Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 6

Поэмы, 1924-1925

Владимир Ильич Ленин*

Российской коммунистической партии посвящаю

Время — начинаю про Ленина рассказ.Но не потому, что горя нету более,время потому, что резкая тоскастала ясною осознанною болью.Время, снова ленинские лозунги развихрь.Нам ли растекаться слезной лужею, —Ленин и теперь живее всех живых.Наше знанье — сила и оружие.Люди — лодки. Хотя и на суше.Проживешь свое пока,много всяких грязных раку́шекналипает нам на бока.А потом, пробивши бурю разозленную,сядешь, чтобы солнца близ,и счищаешь водорослей бороду зеленуюи медуз малиновую слизь.Я себя под Лениным чищу,чтобы плыть в революцию дальше.Я боюсь этих строчек тыщи,как мальчишкой боишься фальши.Рассияют головою венчик,я тревожусь, не закрыли чтобнастоящий, мудрый, человечийленинский огромный лоб.Я боюсь, чтоб шествия и мавзолеи,поклонений установленный статутне залили б приторным елеемленинскую простоту.За него дрожу, как за зеницу глаза,чтоб конфетной не был красотой оболган.Голосует сердце — я писать обязанпо мандату долга.Вся Москва. Промерзшая земля дрожит от гуда.Над кострами обмороженные с ночи.Что он сделал? Кто он и откуда?Почему ему такая почесть?Слово за̀ словом из памяти таская,не скажу ни одному — на место сядь.Как бедна у мира сло́ва мастерская!Подходящее откуда взять?У нас семь дней,у нас часов — двенадцать.Не прожить себя длинней.Смерть не умеет извиняться.Если ж с часами плохо,мала календарная мера,мы говорим — «эпоха»,мы говорим — «эра».Мы спим ночь.Днем совершаем поступки.Любим свою толочьводу в своей ступке.А если за всех смогнаправлять потоки явлений,мы говорим — «пророк»,мы говорим — «гений».У нас претензий нет, —не зовут — мы и не лезем;нравимся своей жене,и то довольны донѐльзя.Если ж, телом и духом слит,прет на нас непохожий,шпилим — «царственный вид»,удивляемся — «дар божий».Скажут так, — и вышло ни умно, ни глупо.Повисят слова и уплывут, как ды́мы.Ничего не выколупишь из таких скорлупок.Ни рукам ни голове не ощутимы.Как же Ленина таким аршином мерить!Ведь глазами видел каждый всяк —«эра» эта проходила в двери,даже головой не задевая о косяк.Неужели про Ленина тоже:«вождь милостью божьей»?Если б был он царствен и божествен,я б от ярости себя не поберег,я бы стал бы в перекоре шествий,поклонениям и толпам поперек.Я б нашел слова проклятья громоустого,и пока растоптан я и выкрик мой,я бросал бы в небо богохульства,по Кремлю бы бомбами метал: долой!Но тверды шаги Дзержинского^* у гроба.Нынче бы могла с постов сойти Чека^*.Сквозь мильоны глаз, и у меня сквозь оба,лишь сосульки слез, примерзшие к щекам.Богу почести казенные не новость.Нет! Сегодня настоящей болью сердце холодей.Мы хороним самого земногоизо всех прошедших по земле людей.Он земной, но не из тех, кто глазомупирается в свое корыто.Землю всю охватывая разом,видел то, что временем закрыто.Он, как вы и я, совсем такой же,только, может быть, у самых глазмысли больше нашего морщинят кожей,да насмешливей и тверже губы, чем у нас.Не сатрапья твердость, триумфаторской коляскоймнущая тебя, подергивая вожжи.Он к товарищу милел людскою лаской.Он к врагу вставал железа тверже.Знал он слабости, знакомые у нас,как и мы, перемогал болезни.Скажем, мне бильярд — отращиваю глаз,шахматы ему^* — они вождям полезней.И от шахмат перейдя к врагу натурой,в люди выведя вчерашних пешек строй,становил рабочей — человечьей диктатуройнад тюремной капиталовой турой.И ему и нам одно и то же дорого.Отчего ж, стоящий от него поодаль,я бы жизнь свою, глупея от восторга,за одно б его дыханье о́тдал?!Да не я один! Да что я лучше, что ли?!Даже не позвать, раскрыть бы только рот —кто из вас из сёл, из кожи вон, из штоленне шагнет вперед?!В качке — будто бы хватил вина и горя лишку —инстинктивно хоронюсь трамвайной сети.Кто сейчас оплакал бы мою смертишкув трауре вот этой безграничной смерти!Со знаменами идут, и так. Похоже —стала вновь Россия кочевой.И Колонный зал^* дрожит, насквозь прохожен.Почему? Зачем и отчего?Телеграф охрип от траурного гуда.Слезы снега с флажьих покрасневших век.Что он сделал, кто он и откуда —этот самый человечный человек?Коротка и до последних мгновенийнам известна жизнь Ульянова.Но долгую жизнь товарища Ленинанадо писать и описывать заново.Далеко давным, годов за двести,первые про Ленина восходят вести.Слышите — железный и луженый,прорезая древние века, —голос прадеда Бромлея и Гужона^* —первого паровика?Капитал его величество, некоронованный, невенчанный,объявляет покоренной силу деревенщины.Город грабил, грёб, грабастал,глыбил пуза касс,а у станков худой и горбастыйвстал рабочий класс.И уже грозил, взвивая трубы за̀ небо:— Нами к золоту пути мости́те.Мы родим, пошлем, придет когда-нибудьчеловек, борец, каратель, мститель! —И уже смешались облака и ды́мы,будто рядовые одного полка.Небеса становятся двойными,дымы забивают облака.Товары растут, меж нищими высясь.Директор, лысый черт,пощелкал счетами, буркнул: «кризис!»и вывесил слово «расчет».Кра́пило сласти мушиное се́ево,хлеба̀ зерном в элеваторах портятся,а под витринами всех Елисеевых^*,живот подведя, плелась безработица.И бурчало у трущоб в утробе,покрывая детвориный плачик:— Под работу, под винтовку ль, на̀ — ладони обе!Приходи, заступник и расплатчик! —Эй, верблюд, открыватель колоний!Эй, колонны стальных кораблей!Марш в пустыни огня раскаленней!Пеньте пену бумаги белей!Начинают черным лата́тьсяоазисы пальмовых нег.Вон среди золотистых плантацийзасеченный вымычал негр:— У-у-у-у-у, у-у-у! Нил мой, Нил!Приплещи и выплещи черные дни!Чтоб чернее были, чем я во сне,и пожар чтоб крови вот этой красней.Чтоб во всем этом кофе, враз вскипелом,вариться пузатым — черным и белым.Каждый добытый слоновий клык —тык его в мясо, в сердце тык.Хоть для правнуков, не зря чтоб кровью литься,выплыви, заступник солнцелицый.Я кончаюсь, — бог смертей пришел и поманил.Помни это заклинанье, Нил, мой Нил! —В снегах России, в бреду Патагонии^*расставило время станки потогонные.У Ива̀нова уже у Вознесенска^* каменные тушибудоражат выкрики частушек:«Эх, завод ты мой, завод,желтоглазина.Время нового зоветСтеньку Разина».Внуки спросят: — Что такое капиталист? —Как дети теперь: — Что это г-о-р-о-д-о-в-о-й?.. —Для внуков пишу в один листкапитализма портрет родовой.Капитализм в молодые годабыл ничего, деловой парнишка:первый работал — не боялся тогда,что у него от работ засалится манишка.Трико феодальное ему тесно̀!Лез не хуже, чем нынче лезут.Капитализм революциями своей веснойрасцвел и даже подпевал «Марсельезу^*».Машину он задумал и выдумал.Люди, и те — ей!Он по вселенной видимо-невидиморабочих расплодил детей.Он враз и царства и графства сжевалс коронами их и с орлами.Встучнел, как библейская корова или вол,облизывается. Язык — парламент.С годами ослабла мускулов сталь,он раздобрел и распух,такой же с течением времени стал,как и его гроссбух.Дворец возвел — не увидишь такого!Художник — не один! — по стенам поерзал.Пол ампиристый^*, потолок рококо́вый^*,стенки — Людовика XIV, Каторза^*.Вокруг, с лицом, что равно годитсябыть и лицом и ягодицей,задолицая полиция.И краске и песне душа глуха,как корове цветы среди луга.Этика, эстетика и прочая чепуха —просто — его женская прислуга.Его и рай и преисподняя —распродает старухамдырки от гвоздей креста господняи перо хвоста святого духа.Наконец, и он перерос себя,за него работает раб.Лишь наживая, жря и спя,капитализм разбух и обдряб.Обдряб и лег у истории на путив мир, как в свою кровать.Его не объехать, не обойти,единственный выход — взорвать!Знаю, лирик скривится горько,критик ринется хлыстиком выстегать:— А где ж душа?! Да это ж — риторика!Поэзия где ж? Одна публицистика!! —Капитализм — неизящное слово,куда изящней звучит — «соловей»,но я возвращусь к нему снова и снова.