43388.fb2 Том 9. Стихотворения 1928 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2
  • Главная
  • Том 9. Стихотворения 1928 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

Том 9. Стихотворения 1928 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

Стихотворения, 1928

Без руля и без ветрил*

На эфирном океане,там, где тучи-борода,громко плавает в туманерадио-белиберда.*Утро.     На столике стоит труба.И вдруг   как будто       трубу прорвало́,в перепонку        в барабанную              забубнила, груба:«Алло!   Алло!!      Алло!!!         Алло!!!!»А затем —    тенорок       (держись, начинается!):«Товарищи,       слушайте         очередной урок,как сохранить      и полировать яйца».Задумался,    заволновался,          бросил кровать,в мозгах      темно,         как на дне штолен.— К чему ж мне           яйца полировать?К пасхе,   што ли?! —Настраиваю       приемник            на новый лад.Не захочет ли      новая волна порадовать?А из трубы —      замогильный доклад,какая-то      ведомственная          чушь аппаратова.Докладец    полтора часа прослушав,стал упадочником       и затосковал.И вдруг…    встрепенулись          восторженные уши:«Алло!   Последние новости!            Москва».Но то́тчас    в уши       писк и фырк.Звуки заскакали*,       заиграли в прятки —это широковещательная Уфыдует в хвост       широковещательную Вятки.Наконец   из терпения         вывели и меня.Трубку   душу́,        за горло взявши,а на меня    посыпались имена:Зины,   Егора,      Миши,         Лели,          Яши!*День    промучившись         в этом роде,ложусь,   а радио         бубнит под одеяло:«Во саду аль в огородедевица гуляла».Не заснешь,       хоть так ложись,            хоть ина́че.С громом    во всем телекрою    дедушку радиопередачи*и бабушку    радиопочте́лей*.Дремлют штаты в склепах зданий.Им не радость,      не печаль,им* в грядущем нет желаний,им…— семь с половиной миллионов! — не жаль!

[1928]

Даешь хлеб!*

Труд рабочего,      хлеб крестьян —на этих   двух осяхкатится   время      на всех скоростях,и вертится    жизнь вся.И если   вдоволь      муку мелясоветская    вертится мельница,тебя —   свобода,       тебя —          земля,никто     отобрать не посмелится.Набег      дворянства       не раз повторен:отбито   и сожжено —лишь потому,      что в сумках              патронс краюхой лежал,       с аржаной.Деревня   пошла      ходить в сапогах.(Не лаптем же —       слякоть хлебать!).Есть сапоги.       Но есть…         покарабочему       есть хлеба́.Добреет крестьянство         и дом его,и засухой       хлеб      не покаран.Так в чем же заминка?         И отчегохвосты   у наших пекарен?Спокойствие.      Солнце         встает на заре,а к ночи   садится на домики,и глядя   на тишь,         ковыряют в ноздренекоторые    губ-комики.Зерно     не посыпется в рот само,гляди,      чтоб леность          начисто смёл —и голос надобен вкрадчивый.Работу   удвой      на селе,             комсомол!Буди,     помогай,         раскачивай!Чтоб каждый понял,         чтоб каждый налег,чтоб за семь       ближайших сутокпошел   на ссыпные          сельхозналог,скользнула    по снегу           семссуда.Несись   по деревне       под все дымки́.— Снимай,       крестьянин,          с амбаров замки!Мы —   общей стройки участники.Хлеб —      государству!         Ни пуда мукине ссыпем    отныне          у частника!

[1928]

Три тысячи и три сестры*

Помните    раньше       дела провинций? —Играть в преферанс,*         прозябать             и травиться.Три тысячи три,       до боли скул,скулили сестры,       впадая в тоску.В Москву!    В Москву!!         В Москву!!!                 В Москву!!!!Москва белокаменная,          Москва камнекраснаявсегда   была мне       мила и прекрасна.Но нам ли    столицей одной утолиться?!Пиджак Москвы       для Союза узок.И вижу я —      за столицей столицарастет   из безмерной силы Союза.Где во́роны      вились,         над падалью каркав,в полотна    железных дорог            забинтованный,столицей    гудит       украинский Харьков*,живой,   трудовой       и железобетонный.За горами угля́      и рельспоезда   не устанут свистать.Блок про это писал:         «ЗагореласьМне Америки новой звезда!»*Где раньше    су́шу       китов и акуллизало   безрыбое море,в дворцах    и бульварах          ласкает Баку —того,   кто трудом измо́рен.А здесь,    где афиши         щипала коза,— «Исполнят      такие-то арии»… —сказанием    встает Казань,столица   Красной Татарии.Москве взгрустнулось.            Старушка, што ты?!Смотри   и радуйся, простолицая:вылупливаются,       во все Советские Штаты,новорожденные столицы!

[1928]

Дядя Эмэспэо*

МСПО предложило вузовцам меню завтраков по… 3 рубля 50 копеек.

Славлю,      от восторга воя,дядю    ЭМЭСПЭО я.Видит дядя:       вузовцыв голод   знанием грузятся.На голодных вузов глядя,вдрызг   расчувствовался дядя.Говорит,       глаза коряча:«Вот вам —        завтрак разгорячийЧерноморских      устриц с пискомзаедайте      супом-биском.Ешьте,   если к дичи падки,на жаркое    куропатки.Рыбку ели?    Ах, не ели?Вот на третье вам —         форели.А на сладкое        жежрите   это бламанже.Не забудете       веказавтрак   на два червяка*!»Что ж,   я дядю не виню:он привык к таким меню.Только   что-то      вузовцыне едят,   конфузятся.«Что приуныли?       Бокалы не пените?!Жир куропатки         шампанским полей!»«Добрый дядя,         у нас         стипендийтолько всего —         25 рублей!»Ты расскажи,      ЭМЭСПЭО, нам,чтобы зажить      с комсомолом в ладах,много ль       таких         расцветает пиономв расканцелярских          ваших садах?Опустили бы,      мечтатели,             головкис поднебесий      на вонючие столовки.

[1928]

Екатеринбург — Свердловск*

Из снегового,      слепящего лоска,из перепутанных        сучьев           и хвои —встает   внезапно          домами Свердловскановый город:      работник и воин.Под Екатеринбургом         рыли каратики,вгрызались     в мерзлые         породы и ру́ды —чтоб на грудях      коронованной Катькипереливались      изумруды.У штолен     в бокахкорпели,      пока —Октябрь   из шахт          на улицы ринул,и…  разослала      октябрьская ломкак чертям      орлов Екатериныи к богу —     Екатерины            потомка.И грабя   и испепеляя,орда растакая-топрошла   по городу,        войну волоча.Порол Пепеляев*.Свирепствовал Га́йда*.Орлом   клевался         верховный Колчак*.Потухло      и пожаров пламя,и лишь,   от него      как будто ожог,сегодня   горит —        временам на память —в свердловском небе         красный флажок.Под ним      с простора            от снега светлоговстает   новоро́жденный             город Све́рдлова.Полунебоскребы        лесами по́днял,чтоб в электричестве         мыть вечера́,а рядом —     гриб,          дыра,         преисподняя,как будто       у города        нету            «сегодня»,а только —     «завтра»           и «вчера».В санях   промежду        бирж и трестовсвисти   во весь      широченный проспект.И…  заколдованное место:вдруг      проспект         обрывает разбег.Просыпали        в ночь        расчернее могилызвезды-табачишко        из неба кисета.И грудью       топок         дышут Тагилы,да трубки        заводов        курят в Исети.У этого   города      нету традиций,бульвара,       дворца,        фонтана и неги.У нас      на глазах         городище родитсяиз воли   Урала,      труда             и энергии!

[1928]

Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру*

Я пролетарий.      Объясняться лишне.Жил,    как мать произвела, родив.И вот мне    квартиру           дает жилищный,мой, рабочий,      кооператив.Во — ширина!      Высота — во!Проветрена,       освещена         и согрета.Все хорошо.       Но больше всегомне понравилось —           это:это белее лунного света,удобней,      чем земля обетованная,это —   да что говорить об этом,это —   ванная.Вода в кране —холодная крайне.Кран    другойне тронешь рукой.Можешь      холодной       мыть хохол,горячей —    пот пор.На кране      одном         написано:             «Хол.»,на кране другом —          «Гор.».Придешь усталый,       вешаться хочется.Ни щи не радуют,       ни чая клокотанье.А чайкой поплещешься —             и мертвый расхохочетсяот этого   плещущего щекотания.Как будто        пришел       к социализму в гости,от удовольствия —          захватывает дых.Брюки на крюк,         блузу на гвоздик,мыло в руку       и…      бултых!Сядешь   и моешься       долго, долго.Словом,      сидишь,           пока охота.Просто   в комнате       лето и Волга —только что нету         рыб и пароходов.Хоть грязь    на тебе       десятилетнего стажа,с тебя     корою с дерева,чуть не лыком,      сходит сажа,смывается, стерва.И уж распаришься,          разжаришься уж!Тут —   вертай ручки:и каплет      прохладный         дождик-душиз дырчатой       железной тучки.Ну ж и ласковость в этом душе!Тебя никакой        не возьмет упадок:погладит волосы,       потреплет ушии течет   по желобу       промежду лопаток.Воду    стираешь      с мокрого тельцаполотенцем,        как зверь, мохнатым.Чтобы суше пяткам —            пол              стелется,извиняюсь за выражение,             пробковым матом.Себя разглядевши       в зеркало вправленное,в рубаху      в чистую —         влазь.Влажу и думаю:         — Очень правильнаяэта, наша,       советская власть.

Свердловск

28 января 1928 г.

Император*

Помню —    то ли пасха,то ли —      рождество:вымыто   и насухорасчищено торжество.По Тверской        шпалерами              стоят рядовые,перед рядовыми —          пристава.Приставов    глазами          едят городовые:— Ваше благородие,         арестовать? —Крутит   полицмейстер            за уши ус.Пристав козыряет:          — Слушаюсь! —И вижу —    катится ландо,и в этой вот ланде*сидит      военный молодойв холеной бороде.Перед ним,    как чурки,четыре дочурки.И на спинах булыжных,          как на наших горбах,свита     за ним        в орлах и в гербах.И раззвонившие колоколарасплылись       в дамском писке:Уррра!   царь-государь Николай,император    и самодержец всероссийский!Снег заносит      косые кровельки,серебрит      телеграфную сеть,он схватился      за холод проволокии остался        на ней           висеть.На всю Сибирь,         на весь Уралметельная мура.За Исетью*,    где шахты и кручи,за Исетью,    где ветер свистел,приумолк        исполкомовский кучери встал   на девятой версте.Вселенную    снегом заволокло.Ни зги не видать —           как на зло̀.И только      следы      от брюха волковпо следу      диких козлов.Шесть пудов        (для веса ровного!),будто правит      кедров полком он,снег хрустит        под Парамоновым,председателем      исполкома.Распахнулся весь,роют    снег       пимы.— Будто было здесь?!Нет, не здесь.      Мимо! —Здесь кедр    топором перетроган,зарубки   под корень коры,у корня,   под кедром,         дорога,а в ней —    император зарыт*.Лишь тучи    флагами плавают,да в тучах    птичье вранье,крикливое и одноглавое,ругается воронье.Прельщают    многих       короны лучи.Пожалте,      дворяне и шляхта,корону   можно      у нас получить,но только    вместе с шахтой*.

Свердловск

[1928]

Сердечная просьба*

«Ку-ль-т-у-р-р-рная р-р-р-еволюция!»И пустились!      Каждый вечерблещут мысли,      фразы льются,пухнут диспуты         и речи.Потрясая истин кладом(и не глядя    на бумажку),выступал        вчера         с докладомсам товарищ Лукомашко*.Начал     с комплиментов ярых:распластав    язык         пластом,пел о наших юбилярах,о Шекспире,    о Толстом*.Он трубил    в тонах победных,напрягая       тихий      рот,что курить    ужасно вредно,а читать —    наоборот.Все, что надо,      увязал он,превосходен        говор гладкий…Но… мелькали,      вон из зала,несознательные пятки.Чтоб рассеять      эту мрачность,лектор   с грацией слоновьейперешел      легко и смачно —на Малашкина      с луною*.Заливался голосист.Мысли   шли,    как книги в ранец.Кто же я теперь —          марксистили вегетарианец?!Час, как частникова такса*,час разросся, как года…На стене      росла      у Марксапод Толстого      борода.Если ты —    не дуб,       не ясень,то тебе   и вывод ясен:— Рыбу   ножиком       не есть,чай в гостях    не пейте с блюдца… —Это вот оно и естькуль-т-у-р-р-ная р-р-революция. —И пока   гремело эхои ладоши       били в лад,Лукомашко    рысью ехална шестнадцатый доклад.С диспута,    вздыхая бурно,я вернулся    к поздней ночи…Революция культурная,а докладчики…      не очень.Трибуна      у нас      не клирос.Уважаемые       товарищи няни,комсомолец       изрядно выроси просит       взрослых знаний.

[1928]

Десятилетняя песня*

Дрянь адмиральская*,пан  и барон*шли  от шестнадцатиразных сторон*.Пушка —       французская,а́нглийский танк.Белым   папашаАнтантовый стан*.Билась   Советскаянаша страна,дни  грохоталиразрывом гранат.Не для разбоябитва зовет —мы  защищаемполя     и завод.Шли деревенские,лезли из шахт,дрались   голодные,в рвани   и вшах.Серые шлемыс красной звездойбелой оравекрикнули:     — Стой! —Били Деникина*,били     Махно*,так же       любогос дороги смахнем.Хрустнул,     проломанный,Крыма хребет*.Красная   креплав громе побед.С вами   сливалось,победу растя,сердце —     рабочих,сердце —     крестьян.С первой тревогоюс наших низовстомиллионныевстанем на зов.Землю колебля,в новый походдвинут   дивизииКрасных пехот.Помня   принятиекрасных присяг,лава  Буденных  пойдет   на рысях.Против   буржуевыхновых блокадкрасные   птицызаймут облака.Крепни   и славьсяв битвах веков,Красная   Армиябольшевиков!

[1928]

Лозунги-рифмы*

Десять лет боевых прошло.Вражий раж —         еще не утих.Может,   скоро          дней эшелонпылью   всклубит          боевые пути.Враг наготове.      Битвы грядут.Учись   шагать      в боевом ряду.Учись       отражать         атаки газовые,смерти   в минуту          маску показывая.Буржуй угрожает.        Кто уймет его?Умей      управляться        лентой пулеметовой.Готовится     к штурму            Антанта чертова —учись     атакам,        штык повертывая.Враг разбежится —           кто погонится?Гнать златопогонников              учись, конница.Слышна      у заводов        врага нога нам.Учись,   товарищ,          владеть наганом.Не век   стоять      у залива в болотце.Крепите      советский флот,           краснофлотцы!Битва не кончена,        только смолкла —готовься, комсомолец         и комсомолка.Сердце   республика           с армией сли́ла,нету  на свете          тверже сплава.Красная Армия —        наша сила.Нашей   Красной Армии             слава!

[1928]

Хочу воровать*

(«Рабочей газете»)

Я в «Рабочей»,      я в «Газете»меж культурнейших даровпрочитал       с восторгом         этибиографии воров.Расковав       лиризма воды,ударяясь в пафос краж,здесь     мусолятся приводыи судимости        и стаж…Ну и романтика!Хитры   и ловки́,деньгу прикарманьте-каи марш   в Соловки*.А потом:      побег…         тайга…Соблазнен.     Ворую!        Точка.«Славное мо-о-о-ре*,Священ-н-ный Байкал,Славный кор-р-р-рабль,Омулевая бочка…»Дела́,      чтоб черти ели вас!Чем  на работу злиться,пойду       вором,          отстреливаясьот муров*       и милиций.Изучу я   это дельце.Озари,   газета,      лучиком!!!Кто  писателем в отдельце —Сонька   Золотая ручка*?Впрочем,       в глупом стиле ономне могу   держаться более…Товарищи,     для чего намэта рокамболия*?

[1928]

Голубой лампас*

В Новочеркасске на 60 000 жителей 7 000 вузовцев.

Чернеют      небеса — шалаш.Меняет вечер краску.Шел снег.     И поезд шел.            И шланочь к Новочеркасску.Туман,   пятна.Темно,   непонятно.С трудом себя карабкалпо ночи…     по горе ли…И что ни дом —          коробка,черней, чем погорелец.Город —идет в гору.Но лишь      взобрался город-оборвыш —тут тебе —     площадь,             ширь —            собор вишь!Путь     до небес      раздели́ пополам —дотуда дойдут купола!А за собором          средь сора и дерьма,эдакой медной гирей,стоит казак,      казак Ермак*,Ермак —      покоритель Сибири.Ермак не один:из ночи и льдинвстает генерал Каледин*.За ним другие.      Из снега и тумана,из старого времени клятогоскачут по улице,          по улице атаманаПлатова*.Мчит на рысях         «краса Расеева»!С-под шапок свисают пряди.Може, едет и дед Асеева*,може, и мой прадед.Из веков      испокон,будто снова        в огонь,под бубны     и тулумбасы —трется конь о конь,золотится погон,и желтеют     на ляжках         лампасы.Электро-глаз         под стеклянной каскоймигнул и потух…        Конфузится!По-новому     улицы Новочеркасскачерны сегодня —        от вузовцев.И вместо звяканья        сабель и шпорна дурнях        с выправкой цапли —звенит   комсомольский            смех и спорда мысли острее сабли.Закройся,       ушедших дней лабаз!Нет  шпорного      диня и дона.Ушли      генералы         в бессрочный запас, —один на Кубани сияет лампас —лампас голубой         Волго-Дона.

[1927–1928]

Лицо классового врага*

I. Буржуй-нуво*

Распознать буржуя —         просто(знаем   ихнюю орду!):толстый,      низенького ростаи с сигарою во рту.Даже    самый молодой —зуб вставляет      золотой.Чу́дно стрижен,          гладко брит…Омерзительнейший вид.А из лы́синных целинподымается —      цилиндр.Их, таких,    за днями дни —раздраконивал      Дени*.А буржуй —        завел бородку(зря соваться —         нет причин),влез,    как все,        в косовороткуи почти      неотличим.Вид под спе́ца,         худ с лица —не узнаешь подлеца.Он вшой       копошится            на вашем теле,никак     не лезет      в тузы,гнездится    под вывеской          разных артелей,дутых,   как мыльный пузырь.Зал парадных      не любит он,по задворкам      ищите хвата.Где-то он    закупает лен,где-то     хлеб    у нас      перехватывает.Он лавку       украсит       сотнею ваз…Куда    государственным органам!В такую   любезность           обсахарит вас,что вы   прослезитесь растроганно.Не сам   штурмует,       тих да хитёр,сначала   движется       парламентёр:он шлет      в канцелярский за́моксвоих   расфуфыренных самок.Бывает,   раскиснет партиец иной:— И мне бы       влюбиться             в звезду из кино! —мечтает,      ничем не замаран…А частник    встает       за его спиной,как демон    сзади Тамары.«Не угодно ли взаймы?Что вы?   Ах!    Сочтемся мы!..»И идет   заказ       на сии дровав артель   гражданина Сидорова.Больше,      Сидоров,подноси      даров!И буржуй,    от чувства великого,из уральского камня,         с ласкою,им чернильницу с бюстом Рыкова*преподнес    в годовщину февральскую.Он купил    у дворника брюки(прозодежда        для фининспектора), —а в театре    сияют рукивсей игрой    бриллиантного спектра.У него   обеспечены рублики —всем достояньем республики.Миллионом набит карман его,а не прежним      советским «лимоном»*.Он мечтает    узреть Романова…Не Второго —      а Пантелеймо́на*.На ложу   в окно         театральных касстыкая     ногтем лаковым,он     дает   социальный заказна «Дни Турбиных» —            Булгаковым*.Хотя буржуй       и лицо перекрасили пузо не выглядит грузно —он волк,   он враг         рабочего класса,он должен быть         понят         и узнан.Там, где речь        о личной выгоде,у него      глаза навыкате.Там, где можно пролезть          для своих нажив,там его   глаза — ножи.Не тешься,    товарищ,          мирными днями.Сдавай   добродушие          в брак.Товарищи,    помните:          между намиорудует   классовый враг.

II. Новый кулак

Кулака увидеть —       просто —посмотри        любой агит.Вон кулак:    ужасно толстый,и в гармошку сапоги.Ходит —       важный,воло̀сья —    припомажены.Цепь лежит       тяжелым грузомна жилетке    через пузо.Первый пьяница       кулак.Он гуляка из гуляк —и целуется с попами,рабселькорам на память.Сам, отбился от руки,всё мастачат        батраки.Сам, прельщен оконным светом,он, елозя глазом резвым,ночью   преда сельсоветастережет       своим обрезом.Кулака   чернят —       не так ли? —все плакаты,        все спектакли.Не похож       на кулачество              этот портрет.Перекрасил кулак       и вид             и масть.Кулаков   таких      почти и нет,изменилась    кулачья видимость.Сегодня      кулак      и пашет,            и самна тракторе       прет, коптя,он лыко      сам        дерет по лесам —чтоб лезть    в исполком            в лаптях.Какой он кулак?!       Помилуй бог!Его ль   кулаком назовем?Он первый    выплатил         свой налоги первый    купил заем.А зерно —    запрятаночисто и опрятно.Спекульнуть получшена голодный случай.У него   никакого батрачества,крестьянин    лучшего качества.На семейном положеньице, —чтоб не было      зря       расходца,каждый сын        весною женится,а к зиме      опять расходится.Пашут поле им         от семи до семибатраков семнадцатьпод видом семьи.Попробуй    разобраться!Иной     работник         еще незрел,сидит      под портретом Рыкова,а сам у себя       ковыряет в ноздре,ленясь,   дремля      и покрикивая.То ли дело —      кулак:обхождение —      лак.Все дворы    у него,       у черта,учтены   корыстным учетом:кто бедняк    и который богатый,где овца,      где скот рогатый.У него   на одной на саженисеменные культуры рассажены.Напоказ,      для начальства глазастого,де —    с культурой веду хозяйство.Но попрежнему —          десятинамиот трехполья        веет сединами.И до этого дня      наш советский беднякголосит   на работе       «Дубину»,а новейший кулак       от культурнейших благприобрел    за машиной машину.«Эх, железная,      пустим*.Деревенщина —           сама пойдет.Заплатит, —        получим         и пустим».Лицо приятное,         ласковый глаз,улыбка   не сходит с губ.Скостит   на копейку          задолженность с вас,чтоб выпотрошить —         рупь.Год, другой —      и вся округав кабалу   затянута туго.Трут в поклонах          лбом о́нучи:«Почет   Иван Пантелеймонычу».Он добряк,    но дочь, комсомолку,он в неделю        со света сживет.«Где была?    Рассказывай толком!Набивала    детьми       живот?»Нет управы.       Размякло начальствоот его     угощения частого.Не с обрезом        идет под ве́чер, —притворясь,       что забыл о вражде,с чаем   слушает      радиоречи —уважаемых вождей.Не с обрезом        идет       такой мужик.Супротив милиции…         Где ж им?!Но врагу своему          сегодня          гужион намажет    салом медвежьим.И коняга,       страшась медведя,разнесет      того, кто едет.Собакой      сидит      на своем добре.У ямы,   в кромешной темени,зарыта   деньга      и хлеб, —          и обреззарыт     до поры до времени.Кулак орудует,      нечего спать.Будем крепче, чем кре́мни.Никаким обрезом       обратно и вспятьне повернуть        советского времени.Хотя    кулак    лицо перекрасили пузо   не выглядит грузно —он враг   и крестьян,          и рабочего класса,он должен быть         понят         и узнан.Там, где речь        о личной выгоде,у него   глаза навыкате.Там, где брюхо      голодом пучит,там кулачьи    лапы паучьи.Не тешься,    товарищ,         мирными днями,сдавай   добродушие          в брак.Товарищ,       помни:          между намиорудует   классовый враг.

