Больше всего Сергея удивляло даже не то, как под обстоятельства прогнулся он сам, а то, как начали использовать обстоятельства другие. В первую очередь это касалось Нади. Сам Лихоманов уже и не мог вспомнить, как совсем еще недавно хотел, чтобы старый друг Пашка помог каким-нибудь образом вернуть сестре жены душевное равновесие. И тем не менее это случилось. Сергей при этом находился словно на иголках, супруга его пребывала в состоянии, близком к депрессии, Егор… С ним вообще было непонятно. Замкнулся почти наглухо. Совсем себе на уме стал.
Надя будто на самом деле позабыла обо всех своих душевных травмах. Невольно взяв на себя роль громоотвода и приняв часть работ по «реабилитации» раненого бандита, она в считанные дни превратилась из «нервеной» истерички в собранную, уравновешенную женщину. Насколько это было, конечно, возможно в таком окружении. И с Павлом у нее действительно нашлись какие-то «точки пересечения», на первый взгляд, необычные, так как уголовнику и недоучившемуся следователю вроде бы полагается быть по разные стороны баррикад. А потому Сергей даже слегка был шокирован, слушая, как шутят и хихикают за чашкой чая Кутапин и Семичастнова. Впрочем, они когда-то были знакомы, но вовсе не близко.
Слегка негодовала и Карина. Но только слегка. Получив последнее внушение от Барина, она притихла, прекратила ругаться и внешне стала выглядеть спокойнее. Ночью, по всей видимости, она укололась, а поскольку зелья было еще много, вряд ли можно было ожидать неожиданной паники из-за его нехватки.
Этим утром с постели с неожиданной легкостью встал Барин. Без чужой помощи он пересек комнату, вышел в коридор и заговорил с Сергеем, собирающимся на работу. Не делая вид, что его гложет совесть из-за поведения подельников, он тем не менее лапидарно извинился и попросил формального разрешения побыть на квартире еще некоторое время. В словах главаря прозвучал намек на щедрое вознаграждение, но Лихоманов, как было решено ранее, без объяснения причин отказался.
… Проводив мужа, Ира тоже решила сходить по делам. В магазин прогуляться, до сбербанка дойти. Зайдя в кухню, заглянула в холодильник, чтобы убедиться в необходимости некоторых приобретений. Покосилась на Надю и Павла: сидя за кухонным столом, эти были поглощены беседой. У Семичастновой знакомо блестели глаза — такое выражение было хорошо знакомо Ирине — сестренка опять запала на мужика. Рот приоткрыт, сама слегка подалась вперед — вся внимание. И при этом замок на блузке расстегнут, чтобы кружавчики были видны, волосы все время поправляет, ногами с голыми коленками кухню перегородила. Сучка сучкой. А этот слегка обалдел: сидит, соловьем заливается, глазами ее пожирает. Не случилось бы какой гадости…
Но почему так уж и гадости, подумала чуть позже Ира, спускаясь по лестнице. Ну, переспят они. Тебе-то какое дело? Завидуешь, что ли? Да и чему? Тому, что младшая сестра гораздо свободнее тебя? Что захотела она смены впечатлений, и тут же может получить ее? Да, конечно, у нее ни кола ни двора нет, если не считать комнаты на подселении. И замужем не была, знать не знает, что это такое — быть словно за каменной стеной. Хотя, какая сейчас каменная стена? Этот один случай с «гостями» чего стоит. Состояния никакого теперь Лихоманов не наживет, это ясно, дай бог, чтобы хуже не стало. На работу ей, Ирине, уже второй год приходится ходить, в этой конторе она как на конвейере — бумаги, клиенты, напарница-маразматичка, начальник-дебил… Тоска, словом. Сережка тоже не очень-то доволен всем этим, трудно не заметить. Машину продавать затеял, это у него уже третий «Краун». И, по-видимому, последний. Теперь собирается брать что попроще, и аж зубами скрипит, когда слово «Королла» произносит… Егор, чего нельзя не заметить, с каждым годом отца все меньше уважает. Поневоле подумаешь, что когда Сергей занимался неизвестно чем (теперь-то ясно, что крадеными машинами), перспектив и стабильности в жизни казалось больше. А сейчас это даже и не каменная стена, а просто четыре стены — скучные, серые и беспросветные.