Строку агитаторским лозунгом взвей.Я буду писать и про то и про это,но нынче не время любовных ляс.Я всю свою звонкую силу поэтатебе отдаю, атакующий класс.Пролетариат — неуклюже и узкотому, кому коммунизм — западня.Для нас это слово — могучая музыка,могущая мертвых сражаться поднять.Этажи уже заёжились, дрожа,клич подвалов подымается по этажам:— Мы прорвемся небесам в распахнутую синь.Мы пройдем сквозь каменный колодец.Будет. С этих нар рабочий сын —пролетариатоводец. —Им уже земного шара мало.И рукой, отяжелевшей от колец,тянется упитанная туша капиталаухватить чужой горле́ц.Идут, железом клацая и лацкая.— Убивайте! Двум буржуям тесно! —Каждое село — могила братская,города́ — завод протезный.Кончилось — столы накрыли чайные.Пирогом победа на столе.— Слушайте могил чревовещание,кастаньеты костылей!Снова нас увидите в военной яви.Эту время не простит вину.Он расплатится, придет он и объявитвам и вашинской войне войну! —Вырастают на земле слезы́ озёра,слишком непролазны крови топи.И клонились одиночки фантазерынад решением немыслимых утопий.Голову об жизнь разбили филантропы.Разве путь миллионам — филантропов тропы?И уже бессилен сам капиталист,так его машина размахалась, —строй его несет, как пожелтелый лист,кризисов и забастовок ха̀ос.— В чей карман стекаем золотою лавой?С кем идти и на кого пенять? —Класс миллионоглавыйнапрягает глаз — себя понять.Время часы капитала кра́ло,побивая прожекторов яркость.Время родило брата Карла —старший ленинский брат Маркс.Маркс! Встает глазам седин портретных рама.Как же жизнь его от представлений далека!Люди видят замурованного в мрамор,гипсом холодеющего старика.Но когда революционной тропкойпервый делали рабочие шажок,о, какой невероятной топкойсердце Маркс и мысль свою зажег!Будто сам в заводе каждом стоя сто́ймя,будто каждый труд размозоливая лично,грабящих прибавочную стоимостьза руку поймал с поличным.Где дрожали тельцем, не вздымая глаз свойдаже до пупа биржевика-дельца,Маркс повел разить войною классовойзолотогодо быка^* доросшего тельца́.Нам казалось — в коммунизмовы затонытолько волны случая закинут нас юля́.Маркс раскрыл истории законы,пролетариат поставил у руля.Книги Маркса не набора гранки,не сухие цифр столбцы —Маркс рабочего поставил на́ ногии повел колоннами стройнее цифр.Вел и говорил: — сражаясь лягте,дело — корректура выкладкам ума.Он придет, придет великий практик,поведет полями битв, а не бумаг! —Жерновами дум последнее меля́и рукой дописывая восковой,знаю, Марксу виделось видение Кремляи коммуны флаг над красною Москвой.Назревали, зрели дни, как дыни,пролетариат взрослел и вырос из ребят.Капиталовы отвесные твердынивалом размывают и дробят.У каких-нибудь годов на расстояниисколько гроз гудит от нарастаний.Завершается восстанием гнева нарастание,нарастают революции за вспышками восстаний.Крут буржуев озверевший норов.Тьерами растерзанные^*, воя и стеная,тени прадедов, парижских коммунаров,и сейчас вопят парижскою стеною^*:— Слушайте, товарищи! Смотрите, братья!Горе одиночкам — выучьтесь на нас!Сообща взрывайте! Бейте партией!Кулаком одним собрав рабочий класс. —Скажут: «Мы вожди», а сами — шаркунами?За речами шкуру распознать умей!Будет вождь такой, что мелочами с нами —хлеба проще, рельс прямей.Смесью классов, вер, сословий и наречийна рублях колес землища двигалась.Капитал ежом противоречийрос во-всю и креп, штыками иглясь.Коммунизмапризрак^* по Европе рыскал,уходил и вновь маячил в отдаленьи…По всему поэтому в глуши Симбирскародился обыкновенный мальчик Ленин^*.Я знал рабочего. Он был безграмотный.Не разжевал даже азбуки соль.Но он слышал, как говорил Ленин,и он знал — всё.Я слышал рассказ крестьянина-сибирца.Отобрали, отстояли винтовками и раем разделали селеньице.Они не читали и не слышали Ленина,но это были ленинцы.Я видел горы — на них и куст не рос.Только тучи на скалы упали ничком.И на сто верст у единственного горцалохмотья сияли ленинским значком.Скажут — это о булавках а́хи.Барышни их вкалывают из кокетливых причуд.Не булавка вколота — значком прожгло рубахисердце, полное любовью к Ильичу.Этого не объяснишь церковными славянскими крюками,и не бог ему велел — избранник будь!Шагом человеческим, рабочими руками,собственною головой прошел он этот путь.Сверху взгляд на Россию брось —рассинелась речками, словноразгулялась тысяча розг,словно плетью исполосована.Но синей, чем вода весной,синяки Руси крепостной.Тыс боков на Россию глянь —и куда глаза ни кинь,упираются небу в скляньгоры, каторги и рудники.Но и каторг больнее былау фабричных станков кабала.Были страны богатые более,красивее видал и умней.Но земли с еще большей больюне довиделось видеть мне.Да, не каждый удар сотрешь со щеки.Крик крепчал: — Подымайтесь за землю и волю^* вы! —И берутся бунтовщики —одиночки за бомбу и за рево́львер.Хорошо в царя вогнать обойму!Ну, а если только пыль взметнешь у колеса?!Подготовщиком цареубийства пойманбрат Ульянова^*, народоволец Александр.Одного убьешь — другой во весь свой пылпытками ушедших переплюнуть тужится.И Ульянов Александр повешен былтысячным из шлиссельбуржцев.И тогда сказал Ильич семнадцатигодовый —это слово крепче клятв солдатом поднятой руки:— Брат, мы здесь тебя сменить готовы,победим, но мы пойдем путем другим!^* —Оглядите памятники — видите героев род вы?Станет Гоголем, а ты венком его величь.Не такой — чернорабочий, ежедневный подвигна́ плечи себе взвалил Ильич.Он вместе^*, учит в кузничной пасти,как быть, чтоб зарплата взросла пятаком.Что делать, если дерется мастер.Как быть, чтоб хозяин поил кипятком.Но не мелочь целью в конце:победив, не стой такнад одной сметённой лужею.Социализм — цель.Капитализм — враг.Не веник — винтовка оружие.Тысячи раз одно и то жеон вбивает в тугой слух,а назавтра друг в друга вложитруки понявших двух.Вчера — четыре, сегодня — четыреста.Таимся, а завтра в открытую встанем,и эти четыреста в тысячи вырастут.Трудящихся мира подымем восстанием.Мы уже не тише вод, травинок ниже —гнев трудящихся густится в туче.Режет молниями Ильичевых книжек.Сыпет градом прокламаций и летучек.Бился об Ленина темный класс,тёк от него в просветленьи,и, обданный силой и мыслями масс,с классом рос Ленин.И уже превращается в быльто, в чем юношей Ленин кля́лся:— Мы не одиночки, мы — союз борьбы^*за освобождение рабочего класса. —Ленинизм идет все далее и болеевширь учениками Ильичевой выверки.Кровью вписан героизм подпольяв пыль и в слякоть бесконечной Володимирки^*.Нынче нами шар земной заверчен.Даже мы, в кремлевских креслах если, —скольким вдруг из-за декретов Нерчинск^*кандалами раззвенится в кресле!Вам опять напомню птичий путь я.За волчком — трамваев электрическая рысь.Кто из вас решетчатые прутьяне царапал и не грыз?!Лоб разбей о камень стенки тесной —за тобою смыли камеру и замели.«Служил ты недолго, но честно^*на благо родимой земли».Полюбилась Ленину в какой из ссылокэтой песни траурная сила?Говорили — мужичок своей пойдет дорогой,заведет социализм бесхитростен и прост.Нет, и Русь от труб становится сторо́гой.Город дымной бородой оброс.Не попросят в рай — пожалуйста, войдите —через труп буржуазии коммунизма шаг.Ста крестьянским миллионам пролетариат водитель.Ленин — пролетариев вожак.Понаобещает либерал или эсерик прыткий,сам охочий до рабочих шей, —Ленин фразочки с него пооборвет до нитки,чтоб из книг сиял в дворянском нагише.И нам уже не разговорцы досужие,что-де свобода, что люди братья, —мы в марксовом всеоружииодна на мир большевистская партия.Америку пересекаешь в экспрессном купе,идешь Чухломой^* — тебев глаза вонзается теперь РКПи в скобках маленькое «б».Теперь на Марсов охотится Пулково^*,перебирая небесный ларчик.