Сергей не верил своим глазам. Он даже подумал, что это совсем другая машина, ведь всего каких-то пять дней назад «Крайслер» был просто в безобразном состоянии. А сейчас он выглядел пусть не как новенький, но словно бы сошедший с конвейера не больше трех-четырех лет тому назад.
При этом сейчас на дворе были девяностые годы двадцатого века, а такие машины перестали выпускать в конце пятидесятых… Что же это за чудо?
Автомобиль сверкал зеленым лаком и хромировкой. Кузов был ровным, стекла и оптика — целыми, колеса — накачанными. А мотор?
— Можно открыть капот? — спросил Сергей.
Хоакин не отреагировал. Он сидел на ящике у двери гаража с отрешенным видом. Глаза его смотрели в одну точку. На зажатой в пальцах сигаре нарос длинный столбик пепла.
«Пьяный, что ли?» — подумал Сергей.
— Эй, maestromecanico, — позвал он.
— Не зови его, сам посмотри, если хочешь, — сказал Хосе Норьега.
— А что с ним?
— Я же тебе говорил… Проклятые машины забирают его душу, вот что с ним происходит… Хотя, машины как раз и не виноваты. Он сам этого хотел, и видишь, что теперь происходит.
Сергей открыл дверь «Крайслера» и сел за руль. В салоне пахло пылью и еще чем-то застарелым, похожим на многолетнюю плесень в погребах. Есть такое слово «тлен», — подумал Сергей. Вот так, наверное, он и пахнет… Протянув руку, Лихоманов нащупал рычаг и потянул его. Впереди что-то звонко щелкнуло. Теперь можно открывать капот.
Состояние двигателя тоже было достойно удивления. Он выглядел совершенно исправным и чистым. Даже намека на ржавчину не найти, ну разве что на выхлопных патрубках кое-где виднелись коричневые пятнышки. Сергей захлопнул капот, и в этот момент Хоакин очнулся. Он пыхнул сигарой, уронив пепел на штаны, и неожиданно резво поднялся.
— Тебе нравится? — спросил он, глядя Сергею в лицо неподвижным взглядом не совсем нормального человека.
— Да, хорошая машина…
— Caramba! SantaMaria, я тебя спрашиваю: тебе нравится моя работа?
— Да… Не то слово, я просто потрясен.
— Это еще не все! Смотри!
Хоакин змеей скользнул на водительское сиденье и, как показалось действительно потрясенному Сергею, просто коснулся пальцем замка зажигания. Но двигатель в тот же миг проснулся. Его звук не был шумом старого агрегата, отягощенного возрастными болезнями, самодельными запчастями, дешевым маслом и скверным бензином; Лихоманов слышал ровный гул практически нового мотора.
Механик повернул ключ (да, конечно, ключ был, как же он мог его не заметить!), и двигатель замолчал.
— Тебе нравится? — опять спросил Хоакин, высунув голову в окно. Черные глаза его сияли безумным блеском.
— Да, — искренне сказал Сергей, не в силах сопротивляться охватившему его восторгу. — Да!
Хоакин вылез из салона, толкнул дверь. С мягким щелчком она захлопнулась.
— Я слышал, ты стал хорошим механиком, — сказал он Сергею. — Впрочем, у Хосе ты плохому бы не научился.
Норьега криво улыбнулся.
— Слушай, Хосе, — обратился к нему Хоакин. — Отдай мне этого парня. Я его быстро научу тому, что умею сам, и даже больше. Он, кажется, понимает, что к чему. Я это чувствую…
— Брось, — ответил Норьега. — Парню через два дня улетать в Москву.
— А, — разочарованно уронил Хоакин. — Так зачем же ты привез его сюда? Просто, чтобы он поглядел на мою работу? Я вряд ли успею что-то ему передать за такой короткий срок…
— Нет. Я его привез, чтобы он посмотрел на тебя.