… Тем временем, сидя в офисе, Сергей никак не мог втянуться в работу — он размышлял, стоит ли оставить все как есть, или имеет смысл вмешаться. Вообще-то ему казалось, что странная ситуация все же немного, но стала спокойнее. Вернее, не так: Сергей хотел, чтобы так было. Но так ли это на самом деле? Может быть, сегодняшнее утро — это всего лишь затишье, а ну как у кого-нибудь из налетчиков окончательно крышу снесет? Не дай бог, если у Карины — наркоманка, да еще вооруженная, таких дел может наворотить, страшно подумать.
Но как вмешаться? Это можно было бы сделать только одним путем, особым. Но об этом думать было страшно. После того, как Лихоманов узнал о проблемах, которые возникали с владельцами автомобилей, с которыми он немного поработал, он пообещал себе больше не прикасаться к «сувенирам», привезенным им с Кубы. Более того, он даже хотел выбросить их, как и самодельный гаечный ключ, но вместо этого повесил его над дверью, чтобы помнить о том, где и как его учили ремонтировать автомобили. Автомобили, да. Но ведь не людей…
Господи, — почти с ужасом подумал Сергей, — ведь прошло лет пятнадцать, а я все помню, словно видел это вчера. Раскаленную духоту мастерской. Огромные американские машины. Каждую железку, которую приходилось менять. В том числе и ту, которую я ставил в тот день, когда меня «крестили» ромом и куриной лапой.
…Коварная стойка никак не хотела вставать на место. Юный чернокожий ученик потянулся было за молотком, но голос Хосе Норьеги остановил его:
— Не делай так, niňo (*). Молотком стойку нельзя загонять. И потом: я заметил, что ты ее даже не проверил после того, как прокачал… Что он еще не сделал?
Мастер обращался к другому ученику — молодому человеку из России. Тот стоял возле верстака и продувал жиклеры.
— Надо было заменить стабилизатор, — неуверенно произнес тот. — По-моему, он сработался окончательно.
— Вот и займись им сам… — Хосе Норьега забрал стойку у черного ученика и положил ее на верстак. — А ты, Роке, — обратился мастер к чернокожему, — замени масло и проверь радиатор. Я поехал в Коста-Роха, вернусь не очень поздно, мне надо, чтобы этот «Плимут» был готов к шести вечера.
На улице щелкнула дверца «Фольсквагена-Жука», на котором ездил хозяин. Сергей, посмотрев на черную «Фурию» шестьдесят первого года выпуска, про себя чертыхнулся. Вот уже полтора месяца он вкалывает в мастерской Норьеги, но пока ничего по-настоящему нового для себя не почерпнул. Сплошная рутина. Радиатор-карбюратор-аккумулятор. Замена масла. Прокачка стоек. Конечно, есть определенная экзотика, вроде изготовления вручную шестерни для коробки передач к «Бьюику» пятидесятого года выпуска, но чтобы пришлось подобным когда-нибудь заняться дома, такое даже в страшном сне не приснится… Стоп, полтора месяца? И Норьега поехал в Коста-Роха? Зачем?
Он знал, что в районе под названием Коста-Роха, что в переводе значит Красный Берег, живут, в числе прочих, и те, от кого зависит сравнительно спокойная жизнь хозяина. Чья предпринимательская деятельность в условиях социализма возможна лишь при соблюдении ряда неписаных законов… Вроде бесплатного обслуживания некоторых обитателей Коста-Роха: секретаря партийной организации, комиссара милиции, алькальда и еще ряда лиц, называемых здесь «хефе политико».