[1928]

Даешь тухлые яйца!*

(Рецензия № 1)

Проходная комната. Театр б. Корш

Комната      проходнаяво театре Корша           (бе).Ух ты мать…         моя родная!Пьеска —     ничего себе…Сюжетец —         нету крепче:в роли отца —мышиный жеребчикс видом спеца.У папы   много тягот:его женасобой мордягаи плохо сложена.(Очевидно,     автор влипв положительный тип.)Целый день семенитна доклад с доклада.Как  змее      не изменить?!Так ей и надо.На таких      в особенностискушно жениться.И папа,   в меру      средств и способностей,в служебное время           лезет на жилицу.Тут где ж       невинность вынести?И сын,   в семейке оной,страдая от невинности,ходит возбужденный.Ему  от страсти жарко,он скоро      в сажень вытянется…А тут уже —        кухарка,народа представительница.Но жить      долгонельзя без идеолога.Комсомолец         в этой ролиагитнуть ужасно рад:что любой из граждан         воленжить с гражданками подряд.Сердце не камень:кухарка   в ту же ночкуобеими ногамилезет     на сыночка.Но только лишь         мальчишеских усткоснулись     кухаркины уста —в комнату     входит        один хлюств сопровождении        другого хлюста.Такому   надо много ли:монокль в морщине,и дылда      в моноклелезет к мужчине.Целует   у мальчикадесять пальчиков.Пока     и днем и ночьювот это длится,не отстают     и прочиедействующие лица.Я сбежал       от сих насилий,но     вполне уверен в этом,что в дальнейшем        кот Василийбудет жить     с велосипедом.Под потолком      притаилась галерка,места у нее     высоки́…Я обернулся,         впиваясь зорко:— Товарищи,      где свистки?!Пускай   партер      рукоплещет —            «Браво!» —но мы, —     где пошлость,           везде, —должны,      а не только имеем правонегодовать     и свистеть.

[1928]

Две культуры*

Пошел я в гости          (в те года),не вспомню имя-отчества,но собиралось      у мадамкультурнейшее общество.Еда и поэтам —вещь нужная.И я поэтомусижу    и ужинаю.Гляжу,   культурой поражен,умильно губки сжав.Никто      не режет         рыб ножом,никто     не ест с ножа.Поевши,      душу веселя,они одной ногойразделывали        вензеля,увлечены тангой.Потом   внимали с мужеством,упившись    разных зелий,романсы       (для замужества!)двух мадмуазелей.А после   пучили животутробным    низким ржаньем,слушая,   кто с кем живети у кого      на содержании.Графине      граф      дает манто,сияет     снег манжет…Чего еще?    Сплошной бонтон*.Сплошное бламанже*.Гостям вослед      ушли когдадва заспанных лакея,вызывается    к мадамкухарка Пелагея.«Пелагея,       что такое?где еще кусок         жаркое?!»Мадам,   как горилла,орет,    от гнева розовая:«Снова   суп переварила,некультурное рыло,дура стоеросовая!»Так, отдавая дань годам,поматерив на кухне,живет   культурная мадами с жиру      мордой пухнет.В Париже        теперь           мадам и родня,а новый   советский бытведет     работницу          к новым днямот примусов       и от плит.Культура       у нас —           не роман да балы,не те    танцевальные пары.Мы будем    варить       и мыть полы,но только       совсем не для барынь.Работа   не знает         ни баб, ни мужчин,ни белый труд      и не черный.Ткачихе с ткачом       одинаковый чинна фабрике    раскрепощенной.Вглубь, революция!           Нашей странедругую   дорогу      давая,расти    голова       другая          на ней,осмысленная         и трудовая.Культура       новая,         здравствуй!Смотри   и Москва и Харьков —в Советах    правят государствомкрестьянка    и кухарка*.

[1928]

Кино и вино*

Сказал   философ из Совкино:«Родные сестры —          кино и вино.Хотя иным    приятней вино,но в случае    в том и в ином —я должен       иметь      доход от киноне меньше    торговца вином».Не знаю,      кто и что виной(история эта —         длинна),но фильмы    уже      догоняют винои даже   вреднее вина.И скоро   будет всякогоот них   тошнить одинаково.

[1928]

Детский театр из собственной квартирки — вышибают товарищи сатирики*

Было

У «Театра    сатиры»не было квартиры.Сатириков этих —приютили дети.Приходили тёти,толще —      не найдете.Приходили дядисмеха ради.Дяди    разных летпокупали билетсмотреть       на сценуза хорошую цену.Пирожное жрут,смотрят,      ржут.

Есть

В «Театре сатиры»дяди —   задиры.Дяди    тепрогнали детей —вышибли       сатирикидетей из квартирки.«Марш   с малышамив подвал с мышами.Будет    немаловам и подвала».

Будет

Граждане —        тише.Помягше манеры.Нет детишек,есть —   пионеры.Чего нам боятьсяэтого паяца?!Пусть     чуть светгремит война:«Даешь,   Моссовет,театр    нам!»

[1928]

Парижская коммуна*

Храните      память         бережней.Слушай   истории топот.Учитывай    в днях теперешнихпрошедших       восстаний            опыт.Через два    коротких месяца,почуяв —    — Коммуна свалится! —волком,   который бесится, —бросились    на Коммуну            версальцы*.Пощады   восставшим рабочим —             нет.Падают   сраженными.Их тридцать тысяч —         пулей            к стенепришито      с детьми и женами.Напрасно    буржуева ставленникамолить,   протянув ладони:тридцать тысяч         кандальниковзвенит   по каторгам Каледонии.Пускай   аппетит у пушек              велик —насытились       до отвала.А сорок тысяч      в плевках          повелитомить   в тюремных подвалах.Погибла Коммуна.       Легла,          не сумев,одной      громадой         бушуя,полков дисциплиной         выкрепить гнев —разбить   дворян и буржуев.И вот     выползает          дворянство — лиса,пошло,   осмотревшись,         праздновать.И сам     Галифе*         припустился плясатьна клочьях    знамени красного.На нас   эксплуататоры         смотрят дрожа,и многим бы        очень хотелось,чтоб мы,      кулак диктатуры разжав,расплылись —      в мягкотелость.Но мы   себя    провести не дадим.Верны   большевистскому знамени,мы помним       версальских          выстрелов дыми кровью        залитые камни.Густятся       военные тучи,кружат   Чемберлены-во́роны,но зрячих    история учит —шаги    у нее    повторны.Будет     война       кануном —за войнами    явится близкая,вторая   Парижская коммуна —и лондонская,      и римская,          и берлинская.

[1928]

Фабрика мертвых душ*

Тов. Бухов. — Работал по погрузке угля. Дали распространять военную литературу, не понравилось. — Бросил.

Тов. Дрофман. — Был сборщиком членских взносов. Перешел работать на паровоз — работу не мог выполнять. Работал бы сейчас по радио.

Тов. Юхович. — Удовлетворяюсь тем, что купил гитару и играю дома.

Из речей комсомольцев на проведенных собраниях «мертвых душ» транспортной и доменной ячеек. Днепропетровск.Дело важное творя,блещет   ум секретаря.«Ко мне,      товарищи-друзья!Пошлю,   работой нагрузя.Ванька здесь,         а Манька —          там!Вся ячейка по местам».Чисто,   тихо,       скоро,       мило…Аж нагрузок не хватило!!!От удовольствия горя,блестят   глаза      секретаря.В бюро   провел      докладов ряд.Райком   надул при случае.«Моя     ячейка —         лучшая».Райком с бюро      и горд         и рад —одно благополучие!Иван Петров        ушами хвор,мычанье      путал с музыкой,а на него      фабричный хорнавьючили нагрузкой.По сердцу    Маше          «друг детей»,ей —     детям       петь о гусельках,а по нагрузке      вышло         ей —бороться      против сусликов.Попов —       силач.         Испустит чих —держусь на месте еле я.(Ведет   нагрузку         у ткачихпо части рукоделия.)Ося Фиш —       глиста наружно,тощи    мускулов начатки.Что на тощего      нагружено?Он —      инструктор спортплощадки.Груза     много       на верблюдепо пустыням        возят люди.И животное блюдя,зря не мучат верблюдья.Не заставите        верблюдаподавать       в нарпите          блюда.Что во вред       горбам верблюдьим,то     и мы   таскать не будем.И народ,       как верблюды́,разбежался    кто куды.Заплативши        членский взнос,не показывают      нос.Где же   «мертвые души»околачивают груши?Колбаси́на чайная,водка     и арии.Парень   отчаянноиграет на гитаре.От водки       льет      четыре пота,а пенье   катится само:«Про-о-ща-а-й,      активная работа,про-оща-ай,       любимый комсомо-о-л!»

[1928]

Нагрузка по макушку*

Комсомолец        Петр Кукушкинпрет    в работе      на рожон, —он от пяток       до макушкив сто нагрузок нагружен.Пообедав,    бодрой рысьюПетя    мчит    на культкомиссию.После      Петю виделиу радиолюбителей.Не прошел    мимои Осоавиахима.С химии      в один прыжокпрыгнул      в шахматный кружок.Играть с Кукушкиным —          нельзя:он    путал   пешку и ферзя. —(Малюсенький затор!)Но… Петя    знал,         врагов разя,теорию зато.Этот Петя    может       вскачькритикнуть    всемирный матч.— «Я считаю*:      оба плохи —Капабланка и Алехин,оба-два,      в игре юля,охраняли короля.Виден   в ходе      в этом вотнемарксистский подход.Я   и часа не помешкаю —монархизмы       ешьте пешкою!»Заседания    и речи,ходит утро,    ходит вечер,от трудов —        едва дыша,и торчат      в кармане френчатридцать три карандаша.Просидел        собраний двести.Дни летят,    недели тают…Аж мозоль    натер           на месте,на котором заседают.Мозг мутится,      пухнет парень,тело меньше головы,беготней своей упарен,сам себя   считает парень —разужасно деловым.Расписал       себя       на го̀д,хоть вводи    в работу НОТ*!Где вы, Гастев с Керженцевым?!.С большинством —           проголоснет,с большинством —          воздержится.Год прошел.       Отчет недолог.Обратились к Пете:— Где ж      работы          смысл и толкот нагрузок этих? —Глаз в презреньи           щурит Петь,всех окинул       глазом узким:— Где ж       работать мне поспетьпри такой нагрузке? —

[1928]

Солнечный флаг*

Первое Мая.        Снега доконавши,солнечный флаг подымай.Вечно сияй     над республикой нашей,Труд,      Мир,     Май.Рдей над Европой!           И тюрьмы-коробкимайским       заревом        мой.Пар из котлов!      Заглушайте топки!Сталь,   стоп,        стой!Сегодня   мы,     перед тем как драться,в просторе улиц          и рощпроверим       по счётам           шагов демонстрацийсил  тыщ   мощь.В солнце       не плавится         память литая,помнит,   чернее, чем грач:шли  с палачом      по лачугам Китаяночь,     корчь,     плач.В жаре колоний          гнет оголеннее, —кровью   плантации мажь.В красных знаменах             вступайте, колонии,к нам,      в наш     марш.Лигою наций      бьются баклуши.Внимание, ухо и глаз.Слушай   антантовских         танков и пушекгром,     визг,     лязг.Враг     в открытую        зубья повыломил —он  под земною корой.Шахты расчисть        и с новыми силами*в сто  сил      строй.В общее зарево      слейтесь, мильоныфлагов,   сердец,      глаз!Чтобы   никто         не отстал утомленный,нас  нес   класс.Время,   яму     буржуям            вырой, —заступы   дней          подымай!Время   зажечь      над республикой мираТруд,      Мир,     Май!

[1928]

«Телевоксы»? Что такое?*

Инженером Уэнслеем построен человек-автомат, названный «Телевокс». В одном из отелей Нью-Йорка состоялся на днях бал, на котором прислуживали исключительно автоматы.

Из газет.С новым бытом!Ну и фокусы:по нью-йоркским нарпитаморудуют —       «Телевоксы».Должен сознаться,ошарашен весь я:что это за нация?или что за профессия?Янки увлекся.Ну и мошенники! —«Те-ле-воксы»не люди —    а машинки.Ни губ,   ни глаз      и ни малейшихпризнаков личны́х.У железных лешиходно    ухо      огромной величины.В это    ухочто хочешь бухай.Каждый      может      наговориться до́сыта.Зря ученьем        себя не тираньте.Очень простоизъясняться       на их эсперанте*.«До ре      ми» —это значит —      — «Посудой греми!Икру!     Каравай!Крой, накрывай».Машина подходит       на паре ножек,выкладывает вилку,           ложку             и ножик.Чисто с машиной.       Это не люди!На ложку       для блеску           плевать не будет.«Фа соль      ля,соль ля   си» —то есть —    «аппетиту длягони рюмашку      и щи неси».Кончил.      Благодарствую.          «Си            до» —вытираю нос,      обмасленный от съедания.«Си — до» —      это значит —            досвиданья.«Телевокс» подает перчатки —             «Прощай».Прямо в ухо,        природам на́зло,кладу     ему       пятачок на чай…Простите —       на смазочное масло.Обесславлен бог самэтим «Телевоксом».Брось,   «творец»,          свои чины;люди     здесь сочинены:в ноздри       вставив       штепселя,ходят,     сердце веселя.Экономия.    НОТ*.Лафа с автоматом:ни — толкнет,ни — обложит матом.«Телевокс»    развосторжил меня.С детства    к этой идее влекся.О, скольких       можно          упразднить,             заменядобросовестным «Телевоксом».Взять, например,       бокс, —рожа    фонарями зацвела.Пускай   «Телевокса»          дубасит «Телевокс» —и зрелище,    и морда цела.Слушатели спят.          Свернулись калачиком.Доклады       годами          одинаково льются.Пустить бы    «Телевокс»            таким докладчикоми про аборт,       и о культурной революции.Поставь «Телевоксы» —          и,              честное слово,исчезнет      бюрократическая язва.«Телевоксы»        будут       и согласовыватьи, если надо,        увязывать.И   совершенно достаточноодного «Телевокса» поджарого —и мир     обеспечен         лирикой паточнойпод Молчанова         и           под Жарова.«Телевокс» — всемогущий.              Скажите —                  имкто не заменим?Марш, внешторговцы,         в Нью-Йорк-Сити.От радости    прыгай,          сердце-фокс.Везите,   везите,      везитеизумительный «Телевокс»!

[1928]

Добудь второй!*

Рабочая   родина родин —трудом   непокорным           гуди!Мы здесь,        мы на страже,          и орденпривинчен    к мильонной груди.Стой,     миллионный,незыблемый мол —краснознаменныйгранит-комсомол.От первых боев          до последнихмы шли   без хлебов и без снов —союз    восемнадцатилетнихрабоче-крестьянских сынов.В бой, мильоны!Белых —       в помол!Краснознаменный,гордись, комсомол!Довольство —      неважное зрелище.Комсомольский характер          крут.Комсомолец —         это застрельщикв борьбе      за чистку       и труд.Чтоб веник    мильонныйстарое смёл —краснознаменный,мети, комсомол!Красным       отчаянным чертоми в будущих       битвах          крой!Зажгись   рабочим почетом!На знамя —       орден второй!С массой       мильоннойсердце само —краснознаменный,вперед, комсомол!

[1928]

Бей белых и зеленых*

1

Жизнь — фонтан.        Открывайте и пейте-ка!Забульбулькало в горлышке узком.Обнимай       бутылки,        поэтика!Вторьте   пробкам,        театр и музыка!Заучена   песня      раньше азов, —поют,      кутежами бало́ваны, —как Аристотель*,         мудрец-филозо̀ф,про́пил   свои        панталоны.

2

Душу     пуншем          и шуткой греючинад омаром     с фарфоровых блюд,ты спроси     Александр Сергеича:— Что вы любите? —         «Я?           Люблю —и блеск, и шум, и говор балов,и в час пирушки холостойшипенье пенистых бокалови пунша пламень голубой*».Прекрасной        дамы        тень сквознаямелькнет       в бутылочной длине, —а пьяный       Блок      бубнит:         «Я знаю,я знаю — истина в вине»*.Пенится      бокал золоторунный…Петербурговы бурунычерных   роз     намели пучки…«И тотчас же в ответ что-то грянули струны,исступленно запели смычки»*.А Северянин      в этиразливы струн      и флейтинвлез  прейскурантом вин:«Как хорошо в буфетепить крем-дэ-мандарин»*.Сдавались     флейты        пастушеским дудкам;колючками рифм,        как репей,Сергей Есенин      пристал к проституткам:«Пей, выдра, пей!»*Куда пойдешь?!          И годы назадМаяковский        мечтал и мяк,сидел      в пролетавших ночах,            «глазауткнув   в желтоглазый коньяк»*.А «Травиаты»      из театров,           из маленьких и больших,расканареивались        по воздушной волне…Пей  и подпевай,          безголос и фальшив:«Налейте, налейте бокалы полней!»*Пока     заморские         шипучие три́нкены*лакали   дворяне,тянул      народ,         забитый и закриканный,бочки      разной дряни.Попы поощряли:           «Терпите, братие,пейте,       причащайтесь, как велит вседержитель.На Руси   веселие пити,*не можно     без водки         жити»*.И под скрип телег,        и под луч луныпили     и зиму и лето…Аж выводились         под Москвою               белые слоныи змеи —        зеленого цвета.

3

Не нам   о богатых           песней казниться.— Пейте,     господа!Услужливо        греет        разная Ниццанаследство     ваших подагр.Мы там,      где небо        взамен потолка,с тобою,      нищь и голь.Тебе     времена      в коммуну толкать, —но встанет четверть —            и вся недолга́,и топит   борьбу      алкоголь.

4

Мылом-цифрами        смойте с водкипоэтический         грим        красотки.Копытом       по книге        ступай, вино,четверкой     своей          свиной.

5

В рабочий подвал,           вонючий            и нищий,прохрюкало        пьяное           рыло свинищи:«Не сетуй       на жизнь,           подвалом задушенную, —построит       водка      жилплощадь воздушную.Зачем      бороться тебе           из-за платы,сивуха   разделает           в бархат заплаты.Чего подыматься,        расправой грозя им, —напьешься     и станешь         банкир и хозяин».И вместо того,      чтоб к винтовке и бомбе, —к бутылке       тянули          руки обе.Панель   метет          бороденка-веник.Вино —      творец черепах.И вдруг   черепаха        встает с четверенек,бутылкой       громит          черепа́.Рвет Ниагарой*, —        слюнявый,               матовый.И режет   визг         тишину:на пятерню     волосенки наматывая,муж  ликбе́зит жену.

6

Посмотрите только —дети алкоголика.Будет      папакрыть и рвать.Прячься      за шка̀пы,лезь под кровать.Фонарей сияние.Телом — клопики,рты —   обезьяньи,узкие лобики.Олька       да Колька,дети алкоголика.

7

Разлегся…     распластан рвотною лужею…Ноздря —     носорога сдует.Теперь   какое он, к черту, оружие —лежит,   разряжён вхолостую.Пожаром губ         ища глото́к,храпит   на весь куток.А с неба      убран      звезд лоток:— Вставай,     пора —            гудок! —Выспись,       вытрезвись,         повремени.Но ждет      завод,      раздымя́сь.Как в мясорубку,           тащит             в ремникило  проспиртованных мяс.А песня   хрипит,         под гармонь сложена́:«Пей,   пропивай,        что пропьем, наживем»*.Завод      и деньга́,      пиджак         и жена, —словом —     жизнь          пропита живьем.Заглохший     завод        обступило репье,загнали   в бутыль        казну и тряпье,потоплено     донцем низом…А што,   товарищ,          если         пропьем,как брюки,     и коммунизм?

8

Всосалась     в горлышко узкоебратва   Орехово-зуевская.Нехватает     ни платья,         ни корма,но пьянее        дыма —        Сормово.От пионеров          до старцевпьет,     выпивает Ярцево.Царит бутыль      и орет уже:— Гоните     жратву и жертвы! —четырежды кроет        пьяный бюджетнищие   наши         бюджеты.Когда,   грамотеев        по школам творя,надсаживаем          буквой             глотки,встают   из-за каждого букварячетыре бутылки водки.Когда       четвертной        на починку мостовне выудишь        из кошелька,любой   с удовольствием              тратит сто,чтоб, ноги ломая,        валялся пластому двери   пивной      и шинка.

9

Пьяному      водка      всего превыше.«Поэма?      Какая такая?Как же не пимши?!           Мы привыкши».И стих   отбросил, икая.Но ты —       комсомолец,         и волю твоюне смяла      болезнь, горька́.Здоровье на знамя!           За юность воюй!Петлей   врага          зааркань.

10

Чтоб коммунизм          не пропи́ли мы,победу   пьянкой развея,серой       змеею фильмызадушим      зеленого змея.Разыщем      животных —         и двинем на них!И после   атак         и засадзагоним   белых      слонов и слонихв решетчатый      зоосад.

[1928]

Кто он?*

Кто мчится,      кто скачет           такой молодой,противник мыла        и в контрах с водой?*Как будто        окорока ветчины,небритые щеки      от грязи черны.Разит —      и грязнее черных воротзубною щеткой      нетронутый рот.Сродни   шевелюра        помойной яме,бумажки      и стружки           промеж волосьями;а в складках блузы        безвременный гробнашел       энергично раздавленный клоп.Трехлетнего пота        журчащий родникпроклеил       и выгрязнил         весь воротник.Кто мчится,        кто скачет            и брюки ло́вит,держащиеся        на честном слове?Сбежав   от повинностей             скушных и тяжких,за скакуном        хвостятся подтяжки.Кто мчится,        кто скачет            резво и яропо мостовой         в обход тротуара?Кто мчит       без разбора         сквозь слякоть и грязь,дымя по дороге,          куря         и плюясь?Кто мчится,        кто скачет            виденьем крылатым,трамбуя   встречных           увесистым матом?Кто мчится,        и едет,           и гонит,                и скачет?Ответ —       апельсина            яснее и кратче,ответ      положу          как на блюдце я:то мчится        наш товарищ докладчикна диспут:     «Культурная революция».

