Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

Хорошо!*

Октябрьская поэма

1

Время — вещь необычайно длинная, —были времена — прошли былинные.Ни былин, ни эпосов, ни эпопей.Телеграммой лети, строфа!Воспаленной губой припади и попейиз реки по имени — «Факт».Это время гудит телеграфной струной,это сердце с правдой вдвоем.Это было с бойцами, или страной,или в сердце было в моем.Я хочу, чтобы, с этою книгой побыв,из квартирного миркашел опять на плечах пулеметной пальбы,как штыком, строкой просверкав.Чтоб из книги, через радость глаз,от свидетеля счастливого, —в мускулы усталые лиласьстроящая и бунтующая сила.Этот день воспевать никого не наймем.Мы распнем карандаш на листе,чтобы шелест страниц, как шелест знамен,надо лбами годов шелестел.

2

«Кончайте войну! Довольно! Будет! В этом голодном году —невмоготу.Врали: «народа — свобода, вперед, эпоха, заря…» —и зря.Где земля, и где закон, чтобы землю выдать к лету? —Нету!Что же дают за февраль, за работу, за то, что с фронтов не бежишь? —Шиш.На шее кучей Гучковы^*, черти, министры, Родзянки^*…Мать их за́ ноги!Власть к богатым рыло воротит — чего подчиняться ей?!.Бей!!»То громом, то шепотом этот ропотсползал из Керенской^* тюрьмы-решета.В деревни шел по травам и тропам,в заводах сталью зубов скрежетал.Чужие партии бросали швырком.— На что им сбор болтунов дался́?! —И отдавали большевикамгроши, и силы, и голоса.До са́мой мужичьей земляной башкидокатывалась слава, — лила́сь и слы́ла,что есть за мужиков какие-то «большаки»— у-у-у! Сила! —

3

Царям дворец построил Растрелли^*.Цари рождались, жили, старели.Дворец не думал о вертлявом постреле,не гадал, что в кровати, царицам вверенной,раскинется какой-то присяжный поверенный^*.От орлов, от власти, одеял и кру́жевцаголова присяжного поверенного кружится.Забывши и классы и партии,идет на дежурную речь.Глаза у него бонапартьи^*и цвета защитного френч.Слова и слова. Огнесловая лава.Болтает сорокой радостной.Он сам опьянен своею славойпьяней, чем сорокаградусной.Слушайте, пока не устанете,как щебечет иной адъютантик:«Такие случаи были —он едет в автомобиле.Узнавши, кто и который, —толпа распрягла моторы!Взамен лошадиной силысама на руках носила!»В аплодисментном плескепремьер проплывает над Невским,и дамы, и дети-пузанчикикидают цветы и роза́нчики.Если ж с безработы загруститсясам себя уверенно и быстроназначает — то военным, то юстиции,то каким-нибудь еще министром^*.И вновь возвращается, сказанув,ворочать дела и вертеть казну.Подмахивает подписи достойно и старательно.«Аграрные? Беспорядки? Ряд?Пошлите, этот, как его, — карательныйотряд!Ленин? Большевики? Арестуйте и выловите!Что? Не дают? Не слышу без очков.Кстати… об его превосходительстве… Корнилове^*…Нельзя ли сговориться сюда казачков?!.Их величество? Знаю. Ну да!..И руку жал. Какая ерунда!Императора? На воду? И черную корку?При чем тут Совет? Приказываю туда,в Лондон, к королю Георгу»^*.Пришит к истории, пронумерован и скре́плен.и его рисуют — и Бродский и Репин^*.

4

Петербургские окна. Синё и темно.Город сном и покоем скован.НОне спит мадам Кускова^*.Любовь и страсть вернулись к старушке.Кровать и мечты розоватит восток.Ее воло̀с пожелтелые стружкипричудливо склеил слезливый восторг.С чего это девушка сохнет и вянет?Молчит… но чувство, видать, велико̀.Ее утешает усастая няня,видавшая виды, — Пе Эн Милюков^*.«Не спится, няня… Здесь так душно…Открой окно да сядь ко мне»^*.— Кускова, что с тобой? — «Мне скушно…Поговорим о старине».— О чем, Кускова? Я, бывало,хранила в памяти немалостаринных былей, небылиц —и про царей и про цариц.И я б, с моим умишкой хилым, —короновала б Михаила^*.Чем брать династию чужую…Да ты не слушаешь меня?! —«Ах, няня, няня, я тоскую.Мне тошно, милая моя.Я плакать, я рыдать готова…»— Господь помилуй и спаси…Чего ты хочешь? Попроси.Чтобы тебе на нас не дуться,дадим свобод и конституций…Дай окроплю речей водоюгорящий бунт… — «Я не больна.Я… знаешь, няня… влюблена…»— Дитя мое, господь с тобою! —И Милюков ее с мольбойкрестил профессорской рукой.— Оставь, Кускова, в наши леталюбить задаром смысла нету. —«Я влюблена», — шептала сновав ушко профессору она.— Сердечный друг, ты нездорова. —«Оставь меня, я влюблена».— Кускова, нервы, — полечись ты… —«Ах, няня, он такой речистый…Ах, няня-няня! няня! Ах!Его же ж носят на руках.А как поет он про свободу…Я с ним хочу, — не с ним, так в воду».Старушка тычется в подушку,и только слышно: «Саша! — Душка!»Смахнувши слезы рукавом,взревел усастый нянь: — В кого?Да говори ты нараспашку! —«В Керенского…» — В какого? В Сашку? —И от признания такоголицо расплы́лось Милюкова.От счастия профессор о́жил:— Ну, это что ж — одно и то же!При Николае и при Сашемы сохраним доходы наши. —Быть может, на брегах Невыподобных дам видали вы?

