицах, и в пляске звериной,Нудит ее расцветать, трепетать.Гулу людских поколений я внемлю.Буйно свершают свой подвиг недлинныйЛюди, чтоб долго во тьме истлевать.Полнятся гробы! полнее могилы!Кладбища тянутся шире и ширеВ шествии грозном всё новых веков,Время настанет: иссякнут все силыДряхлой земли, и в подсолнечном миреВсё будет — рядом могил и гробов!Солнце палит утомленную землю.Гнется тростник, и мелькают стрекозыОколо тихих, незыблемых струй.Тайному вздоху под ивой я внемлю.Первое счастие! первые грезы!Чу! прозвучал в тишине поцелуй!20 марта. 1910
Ветреный вечер
Шумят задумчивые липы.Закат, сквозь частокол стволов,Обводит на песке аллеиСиянием следы шагов.Порой мучительные скрипыВрываются в покорный шум…И дали неба все синее,И синий, дальний лес— угрюм.О, царствуй, вечер, час раздумий;Струись, журчи в душе, родник…Иду вперед померкшим садомИ знаю — рядом мой двойник.Иду вперед, в покорном шуме,Порою слышу скорбный скрип…И мой двойник безмолвный — рядомСкользит вдоль потемневших лип.26 июня 1910
Вечер в поле
Солнце сквозь деревьясыплет пылью золотой.Белый, тощий месяцв бледном небе сам не свой.Словно желтый веер,нив раскрыт широкий круг.Где-то косы точат,свежим сеном веет луг.Тучки в небе дремлют,час заката недалек…Чу! запел протяжнопастуший рожок,4–6 июля 1910
Одинокая ель
Одинокая старая ель,Еще сохраняяДевичью стройность ствола,Все шепчет чуть слышно про дальнюю цель,Под ветром ветвями печально качаяИ новые шишки роняя,Всё новые шишки, еще, без числа…Столетняя мать!О чем ты так шепчешь? о чем ты мечтаешь?Ты, древняя, хочешь детей увидать,Зеленые, стройные ели?Год за годом с верхних ветвейТы новые шишки роняешь,Чтобы увидеть своих встающих детей,Чтобы шептать, умирая, о достигнутой цели.Но кругом лишь поля,У корней твоих реет дорога.Или эта бесплодна земля?Или небо к мечте твоей строго?Ты одна.Кропит тебя дождь; шевелит тебя буря;За зимней стужей сияет весна,И осень за летом приходит, глухая…Столетняя ель,Одинокая, ветви понуря,Ветви под ветром качая,Ты шепчешь чуть слышно про дальнюю цель24 июля 1910
Белкино
Рабы
Нас было много. Мы покорноСвершали свой вседневный труд:Мели осенний сад; упорноОт ила очищали пруд;Срезали сучья у оливы;Кропили пыльные цветы;За всем следили, терпеливы,От темноты до темноты!Ах, мы одной горели жаждой,Чтоб в час, когда с террасы в садСойдет она, — листочек каждыйБыл зелен, был красив, был рад!И вот, дрожа, ложились тени,Склонялось солнце, все в огнях, —Тогда на белые ступени,Со стеблем лилии в руках,Она сходила… Боги! Боги!Как мир пред ней казался груб!Как были царственны и строгиЧерты ее сомкнутых губ!Походкой медленной и стройнойСреди кустов, среди олив, —Богиня некая! — спокойноОна скользила, взгляд склонив…И, медленно достигнув пруда,На низкой мраморной скамьеСадилась там, земное чудо,В каком-то дивном забытье…А мы, безумные, как ворыТаясь, меж спутанных ветвей,В ее лицо вонзали взоры,Дыша, как дикий сонм зверей…Рождался месяц… Тихо, плавноОна вставала, шла домой…И билось сердце своенравноУ всех, у всех — одной мечтой!Но что свершилось? — Кто сказал нам,Что выбран был один из нас?Кто, кто Сеида показал намВдвоем с царицей в темный час?Он весь дрожал, он был в испуге,И был безумен черный лик, —Но вдруг со стоном, как к подруге,К царице юный раб приник.Свершилось! Больше нет исхода, —Она и он обречены!Мы знаем: смерть стоит у входа,Таясь за выступом стены.Покорно мы откроем двери,Дадим войти ей в тихий садИ будем ждать в кустах, как звери,Когда опять блеснет закат.Зажгутся облачные змеи,Сплетутся в рдяно-алый клуб…И рухнет на песок аллеиС царицей рядом черный труп!6 декабря 1910
«Желанье, ужасу подобное…»
Желанье, ужасу подобное,Меня опять влечет к стихам…И снова, как на место лобное,Вхожу в мой озаренный храм.Покрыта грудь святыми ризами,Чело под жреческим венцом,И фимиам волнами сизымиКлубится медленно кругом.Входите! это — час служения,Зажжен огонь, дверь отперта.Мои заветные моления,Не дрогнув, повторят уста.Блаженны все, молчать умевшие,Сокрывшие священный стих,Сознаньем пламенным презревшиеВопль современников своих!Они в блаженном одиночествеПроникли в таинства души;Приняв великие пророчества,Твердили их в глухой тиши;Они глубины тайн изведали,До дна испили свой восторг,И вдохновенных грез не предалиНа поруганье и на торг!Но поздно! Жизнь моя расславлена,Воздвигнут храм, дверь отперта…Входите! Будет людям явленаМоя запретная мечта.5–6 октября 1909 — 6 декабря 1910
«Не так же ль годы, годы прежде…»
Не так же ль годы, годы преждеБродил я на закате дня,Не так же ль ветер, слабый, нежный,Предупреждал, шумя, меня.Но той же радостной надеждеДуша, как прежде, предана,И страстью буйной и мятежной,Как прежде, все живет она!Ловлю, как прежде, шорох каждыйВечерних листьев, дум своих,Ищу восторгов и печали,Бесшумных грез певучий стих.И жажды, ненасытной жаждыЕще мой дух не утолил,И хочет он к безвестной далиСтремиться до последних сил.<1910>
«С пестрым мешком за плечами татарин…»
С пестрым мешком за плечами татарин,В чуйке облезлой веселый мужик,С дымной сигарой задумчивый барин,Барышня в синем — бессмысленный лик.После гигантских домов — два забора,«Фиалки, фиалки!» — «Шнурки, гуталин!»Быстро отдернулась белая штора:Девочка с кудрями в раме гардин…Шумно вдоль мокрых бегут тротуаров,Детям на радость, живые ручьи,В думах, как зарево дальних пожаров,Светят прошедшие весны мои.21 февраля 1911
«Душа томится надеждой тщетной…»
За вечера видений вот расплата!
Книга раздумийДуша томится надеждой тщетнойВернуть былую, святую мощь…Как всё поблекло — так незаметно! —Как бледно небо и зелень рощ!Дрожит вершина родной березы,Вот трясогузка трясет хвостом…Я помню смутно живые грезыИ счастье жизни в глухом былом…Бежал бы прежде я в это поле,Я пил бы запах медвяных трав…Но чую в теле, но чую в волеГнет беспощадный земных отрав.Ах, слишком много я жаждал видеть,Искал видений, волшебных снов,Умел любить я, смел ненавидеть…И стали страсти — как груз оков!В листву березы бьет солнце ярко,И птицы громко кричат «чьи-чьи»!О, свод небесный! победы арка!Войду ль в оковах в врата твои!25 мая 1911
«Я видел много городов…»
Я видел много городов,И малых и больших,Я слышал сонмы голосов,Гудящих в стенах их.Я видел склоны грозных гор,Ширь радостных морей,Я знал восторг, я знал позор,Все омуты страстей.Что ж мне осталось в мире сем?Он предо мной — как склеп.Я песни пел, — и вот я нем,Я видел огнь, — и слеп!.Я помню: ненависть, любовь,Молитвы, ужас, бред…Ужели начинать мне вновьВесь круг былых побед?Где новый Дант? другой Шекспир?Невиданный закат?Я до конца прошел весь мир,И нет путей назад!1 августа 1911
«Озими зеленые, оголенный лес…»
Озими зеленые, оголенный лес,Небо серо-синее, мертвые цветы,Станции заброшенной сумрачный навес,И в мечтах задумчивых — маленькая ты.Милый мой воробушек! ты клюешь подсолнух,Прыгаешь доверчиво, смело предо мной;Оба мы купаемся в предосенних волнах:Ты с своей заботою, я с своей мечтой.Пусть, бросая в воздух бело-серый дым,Мимо нас стремительно мчатся поезда, —Мы живем мгновением, кратким и одним,Мы мгновеньем счастливы, нынче, как всегда.Осень пусть кончается; взвеют вихрем вьюгиБелый снег над яркостью поздних озимей,Будут мертвы бороны, будут мертвы плуги.Ты зиме доверишься, я — мечте моей.Прыгает воробушек, облака ползут,Лес стоит безжизненный над простором нив,Хорошо довериться быстрым снам минут,Чувствовать, что в вечность я влюблен и жив.4 октября 1911
«Так повелел всесильный Демиург…»
Так повелел всесильный Демиург,Чтоб были люди ремеслом различны.Тот — плотник, тот — купец, тот — драматург,Те — камни класть, те — суд вести привычны.Но ты — ты выбрал жребий необычный:Художник ты, и также ты хирург!Ты лечишь люд, и сельский и столичный,И пишешь нам блеск дня и темень пург.Так ты творца провел лукаво за нос,Нарушив, им назначенный, устав:Ты — разен, как Протей, двулик, как Янус!Прими же от меня, средь разных слав,И мой сонет, что преломил, как в призме,Недавний спор о материализме.23 декабря 1911
«Двадцать лет назад ты умерла…»
Двадцать лет назад ты умерла.Как же нынче снова ты пришлаВ тихом сне, ко мне, — с лицом печальным,С тихим голосом, как будто дальним,Та же, та же, что была тогда!Пред тобой я плакал без стыдаО годах, прожитых бесполезно.Ты сказала тихо: «Ночью звездной,Здесь, в каких-то четырех стенах,Ты уснешь на белых простынях,И в стране, где счастие безбрежней,Встречу я тебя улыбкой прежней!»Облелеян нежностью былой,Снова был я мальчиком с тобой,Целовал протянутые руки,И, чрез годы медленной разлуки,Душу скорбную ласкала вновьПервая блаженная любовь.Декабрь 1911
«Как ангел тьмы и ангел света…»
Две тени милые, два данные судьбой
Мне ангела…
ПушкинКак ангел тьмы и ангел света,Две тени строгие со мной,И властно требуют ответаЗа каждый день и подвиг мой.Один, «со взором серафима»,Лелеет сон моей души,Другой, смеясь, проходит мимоИ дерзко говорит: спеши!Но лишь я вслед за ним дерзаю,Бросаясь в гибельный хаос, —Другой зовет к земному маю,К блаженству думы, к счастью слез.И каждый вечер — двое! двое!Мне произносят приговор:Тот — неземное, тот — земное,Кляня, как ужас и позор.Но неземное сходно с бездной,В которую готов я пасть,А над земным свой полог звездныйВолшебно распростерла страсть.И я, теряя в жизни грани,Не зная, душу где сберечь,В порыве темных отрицанийНа ангелов взношу свой меч!1907. 1911
«Уже овеянная тенями…»
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах
ПушкинУже овеянная тенями,Встречая предзакатный свет,Там, за пройденными ступенями, —Мечта моих начальных лет!Все тот же лик, слегка мечтательный,Все тот же детски-нежный взор,В нем не вопрос, — привет ласкательный,В нем всепрощенье, — не укор.Все клятвы молодости преданы,Что я вручал когда-то ей,До дна все омуты изведаныБезумств, желаний и страстей.Но в ней нетленно живо прежнее,Пред ней я тот же, как тогда, —И вновь смелее, безмятежнееСмотрю на долгие года.Она хранит цветы весенние,Нетленные в иных мирах,И так же верю прежней Дженни я,И те же клятвы на устах.<1911 >
«Давно, средь всех соблазнов мира…»
К. Бальмонту
Давно, средь всех соблазнов мира,Одно избрал я божество,На грозном пьедестале — лира,Лук беспощадный в длани бога,В чертах надменных — торжество.Я с детства верен стреловержцу,Тому, кем поражен Пифон,И любо пламенному сердцу,Когда в душе кипит тревогаВ предчувствии, что близок он.Иду меж торжищ и святилищ,Слежу земные суеты;Но в тайнике моих хранилищЯ берегу одно лишь: гимнамМной посвященные листы.Меня венчают иль поносят,Мне дела нет. Как клевету,Приемлю лавр, что мне подносят,И в блеске дня, и в мраке дымномХраня свободную мечту.1911
«Нет тебе на свете равных…»
Нет тебе на свете равных,Стародавняя Москва!Блеском дней, вовеки славных,Будешь ты всегда жива!Град, что строил ДолгорукийПосреди глухих лесов,Вознесли любовно внукиВыше прочих городов!Здесь Иван Васильич ТретийИго рабства раздробил,Здесь, за длинный ряд столетий,Был источник наших сил.Здесь нашла свою препонуПоляков надменных рать;Здесь пришлось НаполеонуЗыбкость счастья разгадать.Здесь, как было, так и ныне —Сердце всей Руси святой,Здесь стоят ее святыни,За кремлевскою стеной!Здесь пути перекрестилисьОто всех шести морей,Здесь великие учились —Верить родине своей!Расширяясь, возрастая,Вся в дворцах и вся в садах,Ты стоишь, Москва святая,На своих семи холмах.Ты стоишь, сияя златомНеобъятных куполов,Над Востоком и ЗакатомЗыбля зов колоколов!<1911>
«Прости мой стих, безумьем гневный…»
Прости мой стих, безумьем гневный,Прости мой смех, на стон похожий!Измучен пыткой ежедневной,Я слез твоих не разгадал!Мы снова брошены на ложе,И ты рукой, почти бессильной,Но все торжественней, все строжеМне подаешь святой фиал.Кругом чернеет мрак могильный,Жизнь далеко, ее не слышно,Не это ль склеп, глухой и пыльный, —Но ты со мной — и счастлив я.<1911>
«Солнце! Солнце! Снова! Снова ты со мной!..»
— Солнце! Солнце! Снова! Снова ты со мной!— Что же будет, что же будет с прежней тьмой?— Тьма исчезнет, тьма растает в блеске дня!— Ах, уже лучи, как пламя, жгут меня!— Будь же счастлив, будь же светел в светлый час!— Таю в блеске, исчезаю, я — погас.— Что же ты не славишь в песне вечный свет?— У того, кто гаснет в свете, песен нет.— Солнце! Солнце! Снова! Снова ты со мной!— Вижу свет, но я окутан прежней тьмой.21 января 1912
«Чуть видные слова седого манускрипта…»
Чуть видные слова седого манускрипта,Божественный покой таинственных могил,И веянье вокруг незримых дивных крыл, —Вот, что мечталось мне при имени Египта.Но всё кругом не то! Под тенью эвкалиптаТолпятся нищие. Дым парохода скрылОт взглядов даль песков, и мутен желтый Нил.Гнусавый вой молитв доносится из крипта.Я вечером вернусь в сверкающий отельИ, с томиком Ренье прилегши на постель,Перенесусь мечтой на буйный берег Сены.О, гордый фараон, безжалостный Рамсес!Твой страшный мир погиб, развеялся, исчез, —И Хронос празднует бесчисленные смены.9 марта 1912
«Я мальчиком мечтал, читая Жюля Верна…»
Я мальчиком мечтал, читая Жюля Верна,Что тени вымысла плоть обретут для нас,Что поплывет судно, громадной «Грет-Истерна»,Что полюс покорит упрямый Гаттерас,Что новых ламп лучи осветят тьму ночную,Что по полям пойдет, влекомый паром, Слон,Что «Наутилус» нырнет свободно в глубь морскую,Что капитан Робюр прорежет небосклон.Свершились все мечты, что были так далеки.Победный ум прошел за годы сотни миль;При электричестве пишу я эти строки,И у ворот, гудя, стоит автомобиль;На полюсах взвились звездистые знамена;Семья «Титаников» колеблет океан;Подводные суда его взрезают лоно,И в синеву, треща, взлетел аэроплан.Но есть еще мечта, чудесней и заветней;Я снова предан ей, как в юные года:Там, далеко от нас, в лазури ночи летней,Сверкает и зовет багряная звезда.Томят кою мечту заветные каналы,О существах иных твердят безвольно сны…Марс, давний, старый друг! наш брат! двойник наш алый!Ужели мы с тобой вовек разлучены!Не верю! Не хочу здесь, на зеленом лоне,Как узник, взор смежить! Я жду, что сквозь эфир,В свободной пустоте, помчит прибор МаркониПриветствия земли в родной и чуждый мир;Я жду, что, наконец, увижу шар блестящий,Как точка малая, затерянный в огнях,Путем намеченным к иной земле летящий,Чтоб братство воссоздать в разрозненных мирах.28 мая 1912
«Зыблются полосы света…»
Зыблются полосы светаВ черной, холодной воде.Страстным вопросам ответаНет в этом мире нигде!Небо закрыто туманом,Звезды незримы во мгле.Тайным и горьким обманомОблито все на земле.Вы, фонари! — повтореньяСветлых, небесных очей,Как ваше зыбко дробленьеВ сумраке черных ночей.Ты, неживого каналаЧерная, злая вода, —Как ты дробишься устало,Сжата в гранит навсегда!Зыблются отблески света, —Блеск фонарей на воде…Страстным вопросам ответаНет в этом мире нигде!1 ноября 1912
Петербург
«Три женщины — белая, черная, алая —…»
Три женщины — белая, черная, алая —Стоят в моей жизни. Зачем и когдаВы вторглись в мечту мою? Разве немало яЛюбовь восславлял в молодые года?Сгибается алая хищной пантероюИ смотрит обманчивой чарой зрачков,Но в силу заклятий, знакомых мне, верую:За мной побежит на свирельный мой зов.Проходит в надменном величии чернаяИ требует знаком — идти за собой.А, строгая тень! уклоняйся, упорная,Но мне суждено для тебя быть судьбой.Но клонится с тихой покорностью белая,Глаза ее — грусть, безнадежность — уста.И странно застыла душа онемелая,С душой онемелой безвольно слита.Три женщины — белая, черная, алая —Стоят в моей жизни. И кто-то поет,Что нет, не довольно я плакал, что мало яЛюбовь воспевал! Дни и миги — вперед!1912
«Сердце утомленное хочет одного…»
Сердце утомленное хочет одного,Глупенькая девочка, — счастья твоего.Ты встречаешь радостно нежную весну.Ожиданья тайные я ли обману?В чью-то душу робкую я сошел, как бог,И взращаю цветики вдоль ее дорог;И, как солнце майское в небе голубом,Я горю надеждами, я дышу теплом;Властным мановением жизнь пробуждена…Пусть же радость празднует новая весна!Пусть поля оденутся в зелень и цветы, —Я хочу, чтоб юностью опьянилась ты!Что бы в сердце ни было, знаю я одно:Быть с тобою ласковым, нежным мне дано.И слова безумные, те же, что всегда,Повторяю кротко я: «Любишь? любишь?» — «Да».1912
«Как струны оборвавшейся жалобный звук…»
Как струны оборвавшейся жалобный звук,В сердце — эхо недавних желаний и мук.Детский взор, милый лик, прелесть ласковых рук, —Почему это все стало чуждым мне вдруг?За окном уже день, и сквозь просветы шторНаглый луч на кровать смотрит прямо в упор.Плечи молча целую, бесправно, как вор,Знаю, понял: окончен мучительный спор…Ночи гаснет недолгий, обманчивый бред.В безразличьи твоем есть безмолвный ответ,И «не знаю» звучит беспощадней, чем «нет»…Заливает двоих все решающий свет.Нынче — осень, вчера ликовала весна;Кто жестоко исчерпал всю душу до дна?Из подушек ты смотришь, как прежде, ясна,Но уныло звенит, умирая, струна…«Любовь, как властный недруг, вяжет…»
Но есть сильней очарованье.
Ф. ТютчевЛюбовь, как властный недруг, вяжет,Любовь, смеясь, ведет на казньИ слов пощады нам не скажет.Но сладостны ее насилья,Мы за плечами чуем крыльяИ в сердце — радость, не боязнь!Страсть — властно налагает цепи,Страсть угнетает, как тиран,И нас влечет в нагие степи,Там мы, без сил, клянем миг каждый,Там, истомясь от смертной жажды,Мы гибнем от позорных ран.Но, если, совершая чудо,Тюрьму вскрывает нам Любовь, —Мы радостно бежим оттуда.Когда ж спадают цепи страсти,Мы — все в ее волшебной властиИ сами к ней приходим вновь!1912
«Безумец! думал плыть ты по…»
Безумец! думал плыть ты поСпокойной влаге, в сладкой дреме,Но, как герой Эдгара По,Закручен в бешеном Мальстрёме?Летят, свистят извивы волн,Их громовые стоны звонки;Летит твой наклоненный челнВ жерло чудовищной воронки.Но, как герой жестоких Tales[16],Припомни книгу Архимеда:Лишь разум не сошел бы с рельс,И мысли суждена победа!Мой разум, бодрствуй! мысль, гори!Мы с вами созданы для рыб ли?В душе мерцает свет зари…Мой разум! нет, мы не погибли!1912
«Огни! лучи! сверканья! светы!..»
Огни! лучи! сверканья! светы!Тот ал, тот синь, тот бледно-бел…Слепит авто, с хвостом кометы,Трам, озаряя, прогремел.В вечерний сумрак, в шаткость линийВожглись, крутясь, огни реклам,Зеленый, алый, странно-синий…Опять гремит, сверкая, трам.На лицах блеск — зеленый, алый…На лицах смерть, где властен газ…Но буен город, пьяный, шалый,Справляющий вечерний час.Что день! Ночь блещет алым, синим,Оранжевым, — любым лучом!На облака мы светы кинем,Мы небо буквами зажжем!О солнце мы в огнях забыли:Опал, берилл и хризолит…И россыпью алмазной пылиПред небом город заблестит!1912
РебенокСонет
Тебе тринадцать лет, но по щекам, у глаз,Пороки, нищета, ряд долгих униженийВписали тщательно свой сумрачный рассказ,Уча — все выносить, пред всем склонять колени.Под шляпку бедную лица скрывая тениИ грудь незрелую под выцветший атлас,Ты хочешь обмануть развязностью движении,Казаться не собой, хотя б на краткий час!Нарочно голос свой ты делаешь жесточе,Встречаешь хохотом бесстыдные слова,Чтоб стать подобной им, — тем жрицам нашей ночи!И подымаешь ты, в порыве удальства,Высоко свой подол у полных людом конок,Чтоб кто не угадал, что ты еще ребенок.1912
«Всем душам нежным и сердцам влюбленным…»
Всем душам нежным и сердцам влюбленным,Кого земной Любви ласкали сны,Кто пел Любовь во дни своей весны,Я шлю привет напевом умиленным.Вокруг меня святыня тишины,Диана светит луком преклоненным,И надо мной, печальным и бессонным,Лик Данте, вдаль глядящий со стены.Поэт, кого вел по кругам Вергилий!Своим сверканьем мой зажги сонет,Будь твердым посохом моих бессилии!Пою восторг и скорбь минувших лет,Яд поцелуев, сладость смертной страсти…Камены строгие! — я в вашей грозной власти.<1912>
«Речи медной, когда-то звучавшей на форуме Римском…»
Речи медной, когда-то звучавшей на форуме Римском,Я бы ответить желал звуками тех же времен,Но дерзну ль состязаться с Титаном, себе подчинившимВсе наречья земли, словно все ветры Эол,С тем, кто в строки письма влагает Симмаха сладость,Кто в авсонийский размер Пушкина стихзаключил.Нет, обращаться не смею к другим благосклоннымКаменам.Я Полигимнии лишь скромный вручаю ответ,Муза, любовно скажи «quam mellea res set epistui»[17],Если, как подпись, стоит Федор ЕвгеньевичКорт.1912
«День красочный, день ярко-пестрый…»
Есть некий час всемирного молчанья.