Но миру эта строчная буквав сто крат красней, грандиозней и ярче.Слова у нас до важного самогов привычку входят, ветшают, как платье.Хочу сиять заставить занововеличественнейшее слово «ПАРТИЯ».Единица! Кому она нужна?!Голос единицы тоньше писка.Кто ее услышит? — Разве жена!И то если не на базаре, а близко.Партия — это единый ураган,из голосов спрессованный тихих и тонких,от него лопаются укрепления врага,как в канонаду от пушек перепонки.Плохо человеку, когда он один.Горе одному, один не воин —каждый дюжий ему господин,и даже слабые, если двое.А если в партию сгру̀дились малые —сдайся, враг, замри и ляг!Партия — рука миллионопалая,сжатая в один громящий кулак.Единица — вздор, единица — ноль,один — даже если очень важный —не подымет простое пятивершковое бревно,тем более дом пятиэтажный.Партия — это миллионов плечи,друг к другу прижатые туго.Партией стройки в небо взмечем,держа и вздымая друг друга.Партия — спинной хребет рабочего класса.Партия — бессмертие нашего дела.Партия — единственное, что мне не изменит.Сегодня приказчик, а завтра царства стираю в карте я.Мозг класса, дело класса, сила класса, слава класса — вот что такое партия.Партия и Ленин — близнецы-братья —кто более матери-истории ценен?Мы говорим Ленин, подразумеваем — партия,мы говорим партия, подразумеваем — Ленин.Еще горой коронованные гла́вы,и буржуи чернеют как вороны в зиме,но уже горение рабочей лавыпо кратеру партии рвется из-под земель.Девятое января. Конец гапонщины.Падаем, царским свинцом косимы.Бредня о милости царской приконченас бойней Мукденской, с треском Цусимы.Довольно! Не верим разговорам посторонним!Сами с оружием встали пресненцы^*.Казалось — сейчас покончим с троном,за ним и буржуево кресло треснется.Ильич уже здесь.^* Он изо дня на́ деньпроводит с рабочими пятый год.Он рядом на каждой стоит баррикаде,ведет всего восстания ход.Но скоро прошла лукавая вестийка —«свобода». Бантики люди надели,царь на балкон выходил с манифестиком^*.А после «свободной» медовой неделиречи, банты и пения плавныепушечный рев покрывает басом:по крови рабочей пустился в плаваниецарев адмирал, каратель Дубасов^*.Плюнем в лицо той белой слякоти,сюсюкающей о зверствах Чека̀!Смотрите, как здесь, связавши за̀ локти,рабочих на̀смерть секли по щекам.Зверела реакция^*. Интеллигентчикиушли от всего и всё изгадили.Заперлись дома, достали свечки,ладан курят — богоискатели.Сам заскулил^* товарищ Плеханов^*:— Ваша вина, запутали, братцы!Вот и пустили крови лохани!Нечего зря за оружье браться. —Ленин в этот скулеж недужныйврезал голос бодрый и зычный:— Нет, за оружие браться нужно,только более решительно и энергично.Новых восстаний вижу день я.Снова подымется рабочий класс.Не защита — нападениестать должно лозунгом масс. —И этот год в кровавой пенеи эти раны в рабочем станепокажутся школой первой ступенив грозе и буре грядущих восстаний.И Ленин снова в своем изгнанииготовит нас перед новой битвой.Он учит и сам вбирает знание,он партию вновь собирает разбитую.Смотри — забастовки вздымают год,еще — и к восстанию сумеешь сдвинуться ты.Но вотиз лет подымается страшный четырнадцатый,Так пишут — солдат-де раскурит трубку,балакать пойдет о походах древних,но эту всемирнейшую мясорубкук какой приравнять^* к Полтаве, к Плевне?!Империализм во всем оголении —живот наружу, с вставными зубами,и море крови ему по колени —сжирает страны, вздымая штыками.Вокруг него его подхалимы —патриоты — приспособились Вовы^* —пишут, руки предавшие вымыв:— Рабочий, дерись до последней крови! —Земля — горой железного лома,а в ней человечья рвань и рваль,Среди всего сумасшедшего доматрезвый встал один Циммервальд^*.Отсюда Ленин с горсточкой товарищейвстал над миром и поднял надмысли ярче всякого пожарища,голос громче всех канонад.Оттуда — миллионы канонадою в уши,стотысячесабельной конницы бег,отсюда, против и сабель и пушек, —скуластый и лысый один человек.— Солдаты!^* Буржуи, предав и про̀дав,к туркам шлют, за Верден^*, на Двину.Довольно! Превратим войну народовв гражданскую войну!Довольно разгромов, смертей и ран,у наций нет никакой вины.Против буржуазии всех странподымем знамя гражданской войны! —Думалось: сразу пушка-печкачихнет огнем и сдунет гнилью,потом поди, ищи человечка,поди, вспоминай его фамилию.Глоткой орудий, шипевших и вывших,друг другу страны орут — на колени!Додрались, и вот никаких победивших —один победил товарищ Ленин.Империализма прорва!Мы истощили терпенье ангельское.Ты восставшею Россией прорванаот Тавриза и до Архангельска.Империя — это тебе не ку̀ра!Клювастый орел с двухглавою властью.А мы, как докуренный окурок,просто сплюнули их династью.Огромный, покрытый кровавою ржою,народ, голодный и голоштанный,к Советам пойдет или будет буржуютаскать, как и встарь, из огня каштаны?— Народ разорвал оковы царьи,Россия в буре, Россия в грозе, —читал Владимир Ильич в Швейцарии,дрожа, волнуясь над кипой газет.Но что по газетным узнаешь клочьям?На аэроплане прорваться б ввысь,туда, на помощь к восставшим рабочим, —одно желанье, единая мысль.Поехал, покорный партийной воле,в немецком вагоне, немецкая пломба.О, если бы знал тогда Гогенцоллерн^*,что Ленин и в их монархию бомба!Питерцы всё еще всем на радостьлобзались, скакали детишками малыми,но в красной ленточке, слегка припарадясь,Невский уже кишел генералами.За шагом шаг — и дойдут до точки,дойдут и до полицейского свиста.Уже начинают казать коготочкибуржуи из лапок своих пушистых.Сначала мелочь — вроде малько́в.Потом повзрослее — от шпротов до килечек.Потом Дарданельский^*, в девичестве Милюков,за ним с коронацией прет Михаильчик.Премьер^* не власть — вышивание гладью!Этотебе не грубый нарком.Прямо девушка — иди и гладь ее!Истерики закатывает, поет тенорком.Еще не попало нам и росинкиот этих самых февральских свобод,а у оборонцев^* — уже хворостинки —«марш, марш на фронт, рабочий народ».И в довершение пейзажа славненького,нас предававшие и до и пото́м,вокруг сторожами эсеры да Савинковы^*,меньшевики — ученым котом.И в город^*, уже заплывающий салом,вдруг оттуда, из-за Невы,с Финляндского вокзалапо Выборгской загрохотал броневик.И снова ветер свежий, крепкийвалы революции поднял в пене.Литейный^* залили блузы и кепки.«Ленин с нами! Да здравствует Ленин!»— Товарищи! — и над головами первых сотенвперед ведущую руку выставил. —— Сбросим эсдечества обветшавшие лохмотья.Долой власть соглашателей и капиталистов!Мы — голос воли низа,рабочего низа всего света.Да здравствует партия, строящая коммунизм,да здравствует восстание за власть Советов! —Впервые перед толпой обалделойздесь же, перед тобою, близ,встало, как простое делаемое дело,недосягаемое слово — «социализм».Здесь же, из-за заводов гудящих,сияя горизонтом во весь свод,встала завтрашняя коммуна трудящихся —без буржуев, без пролетариев, без рабов и господ^*.На толщь окрутивших соглашательских веревокслова Ильича ударами топора.И речь прерывало обвалами рева:«Правильно, Ленин! Верно! Пора!»Дом Кшесинской^*, за дрыгоножествоподаренный, нынче — рабочая блузница.Сюда течет фабричное множество,здесь закаляется в ленинской кузнице.«Ешь ананасы, рябчиков жуй^*,день твой последний приходит, буржуй».Уж лезет к сидящим в хозяйском стуле —как живете да что жуете?Примериваясь, в июле^*за горло потрогали и за животик.Буржуевы зубья ощерились разом.— Раб взбунтовался! Плетями, да в кровь его! —И ручку Керенского водят приказом —на мушку Ленина!^* В Кресты Зиновьева!^*И партия снова ушла в подполье.Ильич на Разливе, Ильич в Финляндии.Но ни чердак, ни шалаш, ни полевождя не дадут озверелой банде их.Ленина не видно, но он близ.По тому, работа движется как,видна направляющая ленинская мысль,видна ведущая ленинская рука.Словам Ильичевым — лучшая почва:падают, сейчас же дело растя,и рядом уже с плечом рабочего —плечи миллионов крестьян.