5

Звякая шпорами довоенной выковки,аксельбантами увешанные до пупов,говорили — адъютант (в «Селекте» на Лиговке)^*и штабс-капитан Попов.«Господин адъютант, не возражайте, не дам, —скажите, чего еще поджидаем мы?Россию жиды продают жидам,и кадровое офицерство уже под жидами!Вы, конешно, профессор, либерал,но казачество, пожалуйста, оставьте в покое.Например, мое положенье беря,это… черт его знает, что это такое!Сегодня с денщиком: ору ему — эй,наваксь щиблетину, чтоб видеть рыло в ней! —И конешно — к матушке, а он меня к моей,к матушке, к свет к Елизавете Кирилловне!»«Нет, я не за монархию с коронами, с орлами,НО для социализма нужен базис.Сначала демократия, потом парламент.Культура нужна. А мы — Азия-с!Я даже — социалист. Но не граблю, не жгу.Разве можно сразу? Конешно, нет!Постепенно, понемногу, по вершочку, по шажку,сегодня, завтра, через двадцать лет.А эти?^* От Вильгельма^* кресты да ленты.В Берлине выходили с билетом перронным.Деньги штаба — шпионы и аге́нты.В Кресты^* бы тех, кто ездит в пломбиро́ванном!»«С этим согласен, это конешно,этой сволочи мало повешено».«Ленина, который смуту сеет,председателем, што ли, совета министров?Что ты?! Рехнулась, старушка Рассея?Касторки прими! Поправьсь! Выздоровь!Офицерам — Суворова, Голенищева-Кутузоваблагодаря политикам ловкимбыть под началом Бронштейна бескартузого^*,какого-то бесштанного Лёвки?!Дудки! С казачеством шутки плохи́ —повыпускаем им потроха…»И все адъютант — ха да хи —Попов — хи да ха. —«Будьте дважды прокляты и трижды поколейте!Господин адъютант, позвольте ухо:их …ревосходительство …ерал Каледин^*,с Дону, с плеточкой, извольте понюхать!Его превосходительство… Да разве он один?!Казачество кубанское, Днепр, Дон…»И всё стаканами — дон и динь,и шпорами — динь и дон.Капитан упился, как сова.Челядь чайники бесшумно подавала^*.А в конце у Лиговки другие словаподымались из подвалов.«Я, товарищи, — из военной бюры.Кончили заседание — то̀ка-то̀ка.Вот тебе, к маузеру, двести бери,а это — сто патронов к винтовкам.Пока соглашатели замазывали рты,подходит казатчина и самокатчина.Приказано питерцам идти на фронты,а сюда направляют с Гатчины.Вам, которые с Выборгской стороны^*,вам заходить с моста Литейного^*.В сумерках, тоньше дискантовой струны,не галдеть и не делать заведенья питейного.Я за Лашевичем^* беру телефон, —не задушим, так нас задушат.Или возьму телефон, или вониз тела пролетарскую душу.Сам приехал, в пальтишке рваном, —ходит, никем не опознан.Сегодня, говорит, подыматься рано.А послезавтра — поздно^*.Завтра, значит. Ну, не сдобровать им!Быть Кере́нскому биту и ободрану!Уж мы подымем с царёвой кроватиэту самую Александру Федоровну^*».

