43381.fb2 Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

Париж, 1924-1925

Еду*

Билет —      щелк.      Щека —         чмок.Свисток —      и рванулись туда мыкуда,   как сельди,         в сети чулокплывут      кругосветные дамы.Сегодня приедет —         уродом-урод,а завтра —      узнать посмейте-ка:в одно   разубран          и город и рот —помады,   огней косметика.Веселых      тянет в эту вот даль.В Париже грустить?         Едва ли!В Париже       площадь         и та Этуаль*,а звезды —      так сплошь этуали.Засвистывай,      трись,         врезайся и режьсквозь Льежи      и об Брюссели.Но нож   и Париж,           и Брюссель,            и Льеж —тому,   кто, как я, обрусели.Сейчас бы         в сани           с ногами —в снегу,   как в газетном листе б…Свисти,   заноси снегамименя,   прихерсонская степь…Вечер,   поле,      огоньки,дальняя дорога, —сердце рвется от тоски,а в груди —      тревога.Эх, раз,   еще раз,стих — в пляс.Эх, раз,   еще раз,рифм хряск.Эх, раз,   еще раз,еще много, много раз…Люди   разных стран и рас,копая порядков грядки,увидев,   как я      себя протряс,скажут:   в лихорадке.

[1925]

Город*

Один Париж —         адвокатов,           казарм,другой —        без казарм и без Эррио*.Не оторвать      от второго         глаза —от этого города серого.Со стен обещают:         «Un verre de Kotodonne de I’energie»[12].Вином любви      каким         и ктомою взбудоражит жизнь?Может,   критики         знают лучше.Может,   их         и слушать надо.Но кому я, к черту, попутчик*!Ни души      не шагает         рядом.Как раньше,      свой         раскачивай горбвпереди   поэтовых арб —неси,   один,      и радость,         и скорбь,и прочий       людской скарб.Мне скучно      здесь         одному           впереди, —поэту   не надо многого, —пусть   только      время         скорей родиттакого, как я,      быстроногого.Мы рядом      пойдем         дорожной пыльцой.Одно   желанье      пучит:мне скучно —      желаю         видеть в лицо,кому это      я      попутчик?!«Je suis un chameau»[13],         в плакате стоятлитеры,   каждая — фут.Совершенно верно:         «je suis», —               это                     «я»,а «chameau» —      это             «я верблюд».Лиловая туча,      скорей нагнись,меня   и Париж полей,чтоб только      скорей         зацвели огнидлиной   Елисейских полей*.Во всё огонь —         и небу в темьи в чернь промокшей пыли.В огне   жуками      всех системжужжат   автомобили.Горит вода,      земля горит,горит   асфальт      до жжения,как будто       зубрят         фонаритаблицу умножения.Площадь      красивей         и тысяч           дам-болонок.Эта площадь      оправдала б           каждый город.Если б был я      Вандомская колонна*,я б женился      на Place de la Concorde[14].

[1925]