И когда осталось на баррикады выйти,день наметив в ряду недель,Ленин сам явился в Питер^*:— Товарищи, довольно тянуть канитель!Гнет капитала, голод-уродина,войн бандитизм, интервенция во́рья —будет! — покажутся белее родинокна теле бабушки, древней истории. —И оттуда, на дни оглядываясь эти,голову Ленина взвидишь сперва.Это от рабства десяти тысячелетийк векам коммуны сияющий перевал.Пройдут года сегодняшних тягот,летом коммуны согреет лета́,и счастье сластью огромных ягоддозреет на красных октябрьских цветах.И тогда у читающих ленинские веления,пожелтевших декретов перебирая листки,выступят слезы, выведенные из употребления,и кровь волнением ударит в виски.Когда я итожу то, что про́жил,и роюсь в днях — ярчайший где,я вспоминаю одно и то же —двадцать пятое, первый день.Штыками тычется чирканье молний^*,матросы в бомбы играют, как в мячики.От гуда дрожит взбудораженный Смольный.В патронных лентах внизу пулеметчики.— Вас вызывает товарищ Сталин.Направо третья, он там. —— Товарищи, не останавливаться! Чего стали?В броневики и на почтамт! —— По приказу^* товарища Троцкого! —— Есть! — повернулся и скрылся скоро,и только на ленте у флотскогопод лампой блеснуло — «Аврора».Кто мчит с приказом, кто в куче спорящих,кто щелкал затвором на левом колене.Сюда с того конца коридорищабочком пошел незаметный Ленин.Уже Ильичем поведенные в битвы,еще не зная его по портретам,толкались, орали, острее бритвысолдаты друг друга крыли при этом.И в этой желанной железной буреИльич, как будто даже заспанный,шагал, становился и глаз, сощуря,вонзал, заложивши руки за̀ спину.В какого-то парня в обмотках, лохматого,уставил без промаха бьющий глаз,как будто сердце с-под слов выматывал,как будто душу тащил из-под фраз.И знал я, что всё раскрыто и понятои этим глазом наверное выловится —и крик крестьянский, и вопли фронта,и воля нобельца^*, и воля путиловца.Онв черепе сотней губерний ворочал,людей носил до миллиардов полутора.Он взвешивал мир в течение ночи,а утром:— Всем! Всем! Всем это —фронтам^*, кровью пьяным,рабам всякого рода,в рабство богатым отданным. —Власть Советам!^*Земля крестьянам!Мир народам!Хлеб голодным! —Буржуи прочли — погодите, выловим. —животики пятят доводом веским —ужо им покажут Духонин с Корниловым^*,покажут ужо им Гучков с Кере́нским^*.Но фронт без боя слова эти взяли —деревня и город декретами за́лит,и даже безграмотным сердце прожег.Мы знаем, не нам, а им показали,какое такое бывает «ужо».Переходило от близких к ближним,от ближних дальним взрывало сердца:«Мир хижинам,война, война, война дворцам!»Дрались в любом заводе и цехе,горохом из городов вытряхали, а сзадишаганье октябрьское метило вехипылающих дворянских усадеб.Земля — подстилка под ихними порками,и вдруг ее, как хлебища в узел,со всеми ручьями ее и пригоркамикрестьянин взял и зажал, закорузел.В очках манжетщики, злобой похаркав,ползли туда, где царство да графство.Дорожка скатертью! Мы и кухаркукаждую выучим управлять государством!Мы жили пока производством ротаций.С окопов летело в немецкие уши:— Пора кончать! Выходите брататься! —И фронт расползался в улитки теплушек.Такую ли течь загородите горстью?Казалось — наша лодчонка кренится —Вильгельмов сапог^*, Николаева шпористей,сотрет Советской страны границы.Пошли эсеры в плащах распашонкой,ловили бегущих в свое словоблудьище,тащили по-рыцарски глупой шпажонкойкрасиво сразить броневые чудища!Ильич петушившимся крикнул: — Ни с места!Пусть партия взвалит и это бремя.Возьмем передышку похабного Бреста^*.Потеря — пространство, выигрыш — время. —Чтоб не передо̀хнуть нам в передышку,чтоб знал — запомнят уда́ры мои,себяне муштровкой — сознанием вышколи,стройся рядами Красной Армии.Историки с гидрой плакаты выдерут^*— чи эта гидра была, чи нет? —а мы знавали вот эту гидрув ее натуральной величине.«Мы смело в бой пойдем^*за власть Советови как один умремв борьбе за это!»Деникин идет. Деникина выкинут,обрушенный пушкой подымут очаг.Тут Врангель вам — на смену Деникину.Барона уронят — уже Колчак.Мы жрали кору, ночевка — болотце,но шли миллионами красных звезд,и в каждом — Ильич, и о каждом заботитсяна фронте в одиннадцать тысяч верст.Одиннадцать тысяч верст окружность,а сколько вдоль да поперек!Ведь каждый дом атаковывать нужно,каждый врага в подворотнях берег.Эсер с монархистом шпионят бессонно —где жалят змеей, где рубят с плеча.Ты знаешь путь на завод Михельсона^*?Найдешь по крови из ран Ильича.Эсеры целят не очень верно —другим концом да себя же в бровь.Но бомб страшнее и пуль револьве́рныхосада голода, осада тифо́в.Смотрите — кружат над крошками мушки,сытней им, чем нам в осьмнадцатом году, —простаивали из-за осьмушкисутки в улице на холоду.Хотите сажайте, хотите травите —завод за картошку — кому он не жалок!И десятикорпусный судостроительпыхтел и визжал из-за зажигалок.А у кулаков и масло и пышки.Расчет кулаков простой и верненький —запрячь хлеба̀ да зарой в кубышкиниколаевки да ке́ренки.Мы знаем — голод сметает начисто,тут нужен зажим, а не ласковость воска,и Ленин встает сражаться с кулачествоми продотрядами и продразверсткой.Разве в этакое время слово «демократ»набредет какой головке дурьей?!Если бить, так чтоб под ним панель была мокра:ключ побед — в железной диктатуре.Мы победили, но мы в пробоинах:машина стала, обшивка — лохмотья.Валы обломков! Лохмотьев обойных!Идите залейте! Возьмите и смойте!Где порт? Маяки поломались в порту,кренимся, мачтами волны крестя!Нас опрокинет — на правом бортув сто миллионов груз крестьян.В восторге враги заливаются воя,но так лишь Ильич умел и мог —он вдруг повернул колесо рулевоесразу на двадцать румбов вбок.И сразу тишь, дивящая даже;крестьяне подвозят к пристани хлеб.Обычные вывески — купля — — продажа —— нэп.Прищурился Ленин^*: — Чинитесь пока чего,аршину учись, не научишься — плох. —Команду усталую берег покачивал.Мы к буре привыкли, что за подвох?Залив Ильичем указан глубокийи точка смычки-причала найдена,и плавно в мир, строительству в доки,вошла Советских республик громадина.И Ленин сам^* где железо, где деревоносил чинить пробитое место.Стальными листами вздымал и примеривалкооперативы, лавки и тресты.И снова становится Ленин штурман,огни по бортам, впереди и сзади.Теперь от абордажей и штурмамы перейдем к трудовой осаде.Мы отошли, рассчитавши точно.Кто разложился — на берег за во̀рот.Теперь вперед! Отступленье окончено.РКП,команду на борт!Коммуна — столетия, что десять лет для ней?Вперед — и в прошлом скроется нэпчик.Мы двинемся во сто раз медленней^*,зато в миллион прочней и крепче.Вот этой мелкобуржуазной стихииеще колышется мертвая зыбь,но, тихие тучи молнией выев,уже — нарастанье всемирной грозы.Враг сменяет врага поределого,но будет — над миром зажжем небеса— но это уже полезней проделывать,чем об этом писать. —Теперь, если пьете и если едите,на общий завод ли идем с обеда,мы знаем — пролетариат — победитель,и Ленин — организатор победы.От Коминтерна до звонких копеек,серпом и молотом в новой меди,одна неписаная эпопея —шагов Ильича от победы к победе.Революции — тяжелые вещи,один не подымешь — согнется нога.Но Ленин меж равными был первейшийпо силе воли, ума рычагам.Подымаются страны одна за одной —рука Ильича указывала верно:народы — черный, белый и цветной —становятся под знамя Коминтерна.Столпов империализма непреклонные колонны —буржуи пяти частей света,вежливо приподымая цилиндры и короны,кланяются Ильичевой республике советов.Нам не страшно усилие ничье,мчим вперед паровозом труда…и вдруг стопудовая весть — с Ильичемудар.Если бы выставить в музееплачущего большевика,весь день бы в музее торчали ротозеи.Еще бы — такое не увидишь и в века!Пятиконечные звезды выжигали на наших спинах панские воеводы.