6

Дул, как всегда, октябрь ветра́ми,как дуют при капитализме.За Троицкий^* дули авто и трамы,обычные рельсы вызмеив.Под мостом Нева-река,по Неве плывут кронштадтцы…От винтовок говоркаскоро Зимнему шататься.В бешеном автомобиле, покрышки сбивши,тихий, вроде упакованной трубы,за Гатчину, забившись, улепетывал бывший —«В рог, в бараний! Взбунтовавшиеся рабы!..»^*Видят редких звезд глаза,окружая Зимний в кольца,по Мильонной^* из казармнадвигаются кексгольмцы^*.А в Смольном, в думах о битве и войске,Ильич гримированный^* мечет шажки,да перед картой Антонов с Подвойским^*втыкают в места атак флажки.Лучше власть добром оставь,никуда тебе не деться!Ото всех идут заставк Зимнему красногвардейцы.Отряды рабочих, матросов, голи. —дошли, штыком домерцав,как будто руки сошлись на горле,холёном горле дворца.Две тени встало. Огромных и шатких.Сдвинулись. Лоб о лоб.И двор дворцовый руками решеткистиснул торс толп.Качались две огромных тениот ветра и пуль скоростей, —да пулеметы, будто хрустеньеломаемых костей.Серчают стоящие павловцы^*.«В политику… начали… ба́ловаться…Куда против нас бочкаревским дурам^*?!Приказывали б на штурм».Но тень боролась, спутав лапы, —и лап никто не разнимал и не рвал.Не выдержав молчания, сдавался слабый —уходил от испуга, от нерва́.Первым, боязнью одолен,снялся бабий батальон.Ушли с батарей к одиннадцатимихайловцы^* или константиновцы^*…А Ке́ренский — спрятался, попробуй вымань его!Задумывалась казачья башка.И редели защитники Зимнего,как зубья у гребешка.И долго длилось это молчанье,молчанье надежд и молчанье отчаянья.А в Зимнем, в мягких мебеля́хс бронзовыми вы́крутами,сидят министры в меди блях,и пахнет гладко выбритыми.На них не глядят и их не слушают —они у штыков в лесу.Они упадут переспевшей грушею,как только их потрясут.Голос — редок.Шепотом, знаками.— Ке́ренский где-то? —— Он? За казаками. —И снова молча.И только по̀д вечер:— Где Прокопович? —— Нет Прокоповича^*. —А из-за Николаевскогочугунного моста́^*,как смерть, глядит неласковаяАврорьих башен сталь^*.И вот высоко над воротникомподнялось лицо Коновалова^*.Шум, который тек родником,теперь прибоем наваливал.Кто длинный такой?.. Дотянуться смог!По каждому из стекол удары палки.Это — из трехдюймовокшарахнули форты Петропавловки.А поверху город как будто взорван:бабахнула шестидюймовка Авророва.И вот еще не успела онарассыпаться, гулка и грозна, —над Петропавловской взви́лся фонарь,восстанья условный знак.— Долой! На приступ! Вперед! На приступ! —Ворва́лись. На ковры! Под раззолоченный кров!Каждой лестницы каждый выступбрали, перешагивая через юнкеров.Как будто водою комнаты по́лня,текли, сливались над каждой потерей,и схватки вспыхивали жарче полдняза каждым диваном, у каждой портьеры.По этой анфиладе, приветствиями о́ранноймонархам, несущим короны-клады, —бархатными залами, раскатистыми коридорамигремели, бились сапоги и приклады.Какой-то смущенный сукин сын,а над ним путиловец — нежней папаши:«Ты, парнишка, выкладай ворованные часы —часы теперича наши!»Топот рос и тех тринадцать^*сгреб, забил, зашиб, затыркал.Забились под галстук — за что им приняться? —Как будто топор навис над затылком.За двести шагов… за тридцать… за двадцать…Вбегает юнкер: «Драться глупо!»Тринадцать визгов: — Сдаваться! Сдаваться! —А в двери — бушлаты, шинели, тулупы…И в эту тишину раскатившийся всластьбас, окрепший над реями рея:«Которые тут временные? Слазь!Кончилось ваше время».И один из ворвавшихся, пенснишки тронув,объявил, как об чем-то простом и несложном:«Я, председатель реввоенкомитета Антонов,Временное правительство объявляю низложенным»^*.А в Смольном толпа, растопырив груди,покрывала песней фе́йерверк сведений.Впервые вместо: — и это будет… —пели: — и это есть наш последний… —До рассвета осталось не больше аршина, —руки лучей с востока взмо́лены.Товарищ Подвойский сел в машину,сказал устало: «Кончено… в Смольный».Умолк пулемет. Угодил толко̀в.Умолкнул пуль звенящий улей.Горели, как звезды, грани штыков,бледнели звезды небес в карауле.Дул, как всегда, октябрь ветра́ми.Рельсы по мосту вызмеив,гонку свою продолжали трамыуже — при социализме.

7

В такие ночи, в такие дни,в часы такой порына улицах разве что однипоэты и воры́.Сумрак на мир океан катну́л.Синь. Над кострами — бур.Подводной лодкой пошел ко днувзорванный Петербург.И лишь когда от горящих вихровшатался сумрак бурый,опять вспоминалось: с боков и с верховнепрерывная буря.На воду сумрак похож и так —бездонна синяя прорва.А тут еще и виденьем китатуша Авророва.Огонь пулеметный площадь остриг.Набережные — пусты́.И лишь хорохорятся кострыв сумерках густых.И здесь, где земля от жары вязка́,с испугу или со льда́,ладони держа у огня в языках,греется солдат.Солдату упал огонь на глаза,на клок волос лег.Я узнал, удивился, сказал:«Здравствуйте, Александр Блок^*.Лафа футуристам, фрак старьяразлазится каждым швом».Блок посмотрел — костры горят —«Очень хорошо».Кругом тонула Россия Блока…Незнакомки, дымки севера^*шли на дно, как идут обломкии жестянки консервов.И сразу лицо скупее менял,мрачнее, чем смерть на свадьбе:«Пишут… из деревни… сожгли… у меня…библиоте́ку в усадьбе».Уставился Блок — и Блокова теньглазеет, на стенке привстав…Как будто оба ждут по водешагающего Христа^*.Но Блоку Христос являться не стал.У Блока тоска у глаз.Живые, с песней вместо Христа,люди из-за угла.Вставайте! Вставайте! Вставайте!Работники и батраки.Зажмите, косарь и кователь,винтовку в железо руки!Вверх — флаг!Рвань — встань!Враг — ляг!День — дрянь.За хлебом! За миром! За волей!Бери у буржуев завод!Бери у помещика поле!Братайся, дерущийся взвод!Сгинь — стар.В пух, в прах.Бей — бар!Трах! тах!Довольно, довольно, довольнопокорность нести на горбах.Дрожи, капиталова дворня!Тряситесь, короны, на лбах!Жир ёжьстрах плах!Трах! тах!Тах! тах!Эта песня, перепетая по-своему,доходила до глухих крестьян —и вставали села, содрогая воем,по дороге топоры крестя.Но — жи — чком на месте чиклю — то — го по — мещика.Гос — по — дин по — мещичек,со — би — райте вещи-ка!До — шло до поры,вы — хо — ди, босы,вос — три топоры,подымай косы.Чем хуже моя Нина?!Ба — рыни сами.Тащь в хату пианино,граммофон с часами!Под — хо — ди — те, орлы!Будя — пограбили.Встречай в колы,провожай в грабли!Дело Стеньки с Пугачевым,разгорайся жарчи-ка!Все поместья богачевыразметем пожарчиком.Под — пусть петуха!Подымай вилы!Эх, не потухай, —пет — тух милый!Черт ему теперь родня!Головы — кочаном.Пулеметов трескотнясыпется с тачанок.«Эх, яблочко, цвета ясного.Бей справа белаво,слева краснова».Этот вихрь, от мысли до курка,и постройку, и пожара дымприбирала партия к рукам,направляла, строила в ряды.