К чести подобных клиентов, они приезжали к Норьеге сами, здоровались первыми и разговаривали вежливо. И то правда: если не такие, как Хосе, то кто заставит двигаться их «Шевроле» и «Понтиаки» невероятных для любой страны мира сроков эксплуатации?
Но лишь к одному человеку в Коста-Роха Норьега мог вот так запросто поехать сам: к колдуну. У старого Хуана и машины-то не было, кстати. Но обычай требовал, чтобы колдун обязательно возглавлял церемонию посвящения ученика в подмастерья.
Что ж, если это правда, то сбудется мечта идиота: советский инженер-строитель станет подручным у кубинского автомеханика… Но вот в мастера ему здесь уже не попасть: через шесть-семь недель закончится эта странная командировка, а чтобы стать механиком, надо походить в подмастерьях хотя бы год… Может быть, все-таки что-то удастся увидеть за последние недели в мастерской Норьеги?
…Руки словно бы сами нащупали нужный инструмент. С легким щелчком выскочил старый, потрескавшийся стабилизатор. На верстаке уже лежал похожий на пятнистую змею толстый жгут из «вареного» каучука. Сергей снял с крючка укороченный мачете, примерился… Раз! От жгута отлетел кусок, размерами как раз совпадающий со стабилизатором, невесть сколько лет назад созданным где-то в Детройте.
«Что ж, рубить каучук меня научили», — усмехнулся Лихоманов… Затем он начал устанавливать стойку. С легким металлическим щелчком та встала на место. «Во всяком случае, этого негритянского мальчишку я обошел; тому на подобную операцию нужно как минимум три минуты, а то и больше…»
Впрочем, юный Роке не терял времени даром: поставив на место очищенный, промытый и высушенный уже неизвестно по какому кругу масляный фильтр, не имеющий описания ни в одном из современных каталогов запчастей, он залил в двигатель масло, стараясь не пролить ни капли, словно это была самая дорогая жидкость из всех известных на земле нефтепродуктов… Но «Плимуту» опять, как и прежде, достался всего лишь простой автол.
Провозившись еще с час, Сергей сел за руль, а Роке встал возле открытого капота. Перекликаясь на жаргоне, понятном лишь механикам, молодые люди начали запускать двигатель. Стартер заржал, словно конь с техасского ранчо. Затем басовито ухнули цилиндры громадного V-образного двигателя, и утробный рокот заполнил помещение мастерской. Через толстый шланг, надетый на выхлопную трубу, на улицу повалил вонючий сизый дым, точно такой же, какой выходил из этой машины в те давние годы, когда еще не знали таких слов, как «экологическая чистота».
Двигатель вышел на устойчивые обороты, с ворчащим гулом заработал ровно, ни один из восьми цилиндров не пропускал такт. Роке захлопнул капот и приглашающе показал на выезд. Сидевший за рулем Сергей согласно кивнул, подождал, пока Роке снимет шланг с выхлопной трубы, и включил первую скорость, думая про себя, сколько же раз подобное движение производилось внутри этой машины в течение тридцати с лишним лет, да и жив ли вообще первый владелец этого «Плимута»? Кем он был?
Большая черная машина с на редкость «сердитым» дизайном блока фар и решетки радиатора выползла из-под навеса, и яркое солнце заиграло на полировке кузова и восстановленной хромировке стальных бамперов с «клыками». Звук мотора почти не был слышен, вибрация еле ощущалась, ход был удивительно мягким. Словом, все как и положено качественно сделанному автомобилю… Разве что салон подкачал — сквозь перелицовку из дешевого и уже изношенного велюра кое-где торчали заскорузлые, потрескавшиеся остатки кожаной обивки.