Живьем, по голову в землю, закапывали нас банды Мамонтова^*.В паровозных топках сжигали нас японцы,рот заливали свинцом и оловом,отрекитесь! — ревели, но изгорящих глоток лишь три слова:— Да здравствует коммунизм! —Кресло за креслом, ряд в рядэта сталь, железо этовваливалось двадцать второго январяв пятиэтажное здание Съезда советов^*.Усаживались, кидались усмешкою,решали по̀ходя мелочь дел.Пора открывать! Чего они мешкают?Чего президиум, как вырубленный, поредел?Отчего глаза краснее ложи?Что с Калининым? Держится еле.Несчастье? Какое? Быть не может!А если с ним? Нет! Неужели?Потолок на нас пошел снижаться вороном.Опустили головы — еще нагни!Задрожали вдруг и стали чернымилюстр расплывшихся огни.Захлебнулся колокольчика ненужный щелк.Превозмог себя и встал Калинин^*.Слёзы не сжуешь с усов и щек.Выдали. Блестят у бороды на клине.Мысли смешались, голову мнут.Кровь в виски, клокочет в вене:— Вчера в шесть часов пятьдесят минутскончался товарищ Ленин! —Этот год видал, чего не взвидят сто.День векам войдет в тоскливое преданье.Ужас из железа выжал стон.По большевикам прошло рыданье.Тяжесть страшная! Самих себя же выволакивали волоком.Разузнать — когда и как? Чего таят!В улицы и в переулки катафалкомплыл Большой театр.Радость ползет улиткой.У горя бешеный бег.Ни солнца, ни льдины слитка —всё сквозь газетное ситкочерный засеял снег.На рабочего у станкавесть набросилась. Пулей в уме.И как будто слезы́ стаканопрокинули на инструмент.И мужичонко, видавший виды,смерти в глаз смотревший не раз,отвернулся от баб, но выдалакулаком растертая грязь.Были люди — кремень, и этиприкусились, губу уродуя.Стариками рассерьезничались дети,и, как дети, плакали седобородые.Ветер всей земле бессонницею выл,и никак восставшей не додумать до конца,что вот гроб в морозной комнатеночке Москвыреволюции и сына и отца.Конец, конец, конец. Когоуверять! Стекло — и видите под…Это его несут с Павелецкого^*по городу, взятому им у господ.Улица, будто рана сквозная —так болит и стонет так.Здесь каждый камень Ленина знаетпо топоту первых октябрьских атак.Здесь всё, что каждое знамя вышило,задумано им и велено им.Здесь каждая башня Ленина слышала,за ним пошла бы в огонь и в дым.Здесь Ленина знает каждый рабочий,сердца́ ему ветками елок стели.Он в битву вел, победу пророчил,и вот пролетарий — всего властелин.Здесь каждый крестьянин Ленина имяв сердце вписал любовней, чем в святцы.Он зѐмли велел назвать своими,что дедам в гробах, засеченным, снятся.И коммунары с-под площади Красной,казалось, шепчут: — Любимый и милый!Живи, и не надо судьбы прекрасней —сто раз сразимся и ляжем в могилы! —Сейчас прозвучали б слова чудотворца^*,чтоб нам умереть и его разбудят, —плотина улиц враспашку раство́рится,и с песней на́ смерть ринутся люди.Но нету чудес, и мечтать о них нечего.Есть Ленин, гроб и согнутые плечи.Он был человек до конца человечьего —неси и казнись тоской человечьей.Вовек такого бесценного грузаеще не несли океаны наши,как гроб этот красный, к Дому союзов^*плывущий на спинах рыданий и маршей.Ещев караул вставала в почетный^*суровая гвардия ленинской выправки,а люди уже прожидают, впечатаныво всю длину и Тверской^* и Димитровки^*.В семнадцатом было — в очередь дочериза хлебом не вышлешь — завтра съем!Но в эту холодную, страшную очередьс детьми и с больными встали все.Деревни строились с городом рядом.То мужеством горе, то детскими вызвенит.Земля труда проходила парадом —живым итогом ленинской жизни.Желтое солнце, косое и лаковое,взойдет, лучами к подножью кидается.Как будто забитые, надежду оплакивая,склоняясь в горе, проходят китайцы.Вплывали ночи на спинах дней,часы меняя, путая даты.Как будто не ночь и не звезды на ней,а плачут над Лениным негры из Штатов.Мороз небывалый жарил подошвы.А люди днюют давкою тесной.Даже от холода бить в ладошиникто не решается — нельзя, неуместно.Мороз хватает и тащит, как будтопытает, насколько в любви закаленные.Врывается в толпы. В давку запутан,вступает вместе с толпой за колонны.Ступени растут, разрастаются в риф.Но вот затихает дыханье и пенье,и страшно ступить — под ногою обрыв —бездонный обрыв в четыре ступени.Обрыв от рабства в сто поколений,где знают лишь золота звонкий резон.Обрыв и край — это гроб и Ленин,а дальше — коммуна во весь горизонт.Что увидишь?! Только лоб его̀ лишь,и Надежда Константиновна^* в тумане за…Может быть, в глаза без слез увидеть можно больше.Не в такие я смотрел глаза.Знамен плывущих склоняется шелкпоследней почестью отданной:«Прощай же, товарищ, ты честно прошел^*свой доблестный путь, благородный».Страх. Закрой глаза и не гляди —как будто идешь по проволоке про́вода.Как будто минуту один на одиностался с огромной единственной правдой.Я счастлив. Звенящего марша водаотносит тело мое невесомое.Я знаю — отныне и навсегдаво мне минута эта вот самая.Я счастлив, что я этой силы частица,что общие даже слезы из глаз.Сильнее и чище нельзя причаститьсявеликому чувству по имени — класс!Знамённые снова склоняются крылья,чтоб завтра опять подняться в бой —«Мы сами, родимый, закрылиорлиные очи твои^*».Только б не упасть, к плечу плечо,флаги вычернив и ве́ками алея,на последнее прощанье с Ильичемшли и медлили у мавзолея.Выполняют церемониал.Говорили речи. Говорят — и ладно.Горе вот, что срок минуты мал —разве весь охватишь ненаглядный!Пройдут и на̀верх смотрят с опаской,на черный, посыпанный снегом кружок^*.Как бешено скачут стрелки на Спасской.В минуту — к последней четверке прыжок^*.Замрите минуту от этой вести!Остановись, движенье и жизнь!Поднявшие молот, стыньте на месте.Земля, замри, ложись и лежи!Безмолвие. Путь величайший окончен.Стреляли из пушки, а может, из тыщи.И эта пальба казалась не громче,чем мелочь, в кармане бренчащая — в нищем.До боли раскрыв убогое зрение,почти заморожен, стою не дыша.Встает предо мной у знамён в озарениитёмный земной неподвижный шар.Над миром гроб, неподвижен и нем.У гроба — мы, людей представители,чтоб бурей восстаний, дел и поэмразмножить то, что сегодня видели.Но вот издалёка, оттуда, из алогов мороз, в караул умолкнувший наш,чей-то голос — как будто Муралова^* —«Шагом марш».Этого приказа и не нужно даже —реже, ровнее, тверже дыша,с трудом отрывая тело-тяжесть,с площади вниз вбиваем шаг.Каждое знамя твердыми рукамивновь над головою взвито ввысь.Топота потоп, сила кругами,ширясь, расходится миру в мысль.Общая мысль воедино созвеньенарабочих, крестьян и солдат-рубак:— Трудно будет республике без Ленина.Надо заменить его — кем? И как?Довольно валяться на перине клоповой!Товарищ секретарь! На́ тебе — вот —просим приписать к ячейке еркаповойсразу, коллективно, весь завод… —Смотрят буржуи, глазки раскоряча,дрожат от топота крепких ног.Четыреста тысяч^* от станка горячих —Ленину первый партийный венок.— Товарищ секретарь, бери ручку…Говорят — заменим… Надо, мол…Я уже стар — берите внучика,не отстает — подай комсомол. —Подшефный флот, подымай якоря,в море пора подводным кротам.«По морям, по морям,нынче здесь, завтра там».Выше, солнце! Будешь свидетель —скорей разглаживай траур у рта.В ногу взрослым вступают дети —тра́-та-та-та́-та та́-та-та-та́.«Раз, два, три!Пионеры мы.Мы фашистов не боимся, пойдем на штыки».Напрасно кулак Европы задран.Кроем их грохотом. Назад! Не сметь!Стала величайшим коммунистом-организаторомдаже сама Ильичева смерть.Уже над трубами чудовищной рощи,руки миллионов сложив в древко,красным знаменем Красная площадьвверх вздымается страшным рывком.С этого знамени, с каждой складкиснова живой взывает Ленин:— Пролетарии, стройтесь к последней схватке!Рабы, разгибайте спины и колени!Армия пролетариев, встань стройна!Да здравствует революция, радостная и скорая!Это — единственная великая войнаиз всех, какие знала история.