Ф. ТютчевДень красочный, день ярко-пестрый,Многоголосный шумный день;Ты сердце ранишь болью острой,Ступени взносишь на ступень.Всходя по лестнице небесной,Мы, страх и радость затая,Взираем, из юдоли тесной,На всю стоцветность бытия!И, как Адамы, всем виденьям,Всем звукам, всем лучам мировМы ищем, с нежным умиленьем,Непобедимо-верных слов.Но сходит ночь, и яркость тонетВ единой, безразличной мгле,И Тень бестрепетно хоронитВсе разделенья на земле.Нет ничего, дела и вещиСмешались, чтобы в бездну пасть,И Хаос древний, Хаос вещийРукой оледеняет страсть.Подходит страшный час незнанья,Единства и слиянья час…О, час всемирного молчанья,Ты с Тайной жизни близишь нас!7 мая 1913
«Разбегаются снова поля за окном…»
Разбегаются снова поля за окном,Темный лес по окружности медленно вертится,Сеть из проволок то на кругу голубом,То на поле зеленом отчетливо чертится.Дальний путь, дальний путь, дальний путь, дальний путь.Это я прошептал, иль колесами сказано?Убежать! позабыть! умереть! отдохнуть!Что-то длинное, долгое снова развязано.Милый Макс! да, ты прав! под качанье рессорЯ, как ты, задремал, убаюкан их «титатью»,И уже Океан смотрит прямо в упорМне в глаза, здесь в полях, за болотистой Припятью.29 июня 1913
«Строго и молча, без слов, без угроз…»
Строго и молча, без слов, без угроз,Падает медленно снег;Выслал лазутчиков дряхлый Мороз,Непобедимый стратег.Падают хлопья, угрюмо кружась,Строго и молча, без слов,Кроют сурово осеннюю грязь,Зелень осенних лугов.Молча, — послы рокового вождя, —Падают вниз с высоты,Кроют овраги в полях, возводяС горки на горку мосты.Выслал лазутчиков дряхлый стратег,Скоро появится рать.Падая молча, безжизненный снегХочет всю землю ровнять.Чу! не трубит ли воинственный рог,Не авангард ли идет?Изморозь бело блестит вдоль дорог,Речки затянуты в лед.Падают хлопья, спокойно кружась,Делают дело без слов:Скрыли покровы осеннюю грязь,Скрыли просторы лугов.Лед над водой, над полянами снег,Слиты мостами холмы.Вьюга трубит… Выступает стратегСтарой царицы Зимы.25 августа 1913
«Мне кажется, что в саване я…»
Мне кажется, что в саване я,Лежу в глухой земле.Где все восторги плаванияПод солнцем и во мгле?И призраки томительныеПроходят предо мной.Стучат часы медлительные,Поют «Ты был живой».И лишь одна, единственнаяТень меж других теней, —Как вестница таинственнаяГрядущих новых дней.Душа, душа, обманутаяТак много, много раз,Ужели даль оглянутаяОпять обнимет нас?И, снова мукам преданная,Душа, ты будешь петь,А тайна неизведаннаяВ мои глаза глядеть?Нет, нет! Еще не в гавани я,Мой путь не завершен!Вновь будут буйства плавания,Вновь вспыхнет небосклон!<Декабрь> 1913
Эдинбург II
«После долгих скитаний тебя я обрел, моя девочка!..»
После долгих скитаний тебя я обрел, моя девочка!Тайно двоих на лугу пояс обвил золотой!Кто же пред нами мелькает: бабочка-страсть,однодневочка,Иль Афродиты посол, тот мотылек роковой?Мы, закрывая глаза, бежим за блестящим видением,Призрак, мелькнувший на миг, думаем в сеткупоймать.Не обернется ли он сурово-торжественный гением,Иль на высокий Олимп не возвратится ль опять?Так, беспечные, мы преследуем гения вечности.Веет над лугом цветов нежный, как мед, ветерок.Ах, что готовит Любовь, как месть, роковой беспечности?Ах, не метнет ли стрелой гибельной — в нас —мотылек?1913
«Три змеи, три кольца, окружили меня…»
Три змеи, три кольца, окружили меня,И в глаза мне глядят шесть сверканий огня.Давят кольца всё крепче, всё ласковей грудь,Я, под яростью ласки, не в силах вздохнуть.Три змеи, три кольца, сплелись вкруг меня;Кольца: алое, черное, все из огня;В их объятьях, простерт, я недвижен, как труп,Ищут жадные губы безжалостных губ.Три змеи, три кольца, обвились вкруг меня,Я — в кольце из желез, я— в кольце из огня;Оплетают мне тело шесть ласковых рук,Чуть дышу, чуть вздыхаю под нежностью мук.Три змеи, три кольца, окружили меня,В теле — смерть, в сердце — ужас, в глазах —блеск огня.Всё тесней, всё нежней, за изгибом изгиб,В муках ласк обмираю, я гибну, погиб…1913
Москва
«Как из коры точит желтеющую камедь…»
Как из коры точит желтеющую камедь,В Аравии, согбенный ствол,Так медленно точит измученная памятьВоспоминанья благ и зол.Но меж всех обликов, что, плача и ревнуя,Моя мечта навеки избрала, —Воспоминание святого поцелуя,Что девушка, вся в черном, мне дала.Был пуст туманный порт, весь мир как будто вымер;Колеблемый в береговой воде,Стоял у пристани заокеанский стимер,Готовясь ввериться своей звезде.Я, одинокий, ждал, склоняясь к черным водам.Была душа уныла и пуста…И девушка, спеша по сходням, мимоходом,Мне поцелуем обожгла уста…1913
«Когда я, юношей, в твоих стихах мятежных…»
Когда я, юношей, в твоих стихах мятежныхВпервые расслыхал шум жизни мировой:От гула поездов до стона волн прибрежных,От утренних гудков до воплей безнадежныхПокинутых полей, от песни роковойСтолиц ликующих до властного напеваРаздумий, что в тиши поют нам мудрецы,Бросающие хлеб невидимого севаНа ниве жизненной во все ее концы, —Я вдруг почувствовал, как страшно необъятенВесь мир передо мной, и ужаснулся яГромадности Земли, и вдруг мне стал понятенСмысл нашего пути среди туманных пятен,Смысл наших малых распрь в пучине бытия!Верхарн! ты различил «властительные ритмы»В нестройном хаосе гудящих голосов.1913
«Проходит день, как смена отражений —…»
Проходит день, как смена отражений —Разноголосица движений, красок, слов,И строго ночь восходит на ступени,Цвета лучей преображая в тени,За шумом дня вскрывая тихость снов.«Есть некий час всемирного молчанья».Спит суета и онемела страсть…Впивая тишь в волнах благоуханья,Тогда лови иных миров качанья,Чтоб, как река, в простор вселенной впасть.1913
«Я в море не искал таинственных Утопий…»
Я в море не искал таинственных Утопий,И в страны звезд иных не плавал, как Бальмонт,Но я любил блуждать по маленькой Европе,И всех ее морей я видел горизонт.Меж гор, где веет дух красавицы Тамары,Я, юноша, топтал бессмертные снега;И сладостно впивал таврические чары,Целуя — Пушкиным святые берега!Как Вяземский, и я принес поклон Олаю,И взморья Рижского я исходил пески;И милой Эдды край я знаю, — грустно знаю;Его гранитам я доверил песнь тоски.Глазами жадными я всматривался долгоВ живую красоту моей родной земли;Зеркальным озером меня ласкала Волга,Взнося — приют былых — Жигули.Страна Вергилия была желанна взорам:В Помпеи я вступал, как странник в отчий дом,Был снова римлянин, сходя на римский форум,Венецианский сон шептал мне о былом.И Альпы, что давно от лести лицемернойУстали, — мне свой блеск открыли в час зари:Я видел их в венцах, я видел — с высей Берна —Их, грустно меркнущих, как «падшие цари».Как вестник от друзей, пришел я в Пиренеи,И был понятен им мой северный язык;А я рукоплескал, когда, с огнем у шеи,На блещущий клинок бросался тупо бык.Качаясь на волнах, я Эльбы призрак серыйВысматривал, тобой весь полн, Наполеон, —И, белой полночью скользя в тиши сквозь шхеры,Я зовам викингов внимал сквозь легкий сон;Громады пенные Атлантика надменноБросала предо мной на груди смуглых скал;Но был так сладостен поющий неизменноНад тихим Мэларом чужих наяд хорал…На плоском берегу Голландии суровойЯ наблюдал прилив, борьбу воды и дюн…И в тихих городах меня встречали сноваГальс — вечный весельчак, Рембрандт — седой вещун.Я слушал шум живой, крутящийся в Париже,Я полюбил его и гул, и блеск огней,Я забывал моря, и мне казались ближеТвои, о Лувр,Но в мирном Дрездене и в Мюнхене спесивомЯ снова жил отрадной тишиной,И в Кельне был мой дух в предчувствии счастливом,Когда Рейн катился предо мной.Я помню простоту сурового Стефана,Стокгольм — озерных вод и «тихий» Амстердам,И «Сеn» 'у в глубине Милана,И вставший в темноте Кемпера гордый храм.О, мною помнятся — мной не забыты виды:Затихший Нюнесгейм! торжественный Кемпер!Далекий Каркасон! пленительное Лидо!..Я — жрец всех алтарей, служитель многих вер!Европа старая, вместившая так многоРазнообразия, величий, красоты!Храм множества богов, храм нынешнего бога,Пока земля жива, нет, не исчезнешь ты!И пусть твои дворцы низвергнутся в пучиныСедой Атлантики, как Город Шумных Вод, —Из глуби долетит твой зов, твой зов единый,В тысячелетия твой голос перейдет.Народам Азии, и вам, сынам Востока,И новым племенам Австралии и двухАмерик, — светишь ты, немеркнущее око,Горишь ты, в старости не усыпленный дух!И я, твой меньший сын, и я, твой гость незваный.Я счастлив, что тебя в святыне видел я,Пусть крепнут, пусть цветут твои святые страныВо имя общего блаженства бытия!1913
«Опять мой посох приготовлен…»
Опять мой посох приготовлен,Все тот же, старый и простой,И день отбытия условлен —Отмечен роковой чертой.Там, за окном, в пустом пространстве,Все тот же — милый лик луны.Кругом — трофеи прежних странствий,Как память мира и войны.Там— камни с гор, там — лук и стрелы,Там — идолы, там — странный щит,Мой облик, грустно-поседелый,На них из зеркала глядит.Вот — карты; резко исчертилаИх чья-то сильная рука.Вот — книги; что когда-то жило,Звучит в них — зов издалека!А там — собранье всех приветствий,Дипломов пышных и венков…(О, слава! Как приманчив в детствеТвой льстивый, твой лукавый зов!)Так почему ж, под мирной сенью,Мне не дремать покойным сном,Не доверяться наслажденьюМечты о буйном, о былом?Я окружен давно почетом,Хвалой ненужной утомлен.Зачем же бурям и заботамЯ брошу мой счастливый сон?<1913>
«Плохо приходится старому лешему…»
— Плохо приходится старому лешему,Мне, горемычному, брат домовой!Всюду дороги— телегам и пешему,Летось от пса я ушел чуть живой,Сын было думал помочь мне, — да где ж ему,Бок ему месяц лечил я травой.— Плохо, брат леший, и мне, домовому,Фабрики всюду, везде корпуса,Жить стало негде, дом каменный к дому,В комнатах лампы горят, как глаза;Веришь, и думать забыл про солому,Видно, придется и мне к вам в леса;<1913>
«Ступени разрушенной лестницы…»
Ступени разрушенной лестницыУводят в глубокий овраг,Где липы, столетью ровесницы,Вечерний нахмурили мрак.Река обегает излучинойПриниженный берег. Во мглеТолпой, беспорядочно скученной,Рисуются избы в селе.Лесами просторы обставлены,Поет недалекий родник…О город, о город отравленный,Я здесь, твой всегдашний двойник!28 июня 1914
Эллису
Нет! к озаренной сиянием безднеСердце мое не зови!Годы идут, а мечте все любезнейГрешные песни любви.Белые рыцари… сень Палестины…Вечная Роза и крест…Ах, поцелуй заменяет единыйМне всех небесных невест!Ах! за мгновенье под свежей сиреньюС милой — навек я отдамСлишком привычных к нездешнему пеньюОных мистических Дам.Их не умею прославить я в песне…Сердце! опять славословь,С годами все умиленней, чудесней,Вечно земную любовь!1914
Листок, спрятанный в коре
Над Озером Грез, где большие березыЛюбовно дрожат на вечерней заре,Они, в летний день, свои детские грезыДоверили белой коре.В заветном листке было сказано много;О чем они робко мечтали вдвоем,О чем они тайно молили у богаВ недавнем прекрасном былом.В тот день, как свершились бы эти мечтанья,Как правдой надежды их сделал бы Рок, —Они бы вернулись на место свиданья,Чтоб вынуть поблекший листок.И дерево свято в груди сохранялоЛисток пожелтелый с чуть видной каймой,В июле ветвями его обвевало,Хранило от стужи зимой.Мечты же писавших не сбылись. ТаилаСудьба приговор: им не встретиться вновь!И юношу зло сторожила могила,Ее же — другая любовь.Но все же остались их юные душиНа старом листке у свидетеля грез:О маленькой Мане и бедном ИлюшеТвердят колыханья берез.26 октября 1914
«Не как молния, смерти стрела…»
Не как молния, смерти стрела,Не как буря, нещадна и зла,Не как бой, с грудой жертв без числа,Не как челн, на волнах без весла, —Тихим утром Любовь снизошла.Как пророк, я в грозе, я в огнеБога ждал, — он предстал в тишине.Я молюсь просиявшей весне;Сын полей, в голубой вышине,Небу песню поет обо мне.Пой певучую песню, певец:«Эти дни — над всей жизнью венец!Слышишь стук двух согласных сердец?Видишь блеск двух заветных колец?Будь любим — и люби, наконец!»1 ноября 1914
Варшава
Последний путь…
Быть может, я в последний разСвою дорогу выбираю,На дальней башне поздний часЗвенел. Что в путь пора, я знаю.Мой новый путь, последний путь,Ты вновь ведешь во глубь ущелий!Не суждено мне отдохнутьВ полях весны, под шум веселий!Опять голодные орлыНад головой витают с криком,И грозно выступы скалыВисят в безлюдии великом;Опять, шипя, скользит змея,И барс рычит, пустынножитель;Но шаг мой тверд, и снова я —Охотник, странник и воитель.Пусть годы серебрят висок,Пусть в сердце тупо ноют раны; —Мой посох поднят, путь далек,Иду чрез горы и туманы.На миг мне виден с высотыТот край, что с детства взоры манит.Дойду ль до сладостной черты,Иль Смерть мне на пути предстанет?Но знаю, прежде чем упасть,Чем вызов Смерти встретить дружно, —Мне снова улыбнется страстьУлыбкой ласково-жемчужной.Последнем, роковой любвиСлова я прошепчу на круче,И, — словно солнце, всё в крови, —Пусть жизнь тогда зайдет за тучи!18 ноября 1914
Всхождение
А лестница все круче…
He оступлюсь ли я?
Urbi еt ОrbiКак винт чудовищный, свиваясь вкруг стены,Восходит лестница на высь гигантской башни.Давно исчезло дно безмерной глубины,Чтоб дальше сделать шаг, все должно быть бесстрашней.За ярусом — другой; сквозь прорези бойницЯ вижу только ночь да слабый отблеск звездный;И нет огней земли, и нет полночных птиц,И в страшной пустоте висит мой путь железный.Направо к камням жмусь; налево нет перил;Зловеще под ногой колеблются ступени.Гляжу наверх — темно; взглянуть назад — нет сил;Бессильный факел мой бросает тень на тени.Кто, Дьявол или Бог, какой народ, когдаВзвел башню к небесам, как древле в Вавилоне?И кто, пророк иль враг, меня привел сюдаНа склоне злого дня и дней моих на склоне?И что там, в высоте? божественный покой,Где снимет предо мной Изида покрывало?Иль черное кольцо и только свод глухой,И эхо прокричит во тьме: «Начни сначала!»Не знаю. Но иду; мечу свой факел ввысь;Ступени бью ногой; мой дух всхожденьем хмелен.Огонь мой, дослужи! нога, не оступись!..Иль этот адский винт, и правда, беспределен?8 декабря 1914
Варшава.
«Когда смотрю в декабрьский сумрак ночи…»
Когда смотрю в декабрьский сумрак ночи,Все кажется, — под дальний гул пальбы:Дрожит земля до самых средоточийИ падают огромные столбы.Все кажется, под страшный ропот боя,Что старый мир разрушиться готов.Не волны ли, неукротимо воя,Ломают стены древних берегов?Не жаль сознанью новой Атлантиды!Пусть покрывает ясность глубиныВсю ложь веков, предвечные обидыИ тщетные, не явленные сны!Пусть новый мир встает из бездн безвестных,Не знающий, что в прошлом были мы:О нем мечтаю, в свете звезд небесных,Под гул пальбы смотря в провалы тьмы!12 декабря 1914
Варшава
Два врага
Над глубью бездны перекинут,Повис дрожащий узкий мост.Над ним в холодном небе стынутЛучи всегда бесстрастных звезд.И здесь, на зыбкой серединеМоста, сошлись мы, два врага.Сошлись одни в ночной пустыне:Вкруг — бездна, звезды да снега!Узнав друг друга в мгле неверной,Мы стали: между нами — шаг;И мост качается размерно,Соперник третий, третий враг.Я видел беглый блеск кинжалаВ твоей, скользнувшей вбок, руке;Моя рука револьвер сжала,И замер палец на курке.Молчим. Но не мелькнет минута,И чья-то грудь, не знаю чья,Покинув этот мост согнутый,Прильнет на дне к струе ручья.Вдруг глянул месяц серповидный.О, как лицо твое бледно!В нем страх и гнев! — Как мне завидно!О почему — мне все равно!12 декабря 1914
Варшава
Больше никогда
Когда Данте проходил по улице, девушки шептали: «Видите, как лицо его опалено адским пламенем!»
Летописец XIV векаБольше никогда на нежное свиданьеНе сойду я в сад, обманутый луной,Не узнаю сладкой пытки ожиданьяГде-нибудь под старой царственной сосной.Лик мой слишком строгий, как певца Inferno,Девушек смущает тайной прошлых лет,И когда вдоль улиц прохожу я мерно,Шепот потаенный пробегает вслед.Больше никогда, под громкий говор птичий,Не замру вдвоем у звонко-шумных струй…В прошлом — счастье встречи, в прошлом — Беатриче,Жизни смысл дающий робкий поцелуй!В строфах многозвучных, с мировой трибуны,Может быть, я вскрою тайны новых дней…Но в ответ не встречу взгляд смущенно-юный,И в толпе не станет чей-то лик бледней.Может быть, пред смертью, я венок лавровыйСмутно угадаю на своем челе…Но на нем не лягут, как цветок пунцовый,Губы молодые, жаркие во мгле.Умирают молча на устах признанья,В мыслях скорбно тают страстные слова…О, зачем мне снятся лунные свиданья,Сосен мягкий сумрак ив росе трава!1914
Германия(Отрывки)
1
Германия! Германия!Опять, как яростный поток,Разрушивший плотины,Ты рухнула на потрясенный мир,Грозя залить окрестные долины,Как древле,В дни готов, франков, вандаловИ в дни Аттилы;Как после,Во дни твоих губительных походовНа беззащитную, усталую Италию;И как недавно,Во дни разгрома Франции несчастной.Опять,Сломав плотины,Ты рухнула, как яростный поток,Весь в брызгах пены.Но вещая надежда в насТаится, что об эти наши стены,На этот раз,Ты разобьешь свои дерзания!Что в третий разТы не разрушишь Рима!Германия! Германия!Стремись волной неукротимой,Влеки свой яростный поток.РокВо имя Права, Красоты, СвободыВспять обратит бушующие воды!2
Германия! Германия!Почти поверил легковерный мир,Что по твоим полям прошла мечта —Титания,Что покорил тебя Орфей веков — Шекспир!Что твой священный сын, богоподобный Гете,В тебя сумел вдохнуть гармонию, что тыВ таинственном полетеМечтыДостигла вдохновенной высоты…1914
Семейная картинка(Аллегория)
И вот в железной колыбели
В громах родится новый год.