Тем не менее, машина по-прежнему вызывала восхищение. Лихоманов в очередной раз поклялся, что когда вернется домой, то купит себе настолько солидную машину, насколько позволят ему финансы. И никакой не джип — только классический седан. Жаль только, что об американском автомобиле с «плавниками» и двигателем в четыреста сил останется только мечтать… Отсюда, с Кубы, даже имея миллионное состояние, никто не сможет вывезти ни один подобный раритет: строжайший местный запрет на вывоз и строжайшее международное эмбарго.
…Норьега действительно привез колдуна Хуана — пожилого черного толстяка с покрасневшими белками глаз и крупным носом. Если внешность еще можно было отнести на гены, климат или возраст, то запах перегара слишком явно выдавал в старике любителя гаванского рома.
Ром, кстати, оказался едва ли не основным атрибутом затеянной спустя час церемонии посвящения в подмастерья. Кем был придуман этот обряд, из какого обычая он трансформировался — это уже вряд ли знали даже самые старые механики, ушедшие на покой. Двое из них, на вид не менее чем девяноста годов от роду, пришли в мастерскую среди прочих приглашенных, как цеховые старейшины. А всего под обширным навесом из рифленого железа собралось человек пятнадцать, включая, разумеется, самого Норьегу, а также некоторых из коллег по ремеслу, держащих свои СТО на городской окраине и в Коста-Роха.
Коллеги, они же конкуренты, как стало Сергею ясно почти сразу после начала работы у Норьеги, были на удивление лояльны друг к другу, несмотря на определенные различия во взглядах, насколько это возможно при социализме и наличии «Большого Брата». Цвет кожи на Кубе — вообще не повод для разногласий. Не забывая о своем кармане, мастера-автомеханики все же помогают коллегам, а то и передают друг другу выгодных клиентов, если вдруг возникает резкая нехватка времени или ремонтной площади. Молодой инженер серьезно подозревал, что цеховое братство не чуждо некоторых мафиозных принципов, вроде круговой поруки, а то и чего покруче.
Присутствующие образовали полукруг вокруг верстака, рядом с которым расположились Хосе Норьега, колдун Хуан, оба автомобильных ветерана, тут же с молотком в руке поставили ученика. На верстаке — литровая бутыль с желтоватой жидкостью.
— Можно начинать? — спрашивает мастер у колдуна и старейшин.
Те кивают. Колдун сидит на корточках и перебирает в старом поддоне какие-то необходимые цацки.
— Очень хорошо, — говорит Норьега и обращается к ученику. — Скажи им, кто ты, откуда, и зачем здесь?
Сергею неловко. Тем не менее он представляется и, как умеет, излагает присутствующим на скверном испанском свои цели. Норьега предупредил его, что врать не нужно. Многие сотоварищи по цеху и так примерно представляют, что ему надо.
Некоторые, правда, издают возгласы удивления, когда узнают, что русский парень учится здесь, чтобы дома открыть свое дело. Возможно, для многих кубинцев, особенно старшего возраста, советские люди по-прежнему в большом авторитете, и то, что кто-то из них вдруг приехал учиться подобному ремеслу на Остров Свободы, вызывает у них недоумение.
— Возражает ли кто-нибудь против того, чтобы этот человек продолжал работать в нашем цехе? — спрашивает Норьега.
Возражений нет. Лишь один из стариков ворчит что-то вроде «все равно ему скоро уезжать».
Тем временем колдун готов. Он держит в правой руке куриную лапу и связку каких-то бубенчиков, издающих неприятный шорох при их раскачивании. Левая рука уже тянется к стакану, куда Норьега наливает из бутылки. Хуан делает добрый глоток напитка, затем окунает в стакан куриную лапу и брызжет, словно священник кропилом, ром в физиономию неофиту. При этом он бубнит что-то абсолютно непонятное для иностранца, который подозревает, что и не все собравшиеся понимают речь колдуна. Тем не менее некоторые слова произносятся достаточно внятно и складываются в переводимые фразы:
— За помощь со всех четырех сторон света — востока и запада, севера и юга… От духов земли и неба, моря и леса… Помощь этому человеку, который должен научиться доброму ремеслу… Откроем ему глаза, развяжем руки, отведем от него порчу…
Лихоманову по-прежнему не по себе. С одной стороны, ему кажется, что это дурацкий цирк, с другой — явно есть что-то зловещее в действиях и словах вудуиста… Неужели это и есть то, что он искал?