[1924]

Летающий пролетарий*

Предисловие

В «Правде» пишется правда. В «Известиях» — известия.Факты. Хоть возьми да положи на стол.А поэта интересует и то, что будет через двестилет или — через сто.

I

Война, которая будет сейчас

Когда перелистываем газетный лист мы,перебираем новости заграницы болотной,натыкаемся — выдумали ученые империалистовы:то газ, то луч, то самолет беспилотный.Что́ им, куриная судьба горька?Человечеству помогают, лучи скрестя?Нет — с поднебесья новый арканготовят на шеи рабочих и крестьян.Десятилетие^* страницы всех газетинсмерть начиняла — увечья, горе…Но вздором покажутся бойни этив ужасе грядущих фантасмагорий.· · ·

2125 год.

Небо горсти сложило (звезды клянчит).Был вечер, выражаясь просто.На небе, как всегда, появился аэропланчик.Обычный — самопишущий — «Аэророста».Москва. Москвичи повылезли на крышисорокаэтажных домов-коммун.— Посмотрим, что ли… Про что пропишет.Кто? Кого? Когда? Кому? —

Тревога

Летчик открыл горящий газ,вывел на небе раму.Вывел крупными буквами:

ПРИКАЗ. МОБИЛИЗАЦИЯ.

А потом — телеграмму:Рапорт. Наблюдатели. Берег восточный.Доносим:«Точно —без пяти восемь,несмотря на время раннее,враг маяки потушил крайние».Ракета. Осветились в темнотеприготовления — лихорадочный темп.Крыло к крылу, в крылья крылья,первая, вторая, сотая эскадрилья.Еще ракету! Вспыхнула. Видели?Из ангаров выводятся истребители.«Зашифровали. Передали стамсторожевым советским постам.Порядок образцовый. Летим наперерез,в прикрытии газовых завес».За рапортом — воззвание: «Товарищи, ясно!Угроза — Европе и Азии красной.Америка — разбитой буржуазии оплот —на нас подымает воздушный флот.Не врыть в нору рабочий класс.Рука — на руль! Глаз — на газ!»Казалось, газ, смертоносный и душненький,уже обволакивает миллионы голов.Заторопились. Хватали наушники.Бросали в радио: «Алло! Алло!!»Мотор умолк, тревогу отгаркав.Потух вверху фосфорический свет.А люди выводили двухместки из ангариков,летели — с женой — в районный совет.Долетевшим до половинывстречались — побывавшие в штабе.Туда! Туда!! Где бомбы да минысложил арсенальщик в страшный штабель.

Радиомитинг

— Товарищи! На митинг! — радио кликал.Массы морем вздымало бурно.А с Красной площади взлетала восьмикрылка —походная коминтерновская трибуна.Не забудется вовек картина эта.В масках, в противогазном платьеземля разлеглась фантастическим макетом.А вверху — коминтерновский председатель:— Товарищи! Сегодня АмерикаСоюзу трудящихся навязывает войны! —От Шанхая до ирландского берега —фразы сразу по радиоволнам.

Авиомобилизация

Сегодня забыли сон и дрёму.Солнце искусственное в миллиард свечейвключили, и от аэродрома к аэродромусновали машины бессонных москвичей.Легкие разведчики, дредноуты из алюминия…И в газодежде, мускулами узловат,рабочий крепил подвески минные;бомбами — летучками набивал кузова.Штабные у машин разбились на группки.Небо кроили; место своеотмечали. Делали зарубкина звездах — территории грядущих боев.Летчик. Рядом — ребятишки (с братом)шлем помогали надеть ему.И он объяснял пионерам и октябрятам,из-за чего тревога и что — к чему:— Из Европы выбили… из Азии… Ан,они — туда навострили лыжи, —в Америку, значит. В подводках. За океан.А там — свои. Буржуи. Кулиджи^*.Мы тут забыли и имя их.Заводы строим. Возносим трубы.А они не дремлют.У них — химия.Воняют газом. Точат зубы.Ну, и решили — дошло до точки.Бомбы взяли. С дом — в объем.Камня на камне, листочка на листочкене оставят. Побьют… Если мы не побьем. —

Вперед

Одна машина выскользнула плавно.Снизилась, смотрит… Чего бы надо еще?Потом рванулась — обрадовалась словно —сигнализировала: «Главнокомандующий.Приказываю: Пора!Вперед!! И до Марса винт отмашет!»Отземлились, подняли рупора.И воздух гремит в давнишнем марше.

Марш

Буржуи лезут в ярина самый небий свод.Товарищ пролетарий,садись на самолет!Катись назад, заводчики,по облакам свистя.Мы — летчикиреспублики рабочих и крестьян.Где не проехать коннице,где не пройти ногам —там только летчик гонитсяза птицами врага.Вперед! Сквозь тучи-кочки!Летим, крылом блестя.Мы — летчикиреспублики рабочих и крестьян!Себя с врагом померьте,дорогу кровью рдя;до самой небьей твердикоммуну утвердя.Наш флаг меж звезд полощется,рабочью власть растя.Мы — летчики, мы — летчицы,рабочих и крестьян!

Начало

Сначала разведчики размахнулись полукругом.За разведчиками — истребителей дуга.А за ними газоносцы выстроились в угол.Тучи от винтов размахиваются наугад.А за ними, почти закрывая многоокий,помноженный фонарями небесный свод,летели огромней, чем корабельные доки,ангары — сразу на аэропланов пятьсот.Когда повороты были резки́, —на тысячи ладов и ладковревели сонмы окружающих мастерскихсвистоголосием сирен и гудков.За ними вслед пошли обозы,маскированные каким-то цветом седым.Тихо… Тебе — не телегой о́б земь!..Арсеналы, склады медикаментов, еды…Под ними земля выгибалась миской.Ждали на каждой бетонной поляне.Ленинская эскадрилья взлетела из-под Минска…Присоединились крылатые смоляне…Выше, выше ввинчивались летчики.Совсем высоко… И — еще выше.Марш отшумел. Машины — точки.Внизу — пощурились и бросили крыши.Проверили. Есть — кислород и вода.Еду̀ машина в минуту подавала.И влезли, осмотрев провода и привода,в броню газонепроницаемых подвалов.На оборону! Заводы гудят.А краны мины таскают.Под землю от вражьего газа уйдя,бежала жизнь заводская.

Поход

Летели.Птицы в изумленьи глядели. Летели…Винт, звезда блестит в темноте ли? Летели…Ввысь до того, что — иней на теле. Летели…Сами себя ж догоняя еле, летели.С часами скорость творит чудеса:шлов сутки двое сполна;два солнца — в 24 часа;и дважды всходила луна.Когда ж догоняли вращенье земли —сто мест перемахивал глаз.А циферблат показывал имодин неподвижный час.Взвивались, прорезавши воздух весь.В удушьи разинув рот,с трудом рукой, потерявшей вес,выструивали кислород.Вреза́лись разведчики в бурю и в громи, бросив громовую одурь,на гладь океана кидались ядроми плыли, распенивши воду.Пловучей миной взорван один.И тотчас все остальныезаторопились в воду уйти,сомкнувши брони стальные.Всплывали, опасное место пройдя,стряхнувши с пропеллеров капли;и вновь в небосвод, пылающ и рдян,машин многоточие вкрапили. Летели…Минуты… сутки… недели… Летели.Сквозь россыпи солнца, сквозь луновы мели летели.

Нападение

Начальник спокойно передвигает кожаныйна два валика намотанный план.Все спокойно. И вдруг — как подкошенный,камнем — аэроплан.Ничего. И только лучищевытягивается разящей ручищей.Вставали, как в пустыне миражи,сто тысяч машин эскадрильи вражьей.Нацелив луч, истребленье готовящий,сторон с десяти — никак не менее —свистели, летели, мчались чудовища —из света, из стали, из алюминия.Качнула машины ветра река.Налево кренятся по склону.На правом крыле встает три «К»,три черных «К» — Ку-клукс-клана^*.А ветер с другого бока налез,направо качнул огульно —и чернью взметнулась на левом крылефашистская загогулина.Секунда. Рассмерчились бешено.И нет. Исчезли, в газ занавешены.На каждом аэро, с каждого бока,как будто искра — в газовый бак,два слова взрывало сердца: «Тревога!Враг!»

Аэробитва

Не различить горизонта слитого.Небо, воздух, вода — воедино!И в этой синеве — последняя битва.Красных, белых — последний поединок.Невероятная битва! Ни одного громыханийка!!Ни ядер, ни пуль не вижу мимо я —только винтов взбешенная механика,только одни лучи да химия.Гнались, увлекались ловом,и вдруг — поворачивали назад.Свисали руки, а на лице лиловом —вылезшие остекленелые глаза.Эскадрильи, атакующие, тучи рыли.Прожектор глаз открывает круглый —и нету никаких эскадрилий.Лишь падают вниз обломки и угли.Иногда, невидимые, башня с башнеюсходились, и тогда громыхало одно это.По старинке дрались врукопашнуюдва в абордаже воздушные дредноута.Один разбит, и сразу — идиллия:беззащитных, как щенят,в ангары поломанные дредноуты вводили,здесь же в воздухе клепая и чиня.Четырежды ночью, от звезд рябой,сменились дней глади,но все растет, расширяется бой,звереет со дня на́ день.В бою умирали пятые сутки.Враг отошел на миг.А после тысяча ясно видимых и жуткихмашин пошла напрямик.В атаку! В лучи!! — Не свернули лёта.В газ!!! — И газ не мутит.Неуязвимые, прут без пилотов.Всё метут на пути.