Секунды три оба механика смотрели друг другу в глаза. Напряжение в гараже стало почти осязаемым.
— На меня? — переспросил Хоакин. — Ты, наверное, сказал ему, что я — сумасшедший спивающийся халтурщик, продавший душу дьяволу? Так? — Он резко повернулся к Сергею. — Это так, верно? Так вот, парень. Не слушай его. Я безмерно уважаю Хосе и весь их профсоюз, но они все, к сожалению, никогда не поднимутся выше ремесленников. У них золотые руки и ясные глаза. Это так. Но своими руками они движут сами. Да, они в состоянии сделать все, что в человеческих силах. Но только в человеческих. Человек слаб. А моими руками движет сама природа, понимаешь? Силы востока и запада, севера и юга, земли и неба, моря и леса пришли однажды мне на помощь, и с тех пор помогают всегда. А может быть, наоборот, это я им помогаю. Ведь дело не в машине, нет… Когда-то на земле не было машин. И такие, как я строили дома, ковали лошадей, поднимали паруса… И знаешь, что с ними делали в Европе, Америке, да и здесь, в Вест-Индии?.. Не знаешь?
— Нет, — искренне сказал Сергей, призывая на помощь все свои познания в испанском, чтобы не потерять нить рассуждений мастера.
— Их сжигали на кострах, — сказал Хоакин. — Но чаще просто бросали в тюрьмы, где по-тихому расправлялись.
Он отвернулся к автомобилю, провел загрубевшими руками по блестящей поверхности кузова… Сергей и Хосе молчали. Потом Норьега сказал:
— Мы уходим. Buenasnoches.
Сергей тоже попрощался. Хоакин не ответил. Он оторвался от машины, добрался до верстака, нащупал бутылку с моторным маслом, открыл ее… Хосе подскочил, отобрал масло и вставил коллеге в руку другую бутылку — с ромом. Хоакин отрешенно задрал ее вверх дном, приложился к горлышку. Норьега легко толкнул Лихоманова: пошли.
Выходя на улицу, Сергей увидел Мартину: длинноволосая старуха сидела на крыльце и дремала. Видимо, была вдребезги пьяна: рядом валялась пустая бутылка с такой же этикеткой, что была наклеена на роме в гараже Хоакина.
— Не протянет он долго, — грустно покачал головой механик. — Не ровен час, напьется на самом деле какой-нибудь дряни… Хотя, наверное, ему уже и бензин повредить не может.
— Может быть, все не так уж плохо? — спросил Сергей, садясь в «Фольксваген».
— Ты же сам все видел, — сказал Хосе, запуская двигатель. — Он деградировал.
— Как человек — видимо, да. Это я вижу. Знаете, Хосе, у нас в стране тоже пьяниц полно. Я на них насмотрелся. Но бывает и так, что, человек стоять на ногах не может, а руки сами все делают… И хорошо делают, вот что интересно. Есть такая русская поговорка «мастерство не пропьешь».
— И надолго хватает этой хорошей работы? — спросил автомеханик. — А не было случаев, чтобы потом от этой работы пострадал заказчик? Или даже не заказчик, а просто случайный человек? Мастерство, может быть, и не пропьешь… Что-то другое можно потерять запросто.
— Еще хотел спросить, а эта Мартина — она кем Хоакину приходится?
Хосе пожал плечами, не отрывая взгляда от дороги.
— Никто не знает. Когда Хоакин начал… Словом, когда у него стало получаться то, к чему он стремился, у него дома произошел разлад. Думаешь, он всегда жил в трущобах Вилья-Брава? Нет, у него был неплохой дом недалеко, кстати, от моей мастерской. Сначала от него убежала собака. Потом перестали приходить подружки. Он потерял друзей, потому что с ним стало невозможно общаться. Какие-то мошенники почти задаром купили у него дом. Тогда и появилась эта женщина, а он уехал к ней в Вилья-Брава.