По знаку Норьеги Сергей поворачивается к верстаку и ударяет по наковальне, начиная произносить заученные слова «клятвы механика». Хуан при этом брызжет ему на руки ромом из вновь наполненного стакана.
— Обещаю постоянно постигать все тонкости моего ремесла.
Удар. Брызги рома.
— Обещаю подчиняться моему мастеру, чье слово для меня — закон.
И еще раз…
— Обещаю уважать моих клиентов, которые всегда правы…
— Обещаю не присваивать чужого имущества при работе…
— Обещаю прислушиваться к голосу нашего общества…
— Обещаю не использовать в моей работе приемы, которые могут принести вред.
Очередной удар по наковальне. Опять влага на руках.
— Обещаю не прибегать при работе к силам, с которыми не смогу справиться.
Удар… И вдруг не менее половины стакана выплескивается неофиту в лицо. Глаза невыносимо жжет от крепкого алкоголя. Сергей вскрикивает, роняет молоток и лихорадочно соображает: оскорбление это ему нанесли или подобный трюк входит в церемонию?
Второе оказывается верным. Все добродушно усмехаются, Норьега бормочет: «Все в порядке, всем так делают»… Старик скрипит: «Это чтоб лучше запоминалось»… Атмосфера становится непринужденной. Поджигаются сигареты и сигары. Стакан, в который окунали куриную лапу, идет вкруговую, новому подмастерью тоже приходится выпить. Ром, естественно. Местный самогон, точнее.
— … Сеньор Норьега, — обратился Сергей к мастеру, когда цеховое братство стало расходиться восвояси. — Хуан останется в мастерской или поедет к вам?
— А! Вот ты его и отвезешь домой, — довольно произнес Хосе. Он уже изрядно накачался, в отличие от подмастерья. — Возьми мою машину… Или нет, возьми «Плимут» — его передумали сегодня забирать. Заодно проверишь, не перегревается ли его двигатель на скорости. Только будь осторожен! Не вздумай даже чуть поцарапать!
Не веря такому счастью, Лихоманов побежал заводить двигатель «Фурии», стоящей на парковке у мастерской. Тем временем Норьега привел колдуна, тоже хорошо набравшегося. Кубинцы тепло прощались друг с другом. Для деловых знакомых они делали это достаточно долго, но для друзей — не особенно. Однако Сергею было не до отношений хозяина и колдуна: внимание его приковалось к приборной панели, подсвеченной почти мистическим зеленым светом.
Тем временем старый Хуан ввалился на переднее сиденье, наполняя и без того не слишком благоуханный салон запахом рома и другими своеобразными «ароматами». Впрочем, большие окна были опущены и, когда «Плимут», разогнавшись, помчался по шоссе, внутрь ворвался воздух извне, ветер Острова Свободы, пахнущий морем и орхидеями.
— Сеньор Хуан, можно вас спросить?
— Да, конечно, — с неожиданной готовностью ответил колдун.
— Что такое силы, с которыми человек может не справиться при работе?
— Это значит, что тебе не стоит идти в церковь и молиться за то, чтобы неработающий двигатель взял и ни с того ни с сего завелся.
— И только? А кроме церкви?
— Тебе лучше этого не знать, muchacho (**). Вот, возьми твоего Хосе. Он по молодости пытался научиться обращать. Хорошо, что у него ничего не получилось. Опасно это. Только очень опытные механики могут делать подобное.