8

Холод большой. Зима здорова́.Но блузы прилипли к потненьким.Под блузой коммунисты. Грузят дрова.На трудовом субботнике.Мы не уйдем, хотя уйтиимеем все права.В наши вагоны, на нашем пути,наши грузим дрова.Можно уйти часа в два, —но мы — уйдем поздно.Нашим товарищам наши дрованужны: товарищи мерзнут.Работа трудна, работа томит.За нее никаких копеек.Но мы работаем, будто мыделаем величайшую эпопею.Мы будем работать, все стерпя,чтоб жизнь, колёса дней торопя,бежала в железном маршев наших вагонах, по нашим степям,в города промерзшие наши.«Дяденька, что вы делаете тут,столько больших дяде́й?»— Что? Социализм: свободный трудсвободно собравшихся людей.

9

Перед нашею республикой стоят богатые. Но как постичь ее?И вопросам разнедоуменным не́т числа:что это за нация такая «социалистичья»,и что это за «соци — алистическое отечество»?«Мы восторги ваши понять бессильны.Чем восторгаются? Про что поют?Какие такие фрукты-апельсинырастут в большевицком вашем раю?Что вы знали, кроме хлеба и воды, —с трудом перебиваясь со дня на день?Такого отечества такой дымразве уж настолько приятен?^*За что вы идете, если велят — «воюй»?Можно быть разорванным бо́мбищей,можно умереть за землю за свою,но как умирать за общую?Приятно русскому с русским обняться, —но у вас и имя «Россия» утеряно.Что это за отечество у забывших об нации?Какая нация у вас? Коминтерина?Жена, да квартира, да счет текущий —вот это — отечество, райские кущи.Ради бы вот такого отечествамы понимали б и смерть и молодечество».Слушайте, национальный трутень, —день наш тем и хорош, что труден.Эта песня песней будетнаших бед, побед, буден.

10

Политика — проста. Как воды глоток.Понимают ощерившие сытую пасть,что если в Россиях увязнет коготок,всей буржуазной птичке — пропа́сть.Из «сюртэ́ женера́ль», из «инте́ллидженс се́рвис»,«дефензивы» и «сигуранцы»^*выходит разная сволочь и стерва,шьет шинели цвета серого,бомбы кладет в ранцы.Набились в трюмы, палубы обселина деньги вербовочного а́гентства.В Новороссийск плывут из Марселя,из Дувра плывут к Архангельску.С песней, с виски,сыты по-свински.Килями вскопаныводы холодные.Смотрят перископамилодки подводные.Плывут крейсера,снаряды соря.Иминоносцыс минами носятся.А поверх всехс пушками чудовищной длиннотысверх — дредноуты.Разными газами воняя гадко,тучи пропеллерами выдрав,с авиаматки на авиаматкупе — ре — пархивают «гидро».Послал капитал капитанов ученых.Горло нащупали и стискивают.Ткнешься в Белое, ткнешься в Черное,в Каспийское, в Балтийское, —куда корабль ни тычется,конец катаниям.Стоит морей владычица,бульдожья Британия.Со всех концовблокады кольцои пушки смотрят в лицо.— Красным не нравится?! Им голодно̀?!Рыбкой наедитесь, пойдя на дно. —А кому на суше грабить охота,те с кораблей сходили пехотой.— На море потопим,на суше потопаем. —Чужими руками жар гребя,дым отечества пускают пострелины —выставляют впереди одураченных ребят,баронов и князей недорасстрелянных.Могилы копайте,гроба копи́те —Юденича ратипрут на Питер.В обозах е́ды вку́снятся,консервы — пуд.Танков гусеницына Питер прут.От севера идет адмирал Колчак,сибирский хлеб сапогом толча.Рабочим на расстрел, поповнам на утехи,с ним идут голубые чехи^*.Траншеи, машинами выбранные,саперами Крым перекопан, —Врангель крупнокалибернымиорудует с Перекопа.Любят полковников сантиментальные леди.Полковники любят поговорить на обеде.— Я иду, мол, (прихлебывает виски),а на меня десяток чудовищ большевицких.Раз — одного, другого — ррраз, —кстати, как дэнди, и девушку спас. —Леди, спросите у мерина сивого —он как Мурманск разизнасиловал.Спросите, как —Двина-река,кровью крашенная,трупы вы́тая,с кладью страшноюшла в Ледовитый,Как храбрецы расстреливали кучейкоммуниста одного, да и тот скручен.Как офицера́ его величествабежали от выстрелов, берег вычистя.Как над серыми хатами огненные перьяи руки холёные туго у горл.Но… «итс э лонг уэй ту Типерери^*,итс э лонг уэй ту го!»На первую республику рабочих и крестьян,сверкая выстрелами, штыками блестя,гнали армии, флоты катилибогатые мира, и эти и те…Будьте вы прокляты, прогнившие королевства и демократии,со своими подмоченными «фратэрнитэ́» и «эгалитэ́»^*!Свинцовый льется на нас кипяток.Одни мы — и спрятаться негде.«Янки дудль кип ит об,Янки дудль дэнди»^*.Посреди винтовок и орудий голосищаМосква — островком, и мы на островке.Мы — голодные, мы — нищие,с Лениным в башке и с наганом в руке.