[1928]

Электричество — вид энергии*

Культура велит,          — бери на учетчастных   чувств      базар!Пускай   Курой      на турбины течети жадность,        и страсть,         и азарт!

[1928]

Красные арапы*

Лицо     белее,     чем призрак в белье,с противным      скривленным ртиной,а в заднем кармане           всякий билет,союзный       или —          партийный.Ответственный банк,         игра —               «Буль»*.Красное      советское Монако*.Под лампой,         сморщинив кожу на лбу,склонилась     толпа маниаков.Носится      шарик,         счастье шаря,тыркается     об номера,и люди   едят        глазами            шарик,чтоб радоваться          и обмирать.Последний     рубль        отрыли в тряпье.Поставили,     смотрят серо́.Под лампой        сверкнул         маникюр крупье.Крупье заревел:         «Зер-р-ро!»«Зеро» —       по-арапски,         по-русски —               «нуль».Вздохнули неврастеники.Лопата   крупье      во всю длинув казну   заграбастала деньги.Ты можешь     владеть           и другим, и собою,и волю   стреножить,           можнозаставить       труса         ринуться в бой;улыбку   послав      побледневшей губой,он ляжет,       смертью уложенный.Мы можем     и вору        вычертить путь,чтоб Маркса читать,            а не красть.Но кто   сумеет      шею свернутьтебе,  человечья страсть?

[1928]

Точеные слоны*

Огромные     зеленеют столы.Поляны такие.      И —по стенам,     с боков у стола —            стволы,называемые —      «кии́».Подходят двое.      «Здоро́во!»              «Здоро́во!»Кий выбирают.         Дерево —              во!Первый   хочет          надуть второго,второй —        надуть          первого.Вытянув      кисти      из грязных манжет,начинает       первый           трюки.А у второго     уже         «драже-манже»,то есть —        дрожат руки.Капли       со лба         текут солоны́,он бьет   и вкривь и вкось…Аж встали     вокруг           привиденья-слоны,свою  жалеючи      кость.Забыл,   куда колотить,         обо што, —стаскивает     и галстук, и подтяжки.А первый     ему      показывает «клопштосс»,берет   и «эффе»        и «оттяжки»*.Второй   уже     бурак буракомс натуги   и от жары.Два  — ура! —      положил дуракоми рад —   вынимает шары.Шары      на полке      сияют лачком,но только       нечего радоваться:первый — «саратовец»*;              как раз                на очкобольше   всегда      у «саратовца».Последний     шар         привинтив к борту́(отыгрыш —         именуемый «перлом»*),второй   улыбку      припрятал во рту,ему  смеяться        над первым.А первый        вымелил кий мелком:«К себе   в середину        дуплет*».И шар      от борта      промелькнул мелькоми сдох   у лузы в дупле.О зубы   зубы     скрежещут зло,улыбка   утопла во рту.«Пропали шансы…        не повезло…Я в новую партию        счастья весло —вырву       у всех фортун».О трешнице        только           вопрос не ясен —выпотрашивает         и брюки           и блузу.Стоит       партнер,      холодный, как Нансен,и цедит   фразу      в одном нюансе:«Пожалуйста —          деньги в лузу».Зальдилась жара.        Бурак белеет.И голос   чужой и противный:«Хотите   в залог      профсоюзный билет?Не хотите?     Берите партийный!»До ночи   клятвы      да стыдный гнет,а ночью   снова назад…Какая      сила     шею согнеттебе,     человечий азарт?!

[1928]

Весенняя ночь*

Мир  теплеет        с каждым туром,хоть белье     сушиться вешай,и разводит     колоратурусоловей осоловевший.В советских        листиках         майский бред,влюбленный         весенний транс.Завхоз,   начканц,         комендант              и зампредиграют   в преферанс.За каждым играющим —           красный стаждлинит   ежедневно        времен река,и каждый       стоял,         как верный страж,на бывшем     обломке           бывших баррикад.Бивал      комендант          фабрикантов-тузов,поддав   прикладом        под зад,а нынче   улыбка      под чернью усов —купил      козырного туза.Начканц   пудами бумаги окидани все     разворотит, как лев,а тут     у него     пошла волокита,отыгрывает        семерку треф.Завхоз —       у него      продовольствия выборпо свежести        всех первей,а он  сегодня     рад, как рыба,полной   руке     червей.И вдруг   объявляет        сам зампредна весь большевизм            запрет:«Кто смел        паршивою дамой               бить —кого?     — моего короля!»Аж герб   во всю      державную прытьвздымался,     крылами орля.Кого  не сломил      ни Юденич, ни Врангель*,ни пушки       на холмах —того  доконала      у ночи в оврагемещанская чухлома.Немыслимый      дух        ядовит и кисл,вулканом —         окурков гора…А был же       — честное слово!! —                 смыслв ликующем слове —         «игра».Как строить         с вами            культурный Октябрь,деятельной     лени          пленные?Эх,  перевесть          эту страсть           хотя б —на паровое отопление!

[1928]

Писатели мы*

Раньше   уважали         исключительно гениев.Уму  от массы      какой барыш?Скажем,   такой      Иван Тургеневприезжает     в этакий Париж.Изящная жизнь,         обеды,            танцы…Среди       великосветских негписатель,       подогреваемый           «пафосом дистанции»*,обдумывает     прошлогодний снег.На собранные      крепостные грошиисписав   карандашей            не один аршин,принимая     разные позы,писатель смакует —         «Как хороши,как свежи были розы»*.А теперь      такделаются       литературные вещи.Писатель       берет факт,живой       и трепещущий.Не затем,       чтоб себя        узнавал в анониме,пишет,   героями потрясав.Если герой —      даешь имя!Если гнус —        пиши адреса!Не для развлечения,            не для краснобайства —за коммунизм      против белой шатии.Одно обдумывает        мозг лобастого —чтобы вернее,      короче,         сжатее.Строка —        патрон.            Статья —                обойма.Из газет —     не из романов толстых —пальбой подымаем           спящих спокойно,бьем врагов,         сгоняя самодовольство.Другое —        роман.           Словесный курорт.Покоем   несет          от страниц зачитанных.А   газетчик —         старья прокурор,строкой   и жизнью        стройки защитник.И мне,   газетчику,           надо одно,так чтоб   резала      пресса,чтобы в меня,      чтобы в окноцелил      враг        из обреза.А кто     и сейчас      от земли и прозыв облака   подымается,             рея —пускай   растит      бумажные розыв журнальных      оранжереях.В газеты!       Не потому, что книга плоха,мне любо       с газетой бодрствовать!А чистое искусство —            в М.К.Х.*,в отдел   садоводства.

[1928]

Арсенал ленинцев*

Наши танки        стопчут             и стены и лужи,под нашим наганом,             белый,                жмись!Но самое сильное        наше             оружие —большевистская мысль.Как никогда,         сегодня             сильнаклассовой        мысли           ковка:заводы марксистов,            ленинцев арсенал,и первый из первых —             Свердловка.Когда      времена велели —           «Пои́победу   рабочей кровью!» —мы     первую     посылали в боинегнущуюся свердловию.Победная карта,         от пункта до пункта,смертями        свердловцев            унизана.Вы  бились,     чтоб рдели         знамена бунтазнаменами коммунизма.Теперь   выходите,        учебой дожавбелых      другого свойства:в хозяйственных блиндажахбюрократическое воинство.Иди,  побеждай российскую дурь!Против —     быта блохастого!Свердловец,         тебе        победить бескультурь,дичь,     глушь     и хамство.Светлоголовая,вперед, свердловия!

[1928]

«Жид»*

Черт вас возьми,черносотенная слизь,вы  схоронились          от пуль,           от зимыи расхамились —        только спаслись.Черт вас возьми,тех,  кто —за коммунизм      на бумаге             ляжет костьми,а дома   добреет      довоенным скотом.Черт вас возьми,тех,  которые —коммунисты         лишь        до трех с восьми,а потом   коммунизм           запирают с конторою.Черт вас возьми,вас,  тех,кто, видя       безобразие             обоими глазми,пишет   о прелестях           лирических утех.Если стих     не поспевает           за былью плестись —сырыми      фразами        бей, публицист!Сегодня   шкафом          на сердце лежиттяжелое слово —        «жид».Это слово     над селами         вороном машет.По трактирам      забилось             водке в графин.Это слово —         пароль            для попов,                для монашекиз недодавленных графинь.Это слово     шипело        над вузовцем Райхелемцарских   дней         подымая пыльцу,когда     «христиане»-вузовцы               ахалигрязной галошей          «жида»             по лицу.Это слово     слесарню         набило до ве́рхав день,   когда деловито и чинночуть не на́смерть        «жиденка» Бейрахазагоняла     пьяная мастеровщина*.Поэт     в пивной      кого-то «жидом»честит   под бутылочный звонза то, что       ругала         бездарный том —фамилия      с окончанием            «зон».Это слово     слюнявит         коммунист недочищенныйгубами,   будто скользкие             миски,разгоняя      тучи      начальственной                тощищипоследним     еврейским         анекдотом подхалимским.И начнет       громить        христианская паства,только   лозунг          подходящий выставь:жидов победнее,           да каждого очкастого,а потом   подряд      всех «сицилистов».Шепоток в очередях:         «топчись и жди,расстрелян     русский витязь-то…везде…   жиды…      одни жиды…спекулянты,        советчики,            правительство».Выдернем     за шиворот —одного,   паршивого.Рапортуй       громогласно,            где он,               «валютчик»?!Как бы ни были         они           ловки́ —за плотную     ограду        штыков колючих,без различия         наций           посланы в Соловки*.Еврея не видел?         В Крым!           К нему!Камни обшарпай ногами!Трудом упорным           еврей            в Крымувозделывает         почву — камень.Ты знаешь,     язык          у тебя            чей?Кто  мысли твоей          причина?Встает   из-за твоих речейфабрикантова личина.Буржуй   бежал,      подгибая рессоры,сел  на английской мели́;в его интересах         расперессоритьнароды   Советской земли.Это классов борьба,            но злее               и тоньше, —говоря короче,сколько   побито         бедняков «Соломонишек»,и ни один     Соломон Ротшильд*.На этих Ротшильдов,         от жира освиневших,на богатых,     без различия наций,всех трудящихся,           работавших            и не евших,и русских       и евреев —         зовем подняться.Помните вы,         хулиган и погромщик,помните,       бежавшие в парижские кабаре, —вас,  если надо,      покроет погромшестальной оратор,        дремлющий в кобуре.А кто,      по дубовой своей темнотене видя   ни зги впереди,«жидом»      и сегодня бранится,            на техприкрикнем        и предупредим.Мы обращаемся          снова и сновак беспартийным,           комсомольцам,              Россиям,                     Америкам,ко всему      человеческому собранию:— Выплюньте      это        омерзительное слово,выкиньте       с матерщиной и бранью!

[1928]

Служака*

Появились    молодыепревоспитанные люди —Мопров*   знаки золотыеим увенчивают груди.Парт-комар    из МКК*не подточит       парню       носа:к сроку   вписана         строкапроф —     и парт —        и прочих взносов.Честен он,    как честен вол.В место   в собственное         вроссяи не видит    ничегодальше   собственного носа.Коммунизм       по книге сдав,перевызубривши «измы»,он     покончил навсегдас мыслями    о коммунизме.Что заглядывать далече?!Циркуляр       сиди      и жди.— Нам, мол,       с вами       думать неча,если думают вожди. —Мелких дельцев          пару шорон     надел      на глаза оба,чтоб служилось          хорошо,безмятежно,        узколобо.День — этап        растрат и лести,день,    когда    простор подлизам, —это для него       и естьсамый   рассоциализм.До коммуны        перегонне покрыть    на этой кляче,как нарочно       создан          ондля чиновничьих делячеств.Блещут   знаки золотые,гордо     выпячены          груди,ходят    тихо       молодыеприспособленные люди.О коряги      якорятсятам, где тихая вода…А на стенке    декорациейКарлы-марлы борода.Мы томимся неизвестностью,что нам делать      с ихней честностью?Комсомолец,        живя       в твои лета́,октябрьским        озоном           дыша,помни,   что каждый день —               этап,к цели   намеченной           шаг.Не наши —    которые           времени в задуперли   лбов    медь;быть коммунистом —         значит дерзать,думать,   хотеть,      сметь.У нас     еще       не Эдем и рай —мещанская    тина с цвелью.Работая,      мелочи соразмеряйс огромной    поставленной целью.

[1928]

Мы отдыхаем*

Летом   вселенная        ездит на отдых —в автомобилях,      на пароходах.Люди      сравнительно меньшей удачи —те     на возах     выезжают на дачи.Право свое     обретая в борьбе,прут в «6-й»,          громоздятся на «Б».Чтобы рассесться —             и грезить бросьтевисните,      как виноградные грозди.Лишь к остановке        корпус вашвгонят в вагон,      как нарубленный фарш.Теряя галошу,      обмятый едущийслазит   на остановке следующей.Пару третей        из короткого летамы  стоим       в ожиданьи билета.Выбрился.     Встал.           Достоялся когда —уже  Черноморья      растет борода*.В очередях     раз двадцать и тридцатьможно   усы отпустить         и побриться.В поезде      люди,      «Вечорку*» мусоля,вежливо      встанут          мне на мозоли.Мы  себя   оскорблять не позволим,тоже     ходим     по ихним мозолям.А на горизонте,         конечно, в дымке,встали —     Быковы, Лосинки и Химки.В грязь уходя         по самое ухо,сорок минут         проселками трюхай.Дачу     дожди        холодом о́блили…Вот и живешь,      как какой-то Нобиле*.Нобиле — где ж! —            меж тюленьих рылон  хоть полюс      слегка приоткрыл.Я ж,  несмотря      на сосульки с усов,мучаюсь зря,        не открыв полюсо́в.Эта зима       и в июле не кончится;ради согрева         начал пингпонгчиться*.Мячик   с-под шка́фов         с резвостью мальчикавыковыриваю      палкой и пальчиком.Чаю бы выпить,          окончивши спорт,но самовар     неизвестными сперт.Те же,      должно быть,            собачку поранивши,масло и яйца         сперли раньше.Ходит корова      тощего вида,взять бы эту корову            и выдоить.Хвать бы       за вымя        быстрее воров!Но я     не умею      доить коров.Чаю  в буфете         напьюсь ужо, —грустно мечтаю,          в сон погружен.В самом   походном        спартанском вкусевылегся   на параллельных брусьях*.Тихо дрожу,        как в арктических водах…Граждане,     разве же ж это отдых?

[1928]

Критика самокритики*

Модою —    объяты все:и размашисто      и куцо,словно   белка в колесекаждый   самокритикуется.Сам себя      совбюрократбьет в чиновничие перси.«Я     всегда       советам рад.Критикуйте!        Я —       без спеси.Но… стенгазное мычанье…Где в рабкоре      толку статься?Вы пишите замечанияи пускайте    по инстанциям».Самокритик        совдуракрассуждает,       помпадурясь:«Я же ж   критике          не враг.Но рабкорь —      разводит дурость.Критикуйте!       Не обижен.Здравым       мыслям       сердце радо.Но… чтоб критик           был         не ниже,чем семнадцтого разряда».Сладкогласый      и ретивыйкритикует подхалим.С этой   самой        директивыне был   им    никто          хвалим.Сутки     сряду    могут крытьтех, кого   покрыли свыше,чтоб начальник,          видя прыть,их     из штатов бы         не вышиб.Важно   пялят        взор спецы́на критическую моду, —дескать —    пойте,       крит-певцы,языком   толчите воду.Много   было       каждый годразударнейших кампаний.Быть    тебе       в архиве мод —мода на самокопанье.А рабкор?        Рабкор —           смотрите! —приуныл      и смотрит криво:от подобных        самокритику него     трещит загривок.Безработные ручищатычет      зря        в карманы он.Он —      обдернут,          он —         прочищен,он зажат      и сокращен.Лава фраз —        не выплыть вплавь.Где размашисто,          где куцо,модный   лозунг      оседлав,каждый —    самокритикуется.Граждане,    вы не врите-ка,что это —    самокритика!Покамест       точат начальникидемократические лясы,меж нами       живут молчальники —овцы    рабочего класса.А пока   молчим по-рабьи,бывших   белых      крепнут орды —рвут,    насилуют         и грабят,непокорным —         плющат морды.Молчалиных        кожаустроена хи́тро:плюнут им    в рожу —рожу вытрут.«Не по рылу грохот нам,где ж нам    жаловаться?Не прощаться ж         с крохотнымс нашим      с жалованьицем».Полчаса      в кутке         покипят,чтоб снова    дрожать начать.Эй, проснитесь, которые спят!Разоблачай    с головы до пят.Товарищ,       не смей молчать!

[1928]

Легкая кавалерия*

Фабрикой     вывешен           жалобный ящик.Жалуйся, слесарь,        жалуйся, смазчик!Не убоявшись      ни званья,           ни чина,жалуйся, женщина,           крой, мужчина!Люди      бросали      жалобы         в ящик,ждя  от жалоб         чудес настоящих.«Уж и ужалит      начальство           жало,жало     этих        правильных жалоб!»Вёсны цветочатся,        вьюги бесятся,мчатся   над ящиком        месяц за месяцем.Время текло,         и семья пауковздесь     обрела        уютненький кров.Месяц трудясь      без единого роздышка,свили      воробушки           чудное гнездышко.Бросил   мальчишка,        играясь ша́ло,дохлую   крысу         в ящик для жалоб.Ржавый,      заброшенный,            в мусорной кучетихо  покоится      ящичный ключик.Этот самый     жалобный ящиксверхсамокритики        сверхобразчик.Кто-то,   дремавший           начальственной высью,ревизовать     послал комиссию.Ящик,      наполненный            вровень с краями,был  торжественно        вскрыт эркаями*.Меж винегретом        уныло лежалатысяча   старых      и грозных жалоб.Стлели бумажки,        и жалобщик пылкийпомер уже     и лежит в могилке.Очень   бывает      унылого видикасамая      эта вот         самокритика.Положение —      нож.Хуже даже.Куда пойдешь?Кому скажешь?Инстанций леса́просителей ждут, —разведывай     самрабочую нужду.Обязанность взявдобровольца-гонца —сквозь тысячи      завовлезь до конца!Мандатов —        нет.Без их мандататребуй   ответ,комсомолец-ходатай.Выгонят вон…Кто право даст вам?!Даст  законСоветского государства.Лают      моськойбюрократы     в неверии.Но —      комсомольская,вперед,   «кавалерия»!В бумажные         прериилезь  и врывайся,«легкая кавалерия»*рабочего класса!

[1928]

Безработный*

Веселый автобус           то фыркнет, то визгнет.Пока на Лубянку          с вокзала свезен,в солидной     «Экономической жизни»читаю:   «Строительный сорван сезон».Намокла       мосполиграфская вывеска.Погода   годится      только для рыб.Под вывеской,      место сухое выискав,стоят     безработные маляры.Засохшими пальмами         высятся кисти,им  хочется     краской обмахивать дом.Но —      мало строек,           и фартучный хвистиквисит      обмокшим        собачьим хвостом.В окраске фасадов           дождя перебои,а небо   расцветкой        похоже на белку.На солнце     сменить бы            ливней обои,на синьку сменить бы         неба побелку!Но кто-то        где-то          кому-то докладывал«О перспективе,         о срыве сезона».А эти собрались          на месяц и на́ два…Стоят, голодая,         бездельно и сонно.Вращали очками          по цементо-трестам,чтоб этот обойщик           и этот малярпришел бы     и стал бы         об это вот местостоять,   безработной лапой моля.Быть может,         орудовали и вредители,чтоб безработные        смачно и всластьругали в бога,      крыли в родителейи мать,   и душу,      и время,            и власть.Дельцов ревизуют.        Ярится перо.Набит портфель.          Карандаш отточен.Но нас,   и особенно маляров,интересует     очень и очень:быть может,         из трестов             некая знатьза это      живет        в Крыму, хорошея?Нам очень и очень        хотелось бы знать,кому     за срыв         надавали по шее?Мы знаем     всё      из газетного звона,но нас бы     другое устроило знанье:раскрыть бы         дельцов по срывам сезонаи выгнать —         еще зимою, — заранее!Мы знаем,     не сгинет             враз           безработица —разрухи   с блокадой        законное чадо,но    если   сезоны      сознательно портятся —вредителю     нет пощады.

[1928]

Дачный случай*

Я   нынешний год          проживаю опятьв уже  классическом Пушкино*.Опять      облесочкана        каждая пядь,опушками обопушкана.Приехали гости.         По праздникам надо.Одеты —       подстать гостью́.И даже   один        удержал из окладана серый       английский костюм.Одёжным        жирком        отложились года,обуты —       прилично очень.«Товарищи»        даже,        будто «мадам»,шелками обчулочены.Пошли,   пообедав,        живот разминать.А ну,     не размякнете!             Нуте-ка!Цветов   детвора      обступает меня,так называемых —           лютиков.Вверху   зеленеет         березная рядь,и ветки   радугой дуг…Пошли   вола вертеть           и врать,и тут —   и вот —          и вдруг..Обфренчились      формы         костюма ладного,яркие,      прямо зря,все  достают        из кармана             из заднегобраунинги     и маузера.Ушедшие       подымались года,и бровь   попрежнему сжалась,когда      разлетался пень         и когдаза пулей   пуля сажалась.Поляна —     и ливень пуль на нее,огонь      отзвенел и замер,лишь     вздрагивало        газеты рваньё,как белое       рваное знамя.Компания     дальше в ка́шках пошла,рево́львер     остыл давно,пошла       беседа,          в меру пошла́.Но —знаю:     революция          еще не седа,в быту   не слепнет крото́во, —революция     всегда,всегда       молода и готова.

[1928]

Слегка нахальные стихи товарищам из Эмкахи*

Прямо   некуда деватьсяот культуры.        Будь ей пусто!Вот товарищ Цивцивадзе*насадить мечтает бюсты.Чтоб на площадях       и скверахбыли    мраморные лики,чтоб, вздымая      морду вверх,мы бы   видели великих.Чтобы, день       пробегав зря,хулиганов    видя      рожи,ты, великий лик узря,был душой облагорожен.Слышу,   давши грезам дань я,нотки     шепота такого:«Приходите       на свиданьевозле бюста       Эф Гладкова*».Тут и мой овал лица,снизу     люди тщатся…К черту!      «Останавлицастрого воспрыщаица».А там,   где мороженоеморит желудки,сверху   восторженныйсмотрит Жуткин.Скульптор    помнит наш режим(не лепить чтоб         два          лица),Жаров-Уткин*      слеплен имсразу    в виде близнеца.Но —     лишь глаз прохожих паразамерла,      любуясь мрамором,миг —   и в яме тротуарараскорячился караморой*.Только   лошадь      пару глазвперит   в грезах розовых,сверзлася    с колдобин         в грязьвозле чучел бронзовых.И с разискреннею силищейкроют      мрачные от желчи:«Понастроили страшилищей,сволочи,      Микел Анжѐлычи*».Мостовой    разбитой едучи,думаю о Цивцивадзе.Нам нужны,       товарищ Мѐдичи*,мостовые,    а не вазы.Рвань,   куда ни поглазей,грязью   глаз любуется.Чем устраивать музей,вымостили б улицы.Штопали б    домам       бокада обчистили бы грязь вы!Мы бы   обошлись покаГоголем   да Тимирязевым*.