Сергей видел, что Норьеге не очень приятно рассказывать эту историю. Лихоманов действительно очень уважал своего мастера и был искренне благодарен ему за школу, но порой посещала его недобрая мыслишка — а не зависть ли свого рода движет механиками из «профсоюза», коль скоро они не в состоянии достичь такого высочайшего мастерства, какого достиг Хоакин?
Мелькнула и еще одна мысль — а не дурачат ли его, Сергея, эти кубинцы? Возможно, где-то в другом гараже уже стоял точно такой же «Крайслер», но в отличном состоянии, а на днях его перегнали в гараж к Хоакину на замену тому металлолому? Но какой смысл во всем этом?!
— Завтра я работаю у вас последний день, — сказал Сергей. — Хотел бы по русской традиции устроить, как это у нас называют, «отвальную». Да и обязан я вам. Не представляю, где еще я бы сумел такую науку пройти.
Хосе оживился.
— Да, помню, был такой разговор… Знаешь, сильно не шикуй. Весь профсоюз собирать не надо.
— Колдуна звать?
— Хуана? А что это ты про него вспомнил?
— Да, не знаю, — слукавил Сергей. — Может, думаю, старику приятно будет.
— Старику-то может, и приятно будет, — загадочно произнес Хосе.
Лихоманов не стал настаивать. К тому же от Хуана, да еще выпившего, он не рассчитывал много получить. Ему нужно было другое.
Кроме того, он слукавил еще однажды. Когда сказал, что улетает послезавтра. На самом деле возвращение домой отложили на три дня по причинам, Сергею неизвестным. Но достаточно веским, потому что пришлось переоформлять билеты на всю делегацию. Когда Лихоманов узнал, что ему судьба подарила еще три дня на Кубе, он решил с пользой провести это время.
…О тех трех днях и вспоминал Сергей, когда ехал забирать Ирину, которая неизвестно зачем торчала в подъезде одного из домов в районе, где ей и делать вроде было нечего. Найдя нужное место, он позвонил, уточнил номер подъезда, подогнал машину к нему. И, когда увидел выходящих из этого подъезда, от злости и недоумения прикусил большой палец.
Ира, была, мягко говоря, не очень похожа на себя. Всегда элегантная, чистенькая, наглаженная, сейчас она выглядела так, словно провела бурную ночку под забором: брюки и пиджак в грязных пятнах, блузка разорвана почти до пояса… Барина Лихоманов тоже сразу узнал — на этом типе сейчас был его, Сергея, костюм, и тоже в ужасном состоянии. Но больше всего его взбесило то, с каким видом они выходили на улицу: под руку, словно супружеская пара; бандит еще и дверь придержал, джентельмен, в натуре… И она его сама поддерживает. Правда, Половод действительно еле стоит на ногах. Ну и поделом ему, значит.
Еще повод для негодования: нет, чтобы Ирке сесть рядом с ним, Сергеем, так она лезет на заднее сиденье… Естественно, и этот туда же, следом, опять дверь придерживает… Не говоря ни слова, Сергей резко взял с места — даже колеса завизжали. Трехлитровый двигатель удивленно взвыл. Барин едва успел убрать в салон ногу.
Да, бандюге, видно, крепко досталось: аж покряхтывает. Ничего страшного, потерпит. Говорить Лихоманову не хотелось — с Иркой можно будет объясниться позже. Пусть тоже пока помолчит; еще не хватало при этом бандюге выяснять отношения… Но Ира молчать не стала — она заговорила о каком-то обмене, назначенном на послезавтрашнее утро, для чего понадобится машина Сергея.
Сергей не стал дискутировать, тем более, что он уже доставил своих пассажиров к дому. Там он поставил «Краун» почти впритирку к подъезду, и не разрешал никому выходить из машины, пока не убедился в том, что любопытных поблизости нет. После чего отправил Ирину и Андрея в подъезд, сам отогнал машину на стоянку, расположенную поблизости.