11

Несется жизнь, овеевая,проста, суха.Живу в домах Стахеева я^*,теперь Веэсэнха^*.Свезли, винтовкой звякая,богатых и кассы.Теперь здесь всякиеи люди и классы.Зимой в печурку-пчелкусуют тома шекспирьи.Зубами щелкают, —картошка — пир им.А летом слушают асфальтс копейками^* в окне:— Трансваль, Трансваль, страна моя,ты вся горишь в огне!^* —Я в этом каменном котлеварюсь, и эта жизнь —и бег, и бой, и сон, и тлен —в домовьи этажиотражена от пят до лба,грозою омываемая,как отражается толпаидущими трамваями.В пальбу присев на корточки,в покой глазами к форточке,чтоб было видней,я в комнатенке-лодочкепроплыл три тыщи дней.

12

Ходят спекулянты вокруг Главтопа^*.Обнимут, зацелуют, убьют за руп.Секретарши ответственные валенками топают.За хлебными карточками стоят лесорубы.Много дела,мало горя им,фунт — целый! —первой категории.Рубят, липовыйчай выкушав.— мы не Филипповы^*,мы — привыкши.Будет обед, будет ужин, —белых бы вон отбить от ворот.Есть захотелось, пояс — потуже,в руки винтовку и на фронт. —А мимо —незаменимый.Стуча сапогом,идет за пайком —Правление выдалоурюк и повидло.Богатые — ловче,едят у Зунделовича^*.Ни щей, ни каш —бифштекс с бульоном,хлеб ваш,полтора миллиона.Ученому хуже:фосфор нужен,масло на блюдце.Но, как на́зло,есть революция,а нету масла.Они научные.Напишут, вылечат.Мандат, собственноручный,Анатоль Васильича^*.Где хлеб да мяса́,придут на час к вам.Читает комиссармандат Луначарского:«Так… сахар… так… жирок вам.Дров… березовых… посуше поленья…и шубу широкогопотребленья.Я вас, товарищ, спрашиваю в упор.Хотите — берите головной убор.Приходит каждыйс разной блажью.Берите пока штоногу лошажью!»Мех на глаза,как баба-яга,идут назадна трех ногах.

13

Двенадцать квадратных аршин жилья.Четверо в помещении —Лиля^*, Ося^*, яи собака Щеник.Шапчонку взял оборваннуюи вытащил салазки.— Куда идешь? — В уборнуюиду. На Ярославский^*.Как парус, шуба на весу,воняет козлом она.В санях полено везу,забрал забор разломанныйПолено — тушею,тверже камня.Как будто вспухшееколено великанье.Вхожу с бревном в обнимку.Запотел, вымок.Важно и чиннострогаю перочинным.Нож — ржа.Режу. Радуюсь.В голове жарподымает градус.Зацветают луга,май поет в уши —это тянется угариз-под черных вьюшек.Четверо сосулексвернулись, уснули.Приходят люди,ходят, будят.Добудились еле —с углей угорели.В окно — сугроб. Глядит горбат.Не вымерзли покамест?Морозы в ночь идут, скрипятснегами-сапогами.Небосвод, наклонившийся на комнату мою,морем заката обли́т.По розовой глади мо́ря, на юг —тучи-корабли.За гладь, за розовую,бросать якоря,туда, где березовыедрова горят.Я много в теплых странах плутал.Но только в этой зимепонятной стала мне теплоталюбовей, дружб и семей.Лишь лежа в такую вот гололедь,зубами вместе проляскав —поймешь: нельзя на людей жалетьни одеяло, ни ласку.Землю, где воздух, как сладкий морс,бросишь и мчишь, колеся, —но землю, с которою вместе мерз,вовек разлюбить нельзя.