[1928]

Работникам стиха и прозы, на лето едущим в колхозы*

Что пожелать вам,        сэр Замятин*?Ваш труд       заранее занятен.Критиковать вас          не берусь,не нам   судить      занятье светское,но просим     помнить,            славя Русь,что Русь      — уж десять лет! —            советская.Прошу   Бориса Пильняка*в деревне        не забыть никак,что скромный      русский простолюдинне ест      по воскресеньям            пудинг.Крестьянам        в бритенькие губкине суйте   зря     английской трубки.Не надобно     крестьянам             тожна плечи      пялить макинтош.Очередной     роман        растя,деревню осмотрите заново,чтобы не сделать        из крестьянанглосаксонского пейзана.Что пожелать      Гладкову Ф.?Гладков романтик,         а не Леф*, —прочесть,       что написал пока он,так все колхозцы           пьют какао.Колхозца       серого         и сирогоне надо   идеализировать.Фантазией     факты           пусть не засло̀нятся.Всмотритесь,          творя           фантазии рьяные, —не только     бывает        «пьяное солнце»*,но…  и крестьяне бывают пьяные.Никулину* —         рассказов триста!Но —      не сюжетьтесь авантюрами,колхозные авантюристыпусть не в роман идут,            а в тюрьмы.Не частушить весело́попрошу Доронина*,чтобы не было      селов рифмах проворонено.Нам  деревню         не смешной,с-е-р-и-о-з-н-о-й дай-ка,чтобы не была         сплошнойкрасной балалайкой.Вам, Третьяков*,         заданье тоньше,вы —      убежденный фельетонщик.Нутром к земле!         Прижмитесь к бурой!И так      зафельетоньте здорово,чтобы любая         автодуравошла бы       в лоно автодорово.А в общем,     писать вам            за томом том,товарищи,     вам      благодарна и рада,будто платком,      газетным листоммашет   вослед      «Комсомольская правда».

[1928]

«Общее» и «мое»*

Чуть-чуть еще, и он почти б был положительнейший тип.

Иван Иваныч —          чуть не «вождь»,дана в ладонь         вожжа ему.К нему   идет       бумажный дождьс припиской —          «уважаемый».В делах умен,      в работе —          быстр.Кичиться —       нет привычек.Он добросовестный службист —не вор,   не волокитчик.Велик      его       партийный стаж,взгляни в билет —          и ахни!Карманы в ручках,       а уста жсахарного сахарней.На зависть    легкость языка,уверенно       и пустоон, взяв путевку из ЭМКА,бубнит   под Златоуста*.Поет    на соловьиный лад,играет   слов    оправою«о здравии комсомолят,о женском равноправии».И, сняв   служебные гужи,узнавши,      час который,домой      приедет, отслужив,и… опускает шторы.Распустит    он         жилет…         и здесь,— здесь   частной жизни часики! —преображается      весьпо-третье-мещански*.Чуть-чуть       не с декабристов              род —хоть предков        в рамы рамьте!Но сына      за уши      деретза леность в политграмоте.Орет кухарке,      разъярясь,супом   усом       капая:«Не суп, а квас,         который раз,пермячка сиволапая!..»Живешь века,      века учась(гении   не ро́дятся).Под граммофон         с подругой              часпод сенью штор          фокстротится.Жена    с похлебкой из пшенасокращена    за древностью.Его вторая зам-женаи хороша,       и сложена,и вымучена ревностью.Елозя     лапой по ногам,ероша     юбок утлость,он вертит        по́д носом наган:«Ты с кем        сегодня       путалась?..»Пожил,   и отошел,       и лег,а ночь      паучит нити…Попробуйте,        под потолоктеперь   к нему      взгляните!И сразу   он    вскочил и взвыл.Рассердится       и визгнет:«Не смейте    вмешиваться          выв интимность      частной жизни!»Мы вовсе        не хотим бузить.Мы кроем    быт столетний.Но, боже…    Марксе, упасинам заниматься сплетней!Не будем       в скважины смотретьна дрязги       в вашей комнате.У вас    на дом       из суток —             треть,но знайте        и помните:глядит   мещанская толпа,мусолит      стол и ложе…Как под стекляннейший колпак,на время       жизнь положим.Идя сквозь быт      мещанских клик,с брезгливостью          преувеличенной,мы переменим      жизни лик,и общей,      и личной.

[1928]

Вредитель*

Прислушайтесь,         на заводы придите,в ушах —навязнет       страшное слово —            «вредитель» —навязнут       названия шахт.Пускай   статьи      определяет суд.Виновного     хотя б        возьмут мишенью тира…Меня     презрение         и ненависть несутпод крыши     инженеровых квартирок.Мы отдавали         им          последнее тепло,жилища   отдавали, вылощив,чтоб на стене      орлом сиял дипломим-пе-раторского училища.В голодный     волжский мор*              работникам такимседобородые,      доверясь по-девически,им  отдавали        лучшие пайки:простой,      усиленный,             академический!Мы звали:     «Помогите!»             И одни,сменив   на блузу         щегольскую тройку,по-честному        отдали           мозг и днии держат       на плечах           тяжелую постройку.Другие…       жалование переслюнив,в бумажник        сунувши червонцы,задумались…         «Нельзя ли получить                 и с них…долла́ры      в золоте           с приятным,            нежным звонцем?»Погладив        на брюшке         советский              первый жири вспомнив,         что жене         на пасху                 выйти не в чем,вносил   рублей на сто         ошибок в чертежи:«Чего     стесняться нам             с рабочим неучем?»А после   тыкался по консула́мвеликих   аппетитами             держав…Докладывал,          что пущено на слом,и удалялся,     мятенький         долла́рчик сжав…Попил чайку.          Дремотная тропаназад     ведет     полузакрытые глаза его…и видит он —      сквозь самоварный парвыходят   прогнанные             щедрые хозяева…Чины и выезды…        текущий счет…и женщины     разро́зились духами.Очнулся…     Сплюнул…         «На какой мне чертработать       за гроши        на их Советы хамьи?!»И он,     скарежен      классовой злобо́ю,идет     неслышно         портить вентилятор,чтобы шахтеры         выли,         задыхаясь по забоям,как взаперти         мычат           горящие телята…Орут пласты угля́,        машины и сырье,и пар      из всех котлов             свистит и валит валом.«Вон —   обер —      штаб-офицерьёгенералиссимуса        капитала!!»

[1928]

Казань*

Стара,   косастоит     Казань.Шумит   бурун:«Шурум…    бурум…»*По-родному        тараторя,снегом   лужи        намарав,у подворья    в коридорелюди     смотрят номера.Кашляя   в рукава,входит   робковат,глаза таращит.Приветствую товарища.Я   в языках    не очень натаскан —что норвежским,       что шведским мажь.Входит татарин:          «Я          на татарскомвам прочитаю      «Левый марш».Входит второй.      Косой в скуле.И говорит,    в карманах порыскав:«Я —     мариец.      Твой          «Левый»дай тебе   прочту по-марийски».Эти вышли.       Шедших этихв низкой       двери         встретил третий.«Марш   ваш —наш марш.Я — чуваш,послушай,    уважь.Марш     вашинскийтак по-чувашски…»Как будто        годы      взял за чуб я —— Станьте    и не пылите-ка! —рукою     своею собственной          щупаюбестелое слово      «политика».Народы,   жившие          въямясь в нужду,притершись       Уралу ко льду,ворвались в дверь,          идя            на штурм,на камень,    на крепость культур.Крива,   косастоит     Казань.Шумит   бурун:«Шурум…       бурум…»

[1928]

№ 17*

Кому      в Москве      неизвестна Никольская*?Асфальтная улица —         ровная,            скользкая.На улице дом —          семнадцатый номер.Случайно взглянул на витрины              и обмер.Встал и вроси не двинуться мимо,мимо Ос —авиахима*.Под стекло     на бумажный листикположены     человечие кисти.Чудовища рук      оглядите поштучно —одна черна,     обгорела         и скрючена,как будто ее        поджигали, корежа,и слезла   перчаткой        горелая кожа.Другую руку         выел нарывдырой,   огромней          кротовой норы.А с третьей руки,        распухшей с ногу,за ногтем       слезает           синеющий ноготь…Бандит маникюрщик         под каждою назван —стоит      иностранное        имя газа.Чтоб с этих витрин           нарывающий ужасне сел   на всех      нарывом тройным,из всех   человеческих             сил принатужась,крепи      оборону      Советской страны.Кто  в оборону      работой не врос?Стой!      ни шагу мимо,мимо Ос —авиахима.Шагай,   стомиллионная масса,в ста миллионах масок.

[1928]

Марш — оборона*

Семнадцать и двадцатьнам только и лет.Придется нам драться,хотим или нет.Раз!  два!   раз!     два!Вверх   го —     ло —      ва!Антантовы цуцикиждут грызни*.Маршал Пилсудский*шпорой звенит.Дом,  труд,     хлеб         ниво —   бо —     ро —      ни!Дунули газом,и парень погас.Эх,  кабы сразупротивогаз!Раз!  два!   шаг,     ляг!Твер —     же   шаг        в шаг!Храбрость хвалимую —в сумку положь!Хитрую химию,ученый,   даешь!Гром     рот,      ать,        два!Впе —  ред,   брат —      ва!Ветром надулофабричную гарь.Орудует Тула —советский пушкарь.Раз!  два!   раз!     два!Вверх   го —     ло —      ва!Выгладь да выровняйшрапнельный стакан!Дисциплинированнейстань у станка.Дом,  труд,     хлеб         ниво —   бо —     ро —      ни!Не пехотинцы мы —прямо от сохивзмоет нас птицамиОсоавиахим*!Раз!  два!   шаг,     ляг!Твер —     же   шаг     в шаг!Войной —     буржуи прутся,к лету,   к зиме льсмахнет их революцияс ихних земель.Гром     рот,      ать,        два!Впе —  ред,   брат —      ва!

[1928]

Готовься…*

Думай,   товарищ,          о загранице —штык у них     на Советы гранится.Ухом     к земле,         пограничник, приникни —шпора   еще     не звенит на Деникине*?Может быть,         генерал Шкуро*взводит   уже        заржавевший курок?Порасспроси      у бывшего пленного —сладко ль       рабочим        в краях Чемберленовых*?Врангель*       теперь          в компании ангельей.Новых   накупит      Англия Врангелей.Зря, што ли,        Англия            лезет в Балтийское,грудь-волну        броненосцами тиская?!Из-за цветов         дипломатовых лясгазом      не дует ли          ветер на нас?Все прикинь,          обдумай         и взвесь,сам увидишь —          опасность есть.Не разводить же          на тучах кадрилистроит   Антанта*         свои эскадрильи?!Экспресс капитала           прет на крушение.Но скоро ль?         На скорость —            надежда слаба!И наша страна      пока            в окружениизаводчиковых      и банкирских собак.Чтоб вновь     буржуями         не быть обворовану,весь  напрягись      ровнее струны!Сегодня,      заранее,        крепи оборону.Крепи оборону      Советской страны.

[1928]

Готовься! Стой! Строй!*

И Врангель и Колчак*         усопли мирно оба.Схоронят и других…            не бог, так время даст.Но не усопла —          удесятерилась злобаСоветы окруживших         буржуазных государств…Капиталисты европейские,               хозяева ученых,купили   оптом      знание и разум.И притаился        их         ученейший курчонок,трудясь над новым          смертоносным газом.Республика,       с тобой грозят             расправиться жестоко!Работай так,        чтоб каждый по̀том вымок…Крепите оборону,       инженер и токарь.Крепи, шахтер,      газетчик,          врач            и химик!Войну грядущую           решит             аэропланов рой.Чтоб бомбовозы          города́ Союза                дырами не взрыли —летающую мощь          не прекращая, строй!Шуми по небесам       крылами              краснозвездных эскадрилий.И день,   когда        подымут пушки зыки поползет    землей       смертища газовая, —встречай умело газ,           прекраснейший языкпод маской    смерти       с удовольствием показывая.Не знаем мы        войны годов и чисел;чтоб не врасплох пришла,             гремя броней и ковкой,встречать        любую смерть          заранее учись,учись владеть      противогазом и винтовкой.При встрече с нами           заграничный тузулыбкой вежливой          приподымает ус,но случай    побороться         он не проворонит.Рабочие,      крестьяне,          весь Союз —и день и ночь      готовьтесь к обороне,чтоб мог ежеминутно         наш Союзна гром оружия         и на угрозу речью, —на массу опираясь,          крикнуть:            «Не боюсь!Врага,      не дрогнувши,         вооруженный встречу!»

[1928]

Товарищи, поспорьте о красном спорте!*

Подымая       гири      и ганте́ли,обливаясь     сто десятым потом,нагоняя   мускулы на теле,все  двуногие         заувлекались спортом.Упражняются,      мрачны и одиноки.Если парня,     скажем,           осенил футбол,до того   у парня      мускулятся ноги,что идет,       подламывая пол.Если парень         боксами увлекся,он —      рукой — канат,         а шеей —                 вол;дальше   своего      расквашенного носане мерещится      парнишке              ничего.Постепенно        забывает         все на свете.Только   мяч отбей        да в морду ухай, —и свистит,     засвистывает ветер,справа   в левое засвистывает ухо.За такими,     как за шерстью           золотой овцы,конкурентову      мозоль         отдавливая давкой,клубные       гоняются дельцы,соблазняя     сверхразрядной ставкой.И растет      приобретенный чемпионбезмятежней         и пышнее,             чем пион…Чтобы жил     привольно,            побеждая и кроша,чуть не в пролетарии         произведут                 из торгаша.У такого      в политграмоте           неважненькая си́лища,От стыда       и хохота        катись под стол:назовет   товарища Калинина            «Давид Василичем»*,величает —      Рыкова*            «Заведующий СТО*».Но зато —     пивцы́!        Хоть бочку с пивом выставь!То ли в Харькове,        а то ль в Уфеговорят,   что двое футболистовна вокзале     вылакали             весь буфет.И хотя   они     к политучебе вя́лы,но зато   сильны      в другом             изящном спорте:могут      зря      (как выражаются провинциалы)всех девиц     в окру́ге           перепортить!Парень,   бицепсом        не очень-то гордись!В спорт   пока         не внесено особых мен.Нам  необходим      не безголовый рекордист —нужен       массу подымающий              спортсмен.

[1928]

Соберитесь и поговорите-ка вровень с критикой писателя и художника, почему так много сапожников-критиков и нет совершенно критики на сапожников?*

Фельетонов ягодки —            рецензий цветочки…Некуда деваться дальше!Мы знаем    о писателях            всё до точки:о великих    и о      захудалейших.Внимает      критик         тише тли,не смолк ли Жаров*?           пишет ли?..Разносят      открытки       Никулина* вид,мы знаем,        что́ Никулин:как поживает,      что творит,не хвор,   не пьет коньяку ли.Богемские    новости       жадно глотая,орем —   «Расхвали,          раскатай его!»Мы знаем,    чем      фарширован Катаев*,и какие   формы у КатаеваС писателем        нянчась         как с писаной торбой,расхвалит    Ермилов*          милого,а Горбов*       в ответ,           как верблюд двугорбый,наплюнет    статьей       на Ермилова.Читатель       зрачком       по статье поелозити хлопнет    себя      по ляжке:«Зачем   в такой лошадиной дозеподносится    разный Малашкин*?!»Рабочему       хочется       держаться в курсеи этой книги         и той,но мы не хотим —          не в рабочем вкусе —забыв,   что бывают          жареные гуси,питаться       одной          духовной едой.Мы можем    распутать         в миг единыйсложные       поэтические            путы,но черт его знает,       что едим мыи в какую        гадость       обуты?!Малашкиным      и в переплете            не обуется босой,но одинаково      голодный,          босойна последний      двугривенный свойлюбит,   шельмец,          побаловаться колбасой.Тому,     у кого    от голода слюна,мало утешительны          и странныуказания,       что зато-де —             «Луна»у вас повисла      «с правой стороны»*.Давайте   затеем      новый спор мы —сойдитесь,    критик и апологет,вскройте,       соответствуют ли               сапожные формысодержанию —         моей ноге?Учти,     за башмаками          по магазинам лазя,стоят дорого        или дёшевы,крепок ли    у башмака         материальный базис,то есть —    хороши ли подошвы?Явитесь,      критики       новой масти,пишите,   с чего желудок пучит.Может,   новатор —       колбасный мастер,а может,      просто          бандит-попутчик.Учтя    многолюдность         колбасных жертв,обсудим      во весь          критический азарт,современен ли      в сосисках          фарш-сюжет,или протух    неделю назад.Товарищ!       К вещам       пером приценься,критикуй поэмы,       рецензируй басни.Но слушай окрик:       «Даешь          рецензиина произведения           сапожной и колбасной!»

[1928]

Дом Герцена*

(Только в полночном освещении)

Расклокотался в колокол Герцен*,чуть языком       не отбил бочок…И дозвонился!      Скрипнули дверцы,все повалили      в его кабачок.Обыватель любопытен —все узнать бы о пиите!Увидать   в питье,          в еденииавтора произведения.Не удержишь на веревке!Люди лезут…      Валят валом.Здесь     свои командировкипропивать провинциалам.С «шимми»,       с «фоксами» знакомясь,мечут искры из очковна чудовищную помесь —помесь вальса      с казачком.За ножками котлет свиныхкомпания ответственных.На искусительнице-змиеглазами   чуть не женятся,но буркают —      «Буржуазия…богемцы…    разложеньице…»Не девицы —      а растраты.Раз взглянув       на этих дев,каждый   должен         стать кастратом,навсегда охолодев.Вертят глазом      так и этак,улыбаются устатем, кто вписан в финанкетескромным именем —         «кустарь».Ус обвис намокшей веткой,желтое,   как йод,пиво на шальвары в клеткусонный русский льет…*Шепчет дева,      губки крася,юбок выставя ажур:«Ну, поедем…      что ты, Вася!Вот те крест —      не заражу…»Уехал в брюках клетчатых.«Где вы те-пе-рь…»Кто лечит их?*Богемою       себя не пачкая,сидит холеная нэпачка;два иностранцаее,     за духи,выловят в танцахиз этой ухи.В конце   унылый начинающий —не укупить ему вина еще.В реках пива,      в ливнях водок,соблюдая юный стыд,он сидит       и ждет кого-то,кто придет    и угостит.Сидят они,    сижу и я,по славу Герцена жуя.Герцен, Герцен,          загробным вечером,скажите пожалуйста,         вам не снится ли,как вас   удивительно увековечилипивом,   фокстротом          и венским шницелем?Прав    один рифмач упорный,в трезвом будучи уме,на дверях       мужской уборнойбодро     вывел резюме:«Хрен ценавашему дому Герцена».Обычно   заборные надписи плоски,но с этой — согласен!         В. Маяковский.

[1928]

Крест и шампанское*

Десятком кораблей          меж льдами                 северными                  по́былии возвращаются         с потерей самолетов               и людей…                   и ног…Всемирному       «перпетуум-Нобиле»*пора попробовать       подвесть итог.Фашистский генерал         на полюс                яро лез.На Нобиле —      благословенье папское.Не карты полюсов       он вез с собой,                а крест,громаднейший крестище…             и шампанское!Аэростат погиб.          Спаситель —               самолет.Отдавши честь      рукой         в пуховых варежках,предав   товарищей,       вонзивших ногти в лед,бежал      фашистский генералишко.Со скользкой толщи            льдистый                лезвопль о помощи:          «Эс-о-Эс!»*Не сговорившись,       в спорах покидая порт,вразброд       выходят       иностранные суда.Одних   ведет        веселый         снежный спорт,других —       самореклама государств.Европа   гибель         предвещала нам по карте,мешала,   врала,      подхихикивала недоверчиво,когда     в неведомые       океаны Арктикижелезный «Красин»*            лез,              винты заверчивая.Советских    летчиков           впиваются глаза.Нашли!   Разысканы —         в туманной яме.И «Красин»    итальянцев            подбирает, показав,что мы   хозяйничаем           льдистыми краями.Теперь   скажите вы,          которые летали,что нахалтурили          начальники «Италии»?Не от креста ль      с шампанским            дирижабля крен?Мы ждем       от Нобиле           живое слово:Чего сбежали?      Где Мальмгрен*?Он умер?       Или бросили живого?Дивите   подвигом       фашистский мир,а мы,в пространство      врезываясь, в белое,работу   делали      и делаем.Снова   «Красин»           в айсберги вросся.За Амундсеном*!          Днями воспользуйся!Мы отыщем    простого матроса,победившего        два полюса!

[1928]

Странно… но верно*

Несся       крик     из мира старого:«Гражданин        советский —           варвар.Героизма       ждать      не с Востока нам,не с Востока        ждать ума нам.На свете      только         Европа умна.Она  и сердечна      и гуманна».И Нобиле        в Ленинградене взглянул     на советские карты.Но скоро       о помощи радиос айсбергов     слал          с покатых.Оказалось —          в полюсной темиразбирались        у нас в Академии.От «Италии»         столб дыма.«SOS»   рассылает в отчаянии.Подымят сигарой        и мимопроходят       богачи англичане.Мы ж      во льдах      пробивались тараном…Не правда ли —          очень странно?Еще  не разобрали        дела черного,но похоже     по тому,           как себя ведут, —что бросили        итальянцы             шведа ученого,кстати,   у раненого        отняв еду.Не знаю,      душа у нас добра ли —но мы      и этих фашистов подобрали.Обгоняя      гуманные страны,итальянцев     спасаем уверенно.Это —   «очень странно».Но…  совершенно верно.

[1928]

О том, как некие сектантцы зовут рабочего на танцы*

В цехах текстильной фабрики им. Халтурина (Ленинград) сектанты разбрасывают прокламации с призывом вступить в религиозные секты. Сектанты сулят всем вступившим в их секты различного рода интересные развлечения: знакомство с «хорошим» обществом, вечера с танцами (фокстротом и чарльстоном) и др.