Дома все были в сборе. Егор сидел в чулане, Надя, Паша и Карина уже втроем хихикали на кухне. Барин без пиджака и рубашки лежал на кровати, а Ира, уже переодевшаяся в домашнее, сидела рядом, изучая зашитую рану. Она слегка кровоточила, но швы, как того опасался Половод, не разошлись.
— Снимать, наверное, пока не надо, — сказал Барин. — Потом мне их снимут. Может быть, даже послезавтра.
— Не рановато ли? — усомнилась Ирина.
— Кстати, я хотел уточнить насчет послезавтрашнего дня, — произнес вошедший Лихоманов. — Если я что-то понял, ты хочешь сдать доллары?
— Да. Я сегодня договорился, — сказал налетчик. — Может быть, я сделал это зря, но мне совсем неохота тянуть, и я попросил Ирину сопровождать меня… Там у нас вышло небольшое приключение, но оно, к счастью, обошлось без последствий.
— Да уж, — проворчал Сергей, подумав о том, в какие игры пришлось играть его жене с этим мерзавцем. Задушить его охота. Прямо сейчас. Вот, как он тут лежит со своими наколками и дыркой под ребром, и чтоб больше не вставал…
Лихоманов отошел к окну и посмотрел на стоянку, где стоял его «Краун».
— И если я правильно понял остальное, — сказал он, — то потребуется машина. Верно?
Барин изложил Сергею суть плана. Лихоманову все это, мягко говоря, не нравилось, он предпочел бы, чтобы чертовы бандиты просто забрали свою сумку и испарились бы из квартиры, не втягивая в свои делишки ни его самого, ни вообще кого-то из членов его семьи. Но раз это невозможно…
— Хорошо, — сказал он. — Потом вы сразу же исчезнете?
— Да, — ответил Барин. — Мы поменяем бабло и ты высадишь нас… Ну хоть где. Хоть у вокзала, хоть прямо в центре города. И больше мы никогда не пересечемся.
— Вот это мне уже нравится, — не удержался Сергей.
Барин ничего не ответил.
— Пошли, — сказал Лихоманов жене. — Если ему что-нибудь понадобится, в доме есть, кому этим заняться.
Ирина не стала спорить. Вслед за Сергеем она перешла из комнаты в зал. Лихоманов резко сказал:
— В следующий раз, если вздумаешь сопровождать гангстеров на дело, предупреждай меня заранее. Хорошо?
— Не злись, Сережа, — попросила Ира. — Мне тоже все надоело. И я думала, что так быстрее будет…
— Куда ездили-то?
— На Красную Зарю.
— Прекрасное место для прогулок, ничего не скажешь… Кто там на вас напал?
Без особых подробностей, но довольно близко к истине Ирина рассказала мужу о своих приключениях. И, конечно, она не сказала о той выходке Барина в машине, когда они ехали на окраину. Сергей только разводил руками.
— В жизни не думал, что у тебя так сорвет крышу, — вздохнув, сказал он, уже смягчившись. — Господи, неужели ты не думала о том, что все могло произойти гораздо хуже? И не надо думать об этом Андрее как о спасителе. Если бы он не втянул тебя в эту дурацкую поездку, то и выручать бы тебя не пришлось… Ну? Я же прав, надеюсь?
— Конечно, ты прав, — произнесла Ирина. Сергей не услышал в ее голосе искренности, но нежно погладил ее по плечу, поцеловал и произнес:
— Вот и славно.
Послышался стук в дверь. Наверняка это Андрей, подумала Ира. Ни Паша, ни Карина так и не научились стучаться.
— Да-да, — сказал Сергей.
Это действительно был Барин.
— Позвонить надо, — сказал он. — С городского.
Ирина показала на трубку телефона, лежащую на столе. Половод взял ее, набрал номер.