Ф. ТютчевТы спишь «в железной колыбели»,И бабка над тобой, Судьба,Поет, но песнь ее — пальба,И светит в детской — блеск шрапнелей.Сейчас скончался старший брат.Вот он лежит в одежде ратной…Должник несчастный, неоплатный,Он, кажется, был смерти рад.Чу! соскочив поспешно с «бенца»,Вошел отец, двадцатый век,Сел, подписал огромный чекИ бросил на постель младенца.Печально улыбнулась матьЭпоха: ей знакомы этиПодарки в люльке… Те же детиДолжны без гроша умирать!И, на портреты предков глядя,Она вперила взор в один:Седой, поникший господин:Век девятнадцатый, твой дядя!Меж тем твой дед — бессмертный РокУгрюмо дремлет в старом кресле.Былые дни пред ним воскресли:Грозит Аттила, жив Восток…Он спит… Внезапно, как химера,Неведомая гостья в домВлетает… Шелестя крылом,Вещает радостно: «Я — Эра».А за дверями, как и встарь,Меж слуг выходит перебранка.История, как гувернантка,Зовет ребенка за букварь;Ему винтовку тащит Время,Седой лакей; его жена,Статистика, возмущена,Кричит, что то младенцу — бремя.Шум, крик. Но дряхлая Судьба,Клонясь упрямо к колыбели,При ночниках — огнях шрапнелей,Поет, и песнь ее — пальба!31 декабря 1914 — 1 января 1915
Витраж — триптих
Средняя часть
Рыцарь по отмели едет один.Левая створка
Дева томится в молельне вечерней.Правая створка
Ждет, притаясь за скалой, сарацин.Рама
Алые розы в сплетении терний.Рыцарь
Рыцарь по отмели едет один;Взор, из-под шлема, уныло-спокоен;Блещет в щите, посредине, рубин;Конь златосбруйный, и мощен и строен.Взор, из-под шлема, уныло-спокоен,Смотрит в широкую синюю даль.Что тебя мучит, задумчивый воин:Слава и смерть иль любовь и печаль?Блещет в щите, посредине, рубин, —Золото справа и золото слева…То талисман или память годин?Нет, твой подарок, далекая дева!Рыцарь по отмели едет один;Конь златосбруйный, и мощен и строен,Мерно ступает, взбивая песок…Конь королевский! владеть им достоинТолько такой благородный ездок!Что ж тебя мучит, задумчивый воин?..Дева
Дева томится в молельне вечерней.Образ мадонны и кроток и тих.Грезы, что миг, все темней и неверней…Где он, где твой нареченный жених!Образ мадонны и кроток и тих,Молча приемлет земные молитвы…Где-то в горах и равнинах чужихДлятся и длятся жестокие битвы!Грезы, что миг, все темней и неверней…Страшно, как в зеркало, глянуть в мечты:Стрелы над шлемами свищут размерной,Громче мечи дребезжат о щиты…Дева томится в молельне вечерней:Где он, где твой нареченный жених!Может быть, сброшен коварным ударом,Стынет, простертый на камнях нагих,Ночью, под лунным таинственным паром,Где-то в горах иль в равнинах чужих?Сарацин
Ждет, притаясь за скалой, сарацин.Рыцарь опасной дороги не минет!Звон разнесется по глуби долин.Кто-то кого-то в борьбе опрокинет!Рыцарь опасной дороги не минет!Враг неподвижен за серой скалой,Прыгнет и крикнет, опустит и вынет,Красный от крови, кинжал роковой!Звон разнесется по глуби долин.Радостный звон, — он друзей не обманет!Алый, как красный от крови, рубинК белой одежде красиво пристанет!Ждет, притаясь за скалой, сарацин.Кто-то кого-то в бою опрокинет!Верный, как барс, поиграет с врагом,Сзади копье перелетное кинет,И на седло, потрясая клинком,Прыгнет, и крикнет, и лезвие вынет!Рама
Алые розы в сплетении терний.Алые розы — то рыцаря кровь;Тернии — грезы в молельне вечерней;Розы и тернии — наша любовь.1914–1916
Варшава
«Да, я безумец! я не спорю!..»
Да, я безумец! я не спорю!Воспоминанья заглуша,Я жить умею лишь мгновеньем.И, как река стремится к морю,К любви спешит моя душа!Неясным, тающим виденьемБылое реет позади.Но день, расцветший нынче, ярок.Судьба с единственным веленьемМне предстает всегда: «Иди!»Под сводом многоцветных арок,По берегу поющих струй,Иду, протягиваю руки,И так томителен и сладок, —Сегодня, — каждый поцелуй!Он был иль нет, тот миг разлуки?Не знаю! Верю правде встреч!Да, я безумец! Я не спорю!Но внятны мне лишь эти муки,Лишь этот трепет детских плеч!1914 — 4 января 1915
«Мелькали мимо снежные поляны…»
Мелькали мимо снежные поляны,Нас увозил на запад sleeping-car[18],В тот край войны, где бой, где труд, где раны,Где каждый час — пальба, все дни — пожар.А мы, склонясь на мягкие диваны,В беседах изливали сердца жар,Судили мы поэта вещий дарИ полководцев роковые планы, —То Пушкин, Достоевский, Лев ТолстойВставали в нашей речи чередой,То выводы новейшие науки…А там, вдали, пальба гремела вновь,На белый снег лилась потоком кровьИ люди корчились в предсмертной муке…26 января 1915
Майский дождь
Дождь весенний, дождь веселый,Дождь в умильный месяц май, —На леса, луга и долыИскры влаги рассыпай.Солнце смотрит и смеется,Солнце искры серебрит,Солнце вместе с влагой льется,Солнце зелень трав кропит.Небо падает на землюВ нитях призрачных дождя,Солнце шепчет (шепот внемлю),То журча, то дребезжа;Небо шепчет: «К жизни! к свету!Все ростки, листки, трава!Верьте вечному обету:Жизнь прекрасна! жизнь жива!Сгинь, клочок последний снега!Речка, воды подымай!Всюду — радость! всюду — нега!Всюду — дождь и всюду — май!»8 марта 1915
Варшава
(День пасмурный и. холодный)
«Я устал от светов электрических…»
Я устал от светов электрических,От глухих гудков автомобилей;Сердце жаждет снова слов магических,Радостных легенд и скорбных былей.Давят душу стены неизменные,Проволоки, спутанные в сети,Выкликают новости военные,Предлагая мне газету, дети;Хочется мне замков, с их царевнами,Озирающих просторы с башни,Менестрелей с лютнями напевными,Оглашающими лес и пашни;Позабыться вымыслами хочется, —Сказками, где ведьмы, феи, черти;Пусть, готовя снадобье, пророчицаМне предскажет час грядущей смерти;Пусть прискачут в черных шлемах рыцари,Со щитами, в пятнах черной крови…Ах, опять листок, в котором цицероГоворит про бой при Августове!4 апреля 1915
Варшава
«Ночью ужас беспричинный…»
Ночью ужас беспричинныйВ непонятной тьме разбудит;Ночью ужас беспричинныйКровь палящую остудит;Ночью ужас беспричинныйОзирать углы принудит;Ночью ужас беспричинныйНеподвижным быть присудит.Сердцу скажешь: «Полно биться!Тьма, и тишь, и никого нет!»Сердцу скажешь: «Полно биться!»Чья-то длань во мраке тронет…Сердцу скажешь: «Полно биться!»Что-то в тишине простонет…Сердцу скажешь: «Полно биться!»Кто-то лик к лицу наклонит.Напрягая силы воли,Крикнешь: «Вздор пустых поверий!»Напрягая силы воли,Крикнешь: «Постыдись, Валерий!»Напрягая силы воли,Крикнешь: «Встань, по крайней мере!»Напрягая силы воли,Вдруг — с постели прыгнешь к двери!Ночь 10/11 апреля 1915
Польша есть!В ответ Эдуарду Слонскому
Jeszcze Polska jest!
Edward SlonskiI
Да, Польша есть! Кто сомневаться может?Она — жива, как в лучшие века.Пусть ей грозила сильного рука,Живой народ чья сила уничтожит?И верь, наш брат! твой долгий искус про/кит!Тройного рабства цепь была тяжка,Но та Победа, что теперь близка,Венца разбитого обломки сложит!Не нам забыть, как ты, в тревожный час,Когда враги, спеша, теснили нас,Встал с нами рядом, с братом брат в отчизне!И не скорби, что яростью войныПоля изрыты, веси сожжены, —Щедр урожай под солнцем новой жизни!II
Да, Польша есть! Но все ж не потому,Что приняла, как витязь, вызов ратный,Что стойко билась, в распре необъятной,Грозя врагу — славян и своему.Но потому, что блещет беззакатныйНад нею день, гоня победно тьму;Что слово «Польша», речью всем понятной,Гласит так много сердцу и уму!Ты есть — затем, что есть твои поэты,Что жив твой дух, дух творческих начал,Что ты хранишь свой вечный идеал,Что ты во мгле упорно теплишь светы,Что в музыке, сроднившей племена,Ты — страстная, поющая струна!22–23 мая 1915
Варшава
«Я прошел пути и перепутья…»
Я прошел пути и перепутья,Мне искать безвестного наскучило.Тщетно Жизнь, дряхлеющее чучело,Вновь надела пестрые лоскутья.Тщетно манит разными приманкамиИ в цветы наивно прячет удочки…Я пою былую песнь на дудочке,Я гуляю прежними полянками.Хорошо без дум идти опушками,В темень леса, в дебри не заглядывать…Ах, весны довольно — сердце радовать!Что мне тайны с хитрыми ловушками!Правит путь по небу древний Гелиос,О листву лучи как будто точатся…Нет! мне петь, как в детстве, нынче хочетсяБабочек на дудке, на свирели — ос!9 июня 1915
Завет Святослава
По знакомой дороге назадВозвращались полки Святослава.Потрясен был надменный Царьград,Над героями реяла слава,Близки были родимой землиИ равнины, и мощные реки…Но в горах на пути залегли,Поджидая, коварные греки.И, шеломы врагов опознав,По холмам и утесам соседним,Так дружине сказал Святослав:«Видно, день — биться боем последним!Пусть враги нас порубят, побьют,Пусть обратно добычу отымут, —Но певцы про нас славу споют,Ибо мертвые сраму не имут!»И рубились они до конца,Полегли до последнего в поле;Не осталось в живых и певца,Чтобы спеть о губительной доле.Сгиб в траве Святослава скелет,Вихрем выветрен, ливнями вымыт, —Но поет ему славу поэт,Ибо мертвые сраму не имут.В наши грозные, тяжкие дниВспомним снова завет Святослава!Как во тьме путевые огни,Веку новому — прошлого слава!Уступает народу народГорода, и равнины, и реки, —Только доблесть бессмертно живет,Ибо храбрые славны вовеки!Июль 1915
К стальным птицам
Я первые полеты славилПропеллером свистящих птиц,Когда, впервые, Райт оставилЖелезный рельс и бег направилПо воле, в поле без границ.Пусть голос северного бардаБыл слаб, но он гласил восторгВ честь мирового авангарда:Того, кто грезу ЛеонардоОсуществил и цепь расторг.Казалось: мы у новой эры;От уз плотских разрешены, —Земли, воды и атмосферыВладыки, до последней мерыВ своих мечтах утолены!Казалось; уничтожив граниПлемен, народов, государств,Жить дружественностью начинанийМы будем, — вне вражды и брани,Без прежних распрей и коварств.И что же! меж царей лазури,В свои владенья взявших твердь,Нашлись, подсобниками фурий,Опасней молний, хуже бури,Те, что несут младенцам — смерть!Не в честный бой под облакамиОни, спеша, стремят полет,Но в полночь, тайными врагами,Над женщинами, старикамиСвергают свой огонь с высот!Затем ли (горькие вопросы!)Порывы вихренных зыбейСмиряли новые матросы,Чтоб там шныряли «альбатросы»И рой германских «голубей»?1915
Зов старинный
Свет из небесных скважинС лазури льется, нежен,На степь и кровли хижин;Миг — робко-остороженИ с грустью чутко-дружен…О! сколько тихой ласкиВ речном далеком плеске!Как тени сердцу близки!В траве блестят полоскиНа сонном темном спуске…Дышу истомой странной,Весь полн тоской смиренной,Но где-то зов старинный,Звон глухо-похоронный,Звучит, как ропот струнный.1915
Загробный призыв
Опять, опять я — близко, рядом!Мои слова расслышь, узнай!Тебя пугали в детстве адом,Тебе сулили в смерти рай.Не верь: мы — здесь! Погасло зренье,Не бьется сердце, умер слух,Но знаю, слышу приближеньеТвое, как духа слышит дух.Твои мечты горят, как свечиВо мгле; ищу невольно их;Дышу тобой, в минуту встречи,Как запахом цветов ночных.Усилием последней волиКачаю завес… видишь дрожь?Мне страшно, жутко мне до боли,Но нашей связи не тревожь!Как под водой дышать нет силы,Так в мире косном душно мне…Но для тебя, мой брат, мой милый,Я снова — здесь, я — в глубине!1913
«Ты приходишь из страны безвестной…»
Ты приходишь из страны безвестной,Чужеземец! я — в родном краю.Молод — ты, я — стар, так разве честноОскорблять святыню древнюю мою?Я служу Перуну. В храме темномПровожу, как жрец, свои часы,Мою бога, на лице огромномЗолотые чищу я усы.Я считаю десять пятилетийС дня, как мальчиком вошел сюда, —Старцы, мужи, женщины и детиЧтут мои согбенные года.Славишь ты неведомого бога, —Я не знаю, властен он иль слаб.Но всю жизнь у этого порогаЯ склонялся, как покорный раб.Или был безумен я все годы?Иль вся жизнь моя — обман и стыд?Но Перун царит из рода в роды,Как и ныне над страной царит.Удались отсюда, странник юный,Унеси свой заостренный крест, —Я пребуду данником Перуна,Бога наших, мне родимых, мест.Пусть ты прав, и бог мой — бог неправый…В дни, когда покинут все наш храм,Я, воспев Перуну песню славы,Лягу умирать к его стопам.В альбом («Многое можно прощать…»)
Многое можно прощать,Многое, но ведь не все же!Мы пред врагом отступатьБудем постыдно… О, боже!Мы пред врагом отступатьБудем теперь… Почему же?— Брошена русская ратьТам, на полях, без оружий!Брошена русская рать.Пушки грохочут все реже,Нечем на залп отвечать…Иль то маневры в манеже?Нечем на залп отвечать,Голые руки… О, боже!Многое можно прощать,Многое, но ведь не все же!1915
Все краски радуги
Все краски радуги — небесные цвета,Все трепеты весны — земная красота,Все чары помыслов — познанье и мечта, —Вас, пламенно дрожа, я восприемлю снова,Чтоб выразить ваш блеск, ищу упорно слова,Вас прославлять и чтить душа всегда готова!Земля! поэт — твой раб! земля! он — твой король!Пади к его ногам! пасть пред тобой позволь!Твой каждый образ — свят! пою восторг и боль!Пусть радость высшая пройдет горнило муки,Пусть через вопль и стон в аккорд сольются звуки,Пусть миг свидания венчает дни разлуки!Всe краски радуги — небесные цвета,Все образы весны — земная красота,Все чары помыслов — всё, всё прославь, Мечта!1915
«Волны волос упадали…»
Волны волос упадали,Щечки пылали огнем.С отзвуком нежной печалиРечи любовью звучали,Нега сквозила во всем.Солнце, с весенней улыбкой,Воды теченья зажгло,Мы над поверхностью зыбкой,В лодочке утлой и зыбкой,Медлили, бросив весло.Милые детские грезы,Вы не обманете вновь!И тростники, и стрекозы,Первые, сладкие слезы,Первая в жизни любовь!<1891–1915>
«Из Венка сонетов»
«В моей душе, как в глубях океана…» (1)
В моей душе, как в глубях океана,Живой прибой зачатий и смертей, —Стихийный вихрь неистовых страстей;И им просторы водяные пьяны.Здесь утро мира расцветало рано,Земля здесь первых родила детей,Отсюда сеть извилистых путейКо всем, кто дышит под лучом Титана.Прародина живого! Как во сне,Скользят в твоей безмерной глубинеВиденья тех явлений, что погасли;Там, под твоим торжественным стеклом,Еще жива, как в целом сонме Библий,Несчетность жизней, прожитых в былом.«В моей душе, как в глубях океана…» (15)
В моей душе, как в глубях океана,Несчетность жизней, прожитых в былом:Я был полип, и грезил я теплом;Как ящер, крылья ширил средь тумана;Меня с Ассуром знала Cordiana;С халдеем звездам я воспел псалом;Шел с гиксами я в Фивы напролом;Гнал диких даков под значком Траяна;Крест на плече, я шел в Иерусалим;Как магу, Дьявол мне грозил сквозь дым;Мара судил мне плаху гильотины;И с Пушкиным я говорил как друг;Но внятны мне звонки трамваев вкруг,Как много всех, и все же я — единый!<1915>
«С волнением касаюсь я пера…»
I
С волнением касаюсь я пера,И сердце горестным раздумьем сжато.Больших поэм давно прошла пора(Как Лермонтов нам указал когда-то).Но я люблю их нынче, как вчера!Бессмертная, мне помоги, Эрато,Мой скромный дар прияв, благословиРассказ в стихах о жизни и любви.II
Я пережил дни искушений тайных,И все равно мне, будет ли мой стихВ десятках или сотнях рук случайных…Сам для себя люблю в стихах своихСтеченье рифм, порой необычайных,Я для себя пишу — не для других.Читатели найдутся — сердце радо;Никто не примет песни — и не надо!III
Гремит война. Газетные столбцыНам говорят о взятых пулеметах;На поле брани падают бойцы.И каждый о своих родных в заботах,Меж тем подводят в книгах мудрецыИтоги бойни роковой на счетах…Теперь ли время Музу призывать?— Теперь, как и всегда! Шумела ратьIV
Аргивян на брегах, у древней Трои;Прошли герои, но живет Омир!И нашей жизни твердые устоиПадут во прах, вновь изменится мир,Не встанут, может быть, сверкая, строи,Но будет вечно звучен ропот лир,Поэзия над славой и над тленьемОстанется сияющим виденьем…<1915>
«Пришли рассеяния годы…»
Тот в гробе спит, тот дальний сиротеет.
А. ПушкинПришли рассеяния годы,Нам круг друзей не съединить:Один уже сошел под своды,Которых нам не сокрушить;Тот роком самовластным брошенВ изгнанье, на чужой гранит;Тот в цвете дум болезнью скошен,Не жив, не умер, — словно спит;Тот бродит по далеким странам,Тоской гоним, всегда один,От нас отрезан, как туманом,Чредой изменчивых картин;Еще иные — в поле ратном,В окопах, под дождем свинца;Согласно при луче закатномУ нас забьются ли сердца?Как знать? Но будь еще помянутОдин: он факел снов задул;Не нами тайный враг обманут,Нас друг неверный обманул.Быть может, прежним идеаламОстался верен только я:Доныне не была причаломОскорблена ладья моя;Но, жизни бурями испытан,Таю глубины грез моих,И ядом горечи напитан,Нередко, мой вечерний стих.29 июля. 1916
Верные лире
Мстит лабиринт…
Urbi et OrbiК нам не была ль судьба скупа,Нам не дары ль бросала щедро?Пусть нашей жизни темная тропаНе раз вела в глухие недра.Пред нами был — весь ясный мир,Мы шли сквозь грозныеВверяя струнам вещих лирМечты, и души, и желанья.Порой вступали в мглу пещер,Где слышен грозный рев чудовищ,Но к свету вновь, закляв химер,Входили с грудами сокровищ.И снова шли в цветах, в лучах,Под щебет птиц, под рокот моря,И нам был чужд пред долей страх,Мы были рады мигам горя.Но вновь во глубь тропа сошла,Под черноту подземных сводов;Кругом везде — слепая мгла,Вой чудищ, призраки уродов.Глядим назад, — но входа нет,Вперед, — но выхода не видно.Нам повстречать ли снова свет,Луной дышать ли серповидной?Вверх или вниз, но путь идет,Он с каждым шагом — безысходной…Но все равно! вперед, вперед,Поем и в недрах преисподней!1916
Лев и свиньяБасня по Ф. Достоевскому
Однажды ЛевСвинью обидел,Да так, что целый лес ее позор увидел.Придя в великий гнев,Свинья донельзя расхрабрилась(Известно, что и гнев порой мутит, как хмель),За оскорбление отметить решиласьИ вызвала владыку на дуэль.Однако, возвратясь к родным пенатам,Задумалась СвиньяИ, страха не тая,Расхрюкалась пред умным братом:«Ах, братец, вот — попала я в беду!Ты знаешь Льва суровый норов!Уж лучше я куда-нибудь уйду!»Но Боров(Он был писатель, с едкостью пера)В ответ ей: «Погоди, сестра!К чему бежать так прямо?Поблизости помойная есть яма:Получше вываляйся в ней,А после выходи на бой с царем зверей».Свинья послушалась совета.Помоями вонючими кругомВся облепилась до рассветаИ так предстала пред врагом.Свидетелями беспримерной браниБыл полон лес и ближний дол.И вот явился Лев, как обещал заране, —Пришел, понюхал и ушел…И долго после свиньи все вопили:«Лев струсил! мы-де победили!»Так иногда завзятый полемистК газетному нас требует барьеру,Но трудно Льва не следовать примеру,Когда противник наш уж чересчур нечист!<1916>
«Иногда хорошо и отрадно…»
Иногда хорошо и отрадноЗнать, что сжали четыре стеныЖизнь твою, с ее пылкостью жадной,И твои, слишком буйные, сны.За окном — тот же город стозвонный, —Спешный бег неумолчных авто,Но к тебе, в твой покой потаенный,Не проникнет бесцельно никто.Как утес, весь и в пене и в шуме,Неподвижен, и строг, и высок, —Ты, в приюте свободных раздумий,В самой ярости толп, — одинок.Светы полдня, полночные тени,Ряд мечтами обвитых часов…И скользят вереницы видений,Лики бывших и жданных годов.Это — памяти путь беспредельный,Это — встреча всех тех, кто ушли,Это — бред беспечально-бесцельныйО палящем восторге земли.И спокойных раздумий зарницыОзаряют крутящийся сон;Совесть судит; заплаканы лица;Знаю: кто-то без слов осужден.Кто-то… Может быть, я… Ну так что же!Это час пересмотра годин.Как тебе благодарен я, боже,Что на время — в тюрьме и один!1916
Лечебница доктора Постникова
Молитва («Отче! полмира объемлешь ты тенью…»)
Отче! полмира объемлешь ты тенью,Звезды ведешь и луну в небесах,Даруй покой моему утомленью,Дай успокоиться в сладостных снах.Се — отрекаюсь от помыслов злобных,Се — осуждаю все, в чем погрешил.Дай мне во снах, тихой смерти подобных,Ведать покой безмятежный могил.Злое видение ложа да минет,Да не предстанет мне облик в крови.В час же, когда светы первые кинетСолнце Твое, — Ты меня оживи!1916
«В круженьи жизни многошумной…»
В круженьи жизни многошумной,В водовороте наших дел,Я — ваш! и этот мир безумный —Мной вольно избранный удел.Люблю призывы телефонов,Истлевшей проволоки блеск,И над рекой гудков и звоновПропеллера внезапный треск;Люблю я ослепленье сценыИ ресторанный пьяный свет,Все эти вспышки, эти сменыПобедно наступивших лет…Люблю… Но что же сердце ранит,Когда я вижу чаши роз,Когда мечту, как сон, туманитНад речкой свежий сенокос?Зачем душа томленьем сжатаЗдесь на отлогом берегу,Когда вдали сереет хатаИ стадо бродит на лугу?Зачем так сладко в темной роще,Где ландыш мраморный расцвел,Где мыслям легче, думам проще,Едва под сень ее вошел?Кляните! прошлое мне мило,Природа родины — близка…Пусть скоро скажут: «Это было!» —Люблю отшедшие века!Гряди, что будет! ВодопадомБылую жизнь нещадно смой!С неведомым пойду я рядом,Но прошлый мир — он мой! он мой!1916
«Рдяность померкла за очерком гор…»
Рдяность померкла за очерком гор,Красок развеялся пестрый укор,Все безразлично — восторг и позор…В мире встречает уверенный взорТолько провалы да звездный узор,Рано взлюбил я, люблю до сих порСтрой беспредельных, незримых опор,Держащих строго безмерный собор;Мир беспросветен — как сумрачный бор,Звезды-миры смотрят с неба в упор.Чу! запевает невидимый хор,Дарохранитель десную простер…Mori[19]. To Роком решается спор…Горе, что утра багряный костерБросит румянец на черный простор!1916
«Закат ударил в окна красные…»
Закат ударил в окна красныеИ, как по клавишам стуча,Запел свои напевы страстные;А ветер с буйством скрипачаУже мелодии ненастныеГотовил, ветвями стуча.Симфония тоски и золота,Огней и звуков слитый хор,Казалась в миг иной расколота:И такт, с певцом вступая в спор,Выстукивал ударом молотаНезримый мощный дирижер.То вал стучал в углы прибрежные,Ломая скалы, дик и пьян;И всё: заката звуки нежные,Сверканье ветра, и фонтан,Лепечущий рассказы снежные,Крыл гулким стуком Океан!<Декабрь> 1916
Баллада
Горит свод неба, ярко-синий;Штиль по морю провел черты;Как тушь, чернеют кроны пиний;Дыша в лицо, цветут цветы;Вас кроют плющ и сеть глициний,Но луч проходит в тень светло.Жгла вас любовь, желанье жгло…Ты пал ли ниц, жрец, пред святыней?Вы, вновь вдвоем, глухой пустынейШли — в глуби черной пустоты;Месила мгла узоры линий;Рвал ветер шаткие кусты.Пусть горек шепот. Ты с гордынейНа глас ответил: «Все прошло!..»Потом, один, подъяв чело,Упал ты ниц, жрец, пред святыней?Б саду блестит на ветках иней,Льды дремлют в грезах чистоты.Ряд фолиантов; Кант и Плиний;Узоры цифр; бумаг листы…Пусть день за днем — ряд строгих скиний,Мысль ширит мощное крыло…Познав, что есть, что быть могло,Ты ниц упал, жрец, пред святыней?Восторгов миг и миг уныний! —Вас вяжут в круг одной мечты!Всё — прах. Одно лишь важно: тыУпал ли ниц, жрец, пред святыней?1916
Вечерние пеоны
По широкому простору предвечерней синевыЗасияли, заблистали начертания созвездий,И росинки задрожали по извилинам травыПод зелеными огнями на задвинутом разъезде.Ты мелькнула, проскользнула, подошла и замерла…И я видел, в полусвете, ослепительном и белом,Как тревожно, осторожно ты поникла и леглаНа протянутые рельсы странно вытянутым телом.Все дышало, опьянялось наступлением весныПод магическим мерцаньем углубленного простора,Но роптанье нарушало неподвижность тишины,И зловеще возвышались разветвленья семафора.И вонзался, и впивался неисчисленностью жал,Доходя из отдаленья, ровно-вымеренный грохот,Словно где-то, в океане, океан зарокотал,Словно демоны сдавили свой невыдержанный хохот.И два глаза, вырастая, словно молнии, прожгли,И два глаза словно душу перерезали с разбега…А Медведица сияла, непорочная, вдали,И травинок трепетала опьянительная нега.Римляне в Китае(166 г. Н.А.)