Из письма рабкора.От смеха       на заводе —         стон.Читают   листья прокламаций.К себе   сектанты          на чарльстонзовут      рабочего      ломаться.Работница,     манто накиньна туалеты     из батиста!Чуть-чуть не в общество княгиньты  попадаешь      у баптистов.Фокстротом        сердце веселя,ходи себе       лисой и пумой,плети      ногами         вензеля,и только…     головой не думай.Не нужны     уговоры многие.Айда,     бегом     на бал, рабочие!И отдавите     в танцах ногии языки   и прочее.Открыть нетрудно        баптистский ларчик —американский      в ларце         долларчик.

[1928]

Каждый сам себе ВЦИК*

Тверд     пролетарский суд.Он не похож на вату.Бывает —    и головы не снесутте, которые виноваты.Это ясно для любого,кроме…   города Тамбова.Дядя    есть        в губисполкоме.Перед дядей        шапку ломят.Он, наверное, брюнет —у брюнетов    жуткий взор.Раз —     мигнет —         суда и нет!Фокусник-гипнотизер.Некто     сел «за белизну».Некто     с дядею знаком.Дядя    десять лет слизнул —как корова языком.И улыбкою ощерен,в ресторан идет Мещерин.Всё ему нравится,все ему знакомы…Выпьем   за здравьицегубисполкома!А исполкомщик          спит,         и мнитсялуна и месяц средь морей…«Вчера   я растворил темницувоздушной пленницы моей»*.Товарищи,    моргать нехорошо —особенно        если свысока.От морганий         пару       хороших шорсделайте      из этого листка!Советуем    и вам, судья,сажать цветы,      с поста уйдя.

[1928]

Дом Союзов 17 июля*

С чем      в поэзии      не сравнивали Коминтерна?Кажется, со всем!        И все неверно.И корабль,     и дредноут,            и паровоз,                 и маяк —сравнивать     больше не будем.Главным       взбудоражена             мысль моя,что это —     просто люди.Такие вот     из подвальных низов —миллионом        по улицам льются.И от миллионов          пришли на зов —первой   победившей            революции.Историю       движет           не знатная стайка —история   не деньгой           водима.Историю       движет           рабочая спайка —ежедневно     и непобедимо.Тих  в Европах      класса коло́сс, —но слышнее        за разом раз —в батарейном      лязге колесна позиции     прет           класс.Товарищ Бухарин*        из-под замызганных пальмговорит —     потеряли кого…И зал      отзывается:        «Вы жертвою пали…Вы жертвою пали в борьбе роковой»*.Бедой      к убийцам,           песня, иди!К вам   имена жертвмы  еще   принесем, победив, —на пуле,      штыке      и ноже.И снова   перечень        сухих сведений —скольких       Коминтерн         повел за собой…И зал отзывается:        «Это —            последнийи решительный бой»*.И даже   речь     японца и китайцапонимает        не ум,          так тело, —бери оружие в руки            и кидайся!Понятно!       В чем дело?!И стоило     на трибуне         красной звездойкрасноармейцу*      загореться, —поняв      язык революции,            стоярукоплещут     японцы и корейцы.Не стала      седа и стара —гремит,   ежедневно известнейп-я-т-и-д-е-с-я-т-и странбоевая   рабочая песня.

[1928]

Шестой*

Как будто    чудовищный кранмир подымает уверенно —по ступенькам      50 странподымаются        на конгресс Коминтерна.Фактом   живым      встрянь —чего и представить нельзя!50 огромнейших странвходят   в один зал.Не коврами    пол стлан.Сапогам       не мять,       не толочь их.Сошлись       50 стран,не изнеженных —       а рабочих.Послало      50 странгонцов   из рабочей гущи,войны   бронированный таранобернуть      на хозяев воюющих.Велело   50 стран:«Шнур   динамитный            вызмей!Подготовь    генеральный планвзрыва капитализма».Черный   негр        прям.Японец —    желт и прян.Белый —        норвежец, верно.50     различнейших странидут на конгресс Коминтерна.Похода времени —          стан.Рево́львера дней —           кобура.Сошлись       50 странвосстанию    крикнуть:         «Ура!»Мир буржуазный,       ляг!Пусть     обреченный валится!Колонный зал      в кулаксжимает      колонны-пальцы.Будто     чудовищный кранмир подымает уверенно —по ступенькам      50 странподнялись    на конгресс Коминтерна.

[1928]

Дождемся ли мы жилья хорошего? Товарищи, стройте хорошо и дешево!*

Десять лет —      и Москва и Ивановои чинились     и строили наново.В одном Иванове —         триста домов!Из тысяч квартир        гирлянды дымов.Лачужная жизнь —            отошла давно.На смывах     октябрьского валанам жизнь     хорошую            строить дано,и много рабочих        в просторы домоввселились из тесных подвалов.А рядом с этим         комикитакие строят домики:на песке стоит фундамент —а какая ставочка!Приноси деньгу фунтами —не жилкооп,        а лавочка.Помесячно     рублей двенадцатьплати из сорока пяти.Проглотят     и не извинятся —такой хороший аппетит!А заплатившему          ответ:«Зайти…      через 12 лет!»Годы долго длятся-то —разное болит.На году двенадцатомстанешь —     инвалид.Все проходит в этом мире.Жизнь пройдет —        и мы в квартире.«Пожалте, миленькая публика,для вас   готов      и дом и сад.Из ваших пенсий        в 30 рубликовплатите   в месяц 50!»Ну и сшит,     ну и дом!Смотрят стены решетом.Ветерок   не очень грубыйсразу —      навзничь валит трубы.Бурей —      крыша теребится,протекает черепица.Ни покрышки,      ни дна.Дунешь —     разъедется,и…  сквозь потолок виднаБольшущая Медведица.Сутки даже не дожив,сундучки возьмут —         и вон!Побросавши этажи,жить     вылазят на балкон.И лишь   за наличныеквартирку взяв,живут отличнонэпач и зав.Строитель,     протри-ка глаз свой!Нажмите,     партия и правительство!Сделайте       рабочей и классовойработу   заселения и строительства.

[1928]

Про пешеходов и разинь, вонзивших глазки небу в синь*

  Улица —         меж домами           как будто ров.Тротуары        пешеходов         расплескивают на асфальт.Пешеходы ругают        шоферов, кондукторов.Толкнут,       наступят,           отдавят,                свалят!По Петровке* —         ходят яропары,      сжаты по-сардиньи.Легкомысленная пара,спрыгнув с разных тротуаров,снюхалась посередине.Он подымает кончик кепки,она  опускает бровки…От их      рукопожатий крепких —плотина   поперек Петровки.Сирене   хвост         нажал шофер,визжит   сирен      железный хор.Во-всю   автобусы ревут.Напрасен вой.      Напрасен гуд.Хоть разверзайся преисподняя,а простоят     до воскресения,вспоминая     прошлогоднеекрымское землетрясение*.Охотный ряд*.      Вторая сценка.Снимают        дряхленькую церковь.Плетенка из каких-то вех.Задрав седобородье вверх,стоят,      недвижно, как свеча,два довоенных москвичаРазлив автомобильных лав,таких спугнуть      никак не суйсяСтоят,   глядят, носы задрав,и шепчут:        «Господи Исусе…»Картина третья.          Бытовая.Развертывается у трамвая.Обгоняя   ждущих —           рысью,рвясь,       как грешник рвется в рай,некто      воет кондуктриссе:«Черт…   Пусти! —        Пустой трамвай…»Протолкавшись между тетей,обернулся,     крыть готов…«Граждане!        Куда ж вы прете?Говорят вам —         нет местов!»Поэтому      у меня,у старой газетной крысы,и язык не поворачивается              обвинять:ни шофера,     ни кондуктриссу.Уважаемые         дяди и тети!Скажите,        сделайте одолжение:Чего вы     нос         под автобус суете?!Чего вы     прете        против движения?!

[1928]

Трус*

В меру   и черны́ и русы,пряча взгляды,      пряча вкусы,боком,   тенью,      в стороне, —пресмыкаются тру́сыв славной     смелыми            стране.Каждый зав        для труса —           туз.Даже     от его родниопускает глазки труси уходит      в воротник.Влип     в бумажки         парой глаз,ног  поджаты циркуля:«Схорониться б         за приказ…Спрятаться б         за циркуляр…»Не поймешь,         мужчина,            рыба ли —междометья        зря         не выпалит.Где уж   подпись и печать!«Только бы     меня не выбрали,только б      мне не отвечать…»Ухо в метр     — никак не менее —за начальством      ходит сзади,чтоб, услышав      ихнье             мнение,завтра   это же сказать им.Если ж   старший         сменит мнение,он  усвоит     мненье старшино:— Мненье —      это не именье,потерять его        не страшно. —Хоть грабьте,      хоть режьте возле него,не будет слушать ни плач,              ни вой.«Наше дело     маленькое —я сам по себе         не великий немой,и рот      водою        наполнен мой,вроде      умывальника я».Трус  оброс     бумаг         корою.«Где решать?!      Другие пусть.Вдруг не выйдет?        Вдруг покроют?Вдруг      возьму         и ошибусь?»День-деньской      сплетает тонкоузы  самых странных свадеб —увязать бы     льва с ягненком,с кошкой      мышь согласовать бы.Весь день        сердечко        ужас крои́т,предлогов для трепета —           кипа.Боится автобусов        и Эркаи,начальства,     жены        и гриппа.Месткома,     домкома,            просящих взаймы,кладби́ща,     милиции,             леса,собак,       погоды,      сплетен,             зимыипоказательных процессов.Подрожит     и ляжет житель,дрожью   ночь         корежит тело…Товарищ,       чего вы дрожите?В чем,       собственно,        дело?!В аквариум,        что ли,           сажать вас?Революция требует,            чтобы имеласьсмелость,       смелость        и еще раз —с-м-е-л-о-с-т-ь.

[1928]

Помпадур*

Член ЦИКа тов. Рухула Алы Оглы Ахундов ударил по лицу пассажира в вагоне-ресторане поезда Москва-Харьков за то, что пассажир отказался закрыть занавеску у окна. При составлении дознания тов. Ахундов выложил свой циковский билет.

«Правда», № 111/3943.Мне неведомо,          в кого я попаду,знаю только —         попаду в кого-то…Выдающийся      советский помпадур*выезжает       отдыхать        на во́ды*.Как шар,      положенный         в намеченную лузу,он    лысой головой        для поворотов —               туги носит   синюю      положенную блузу,как министерский        раззолоченный сюртук.Победу   масс,      позволивших            емунадеть   незыблемых            мандатов латы,немедля      приписал он         своему уму,почел      пожизненной            наградой за таланты.Со всякой массою        такой           порвал давно.Хоть политический,             но капиталец —                  нажит.И кажется ему,      что навсегда            даноему  над всеми      «володеть и княжить»*.Внизу       какие-то         проходят, семеня, —его  не развлечешь        противною картиной.Как будто говорит:           «Не трогайте              менякасанием плотвы        густой,           но беспартийной».С его мандатами           какой,             скажите,              риск?С его знакомствами            ему             считаться не с кем.Соседу по столу,           напившись в дым и дрызг,орет он:   «Гражданин,         задернуть занавеску!»Взбодрен заручками             из ЦИКа и из СТО*,помешкавшего      награждает оплеухой,и собеседник      сверзился под стол,придерживая      окровавленное ухо.Расселся,     хоть на лбу         теши дубовый кол, —чего, мол,     буду объясняться зря я?!Величественно         положил           мандат на протокол:«Прочесть     и расходиться, козыряя!»Но что случилось?        Не берут под козырек?Сановник     под значком             топырит                 грудью                    платье.Не пыжьтесь, помпадур!           Другой зарокдала  великая         негнущаяся партия.Метлою лозунгов        звенит железо фраз,метлою бурь         по дуракам подуло.— Товарищи,      подымем ярость массза партию,     за коммунизм,           на помпадуров! —Неизвестно мне,          в кого я попаду,но уверен —         попаду в кого-то…Выдающийся          советский помпадурехал  отдыхать на во́ды,

[1928]

7 часов*

«20% предприятий уже перешло на 7-часовой рабочий день».

«Восемь часов для труда,шестнадцать —         для сна            и свободных!» —гремел   лозунговый ударв странах,     буржуям отданных.Не только     старую нудьс бессменной      рабочей порчею —сумели   перешагнутьмы  и мечту рабочую.Парень   ум свойразвивает     до самых я́тей,введен   семичасовойдень  у него     в предприятии.Не скрутит     усталая лень —беседу   с газетой водим.Семичасовой деньу нас     заведен          на заводе.Станок   улучшаю свой.Разызобретался весь я.Труд     семичасовой —можно   улучшить профессию!Время   девать куда?Нам —   не цвести ж акацией.После      часов трудаподымем       квалификации.Не надо      лишних слов,не слушаю     шепот злючий.Семь     рабочих часов —понятно каждому —         лучше.Заводы   гудком гудут,пошли   времена      меняться.Семь часов — труду,культуре и сну —        семнадцать.

[1928]

Стих не про дрянь, а про дрянцо. Дрянцо хлещите рифм концом*

Всем известно,       что мною          дряньвоспета   молодостью ранней.Но дрянь не переводится.          Новый гряньстих о новой дряни.Лезет     бытище      в щели во все.Подновили житьишко,            предназначенное на слом,человек   сегодня          приспособился и осел,странной разновидностью —               сидящим ослом.Теперь —    затишье.          Теперь не наро́дитсядрянь     с настоящим       характерным лицом.Теперь   пошло      с измельчанием народцапошлое,      маленькое,           мелкое дрянцо.Пережил революцию,         до нэпа до́жили дальше       приспособится,          хитёр на уловки…Очевидно —      недаром тожеи у булавок       бывают головки.Где-то   пули       рвут           знамённый шёлк,и нищий       Китай         встает, негодуя,а ему —      наплевать.          Ему хорошо:тепло     и не дует.Тихо, тихо    стираются грани,отделяющие        обывателя от дряни.Давно   канареек          выкинул вон,нечего   на птицу тратиться.С индустриализации         завел граммофонда канареечные         абажуры и платьица.Устроил      уютную           постельную нишку.Его некультурной       ругать ли гадиною?!Берет     и с удовольствием          перелистывает книжку,интереснейшую книжку —              сберегательную.Будучи   очень         в семействе добрым,так рассуждает      лапчатый гусь:«Боже      меня упаси от допра*,а от Мопра* —      и сам упасусь».Об этот   быт,        распухший и сальный,долго     поэтам        язык оббивать ли?!Изобретатель,      даешь           порошок универсальный,сразу    убивающий       клопов и обывателей.

[1928]

Крым*

И глупо звать его        «Красная Ницца»,и скушно        звать      «Всесоюзная здравница».Нашему   Крыму      с чем сравниться?Не́ с чем      нашему          Крыму             сравниваться!Надо ль,   не надо ль,           цветов наряды —лозою   шесточек задран.Вином   и цветами        пьянит Ореанда*,в цветах      и в вине —             Массандра*.Воздух —        желт.      Песок —           желт.Сравнишь —          получится ложь ведь!Солнце   шпарит.          Солнце —               жжет.Как лошадь.Цветы   природа          растрачивает, соря —для солнца     светлоголового.И все это       наслаждало         одного царя!Смешно —     честное слово!А теперь       играет         меж цветочных ливнейветер,       пламя флажков теребя.Стоят санатории        разных именей:Ленина,   Дзержинского,             Десятого Октября.Братва —     рада,надела трусики.Уже  виноградызакручивают усики.Рад  город.При этаком ростес гор     скоронавезут грозди.Посмотрите         под тень аллей,что ни парк —      народом полон.Санаторники      занимаются              «волей»,или  попросту         «валяй болом».Винтовка       мишень        на полене долбит,учатся   бить Чемберлена*.Целься лучше:      у лордов             лбытверже,   чем полено.Третьи   на пляжах        себя расположили,нагоняют       на брюхо        бронзу.Четвертые     дуют кефир         илинюхают   разную розу.Рвало   здесь*         землетрясение            дороги петли,сакли       расшатало,        ухватив за край,развезувился*          старик Ай-Петри*.Ай, Петри!     А-я-я-я-яй!Но пока   выписываю             эти стихи я,подрезая       ураганам        корни,рабочий Крыма          надевает стихиямжелезобетонный намордник.

Алупка 25/VII-28 г.

Небесный чердак*

Мы пролетали,         мы миновалиместности    странных наименований.Среднее      между      «сукин сын»и между   «укуси» —Сууксу   показал      кипарисы-носыи унесся       в туманную синь.Го — ра.Груз. Уф!По — ра.Гур — зуф.Станция.       Стала машина старушка.Полпути.       Неужто?!Правильно    было б       сказать «Алушка»,а они, как дети —       «Алушта».В путь,   в зной,крутизной!Туда,     где горизонта черта,где зубы      гор       из небесного рта,туда,    в конец,      к небесам на чердак,на —    Чатырдаг.Кустов хохол         да редкие дерева́.Холодно.      Перевал.Исчезло море.      Нет его.В тумане фиолетовом.Да под нами        на полянерадуги пыланье.И вот     умолк       мотор-хохотун.Перед фронтом         серебряных то́полеймы пронеслись      на свободном ходуичерез час —         в Симферополе.

[1928]

Евпатория*

Чуть вздыхает волна,         и, вторя ей,ветерок   над Евпаторией.Ветерки эти самые           рыскают,гладят   щеку евпаторийскую.Ляжем   пляжем      в песочке рыться мыбронзовыми         евпаторийцами.Скрип уключин,          всплески           и крики —развлекаются      евпаторийки.В дым черны,      в тюбетейках яркихкараимы       евпаторьяки.И сравнясь,         загорают рьянеймосквичи —          евпаторьяне.Всюду розы        на ножках тонких.Радуются        евпаторёнки.Все болезни         выжмут         горячиегрязи      евпаторячьи.Пуд за лето     с любого толстогососкребет     евпаторство.Очень жаль мне           тех,         которыене бывали     в Евпатории.

Евпатория 3/VIII

[1928]

Земля наша обильна*

Я езжу   по южному        берегу Крыма, —не Крым,       а копия        древнего рая!Какая фауна,         флора           и климат!Пою,     восторгаясь        и озирая.Огромное     синее          Черное море.Часы  и дни     берегами едем,слезай,   освежайся,        ездой умо́рен.Простите, товарищ,         купаться негде.Окурки   с бутылками            градом упали —здесь     даже     корове        лежать не годится,а сядешь в кабинку —         тебе               из купаленвопьется       заноза-змея         в ягодицу.Огромны       сады      в раю симферопольском, —пудами   плодов      обвисают к лету.Иду  по ларькам         Евпатории               обыском, —хоть четверть персика! —              Персиков нету.Побегал,       хоть версты         меряй на счетчике!А персик       мой          на базаре и во́ поле,слезой   обливая         пушистые щечки,за час езды     гниет в Симферополе.Громада      дворцов        отдыхающим нравится.Прилег   и вскочил от куса̀чей тоски ты,и крик   содрогает           спокойствие здравницы:— Спасите,        на помощь,             съели москиты! —Но вас   успокоят          разумностью критики,тревожа   свечой      паутину и пыль:«Какие же ж         это,           товарищ,              москитики,они же ж,     товарищ,            просто клопы!»В душе   сомнений        переполох.Контрасты —      черт задери их!Страна абрикосов,           дюшесов            и блох,здоровья       и          дизентерии.Республику     нашу          не спрятать под ноготь,шестая   мира        покроется ею.О,     до чего же      всего у нас много,и до чего же ж      мало умеют!

[1928]

Польза землетрясений*

Недвижим Крым.        Ни вздоха,            ни чиха.Но,  о здравии хлопоча,не двинулись      в Крым         ни одна нэпачихаи   ни одного нэпача.Спекулянты,         вам скрываться глупоот движения         и от жары —вы бы      на камнях         трясущихся Алупоклучше бы       спустили бы         жиры.Но,  прикрывши      локонами ушии надвинув     шляпы на глаза,нэпачи,   стихов не слушая,едут  на успокоительный нарзан.Вертя      линяющею красотою,ушедшие       поминая деньки,скучают,       с грустной кобылой стоя,крымские     проводники.Бытик   фривольный            спортом выглодан,крымских        романов        закончили серию,иброшюры     доктора Фридляндадремлют     в пыли        за закрытою дверью*.Солнцу облегчение.            Сияет солнце.На лице —     довольство крайнее.Сколько      силы      экономится,тратящейся     на всенэповское загорание.Зря  с тревогою      оглядываем Крым              из края в край мы —ни толчков,        ни пепла         и ни лав.И стоит Ай-Петри,           как недвижный               несгораемыйшкаф.Я   землетрясения          люблю не очень,земле     подобает —        стоять.Но слава встряске —         Крым                орабоченбольше,   чем на ять.

[1928]

Рифмованный отчет. Так и надо — крой, спартакиада!*

Щеки,   знамена —        красные маки.Золото   лозунгов          блещет на спуске.Синие,   желтые,      красные майки.Белые,   синие,      черные трусики.Вздыбленные лыжилава  движет.Над отрядом         рослымпроплывают весла.К молодцу молодцы —гребцы,   пловцы.Круг     спасательныйспасет обязательно.Искрятся       сеткитеннисной ракетки.Воздух   рапирамииздырявлен дырами.Моторы зацикали.Сопит,   а едет!На мотоцикле,на велосипеде.Цветной      водищейот иверских шлюзов*плещут   тыщирабочих союзов.Панёвы,   папахи,         плахтыидут,     и нету убыли —мускулы      фабрик и пахотывсех     советских республик.С площади покатойльются плакаты:«Нет     аполитичнойвнеклассовой физкультуры».Так и надо —крой, Спартакиада!С целого       белого,        черного светапо Красной     по площади              топочут иностранцы.Небось   у вас         подобного нету?!Трудно добиться?        Надо стараться!На трибуны глядя,идет  Финляндия.В сторону     в нашукивают   и машут.Хвост им     режетсяшагом норвежцев.Круглые очки,оправа роговая.Сияют значкифутболистов Уругвая.За ними   витьсяколоннам латвийцев.Гордой   походкой          идут англичане.Мистер Хикс*,      скиснь от отчаянья!Чтоб нашу     силу          буржуи видели,чтоб легче     ска̀лились         в военной злости,рабочих      мира      идут представители,стран     кандальных        смелые гости.Веют знаменами,золотом клейменными.«Спартакиада —   международный             смотр   рабочего класса».   Так и надо —   крой, Спартакиада!