— Это ты, Барсук?.. Да, это я приходил сегодня, уточняю. Послезавтра, пять утра… Да, место правильное, менять не будем. Что?.. Какая будет тачка?.. Этот, как его… «Кроун», да. Довольно свежий. Зеленый металлик… Да все пучком. А, Барсук, вот еще что… Клюку захвати. Да, мою. Ну, все, давай.
— Нормально, — прогудел Барин. Он положил трубку и вышел, прикрыв за собой дверь.
— Тачка под названием «Кроун», — пробормотал Сергей. — Я уже давно заметил, что чем сильнее клиент гнет пальцы, тем менее грамотно он называет модели машин.
— Он не твой клиент, — заметила Ира. — И пальцы не гнет. Как бы там ни было, он единственный среди них, кто имеет представление о порядочности.
Сергей посмотрел на жену так, будто увидел впервые.
* * *
Со следователем областной прокуратуры Петром Тимофеевичем Зориным я познакомился сразу же после того, как изложил на бумаге все свои приключения в Вантайске и санатории. Это произошло утром следующего дня, когда мне уже нужно было садиться на поезд и возвращаться домой. Но о таких пустяках, как «горящий» билет, в моем положении заикаться было трудно.
В течение целого дня я снова и снова повторял свой рассказ, и этот худощавый лысеющий мужчина, имеющий от роду лет пятьдесят, постоянно пытался поймать меня на противоречиях и несоответствиях. Но противоречий в моей истории не было. Несоответствий же — хоть отбавляй. К утру следующего дня следователь не поленился составить их список.
— Начнем с мелочей, — сказал он, когда меня привели в комнату для допросов. — Первое: вы уверяете, что когда угоняли лодку, не видели ни одного человека поблизости. Сотрудник же санатория дал показания, что вы дали газ и скрылись, как только заметили его на берегу. Второе: город Вантайск, вопреки вашим показаниям, людьми не брошен, хотя целлюлозно-бумажный комбинат и находится сейчас в процессе банкротства. Цеха закрыты, но под охраной. А то, что вы про него рассказывали, действительности не соответствует. Санаторий «Вантай», как это ни странно в наши дни, почти процветает, там сейчас живут отдыхающие, как на коммерческой основе, так и на профсоюзной…
Затем последовало перечисление неправильно названных улиц и заведений, неверно указанного расположения некоторых предприятий и организаций, а в конце концов был приведен такой занимательный факт, что в день и час, когда я якобы находился на территории комбината, ни один вертолет сблизрасположенных аэродромов вообще не поднимался в воздух.
— Так зачем, Алексей Кириллович, зачем вы нагородили всю эту чушь? Хотите прикинуться сумасшедшим? Уверяю вас, это вовсе не так просто, а вы производите впечатление абсолютно нормального человека… Ну так что? Как я должен относиться к вашим так называемым показаниям?!
— Если от меня потребуется изложить их еще раз на бумаге, — устало сказал я, — я бы это сделал. Может быть, не слово в слово, но ошибиться я не должен. И готов буду подписаться под каждым словом. Только, наверное, я уже не успею это сделать.
— Почему? — с мягкой интонацией спросил Зорин.
— Потому что сейчас истекают сорок восемь часов — тот максимальный срок, на который вы имели право задержать меня без предъявления обвинения, — тем же тоном смертельно усталого человека произнес я.
Мне действительно все осточертело. Двое суток в КПЗ — это вам не фунт изюма. Публика там, сами понимаете, какая — хорошо, хоть я не такой уж баран. Другое дело, что я был в замызганной одежде, небрит и вонял другим животным, а именно козлом — не уверен, узнали бы меня сейчас дома. Я уж не говорю про работу.
Зорин ласково улыбнулся.