Все улицы полны народом,Бегут и торговцы и воины…Лишь там, где дворец, перед входомПрибои толпы успокоены.В столице Срединного ЦарстваПрибывших из-за моря чествуют.Со свитой послы государстваДалекого медленно шествуют.Вдоль лестниц до самой вершиныСверкают стоцветные фонарики;Стоят наверху мандарины,Качая почетные шарики;По стенам — дракон над драконом,Причудливо свитые в кольчики;Смеются серебряным звономИз всех уголков колокольчики;Там — золото, перлы, алмазы;Там — лики, страшнее, чем фурии;И высятся странные вазы,Роскошней, чем вазы Этрурии.Послы, величавы и строги,Приблизились к трону заветному;Их длинные белые тогиБлистают меж блеска стоцветного…<1916>
«В том сером доме, в этом переулке…»
В том сером доме, в этом переулке,Когда мне было двенадцать лет,Мы играли, по воскресеньям, в жмурки:Две девочки, я и хмурый кадет.Нам было по-детски весело;Когда же сумрак разливал свою муть,Мы в старые кресла, —Отдохнуть, —Садились по двое:Я и Манечка,Он и Танечка, —Создание кроткое…И мы в темноте целовались…Какой анализСумеет решить:Можно ли в двенадцать лет — любить?В тихом светеБелеет окно.И, быть может, другие детиТам играют, как мы — давно!И поцелуи,Как струиТысячелетий,Плывут,Обращаясь во всплескиМинут…До последних им плыть мгновенийЗемли…За окном, к занавеске,Вот две тениПодошли.15 февраля 1917
«Еще недолгий срок тебе рыдать, река…»
Еще недолгий срок тебе рыдать, река,В оковах ледяных безжизненной зимы!Вот-вот уже весна спешит издалека —И твой умолкнет плач, ты выйдешь из тюрьмы!Освобожденная от роковых оков,Ты смело зазвенишь в зеленых берегах,Тогда на песнь твою, на твой свободный зов,Свободно отзвуки откликнутся в лесах.И майская лазурь, без тучки, вся в огне,С улыбкой, над тобой заблещет с высоты,А солнце по твоей сверкающей волнеРазбросит дивные волшебные цветы.Прохладный, утренний, весенний ветерокТвою безгрешную взволнует нежно грудь,И, скромно, лилия, невинности цветок,Наклонится к тебе, чтоб в лоно вод взглянуть!Еще недолгий срок тебе рыдать, река,В оковах ледяных безжизненной зимы!Вот-вот уже весна спешит издалека —И вновь свободна ты, и нет твоей тюрьмы!1917
После неудачи
Надежды рухнули, как строй картонных домиков;Желанья стелются, как с тусклых углей дым…Мечты любимые, сонм трагиков и комиков,Поспешно, в уголке, с лица стирают грим.Душа затемнена, — пустой партер без зрителей!Огни погашены, накинуты чехлы…Статисты скромные, недавние воители,Торопятся к дверям, мелькнув на миг из мглы.Что ж дальше? Новые разыскивать трагедии,Для новых mises-en-scene расчерчивать тетрадь?Иль, выбрав наскоро в оставленном наследииВсе ценное, с узлом, как вору, убежать?Был ясен приговор, и режиссер освистанныйНе должен ли сойти со сцены навсегда?Над тем, что красотой, божественной и истинной,Считал он, прозвучал холодный смех суда.Да, надо уходить… Но дым желаний стелется,По углям тлеющим взбегает огонек,И кто-то, кажется, вот-вот сейчас осмелитсяДать знак, — и прозвучит сзывающий звонок!1917
Косцы в «Сфере огня»
Братцы, дружно! Свежи росы!По росе так ходки косы!Мерно восемь плеч заносим,Косим, косим, косим, косим!Свищут пули чрез покосы…Но, как бог рыжеволосый,Солнце встало! Страх отбросим!День не ждет: косить, так косим!Чрез поля мы под откосыСходим, бодры, сходим, босы,Мы у пуль пощад не просим,Под дождем свинцовым косим.Вам пример, молокососы!Свищут пули, словно осы,Гонятся, как волк за лосем…Древний долг свершая, косим!Мы, как смелые матросы,Правим парус на утесы,С русским радостным «авосем»Мы, как ветер, косим, косим!Живы ль будем? Прочь вопросы!Громче хор восьмиголосый!Все, быть может, ляжем восемь,Всё ж господень луг мы скосим.1917
Via appia
Звучный, мерный стук копыт…Кони бьют о камень плит,Мчась вперед в усердьи пылком.Мимо, с гиком, в две гурьбы,Плети взвив, бегут рабы,Путь в толпе деля носилкам.Ропот, говор, шум шагов;Пестрых столл и белых тогСмесь и блеск; сплетенье линий,Смена видов… Сном застылЧерез белый строй могил,Темный свод роскошных пиний.Кто-то крикнул…<1916–1917>
«Тот облик вековой огромных городов…»
Тот облик вековой огромных городов,Который видим мы, — исчезнет неизбежно;Наследье смутное мятущихся веков,Отброшен будет он презрительно-небрежно.Окончится война, и вступит мир опятьНа твердую стезю исканий и открытий,Чтоб над стихиями во всем торжествоватьИ властелином быть явлений и событий.Исполнится тогда жестокая мечтаПоэтов, видевших грядущее воочью.Земля предстанет всем — Эдемом, залитаОгнем искусственным, как в полдень, так и ночью;Стеклянным куполом прикроется она,И общий город-дом, вместив все миллионыЖивых существ, начнет без отдыха и сна,Покорно выполнять их строгие законы.Машины загудят, сокрытые от глаз,Всем разнося тепло, свет, воздух, веду, пищу,Авто и аэро, раз тридцать каждый час,Всех будут подвозить послушно к их жилищу:Незримых проволок бесчисленная сетьВсем явит новости и в звуках и в картине…Но будет все вокруг: стекло, сталь, камень, медь,Железо, золото, алмаз, орк, алюминий,Не будет ни травы, ни зелени; ничтоНе сохранит следов отвергнутой природы,Но о живых лесах решится вспомнить ктоВ дни блага общего, блаженства и свободы?Но я еще люблю вас, города…<1917>
В ночь под Новый год
Минут годы. Станет наше времяДавней сказкой, бредом дней былых;Мы исчезнем, как былое племя,В длинном перечне племен земных.Но с лазури будут звезды те жеСнег декабрьский серебрить во мгле;Те же звоны резать воздух свежий,Разнося призыв церквей земле;Будет снова пениться в бокалах,Искры сея, жгучее вино;В скромных комнатах и пышных залах,С боем полночи — звучать одно:«С Новым годом! С новым счастьем!» — ДружноГрянет хор веселых голосов…Будет жизнь, как пена вин, жемчужна,Год грядущий, как любовный зов.Если ж вдруг, клоня лицо к печали,Тихо скажет старенький старик:«Мы не так восьмнадцатый встречали!..» —Ту беседу скроет общий клик.Сгинет ропот неуместный, точноУтром тень, всплывающая ввысь…Полночь! Полночь! бьющая урочно,Эти дни безвестные — приблизь!1 декабря 1917 — 1 января 1918
Краткий дифирамб
Летайте, птицы, —И мы за вами!Нам нет границы.И за громами,Над чернью туч,Челн ЧеловекаПобеду векаГласит, летуч!Прорезал небоРуль моноплана.Соперник Феба!Глубь океана,И волны рек,И воздух горныйТебе покорны,О Человек!<1910–1918>
Голос города («Ру-ру, ру-ру, трах, рк-ру-ру…»)
Ру-ру, ру-ру, трах, рк-ру-ру…По вечерам, как поутру,Трамвай гремит, дзинь-дзинь звонит…И стук колес, и скок копыт,И взвизги шин, взносящих пыль,И-и гудит автомобиль.Трамвай гремит: ру-ру, ру-ру…По вечерам, как поутру.Сквозь гул толпы — торговцев зов,Мальчишек крик и шум шагов,И говор, говор, говор, гул…Но ветерок дохнул, подул…Трамвай гремит: ру-ру, ру-ру…По вечерам, как поутру.Вон с высоты, как дальний всплеск,Пропеллера жужжащий треск,Но скок копыт, но стук колес,Но гул толпы все <смял>, унес.Ру-ру, ру-ру, трах, ру-ру-ру…Трамвай гремит, как поутру.И, гордым вздохом вознесен,Над городом восходит звон:Дон-дон, дон-дон, весь небосклонРазносит зов иных времен!3–4 января 1918
«На дальней полке мирным строем стоя…»
На дальней полке мирным строем стоя,Спят с ранних лет любимые тома:В них дремлет луч тропического зноя,Глядит из них полярной ночи тьма.Там — повести безумно-дерзких странствий:То — к полюсу, где мир окован льдом,Где солнца нет, а мгла горит, в убранствеСияний северных, над белым сном;То — в страны страшных бурь и грозных ливней,Где из песков крутит столбы самум,Где путь в лесах проложен силой бивней,Где львы рычат иль жуток выкрик пум.Там — сказки о боях: пираты в давке,В зубах с ножами в плен берут фрегат;Иль дикари летят, взвив томагавки,Под бранный клич на белых из засад!Ряд буйных вымыслов, живых фантазий!Из детских книг встают, в мечтах ожив,Герои, битвы, земли; в каждой фразе —Отважный подвиг, смелый жест, порыв.И в наши дни, когда кругом — так смутно,Отрадно вспомнить все, что Рок унес:Пыл юности, былой восторг, минутноЗабыв действительность в причуде грез!24 января, 1918
Табакерка
Наших предков табакерки!Позабыть я их могу ль,Как шкапы, как шифоньерки,Как диваны стиля Буль!На роскошной табакеркеЧасто изображеныБыли «думы баядерки»,Одалисок знойных сны.Иль бывали табакерки,Где под обликом сиренВы встречали, вскрывши дверки,Ряд совсем интимных сцен!Бонбоньерки, табакерки,Вы из моды вышли все,Как мотив былой венгерки,Мушки, пудра на косе!Золотые табакерки,Вы в музее, под стеклом,Расположены по мерке,Чинно дремлете рядком.Только в нашей табакеркеЖизнь, как прежде, молода.Не окажется ль, по сверке,Что — все собраны сюда?Слава нашей табакерке!Будем веселиться с ней,Стоя, как на этажерке,Пред глазами наших дней!Пусть хотя бы в «Табакерке»Стих живет! — Хотя б на часИзуверы, изуверкиНаших дней, — щадите нас!19 марта 1918
Скользящая терцина(наброски)
Когда мечта, под волей господина,Должна идти вперед, как вьючный мул, —Поможешь ты, скользящая терцина!На высях гор закатный луч уснул,В лазури звезды — крупны и алмазны,Чуть слышен издали прибойный гул.Все образы, что ярки и бессвязны,Толпились быстро, в белом блеске дня,Во мраке встали в строй однообразный.Прочь все, что в жизни мучило меня,Что мукой-счастьем волновало душу,Томя надеждой, памятью казня.Я тайны дум недавних не нарушу,Вступаю в ночь видений и чудес,Как путник сходит с корабля на сушу.Я, тот, дневной, как призрак дня, исчез,Иной, ночной, послушный воле тайной,Стою я здесь, как пред лицом небес!Нет, выпадает жребий не случайно;Кому и славить нынче, как не мне,Рим погибающий строфой бескрайней?Я древность мира высмотрел вполне,По всем ее дорогам, где возможно,Бродил и помню все, как сон во сне.И вот виденья вновь встают тревожно, —Заклятьем вызваны вновь к бытию,Как в синема, проходят фильмой сложной.Знакомые картины узнаю:То — древний Рим, его дворцы и храмы,В лучах он нежит красоту свою.Повсюду — мрамор, чисто, стены прямы;Он, как бывало, светом осиян,На алтарях курятся фимиамы…Апрель 1918
«Я — междумирок. Равен первым…»
Я — междумирок. Равен первым,Я на собраньи знати — пэр,И каждым вздохом, каждым нервомЯ вторю высшим духам сфер.Сумел мечтами подсмотреть яТе чувства, что взойти должны,Как пышный сев, спустя столетья, —Но ныне редким суждены!Но создан я из темной глины,На мне ее тяжелый гнет.Пусть я достиг земной вершины, —Мой корень из низин растет.Мне Гете — близкий, друг — Вергилий,Верхарну я дарю любовь…Но ввысь всходил не без усилий —Тот, в жилах чьих мужичья кровь.Я — твой, Россия, твой по роду!Мой предок вел соху в полях.Люблю твой мир, твою природу,Твоих творящих сил размах!Поля, где с краю и до краюШел «в рабском виде» царь небес,Любя, дрожа, благословляю:Здесь я родился, здесь воскрес!И там, где нивы спелой рожьюТруду поют хвалу свою,Я в пахаре, с любовной дрожью,Безвестный, брата узнаю!18 июля 1911, 1918
«Народные вожди! вы — вал, взметенный бурей…»
Народные вожди! вы — вал, взметенный бурейИ ветром поднятый победно в вышину.Вкруг — неумолчный рев, крик разъяренных фурий,Шум яростной волны, сшибающей волну;Вкруг — гибель кораблей: изломанные снасти,Обломки мачт и рей, скарб жалкий, и вездеМельканье чьих-то тел — у темных сил во власти,Носимых горестно на досках по воде!И видят, в грозный миг, глотая соль, матросы,Как вал, велик и горд, проходит мимо них,Чтоб грудью поднятой ударить об утесыИ дальше путь пробить для вольных волн морских!За ним громады волн стремятся, и покорноОни идут, куда их вал влечет идти:То губят вместе с ним под твердью грозно-черной,То вместе с ним творят грядущему пути.Но, морем поднятый, вал только морем властен.Он волнами влеком, как волны он влечет, —Так ты, народный вождь, и силен и прекрасен,Пока, как гребень волн, несет тебя — народ!1918
«Слепой циклон, опустошив…»
Слепой циклон, опустошивСеленья и поля в отчизне,Уходит вдаль… Кто только жив,С земли вставай для новой жизни!Тела разбросаны вокруг…Не время тосковать на тризне!Свой заступ ладь, веди свой плуг, —Пора за труд — для новой жизни!Иной в час бури был не смел:Что пользы в поздней укоризне?Сзывай работать всех, кто цел, —Готовить жатву новой жизни!Судьба меняет часто вид,Лукавой женщины капризней,И ярче после гроз горитВ лазури солнце новой жизни!На души мертвые людейЖивой водой, как в сказке, брызни:Зови! буди! Надежды сей!Сам верь в возможность новой жизни.1918
Вешние воды(импровизация)
Есть ряд картин, и близких и далеких,Таимых свято в глубине души;Они, в часы раздумий одиноких,Встают, как яркий сон, в ночной тиши:Картина утра, — миги до восхода,Когда весь мир — как в ожиданьи зал;Явленья солнца жадно ждет природа,И первый луч зеленовато-ал;Картина вечера: луной холоднойВолшебно залит лес, балкон иль сад;Все с фейной сказкой так чудесно сходно,И губы ищут ласки наугад;Картина первой встречи, и разлуки,И страстной ласки, и прощальных слез;Вот, в темноте, ломает кто-то руки…Вот плечи жжет касанье черных кос…Есть ряд картин, — банальных, но которыхНельзя без. трепета увидеть вновь:Мы любим свет луны, сирени шорох, —За то, что наша в них влита любовь!И вот в числе таких картин священныхЕсть, в памяти моей, еще одна;Как скромный перл меж перлов драгоценных,В их ожерелье вплетена она:Картина вешних вод, когда, как море,Разлиты реки; всюду — синева;И лишь вода отражена во взоре,Да кое-где кусты, как острова.То — символ вечного стремленья к воле,Лик возрожденья в мощной красоте…Но дали вод, затопленное полеИным намеком дороги мечте!Мне помнится — безбережная Волга…Мы — рядом двое, склонены к рулю…Был теплый вечер… Мы стояли долго,И в первый раз я прошептал: «Люблю'»О, этот образ! Он глубоко нежит,Язвит, как жало ласковой змеи,Как сталь кинжала, беспощадно режетВсе новые желания мои!Он говорит о чувствах, недоступныхТеперь душе; об том, что много летПрошло с тех пор, мучительных, преступных;Что оживет земля, а сердце — нет!Пусть этот образ реет так, — далекийИ вместе близкий, в тайниках души,Порой вставая, как упрек жестокий,И в модном зале, и в ночной тиши!30 апреля 1918
«Парки бабье лепетанье…»
Парки бабье лепетаньеЖутко в чуткой тишине…Что оно пророчит мне —Горечь? милость? испытанье?Темных звуков нарастаньеСмысла грозного полно.Чу! жужжит веретено,Вьет кудель седая пряха…Скоро ль нить мою с размахаЕй обрезать суждено!Спящей ночи трепетаньеСлуху внятно… Вся в огне,Бредит ночь в тревожном сне.Иль ей грезится свиданье,С лаской острой, как страданье,С мукой пьяной, как вино?Все, чего мне не дано!Ветви в томности трепещут,Звуки страстным светом блещут,Жгут в реке лучами дно.Ночь! зачем глухой истомойТы тревожишь мой покой?Я давно сжился с тоской.Как бродяга в край искомый,Я вошел в наш мир знакомый,Память бедствий сохрани.В шумах суетного дняЯ брожу, с холодным взглядом,И со мной играет рядомЖизни мышья беготня.Я иду в толпе, ведомыйЧьей-то гибельной рукой, —Как же в плотный круг мирскойВходит призрак невесомый?Знаю: как сухой соломойТоржествует вихрь огня,Так, сжигая и казня,Вспыхнет в думах жажда страсти…Ночь! ты спишь! но чарой властиЧто тревожишь ты меня!1918
Томные грезы(вариация)
Томно спали грезы;Дали темны были;Сказки тени, розы,В ласке лени, стыли.Сказки лени спали;Розы были темны;Стыли грезы дали,В ласке лени, томны.Стыли дали сказки;Были розы-тениТомны, темны… В ласкеСпали грезы лени.В ласке стыли розы;Тени, темны, спали…Были томны дали, —Сказки лени, грезы!Тени розы, томны,Стали… Сказки были,В ласке, — грезы! СтылиДали лени, темны.Спали грезы лени…Стыли дали, тени…Темны, томны, в ласке,Были розы сказки!1918
«Ночное небо даль ревниво сжало…»
Ночное небо даль ревниво сжало,Но разубрался в звездах небосклон.Что днем влекло, томило, угрожало,Слилось меж теней в монотонный сон.Иные ночи помню. Страсти жалоВздох исторгало трепетный, как стон;Восторг любви язвил, как сталь кинжала,И был, как ночь, глубок и светел он!О почему бесцветно-тусклы ночи?Мир постарел, мои ль устали очи?Я онемел, иль мир, все спевший, нем?Для каждого свои есть в жизни луны,Мы, в свой черед, все обрываем струныНа наших лирах и молчим затем.1918
Сонет
Отточенный булат — луч рдяного заката!Твоя игрушка, Рок, — прозрачный серп луны!Но иногда в клинок — из серебра и златаСудьба вливает яд: пленительные сны!Чудесен женский взгляд — в час грез и аромата,Когда покой глубок. Чудесен сон весны!Но он порой жесток — и мы им пленены:За ним таится ад — навеки, без возврата.Прекрасен нежный зов — под ропот нежный струй,Есть в сочетаньи слов — как будто поцелуй,Залог предвечных числ — влечет творить поэта!Но и певучий стих — твой раб всегдашний, Страсть,Порой в словах своих — певец находит власть:Скрывает тайный смысл — в полустихах сонета.1918
Октавы
I
Вот я опять поставлен на эстраде
Как аппарат для выделки стихов.