[1928]

Товарищи хозяйственники! Ответьте на вопрос вы — что сделано, чтоб выросли Казанцевы и Матросовы?*

Вы на ерунду         миллионы ухлопываете,а на изобретателя       смотрите кривенько.Миллионы    экономятся             на массовом опыте,а вы на опыт        жалеете гривенника.Вам из ваших кабинетов          видать ли,как с высунутыми языками              носятся изобретатели?Изобрел чего —          и трюхай,вертят   все    с тобой       волаиназойливою мухойсмахивают со стола.Планы   кроет        пыльным глянцем,полк мышей    бумаги грыз…Сто четырнадцать инстанций.Ходят вверх        и ходят вниз.Через год        проектов кипкувам вернут    и скажут —            «Ах!вы     малюточку-ошибкудопустили в чертежах».Вновь      дорога —          будто скатерть.Ходит   чуть не десять лет,всю деньгу свою          протратяна модель        и на билет.Распродавши дом       и платье,без сапог       и без одеж,наконец   изобретательсдал проверенный чертеж.Парень   загнан,      будто мул,парню аж        бифштексы снятся…И   подносятся емуровно      два рубля семнадцать.И язык   чиновный       вяленыйвывел парню —          «Простофон,запоздали,    премиальныйна банкет        растрачен фонд».На ладонях    гро̀ши взвеся,парень   сразу       впал в тоску —хоть заешься,         хоть запейся,хоть повесься      на суку.А кругом,       чтоб деньги видели— укупить-де      можем         мир, —вьются   резво        представителизаграничных         важных фирм.Товарищ хозяйственник,          времяперейти   от слов         к премиям.Довольно        болтали,       об опытах тараторя.Даешь   для опыта       лаборатории!Если    дни       опутали вестисетью вредительств,            сетью предательств,на самом важном,       видном местедолжен   стоять      изобретатель.

[1928]

Это те же*

Длятся   игрища спартакиадные.Глаз  в изумлении        застыл на теле —тело здоровое,      ровное,             ладное.Ну и чудно́ же в самом деле!Неужели же это те, —которыев шестнадцатичасовой темнотекривили      спины         хозяйской конторою?!Неужели это тот,которогобезработица         выталкивала           из фабричных ворот,чтоб шел побираться,         искалечен и надорван?!Неужели это те,которых —буржуи   драться         гнали из-под плетей,чтоб рвало тело          об ядра и порох?!Неужели ж это те,из того   рабочего рода,который —     от бородатых до детей —был  трудом изуродован?!Да!  Это — прежняя            рабочая масса,что мялась в подвалах,            искривлена и худа.Сегодня      обмускулено         висевшее мясодесятью годами          свободного труда.

[1928]

Шутка, похожая на правду*

Скушно Пушкину.       Чугунному ропщется.Бульвар   хорош      пижонам холостым.Пушкину       требуется          культурное общество,а ему    подсунули         Страстной монастырь*.От Пушкина        до «Известий»               шагов двести.Как раз   ему б        компания была,но Пушкину       почти       не видать «Известий» —мешают   писателю       чертовы купола.Страстной    попирает            акры торцов.Если бы      кто       чугунного вывел!Там товарищ      Степанов-Скворцов*принял бы    и напечатал             в «Красной ниве».Но между    встал          проклятый Страстной,всё заслоняет      купол-гру́шина…А «Красной ниве»       и без Пушкина красно́,в меру красно      и безмерно скушно.«Известиям»        тоже       не весело, братцы,заскучали    от Орешиных и Зозуль*.А как     до настоящего писателя добраться?Страстной монастырь —          бельмом на глазу.«Известиям»        Пушкина         Страстной заслонил,Пушкину       монастырь            заслонил газету,и оба-два    скучают они,и кажется    им,      что выхода нету.Возрадуйтесь,      найден выход            изположения этого:снесем Страстной       и выстроим Гиз*,чтоб радовал         зренье поэтово.Многоэтажься, Гиз,           и из зданияслова     печатные         лей нам,чтоб радовались          Пушкины             своим изданиям,роскошным,       удешевленным               и юбилейным.И «Известиям»      приятна близость.Лафа!     Резерв товарищам.Любых   сотрудников            бери из Гиза,из этого   писательского            резервуарища.Пускай   по-новому       назовется площадь,асфальтом расплещется,              и над ней —страницы        печатные           мысль располощутот Пушкина       до наших         газетных дней.В этом   заинтересованы             не только трое,займитесь стройкой,         зря не временя́,и это,     увидите,      всех устроит:и Пушкина,    и Гиз,       и «Известия»…             и меня.

[1928]

Привет, КИМ!*

Рабство   с земли         скинь!Все, кто смел и надежен,вливайтесь    в наш КИМ,«Коммунистический         интернационал молодежи».В мир      вбит клин.С одной стороны —         КИМ,с другой —       в дармоедном фокстротеблагородное отродье.У буржуев    свой          КИМ —«Католические      институты молодежи».Барчуки      идут к ним,дармоеды    в лощеной одеже.У нас     КИМ    свой —наш двухмильонный КИМрабочих,       готовя в бой,кольцом      охватил       тугим.У них      свой КИМ,У них      манишка надушена.Веселясь,       проводит деньки«Компания    изменников малодушных».У нас     КИМ    наш.Наш рабочий КИМведет     революции марш,трубя     пролетарский гимн.Молодой рабочий,          в КИМ!Вперед!   Из подвалов блошистыхбросай   в огонь и в дымрубахи   и страны фашистов.Рабство   с земли скинь!Все, кто смел и надежен,вливайтесь    в наш       КИМ,Коммунистический           интернационал молодежи!

[1928]

Костоломы и мясники*

В газетах барабаньте,         в стихах растрезвоньте —трясь     границам в край,             грозит                нам,маячит на горизонтевойна.Напрасно уговаривать.             Возражать напрасно:пушкам ли бояться          ораторских пугачей?Непобедима        эта опасность,пока стоит    оружием опоясанохоть одно государство            дерущихся богачей.Не верьте    потокам          речистой патоки.Смотрите,    куда      глаза ни кинь, —напяливают        бо́енскую            прозодежду — фартукиФоши-костоломы*,       Чемберлены-мясники*.Покамест    о запрещении войныболтают   разговорчивые Келло́ги*,запахом   завтрашней крови             опоены́,оскалясь штыками       и оружием иным,вылазят Пилсудские* из берлоги.На вас охота.         Ты —          пойдешь.Готовься, молодежь!Хотите,   не хотите ль,         не обезоружена                  война еще.Любуйтесь    блестками         мундирной трухи.А она      заявится,         падалью воняющая,кишки   дерущая         хлебом сухим.Готовьте,        готовьте       брата и сына,плетите   горы         траурных венков.Слышу,   чую       запах бензинапрущих   танков      и броневиков.Милого,   черноглазогов последний        раз          покажите милой.Может,   завтра      хваткой газовойнабок     ему       своротит рыло.Будет     жизнь       дешевле полтинника,посудиной    ломаемой         черепов хряск.И спрячет    смерть       зиме по холодильникампуды     — миллионы —            юношеских мяс.Не то что       выстрел,       попасть окурку —и взорванный      мир          загремит под обрыв.Товарищи,    схватите,           оторвите руку,вынимающую      рево́львер          из кобуры.Мы привыкли так:       атака лобовая,а потом   пером      обычное копанье.Товарищи,    не забывая         и не ослабевая,громыхайте лозунгами            этой кампании!Гнев,     гуди    заводом и полем,мир защищая,      встань скалой.Крикни зачинщику:           «Мы не позволим!К черту!      Вон!      Довольно!          Долой!»Мы против войны,           но если грянет —мы не растеряемся          безмозглым бараньём.Не прячась    под юбку         пацифистской няни —винтовки взяв,      на буржуев обернем.

[1928]

Помощь Наркомпросу, Главискусству в кубе, по жгучему вопросу, вопросу о клубе*

Федерация советских писателей получила дом и организует в Москве первый писательский клуб.

Из газет.Не знаю —     петь,           плясать ли,улыбка   не сходит с губ.Наконец-то     и у писателябудет     свой     клуб.Хорошая весть.Организоватьтак,  чтобы цвестьи не завять.Выбрать      мебель          красивую самую,оббитую       в недорогой бархат,чтоб сесть     и удобно            слушать часамидоклад   товарища Авербаха*.Потом,   понятен,          прост            и нехитр,к небу   глаза воздевши,пусть       Молчанов*        читает стихипод аплодисменты девушек.Чтоб каждому      чувствовалось               хорошо и вольно́,пусть —      если выйдет оказийка —встанет   и прочитает         Всеволод Ивано́впару, другую рассказиков.Чтоб нам не сидеть            по своим скворешням —так,  как писатель           сидел века.Хочется      встретиться         с Толстым*,              с Орешиным*поговорить     за бутылкой пивка.Простая еда.         Простой напиток.Без скатертей      и прочей финтифлюжины.Отдать   столовую           в руки Нарпита —нечего   разводить ужины!Чтоб не было         этих        разных фокстротов,чтоб джазы     творчеству            не мешали, бубня, —а с вами   беседовал бы         товарищ Родов*,не надоедающий        в течение дня.Чтоб не было      этих        разных биллиардов,чтоб мы      на пустяках не старели,а слушали     бесхитростных           красных бардови прочих       самородков менестрелей.Писателю     классику           мил и любне грохот,     а покой…Вот вы   организуйте           такойклуб,а я  туда…       ни ногой.

[1928]

Важнейший совет домашней хозяйке*

Домашней хозяйке          товарищу Борщинойсегодня   испорчено          все настроение.А как настроению быть не испорченным?На кухне       от копоти           в метр наслоения!Семнадцать чудовищ         из сажи усовоскалили       множество            огненных зубьев.Семнадцать        паршивейших примусовчадят и коптят,         как семнадцать Везувиев.Товарищ Борщина          даже орала,фартуком        пот      оттирая с физии —«Без лифта    на 5-й этаж             пешкодраломтащи    18 кило провизии!»И ссоры,       и сор,         и сплетни с грязищей,посуда с едой      в тараканах и в копоти.Кастрюлю    едва      под столом разыщешь.Из щей   прусаки         шевелят усища —хоть вылейте,      хоть с тараканами лопайте!Весь день    горшки       на примусе двигай.Заняться нельзя          ни газетой,            ни книгой.Лицо молодое      товарища Борщинойот этих дел    преждевременно сморщено.Товарищ хозяйка,       в несчастье твоеобязаны   мы    ввязаться.Что делать тебе?          Купить заем,Заем индустриализации.Займем   и выстроим фабрики пищи,чтобы в дешевых       столовых Нарпита,рассевшись,       без грязи и без жарищи,поев,    сказали рабочие тыщи:«Приятно поедено,          чисто попи́то».

[1928]

Размышления у парадного подъезда*

Трудно   торф добывать         из болот, из луж,трудно   кучи мусора           выгребать от рождения,но  труднейшая из служб —хождение по учреждениям.Вошел в коридор —             километры мерь!Упаришься     с парой справок.Прямо —        дверь,          наискось —            дверь,налево дверь          и направо.Один —       указательный в ноздри зарыв,сидит,   горделивостью задран.Вопросом     не оторвешь от ноздри.«Я занят…     Зайдите завтра».Дверь другая.      Пудрящийся носсекретарша     высунет из дверок:«Сегодня       не приемный у нас.Заходите       после дождичка в четверг».Дойдешь       до двери        с надписью: «Зав».Мужчина        сурового склада.Не подымает      мужчина глаза.Сердит.   Вошли без доклада.Рабочий, —         зовем:           — Помоги!                 Порараспутать наш аппарат!Чтоб каждый зам        и каждый зав,дело  в пальчики взяв,не отвернув заносчивый нос,дело  решенным принес.Внедряйся     в сознание масс,рассвирепевших от хождения:учреждение для нас,ане мы для учреждения!

[1928]

Явление Христа*

Готовьте       возы      тюльпанов и роз,детишкам —         фиалки в локон.Европе   является          новый Христосв виде   министра Келлога.Христос     не пешком пришел по воде*,подметки        мочить        неохота.Христос новоявленный,           смокинг надев,приехал      в Париж        пароходом.С венком     рисуют        бога-сынка.На Келлоге     нет      никакого венка.Зато  над цилиндром         тянется —долларное сияньице.Поздравит     державы            мистер Христоси будет   от чистого сердцавздымать        на банкетах         шампанский тостза мир*   во человецех.Подпишут мир      на глади листа,просохнут     фамилии            на́сухо, —а мы  посмотрим,           что у Христаприпрятано за пазухой.За пазухой,     полюбуйтесь           вот,ему  наложили янки —сильнейший         морской         и воздушный флот,и газы в баллонах,        и танки.Готов      у Христа      на всех арсенал;но главный     за пазухой         камень —злоба,   которая припасенадля всех,       кто с большевиками.Пока      Христос      отверзает устана фоне   пальмовых веток —рабочий,      крестьянин,         плотнее станьна страже        свободы Советов.

[1928]

Повальная болезнь*

Красная Спартакиаданаселенье заразила:нынче,   надо иль не надо,каждый   спорт      заносит на̀ доми тщедушный      и верзила.Красным       соком         крася пол,бросив   школьную обузу,сын завел        игру в футболприобретенным арбузом.Толщину забыв         и хворость,легкой ласточкой взмывая,папа взял бы        приз на скорость,обгоняя все трамваи.Целый день       задорный плескраздается    в тесной ванне,кто-то   с кем-то         в ванну влезв плавальном соревнованьи.Дочь,     лихим азартом вспенясь,позабывши       все другое,за столом    играет в теннисвсем    лежащим под рукою.А мамаша    всех забьет,ни за что не урезоните!В коридоре,        как копье,в цель   бросает      рваный зонтик.Гром на кухне.      Громше,             больше.Звон посуды,      визгов трельки,то     кухарка дискоболшамечет     мелкие тарелки.Бросив   матч семейный этот,склонностью         к покою         движим,спешно   несмотря на летонавострю        из дома       лыжи.Спорт   к себе         заносит на доми тщедушный      и верзила.Красная Спартакиаданаселенье заразила.

[1928]

Баллада о бюрократе и о рабкоре*

Балладу      новую         вытрубить рад.Внимание!     Уши востри́те!В одном      учреждении         был бюрократи был      рабкор-самокритик.Рассказывать          сказки            совсем нехитро́!Но это —     отнюдь не сказки.Фамилия     у рабкора         Петров,а у бюрократа —           Васькин.Рабкор   критикует        указанный трест.Растут   статейные горы.А Васькин…      слушает да ест*.Кого ест?     — Рабкора.Рабкор   исписал          карандашный лес.Огрызка       не станет           скоро!А Васькин     слушает да ест*.Кого ест?     — Рабкора.Рабкор   на десятках            трестовских местраскрыл   и пьяниц        и во́ров.А Васькин     слушает да ест*.Кого ест?     — Рабкора.От критик     рабкор        похудел и облез,растет   стенгазетный ворох.А Васькин     слушает да ест*.Кого ест?     — Рабкора.Скончался рабкор,        поставили крест.Смирён   непокорный норов.А Васькин     слушает да ест*.Кого?!   — Других рабкоров.Чтоб с пользой         читалась баллада,обдумать       выводы        надо.Во-первых,     вступив            с бюрократом в бои,вонзив   справедливую критику,смотри   и следи —        из заметок твоихкакие      действия         вытекут.А во-вторых,         если парню влетитза то, что       держался храбрый,умерь      бюрократовский аппетит,под френчем         выищи жабры.

[1928]

Плюшкин. Послеоктябрьский скопидом обстраивает стол и дом*

Обыватель —      многосортен.На любые    вкусы          есть.Даже     можно выдать орден —всех сумевшим      перечесть.Многолики эти люди.Вот один:    годах и в стахэтот дядя        не забудет,как тогда       стоял в хвостах.Если     Союзу        день затруднел —близкий      видится       бой ему.О боевом       наступающем днеэтот мыслит по-своему:«Что-то   рыпаются в Польше…надобно,       покамест есть,все достать,       всего побольшенакупить       и приобресть.На товары    голод тяжкиймне готовят        битв года.Посудите,    где ж подтяжкимне себе       купить тогда?Чай вприкуску?         Я не сваха.С блюдца пить —       привычка свах.Что ж   тогда мне       чай и сахарнарисует,    что ли,       АХРР*?Оглядев   товаров россыпь,в жадности    и в алчиукупил   двенадцать гроссовдирижерских палочек.«Нынче   все    сбесились с жиру.Глядь —       война чрез пару лет.Вдруг прикажут —          дирижируй! —хвать,     а палочек и нет!И ищи   и там и здесь.Ничего хорошего!Я   куплю,      покамест есть,много     и дешево».Что же вам       в концертном гвалте?Вы ж     не Никиш*,          а бухгалтер.«Ничего,      на всякий случай,все же   с палочками лучше».Взлетала        о двух революциях весть.Бурлили бури.      Плюхали пушки.А ты,     как был,      такой и естьручною   вшой      копошащийся Плюшкин.

[1928]

Халтурщик*

«Пролетарий      туп жестоко —дуб дремучий         в блузной сини!Он в искусстве         смыслит столько ж,сколько   свиньи в апельсине.Мужики —    большие дети.Крестиянин        туп, как сука.С ним   до совершеннолетияможно   только что       сюсюкать».В этом духе       порешив,шевелюры    взбивши кущи,нагоняет       барышивсесоюзный        маг-халтурщик.Рыбьим фальцетом           бездарно оря,он    из опер покрикивает,он    переделывает          «Жизнь за царя»*в «Жизнь       за товарища Рыкова*».Он берет      былую оду,славящую        царский шелк,«оду»     перешьет в «свободу»и продаст,    как рев-стишок.Жанр     намажет      кистью тучной,но узря,   что спроса нету,жанр изрежет      и поштучноразбазарит    по портрету.Вылепит       Лассаля*       ихняя порода;если же   никто      не купит ужас глиняный —прискульптурив          бороду на подбородок,из Лассаля    сделает Калинина.Близок   юбилейный риф,на заказы        вновь добры,помешают волоса ли?Год в Калининых побыв,бодро     бороду побрив,снова     бюст    пошел в Лассали.Вновь   Лассаль      стоит в продаже,омоложенный проворно,вызывая       зависть           дажеу профессора Воронова*.По наркомам      с кистью лазя,день-деньской      заказов ждя,укрепил      проныра       связив канцеляриях вождя.Сила знакомства!       Сила родни!Сила    привычек и давности!Только попробуй       да сковырниэтот нарост бездарностей!По всем известной вероятности —не оберешься      неприятностей.Рабочий,       крестьянин,         швабру возьми,метущую чисто         и густо,и месяц   метя         часов по восьми,смети     халтуру         с искусства.

[1928]

XIV МЮД*

Сегодня      в седеющие         усы и бородыпряча       улыбающуюся радость,смотрите —        льются            улицы города,знаменами припарадясь.Богатые      у нас      отнимали           и силы и сны,жандармы     загораживали           ворота в науки,но  сильны и стройныу нас      вырастают сыны,но,  шевеля умом,        у нас             поднимаются внуки.Пускай   по земле          сегодня носитсяинтернационалом        на все ладыбоевая многоголосицапролетариев молодых.Наших —        теснят.        Наших —               бьютв озверевших      странах фашистов.Молодежь,     миллионную руку            в МЮД,защищая товарищей, —              выставь!Шествий       круг,      обними фашистские тюрьмы.Прижмите богатых            к стенам их домов.Пугая жирных,         лейся,         лава юнгштурма.Пионерия,     галстуком         пугай банкирских быков.Они  отнимали у нас            и здоровье и сны.Они  загораживали        дверь науки,но,  сильны и стройны,идут  большевизма сыны,но     сильны и умны —большевистские внуки.Сквозь злобу идем,           сквозь винтовочный лай мыстроим коммунизм,            и мыпередадим     борьбой омываемыйнашей   смене —         мир.

[1928]

Всесоюзный поход*

В революции      в культурной,смысл которой —       общий рост,многие   узрели      шкурный,свой малюсенький вопрос.До ушей       лицо помыв,галстук   выкрутив недурно,говорят,   смотрите:       «Мысовершенно рев-культурны».Дурни тешат глаз свойкрасотой пробо́ров,а парнишка       массовыйгрязен, как боров.Проведи       глазамипо одной казарме.Прет зловоние пивное,свет махорка        дымом за́стит,и котом   гармонька воет«Д-ы-ш-а-л-а н-о-ч-ь   в-о-с-т-о-р-г-о-м с-л-а-д-ост-растья»*.Дыры в крыше,         звёзды близки,продырявлены полы,режут   ночь       истомным визгомкрысьи   свадьбы да балы.Поглядишь —      и стыдно прямо —в чем     барахтаются парни.То ли     мусорная яма,то ли     заспанный свинарник.Просто   слово         слышать редко,мат с похабщиною в куче,до прабабки      кроют предков,кроют внуков,      кроют внучек.Кроют в душу,       кроют в бога,в пьяной драке      блещет нож…С непривычки      от порогавспять   скорее      повернешь.У нас     не имеется няней —для очистки        жизни и зданий.Собственной волей,         ею одной,революционный порыв          в кулак сколотив,строй      заместо      проплеванной            пивнойкультуру      свою,      коллектив.Подымай,    братва,       по заводам гул,до корней    дознайся с охотою,кто дает на ремонт          и какую деньгу,где и как деньгу берегути как     деньгу расходуют.На зверей бескультурья —              охота.Комсомол,    выступай походом!От водки,    от мата,       от грязных грудсебя обчистим      в МЮД.

[1928]

Вперед, комсомольцы!*

Старый быт —         лют.Водка и грязь —        быт.Веди молодых,      МЮД,старый —     будет разбит!Вперед, комсомольцы,             всесоюзным походом!В окопах вражьих —         переполох.Вскипай      в быту         боевая охота —На водку!       На ругань!            На грязь!            На блох!Мы знали     юношескую            храбрость и удаль.Мы знали     молодой            задор и пыл. —Молодежь,     а сегодня,         с этого МЮДагрязь стирай         и сдувай пыль!Проверим жизнь        казарм и общежитий, —дыры везде     и велики, и малы.Косматый,     взъерошенный быт обчешите,заштопайте крыши,            чините полы!Коротка, разумеется,         смета-платьице,но счет   советской копейки               проверьте,правильно ль      то, что имеется, — тратится,или  идет в карман и на ветер?Все уголки библиотек оглазейте:может,   лампочки        надо            подвесить ниже?Достаточны ли         ворохи свежих газетин?Достаточны ли      стопки            новых книжек?Переделав того,          который руглив,вылив   дурманную        водочную погань,смети,   осмотрев           казарменные углы,паутину   и портреты господина бога!Пусть с фронта борьбы             поступают сводки,что вышли     победителями           из боя злого.— Не выпито      ни единого           стакана водки,не сказано     ни единого         бранного слова!Блести, общежитие,             цветником опоясано,на месте   и урну, и книгу нашел, —чтоб облегченно        сказала масса:— Теперь     живем        культурно            и хорошо! —Старый быт —         лют.Водка и грязь —           быт.Веди     молодых,      МЮД,старый —     будет разбит!