14

Скрыла та зима, худа и строга,всех, кто на́век ушел ко сну.Где уж тут словам! И в этих строкахболи волжской я не коснусь^*.Я дни беру из ряда дней,что с тыщей дней в родне.Из серой полосы деньки,их гнали годы — водники —не очень сытенькие,не очень голодненькие.Если я чего написал,если чего сказал —тому виной глаза-небеса,любимой моей глаза.Круглые да карие,горячие до гари.Телефон взбесился шалый,в ухо грохнул обухом:карие глазища сжалаголода опухоль.Врач наболтал —чтоб глаза глазели,нужна теплота,нужна зелень.Не домой, не на суп,а к любимой в гости,две морковинки несуза зеленый хвостик.Я много дарил конфект да букетов,но больше всех дорогих даровя помню морковь драгоценную этуи пол — полена березовых дров.Мокрые, тощиепод мышкой дровинки,чуть потолщесредней бровинки.Вспухли щеки.Глазки — щелки.Зелень и ласкивы́ходили глазки.Больше блюдца,смотрят революцию.Мне легше, чем всем, —яМаяковский.Сижу и емкусок конский.Скрип — дверь, плача.Сестра младшая.— Здравствуй, Володя!— Здравствуй, Оля!^*— Завтра новогодие —нет ли соли? —Делю, в ладонях вешающепотку отсыревшую.Одолевая снег и страх,скользит сестра, идет сестра,бредет трехверстной Преснею^*солить картошку пресную.Рядом морозшел и рос.Затевал щекотку —отдай щепотку.Пришла, а соль не ва́лится —примерзла к пальцам.За стенкой шарк:«Иди, жена,продай пиджак,купи пшена».Окно, — с негоидут снега,мягка снеговтиха нога.Бела, голастолиц скала.Прилип к скалелесов скелет.И вот из-за леса небу в шальвползает солнца вша.Декабрьский рассвет, изможденный и поздний,встает над Москвой горячкой тифозной.Ушли тучик странам тучным.За тучей берегомлежит Америка.Лежала, лакалакофе, какао.В лицо вам, толще свиных причуд,круглей ресторанных блюд,из нищей нашей земли кричу:Я землю эту люблю.Можно забыть, где и когдапузы растил и зобы,но землю, с которой вдвоем голодал, —нельзя никогда забыть!

15

Под ухом самым лестница^*ступенек на двести, —несут минуты-вестницыпо лестнице вести.Дни пришли и топали:— До̀жили, вот вам, —нету топливбрюхам заводовым.Дымом небесный лак помутив,до самой трубы, до носалокомотивстоит в заносах.Положив на валенки цветные заплаты,из ворот, из железного зёва,снова шли, ухватясь за лопаты,все, кто мобилизован.Вышли за́ лес,вместе взя́лись.Я ли, вы ли,откопали, вырыли.И снова поезд ка́титза снежную скатерть.Слабеет телобез ед и питья,носилки сделали,руки сплетя.Теперь запевай, и домой можно —да на руки положенопять обмороженных.Сегодня на лестнице, грязной и тусклой,копались обывательские слухи-свиньи.Деникин подходит к са́мой, к тульской,к пороховой сердцевине.Обулись обыватели, по пыли печатаютшепотоголосые кухарочьи хоры́.— Будет… крупичатая!.. пуды непочатые…ручьи — чаи́, сухари, сахары́.Бли-и-и-зко беленькие,береги ке́ренки! —Но город проснулся, в плакаты кадрованный, —это партия звала: «Пролетарий, на коня!»И красные скачут на юг эскадроны —Мамонтова^* нагонять.Сегодня день вбежал второпях,криком тишь порвав,простреленным легким часто хрипя^*,упал и кончался, кровав.Кровь по ступенькам стекала на́ пол,стыла с пылью пополами снова на пол каплями капалаиз-под пули Каплан.Четверолапые зашагали,визг шел шакалий.Салоп говорит чуйке,чуйка салопу:— Заёрзали длинноносые щуки!Скоро всех слопают! —А потом топырили глаза-таре́линыв длинную фамилий и званий тропу.Ветер сдирает списки расстрелянных,рвет, закручивает и пускает в трубу.Лапа класса лежит на хищнике —^*Лубянская лапа Че-ка^*.— Замрите, враги! Отойдите, лишненькие!Обыватели! Смирно! У очага! —Миллионный класс вставал за Ильичапротив белого чудовища клыкастого,и вливалось в Ленина, леча,этой воли лучшее лекарство.Хоронились обыватели за кухни, за пеленки.— Нас не трогайте — мы цыпленки.Мы только мошки,мы ждем кормежки.Закройте, время, вашу пасть!Мы обыватели —нас обувайте вы,и мы уже за вашу власть^*. —А утром небо — веча зво̀нница!Вчерашний день виня во лжи,расколоколивали птицы и солнце:жив, жив, жив, жив!И снова дни чередой заводно̀йсбегались и просили.— Идем за нами — «еще одноусилье».От боя к труду — от труда до атак, —в голоде, в холоде и наготедержали взятое, да так,что кровь выступала из-под ногтей.Я видел места, где инжир с айвойросли без труда у рта моего, —к таким относишься и́наче.Но землю, которую завоевали полуживую вынянчил,где с пулей встань, с винтовкой ложись,где каплей льешься с массами, —с такою землею пойдешь на жизнь,на труд, на праздник и на́ смерть!