Верлен и Сезан*

Я стукаюсь      о стол,         о шкафа острия —четыре метра ежедневно мерь.Мне тесно здесь          в отеле Istria[15]на коротышке      rue Campagne-Première[16].Мне жмет.         Парижская жизнь не про нас —в бульвары      тоску рассыпай.Направо от нас —         Boulevard Montparnasse[17],налево —        Boulevard Raspail[18].Хожу и хожу,      не щадя каблука, —хожу   и ночь и день я, —хожу трафаретным поэтом, покав глазах   не встанут виденья.Туман — парикмахер,         он делает гениев —загримировал      одного         бородой —Добрый вечер, m-r Тургенев.Добрый вечер, m-me Виардо*.Пошел:   «За что боролись?            А Рудин?..А вы,   именье      возьми подпальни»…Мне   их разговор эмигрантский                нуден,и юркаю      в кафе от скульни.Да.     Это он,      вот эта сова —не тронул        великого         тлен.Приподнял шляпу:         «Comment ça va,cher camarade Verlaine?[19]Откуда вас знаю?         Вас знают все.И вот   довелось состукаться.Лет сорок        вы тянете         свой абсентиз тысячи репродукций.Я раньше        вас      почти не читал,а нынче —          вышло из моды, —и рад бы прочесть —         не поймешь ни черта:по-русски дрянь, —         переводы.Не злитесь, —      со мной,            должно быть, и вызнакомы      лишь понаслышке.Поговорим      о пустяках путевых,о нашинском ремеслишке.Теперь   плохие стихи —              труха.Хороший —      себе дороже.С хорошим          и я б         свои потрохасложил   под забором         тоже.Бумаги   гладь      облевываяпером,   концом губы —поэт,   как блядь рублевая,живет   с словцом любым.Я жизнь   отдать      за сегодня            рад.Какая это громада!Вы чуете      слово —         пролетариат? —ему      грандиозное надо.Из кожи   надо      вылазить тут,а нас —   к журнальчикам            премией.Когда ж поймут,           что поэзия —                 труд,что место нужно          и время ей.«Лицом к деревне» —         заданье дано, —за гусли,      поэты-други!Поймите ж —      лицо у меня            одно —оно лицо,       а не флюгер.А тут и ГУС*      отверзает уста:вопрос не решен.           «Который?Поэт?   Так ведь это ж —            просто кустарь,простой кустарь,           без мотора».Перо   такому      в язык вонзи,прибей   к векам кунсткамер.Ты врешь.   Еще      не найден бензин,что движет      сердец кусками.Идею   нельзя      замешать на воде.В воде   отсыреет идейка.Поэт   никогда      и не жил без идей.Что я —   попугай?           индейка?К рабочему      надо         идти серьезней —недооценили их мы.Поэты,      покайтесь,           пока не поздно,во всех   отглагольных рифмах.У нас   поэт      событья берет —опишет   вчерашний гул,а надо   рваться      в завтра,             вперед,чтоб брюки      трещали         в шагу.В садах коммуны         вспомнят о барде —какие   птицы      зальются им?Что      будет       с веток          товарищ Вардин*рассвистывать      свои резолюции?!За глотку возьмем.         «Теперь поори,несбитая быта морда!»И вижу,   зависть         зажглась и горитв глазах   моего натюрморта.И каплет      с Верлена*         в стакан слеза.Он весь —          как зуб на сверле́.Тут      к нам       подходит         Поль Сезан*:«Я     так   напишу вас, Верлен».Он пишет.         Смотрю,         как краска свежа.Monsieur,       простите вы меня,у нас   старикам,      как под хвост вожжа,бывало   от вашего имени.Бывало —        сезон,          наш бог — Ван-Гог*,другой сезон —         Сезан.Теперь   ушли от искусства            вбок —не краску любят,           а сан.Птенцы —          у них           молоко на губах, —а с детства          к смирению падки.Большущее имя взяли         АХРР*,а чешут   ответственным            пятки.Небось   не напишут         мой портрет, —не трут   понапрасну         кисти.Ведь то же      лицо как будто, —               ан нет,рисуют   кто поцекистей.Сезан   остановился на линии,и весь   размерсился — тронутый.Париж,   фиолетовый,         Париж в анилине,вставал   за окном «Ротонды»*.

[1925]

Notre-dame*

Другие здания      лежат,         как грязная кора,в воспоминании           о Notre-Dame’e[20].Прошедшего      возвышенный корабль,о время зацепившийся            и севший на мель.Рсскрыли дверь —         тоски тяжелей;желе   из железа —      нелепее.Прошли   сквозь монаший            служилый елейв соборное великолепие.Читал   письмена,         украшавшие храм,про боговы блага            на небе.Спускался в партер,         подымался к хорам,смотрел удобства         и мебель.Я вышел —      со мной         переводчица-дура,щебечет   бантиком-ротиком:«Ну, как вам      нравится архитектура?Какая небесная готика!»Я взвесил все      и обдумал, —            ну вот:он лучше Блаженного Васьки*.Конечно,      под клуб не пойдет —                  темноват, —об этом не думали         классики.Не стиль…      Я в этих делах не мастак.Не дался       старью на съедение.Но то хорошо,      что уже местаготовы тебе      для сидения.Его      ни к чему      перестраивать заново —приладим         с грехом пополам,а в наших —      ни стульев нет,            ни орга̀нов.Копнёшь —      одни купола.И лучше б оркестр,         да игра дорога —сначала   не будет финансов, —а то ли дело      когда орга́н —играй   хоть пять сеансов.Ясно —      репертуар иной —фокстроты,      а не сопенье.Нельзя же        французскому госкинодуховные песнопения.А для рекламы —         не храм,            а краса —старайся       во все тяжкие.Электрорекламе —         лучший фасад:меж башен      пустить перетяжки,да буквами разными:         «Signe de Zoro»*[21],чтоб буквы бежали,         как мышь.Такая реклама      так заорет,что видно         во весь Boulmiche[22].А если   и лампочки         вставить в глазахимерам       в углах собора,тогда —      никто не уйдет назад:подряд —         битковые сборы!Да, надо      быть      бережливым тут,ядром   чего      не попортив.В особенности,         если пойдутгромить   префектуру         напротив.