[1928]

Секрет молодости*

Нет,  не те «молодежь»,кто, забившись      в лужайку да в лодку,начинает       под визг и галдежпрополаскивать          водкой             глотку.Нет,  не те «молодежь»,кто весной     ночами хорошими,раскривлявшись          модой одеж,подметают     бульвары         клешами.Нет,  не те «молодежь»,кто восхода        жизни зарево,услыхав в крови          зудеж,на романы     разбазаривает.Разве      это молодость?         Нет!Мало     быть     восемнадцати лет.Молодые —         это те,кто бойцовым      рядам поределымскажет   именем      всех детей:«Мы     земную жизнь переделаем!»Молодежь —      это имя —           дартем,  кто влит в боевой КИМ*,тем,  кто бьется,         чтоб дни трудабыли радостны         и легки!

[1928]

Галопщик по писателям*

Тальников     в «Красной нови»            про меняпишет   задорно и храбро,что лиру       я         на агит променял,перо     променял на швабру.Что я     по Европам        болтался зря,в стихах      ни вздохи, ни ахи,а только      грублю,        случайно узряШаляпина*     или монахинь.Растет добродушие            с ростом бород.Чего  обижать      маленького?!Хочу не ругаться,        а, наоборот,понять   и простить Тальникова.Вы молоды, верно,           сужу по мазкам,такой      резвун-шалунишка.Уроки   сдаете      приятным баскоми любите       с бонной,           на радость мозгам,гулять      в коротких штанишках.Чему вас учат,      милый барчук, —я   вас     расспросить хочу.Успела ли     бонна           вам рассказать(про это —     и песни поются) —вы знаете,     10 лет назаду нас     была     революция.Лиры     крыл     пулемет-обормот,и, взяв   лирические манатки,сбежал Северянин*,            сбежал Бальмонт*и прочие       фабриканты патоки.В Европе       у них      ни агиток, ни швабр —чиста       ажурная строчка без шва.Одни —       хореи да ямбы,туда бы,      к ним бы,           да вам бы.Оставшихся        жала           белая ратьи с севера     и с юга.Нам  требовалось переоратьи вьюги,      и пушки,        и ругань!Их стих,      как девица,             читай на диване,как сахар       за чаем с блюдца, —а мы     писали         против плеваний,ведь, сволочи —        все плюются.Отбившись,        мы ездим         по странам по всем,которые      в картах наляпаны,туда,     где пасутся          долла́рным посевомлюбимые вами —        Шаляпины.Не для романсов,        не для балладбросаем      свои якоря мы —лощеным ушам         наш стих грубовати рифмы      будут корявыми.Не лезем       мы         по музеям,на колизеи* глазея.Мой лозунг —      одну разглазей-как революции лазейку…Теперь   для меня          равнодушная честь,что чу́дные     рифмы рожу я.Мне  как бы     только        почище уесть,уесть покрупнее буржуя.Поэту,   по-моему,        слабый плюсторчать   у веков на выкате.Прощайте, Тальников,            я тороплюсь,а вы  без меня чирикайте.С поэта   и на поэта           в галопскачите,   сшибайтесь лоб о лоб.Но     скидывайте галоши,скача      по стихам, как лошадь.А так скакать —          неопрятно:от вас   по журналам…         пятна.

[1928]

Счастье искусств*

Бедный,      бедный Пушкин!Великосветской тинойдамам   в холеные ушкичитал     стихи       для гостиной.Жаль —      губы.Дам да вон!Да в губы        ему быда микрофон!Мусоргский* —         бедный, бедный!Робки     звуки роялишек:концертный зал          да обеденныйобойдут —    и ни метра дальше.Бедный,      бедный Герцен!Слабы   слова красивые*.По радио        колокол-сердцерасплескивать бы       ему         по России!Человечьей    отсталости            жертвы —радуйтесь        мысли-громаде!Вас из забытых и мертвыхвоскрешает    нынче       радио!Во все   всехсветные лонаи песня   и лозунг текут.Мы близки    ушам миллионов —бразильцу    и эскимосу,            испанцу             и вотяку.Долой   салонов жилье!Наш день       прекрасней, чем небыль…Я счастлив,       что мы           живемв дни     распеваний по небу

[1928]

Вопль кустаря*

Товарищ писатель,           о себе ори:«Зарез —       какие-то выродцы.Нам  надоело,      что мы кустари. —Хотим   механизироваться».Подошло вдохновение —           писать пора.Перо в чернильницу —              пожалте бриться:кляксой   на бумагу        упадает с перамаринованная      в чернилах              мокрица.Вы,  писатели,      земельная соль —с воришками путаться            зазорно вам.А тут      из-за «паркера*»         извольна кражу       подбивать беспризорного.Начнешь переписывать —               дорога́ машинистка.Валяются     рукописи            пуд на пуде.А попробуй        на машинистке женись-ка —она  и вовсе     писать не будет.Редактору     надоест        глазная порчаот ваших       каракулей да строчек.И он  напечатает          того, кто разборчив,у которого     лучше почерк.Писатели,     кто позаботится о вас?Ведь как      писатели        бегают!Аж хвост        отрастишь,         получаючи аванс,аж станешь     кобылой пегою.Пешком      бесконечные мили коси́, —хотя бы   ездить      по таксе бы!Но сколько     червей*        накрутит такси,тоже —   удовольствие так себе.Кустарю       действительно           дело табак —богема   и кабак.Немедля      избавителя            мы назовемвсем,      кто на жизнь злятся.Товарищ,        беги      и купи         заем,заем индустриализации.Вырастет        машинный город,выберемся     из нищей запарки —и будет   у писателя        свой «форд»,свой «ундервуд»          и «паркер».

[1928]

Лучше тоньше, да лучше*

Я   не терплю книг:от книжек    мало толку —от тех,   которые         днипроводят,    взобравшись на полку.Книг    не могу терпеть,которые      пудом-прессомначистят       застежек медь,гордясь   золотым обрезом.Прячут   в страничную тыщьбунтующий       времени гул, —таких      крепостей-книжи́щя   терпеть не могу.Книга —        та, по-моему,которая   худощава с лица,но вложены        в страницы-обоймыстроки   пороха и свинца.Меня ж   печатать прошулетучим      дождем          брошюр.

[1928]

Враги хлеба*

Кто не любит      щи хлебать?Любят все.    И поэтомук щам      любому      нужны хлеба́:и рабочим,    и крестьянам,          и поэтам.Кому это выгодно,          чтоб в наши днирабочий      сытым не́ был?Только врагам, —       они однишепчут:   «Не давай хлеба…»Это они      выходят на тракт,меж конскими      путаются ногами,крестьянину        шепчут:         «Нарушь контракт —не хлебом отдай,           а деньгами…»Это они      затевают спор,в ухо    зудят, не ле́нятся:«Крестьянин,         советуем,             гарнцевый сборим не плати на мельнице…»Это они   у проселка в грязис самого   раннего часикаловят      и шепчут:          «В лабаз вези,цена    вздорожала           у частника…»Они,    учреждения загрязня,стараются    (пока не увидели),чтоб шла        конкуренция и грызнягосударственных заготовителей.Чтоб вновь,       взвалив            мешки и кульки,воскресла    мешечная память,об этом   стараются       кулакида дети дворян      с попами.Но если   тебе        земля люба,к дворянам    не льнешь лисицей,а хочешь,        чтоб ели       твои хлеба́делатели       машин          и ситцев, —к амбарам    советским         путь держи!Чтоб наша    республика            здравствовала —частнику       ни пуда ржи,миллионы    пудов —           государству!

[1928]

Привет делегатке*

Идут     от станков,           от земли и от кадок,под красный         платок            заправляя прядь.Сотни тысяч          баб-делегатоквыбраны       строить и управлять.Наша      дорога         легла не гладко,не скоро      нам         урожай дожинать.На важном     твоем пути,              делегатка,помни   все,     что ты должна.Ты  должна     ходить на собрания,не пропустив          ни день,         ни час,на заводской         и стройке,             и бранисложной       советской            работе учась.Советский     строй          на тебя опирается.Квалификации      требуем             мы.Союза,   партии      и кооперации —работу   выучи и пойми.Ты  должна,     набравшись ума,отдать   работе      силы избыток.Ругань,   водку          и грязь —             самавыкорчевывай из быта.Ты  должна     вспоминать почаще,что избрана     ты      передовой.Делом примерным,            речью звучащейопыт      отсталым         передавай.Завод      и село,         встречай делегаток.Греми   везде        приветное «здравствуй!».Ленин   вам —      от станков и от кадоквелел   прийти      и вести государство*.

[1928]

Вегетарианцы*

Обликом        своим          белея,Лев Толстой         заюбилеил.Травояднее,        чем овцы,собираются толстовцы.В тихий вечерльются речис Яснополянской дачи: «Нампротивна     солдатчина*.Согласно        нашей          веры,не надо   высшей меры».Тенорками ярымиорут:     «Не надо армий!»(Иной коммунист —         железный не слишком —тоже     вторит        ихним мыслишкам.)Неглупый,     по-моему,         лозунг кидается.Я сам      к Толстому           начал крениться.Мне нравится      ихняя             агитация,но только…     не здесь,            а за границей.Там бы   вы,     не снедаемы ленью,поагитировали      страну чемберленью.Но если   буржуи         в военном раже —мы будем       с винтовкой         стоять на страже.

[1928]

Головотяпам*

Стих     не перещеголяет едкийедкость простой          правдивой заметки.Здесь,       чтоб жизнь была веселей,чтоб роскошь          барскую         видели —строит   для опер          театр на селекомпания        сумасшедших строителей.Там  у зодчих         мозги худосочиеили пьяны     до десятого взвода —с места на место           эти зодчиеперетаскивают      тушу завода.У третьих     башка          пониже спинки —никакого       удержу нету!Вроде       вербной      резиновой свинки —сжимают и раздувают смету.Четвертые     построили         не магазин, а храм…выше ушей     залезли в долги…И вдруг,       как смерчем,         прошло по верхам,давя  рабочих,      летят потолки.Словом,      счесть      чудеса безобразий —не сможет     и кодекса            уголовный том.Куда вам строить?!         Постройте развесами     себе       сумасшедший дом.

[1928]

Студенту пролетарию*

Тяжек   разрух      груз.Мы в хвосте       у других стран.Подготовь,    за вузом вуз,для подъема        хозяйства             кран.В деревнях    во мраке и ветремужики   под собачий лайждут    тебя, инженер-электрик,ночью   солнцем         — вторым! —                запылай.Сколько нефти         войной слизали,скрылась нефть         у земли в корнях.Наших недр       миллионную залежьвыводи   на свет,          горняк.На деревне    кривой,       рябойсмерть   у каждой двери торчит.На гриппы,    на оспы           в бойвыходите       из вузов,       врачи.Землю   мы    используем разве?Долго ль       дождика       ждать у туч нам?Выходи,      агроном-тимирязевец,землю      сами,       без бога утучним.Ободрались,        как ни крои́те,не заштопать        домов          и века.Выходи,      архитектор-строитель,нам, бездомным,           дома воздвигай.Погибает       скот      по нашей вине,мор считают        божьей карой.Сто кило       на каждой свиньенаращивайте,      ветеринары.Не дадим    буржуазным сынкампо Донбассам      контру вить*.Через вуз       от сохи,       от станкамозговитым       спецом           выйдь.Тяжек   разрух      груз,но бодрей    других странмы построим,      пройдя вуз,для подъема        хозяйства             кран.

[1928]

Даешь автомобиль*

Мы, пешеходы,         шагаем пылью,где уж нам уж,      где уж беднымлезть     в карету          в автомобилью,мчать      на хребте         на велосипедном.Нечего прибедниваться              и пешком сопеть!У тебя —       не в сон, а в быль —должен   быть         велосипед,быть  автомобиль.Чтоб осуществилось             дело твоеи сказкой       не могло казаться,товарищ,       немедля        купи заем,заем индустриализации.Слив     в миллионы        наши гроши,построим        заводы        автомашин.Нечего тогда         пешеходному людубудет      трепать подошвы:велосипеды         и автомобили               будути в рассрочку,      и дёшевы.

[1928]

Рассказ рабочего Павла Катушкина о приобретении одного чемодана*

Я   завел   чемоданчик, братцы.Вещь.     Заграница, ноздрю утри.Застежки,    ручки          (чтоб, значит, браться),а внутри…Внутри   в чемодане —            освещенье трехламповое.На фибровой крышке —          чертеж-узор,и тот,      который      музыку нахлопывает,репродуктор —          типа Дифузор.Лезу на крышу.      Сапоги разул.Поставил        на крыше           два шеста.Протянул антенну,          отвел грозу…Словом —    механика            и никакого волшебства.Помещение, знаете, у меня —               мало̀.Гостей принимать       возможности не дало́.Путь, конешно, тоже         до нас               дли́нен.А тут к тебе    из чемодана:          «Ало́, ало́!К вам сейчас        появются            товарищ Калинин».Я рад,     жена рада.Однако   делаем      спокойный вид.— Мы, говорим,           его выбирали,                 и ежели                ему                  надо,пусть     Михал Ваныч           с нами говорит. —О видах на урожай          и на промышленность види много еще такова…Про хлеб       говорит,       про заем              говорит…Очень говорит толково.Польза.   И ничего кроме.Закончил.        Следующий номер.Накануне получки       пустой карман.Тем более —         семейство.          Нужна ложа.— Подать, говорю,          на́ дом             оперу «Кармен». —Подали,   и слушаю,       в кровати лёжа.Львов послушать?       Пожалуста!                вот они…То в Москве,         а то       в Ленинграде я.То     на полюсе,      а то       в Лондоне.Очень приятное это —             р-а-д-и-о!Завтра —        праздник.           В самую раньслушать   музыку         сяду я.Правда,      часто      играют и дрянь,но это —       дело десятое.Покончил с житьишком          пьяным             и сонным.Либо —      с лекцией,          с музыкой либо.Советской власти       с Поповым и Эдисонами*от всей души        пролетарское спасибо!

[1928]

Горящий волос*

Много   чудес        в Москве имеется:и голос без человека,         и без лошади воз.Сын мой,       побыв в красноармейцах,штуку     такую       мне привез.«Папаша, — говорит, —          на вещицу глянь.Не мешало    понять вам бы».Вынимает    паршивую         запаянную склянь.«Это, — говорит, —         электрическая лампа».«Ну, — говорю, —       насмешил ты целую волость».А сам     от смеха      чуть не усох.Вижу —      склянка.           В склянке —               волос.Но, между прочим,          не из бороды и не из усов…Врыл столбище возле ворот он,склянку   под потолок наве́сил он.И начал   избу        сверлить коловоротом.И стало мне       совсем неве́село.Ну, думаю,    конец кровельке!Попались,    как караси.Думаю, —    по этой по самой            по проволокев хату     пойдет        горящий керосин.Я его матом…      А он как ответил:«Чего ты,       папаша,       трепешься?»И поворачивает          пальцами —            этим и этим —вещь    под названием штепсель.Как тут   ребятишки       подскачут визжа,как баба   подолом       засло́нится!Сверху   из склянки       и свет,          и жар —солнце,   ей-богу, солнце!Ночь.     Придешь —       блестит светёлка.Радости      нет названия.Аж может    газету          читать            телка,ежели      дать ей      настоящее образование.

[1928]

Поиски носков*

В сердце       будто      заноза ввинчена.Я   разомлел,    обдряб       и раскис…Выражаясь прозаично —у меня   продрались       все носки.Кому     хороший носок не лаком?Нога     в хорошем          красива и броска́.И я иду   по коммуновым лавкамв поисках        потребного носка.Одни носки       ядовиты и злы,стрелки   посажены       косо,и в ногу      сучки,      задоринки          и узлывпиваются    из фильдекоса.Вторые —    для таксы.         Фасон не хитрый:растопыренные и коротенькие.У носка   у этого      цвет           панихидыпо горячо любимой тетеньке.Третьи   соперничают            с Волгой-рекой —глубже   волжской воды.По горло       влезешь       в носки-трико —подвязывай       их      под кадык.Четвертый носок       ценой раззори так    расчерчен квадратно,что, раз   взглянув       на этот узор,лошадь   потупит          испуганный взор,заржет   и попятится обратно.Ладно,   вот этот         носок что надо.Носок      на ногу напяливается,и сразу   из носка          вылазит анфиладасредних,      больших       и маленьких пальцев.Бросают      девушки       думать об нас:нужны им такие очень!Они оборачивают       пудреный носна тех,   кто лучше обносочен.Найти   растет стараниемужей   поиностраннее.И если   морщинит       лба лономеланхолическая нудь,это не значит,      что я влюбленный,что я мечтаю.      Отнюдь!..Из сердца    лирический сор              гони…Иные     причины      моей тоски:я страдаю…    Даешь,       госорганы,прочные,       впору,          красивые носки!

[1928]

Почему?*

Спортсменов      и мы           раструбить радыНо как, по-вашему,           не времяпловцам      по культуре             давать награды,борцам   бытовым        премии?Если     в плавальном           забил в соревновании,бубнят   об тебе      в десятках статей.Давайте      премируем             купающихся в бане,тело  рабочее         держащих в чистоте.Нечего   тут     и защищать речисто —нужней   пловца      человек чистый.Если кто      развернется         и бросит копье,ему  и жетон,        и заграничная виза,а бросит      водку      тот, кто пьет,почему   ему     не присуждают приза?Чего  притаились,           жетон жалея?!Бросить   пить,      конечно, тяжелее.Вытолкнет     — на метр! —           ядро                и рад.Портрет      в журнале спорта.Но  вытолкать      из общежития мат —спорт      повыше сортом.Русский язык          красив            и ядрён,вытолкать мат      тяжелей, чем ядро.В борьбе       во французской           победит — и горд.Но вот   где-нибудь        хоть раз бывознаградили      борца             за рекордпо борьбе        с незнающими азбук.Если уж   нам        бороться, потея,то вдвое      полезней        борьба за грамотея.Кому     присудить         культурное звание,на кого должны          награды валиться?Выходите        на культурное состязание —одиночки и общества,         коллективы и лица!Когда      боксеры      друг друга дубасят,во всех   наркоматах           саботаж и пустота.Стадионы     ломит           стотысячная масса,и новые      тысячи          к хвостатой кассеподвозят       авто      и трамваев стада.Борьбу   за культуру        ширь и множь,состязайся     в культуре         изо дня на́ день!Гражданин Союза,           даешьвнимание     культурной спартакиаде!

[1928]

Непобедимое оружие*

Мы  окружены      границей белой.Небо  Европы         ржавчиной съелапушечных заводов           гарь и чадь.Это —   устарело,          об этом —                надоело,но будем       про это           говорить и кричать.Пролетарий,         сегодня         отвернись,              обхохочась,услышав      травоядные           призывы Толстых*.Хо́лода   битвы      предчувствуя час,мобилизуй     оружие,           тело              и стих.Тело  намускулим          в спорте и ду́ше,грязную   водочную        жизнь вымоем.Отливайтесь         в заводах,            жерла пушек.Газом      перехитри          Европу,              химия.Крепите      оборону           руками обеими,чтоб ринуться      в бой,         услышав сигнал.Но, если      механикой            окажемся слабее мы,у нас     в запасе      страшнее арсенал.Оружие   наше,      газов лютей,увидят   ихним      прожектором-глазом.Наше оружие:      солидарность людей,разных языком,         но —         одинаковых классом.Слушатель мира,        надень наушники,ухо  и душу     с Москвой сливай.Слушайте,     пограничные              городки и деревушки,Красной       Москвы        раскаленные слова.Будущий       рядовой        в заграничной роте,идешь ли пехотой,        в танках ли ящеришься,помни:   тебе        роднее родинпервая   наша         республика трудящихся!Помни,   услыша          канонадный отзвук,наступающей      буржуазии           видя натиск, —наше     лучшее оружие —            осуществленный лозунг:«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

[1928]

Что такое парк?*

Ясно каждому,      что парк —место      для влюбленных парок.Место,   где под соловьемдве души       в одну совьем.Где ведет       к любовной дрожисеть  запутанных дорожек.В парках в этих         луны и арки.С гондол       баркаролы* на водах вам.Но я  говорю        о другом парке —о Парке   культуры и отдыха.В этот парк     приходишь так,днем     работы         перемотан, —как трамваи        входят в парк,в парк трамвайный            для ремонта.Руки устали?Вот тебе —     гичка!Мускул   из стали,гичка,       вычекань!Устали ноги?Ногам польза!Из комнаты-берлогииди  и футболься!Спина утомилась?Блузами вспенясь,сделайте милость,шпарьте в теннис.Нэпское сердце —         тоже радо:Европу   вспомнишь           в шагне и в стукне.Рада     и душа бюрократа:газон —      как стол        в зеленом сукне.Колесо —     умрешь от смеха —влазят   полные      с оглядцей.Трудно им —      а надо ехать!Учатся   приспособляться.Мышеловка —      граждан двадцатьв сетке   проволочных линий.Верно,   учатся скрыватьсяот налогов     наркомфиньих.А масса   вливается        в веселье в это.Есть  где мысль выстукать.Тут  тебе   от Моссоветарадио      и выставка.Под ручкой        ручки груз вамтаскать ли     с тоски?!С профсоюзомгулянье раскинь!Уйди,      жантильный,           с томной тоской,комнатный век         и безмясый!Входи,   товарищ,          в темп городской,в парк   размаха и массы!

[1928]

Рассказ одного об одной мечте*

Мне с лошадями          трудно тягаться.Животное    (четыре ноги у которого)!Однако я хитрый,       купил облигации:будет —      жду —         лотерея Автодорова.Многие отказываются,            говорят:«Эти лотереи      оскомину набили».А я купил       и очень рад,и размечтался      об автомобиле.Бывало,      орешь:      и ну! и тпру!А тут,     как рыба,      сижу смиренно.В час    50 километров пру,а за меня       зевак      обкладывает сирена.Утром —       на фабрику,         вечером —             к знакомым.Мимо пеших,      конных мимо.Езжу,     как будто         замнаркома.Сам себе       и ответственный, и незаменимый.А летом —    на ручейки и лужки!И выпятив    груди стальныерядом,   развеяв по ветру флажки,мчат    товарищи остальные.Аж птицы,    запыхавшись,          высунули языкикрохотными        клювами-ротиками.Любые   расстояния          стали близки́,а километры        стали коротенькими.Сутки удвоены!          Скорость — не шутка,аннулирован      господь Саваоф*.Сразу     в коротких суткахстало     48 часов!За́ день   слетаю      в пятнадцать мест.А машина,    развезши           людей и клади,стоит в гараже      и ничего не ест,и даже,   извиняюсь,          ничего не гадит.Переложим       работу потнуюс конской спины           на бензинный бак.А лошадь       пускай          домашней животноюсвободно       гуляет         промежду собак.Расстелется       жизнь,          как шоссе, перед нами —гладко,   чисто         и прямо.Крой    лошадей,      товарищ «НАМИ*»!Крой    лошадей,      «АМО*»!Мелькаю,       в автомобиле катямимо    ветра запевшего…А пока   мостовые          починили хотя бдля удобства        хождения пешего.