— А сейчас он мог бы это сделать?
— Не знаю, — помолчав с полминуты, произнес колдун. — Скорее всего, нет. Настоящие мастера доверяют только своим глазам и своим рукам. Нехорошо, когда в ремонт вмешиваются ajenos.
«Ахенос? «Посторонние»? — мысленно перевел Сергей. Может быть, он имел в виду «чужие»? «Другие?» Что старик хотел этим сказать?»
— А от кого он мог услышать про обращение? — снова спросил он. — И вообще, что это значит?
Теперь Хуан молчал дольше — минуты две.
— Тебе лучше этого не знать, — повторил он. — Ты слишком молод. Можешь навредить.
* * *
Снаружи опять донесся характерный щелкающий стук рубильника. Послышались недовольные возгласы. Я перевел дыхание. Неужели сработало?
Стенки и низ котла перестали разогреваться, сохраняя температуру приятного тепла. Я плохо представлял себе устройство кухонных агрегатов и предполагал, что вряд ли нарушение герметичности котла будет таким образом препятствовать его включению. Оставалось предположить либо изношенность электрооборудования, либо что-то еще. Во всяком случае (я теперь был в этом уверен) странный жетон с жуком и солнцем на какое-то время отложил мой нелегкий переход с того света на этот, если пользоваться терминологией здешних нелюдей.
Снаружи забормотали, зашумели. Визгливый девичий голос существа неопознанного пола отчетливо заявил, что так тоже нельзя. Женщина спросила, что же тогда делать? И наконец мужчина распорядился:
— Выпускайте его.
С металлическим писком стали откручиваться «барашки» на крышке котла, едва не ставшего для меня крышкой гроба, да еще такого жуткого. Едва ее откинули, как я попытался самостоятельно выскочить наружу, но меня тут же схватили и снова начали связывать руки. Я вырывался.
— Лучше не дергайся, — пыхтя, посоветовал мужчина. — Иначе тебя придется сначала оглушить, а потом мы все равно сделаем по-своему.
Я внял, понимая, что у этих мерзавцев «не заржавеет» выполнить обещание. К тому же только сейчас мне удалось поверить в то, что страшная смерть опять прошла мимо, и все остальное вызывало лишь определенное равнодушие.
Но не слишком ли часто за последние дни надо мной нависает угроза гибели? Я к этому привыкнуть не могу и, надо сказать, привыкать не собираюсь. Далеко не святая троица закончила стягивать мои руки за спиной, усадила меня на стул и снова завела нудный разговор о том, как быть с моей персоной. Многое уже было перепето по два и более раза, но никакого решения они долго не могли принять. Было понятно только, что:
а) отпускать меня с миром нельзя;
б) убивать меня невозможно по очень сложным причинам, согласно которым мой труп (либо какие еще следы убийства) не должен остаться здесь;
в) вернуть меня обратно было бы хорошим и единственно правильным делом, но каким образом это совершить, неизвестно.
И все это потому, что я ну никаким образом не должен был здесь оказаться (с чем я был вполне согласен). А посему, решили они, мне отныне предстоит влиться в их компанию на неопределенный срок. Пока не станет ясно — навсегда ли я останусь с ними, или же вдруг подвернется случай отправить меня обратно (кстати, а куда именно?) Разумеется, я выразил неудовольствие таким решением, но на это мне почти печально было сказано, что альтернативы нет. Тогда я начал задавать вопросы:
— А вы сами-то кто такие? Из Вантайска? Как вас зовут хотя бы, можете сказать?
Пустяковые вопросы, но трое начали переглядываться между собой.
— Кто мы такие, сложно сказать. Мы и сами этого сейчас не знаем, — криво ухмыльнувшись, сказал мужчина.
— Главное, что ты теперь с нами, — неожиданно улыбнулась женщина. Совсем недобро улыбнулась, я был уверен в этом.