Как тяжкий груз, влачится в прошлом сзади
Бессчетный ряд мной сочиненных строф.
Что ж, как звено к звену, я в длинном ряде
Прибавить строфы новые готов.
А речь моя привычная лукаво
Сама собой слагается октавой.
II
Но чуть стихи раздались в тишине,Я чувствую, в душе растет отвага.Ведь рифмы и слова подвластны мне,Как духи элементов — зову мага.В земле, в воде, в эфире и в огнеОн заклинает их волшебной шпагой.Так, круг магический замкнув, и яЗову слова из бездн небытия.III
Сюда, слова! Слетайтесь к кругу темы.Она, быть может, не совсем нова.Любовь не раз изображали все мы,Исчерпав все возможные слова.Но я люблю не — новые проблемы!Узор тем ярче, чем бледней канва.Благодарю тот парадокс, которыйМне подсказал затейные узоры.IV
И вот во мгле, лучом озарена,Встает картина: девушка пониклаНад милым маленьким письмом; онаВ него вникать за эти дни привыкла.Сидит задумчива, бледна, грустна,Пред ней проходят все виденья циклаЕе скорбей — и первый поцелуй,Во тьме ветвей, как говор близких струй.V
И первый вечер жгучей страстной встречи,Тот страшный час, где двое лишь одно,Когда бессвязны и безумны речиИ души словно падают на дно.Упали вольно волоса на плечи,И хочется, чтоб стало вдруг темно,И нет стыда, а только трепет счастьяВпервые познанного сладострастья.VI
Потом — письмо, и этот поздний час,Когда она сидит одна в томленьи,Давно известен и не нов рассказ!Но вдумайтесь в жестокое значеньеПривычных образов, знакомых фраз!Жизнь каждого — одни и те же звенья.Но то, что просто в ряде слов звучит,В действительности жизнь, как яд, мертвит.VII
Что просто — странно! — этого заветаНе забывайте! он — жестоко прав!Мне ж пусть концом послужит правда эта!Составил я покорно шесть октав,Теперь седьмая — мной почти допета,Я, эту форму старую избрав,Сказал, что по канве узоры вышью,И нитку рву на узелок двустишью!<1918>
«В тихом блеске дремлет леска…»
В тихом блеске дремлет леска;Всплеск воды — как милый смех;Где-то рядом, где-то близкоСвищет дрозд про нас самих.Вечер свеж — живая ласка!Ветра — сладостен размах!Сколько света! сколько лоска!Нежны травы, мягок мох…Над рекой — девичья блузка,Взлет стрекоз и ярких мух…Волшебство — весь мир окрестный;Шелест речки, солнца свет…Запах, сладко-барбарисный,Веет, нежит и язвит.Шепчет запад, ярко-красный,Речи ласки, старый сват,Кроя пруд зелено-росный,Словно храм лазури свод,И лишь ветер нежно-грустныйЗнает: тени нас зовут.1918
После сенокоса
Цветы подкошенные,Рядами брошенные,Свой аромат,Изнемогающие,В лучах сгорающие,Дыша, струят.С зенита падающий,Паля, не радующий,Нисходит зной,Рожден бездонностямиНад утомленностямиТоски земной.Вздох ветра веющего,Вдали немеющего,Порой скользит,И роща липовая,Печально всхлипывая,Листвой шумит.Да птицы взвизгивающие,Сноп искр разбрызгивающие,Взрезают гладь…Цветы отпраздновали!Не сна бессвязного лиТеперь им ждать?Зима придвинулася…Уже раскинуласяТоска вокруг…И ночь застенчивая,Борьбу увенчивая,Покроет луг.1918
Светоч мыслиВенок сонетов
I. Атлантида
Над буйным хаосом стихийных силЗажглось издревле Слово в человеке:Твердь оживили имена светил,Злак разошелся с тварью, с сушей — реки.Врубаясь в мир, ведя везде просеки,Под свист пращи, под визги первых пил,Охотник, пастырь, плужник, кто чем был, —Вскрывали части тайны в каждом веке.Впервые, светоч из священных словЗажгли Лемуры, хмурые гиганты;Его до неба вознесли Атланты.Он заблистал для будущих веков,И с той поры все пламенней, все ширеСияла людям Мысль, как свет в эфире.II. Халдея
Сияла людям Мысль, как свет в эфире;Ее лучи лились чрез океан —Из Атлантиды в души разных стран;Так луч зенита отражен в надире!Свет приняли Китай и Индостан,Края эгейцев и страна Наири,Он просверкал у Аймара и в Тире,Где чтим был Ягве, Зевс и Кукулкан.И ярко факел вспыхнул в Вавилоне;Вещанья звезд прочтя на небосклоне,Их в символы Семит пытливый влил.Седмица дней и Зодиак, — идеи,Пребудут знаком, что уже в ХалдееИсканьем тайн дух человека жил.III. Египет
Исканьем тайн дух человека жил,И он сберег Атлантов древних тайны,В стране, где, просверлив песок бескрайный.Поит пустыню многоводный Нил.Терпенье, труд, упорный, чрезвычайный.Воздвигли там ряд каменных могил,Чтоб в них навек зов истины застыл:Их формы, грани, связи — не случайны!Египет цели благостной достиг,Хранят поныне плиты пирамидыЖивой завет погибшей Атлантиды.Бог Тот чертил слова гигантских книг,Чтоб в числах три, двенадцать и четыреМощь разума распространялась в мире.IV. Эллада
Мощь разума распространялась в мире —Египет креп, как строгое звено,Но было людям жизнь понять даноИ в радости: в резце, в палитре, в лире.Влилась в века Эллада, как вино, —В дворцовой фреске, в мраморном кумире,В живом стихе, в обточенном сапфире,Явя, что было, есть и суждено.Но, строя храмы, вознося колонны,Могла ль она забыть зов потаенный,Что край Осириса ей повторил?Шел Эллин к знанью по пути мистерий, —Но дух народа блеск давал и вере,Прекрасен, светел, венчан, златокрыл.V. Эллинизм и Рим
Прекрасен, светел, венчан, златокрыл,Цвел гений Греции. Но предстоялоСпаять в одно — халдейские началаИ мысли эллинской священный пыл.Встал Александр! Все ж Року было малоФалангой всюду созданных горнил;И вот, чтоб Рим весь мир объединил,Медь грозных легионов застонала.В те дни, как Азия спешила взятьДар Запада, и каждый край, как призма,Лил, преломляя, краски эллинизма,К завоеванью всей вселенной — ратьВел Римлянин; при первом триумвиреОн встал, как царь, в торжественной порфире.VI. Римская империя
Он встал, как царь, в торжественной порфире,Укрыв под ней весь мировой простор,От скал Сахары до Шотландских гор,От врат Мелькарта до снегов Сибири.Столетий и племен смиряя спор,Сливая голоса в безмерном клире,Всем дав участье на вселенском пире,Рим над землей свое крыло простер.Все истины, что выступали к свету, —Под гул побед, под сенью римских прав,Переплавлялись властно в новый сплав.Вела Империя работу эту,Хоть вихрь порой величья не щадил,Хоть иногда лампады Рок гасил.VII. Переселение народов
Хоть иногда лампады Рок гасил,Рим до конца исполнил труд владыки,Он был свершен, когда, под вопль и крики,Сонм варваров Империю свалил.Народы хлынули, свирепы, дики;Мрак разостлался, тягостен, уныл;Казалось: луч наук навек почил;И тщетно трон свой высил Карл Великий.Но в мгле крушений отблеск золотойИскал путей, везде сверкал мечтой,Под стук мечей, под грозный скок валькирий.Меж камней, бывших кесарских палат,Под робкий свет монашеских лампадДух знанья жил, скрыт в тайном эликсире.VIII. Средние века
Дух знанья жил, скрыт в тайном эликсире,Поя целебно мутный мрак веков.Пусть жизнь была сплошной борьбой врагов,Пусть меч звенел в бою и на турнире, —Искал алхимик камень мудрецов,Ум утончался в преньях о вампире,Познать творца пытался богослов, —И мысль качала мировые гири.Монах, судейский, рыцарь, менестрель, —Все смутно видели святую цель,Хоть к ней и шли не по одной дороге.В дни ужасов, огня, убийств, тревоги,Та цель сияла, как звезда: онаВо все века жила, затаена.IX. Возрождение
Во все века жила, затаена,И жажда светлых, благостных веселий.Настали сроки: струны вновь запели,И краски вновь зардели с полотна.Из дряхлой Византии в жизнь — веснаВошла, напомнив о любви, о теле;В своих созданьях Винчи, РафаэлиБлеск бытия исчерпали до дна.Те плыли за Колумбом в даль Америк,Те с Кортецом несли на чуждый берегКрест, чтоб с ним меч победно пронести.Стремились все — открыть, изобрести,Найти, создать… Царила в эти годыНадежда — вскрыть все таинства природы.X. Реформация
Надежда — вскрыть все таинства природы —Мир к высшей тайне привела, — и богВосстал над бурей будничных тревог,Над сном народов, над игрушкой моды.За громом Лютера прошли походыГустава, Тилли; снова сумрак, строг,Окутал землю, и военный рогК войне за веру звал из рода в роды.Промчался Кромвель; прогремела НочьВарфоломея; люди в пытках гибли;Стал дыбой — крест, костром — страницы Библий.Но Истина, исканий смелых дочь,Жива осталась в вихрях непогоды;К великой цели двигались народы.XI. Революция
К великой цели двигались народы.Век философии расцвел, отцвел;Он разум обострил, вскрыл глуби золИ людям вспыхнул маяком свободы.Упали с гулом вековые своды,Был свергнут в бездну старый произвол,Поток идей разлился, словно воды,Что в марте затопляют луг и дол.Гудели волны буйного потока,Ученье братства разнеся широко,Под знамя воли клича племена.Бороться с правдой силился напрасноДержавный Север: под зарницей красной,Шумя, Европу обняла война.XII. Наполеон
Шумя, Европу обняла война,Глася: «Мир хижинам и гибель тронам!»Пусть эта брань потом Наполеоном,В дыму побед, была усмирена.Навек осталась вскрытой глубина;Над ней теперь гудело вещим звоном —Все то, об чем шептали лишь ученымНамеки книг в былые времена.Ваграм и Дрезден, Аустерлиц и Иена,Вы — двух начал таинственная смена;Толпе открыли вы свободный путь.Народ рванулся ветром тайн дохнуть…Но не давал дышать им в полной мереВсе ж топот армий, гулы артиллерий.XIII. Девятнадцатый век
Все ж топот армий, гулы артиллерийЗатихли; смолк войны зловещий звон;И к знанью сразу распахнулись двери,Природу человек вдруг взял в полон.Упали в прах обломки суеверий,Наука в правду превратила сон:В пар, в телеграф, в фонограф, в телефон,Познав составы звезд и жизнь бактерий.Античный мир вел к вечным тайнам нить;Мир новый дал уму власть над природой;Века борьбы венчали всех свободой.Осталось: знанье с тайной съединить.Мы близимся к концу, и новой эреНе заглушить стремленья к высшей сфере.XIV. Мировая война XX века
Не заглушить стремленья к высшей сфереИ буре той, что днесь шумит кругом!Пусть вновь все люди — злобный враг с врагом.,Пусть в новых душах вновь воскресли звери.На суше, в море, в вольной атмосфере,Везде — война, кровь, выстрелы и гром…Рок ныне судит неземным судомПозор республик лживых и империй!Сквозь эту бурю истина пройдет,Народ свободу полно обрететИ сам найдет пути к мечте столетий!Пройдут бессильно ужасы и эти,И Мысль взлетит размахом мощных крылНад буйным хаосом стихийных сил!XV. Заключение
Над буйным хаосом стихийных силСияла людям Мысль, как свет в эфире.Исканьем тайн дух человека жил,Мощь разума распространялась в мире.Прекрасен, светел, венчан, златокрыл,Он встал, как царь в торжественной порфире.Хоть иногда лампады Рок гасил,Дух знанья жил, скрыт в дивном эликсире.Во все века жила, затаена,Надежда — вскрыть все таинства природы,К великой цели двигались народы.Шумя, Европу обняла война…Все ж топот армий, громы артиллерийНе заглушат стремленья к высшей сфере.<1918>
«Пора! Склоняю взор усталый…»
И утлый челн мой примет вечность
В неизмеримость черных вод…
Urbi et OrbiПора! Склоняю взор усталый:Компас потерян, сорван руль,Мой утлый челн избит о скалы…В пути я часто ведал шквалы,Знал зимний ветер одичалый,Знал, зноем дышащий, июль…Давно без карты и магнитаКручусь в волнах, носим судьбой,И мой маяк — звезда зенита…Но нынче — даль туманом скрыта,В корму теченье бьет сердито,И чу! вдали гудит прибой.Что там? Быть может, сны лагуныМеня в атолле тихом ждут,Где рядом будут грезить шкуны?Иль там, как сумрачные струны,Стуча в зубчатый риф, буруныНад чьей-то гибелью взревут?Не все ль равно! Давно не правлю,Возьмусь ли за весло теперь,Вновь клочья паруса поставлю?Нет! я беспечность в гимне славлю,Я полюбил слепую травлю,Где вихрь — охотник, сам я — зверь.Мне сладостно, не знать, что будет,Куда влечет меня мой путь.Пусть прихоть бури плыть принудит —Опять к бродячим дням присудитИль в глуби вечных вод остудитВ борьбе измученную грудь!Пора! спеши, мой челн усталый!Я пристань встречу ль? утону ль? —Пою, припав на борт, про скалы,Про все, что ведал я, про шквалы,Про зимний ветер одичалый,Про, зноем дышащий, июль!15 марта 1919
Вступление
Жизнь кончена, я это сознаю,Нет больше целей, нет надежд свободных,Пора пересказать всю жизнь своюВ стихах неспешных, сжатых и холодных.Мне — сорок шесть. За эти годы яЛюдей значительных встречал немало(Меж ними были и мои друзья),Судьба меня нередко баловала,Я видел много стран, и сквозь окноТри революции мог наблюдать я жадно,Испить любовь мне было сужденоИ все мученья страсти беспощадной.И все прошло, и все я пережил,И многих нет, с кем я сидел на пире…Смотрю спокойно на ряды могилИ больше ничего не жду я в мире.20 марта 1919
Праздник трудаГимн Первого мая 1919 года
На сонных каналах ВенецииКолышут весло гондольеры;С весной пробуждаются в ГрецииАнтичных столетий Химеры;Смеется беспечная Франция,Сбор золота щедро посеяв;Мне кажется: в пламенном танце я,Взглянув за зубцы Пиренеев;Грозясь, торжествует Британия,По свету суда рассылая…Как будто и кровь и страданияЗабыты пред праздником Мая!Но лишь единому народу,Ликуя, можно встретить Май:Тому, кто новую свободуВвел радостно в свой старый край;Тому, кто создал, первый в мире,Свою Республику Труда, —И мая Первого на пиреОн вправе первым быть — всегда!Что день, исчезают бесследноеБезумства, царившие долго;Проносятся залпы последниеНад Вислой, над Бугом, над Волгой;Кончается бред неестественный,Пять лет всех томивший сурово;Выходят из пропасти бедственнойЗаветные тени былого;Вновь людям звучит все державнее:«Свобода! — Равенство! — Братство!»Кровавое время недавнееСтрашит, как в мечтах святотатство…Но лишь единому народу,Ликуя, можно встретить Май:Тому, кто новую свободуВвел радостно в свой старый край;Тому, кто создал, первый в мире,Свою Республику Труда, —И мая Первого на пиреОн вправе первым быть — всегда!Из праха встает, что разрушено:Селения, фабрики, школы.Пусть море из слез не осушено:Жизнь кличет на подвиг тяжелый.Вот снова машины стогудныеЗавыли в казармах стооких,Воскресли часы многотрудныеПод взорами стражей жестоких;И, хитро таясь, но уверенно,Вновь частую сеть капиталаНезримые руки — размеренноБросают в толпу, как бывало…И лишь единому народу,Ликуя, встретить можно Май:Тому, кто новую свободуВвел радостно в свой старый край;Тому, кто создал, первый в мире,Свою Республику Труда, —И мая Первого на пиреОн вправе первым быть — всегда!30 апреля 1919
Труд
В мире слов разнообразных,Что блестят, горят и жгут, —Золотых, стальных, алмазных, —Нет священней слова: «Труд!»Троглодит стал человекомВ тот заветный день, когдаОн, сошник повел к просекам,Начиная круг труда.Все, что пьем мы полной чашей,В прошлом создано трудом:Все довольство жизни нашей,Все, чем красен каждый дом.Новой лампы свет победный,Бег моторов, поездов,Монопланов лет бесследный,Все — наследие трудов!Все искусства, знанья, книги —Воплощенные труды!В каждом шаге, в каждом мигеЯвно видны их следы.И на место в жизни правоТолько тем, чьи дни — в трудах:Только труженикам — слава,Только им — венок в веках!Но когда заря смеется,Встретив позднюю звезду, —Что за радость в душу льетсяВсех, кто бодро встал к труду!И, окончив день, усталый,Каждый щедро награжден,Если труд, хоть скромный, малый,Был с успехом завершен!1919
Первый привет
Николаю Минаеву
…а в миг паденья —
Взгляд, лишь взгляд один, без сожаленья!