Гнут

Командав нахмурился. Кажется — крышка!Бросится наш, винтами взмашет —и падает мухой, сложивши крылышки.Нашим — плохо. Отходят наши.Работа — чистая. Сброшена тонна.Ни увечий, ни боли, ни раны…И город сметен без всякого стонатонной удушливой газовой дряни.Десятки столиц невидимый выелникого, ничего не щадящий газ.К самой к Москве машины передовыепрут, как на парад, как на показ…Уже надеющихся звали вра́лями.Но летчики, долг выполняя свой,аэропланными кольцами — спиралямисгрудились по-над самой Москвой.Расплывшись во все небесное лоно,во весь непреклонный машинный дух,враг летел, наступал неуклонно.Уже — в четырех километрах, в двух…Вспыхивали в черных рамкахизвестия неизбежной ясности.Радио громкотрубило: — Революция в опасности! —Скрежещущие звукикорежили и спокойное лицо, —это завинчивала люкиМосква подвальных жильцов.Сверху видно: мура —так толпятся; а те —в дирижаблях да — на Урал.Прихватывают жен и детей.Растут, размножаются в небесном ситценадвигающиеся машины-горошины.Сейчас закидают! Сейчас разразится!Сейчас газобомбы обрушатся брошенные.Ну что ж, приготовимся к смерти душной.Нам ли клониться, пощаду моля?Напрягшись всей силищей воздушной,примолкла Советская Земля.

Победа

И вдруг… — не верится! — будто кто-томашины вражьи дернул разом.На удивленье полувылезшим нашим пилотам,те скривились и грохнулись наземь.Не смея радоваться — не подвох ли?снизились, может, землею шествуют? —моторы затараторили, заохали,ринулись к месту происшествия.Снизились, к земле приникли…В яме, упавшими развороченной, —обломки алюминия, никеля…Без подвохов. Так. Точно.Летчики вылезли. Лбы — складки.Тысяча вопросов. Ответ — нем.И лишь под утро радио-разгадка:— Нью-Йорк. Всем! Всем! Всем!

Радио

Рабочих, крестьян и лётные кадрыприветствуют летчики первой эскадры.Пусть разиллюминуютМоскву в миллион свечей.С этой минуты навек мину́ютвойны. Мы — эскадра москвичей —прорвались. Нас не видели.Под водой — до Америки рейс.Взлетели. Ночью громкоговорителипоставили. И забасили на Нью-Йорк, на весь.«Рабочие! Товарищи и братья!Скоро ль наций дурман развеется?!За какие серебренники, по какой платевы предаете нас, европейцев?Сегодня натравливают: — Идите!Европу окутайте в газовый мор! —А завтра возвратится победитель,чтоб здесь на вас навьючить ярмо.Что вам жизнь буржуями да́рена?Жмут из вас то кровь, то пот.Спаяйтесь с нами в одну солидарность.В одну коммуну — без рабов, без господ!»Полицейские — за лисой лиса —на аэросипедах… Прожѐктора полоса…Напрасно! — Качаясь мерно,громкоговорители раздували голосалучших ораторов Коминтерна.Ничего! Ни связать, ни забрать его —радио.Видим, у них — сумятица.Вышли рабочие, полиция пятится.А город будто огни зажег —разгорается за флагом флажок.Для нас приготовленные минымиллиардерам кладут под домины.Знаменами себя осеня,атаковывают арсенал.Совсем как в Москве столетья назадОктябрьская разрасталась гроза.Берут, на версты гром разбаси́в,ломают замков хитроумный массив.Радиофорт… Охраняющий — скинут.Атаковали. Взят вполовину.В другую! Схватка, с час горяча.Ухватывают какой-то рычаг.Рванули… еще крутнули… Мгновение, —и то чересчур — мгновения менее, —как с тыщи струнищ оборванный вой!И тыща чудовищ легла под Москвой.

Радость

В «ура» содрогающимся ртам ещехотелось орать и орать до́сыта, —а уже во все небеса телеграммищувычерчивала радиороста:«Мир! Народы кончили драться.Да здравствует минута эта!Великая Американская федерацияприсоединяется к Союзу советов!»Сомнений — ни в ком.Подпись: «Американский ревком».

Возвращение

Утром с запада появились точки.Неслись, себя и марш растя:«Мы — летчики республики рабочих и крестьян.Недаром пролетали —очищен небий свод.Крестьянин! Пролетарий!Снижайте самолет!Скатились вниз заводчики, по облакам свистя.Мы летчики — республики рабочих и крестьян!Не вступит вражья конница,ни птица, ни нога.Наш летчик всюду гонитсяза силами врага.Наш флаг меж звезд полощется,рабочью власть растя.Мы — летчицы,мы — летчики рабочих и крестьян».

II

Будущий быт

Сегодня

Комната — это, конечно, не роща.В ней ни пикников не устраивать, ни сражений.Но все ж не по мне — проклятая жилплощадь:при моей, при комплекции — проживи на сажѐни!Старики, старухи, дама с моською,дети без счета — вот население.Не квартира, а эскимосскоеили киргизское копченое селение.Ребенок — это вам не щенок.Весь день — в работе упорной.То он тебя мячиком сбивает с ног,то на крючок запирает в уборной.Меж скарбом — тропинки, крымских окольней.От шума взбесятся и самые кроткие.Весь день — звонки, как на колокольне.Гуртом, в одиночку, протяжные, короткие…И за это гнездо — между клеток и солений,где негде даже приткнуть губу,носишься весь день, отмахиваясь от выселениймандатом союзным, бумажкой КУБу^*.Вернешься ночью, вымотан в городе.Морда — в пене, — смыть бы ее.В темноте в умывальной лупит по мордекем-то талантливо развешенное белье.Бр-р-р-р!Мутит чад кухонный. Встаю на корточки.Тянусь с подоконника мордой к форточке.Вижу, в небесах — возня аэропланова.Приникаю к стеклам, в раму вбит.Вот кто должен переделать нановонаш сардиночный унылый быт!

Будет

Год какой-то нолями разну̀лится.Отгремят последние битвы-грома.В Москве не будет ни переулка, ни улицы —одни аэродромы да дома.Темны, неясны грядущие дни нам.Но — для шуткиизображу грядущего гражданина,проводящего одни сутки.

Утро

Восемь. Кричит радиобудильник вежливый:«Товарищ — вставайте, не спите ежели вы!Завод — зовет.Пока будильнику приказов нет?До свидания! Привет!»Спросонок, но весь — в деловой прыти,гражданин включил электросамобритель.Минута — причесан, щеки — дажегражданки Милосской Венеры глаже.Воткнул штепсель, открыл губы:электрощетка — юрк! — и выблестила зубы.Прислуг — никаких! Кнопкой званная,сама под ним расплескалась ванная.Намылила вначале —и пошла: скребет и мочалит.Позвонил — гражданину под носсам подносится чайный поднос.Одевается — ни пиджаков, ни брюк;рубаха номерами не жмет узка.Сразу облекается от пяток до рукшелком гениально скроенного куска.В туфли — пару ног…В окно — звонок.Прямо к постели из небесных лонвпархивает крылатый почтальон.Ни — приказ выселиться, ни — с налогом повестка.Письмо от любимой и дружеских несколько.Вбегает сын, здоровяк — карапуз.— До свидания, улетаю в вуз.— А где Ваня?— Он в саду порхает с няней.

На работу

Сквозь комнату — лифт. Присел — и вышелна гладь расцветоченной крыши.К месту работы курс держа,к самому карнизу подлетает дирижабль.По задумчивости (не желая надуть)гражданин попробовал сесть на лету.Сделав самые вежливые лица,гражданина остановила авиомилиция.Ни протоколов, ни штрафа бряцания…Только — вежливенькое порицание.Высунувшись из гондолы, на разные тонапокрикивает знакомым летунам:— Товарищ, куда спешите? Бросьте!Залетайте как-нибудь с женою в гости!Если свободны — часа на ползапархивайте на авиобол!— Ладно! А вы хотите пересесть?Садитесь, местечко в гондоле есть! —Пересел… Пятнадцать минут. И вот —гражданин прибывает на место работ.