[1925]

Версаль*

По этой   дороге,      спеша во дворец,бесчисленные Людовикитрясли   в шелках         золоченых каретцтелес   десятипудовики.И ляжек   своих      отмахав шатуны,по ней,   марсельезой пропет,плюя на корону,          теряя штаны,бежал   из Парижа         Капет*.Теперь   по ней      веселый Парижгоняет   авто рассияв, —кокотки,      рантье, подсчитавший барыш,американцы      и я.Версаль.      Возглас первый:«Хорошо жили стервы!»Дворцы   на тыщи спален и зал —и в каждой          и стол         и кровать.Таких   вторых      и построить нельзя —хоть целую жизнь         воровать!А за дворцом,      и сюды         и туды,чтоб жизнь им      была         свежа,пруды,   фонтаны,          и снова прудыс фонтаном      из медных жаб.Вокруг,   в поощренье         жантильных манер,дорожки      полны стату́ями —везде Аполлоны,           а этих             Венербезруких, —      так целые уймы.А дальше —      жилья         для их Помпадурш*Большой Трианон*         и Маленький.Вот тут   Помпадуршу         водили под душ,вот тут   помпадуршины спаленки.Смотрю на жизнь —         ах, как не нова!Красивость —      аж дух выматывает!Как будто        влип      в акварель Бенуа*,к каким-то      стишкам Ахматовой*.Я все осмотрел,         поощупал вещи.Из всей   красотищи этоймне      больше всего          понравилась трещинана столике         Антуанетты*.В него   штыка революции            клинвогнали,      пляша под распевку,когда   санкюлоты*         поволоклина эшафот         королевку.Смотрю,       а все же —         завидные видики!Сады завидные —         в розах!Скорей бы          культуру         такой же выделки,но в новый,      машинный ро́змах!В музеи   вот эти         лачуги б вымести!Сюда бы —      стальной         и стекольныйрабочий дворец          миллионной вместимости, —такой,   чтоб и глазу больно.Всем,   еще имеющим         купоны            и монеты,всем царям —      еще имеющимся —               в назидание:с гильотины неба,         головой Антуанетты,солнце      покатилось         умирать на зданиях.Расплылась      и лип         и каштанов толпа,слегка   листочки ворся.Прозрачный      вечерний         небесный колпакзакрыл   музейный Версаль.

[1925]

Жорес*

Ноябрь,   а народ      зажат до жары.Стою   и смотрю долго:на шинах машинных         мимо —            шарыкатаются       в треуголках.Войной обагренные         руки            умыв,и красные         шансы         взвесив,коммерцию           новую         вбили в умы —хотят   спекульнуть на Жоресе*.Покажут рабочим —         смотрите,            и онс великими нашими         тоже.Жорес   настоящий француз.            Пантеон*не станет же      он         тревожить.Готовы   потоки      слезливых фраз.Эскорт,   колесницы —         эффект!Ни с места!      Скажите,         кем из васв окне   пристрелен         Жорес?Теперь   пришли      панихидами выть.Зорче,   рабочий класс!Товарищ Жорес,          не дай убитьсебя   во второй раз.Не даст.   Подняв         знамен мачтовый лес,спаяв   людей      в один         плывущий флот,громовый и живой,         попрежнему               Жореспроходит в Пантеон         по улице Суфло.Он в этих криках,         несущихся вверх,в знаменах,      в шагах,         в горбах«Vivent les Soviets!..         A bas la guerre!..Capitalisme à bas!..»[23]И вот —      взбегает огонь             и горит,и песня   краснеет у рта.И кажется —      снова         в дыму            пушкариидут   к парижским фортам.Спиною      к витринам отжали —            и вотиз книжек        выжались         тени.И снова   71-й год*встает   у страниц в шелестении.Гора   на груди      могла б подняться.Там       гневный окрик орет:«Кто смел сказать,         что мы            в семнадцатомпредали   французский народ?Неправда,        мы с вами,         французские блузники.Забудьте      этот      поклеп дрянной.На всех баррикадах         мы ваши союзники,рабочий Крезо,      и рабочий Рено».