Urbi et ОrbiИздревле сладостный союз…
ПушкинГоды делят нас и поколенья:Дышишь ты весной, мгновенным маем, —Я последние считаю звеньяЦепи той, что все мы не снимаем.Но и ты, как я, на утре чистом,Зов заветный слышал в полумраке.—Голос Музы, — над путем росистым,Там, где тени, тайны, сон и маки.И пока ты — на тропе священной,И твой взор надеждой вещей блещет, —Над тобой скольжу я неизменно,И в руке моей — венец трепещет.3 августа 1919
«Что день, то сердце все усталей…»
Что день, то сердце все усталейСтучит в груди; что день, к глазах —Тусклей наряд зеленых далейИ шум и смутный звон в ушах;Все чаще безотчетно давит,Со дна вставая, душу грусть,И песнь, как смерть от дум избавит,Пропеть я мог бы наизусть.Так что ж! Еще работы много,И все не кончен трудный путь.Веди ж вперед, моя дорога,Нет, все не время — отдохнуть!И под дождем лучей огнистых.Под пылью шумного путиМне должно, мимо рощ тенистых,С привала на привал идти.Не смею я припасть к фонтану,Чтоб освежить огонь лица,Но у глухой судьбы не стануПросить пощады — до конца!Путем, мной выбранным однажды,Без ропота, плетясь, пойдуИ лишь взгляну, томясь от жажды,На свежесть роз в чужом саду.1919
У цели
Еще немало перекрестков,И перепутий, и путей!Я много схоронил подростков,В могилу проводил детей.Летами я не стар, но многоИ видено и свершено,И завела меня дорогаЗа цель, манившую давно.Теперь ступил я за пределыСвоей младенческой мечты.Что впереди? Мне скажут: целыйМир, полный вечной красоты!Но все, что будет, неизбежно,Непрочны краски новизны,И путнику с вершины снежнойДолины далеко видны.Быть может, не скудеют силы,Но повторенья мучат ум;Все чаще тихий сон могилыПленительней, чем яркий шум.Соблазн — последний срок исчислитьДуше порой неодолим,И в жажде — не желать, не мыслить,Я тайно упиваюсь им!<1919>
«Сложив стихи, их на год спрятать в стол…»
Сложив стихи, их на год спрятать в столСоветовал расчетливый Гораций.Совет, конечно, не всегда тяжелИ не подходит для импровизаций.Хотя б поэт был мощен, как орел,Любимцем Аполлона, Муз и Граций, —Не сразу же божественный глаголЗажжет в нем силу мощных декламации!Пусть он всю ловкость в рифмах приобрелИ в выборе картин для декораций;Пусть он и чувство для стихов нашел,Всем нужны образы для иллюстраций:Диван и лампа иль холмы и дол,Ряды гранитов иль цветы акаций…Но я собрал с усердьем мудрых пчел,Как мед с цветов, все рифмы к звуку «аций»,Хоть не коснулся я возможных золИ обошел немало разных наций.Теперь мне предоставлен произволИзбрать иную рифму вариаций.Что скажете, когда возьмусь за умИ дальше поведу свой стих с любовью?Поэт, поверьте, не всегда угрюм,И пишет он чернилами, не кровью.Но все ж он любит голос тайных дум,И их не предает он суесловью.Но мир ведь призрак, объясняет Юм,И вот, стихи слагая по условью,Он смело отдается чувствам двум:Веселью и душевному здоровью.И рифмовать он может наобумСтих за стихом, не шевельнувши бровью.На нем надет охотничий костюм,Он мчится на коне в леса, к становью,За ним мечта спешит, как верный грум,Чрез изгородь, по пашням или новью,И метко бьет львов, тигров или пум,Гоня оленя к тайному низовью…Но будет! Этих рифм тяжелый шумТерзать придет с упреком к изголовью.<1919 >
«Мелькают дни, и с каждым новым годом…»
Мелькают дни, и с каждым новым годомМне все ясней, как эта жизнь кратка;Столетия проходят над народом,А восемьдесят лет — срок старика!Чтоб все постичь, нам надобны века.Мы рвемся к счастью, к тайнам и свободам,И все еще стоим пред первым входом,Когда слабеет смертная рука.Нам призрак смерти предстает, ужасный,Твердя, что все стремления напрасны, —Отнять намерен горе и печаль.Но нет! Он властен заградить дыханье,Но мысль мою, мои мечты, сознаньеЯ унесу с собой — в иную даль!<1919>
Знакомый стих
Expositio[20]
Знакомый стих любимого поэта!Он прозвучал, и вот душа — ясней,Живым лучом властительно согрета,Скользнувшим отблеском далеких, милых дней!Слова поэта — магия печали:В них мир таится мыслей и картин,И часто словно разверзает далиМечтам — одна строфа иль стих один.И как в зерне скрывается растенье —И стебль, и листья, и цветы, и плод,Так и в стихе затаено виденье, —Как семя, пав, оно в душе растет.Exouium[21]
Вслед за картиной движется другаяИ ряд еще, во, сладостно-слитаС мечтой поэта — (раня) и сверкая, —Встает далекой юности мечта!Я помню тот же стих; к знакомой книгеПриникли мы, счастливые, вдвоем.И были полны вкрадчивые мигиВозникшим, как заклятие, стихом.Он подсказал нам все, что мы таили,Он объяснил, что в нас самих живет,Нас подчинил своей чудесной силе,Как Паоло с Франческой — Ланчелот!Знакомый стих любимого поэта,С тобой навек сплел эти миги я,Диван высокий, тайны полусветаИ сладкий миг желанного ответа,Крик радостный души: твоя! твоя!1919
Набросок
Все роковое божественно,Прав победитель всегда!Пусть он ступает торжественно —Пей упованье стыда!С ней, с неизменной, с возлюбленной,Вот он на ложе любви!Дерзостно с жертвой погубленнойЖгучие нити не рви.Ты диадемой венчаешься,Алые розы надень.Пусть от огней опьяняешься,Нежит и хмурая тень.Нежит мученье последнее —Плакать растоптанной в прах…Ты торжествуешь победнееС черным моленьем в зрачках.1917 или 1919
«Я доживаю полстолетья…»
Я доживаю полстолетья,И на событья все яснейМогу со стороны смотреть я,Свидетель отошедших дней.Мое мечтательное детствоКасалось тех далеких лет,Когда, как светлое наследство,Мерцал «Реформ» прощальный свет.И, мальчик, пережил, как быль, яТе чаянья родной земли,Что на последние усильяВ день марта первого ушли.Потом упала ризой чернойНа всю Россию темнота,Сдавила тяжко и позорноВсех самовластия пята.Я забывал, что снилось прежде,Я задыхался меж других,И верить отвыкал надежде,И мой в неволе вырос стих.О, как забилось сердце жадно,Когда за ужасом ЦусимПромчался снова вихрь отрадныйИ знамя красное за ним!Но вновь весы судьбы качнулись,Свободы чаша отошла.И цепи рабства протянулись,И снова набежала мгла.Но сердце верило… И сноваГром грянул, молнии зажглись,И флаги красные суровоВзвились в торжественную высь.Простой свидетель, не участник,Я ждал, я верил, я считал…1919
«Я вырастал в глухое время…»
Я вырастал в глухое время,Когда весь мир был глух и тих.И людям жить казалось в бремя,А слуху был ненужен стих.Но смутно слышалось мне в безднахНевнятный гул, далекий гром,И топоты копыт железных,И льдов тысячелетних взлом.И я гадал: мне суждено лиУвидеть новую лазурь,Дохнуть однажды ветром волиИ грохотом весенних бурь.Шли дни, ряды десятилетий.Я наблюдал, как падал плен.И вот предстали в рдяном свете,Горя, Цусима и Мукден.Год Пятый прошумел, далекойСвободе открывая даль.И после гроз войны жестокойБыл Октябрем сменен февраль.Мне видеть не дано, быть может,Конец, чуть блещущий вдали,Но счастлив я, что был мной прожитТоржественнейший день земли.Март 1920
«Пусть вечно милы посевы, скаты…»
Пусть вечно милы посевы, скаты,Кудрявость рощи, кресты церквей,Что в яркой сини живут, сверкая, —И все ж, деревня, прощай, родная!Обречена ты, обречена тыЖелезным ходом судьбы своей.Весь этот мирный, весь этот старый,Немного грубый, тупой укладПомеркнуть должен, как в полдень брачныйРассветных тучек узор прозрачный,Уже, как громы, гудят удары,Тараны рока твой храм дробят.Так что ж! В грядущем прекрасней будетЗемли воскресшей живой убор.Придут иные, те, кто могучи,Кто плыть по воле заставят тучи,Кто чрево пашни рождать принудят,Кто дланью сдавят морской простор.Я вижу — фермы под вязью кленов;Извивы свежих цветных садов;Разлив потоков в гранитах ярок,Под легкой стаей моторных барок,Лес, возращенный на мудрых склонах,Листвы гигантской сгущает кров.Победно весел в блистаньи светов,Не затененных ненужной мглой,Труд всенародный, труд хороводный,Работный праздник души свободной,Меж гордых статуй, под песнь поэтов,Подобный пляске рука с рукой.Ступив на поле, шагнув чрез пропасть,Послушны чутко людским умам,В размерном гуле стучат машины,Взрывая глыбы под взмах единый,И, словно призрак, кидают лопастьС земли покорной ввысь, к облакам.22 июля 1920
Бессонная ночь
За окном белый сумрак; над крышамиЗвезды спорят с улыбкой дневной;Вскрыты улицы темными нишами…— Почему ты теперь не со мной?Тени комнаты хищными птицамиВсе следят, умирая в углах;Все смеются совиными лицами;Весь мой день в их костлявых когтях.Шепчут, шепчут: «Вот — мудрый,прославленный,Эсотерик, кто разумом горд!Он не гнется к монете заржавленной,Не сидит он меж книг и реторт!Юный паж, он в наивной влюбленностиПозабыл все морщины годов,Старый Фауст, в зеркальной бездонностиОн das Weiblicht[22] славить готов.Любо нам хохотать Мефистофелем,В ранний час поникая во мглу,Над его бледным, сумрачным профилем,Что прижат к заревому стеклу!»— Полно, тени! Вы тщетно насмешливы!Иль для ваших я стрел уязвим?Вами властвовать знаю! Не те ж ли вы,Что склонялись пред счастьем моим?Вновь ложитесь в покорной предельности, —Тайте робко в улыбке дневной,Вторьте крику свободной безвольности:«Почему ты теперь не со мной!»26–27 июля 1920
«Гордись! я свой корабль в Египет…»
Гордись! я свой корабль в Египет,Как он, вслед за тобой провлек;Фиал стыда был молча выпит,Под гордой маской скрыт упрек.Но здесь мне плечи давит тога!Нет! я — не тот, и ты — не та!Сквозь огнь и гром их шла дорога,Их жизнь сном страсти обвита.Он был как бог входящий принят;Она, предав любовь и власть,Могла сказать, что бой он кинет, —Гибель за гибель, страсть за страсть.А мы? Пришел я с детской верой,Что будет чудо, — чуда нет.Нас мягко вяжет отсвет серый,Наш путь не жарким днем согрет.Те пропылали! Как завидныИх раны: твердый взмах клинка,Кровь с пирамиды, две ехидны,Все, все, что жжет нас сквозь века!А нас лишь в снах тревожит рана,Мы мудро сроков тайны ждем.Что ж даст нам суд Октавиана,Будь даже мы тогда вдвоем!Прощай! Я в чудо верил слепо…Вот славлю смерть мечты моей.И пусть в свой день с другим у склепаТы взнежишь яд священных змей!6 августа 1920
Уныние («Уныние! твой берег скал безлесных…»)
Уныние! твой берег скал безлесныхГлухим прибоем пленных пен омыт;Зловеще рыжи срывы стен отвесных,Сер низкий купол, в жутких тучах скрыт.К уклону круч, где смутно вход обещан,Свой снизив парус, легкий челн причаль.Свистящим ветрам петь из влажных трещин,По камням мчать, как смерч крутя, печаль.Безлюдье; чаек нет; не взбрызнут рыбы;Лишь с вихрем раковин чуть слышный вздох..Прянь на утес, стань на нагие глыбы,Ползи, сметая пыль, мни мертвый мох.В очах темно, дрожь в груди, руки стынут,Кровь под ногтями; скользок узкий путь…Жди, там, с высот, где кряжа гребень минут,На новый склон, в провал огня, взглянуть!Верь, только верь, — есть пламенные долы!Жди, вечно жди, — там в пальмах реет зной.Всходи, всползай, ломай гранит тяжелый,Славь сад надежд, вися над крутизной!24 августа 1920
Паломничество в века
Как с камней пыль, мгновеньем свитыОгни «Лито», темь «Домино».Крута ступень в храм Афродиты,Лицо, в знак страха, склонено!Дианы светоч, тих и ярок,Кидает дождь прозрачных пенК снам колоннад, к раздумьям арок,На гордый мрамор строгих стен.Над зыбью крыш встал Капитолий;Он венчан златом, недвижим;По Тибру с ветром негу солиВдыхает с моря вечный Рим.Мы тайны ждем, воздев ладони,Обряд молитв без слов творя.Тебе, рожденный в светлом лоне,Наш скромный дар, цвет сентября.Киприда, ты, чья власть нетленна,Нас, падших ниц, благослови!Не мы ль пришли сквозь мрак вселенной,Века пробив тропой любви?Не числь, благая, в грозной славе,Людских обид! Взгляни: как встарь,Здесь вольный Скиф и дочь АравииЧтут, в сладкой дрожи, твой алтарь.Дней миллион, разгром империй,Взнесенный дерзко к небу крест, —Исчезло все! Нам к прежней вереПуть указал блеск вещих звезд.Слух напряжен. Смех благосклонный —Богини отзыв нас достиг…Спит Рим, Селеной окропленный;Но третьей стражи слышен крик.Пора! Всплывает пар тумана?Тибр тмится, форум мглой повит.Стрельчатый вход к мечтам Тристана,Струя багряный свет, открыт.Там строй колонн взвел Сансовино,Здесь дом, где Гретхен длила сон…Блестя, взнесла нож гильотина…Встал в свет окна Наполеон…Спешим! веков и миг не метит;Пусть чары крепки, ночь везде, —Уже со стен, угль жуткий, светитВязь четких букв: Эс-эр-ка-де.28 августа 1920
«Не лги, мечта! былого жгуче жаль…»
Не лги, мечта! былого жгуче жаль,Тех светлых ласк, тех нежных откровений,Когда, дрожа в рассветной мгле мгновений,Была любовь прекрасна, как печаль.По нас влечет дыханьем дымным даль,Пьяня огнем неверных дерзновений.В наш бред воспоминаний и забвенийВонзает время режущую сталь.В какой стране очнемся мы, кто скажет?Гудящий ток разлившейся рекиМеж прошлым сном и настоящим ляжет.И эти дни томленья и тоскиРастают тенью заревых обманов,Как там, за лесом, завеса туманов.4 декабря 1920
Дворец Центромашин
Из тьмы, из бездн иных столетий,Встает, как некий исполин,Величествен в недвижном свете,Центродворец мотомашин.Сталь ребер он согнул высоко,До облаков внес два плеча;Циклопа огненное окоСлепит неистовством луча.Хребет залег, горе подобный,Стеклянной чешуей повит;Но днем и ночью жар утробныйСквозь тело тусклое разит.Растя до звезд, он в глуби вдвинут,В земные недра тяжко врос,И горны легких не остынут,Дыша в просторы гулом гроз.Кипит расплавленное чрево,Дрожит натруженная грудь,Крутясь, из алчущего зеваИсходит в дымном клубе муть.Огромной грудой угля сытый,Дракон бескрылый, не устань!Над распрями стихий— гуди тыПризыв на вековую брань!Вращайтесь, мощные колеса,Свистите, длинные ремни,Горите свыше, впрямь и косо,Над взмахами валов огни!Пуды бросая, как пригоршни,В своем разлете роковом,Спешите, яростные поршни,Бороться с мертвым естеством!А вы, живые циферблаты,Надменно-медленным перстом,Безумьем точности объяты,Взноситесь молча над числом!Здесь — сердце города, здесь — в жилыСтолицы льются, вновь и вновь,Незримо зиждущие силы,Ее божественная кровь;Чтоб город жил в огнях оконных,В пыланьи лун на площадях;Чтоб гром трамваев неуклонныхНе молк на спутанных путях;Чтоб в кино быстрые картиныСменялись в мерной череде;Чтоб дружно лязгали машины,Пот нефтяной струя в труде!Реви, зверь мощный, множь удары,Шли токи воль, не ослабей,Чтоб город, созидатель старый,Дышал свободно грудью всей,Чтоб он, тебе придав заботы,Тобой храним на всем пути,За грань, сквозь толщу тайн, в высоты,Мог мысль победную взнести!17 декабря 1920
«Когда над городом сквозь пыль поют…»
Когда над городом сквозь пыль поютГлухие сны лимонного заката,И торсы дряблые сквозь тень снуют, —В зачахлом сквере жалкая заплата.Вновь ненавистны мне и дом и труд,Мечта опять знакомой злобой сжата;Над дряхлым миром я вершу свой суд,И боль моя — за ряд веков расплата.1920
Бунт
В огне ночном мне некий дух предрек:«Что значит бунт? — Начало жизни новой.Объято небо полосой багровой,Кровь метит волны возмущенных рек.Великим днем в века пройдет наш век,Крушит он яро скрепы и основы,Разверзта даль; принять венец готовый,В сиянье братства входит человек.Дни просияют маем небывалым,Жизнь будет песней; севом злато-алымНа всех могилах прорастут цветы.Пусть пашни черны; веет ветер горний;Поют, поют в земле святые корни, —Но первой жатвы не увидишь ты!»1920
«Мечта, внимай! Здесь, в полночи бездонной…»
Мечта, внимай! Здесь, в полночи бездонной,Где изнемог мрак, пологи стеля,Как враг врагу, как другу брат влюбленный,Тебе кричит, верша свой круг, Земля:«Довольно, люди, грозных распрь! усталаЯ дым вдыхать, кровь телом всем впивать!Иль вам убийств, слав, дележей — все мало?К оливе мира длань — вас молит мать.Взрыт океан огнем эскадр бродячих,Поля пальбой дрожат до тучных недр,Пожаров буйный блеск слепит незрячих…Смиритесь, дети! дар мой будет щедр.Грызите грудь мне остро-тяжким плугом,Вдвигайте в чрево камни стройных стен, —Но пусть с востоком запад, север с югомПризнают вновь мой дружественный плен!»— Нет, мать-Земля, молчи! ты миллиардыВеков жила, чтоб встретить этот век;Рождались черви, ящеры и парды,Но смысл твоих рождений — человек!Теперь он встал, чтоб жизнь твою осмыслить,Твои дела венчать своим венцом.Он смеет ныне мыслить, мерить, числить,Он во вселенной хочет стать творцом.Гул наших битв есть бой святой, последний,Чтоб земли все связать в единый жгут,Все силы слить в один порыв, победнейВзнести над миром мудро-дружный труд.Земля, смотри! упор единой выиВвысь всюду взводит светлый ряд аркад:Рабы нам воды, ветры, все стихии,Ты вся — эдем, ты вся — поющий сад.Мы челны шлем путем междупланетным,Мы учим правде звездных мудрецов,Твой мир несем мы, именем заветнымТвоим крестим мы жизнь иных миров.Тебе, Земля, путь устрояем новый,Твой, мощью знаний, оживляем прах,Жуть вечных далей одолев, готовыОт солнца к солнцу плыть в эфирных днях!<1920>
«Когда стоишь ты в звездном свете…»
Когда стоишь ты в звездном свете,Смотря на небо, не забудь,Что эти звезды, блестки этиИ те, что слиты в Млечный Путь, —Все это — солнца огневые,Как наше солнце, и кругомПлывут шары земель, — такие,Как шар земной, где мы живем.В просторном океане неба,Как в жизни нашей, — тот же круг;Там тот же бодрый труд для хлеба,Та ж радость песен и наук!1920
«Современность грохочет, грозит, негодует…»
Современность грохочет, грозит, негодует,Взрезом молний браздит наш уклончивый путь,Сон грядущего в зорких зарницах рисует,Валит слабых и сильных стремится столкнуть.Но ведь ярусы розы по-прежнему красны,Пестры бабочки в поле, легки облака,Камни мертвых строений упруго-бесстрастны.Быстро миги летят, собираясь в века.Так стройте призрак жизни новойИз старых камней давних стен.Меня ж всегда закат багровыйВлечет, как узника, в свой плен.Пройдут века, над вашим домомВоздвигнут новые дома, —Но будут жечь огнем знакомымВсе тот же блеск, все та же тьма.Еще священней и чудеснейЗа ночью ночь воздвигнет храм,Чтоб в нем по зову Песни ПеснейКлонили зной уста к устам!<1920>
«Не довольно ль вы прошлое нежили…»
Не довольно ль вы прошлое нежили,К былому льнули, как дети?Не прекрасней ли мир нынешний, нежелиМертвый хлам изжитых столетий?Иль незримо не скрещены радио,Чтоб кричать о вселенской правде,Над дворцами, что строил Палладио,Над твоими стенами, Клавдий!Не жужжат монопланы пропеллером,Не гремят крылом цеппелины.Над старым Ауэрбах-келлером,Где пел дьявол под звон мандолины?На дорогах, изогнутых змеями,Авто не хохочут ли пьяноНад застывшими в зное Помпеями,Над черным сном Геркулана?А там на просторе, гляньте-ка,Вспенены китами ль пучины?Под флотами стонет Атлантика,Взрезают глубь субмарины!<1920>
«С тех пор как я долго в немом ожидании…»
С тех пор как я долго в немом ожидании,В тихом веселии,Качался над пропастью смерти, —Мне стали мучительны повествованияО невинной Офелии,О честном Лаэрте,И много таких же золотоволосыхИсторийО любви и о горе.Волны у взморийСтыдливо рокочут;На зеленых откосахКузнечики сладко стрекочут;Розы в стразовых росахВлюбленным пророчат,И та же луна(О которой пела Ассирия),«Царица сна»(И лунатичек),Льет с высотыСвои древние, дряхлые чарыНа круг неизменных привычек,На новый, но старый,Ах, старый по-прежнему свет.Да, та же лунаГлядит с высоты,Луна, о которой пела Ассирия,Нет!Иной красотыЖажду в миреЯ.<1920>
«Снова сумрак леса зелен…»
Снова сумрак леса зелен,Солнце жгуче, ветер чист;В яме, вдоль ее расселин,Тянут травы тонкий лист.Сквозь хвою недвижных елейПолдень реет, как туман.Вот он, царь земных веселий,Древний бог, великий Пан!Здравствуй, старый, мы знакомы,Много раз я чтил тебя.Вновь пришел, мечтой влекомый,Веря, радуясь, любя.Я ль не славил, в вещей песне,Запах листьев, ширь полян, —Жажду петь еще чудесней:Милый Пан! я счастьем пьян.Старый, мудрый, стародавний,Ты поймешь ли в этот день,Что восторг любви — державной,Чем высоких сосен тень?Что лишь в час, когда ликуемМы от новых страстных ран,Сладко метить поцелуемШерсть твою, Великий Пан!<1920>
Всадник в городе
Дух наших дней свое величествоЯвлял торжественно и зло:Горело дерзко электричествоИ в высоте, и сквозь стекло;Людей несметное количествоПо тротуарам вдоль текло;Как звери, в мире не случайные,Авто неслись — глаза в огне;Рисуя сны необычайные,Горели кино в вышине;И за углом звонки трамвайныеТерялись в черной глубине.И вот, как гость иного времени,Красивый всадник врезан в свет;Носки он твердо держит в стремени,Изящно, но пестро одет:Ботфорты, хлыст, берет на темени,Былой охотничий жакет.Как этот конь исполнен грации!Его копыт как звучен звон!Он весь подобен иллюстрацииК роману рыцарских времен.Но как неверны декорации,Восставшие со всех сторон.Здесь, где шумит толпа столичная,Полна всесилья своего,Здесь, где, дымя, труба фабричнаяСтоит — немое божество, —Где стук машин — игра привычная,Ты, выходец, искал чего!Ты нарушаешь тон торжественныйВсей современности. Гляди:Толпа, смеясь, на зов естественный,Играя, мчится впереди.Что ж! как кентавр, как миф божественный,В былых преданьях пропади!1920
В вагоне («Душно, тесно, в окна валит…»)
Душно, тесно, в окна валитДымный жар, горячий дым,Весь вагон дыханьем залитЖарким, потным и живым.За окном свершают сосныДикий танец круговой.Дали яркостью несносны,Солнце — уголь огневой.Тело к телу, всем досадно,Все, как мухи, к стеклам льнут,Ветер бега ловят жадно,Пыль воздушную жуют.Лица к лицам, перебранка,Грубость брани, визглый крик,Чахлый облик полустанка,В дым окутанный, возник.Свет надежды; там, быть может,Ковш воды, студен и чист!Нет, напрасно не треножитПаровоза машинист!Прежний дым и грохот старый,Духота, что раньше, та ж,Караван в песках Сахары,Быстро зыблемый мираж.Все песок, пески, песчаник,Путь ведет в песках, в песках.Сон иль явь, ах, бедный странник,Да хранит тебя Аллах!1920
Болезнь
Демон сумрачной болезниСел на грудь мою и жмет.Все бесплодней, бесполезнейДней бесцветных долгий счет.Ночью сумрак мучит думы,Утром светы множат грусть,За окном все гулы, шумыЗнаю, помню наизусть.То, что прежде так страшило,Стало близким и простым:Скоро новая могилаВстанет — с именем моим.Что ж! Порвать давно готов яЖизни спутанную нить,Кончив повесть, послесловья,Всем понятного, не длить.Только жаль, мне не дождатьсяДо конца тех бурь слепых,Что гудят, летят, крутятсяНад судьбой племен земных.Словно бывши на спектакле,Пятый акт не досмотретьИ уйти… куда? — во мрак ли,В свет ли яркий?.. Мысль, ответь!1920
Возвращаясь
Возвращаясь, мечтать, что завтра,В той комнате, где свалены книги,Этих строк непризнанный авторОпять будет длить повторенные мигиИ, склоняясь у печки к остывающим трубам,Следить, как полудетские губы«Нет» неверно твердят,Как лукавые веки упорноПрикрывают наивно-обманный взгляд,А около,Из-под шапочки черной,Вьются два маленьких локона.Возвращаясь, мечтать, что сноваЗавтра, под снежным дождем,Как в повести старой,Мы пройдем вдоль Страстного бульвараВдвоем,Говоря о причудах маркиза де Сада,Об том, что мудро таит Кама-Шутра,Об чем исступленно кричал Захер-Мазах, —И будет все равно — вечер, день или утро,Так как вечность будет идти рядом,Та вечность, где живыКаждый лепет счастливыйИ каждый вздох.Возвращаясь, мечтать о простом,Об том,Что завтра, маленьким чудом,Я снова буду, — я буду! —Тем же и с ней же!Смейся, февраль, колючий и свежий,В лицо мне,С насмешкой тверди о моем вчера!Ничего не хочу я помнить!В памяти, умирая, простертыВсе прежние дни и ночи,И возле,Окоченели и мертвы,Все утра и все вечера.Февраль! Чего ж ты хохочешь,«А после?» твердя ледяным языком!Что будет после,Подумаем после об том.14 февраля 1921
«Дни для меня незамысловатые фокусы…»
Дни для меня незамысловатые фокусы,В них стройность математического уравнения.Пусть звездятся по водам безжизненные лилий,Но и ало пылают бесстыдные крокусы.Лишь взвихренный атом космической пыли я,Но тем не менееЭти прожитые годы(Точка в вечности вечной природы)Так же полны значения,Как f (x, у) = 0.Богомольно сгибало страдание страсти,К золотым островам уводили наркотики,Гулы борьбы оглушали симфонией,В безмерные далиПровал разверзали,Шелестя сцепленьями слов, библиотеки.Но с горькой иронией,АнализируяПеременные мигов и лет,Вижу, что миру яБыл кем-то назначен,Как назначены эллипсы солнц и планет.И когда, умиленным безумьем охваченИль кротко покорен судьбе,Я целую чье-то дрожащее веко,Это — к формуле некойДобавляю я «а» или «b».26 февраля 1921
«Еще раз, может быть, в последний…»
Еще раз, может быть, в последний,Дороги выбор мне дарован,На высях жизни, здесь, где воздухПрозрачной ясностью окован,Где жуть волшебной, заповедней,Где часто на порфирных скалахВ сны без надежд проснуться — роздыхСклоняет путников усталых.Высок бесстрастно купол синий,Внизу, как змей извивы, тучи,Под ними грива острых сосен,Чу! водопад с соседней кручи…Я ль не над миром, на вершине?И ропщет ветер с лживой лаской;Усни! Довольно зим и весен,Путь завершен, стань вечной сказкой!Не верю! Посох мой не сломан,И тропы вьют к иным высотам,Чрез новый лог, былых — огромней,Где шумен пчел разлет по сотам,Где легких птиц певучий гомон,Где высь безмерней, даль бескрайней,Где, может быть, припасть дано мнеК твоей, Любовь, предельной тайне!28 февраля 1921
«В священной бездне мглы архангел мне предстал…»
В священной бездне мглы архангел мне предстал,В его зрачках сверкал карбункул и опал.И вестник вечности сказал мне строго: «Следуй!»Я встал и шел за ним. Все стало сродно бреду.Мы понеслись, как вихрь, меж огненных светил,Внизу, у ног, желтел водой священный Нил,Где ныне барка Ра уже не гнет папирус;Потом меж гибких пальм Ганг многоводный выросНо спал на берегу осмеянный факир;Мелькнул тот кругозор, где буйный триумвирБежал от Августа, в бою палим любовью;И арки, давшие мечту средневековью,Веселье, что творил свободный Рафаэль,Конкистадоров гром и вдохновенный хмель,Маркиз нарядных сон, под звуки менуэта,Когда была вся жизнь беспечностью одета;Кровавый блеск, где был нож гильотин взнесен,Твой пламенный пожар меж битв, Наполеон,Разгары новых войн и мятежей, стихии,Зажегшие векам огни Ресеферии.Все в диком хаосе взметалось подо мной,И голос слышал я, катившийся волной:«Внемли! Изведал я все таинства Изиды,И то, как, бросив храм разящей Артемиды,Бежали эллины туда, где деял чары Вакх;Как возбуждал вражду в квиритах смелый Гракх,Как с гибеллинами боролись яро гвельфыВ лесах, где при луне играли резво эльфы;Как, океан браздя, Колумб едва не сгиб,Как молча созерцал аутодафе Филипп,И был Эскуриал весь дымами окутан,Как в яблоке закон миров провидел НьютонИ в лагере постиг сознанья смысл Декарт.Как в дождевой апрель (по-старому — был март),В светлице, где сидел недавно сторож царский,Стихам Гюго внимал с улыбкой Луначарский».Внимая, я дрожал, а вестник мне: «Гляди!»И хартии тогда раскрылись впереди.Гласила первая: я — истина Биона,Чрез меру — ничего! вот правило закона!Вторая: не забудь — я мыслю, ergo sum[23].Но слишком много слов запутают и ум.А третья: сам Гюго сказал: мне рек Всевышний —Искусство в том, чтоб все зачеркивать, что лишне.3 апреля 1921
«Эй, рабочие мира! ложь — все то сладкопенье!..»