Я поерзал и недоверчиво спросил:
— Как же можно не знать, кто вы такие? Ведь я, например, хорошо знаю, кто я…
— Это потому что у тебя документы есть, — заявило оно. — Отбери у тебя их и заставь забыть твое имя, вот и ты тоже не будешь знать, кто ты такой.
— Как можно заставить забыть собственное имя? — не поверил я.
— О, — протянуло оно. — Способов, знаешь ли, масса.
— Дело даже и не в этом, — сказал мужчина. — Ты спрашиваешь, из Вантайска ли мы. Может быть, да, если ты называешь это место таким именем. Но кто может с уверенностью сказать, что на всех сторонах реальности, включая обратные стороны, это имя будет звучать именно так?
Свихнувшиеся философы-убийцы, грустно подумал я. Вот уж повезло, называется.
— Я даже не представляю, под какими именами тебе лучше нас знать… — задумчиво продолжал мужчина. — Впрочем, чтоб тебе было удобнее, зови меня Грач.
— Я — Воробей, — сказала женщина.
— Меня можешь называть Козодой, — неожиданно низким голосом сказало бесполое.
— «Козлодой», — с неожиданной злобой пробормотал я. Они что, на самом деле до такой степени сумасшедшие, или просто издеваются?
Моя реплика не понравилась бесполому. Оно подошло и врезало мне в солнечное сплетение. Пока я хватал воздух, дергаясь на стуле, меня убедили в том, что повода для идиотских шуток нет и быть не может.
Внимательно поглядев на Грача, Воробья и Козодоя, я про себя согласился, что здесь все действительно серьезно. Слишком даже серьезно.
Я попросил закурить. Мне с готовностью дали сигарету и поднесли зажигалку. Сами «философы», похоже, не курили.
— Еще вопрос, — сказал я. — Вот то, что вы убиваете людей, — это что? Ритуал? Обычай? Или вам просто нравится так развлекаться?
— По-моему, он ничего не понимает, — растерянно сказало бесполое. Остальные промолчали. Да, мне это понять было трудно.
— Но ведь у вашей… Группы, секты, есть какие-то принципы? У тех же сатанистов ведь имеются свои внешние проявления групповой принадлежности? — попытался я задать наводящий вопрос.
— Сильно выражаешься, — усмехнулся Грач. — «Внешние проявления принадлежности», такого бы и я не придумал, если б умел даже.
— Примитивно мыслит, — возразило Козодой.
— А по-моему, напротив, усложняет, — заметила Воробей. — Ладно. Нам все равно друг друга не понять. Запомни только одно: мы никакие не сатанисты, ни о каких ритуалах не знаем, а все трупы на нашем пути — результат воли.
— Чьей? — поинтересовался я. — Вам внушают из Космоса, что надо кого-то убить?
— Нет, меня уже трясет от этой тупости, — плачущим тоном сказало оно.
— Не обращай внимания, пусть думает как хочет, — пожал плечами мужчина. — Мы все сказали. Все, для чего можно подобрать слова. И хватит спрашивать, если ты даже вопрос не в состоянии правильно сформулировать.
— Тогда последнее, — решил я. — Что случилось с городом? Куда делись все люди? Когда это произошло?
— А может, так было всегда? — вопросом на вопрос ответила Воробей.
— …Итак, подискутировав с ними, вы приняли решение остаться с этими… Хм, людьми, на чьей совести не одно чудовищное убийство?
— У меня был какой-то выбор? Или вы искренне считаете, что я добровольно влился в преступную группу? Кроме того, я был по-прежнему связан и не мог бы даже броситься в Вантай и утопиться!
Вы почему-то промолчали, и ваше молчание мне совсем не понравилось.