— Я по-прежнему не понимаю, зачем вам понадобилось морочить нам голову. Ну, сказали бы вы, что приехали в санаторий, выпили там в баре… Излишне, скажем так, выпили… А поутру вспомнили, что надо срочно заниматься делами, а так как никакого транспорта не было, с пьяных глаз стащили лодку на воду и поплыли в город. Пока ехали, протрезвели… Поняли, что заблудились. Тут на ваше счастье, сотрудники милиции. С Киселевым — это спасатель тамошний — все уже почти порешали; вы бы оплатили стоимость бензина, он бы забрал заявление, и еще вчера вы могли оказаться на свободе. И прокуратуру бы не пришлось подключать. А так… У вас, к сожалению, неприятности еще не закончились.
— Я так не думаю. Прошу вернуть мои документы и ремень от брюк.
— Ремень вам сейчас вернут. Сегодня, вероятно, в КПЗ вы не вернетесь.
— Буду вам очень, очень признателен…
— Не надо ерничать. Нам с вами предстоит небольшое путешествие.
— Это куда еще?
— По местам вашей боевой славы. — Следователь снова улыбнулся, но уже совсем не ласково. Скорее, зловеще.
…Зорин улыбался не зря. Прокурор, как мне сказали, разрешил продержать меня под стражей еще сутки до выяснения вновь вскрывшихся обстоятельств. Какого рода были эти обстоятельства, следователь говорить отказался.
Брючный ремень мне действительно вернули. Разрешили умыться и побриться одноразовым станком, который, как мне показалось, бывал уже в употреблении. Пока я брился, кого-то из рядовых ментов сгоняли в буфет, и я получил не только казенный кофе, но и пиццу, вкусом и упругостью напоминающую сырую резину. Следователь, впрочем, питался тем же самым. Я подозревал, что он, в отличие от меня, привык набивать брюхо всякими отбросами, а я в последние дни сидел на такой диете, что желудок с трудом принимал подобную еду. От подножного корма и казенных харчей у меня разыгралась страшная изжога… «Уазик», на котором меня повезли в Вантайск, страдал излишней жесткостью хода; он четко реагировал на все неровности дороги (а их было чертовски много), и передавал толчки от колес непосредственно в мой организм. Состояние, словом, еще то; к тому же я был раздражен и не на шутку напуган теми самыми «обстоятельствами».
Через полчаса мы миновали пик ухабов и вмятин, дорога стала чуть лучше, постепенно превращаясь в шоссе, примерно такое же, по какому мы отъезжали от областного центра. Встречных и попутных машин было не слишком много, но они все же попадались мне на глаза почти постоянно.
— Вон перекресток, — подал голос Зорин. — Думаю, он может быть вам знакомым… Борис, притормози, — обратился он к шоферу.
Рядом с пересечением дорог стоял знак — белый прямоугольный щит с надписью «Вантайск». Стоящий рядом указатель говорил, что если мы повернем налево, то через сто метров попадем прямо к целлюлозно-бумажному комбинату. Вот где-то здесь я спасался от собак…
Но какого черта? Перекресток, конечно, трудно было назвать оживленным, однако в течение полуминуты, пока мы стояли здесь, мимо проехали две легковушки и один автобус, причем далеко не пустой.
— Если ехать прямо, — продолжил Зорин, — мы попадем прямо в город. Если налево — то к реке, там санаторий. Возможно, туда мы еще заглянем. Но мы поедем через ЦБК, там будет чуть ближе до нужного нам места. Заодно и места знакомые в памяти освежите… Поехали, Борис.
«Уазик» свернул к заводоуправлению. Вот тут-то я и решил, что дело с моей головой совсем кисло: комбинат, конечно, даже отсюда казался бездействующим, однако в здание управления то и дело заходили какие-то люди, другие — выходя из него, садились в припаркованные на площадке автомобили и направлялись по дальнейшим делам. Я ничего не стал говорить. Сидевший впереди следователь тоже молчал, также как и водитель Борис; мой сосед по заднему сиденью — молодой сержант — вообще молчал всю дорогу.