Эй, рабочие мира! ложь — все то сладкопенье!Держите к ружьям примкнуты штыки!Лишь в день, когда лопнет земное терпенье,С ним цепь милитаризма разлетится в куски.Чем орды гудели, даль тряся, при Саргоне,Чем ухали пушки под топот Аттил, —Нам вчера звенело с аппаратов Маркони,Сегодня говор газет подхватил.И бои, где за греком стоит англичанин, —Перезвон под набатом исторических дат:Что и сотый век на земле не причаленИ к войне против войн вызван красный солдат.Сентябрь 1922
А.К. Глазунову
Слава — властителю звуков! творцу вдохновенному — слава!Звуками нас ты прославил, мы звуками славного славим!Стелется вольное Море;раскинулся Лес на раздольи;Веет Весна по просторам;по Волге плывет Стенька Разин;Чу! Трубадура припевы;чу! стук костяков, — Пляска Смерти;Нет, то Мазурка топочет!нет, это — Славянская Свадьба!Западный марш, честь Чикаго…Причудливость Грез о Востоке...Радостен взлет Саломеи;но Песня Судьбы беспощадна.Звуками мир ты прославил, мы звуками славного славим!Слава — властителю звуков, творцу вдохновенному —слава!12 октября 1922
«Странствующий рыцарь, Дон Кихот!..»
Странствующий рыцарь, Дон Кихот!Чуден был, был вдумчив твой приход.Двадцать пять столетий ждали мы;Вдруг пробил Сервантес толщу тьмы.С толстым Санчо Панса на осле,Тощий, ты поехал по землеИз родной Ламанчи вдаль и вдаль.Ты поныне едешь, и едва льЕхать перестанешь где-нибудь.Странствующий рыцарь, здесь побудь!<1922>
«Быть может, у египетских жрецов…»
Быть может, у египетских жрецовУчился ты; кой-что познал, быть может,Из тайн халдейских; споры в синагогахТы слушал; в строки Библии вникалИ много думал о вопросах вечных.Твой ум был остр, но тесен кругозорИ замкнут гранью тесной Палестины.Тир и Сидон, с их роскошью увядшей,Тебе казались образцом богатств,Лишь по бродячим греческим купцамТы знал Элладу, глух к стихам Гомера,К виденьям Фидия, к мечтам Платона;Рим — по солдатам, что привел Пилат,Да по монетам, где представлен «Кесарь».Шел грозный век, империя творилась,В горниле римском плавились культуры,А ты в глуши своих родных пустынь,Сын плотника, в затишьи Назарета,Мечтал восстать учителем земли…Земли?.. быть может… может быть, и нет.Как разгадать мечты твои в пустыне,Где Дьяволом ты искушаем был!Ты вышел как соперник Иоанна,Чтоб скромно поучать родной народ.Но рыбаки со скал Генисаретских, —Простой и грубый, неученый люд, —Твоим словам восторженно дивилисьИ ужасались мудрости твоей.Ты их учил — и представал пророком;Ты исцелял — казался чудотворцем,И вот, успехом легким опьянен, —Сначала тайно, после все открытей,Ты дерзко объявлял себя Мессией,И рыбаки поверили тебе…Свою мечту запечатлел ты смертью,Как тысячи пророков, и пошлаМолва глухая о тебе по свету…И все бы кончилось глухой молвой.<1922>
«Люблю в закатном замираньи…»
Люблю в закатном замираньиЛуча, над блестками зыбей,На миг немое трепетаньеПугливых, сизых голубей;Они в предчувствии утратыДня, осенявшего их дрожь,Скользят, — и вот уже трикратыЯ прошептал: «Снов не тревожь!»Те сны! как паутинной нитьюОни над памятью давно,Кружась, легли, и по наитьюЯ сам вертел веретено.Вот черный волос, вот багряный,Зеленый, синий… света сны!В клубке дыханья нитей пряны,И ими полночи пьяны.Но здесь, у плахи солнца! в силахЕще я крикнуть вслух: убей!Чтоб глубь дрожанья отразилаПугливых сизых голубей.17 января 1923
Ультиматум весны
Каждогодно все так же, из миллионолетия в новые,В срочный день объявляет весна ультиматум,Под широтами дальними на время основываяЦарство, где оборона отдана ароматам.И поэты все так же, новаторы и старые,Клянутся, что не могут «устоять при встрече»,И церемониймейстер, с мебели бархат снега спарывая,Расстилает парчу зелени вдоль поречий.Каждое эхо, напролет не сутки ли,Слушает клятвы возобновленных влюбленных,Даже, глядя на город, в каменной сутолокеОко синего неба становится ослепленным.В этот век — черед мой; по жребию назначенный,Должен я отмечать маятник мая,{Повторять} в строфах, где переиначены,Может быть, славословья Атлантиды и Майи.Служить не стыдясь Весне, ее величеству,Слагаю вновь, мимоходом, в миллионолетиях — году,С травами, зеленью, небом, со всем, что приличествуетПридворному поэту, — очередную оду.28 марта 1923
Республика последних снов
Республика последних снов на грани,Где шелест нив и шум лесной к пустынеПриносят гул надбрежных обмираний!Предельные, где скат песков, святыни!Убогий храм, прямь пальмовой колонны,И нить бойниц, в простом, но тесном тыне.Там, на крыльце, твой светлый лик, наклонныйК окну, где свет от светочей Кибелы;Чу! хоры жриц — мне омен благосклонный!Там, сзади, край, где, в битвах огрубелы,Ввысь вызов мечут журавлям пигмеи,Где склоны гор костями странных — белы;Там тяжек путь, пустых ночей немее,Самумов зов, за сушью сдвиг миража, —А здесь, а здесь! твой взор, — черты камеи!Был долог срок — искать возврат. Пора жеВ тень памяти швырнуть Край Носорогов.Слышней наш топот; копья взносит стража.Миг, разве миг? Я, пыльный, на порогах,Мечта, стой здесь! Мечта, в день не гляди ты!Что, кроме влажных губ к губам! С отроговПоследних снов диск ранней Афродиты.11 июня 1923
«Развертывается скатерть, как в рассказе о Савле…»
Развертывается скатерть, как в рассказе о Савле,Десятилетия и страны последних эпох;Что ни год, он сраженьем промочен, прославлен,Что ни дюйм, след оставил солдатский сапог.Война на Филиппинах; война в Трансваале;Русско-японская драма; гром на сцене Балкан;Наконец, в грозном хоре, — был трагичней едва ли,Всеевропейский, всемирный кровавый канкан!Но всхлип народов напрасен: «поторговать бы мирно!»Вот Деникин, вот Врангель, вот Колчак, вот поляк;Вот и треск турецких пулеметов под Смирной,А за турком, таясь, снял француз шапокляк.Жизнь, косясь в лихорадке, множит подсчетыБроненосцев, бипланов, мортир, субмарин…Человечество — Фауст! иль в музеях еще тыНе развесил вдосталь батальных картин?Так было, так есть… неужели так будет?«Марш!» и «пли!» — как молитва! Первенствуй, капитал!Навсегда ль гулы армий — музыка будней?Красный сок не довольно ль поля пропитал?Пацифисты лепечут, в сюртуках и во фраках;Их умильные речи — с клюквой сладкий сироп…Но за рынками гонка — покрепче арака.Хмельны взоры Америк, пьяны лапы Европ!<1923>
Шарманка
Не запела, застонала,Заскрипела то, что знала,И забыла, — быль иль сон?Песня — вздохи, пляска — стон.Скорбный вопль за блеском бальным,Вальс в напеве погребальном…Вздрогнет, охнув, ржавый вал,Кашель старческий обронит, —И мазуркой вновь хоронит,Плачем правит карнавал.Наших бабушек приманка,Как ты, шамкая, шарманка,До трамваев дожила?Краска с ящика сошла,Доски гнилы, слева, справа;Лишь на створке — немец бравый,В шляпе длинное перо.Петь ты хочешь дряхлым хрипом,Но, под полинялым трипом,Ох, скрипит, болит нутро!Звуки, словно в стужу, дрогнут.А старик, над старой согнут,Вертит, вертит рукоять…Эй, бедняк! чего стоять!Все — кто в кино, кто на даче…Или ты не ждешь подачи,Нищий мейстер? — что пятак!Только б стоном удлиненнымЖить в былом, в похороненном:Плакать можно ведь и так!1923
Германии1923
Кошмар! Кошмар опять! Один из многих,Историей являемых в бреду:Сонм пауков, огромных, восьминогих,Сосущих кровь близ мертвых клумб в саду.Германия! Да, ты в былом повиннаЗа страшное, но — страшен твой расчет!Раздавлена низринутой лавиной,Ты знала казнь, вновь казнь, и казнь еще!Нет ничего: ни стран — манить под тропик,Ни стимеров — дробить в морях стекло,Ни фоккеров — кричать, что век торопит,Ни шахт, копивших уголь и тепло,Ни золота, ни хлеба… Да! свидетельВесь мир, как рок смеялся и казнил:Твои богатства рвали все, а детямНет молока, и в школах нет чернил!И тщетно те, кто зиждил этоБогатство, те, чей подвиг — труд,Встают, чтоб мышцами атлетаОткрыть блистанье лучших руд:Им против — свой земляк-предатель,Им против — звон чужих монет…На Шпрее зажечься ль новой дате?Мечтаешь: да! быть может: нет…От Сен и Тибров до МиссурейСледит строй мировых владык,И, веря в помощь, твердо в РуреСтоит француз, примкнув свой штык.А те? — Веселятся и пляшут, ведь раныИх бойни избытой — не им;И золото, золото, — пряно, багряно, —Поет им оркестром немым.Им весело, весело, — золото в башниСлагать, вить второй Вавилон.Что день, их восторг удалей, бесшабашней:Весь мир им достался в полон.Там черный, там желтый, там парий, там кули:Всех — в копи, к станкам, на завод!«Недаром же в Руре штыки мы примкнули!» —Поют, выводя свой гавот.«Враг сломлен, мы вместе, теперь мы посмеем»,«Нам власть над землей с этих пор!»«Над толпами станем, пропляшем по змеям»,«А в фасках фашистов — топор!»Те пляшут, та исходит кровью,Мир глухо ропщет под пятой…Но с трона вдруг поводит бровьюПугливо идол золотой.На миг в рядах поющих смута,И мысль, прожженная огнем,Кричит невольно и кому-то:«Не надо вспоминать об нем!»А он, у грани их веселий,С земли всходя до звездных сфер,Стоит; и тучи вниз осели,Чтоб людям вскрыть СССР.Да, так. Старуха Клио хмурееГлядит, как точит кровь земля;Но внове ль ей? все ж от ЛемурииБыл путь до Красного Кремля.И все равно, опять прольются лиТакие ж токи в тайну тьмы:Из бурь войны, из революцииМир стал двойным: они и мы.Иных нет сил…<1923>
На смерть вождя
Пред гробом Вождя преклоняя колени,Мы славим, мы славим того, кто был ЛенинКто громко воззвал, указуя вперед:«Вставай, подымайся, рабочий народ!»Сюда, под знаменем Советов,Борцы из армии Труда!Пусть умер он: его заветовМы не забудем никогда!Он повел нас в последнийИ решительный бой,И к победе мы, Ленин,Смело шли за тобой!Мысль твоя твердо знала,Где наш путь и какой:С ИнтернационаломВоспрянет род людской!Мы стали вольны, стали сильны,Нас к торжеству ведет судьба,И мы кладем на прах могильныйБорца — его призыв: Борьба!Он громко воззвал, указуя вперед:«Вставай, подымайся, рабочий народ!»Пред гробом Вождя преклоняя колени,Мы славим, мы славим того, кто был Ленин!1924
РеквиемНа смерть В.И. Ленина
(Музыка Моцарта)
Все голоса.
Горе! горе! умер Ленин.Вот лежит он, скорбно тленен.Вспоминайте горе снова!Горе! горе! умер Ленин!Вот лежит он, скорбно тленен.Вспоминайте снова, снова!Ныне наше строго слово:С новой силой, силой строй сомкни!Вечно память сохрани!Сопрано, тенор, бас.
Вечно память, памятьвечно —Альт.
Вечно памятьЛенина —Сопрано, тенор, бас.
Сохрани!Альт.
Храни!Все голоса.