16

Мне рассказывал тихий еврей,Павел Ильич Лавут^*:«Только что вышел я из дверей,вижу — они плывут…»Бегут по Севастополюк дымящим пароходам.За де́нь подметок стопали,как за́ год похода.На рейде транспорты и транспорточки,драки, крики, ругня, мотня, —бегут добровольцы, задрав порточки, —чистая публика и солдатня.У кого — канарейка, у кого — роялина,кто со шкафом, кто с утюгом.Кадеты — на что уж люди лояльные —толкались локтями, крыли матюгом.Забыли приличия, бросили моду,кто — без юбки, а кто — без носков.Бьет мужчина даму в морду,солдат полковника сбивает с мостков.Наши наседали, крыли по трапам,кашей грузился последний эшелон.Хлопнув дверью, сухой, как рапорт,из штаба опустевшего вышел он.Глядя на́ ноги,шагом резкимшел Врангельв черной черкеске.Город бросили.На молу — го̀ло.Лодка шестивёсельнаястоит у мола.И над белым тленом,как от пули падающий,на оба коленаупал главнокомандующий.Трижды землю поцеловавши,трижды город перекрестил.Под пули в лодку прыгнул… — Вашепревосходительство, грести? — — Грести! —Убрали весло.Мотор заторкал.Пошла весело́к «Алмазу»^* моторка.Пулей пролетела штандартная яхта.А в транспортах-галошинах далеко, сзади,тащились оторванные от станка и пахот,узлов полтораста накручивая за́ день.От родины в лапы турецкой полиции,к туркам в дыру, в Дарданеллы узкие,плыли завтрашние галлиполийцы^*,плыли вчерашние русские.Впе — реди година на године.Каждого трясись, который в каске.Будешь доить коров в Аргентине,будешь мереть по ямам африканским.Чужие волны качали транспорты,флаги с полумесяцем бросались в очи,и с транспортов за яхтой гналось — «Аспиды,сперли казну и удрали, сволочи».Уже экипажам оберегатьсяпули шальной надо.Два миноносца-американцастояли на рейде рядом.Адмирал трубой обвелстреляющих гор край:— Олрайт^*. —И ушли в хвосте отступающих свор, —орудия на город, курс на Босфор.В духовках солнца горы́ жарко̀е.Воздух цветы рассиропили.Наши с песней идут от Джанкоя,сыпятся с Симферополя.Перебивая пуль разговор,знаменами бой овевая,с красными вместе спускается с горпесня боевая.Не гнулась, когда пулеметом крошило,вставала, бесстрашная, в дожде-свинце:«И с нами Ворошилов,первый красный офицер»^*.Слушают пушки, морские ведьмы,у — ле — петывая во винты во все,как сыпется с гор — «готовы умереть мыза Эс Эс Эс Эр!»^* —Начштаба морщит лоб.Пальцы корявой рукибуквы непослушные гнут:«Врангель оп — раки — нутв море. Пленных нет».Покамест — точка и телеграмме и войне.Вспомнили — недопахано, недожато у кого,у кого доменные топки да зо́ри.И пошли, отирая пот рукавом,расставив на вышках дозоры.

17

Хвалить не заставят ни долг, ни стихвсего, что делаем мы.Я пол-отечества мог бы снести,а пол — отстроить, умыв.Я с теми, кто вышел строить и местьв сплошной лихорадке буден.Отечество славлю, которое есть,но трижды — которое будет.Я планов наших люблю громадьё,размаха шаги саженьи.Я радуюсь маршу, которым идемв работу и в сраженья.Я вижу — где сор сегодня гниет,где только земля простая —на сажень вижу, из-под неекоммуны дома прорастают.И меркнет доверье к природным дарамс унылым пудом сенца́,и поворачиваются к тракторамкрестьян заскорузлые сердца.И планы, что раньше на станциях лбовзадерживал нищенства тормоз,сегодня встают из дня голубого,железом и камнем формясь.И я, как весну человечества,рожденную в трудах и в бою,пою мое отечество,республику мою!