Мне действительно ограничили свободу передвижений. Руки, правда, связали спереди, но довольно аккуратно, чтоб не перетянуть жилы. Я мог подносить ко рту сигарету или, к примеру, ложку, но не более того. Ноги тоже связали — между лодыжек теперь болтался отрезок капронового троса. Тоже привязали аккуратно, и я мог спокойно ковылять со скоростью пенсионера, гуляющего в сквере. Бежать было невозможно. Да и опасно. Меня предупредили, что убивать (во всяком случае, в ближайшее время) меня действительно никак нельзя, но вот покалечить — это запросто. Отрезать палец, выбить зуб или выколоть глаз — на подобные процедуры со мной у этого птичьего трио никакого табу не имелось.
Остаток дня мы шатались по территории санатория, проверяя все здания, все помещения. Однажды скромно потрапезничали, только не в столовой, а в помещении библиотеки. Грач залил две канистры солярки в бак дизеля (в помещение бокса я заходить отказался).
Что меня не переставало удивлять — так это странные взаимоотношения между тремя сумасшедшими убийцами. Они даже и не переговаривались между собой, за исключением тех случаев, когда я кого-либо из них ставил в тупик своими репликами. Молчали за едой, молчали после оной, валяясь на мягких диванах в вестибюле жилого ВИП-корпуса. Нелюди, на самом деле какие-то.
На первый взгляд, шатались они по «Вантаю» без всякой цели. Впрочем, это только казалось. Цель у них была, а все передвижения по парковым дорожкам и коридорам зданий представляли собой поиск — нудный и планомерный.
Который под вечер неожиданно закончился для них удачей. Когда мы проходили возле гаража, из его недр до нас донесся явственный металлический звук, будто аккуратно закрыли капот или дверь автомобиля. Троица насторожилась. Миг спустя, без единого слова, оставив женщину приглядывать за мной, Грач и Козодой со всех ног кинулись в сарай. Через две секунды донесся грохот, потом — чей-то испуганный вскрик, а затем прямо в нашу сторону выскочил незнакомый мне мужчина. Он увидел нас, чуть замешкался, и бросился бежать по направлению к воротам санатория. За ним тут же помчались Грач и Козодой, на удивление стремительно и при этом плавно. Расстояние между ними и преследуемым быстро сокращалось, и когда они его настигли метров через двадцать у самых ворот, то сбили с ног и нанесли несколько сильнейших ударов. Затем подняли и подвели к нам, вернее, к женщине, чтобы продемонстрировать результат.
Воробей удовлетворенно кивнула, позволив себе произнести пару слов:
— Это он.
— Не будем терять время. С ним можно быстро, — спокойно сказал Грач.
— А этот человек был вам знаком? — задали вы очередной вопрос.
— Повторю: нет. И, если надо, могу назвать его приметы: лет сорок, может, немногим больше. Лицо бледное, с грубыми чертами. Сам довольно высокий и широкий, волосы черные, глаза…
— Не надо, — вдруг перебили вы. — У нас все записано.
Неизвестный пытался вырваться. Но его очень надежно скрутили мотком капроновой веревкой, которую Воробей все время таскала с собой. На конце другого мотка веревки сделали скользящую петлю. В течение этого короткого промежутка времени пойманный извивался всем телом на покрытой хвоей и листьями земле, рот его изрыгал нечеловеческие проклятия на таком сленге, какого я в жизни не слышал.
Но это ему не помогло. Пригрозив, что если я вздумаю вмешаться, мне отрежут уши, Грач и Козодой слаженными действиями пропихнули голову неизвестного в петлю, слегка затянув узел; Воробей ловко перебросила свободный конец веревки через сук ближайшей сосны, а затем все трое дружно потянули. Тело пойманного напряглось и заплясало в воздухе. Конец веревки Грач надежно привязал к стволу другого дерева. Убийцы довольно равнодушно посмотрели на дело рук своих, затем жестами показали мне следовать за ними и не спеша двинулись прочь от места экзекуции.
––—––—––—––—–
(*) мальчик (исп.)
(**) парень (исп.)