Память!24 января 1924
«Свет обмер, тени наклонились…»
Свет обмер, тени наклонились,Пространней запах слитых лип;Последний звон заходит, силясьВо тьме сдержать надгробный всхлип.И стала ночь, и снова сталоПустынно-тихо. Грезит луг,Спят люди, не вернется стадо,Реке дано катиться вслух.Века, века, века училиЗемное ночью никнуть в сон,Мять думы дня в слепом точиле,Закрыв глаза, пить небосклон.Шныряют совы; шум летучихМышей; лет легких мотыльков…Все это — искры звезд падучих,Чей мертвый мир был далеко.Нам солнца ждать! Нам тьма — граница,Нам тишь — черта меж гулов дней.Наш мозг в дыханьях трав гранится,Нам в снах вся явь борьбы видней.18 мая 1924
«Трава весенняя допела…»
Трава весенняя допелаСвою живую зелень. ЗнойСпалил сны мая, и КапеллаКропит июньской белизной.Вот ночи полночь, полдень года,Вот вечер жизни, но, во мгле,Вот утро, жгучий луч восхода,Не к вышине, а по земле!Зари, еще не возвещенной,Вино пьяно, и я, взамен,Готов, заранее прощенный,Для всех безумств, для всех измен.Пусть вечер! он же — полдень! — Где-тоЦветам процвесть, их пчелам пить, —И стебли чьих-то рук воздеты,Чтоб вечный полюс торопить.Пусть август будет. Плод налитыйСпадет в корзину, мертв и жив.За десять лет замшеют плиты,Недавний гроб не обнажив…Но нынче ночь. Кротка Капелла,Кропя июньской белизной;Трава сны зелени допела,И всюду — только свет и зной!1924
Dolce far niente[24]
Под столетним кедром тени…
Tertia Vigilia, 1900 г.И после долгих, сложных, трудныхЛет, — блеск полуденных долин,Свод сосен, сизо-изумрудных,В чернь кипарисов, в желчь маслин;И дали моря, зыбь цветная,Всех синих красок полукруг,Где томно тонет сонь дневная,Зовя уснуть — не вслух, не вдруг…Расплавлен полдень; гор аркады,Приблизясь, шлют ручьи огня…Но здесь трещат, как встарь, цикады,И древний кедр признал меня,Щекой припасть к коре шершавой,Вобрать в глаза дрожанья вод…Чу! скрипнул ключ, издавна ржавый,Дверь вскрыта в сон былой, — и вот,Пока там, в море, льются ленты,Пока здесь, в уши, бьет прибой,Пью снова doice far nienteЯ, в юность возвращен судьбой.Алупка
8 июля 1924
«Краткими складками взморщи…»
Краткими складками взморщи,Ветер, пугливую гладь,Пленную пену на взморьиК темным утесам приладь!Ветер! мы вместе взбивали —Вспомни, верхушки олив,Где им любовь напевалиВолны, вбегая в залив;Ветер, — припомни, — пьянелиВместе мы в снах миндалей,Ты на лету пел не мне ли:«Первую кручь одолей!»Выше, где смолы сквозь горныйВоздух плывут, как пары,Рыли мы древние горныГномов третичной поры.После, сронив ароматы,Прянув за грани скалы,Мчались мы с бурей косматойТмином и мятой яйлы!Ветер с мохнатых магнолий,Ветер, мой давний свояк,Прошлое кануть могло ли —Утром задутый маяк?Ветер, лихой запевало,Гладь синеватую брось!Чтоб на яйлу, как бывало,Нам закружиться не врозь!17 июля 1924
Максимилиану Волошину
Наш Агамемнон, наш АмфитрионИ наш Орфей, царь области рубежной,Где Киммерии знойный ОрионЧуть бросит взгляд и гаснет неизбежно!Ты, ты изваял этих гор хребет,Им оградил себя от горьких лавров,И в тверди глыб, для казни и побед,Свой лабиринт сокрыл для минотавров,Ряд входов с моря ты открыл в Аид,Чтоб доступ к Стиксу прост был; ты, по мраке,Там души предков кличешь, но таитТьма недр виденья: голоса и зраки.В расщепы гор вложил ты халцедон,И аметист, и сердолик, — но ими,Твоей волшбой, гремит лишь Посейдон,Играя в мяч со скалами нагими.К себе деревьям путь ты запретил,Свой мир покрыв полынью и волчцами,Чтоб был над степью ярче ход светилВ твоих волнах, дробящихся венцами.Но по желанью смерч ты взводишь ввысь,Иль тмишь Луну в багровом одеяньи,Иль чарой слов ей вновь велишь: явись —Да небеса гласят твои даянья!И тщетна баснь, что древний КарадагИзверженец давно былого мира:Тобой творен он, и ты рад, о маг,Скрыть божество в безликий столп кумира.17 августа 1924
Портрет женщины
Он в старой раме, с блеклыми тонами,В губах усмешка, взгляд лукав и строг,И кажется, везде следит за нами,Чуть в комнату вступаешь на порог.Прическа старомодна, но в сверканьиЗрачков — не тайна ль тайн затаена?Чем пристальней глядишь на их мельканье,Тем явственней, что говорит она:«Нет, только нас поистине любили,И дать любовь умеем только мы.Пришла весна, и землю зазнобилиХолодные предвестники зимы.Вы не любви, вы ищете победы,Мужскую робость шумом слов прикрыв.Каким презреньем встретили бы дедыВсю вашу страсть, весь жалкий ваш порыв!»23 августа. 1924
Соломон
Что было? Вихрь тысячелетийКачал весы, играл людьми, —За ратью рать влачили плетиС полей Ашура в край Хеми.На краткий век вставал прославленКрылатый бык иль коршун Гор.И вновь металл племен, расплавлен,Шел к новым формам в вечный горн.Так с двух сторон мятущий молотДробил, кромсал обломки стран.Казалось, в прах и в сон размолот,В дым былей взвеен Ханаан.Но мир двух сил в противоборствеСам жег себя, как скорпион,Пал, ядом черн; и вот, в упорстве,Сиять над ним ввысь встал Сион.Простер от моря к морю длани,С высот к высотам розлил хмель,Как спрут, провлек сосцы желанийВ блеск Индий, в Пунт, за край земель.Гром, чудо, слава Соломона,Запруды сбив, одна река,Смыв Вавилон, смыв храм Аммона,Вся ярость, хлынула в века.Чтоб в наши дни, врываясь ярко,Нас спрашивать, нам отвечать,Горя сквозь вязь колонн San MarcoНа Соломонову печать.25 августа 1924
Крым
Лестью солнца в лоск обласкан,Берег вплел в меандр меандр, —Франт во фраке! скалы — лацкан;Ал в петлице олеандр;Брижжи пен припали к шее;Мат магнолий— галстук их…Старых мод покрои свежееНовых вымыслов тугих!Солнце льстит; флиртует море;Ветер — остр, ведет causerie[25]..Берег, в полдень, спит в изморе.Кипарисов тень — драпри.Глянет вечер. Белой ранойВскроет месяц тьму воды;В лавр и в мирт блеск ресторанаВдавит плавкие следы.Эх! что тут вам, нереиды!Мотор бьет: место взято…Мертв сон пушкинской Тавриды…И ревут, идут авто!«Где Мария? Где Зарема?Кто нас песней обманул?»Берег-франт к дверям гаремаСвой червонец протянул.7 сентября 1924
«Вот я — обвязан, окован…»
Вот я — обвязан, окованПристальным глазом змеи очковой,Над былинкой лесная газель;Вновь тропу преградила Цель.Здесь, в стране исканий,Где века грохочут листвой,Мысли гениев — реки, и с камней —В непостижность водопад роковой;Где направо — скалы в грядущее,Где налево — пропасть в прошедшее,Где ветры, над истиной дующие,Кричат, как сумасшедшие;В лесу исканий,Без Энея Асканий,Лань пред змеей очковой, —Обвязан, окован.ИдуПо всем тропам;Рублю топором череду,Кожа мудрецов — барабан!Сквозь лианы, шипыНа все тропы,И будто —Я Заратуштра, я Будда,Я Христос, я Магомет,Я — индейский сашем —Курю калюмет…И всюду —Чудо:«Почему» превращается странно в «зачем».Глазом змеи очковойЯ очарован.1924
Египетские ночи(Обработка и окончание поэмы А. Пушкина)
Поэма в 6-ти главах
1
Прекрасен и беспечен пирВ садах Египетской царицы,И мнится: весь огромный мирВместился в узкие границы.Там, где квадратный водоемМемфисским золотом обложен,За пышно убранным столомКруг для веселья отгорожен.Кого не видно средь гостей?Вот — Эллин, Римлянин, Испанец,И сын Египта, и Британец,Сириец, Индус, Иудей…На ложах из слоновой костиЛежат увенчанные гости.Десятки бронзовых лампадБагряный день кругом струят;Беззвучно веют опахала,Прохладу сладко наводя,И мальчики скользят, цедяВино в хрустальные фиалы;Порфирных львов лежат ряды,Чудовищ с птичьей головою,Из клювов золотых, чредою,Точа во глубь струю воды.Музыка стонет сладострастно;Дары Финикии прекрасной,Блистают сочные плоды;А вдалеке, где гуще тени,На мозаичные ступениТеснится толпами народ:Завидуя, из-за воротГлядит на смены наслаждении.Но что веселий праздник смолк?Затихли флейты, гости немы;В сверканьи светлой диадемы,Царица клонит лик на шелк,И тени сумрачной печалиЕе прозрачный взор застлали.Зачем печаль ее гнетет?Чего еще недостаетЕгипта древнего царице?В своей блистательной столицеСпокойно властвует она,И часто пред ее глазамиПиры сменяются пирами;Она хвалой упоена,И величавые искусстваЕй тешат дремлющие чувства.Горит ли африканский день,Свежеет ли ночная тень,Покорны ей земные боги;Полны чудес ее чертоги;В златых кадилах вечно тамСирийский дышит фимиам.Звучат тимпаны, флейты, лираПевцов со всех пределов мира.Чего желать осталось ей?Весь мир царице угождает:Сидон ей пурпур высылает;Град Киликийский — лошадей;Эллада — мрамор и картины;Италия — златые вина,И Балтика — янтарь седой.Наскучил город ей? — Вдоль Нила,Поставив пестрые ветрила,Она в триреме золотойПлывет. Ее взволнуют страсти?Пойдет, с сознаньем гордой власти,В покои тайные дворца,Где ключ угрюмого скопцаХранит невольников прекрасныхИ юношей стыдливо-страстных.И все ж она невесела:Ей скучен хор льстецов наемныхИ страсть красавцев подъяремных;Не сходит тень с ее чела.Ей все послушно, все доступно,И лишь любовью неподкупнойЕй насладиться не дано!И долго, с думою глубокой,Она сидела одиноко.И стыло гретое вино.2
Был снова праздник в пышном залеАлександрийского дворца.На ложах гости возлежали;Вокруг, при факелах, блисталиСозданья кисти и резца;Чертог сиял. Гремели хоромПевцы при звуке флейт и лир.Царица голосом и взоромСвой пышный оживляла пир.Сердца неслись к ее престолу.Но вдруг над чашей золотойОна задумалась и долуПоникла дивною главой…И пышный пир как будто дремлет;Безмолвны гости; хор молчит;Но вновь чело она подъемлетИ с видом ясным говорит:«В моей любви для вас блаженство?Блаженство можно вам купить…Внемлите мне: могу равенствоМеж вами я восстановить.Кто к торгу страстному приступит?Свою любовь я продаю —Скажите: кто меж вами купитЦеною жизни ночь мою?»Рекла, — и ужас всех объемлет.И страстью дрогнули сердца…Она смущенный ропот внемлетС холодной дерзостью лица.«Я жду, — вещает, — что ж молчите?Или теперь бежите прочь?Вас было много, — приступите,Купите радостную ночь!»И взор презрительный обводитКругом поклонников своих…Вдруг из толпы один выходит,Вослед за ним и два других:Смела их поступь, ясны очи;Навстречу им она встает.Свершилось: куплены три ночи,И ложе смерти их зовет.Благословенные жрецами,Теперь из урны роковойПред неподвижными гостямиВыходят жребии чредой.И первый — Флавий, воин смелый,В дружинах римских поседелый;Снести не мог он от женыВысокомерного презренья;Он принял вызов наслажденья,Как принимал во дни войныОн вызов ярого сраженья.За ним — Критон, младой мудрец,Рожденный в рощах Эпикура,Критон, поклонник и певецХарит, Киприды и Амура.Любезный сердцу и очам,Как вешний цвет едва развитый,Последний — имени векамНе передал; его ланитыПух первый нежно оттенял;Восторг в очах его снял;Страстей неопытная силаКипела в сердце молодом…И с умилением на немЦарица взор остановила.«Клянусь, о матерь наслаждений!Тебе неслыханно служу:На ложе страстных искушенийПростой наемницей всхожу!Внемли же, мощная Киприда,И вы, подземные цари,И боги грозного Аида!Клянусь, до утренней зариМоих властителей желаньяЯ сладострастно утомлю,И всеми тайнами лобзаньяИ дивной негой утолю!Но только утренней порфиройАврора вечная блеснет,Клянусь, под смертною секиройГлава счастливцев отпадет!»3
И вот уже сокрылся день,И блещет месяц златорогий.Александрийские чертогиПокрыла сладостная тень.Окончен пир. Сверкая златом,Идет царица в свой покойПо беломраморным палатам.За ней — рабов покорный стройИ круг поклонников смущенных,Вином и страстью утомленных.Меж них, спокоен и угрюм,Безмолвно выступает Флавий,Речей внимая смутный шум…Его судьбе и горькой славеДивятся гости, трепеща.У всех, под складками плаща,Сердца дрожат в глухой тревоге.Но вот царица, на пороге,Замедлила, и ясный ликК смущенным лицам обратила:В ее глазах — какая сила!Как нежен стал ее язык!«Я жду тебя, отважный воин:Исполнить клятвы пробил час!Я верю: будешь ты достоинОбета, сблизившего нас!Приди ко мне, желанный, смелый!Я этой жертвы жду давно.Мое прославленное телоТебе богами суждено!С тобой хочу предаться страсти,Неотвратимой, как судьба,Твоей я подчиняюсь власти,Как неподкупная раба!Всего, чего возжаждешь, требуй:Я здесь — для сладостных услуг!Доколь не пробегут по небуЛучи зари, ты — мой супруг!»Сказала: и, простерши руки,В объятья мужа приняла.Раздались флейт поющих звукиИ хора стройная хвала.И гости, сумрачны и бледны,Боясь понять свою мечту,Глядят, как полог заповедныйСкрывает новую чету.И каждый, с трепетом желаний,Невольно мыслит: «Мог и я…»Но свисли пурпурные ткани,Гимена тайны затая.Фонтаны бьют, горят лампады,Курится легкий фимиам,И сладострастные прохладыЗемным готовятся богам;В роскошном золотом покое,Средь обольстительных чудес,Под сенью пурпурных завесБлистает ложе золотое.Что там? Свежительная мглаТеперь каким признаньям внемлет,Какие радости объемлет,Лаская страстные тела?Кто скажет! Только водометаСтруя, смеясь, лепечет что-то.Замолк дворец. Устало спятРабы в своих каморках темных;Безлюдны дали зал огромных;Лишь сторожа стоят у врат.В задумчивых аллеях сада —Молчанье, сумрак и прохлада…Но кто застыл в беседке роз?Один, во власти мрачных грез,Он смотрит на окно царицы,И будет, молча, ждать денницы,Прикован взором, недвижим,Безумной ревностью томим,Иль плакать вслух, как плачут дети!Не он ли, хоть на краткий срок,Царицы грустный взор привлек,Не он ли вынул жребий третий?4
Означились огни денницы;Рабочий пробудился люд;По узким улицам столицыРяды разносчиков снуют.Глядяся в зеркала морские,Встречает день Александрия.Но тих торжественный дворец.Еще угрюмый страж-скопецНе отворял глухих затворов;Еще, на беспощадный зов,Во сне счастливый — сонм рабовНе открывал в испуге взоров.И лишь на ложе золотомЦарица гордая не дремлет,Небрежно дальним шумам внемлетИ смотрит, с пасмурным челом,На мужа, кто простерт на ложе.Ах, не она ль вчера ему,Всем сладострастьем женской дрожи,Как властелину своему,Вливала в жилы страсть? — И что же!Ах, не она ль, среди затей,Припоминала вдруг лукавоСобытия недавних днейИ Цезаря с бессмертной славой:Как миродержец-исполинЕе ласкал рукой могучей,И прибавляла, с лестью жгучей,Что он, пришлец, ей он одинНапомнил Цезаря? — И что же!За мигом миг казался строжеВзор гостя странного, и он,Вином как будто упоен,Вдруг твердо отстранил царицу:«Довольно, женщина! ПораПред дымом смертного костраМне сном приветствовать денницу!»Он лег, заснул, и вот он спит.Царица сумрачно глядитНа сон бестрепетно-спокойный,И грудь ее — в тревоге знойной.«Проснися, воин! близок день!»И Флавий открывает очи.Давно исчезла летней ночиПрозрачно-голубая тень;Свет, через пурпурные тканиПроникнув, бродит на полу,И светлый дым благоуханий,Виясь, колеблет полумглу.«Что, утро? Здравствуй, Феб-губитель!»И, с ложа прянув, пояс свойГость надевает. Но, с мольбой,К нему царица: «Мой властитель!Еще есть время. Я — твоя!Ужель и взгляда я не стою?Я наслаждения утрою,Пресыщу новой лаской яТвои последние мгновенья!Пади на ложе наслажденья,Где ждет тебя любовь моя!»Но странный гость, в ответ, сурово,Бесстрастье гордое храня:«Ужель ты думаешь, мне ново —Все, чем прельщаешь ты меня?Ты прихотлива и затейна,Но слаще вольная любовь,В дубравах, за пределом Рейна!Ты страстью распаляешь кровь,Но в ласке девушки испанской,В объятьях пленницы британскойЕсть больше неги и огня!Во дни жестокие Фарсала,Я вспомнил, как и ты, ласкалаОдна фракиянка меня;Но я забыл ее лобзанья,Ее приманчивый напев,Храня всегда воспоминаньяО днях блаженного свиданьяС одной из гордых галльских дев!Прощай!»Она дрожит от гнева,Ее изменены черты.«Когда тебе любая деваМилей, чем я, зачем же тыМой принял вызов? ПосмеятьсяТы надо мной хотел? ТебеСпокойно с жизнью не расстаться!Твоей мучительной судьбе,Твоей неумолимой казниВсе ужаснутся!»Без боязниОн смотрит на лицо ее.«Ты надо мной властна, быть может,И тело бедное моеБезжалостный палач изгложет.Но все ж я — прав. Что обещал,Я, в эту ночь, исполнил честно:С тобой я, как тебе известно,До третьей стражи разделялТвои, царица, вожделенья,Как муж, я насыщал твой пыл…Что ж! Я довольно в мире жил,А ты — свершай свои решенья!»И он, суровый сын войны,Клеврет Великого Помпея,Спокойным взором, не бледнея,Встречает гневный взор жены.Безмолвно, ярость подавляя,Та бьет по меди молотком,И звуки, стражу призывая,Звеня, разносятся кругом.Раскрыты завесы у двери.Рабы, как на веревках звери,Вступают в золотой покой;И, грозной стражей окруженный,В свое раздумье погруженный,Проходит воин через строй.Палач у входа. Но царицаУже зовет своих рабынь;Бежит невольниц вереница,Неся одежды, пух простынь,Фиалы тонких умащений…Бледнеет тень ночных видений…И вновь, прекрасна и ясна,На пир готовится она.5
Все ограниченней, корочеОстаток малый новой ночи,И снова первый робкий лучУже скользит меж завес оконИ трогает, огнист и жгуч,Царицы сине-черный локон.Не сонных в спальне луч застал!Чу! говор, вздохи, поцелуи,И звонко в искристый фиал,Опенены, сбегают струи.«Клянуся Вакхом! я — не сыт!Царица! Ты — Андиомена,Любимица младых харит!Мне кажется, морская пенаДоныне с ног твоих бежит.Дай осушить ее устами!Пред тем, как Феб, грозя лучами,Блеснет-, — владычица любви,Порыв жреца благослови!Он здесь, коленопреклоненный,Лобзает, весь горя огнем,Святыни, спрятанные днем,И каждый волос благовонныйНа теле божеском твоем!»Он — счастлив, он — безумен страстью,Он медлить заклинает тьму,Чтоб до конца упиться властью,На срок дарованной ему;Не признавая утомлений,Творит хотенье из хотений;Но, пресыщенно холодна,На свет зари глядит она.Довольно! Пробил час. АврораОткрыла дверь. Помчится скороПо крутизне лазури Феб.Она встает…Но он ослеп,Он ничего не видит, кромеПрекрасной груди, рук и плеч,Он молит, в трепетной истоме,Опять на мягкий пух прилечь,О близкой смерти забывая.Он обречен, но ласки ждет.И, неохотно уступая,Как милостыню подавая,Царица снова предаетСвой стан объятьям распаленным;Но, внемля клятвам исступленным,Приемля зной палящих губ,Она ненужных слов не тратитИ мыслит:«Он — красив, не глуп,Он жизнью эту ночь оплатит,Но почему так чужд мне он?Простой невольник и Критон,Мудрец изнеженный, — меж нимиКакая разница? СвоимиЛобзаньями, на краткий час,Они развлечь умеют нас,И только. В рощах АрголидыОн воспринял завет Киприды;Но той же страстью распалитНа рынке купленный Нумид!Другие, нашими жрецамиВоспитанные в тайном храме,Объятий странных новизнойНа время изумить способны…Но все — что листья, все — подобны,Для ночи созданы одной!»Очнулась, поднялась на ложе.Он снова припадает к ней,Он смотрит ей в глаза. Но строже,Чем прежде, взгляд ее очей.«Настало время расставанья».«Еще, еще одно лобзанье!»«Пора. Сияет в окна день».«Нет! Погляди! Повсюду тень!»«Конец!» Она встает и властноИдет, чтоб дать условный знак,Но он влечется сладострастноЗа ней, целуя каждый шаг.«Помедли! Видишь, я не трачуНи мига даром! Пью до днаБлаженство! Я от счастья плачу,Что ты была мне суждена.Что Зевс, с его безмерной силой!За весь Олимп я не отдамТого, что есть, того, что было,И не завидую богам!»Одета белым покрывалом,Она стоит перед кимвалом,Не отвечает и стучит.Все ближе по порфиру плитШаги. «Пока они у двери,Хоть поцелуй, по крайней мере!»Молчит. «Хоть раз позволь взглянутьМне — на божественную грудь!»Вошли. Рабы теснятся строем,Влекут его, но, обратясь,Он, сладко плача и смеясь,Любуется ночным покоем…На двор мощеный за дворцомИз храмины Критон выходит;Палач с тяжелым топоромЕго на лобный камень взводит.Но юноша в последний разК рассвету простирает руки:«Постой, палач! В свой смертный час,За счастье принимая муки,Хочу приветствовать зарю!Тебя, о Феб, благодарю!Ты вовремя на колесницеНадел лучистый ореол!Кто эту ночь, как я, провел,Вдвоем с божественной царицей,Не может и не должен жить:Мне больше некого любить!Пока ты светить в этом мире,Гласи сияньем, что нельзяБлаженней быть, чем ныне я!»И наклонился он к секире.Палач ударил раз и два;Упала наземь голова,И струи алые помчались,И кровью площадь залита…Но все ж, казалось, улыбалисьУ мертвой головы — уста.6
И третья ночь прошла. Он спит,Ребенок, страстью истомленный.Царица, с думой потаенной,Печально на него глядит.Так молод! Были так стыдливыЕго невольные порывы,Так робки просьбы детских глаз!В ответ на хитрые соблазны,Он лепет повторял бессвязный,И вспыхивал, и быстро гас.Напрасно ласково училаОна его игре страстей:Его неопытная силаЧуждалась пламенных затей.Он плакал в буйстве наслаждений,Страшась изысканных забав,Потом, обняв ее колени,Молчал, к возлюбленной припав,И долго, счастьем умиленный,Смотрел во взор ее бездонный.Он спит. Но сонные устаТак чисты! Так ресницы милы!Ужели эта красотаСегодня станет прах могилы?Какая страшная мечта!Царица вздрогнула невольно,Как будто вдруг уязвлена,Ей жутко, ей почти что больно.Над спящим тихо склонена,Касаньем ласковым онаРебенка будит осторожно:«Проснись, мой мальчик, рассвело!»И на прекрасное челоКладет свой поцелуй тревожно.Он пробуждается. Уже?Все вспомнил. Так: чертог, царица,И в окна бьющая денница,И он стоит на рубеже…Воспоминанья жгучей ласкиНа миг лицо зажгли; потомС его ланит сбежали краски:Он бледен, страшен он лицом.И сердце царственной блудницыВнезапной болью стеснено,И чувства, спавшие давно,Оживлены в душе царицы,И двое на лучи денницы,Равно дрожа, глядят в окно.И, голос понижая, словноКого-то разбудить страшась,Лепечет быстро и любовноЦарица, к юноше склонясь:«Мой мальчик! встань, иди за мною!Я тайный путь тебе открою!Хочу спасти тебя! Беги!Есть дверь за северной колонной.Проход выводит потаенныйУ Нила, в поле… Чу! шаги!Нельзя нам медлить. Я не властнаНарушить грозный свой обет.Час минет, — и спасенья нет.Беги!»Он смотрит. Та — прекрасна;Божественны ее черты.И он с волненьем ей: «А ты?»«Что я? Беги, пока есть время!»«Жить без тебя? Какое бремя!И дни и годы пустоты!Беги со мной!» — «Но ты безумен!Твой зов нелеп и неразумен.Послушай: дорог каждый миг!Я всем скажу, что задремала,Не догадалась, не слыхала,Что ты в подземный ход проник…»Она зовет, почти что молит,Она его войти неволитВ дверь отворенную. Но он,И слепо счастлив и смущен,Противится, твердя упорно:«Беги со мной!» Пред ними ход,Ведущий вглубь, угрюмый, черный;Она туда его влечет:«Спеши! Иль ты себя погубишь!»А он: «Нет, ты меня не любишь!»«Ты позабыл, кто ты, кто я!Есть у тебя отец, родные.Живи для них! Сии краяПокинув, удались в чужие…»И, новой грусти не тая,Он возражает ей упрямо:«Не любишь ты! Скажи мне прямо!И я умру рабом твоим.Но если… если я любим!Какое дивное блаженство!Любовь нам возвратит равенство;Как боги счастливы, вдвоемВ другие страны мы уйдем!Иль дорожишь ты багряницей?Тебя пленяет пышный прах?Ты будешь для меня царицейВ моей душе, не на словах!Что знаешь ты? Притворство лести,Обманы! Я, и день и ночь,С тобой единой буду вместе,Не отходя ни шагу прочь!Подумай: видеть, просыпаясь,Черты любимого лицаИ жить вдвоем, не расставаясь,До вожделенного конца!»Что может отвечать царицаНа детский, на бессвязный бред?А за стеной шумит столица…Он — обречен; спасенья нет.Но юноша, не понимая,Что значит складка роковаяНа лбу царицы, шепчет вновь:«Бежим! Нас позвала любовь!Я понял: это — воля Рока!Меня привел он издалека,Чтоб вывести тебя!» И вотМечтатель, взорами сверкая,Спешит, царицу побуждаяСойти за ним в подземный ход.Но та безумца отстранила.Ее чело пробороздилоРаздумье тайное. Потом,Скользнув к своей постели гибко,Она, с обманчивой улыбкой,Наполнила бокал вином.«Ты — прав! Мне вдруг понятно стало,Что я тебя лишь ожидала!Так! Мы бежим из этих зал!Прочь, злато, ткани и каменья!Но, уходя, в знак единенья,Прощальный выпьем мы фиал!»Он кубок пьет. Она рукамиЕго любовно обвилаИ снова нежными устамиКоснулась детского чела.Улыбкой неземного счастьяОн отвечает, будто вновьДрожит на ложе сладострастья…Но с алых губ сбегает кровь,Взор потухает отененный,И все лицо покрыто тьмой…Короткий вздох, — и труп немойЛежит пред северной колонной.Закрыв ненужную теперьНад лестницей подземной дверь,Царица долго любовалась,Склонясь к недвижному лицу,И долго странно улыбалась…И вдруг далеко по дворцуПронесся медный звон кимвала.Заслыша им знакомый звон,Бегут рабы со всех сторонИ раскрывают опахала;Рабыни выбрали давноНаряд для утреннего часа;Уже разубрана терраса,Над ней алеет полотно…Все приготовлено для пира:Сегодня во дворце своем,За пышно убранным столом,Царица встретит триумвира.И вот идет толпа гостей;Сверкают шлемы, блещут брони;И, посреди своих друзей,Привыкший удивлять царей,К царице близится Антоний.1914–1916
С точки зрения вечности (лат.)
Голос народа (лат.)
Рассказы (англ.)
Сколь приятно должно быть послание (лат.)
Спальный вагон (англ.)
Умереть (лат)
Тема (лат.)
Развязка (лат.)
Женственность (нем.)
Следовательно, существую (лат.)
Сладкое безделье (ит.)
Беседа (фр.)