Вдоль дороги слева потянулись знакомые двухэтажки. Сейчас они тоже выглядели нежилыми, да и многие окна также были заколочены досками. Хотя я не мог не увидеть развешанное между домами белье, ребятишек, перебегающих дорогу, и мужиков, пьющих пиво прямо у киоска. Значит, городская окраина вовсе не такая уж нежилая. Ничего не понимаю…
Но совсем плохо мне стало, когда мы стали приближаться к центру города. Я даже и подзабыл, когда видел такое количество людей. Движущихся автомобилей. Открывающихся и закрывающихся дверей… Что же получается — мне все это приснилось? Пустой город, брошенные машины, древний мусор? Одичавшие собаки и сошедшие с ума люди? Или надо мной без моего ведома провели испытание по внедрению ложной памяти — где-то я уже слышал про такое?
На столбах и тумбах то и дело встречались уже слегка выцветшие и потрепанные плакаты, вывешенные в рамках рекламной кампании. Известных мне лиц я не видел, хотя что-то на них казалось мне смутно знакомым.
— Как видите, Алексей Кириллович, в Вантайске все спокойно. Куда там какому-то Багдаду, а? Объяснять будете? Впрочем, сейчас это для вас уже неважно.
Я пропустил эти слова мимо ушей. Как-то разом на все стало наплевать. И вообще возникло ощущение, что я, Алексей Берестов, куда-то навсегда исчез вместе с городом-призраком, а сейчас по невесть как ожившим улицам везут совсем другого человека. И куда его везут, это для Алексея Берестова действительно вряд ли может иметь какое-то значение.
Кем бы я ни был, меня привезли в управление внутренних дел города, находящееся в одном здании с прокуратурой. Я, вяло реагируя на окружающее, вышел из машины и прошел внутрь здания. Меня определили в какое-то не особенно уютное помещение с решетками на окнах, хотя и не камеру; рядом посадили сержанта на тот, видно, случай, если я вздумаю сделать что-нибудь не то. Зорин, уходя, велел мне готовиться. К чему? Или для меня еще есть разница?
Прошло часа полтора. Я даже подремать умудрился — в КПЗ разве выспишься толком? Вернулся Зорин в сопровождении двух мужчин: один представился мне как следователь прокуратуры города Вантайска Игнат Самойлов, другой же представляться не счел нужным. Самойлов с разрешения Зорина проговорил занудным голосом:
— Сейчас нам предстоит процедура опознания. Кроме вас, Алексей Кириллович, здесь будут еще двое похожих на вас мужчин. Когда вас будут опознавать, убедительно прошу не привлекать внимания опознающего.
— А в связи с чем будет производиться опознавание, можно узнать? — спросил я.
— В связи с новыми обстоятельствами, — сухо сказал Зорин.
Я заткнулся. Неразговорчивый канцелярист открыл папку с бумагами и приготовился что-то писать. Самойлов выглянул в коридор и кого-то пригласил.
Вошли два мужика, не знаю уж, кто такие. Ростом, комплекцией и формой хари в самом деле чуть похожие на меня. Одежонка на обоих затрапезная, причем на одном из них — явно с чужого плеча. Следователи велели мне подняться, затем начали выстраивать нас троих у одной из стен. Дело оказалось не таким уж простым — сначала Зорину показалось, что свет из окна неправильно падает, потом Самойлов решил, что мы не в том порядке стоим…
Наконец оба удовлетворились зрелищем.
— Я вызываю, — сказал Самойлов.
— Да, конечно, — согласился Зорин.
Вантайский следователь на несколько секунд вышел в коридор, вернулся, а через полминуты открылась дверь, чтобы впустить того, кто должен будет опознать меня в связи с теми самыми новыми обстоятельствами.
Скажу честно — хорошо, что Самойлов предупредил, чтобы я не дергался. Уж кого-кого, но этого человека я совсем не ожидал здесь увидеть.