18

На девять сюда октябрей и маёв,под красными флагами праздничных шествий,носил с миллионами сердце мое,уверен и весел, горд и торжествен.Сюда, под траур и плеск чернофлажий,пока убитого кровь горяча,бежал, от тревоги, на выстрелы вражьи,молчать и мрачнеть, кричать и рычать.Я здесь бывал в барабанах стучащихи в мертвом холоде слез и льдин^*,а чаще еще —просто один.Солдаты башен стражей стоят,подняв свои островерхие шлемы,и, злобу в башках куполов тая,притворствуют церкви, монашьи шельмы.Ночь — и на головы намлуна.Она идет оттуда откуда-то…оттуда, где Совнарком и ЦИК,Кремля кусок от ночи откутав,переползает через зубцы.Вползает на гладкий валун,на секунду склоняет голову,и вновь голова-луньуносится с камня голого.Место лобное^* —для голов ужасно неудобное.И лунным пламенем озарена мнеплощадь в сияньи, в яви в денной…Стена — и женщина со знаменемсклонилась над теми, кто лег под стеной^*.Облил булыжники лунный никель,штыки от луны и тверже и злей,и, как нагроможденные книги, —его мавзолей.Но в эту дверь никакая тоскане втянет меня, черна и вязка́, —души́ не смущу мертвизной, —он бьется, как бился в сердцах и висках,живой человечьей весной.Но могилы не пускают, — и меняостанавливают имена.Читаю угрюмо: «товарищ Красин»^*.И вижу — Париж и из окон До́рио^*…И Красин едет, сед и прекрасен,сквозь радость рабочих, шумящую морево.Вот с этим виделся, чуть не за час.Смеялся. Снимался около…И падает Войков, кровью сочась, —и кровью газета намокла^*.За ним предо мной на мгновенье короткоетакой, с каким портретами сжи́лись, —в шинели измятой, с острой бородкой,прошел человек, железен и жилист.Юноше, обдумывающему житье,решающему — сделать бы жизнь с кого,скажу не задумываясь — «Делай еес товарища Дзержинского».Кто костьми, кто пеплом стенам под стопуулеглись… А то и пепла нет.От трудов, от каторг и от пуль,и никто почти — от долгих лет.И чудится мне, что на красном погостетоварищей мучит тревоги отрава.По пеплам идет, сочится по кости,выходит на свет по цветам и по травам.И травы с цветами шуршат в беспокойстве.— Скажите — вы здесь? Скажите — не сдали?Идут ли вперед? Не стоят ли? — Скажите.Достроит коммуну из света и сталиреспублики вашей сегодняшний житель? —Тише, товарищи, спите…Ваша подросток-странас каждой весной ослепительней,крепнет, сильна и стройна.И снова шорох в пепельной вазе,лепечут венки языками лент:— А в ихних черных Европах и Азияхбоязнь, дремота и цепи? — Нет!В мире насилья и денег,тюрем и петель витья —ваши великие тениходят, будя и ведя.— А вас не тянет всевластная тина?Чиновность в мозгах паутину не сви́ла?Скажите — цела? Скажите — едина?Готова ли к бою партийная сила? —Спите, товарищи, тише…Кто ваш покой отберет?Встанем, штыки ощетинивши,с первым приказом: «Вперед!»

19

Я земной шарчуть не весь обошел, —и жизнь хороша,и жить хорошо.А в нашей буче, боевой, кипучей, —и того лучше.Вьется улица-змея.Дома вдоль змеи.Улица — моя.Дома — мои.Окна разинув,стоят магазины.В окнах продукты:вина, фрукты.От мух кисея.Сыры не засижены.Лампы сияют.«Цены снижены».Стала оперятьсямоя кооперация.Бьем грошом.Очень хорошо.Грудью у витринных книжных грудМоя фамилия в поэтической рубрикеРадуюсь я — это мой трудвливается в труд моей республики.Пыль взбилишиной губатой —в моем автомобилемои депутаты.В красное зданиена заседание.Сидите, не совейтев моем Моссовете.Розовые лица.Рево̀львер желт.Моя милицияменя бережет.Жезлом правит,чтоб вправо шел.Пойду направо.Очень хорошо.Надо мною небо.Синий шелк!Никогда не былотак хорошо!Тучи — кочкипереплыли летчики.Это летчики мои.Встал, словно дерево, я.Всыпят, как пойдут в бои,по число по первое.В газету глаза:молодцы — ве́нцы!Буржуя́м под зад^*наддают коленцем.Суд жгут.Зер гут^*.Идет пожарсквозь бумажный шорох.Прокуроры дрожат.Как хорошо!Пестрит передовицаугроз паршой.Чтоб им подавиться.Грозят? Хорошо.Полки идуту меня на виду.Барабану в бокабьют войска.Нога крепка,голова высока.Пушки ввозятся, —идут краснозвездцы.Приспособил к маршутакт ноги:вра — ги ва — ши —мо — и вра — ги.Лезут? Хорошо.Сотрем в порошок.Дымовой дых тяг.Воздуха́ береги.Пых-дых, пых — тятмои фабрики.Пыши, машина, шибче-ка,вовек чтоб не смолкла, —побольше ситчикамоим комсомолкам.Ветер подулв соседнем саду.В ду — хах про — шел.Как хо — рошо!За городом — поле,В полях — деревеньки.В деревнях — крестьяне.Бороды веники.Сидят папаши.Каждый хитр.Землю попашет,попишет стихи.Что ни хутор,от ранних утрработа люба́.Сеют, пекутмне хлеба́.Доят, пашут,ловят рыбицу.Республика нашастроится, дыбится.Другим странам по̀ сто.История — пастью гроба.А моя страна — подросток, —твори, выдумывай, пробуй!Радость прет. Не для вас уделить ли нам?!Жизнь прекрасна и удивительна.Лет до ста́ растинам без старости.Год от года растинашей бодрости.Славьте, молот и стих,землю молодости.

[1927]