[1925]

Прощание*

(Кафе)

Обыкновенно      мы говорим:все дороги         приводят в Рим.Не так   у монпарнасца*.Готов поклясться.И Рем   и Ромул*,      и Ремул и Ромв «Ротонду» придут         или в «Дом»[24].В кафе   идут      по сотням дорог,плывут   по бульварной реке.Вплываю и я:      «Garçon,         un grogamericain»[25]Сначала      слова      и губы         и скулыкафейный гомон сливал.Но вот   пошли      вылупляться из гулаи лепятся      фразой         слова.«Тут   проходил      Маяковский давеча,хромой —        не видали рази?» —«А с кем он шел?» —         «С Николай Николаичем». —«С каким?» —         «Да с великим князем!»«С великим князем?         Будет врать!Он кругл      и лыс,      как ладонь.Чекист он,         послан сюда            взорвать…» —«Кого?» —         «Буа-дю-Булонь*[26].Езжай, мол, Мишка…»         Другой поправил:«Вы врете,         противно слушать!Совсем и не Мишка он,              а Павел.Бывало сядем —           Павлуша! —а тут же   его супруга,         княжна,брюнетка,        лет под тридцать…» —«Чья?         Маяковского?         Он не женат». —«Женат —         и на императрице». —«На ком?      Ее же расстреляли…» —               «И онповерил…         Сделайте милость!Ее ж Маяковский спас            за трильон!Она же ж        омолодилась!»Благоразумный голос:         «Да нет,вы врете —      Маяковский — поэт». —«Ну да, —         вмешалось двое саврасов, —в конце   семнадцатого годав Москве       чекой конфискован Некрасови весь   Маяковскому отдан.Вы думаете —      сам он?         Сбондил до иот —весь стих,        с запятыми,         скраден.Достанет Некрасова         и продает —червонцев по десять         на день».Где вы,   свахи?      Подымись, Агафья*!Предлагается      жених невиданный.Видано ль,          чтоб человекс такою биографией         был бы холости старел невыданный?!Париж,   тебе ль,      столице столетий;к лицу   эмигрантская нудь?Смахни   за ушми         эмигрантские сплетни.Провинция! —      не продохнуть. —Я вышел      в раздумье —         черт его знает!Отплюнулся —         тьфу напасть!Дыра   в ушах      не у всех сквозная —другому   может запасть!Слушайте, читатели,         когда прочтете,что с Черчиллем          Маяковский            дружбу вертитили       что женился я         на кулиджевской* тете,то, покорнейше прошу, —            не верьте.

[1925]

Прощанье*

В авто,   последний франк разменяв.— В котором часу на Марсель? —Париж   бежит,      провожая меня,во всей   невозможной красе.Подступай         к глазам,         разлуки жижа,сердце   мне          сантиментальностью расквась!Я хотел бы          жить          и умереть в Париже,Если б не было      такой земли —                Москва.

[1925]


  1. Стакан Кото дает энергию (франц.).

  2. Я верблюд (франц.).

  3. Площадь Согласия (франц.).

  4. Истрия (франц.).

  5. Название улицы в Париже (франц.).

  6. Бульвар Монпарнасс (франц.).

  7. Бульвар Распай (франц.).

  8. Как поживаете, дорогой товарищ Верлен? (франц.)

  9. Собор Парижской богоматери (франц.).

  10. Знак Зоро (франц.).

  11. Бульвар в Париже (франц.).

  12. Да здравствуют Советы!..

  13. Кафе на Монпарнасе.

  14. Официант,

  15. Булонский лес.