Труд

Завод. Главвоздух. Делают вообще онивоздух прессованный для междупланетных сообщений.Кубик на кабинку — в любую ширь,и сутки сосновым духом дыши.Так — в век оныйиз «Магги» делали бульоны.Так же вырабатываются из облаковискусственная сметана и молоко.Скоро забудут о коровьем имени.Разве столько выдоишь из коровьего вымени!Фабрика. Корпусом сорокаярусным.Слезли. Сорок — в рвении яростном.Чисто-чисто. Ни копотей, ни сажи.Лифт развез по одному на этаж.Ни гуда, ни люда!Одна клавиатура — вроде «Ундервуда»^*.Хорошо работать! Легко — и так,а тут еще по радио — музыка в такт.Бей буквами, надо которыми,а все остальное доделается моторами.Четыре часа. Промелькнули мельком.И каждый — с воздухом, со сметаной, с молоком.Не скукситесь, как сонные совы.Рабочий день — четырехчасовый.Бодро, как белка… Еще бодрей.Под душ! И кончено — обедать рей!

Обед

Вылетел. Детишки. Крикнул: — Тише! —Нагнал из школы летящих детишек.— Куда, детвора? Обедать пора! —Никакой кухни, никакого быта!Летают сервированные аэростоловые Нарпита.Стали сел.Взяли съел.Хочешь — из двух,хочешь — из пяти, —на любой дух,на всякий аппетит.Посуда — самоубирающаяся. Поел — и вон!Подносит к уху радиофон.Буркнул, детишек лаская:Дайте Чухломскую! Коммуна Чухломская?..Прошу — Иванова Десятого! —— Которого? Бритого? — — Нет. Усатого!.— Как поживаешь? Добрый день.— Да вот — только вылетел за плетень.Пасу стадо.А что надо? —— Как что?! Давно больноне видались. Залетай на матч авиобольный. —— Ладно! Еще с часок попасуи спланирую в шестом часу.Может, опоздаю… Думаю — не слишком.Деревня поручила маленькое делишко.Хлеба́ — жарою мучимы,так я управляю искусственными тучами.Надосделать дождь, да чтоб — без града.До свидания! —

Занятия

Теперь — поучимся. Гражданин в минутуподлетает к Высшему сметанному институту.Сопоставляя новейшие технические данные,изучает в лаборатории дела сметанные…У нас пока — различные категории занятий.Скажем — грузят чернорабочие, а поэзия — для духовной знати.А тогда не будет более почетных и менее…И сапожники, и молочницы — все гении.

Игра

Через час — до́ма. Отдых. Смена.Вместо блузы — костюм спортсмена.В гоночной, всякого ветра чище,прет, захватив большой мячище.Небо — в самолетах юрких.Фигуры взрослых, детей фигурки.И старики повылезли, забыв апатию.Красные — на желтых. Партия — на партию.Подбросят мяч с высотищи с этакой,а ты подлетай, подхватывай сеткой.Откровенно говоря, футбол — тоска.Занятие разве что — для лошадиной расы.А здесь — хорошо! Башмаки — не истаскать.Нос тебе мячом не расквасят.Все кувыркаются — надо, нет ли;скользят на хвост, наматывают петли.Наконец один промахнется сачком.Тогда: — Ур-р-р-а! Выиграли очко! —Вверх, вниз, вперед, назад, —перекувырнутся и опять скользят.Ни вздоха запыханного, ни кислой мины —будто не ответственные работники, а — дельфины.Если дождь налетает с ветром в паре —подымутся над тучами и дальше шпарят.Стемнеет, а игры бросить лень;догонят солнце, и — снова день.Наконец устал от подбрасывания, от лова.Снизился и влетел в окно столовой.Кнопка. Нажимает. Стол чайный.Сын рассказывает: — Сегодня случайнокрыло поломал. Пересел к Петьке,а то б опоздал на урок арифметики.Освободились на час (урока нету),полетели с Петькой ловить комету.Б-о-о-о-льшущая! С версту — рост.Еле вдвоем удержали за хвост.А потом выбросили — большая больно.В школу кометы таскать не позволено. —Сестра: — Сегодня от ветраскатился клубок с трех тысяч метров.Пришлось снизиться — нитку наматывать.Аж вся от ветра стала лохматовая. —А младший весь в работу вник.Сидит и записывает в дневник:«Сегодня в школе — практический урок.Решали — нет или есть бог.По-нашему — религия опиум.Осматривали образ — богову копию.А потом с учителем полетели по небесам.Убеждайся — сам!Небо осмотрели и внутри и наружно.Никаких богов, ни ангелов не обнаружено».А папаше, чтоб не пропал ни единый миг,радио выбубнивает страницы книг…

Вечер

Звонок. — Алло! Не разбираю имя я…А! Это ты! Привет, любимая!Еду! Немедленно! В пять минутнебо перемахну во всю длину.В такую погоду прекрасно едется.Жди у облака — под Большой Медведицей.До свидания! —Сел, и попятились площади, здания…Щека — к щеке, к талии — талией, —небо раза три облетали.По млечным путям за кометной кривизной,а сзади — жеребенком — аэроплан привязной.Простор! Тебе — не Петровский парк,где все протерто задами парок.На ходурассказывает бывшее в двадцать пятом году.— Сегодня слушал радиокнижки.Да… это были не дни, а днишки.Найдешь комнатенку, и то — не мед.В домком давай, фининспектору данные.А тут — благодать! Простор — не жмет.Мироздание!Возьмем — наудачу.Тогда весной тащились на дачу.Ездили по железной дороге.Пыхтят и ползут понемножку.Все равно, что ласточку поставить на но́ги,чтоб шла, ступая с ножки на ножку.Свернуть, пойти по ле́су —нельзя! Соблюдай рельсу.А то еще в древнее время были,так называемые автомобили.Тоже — мое почтеньице —способ сообщеньица!По воздуху — нельзя.По воде — не может.Через лес — нельзя.Через дом — тоже.Ну, скажите, это машина разве?Шины лопаются, неприятностей — масса.Даже на фонарь не мог взлазить.Сейчас же — ломался.Теперь захочу — и в сторону ринусь.А разве — езда с паровозом! Примус!Теперь приставил крыло и колёсада вместе с домом взял и понесся.А захотелось остановиться —вот тебе — Винница, вот тебе — Ницца.Больным во время оноепрописывались солнечные ванны.Днем и то, сложивши ручки —жди, чтобы вылез луч из-за тучки.А нынче лети хоть с самого полюса.Грейся! Пользуйся!.. —Любимой дни ушедшие мнятся.А под ними города, селенияпроносятся в иллюминации —ежедневные увеселения!Радиостанция Уралана всю на Сибирь концерты орала.Шаля, такие ноты наляпаны,что с зависти лопнули б все Шаляпины.А дальше в кинематографическом ражепо облакам — верстовые миражи.Это тебе не «Художественный»^* да «Арс»^*,где в тесных стенках — партер да ярус.От земли до самого Марсастановись, хоть партером, хоть ярусом.Наконец — в грядущем и это станется —прямо по небу разводят танцы.Не топоча, не вздымая пыль,грациозно выгибая крылья,наяривают фантастическую кадриль.А в радио — буря кадрилья.Вокруг миллионы летающих столиков.Пей и прохлаждайся — позвони только.Безалкогольное. От сапожника и до портного —никто не выносит и запаха спиртного.Больному — рюмка норма,и то принимает под хлороформом.Никого не мутит никакая строфа.Не жизнь, а — лафа!Сообщаю эток прискорбию товарищей поэтов.Не то что нынче — тысячами высыпятна стихи, от которых дурно.А тут — хорошо! Ни диспута,ни заседания ни одного — культурно!Пол-двенадцатого. Радио проорал:— Граждане! Напоминаю — спать пора! —От быстроты засвистевши аж,прямо с суматохи бальнойгражданин, завернув крутой вираж,влетает в окно спальной.Слез с самолета. Кнопка. Троньте!Самолет сложился и — в угол, как зонтик.Разделся. В мембрану — три слова:— Завтра разбудить в пол-восьмого! —Повернулся на бок довольный гражданин,зевнул и закрыл веки.Так проводил свои днигражданин в XXX веке.

III

Призыв

Крылатых дней далека дата.Нескоро в радости крикнем: — Вот они! —Но я — грядущих дней агитатор —к ним хоть на шаг подвожу сегодня.Чтоб вам уподобиться детям птичьим,в гондолу в уютную сев, —огнем вам в глаза ежедневно тычембуквы — О.Д.В.Ф.^*Чтоб в будущий яркий, радостный час выносились в небе любом —сейчас летуны разбиваются насмерть,в Ходынку^* вплющившись лбом.Чтоб в будущем веке жизнь человечьяракетой неслась в небеса —и я, уставая из вечера в вечер,вот эти строки писал.Рабочий! Крестьянин! Проверь наощупь,что и небеса — твои!Стотридцатимиллионною мощьюжеланье лететь напои!Довольно ползать, как вошь!Найдем — разгуляться где бы!Даешь небо!Сами выкропим рожь —тучи прольем над хлебом.Даешь небо!Слов отточенный ножвонзай в грядущую небыль!Даешь небо!

[1925]