[1928]

Идиллия*

Революция окончилась.              Житье чини́.Ручейковою       журчи водицей.И пошел      советский мещанинуспокаиваться      и обзаводиться.Белые      обои    ка́ри —в крапе мух    и в пленке пыли,а на копоти    и гариГаррей   Пилей*         прикрепили.Спелой   дыней      лампа свисла,светом   ласковым           упав.Пахнет липким,          пахнет кислымот пеленок    и супов.Тесно править      варку,         стирку,третее   дитё родив.Вот ужо   сулил квартиркув центре       кооператив.С папой      «Ниву»          смотрят детки,в «Красной ниве» —         нету терний.«Это, дети, —      Клара Цеткин*,тетя эта   в Коминтерне».Впились глазки,          снимки выев,смотрят —    с час         журналом вея.Спрашивает       папу           Фия:«Клара Цеткин —       это фея?»Братец Павлик      фыркнул:          «Фи, какнемарксична эта Фийка!Политрук        сказал же ей —аннулировали фей».Самовар      кипит со свистом,граммофон    визжит романс,два знакомых коммунистаподошли       на преферанс.«Пизырь коки…         черви…             масти…»Ритуал   свершен сполна…Смотрят      с полочки       на счастьетри фарфоровых слона.Обеспечен    сном          и кормом,вьет очаг       семейный дым…И доволен    сам      домкомом,и домком        доволен им.Революция не кончилась.          Домашнее мычаньепокрывает    приближающейся битвы гул…В трубы   в самоварные         господа мещаневстречу   выдувают       прущему врагу.

[1928]

Столп*

Товарищ Попов         чуть-чуть не от плуга.Чуть  не от станка           и сохи.Он —       даже партиец,             но он           перепуган,брюзжит       баритоном сухим:«Раскроешь газетину —             в критике вся, —любая   колеблется        глыба.Кроют.   Кого?         Аж волосья́встают   от фамилий           дыбом.Ведь это —     подрыв,            подкоп ведь это…Критику      осторожненько           до́лжно вести.А эти —      критикуют,            не щадя авторитета,ни чина,      ни стажа,        ни должности.Критика      снизу —        это яд.Сверху —     вот это лекарство!Ну, можно ль         позволить            низам,               подряд,всем! —      заниматься критиканством?!О мерзостях        наших        трубим и поем.Иди  и в газетах срамись я!Ну, я ошибся…      Так в тресте ж,               в моем,имеется   ревизионная комиссия.Ведь можно ж,          не задевая столпов,в кругу   своих,         братишек, —вызвать,      сказать:          — Товарищ Попов,орудуй…      тово…      потише… —Пристали        до тошноты,            до рвот…Обмазывают         кистью густою.Товарищи,     ведь это же ж           подорветгосударственные устои!Кого критикуют? —            вопит, возомня,аж голос       визжит          тенорком. —Вчера —      Иванова,        сегодня —            меня,а завтра —     Совнарком!»Товарищ Попов,          оставьте скулеж.Болтовня о подрывах —           ложь!Мы всех зовем,         чтоб в лоб,               а не пятясь,критика   дрянь      косила.И это      лучшее из доказательствнашей   чистоты и силы.

[1928]

Во избежание умственных брожений, стихи написав, объясняю их: стихи в защиту трудовых сбережений, но против стяжателей, глупых и скупых*

Иванов,   пожалуй, слишкомэкономией взволнован.Сберегательная         книжказавелась у Иванова.Иванов   на книжку этусобирает       деньги          так —бросивши    читать газету,сберегает        в день          пятак.Нежен   будучи      к невесте,он    в кино       идет не вместе.Не води   невест и жен —и полтинник        сбережен.Принимает    друга           сто́ймя,чай пустой    и то не даст вам.Брата     выгонит из дома,зря не тратясь      на хозяйство.Даже     бросил        мылом мыться —сэкономлю-де      немножко.И наутро      лапкой         рыльцемоет он,      как моет кошка.Но зато   бывает рад онприобресть    кольцо на палец:— Это, мол,        хотя и трата,но, кольцо    на случай спрятав,яимею   капиталец. —Какое дело    до стройки,            до ломки —росли б   сбережений комья.Его интересует      из всей экономикитолько   своя экономия.Дни звенят    галопом конниц,но у парня    мысли звонче:как бы   это    на червонецнабежал   еще червончик.Мы не бережливости ругатели,клади     на книжку          лишки,но помни,    чтоб книжкой сберегательнойне заслонялись      другие книжки.Помни,   что жадность         людям            данане только на гроши,строительству      жадность              отдай до дна,на жизнь       глаза      расширь!

[1928]

Проба*

Какая      нам        пользалазить по полюсам,с полюсного глянцаснимать   итальянцев?Этот рейд небывалый —           пролетарская проба,проба      нашей выучки,         нервов            и сил.И «Малыгин»*,      и «Красин»! —               ринулись оба,чтобы льдины трещали             и ветер басил…Победители мы          в этом холоде голом:удивляйся, земля,        замирай              и гляди, —как впервые         в этих местах               ледоколомподымали людей        с двухметровых льдин.Жили в железе мы,           а не в вате.В будущей битве           хватит решимости,хватит людей,      умения хватит —дряблых, жирных        снять             и вымести.Мы  в пробную битву         во льду            введены!..Весельем       не грех разукраситься.Привет   победителям ледяным!Ура  товарищам      красинцам!

[1928]

Зевс-опровержец*

Не первый стих         и все про то же.И стих,   и случаи похожи.Как вверх        из Везувия         в смерденьи и жжениилава  извергается в грозе —так же точно         огнедышащие опровержениялавятся   на поля газет.Опровергатель      всегда         подыщет повод.Ведром   возражения лей.Впечатано:     «Суд         осудил Поповаза кражу      трехсот рублей».И краска      еще не просохла,           а онпещрит   статейные мили:«Опровергаю          и возмущензлостным        искажением фамилии.Избавьте       от рецензентов-клопов.Такие нападки —        пло́ски.Фамилия       моя          совсем не Попов,а раз и навсегда —        Поповский.Перестарались      газетные вра́ли.Где  п-р-а-в-д-а      в их волчьем вое?!В семействе        у нас        никогда не крали,и я —      не крал,      а присвоил.Хроникеры     анекдотами             забавляются, блея,а факты   в воздухе висят.Никогда       не крал          трехсот рублей я,а присвоил     триста пятьдесят.Массам   требуется        серьезное чтение,а не плоские         по́лосы и полоски…Примите       уверение        в совершенном почтении.С гражданским приветом           Поповский».Граждане,     бросьте        опровержения воло́чь!В газеты      впились, как кле́щи.Не опровергнешь        ни день,           ни ночь,ни прочие     очевидные вещи.

[1928]

В чем дело?*

«Хлеб давайте!»          Хлеба мало —кулачок   хлеба́ припрятал.Голову   позаломалатыща    разных аппаратов.Ездят замы,    тратят суммы,вздохи,   страхи,      ахи, охи.Даже    вкус       теряем к сну мыот возни      и суматохи.Мозг трещит,         усталость в теле,люди    двигают горами.По Союзу        полетелимолнии   и телеграммы.Конкуренция      и ругань,папок      «жалоб»      пухнут толщи.Уничтожить        рад           друг другаразный   хлебозаготовщик.Затруднений соучастник,случая   не провороня,кружит частник,          вьется частник,сея карканье воронье.Вьются частники,       а рядомв трудовом    упорстве         наши,обливаясь    потом-градом,выжимают    хлеб          из пашен.Волоките       пылеватой —смерть!   Усерден выше меры,кто-то      строит      элеваториз «входящих»…          и фанеры.Сонм      часов       летит задаром.Днем     рабочим      стала ночь нам.Всё в порядке разударном,в спешном,    в экстренном          и в срочном.В доску   выплющились         люди,как не плющились давно.Хлеб достанем,         хлеб добудем!Но…Шум такой,    по-моему, нелеп.Вопросом    в ушах           орание:Разве     то,      что понадобится хлеб,мы не знали заранее?

[1928]

Поп*

Сколько      от сатириков         доставалось попам, —жестка   сатира-палка!Я   не пойду     по крокодильим стопам,мне  попа      жалко.Идет он,      в грязную гриву           спрятавхудое плечо        и ухо.И уже      у вожатых          спрашивают октябрята:«Кто эта      рассмешная старуха?»Профессореет      вузовцев рать.От бога   мало прока.И скучно       попу      ежедневно врать,что гром       от Ильи-пророка.Люди      летают         по небесам,и нет     ни ангелов,           ни бе́сов,а поп      про ад завирает,         а самне верит       в него         ни бельмеса.Люди      на отдых      ездят по ме́сяцамв райский     крымский край,а тут  неси       и неси околесицупро какой-то          небесный рай.И богомольцы      скупы, как пни, —и в месяц        не выбубнишь трешку.В алтарь      приходится             идти бубнить,а хочется       бежать           в кинематошку.Мне  священников        очень жаль,жалею   и ночь      и день я —вымирающие      сторожааннулированного учреждения.

[1928]

Подлиза*

Этот сорт народа —         тихи бесформен,      словно студень, —очень многие      из нихв наши   дни     выходят в люди.Худ умом       и телом чахлПетр Иванович Болдашкин.В возмутительных прыщахзря  краснеет        на плечахне башка —        а набалдашник.Этот     фрукт     теперь согретсолнцем      нежного начальства.Где причина?      В чем секрет?Я   задумываюсь часто.Жизнь   его     идет на лад;на него   не брошу тень я.Клад его —     его талант:нежный   способ      обхожденья.Лижет ногу,        лижет руку,лижет в пояс,      лижет ниже, —как кутенок     лижет        суку,как котенок     кошку лижет.А язык?!      На метров тридцатьдогонять      начальство            вылез —мыльный весь,      аж может           бриться,даже  кисточкой не мылясь.Все похвалит,      впавши            в раж,что  фантазия позволит —ваш катар,     и чин,           и стаж,вашу доблесть      и мозоли.И ему      пошли        чины,на него   в быту      равненье.Где-то   будто         врученычуть ли не —      бразды правленья.Раз  уже   в руках вожжа,всех  сведя     к подлизным взглядам,расслюнявит:      «Уважать,уважать   начальство           надо…»Мы  глядим,     уныло ахая,как растет     от ихней братииархи-разиерархияв издевательстве        над демократией.Вея шваброй         верхом,         низом,сместь бы     всех,         кто поддались,всех,     радеющих подлизам,всех  радетельских        подлиз.

[1928]

Сплетник*

Петр Иванович Сорокинв страсти —       холоден, как лед.Все ему   чужды пороки:и не курит    и не пьет.Лишь одна    любовь       рекойзалила́   и в бездну клонит —любит   этакой серьгойповисеть на телефоне.Фарширован        сплетен         кормом,он    вприпрыжку,         как коза,к первым       вспомненным              знакомыммчится   новость рассказать.Задыхаясь        и сипя,добредя   до вашей       дали,он    прибавит от себяпуд пикантнейших деталей.«Ну… —      начнет,          пожавши руки, —обхохочете живот,Александр    Петрович           Брюкин —с секретаршею живет.А Иван Иваныч Тестов —первый   в тресте         инженер —из годичного отъездавозвращается к жене.А у той,   простите,       скоро —прибавленье!         Быть возне!Кстати,   вот что —       целый городговорит,      что раз         во сне…»Скрыл   губу    ладоней ком,стал от страха остролицым.«Новость:        предъявил…         губком…ультиматум       австралийцам».Прослюнявив новость            вкупес новостишкой      странной          с этой,быстро   всем        доложит —          в супечто варилось у соседа,кто и что      отправил в рот,нет ли,   есть ли      хахаль новый,и из чьих       таких      щедротновый   сак    у Ивановой.Когда      у такого      спросим мыжелание      самое важное —он скажет:    «Желаю,          чтоб был            мирогромной        замочной скважиной.Чтоб в скважину           в эту         влезши на треть,слюну      подбирая еле,смотреть      без конца,          без края смотреть —в чужие   дела и постели».

[1928]

Ханжа*

Петр Иванович Васюткинбога беспокоит много —тыщу раз,       должно быть,             в суткиупомянет       имя бога.У святоши —      хитрый нрав, —черт в делах       сломает ногу.Пару    коробов         наврав,перекрестится:      «Ей-богу».Цапнет   взятку —           лапа в сале.Вас считая за осла,на вопрос:    «Откуда взяли?»отвечает:       «Бог послал».Он заткнул    от нищих уши, —сколько ни проси, горласт,как от мухи    отмахнувшись,важно скажет:      «Бог подаст».Вам всуча    дрянцо с пыльцой,обворовывая трест,крестит   пузо        и лицо,чист, как голубь:          «Вот те крест».Грабят,   режут —          очень мило!Имя божеское      помнящ,он    пройдет,    сказав громилам:«Мир вам, братья,       бог на помощь!»Вор крадет    с ворами вкупе.Поглядев       и скрывшись вбок,прошептал,    глаза потупив:«Я не вижу…        Видит бог».Обворовывая      массу,разжиревши понемногу,подытожил    сладким басом:«День прожил —       и слава богу».Возвратясь    домой       с питей —пил с попом пунцоворожим, —он     сечет   своих детей,чтоб держать их          в страхе божьем.Жене    измочалит         волосья и телои, женин       гнев      остудя,бубнит елейно:      «Семейное дело.Бог нам   судья».На душе   и мир      и ясь.Помянувши    бога          на ночь,скромно   ляжет,      помолясь,христианин       Петр Иваныч.Ублажаясь    куличом да пасхой,божьим словом         нагоняя жир,все еще   живут,      как у Христа за пазухой,всероссийские      ханжи.

[1928]

Стихи о разнице вкусов*

Лошадь   сказала,      взглянув на верблюда:«Какая   гигантская       лошадь-ублюдок».Верблюд же       вскричал:         «Да лошадь разве ты?!Ты   просто-напросто —         верблюд недоразвитый».И знал лишь       бог седобородый,что это —    животные         разной породы.

[1928]

Стихотворение о проданной телятине*

«Париж!      Париж!..       приедешь, угоришь!»Не зря   эта рифма       притянута рифмачами.Воришки,        по-ихнему —             «нуво-риш*»,жизнь     прожигают       разожженными ночами.Мусье,   мадамы,         возбужденней петухов,прут в парфюмерии,           в драгоценном звоне.В магазинах       в этих       больше духов,чем у нас       простой       человечьей вони.Падкие   до всякой          титулованной рекламки,все на свете       долларом вы́ценя,по тысячам    франков           раскупают американкиразных   наших      князей Голицыных*.Рекламы      угробливают         световыми колами;аршины   букв        подымают ор,богатых соблазняют,         всучивают рекламы:гусиную печенку,       авто,            ликер.И въевшись в печенку,            промежду повисплакат   на заборе каменистом:«Я, основатель комсомола,             МорисЛапорт,   бросаю партию коммунистов».Сбоку нарисовано, —         как не затосковать! —сразила   насмешка дерзкая, —нарисовано:       коммунистам          сыплет Москвазолото коминтернское.С другого       портрет —           французик как французики,за такого      лавочники          выдают дочек.Пудреная мордочка,           черненькие усики,из карманчика      шелковый платочек.По карточке       сосуночек         первый сорт, —должно быть,         либеральничал            под руководством мамаши.Ласковый теленок       двух маток сосет —и нашим,       и вашим.Вырос Морис,      в грудях трещит,влюбился Лапорт       с макушки по колени.Что у Лапорта?      Усы и прыщи, —а у    мадмуазель —           магазин бакалейный.А кругом      с приданым         Ротшильды и Коти́*Комсомальчик      ручку             протягивает с опаской.Чего задумался?          Хочется?          Катиколбаской!А билет партийный —             девственная плева.Лишайтесь, —      с Коти         пируя вечерочками.Где уж,   нам уж      ваших переплеватьс нашими        советскими червончиками.Морис,   вы продались         нашему врагу, —вас укупили,       милый теленок,за редерер*,    за кроликовое рагу,за шелковые портьеры            уютных квартиренок.Обращаюсь,       оборвав            поэтическую строфу,к тем,     которыми          франки дадены:— Мусью,    почем           покупали фунтэтой свежей    полицейской телятины? —Секрет   коммунистов           Лапортом разболтан.Так что ж, молодежь, —          без зазренья ори:— Нас всех    подкупило            советское золото,золото      новорожденной            Советской зари!

[1928]

Стихи о красотах архитектуры*

В Париже, в Венсене, рухнул дом, придавивший 30 рабочих. Министры соболезновали. 200 коммунистов и демонстрантов арестовано.

Из газетКрасивые шпили        домов-рапирвидишь,      в авто несясь.Прекрасны     в Париже         пале ампир,прекрасны     пале ренесанс*.Здесь чтут     красоту,        бульвары метя,искусству        почет здоро́в —сияют      векам        на дворцовых медяхфамилии архитекторов.Собакой      на Сене           чернеют дворцына желтизне        на осенней,а этих самых          дворцов         творцысейчас   синеют в Венсене*.Здесь не плачут         и не говорят,надвинута     кепка         на бровь.На глине       в очередь к богу           в рядтридцать       рабочих гробов.Громок   парижских событий содом,но это —       из нестоящих:хозяевам      наспех         строили дом,и дом      обвалился на строящих.По балкам     будто         растерли томат.Каменные     встали над я́миною —каменное небо,         каменные домаи горе,   огромное и каменное.Закат кончается.          Час поздноват.Вечер      скрыл искалеченности.Трудно   любимых           опознаватьв человечьем      рагу из конечностей.Дети,      чего испугались крови?!Отмойте      папе      от крови щеку!Строить      легочь         небесных кровельпапе —   небесному кровельщику.О папе скорбь      глупа и пуста,он —      ангел французский,           а впрочем,ему  и на небе         прикажут статьбожьим чернорабочим.Сестра,   чего         склонилась, дрожа, —обвисли   руки-плети?!Смотри,   как прекрасен         главный ажан*в паре       солнц-эполетин.Уймись, жена,      угомонись,слезы      утри     у щек на коре…Смотри,   пришел         премьер-министрмусье Пуанкаре.Богатые,      важные с ним господа,на портфелях      корон отпечатки.Мусье министр         поможет,           подаст…пухлую ручку в перчатке.Ажаны,   косясь,      оплывают гробапо краю      горя мокрого.Их дело одно —          «пасэ а табак»,то есть —     «бей до́ крови».Слышите:     крики          и песни клочкидомчались     на спинах ветро́в…Это ажаны     в нос и в очкинаших   бьют у метро.Пусть      глупые         хвалят            свой насест —претит   похвальба отеческая.Я славлю тебя,      «репюблик франсэз»,свободная     и демократическая.Свободно, братья,        свободно, отцы,ждите       здесь        вознесения,чтоб новым Людовикам*           пале и дворцылегли     собакой на Сене.Чтоб город     верхами           до бога дорос,чтоб видеть,         в авто несясь,как чудны     пале      Луи Каторз*,ампир       и ренесанс.Во внутренности        не вмешиваюсь, гостя́,лишь думаю,         куря папироску:мусье Париж,      на скольких костяхтвоя  покоится роскошь?

[1928]

Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви*

Простите        меня,          товарищ Костров*,с присущей        душевной ширью,что часть       на Париж отпущенных строфна лирику     я         растранжирю.Представьте:      входит         красавица в зал,в меха   и бусы оправленная.Я   эту красавицу взял         и сказал:— правильно сказал         или неправильно? —Я, товарищ, —      из России,знаменит в своей стране я,я видал   девиц красивей,я видал   девиц стройнее.Девушкам     поэты любы.Я ж умен     и голосист,заговариваю зубы —только   слушать согласись.Не поймать        меня        на дряни,на прохожей         паре чувств.Я ж  навек     любовью ранен —еле-еле волочусь.Мне  любовь        не свадьбой мерить:разлюбила —      уплыла.Мне, товарищ,         в высшей меренаплевать     на купола.Что ж в подробности вдаваться,шутки бросьте-ка,мне ж, красавица,        не двадцать, —тридцать…     с хвостиком.Любовь   не в том,        чтоб кипеть крутей,не в том,     что жгут у́гольями,а в том,   что встает за горами грудейнад  волосами-джунглями.Любить —     это значит:           в глубь дворавбежать   и до ночи грачьей,блестя топором,        рубить дрова,силой   своей      играючи.Любить —     это с простынь,            бессонницей рваных,срываться,     ревнуя к Копернику*,его,  а не мужа Марьи Иванны,считая   своим      соперником.Нам  любовь         не рай да кущи,нам  любовь        гудит про то,что опять     в работу пущенсердца   выстывший мотор.Вы  к Москве        порвали нить.Годы —      расстояние.Как бы   вам бы         объяснитьэто состояние?На земле      огней — до неба…В синем небе      звезд —            до черта.Если б я      поэтом не́ был,я бы  стал бы         звездочетом.Подымает площадь шум,экипажи движутся,я хожу,   стишки пишув записную книжицу.Мчат      авто     по улице,а не свалят на́земь.Понимают     умницы:человек —     в экстазе.Сонм видений      и идейполон   до крышки.Тут бы   и у медведейвыросли бы крылышки.И вот      с какой-то          грошовой столовой,когда      докипело это,из зева   до звезд         взвивается словозолоторожденной кометой.Распластан     хвост        небесам на треть,блестит   и горит оперенье его,чтоб двум влюбленным           на звезды смотретьиз ихней       беседки сиреневой.Чтоб подымать,         и вести,           и влечь,которые глазом ослабли.Чтоб вражьи         головы            спиливать с плечхвостатой     сияющей саблей.Себя     до последнего стука в груди,как на свиданьи,        простаивая,прислушиваюсь:        любовь загудит —человеческая,      простая.Ураган,   огонь,      водаподступают в ропоте.Кто  сумеет     совладать?Можете?       Попробуйте…

[1928]

Письмо Татьяне Яковлевой*

В поцелуе рук ли,        губ ли,в дрожи тела      близких мнекрасный      цвет      моих республиктоже     должен          пламенеть.Я не люблю         парижскую любовь:любую самочку         шелками разукрасьте,потягиваясь, задремлю,           сказав —               тубо —собакам   озверевшей страсти.Ты одна мне         ростом вровень,стань же рядом         с бровью брови,дай  про этот      важный вечеррассказать     по-человечьи.Пять часов,        и с этих порстих  людей     дремучий бор,вымер   город заселенный,слышу лишь        свисточный спорпоездов до Барселоны.В черном небе      молний поступь,гром  ругней     в небесной драме, —не гроза,      а это      просторевность      двигает горами.Глупых слов         не верь сырью,не пугайся     этой тряски, —я взнуздаю,        я смирючувства   отпрысков дворянских.Страсти корь      сойдет коростой,но радость     неиссыхаемая,буду долго,        буду просторазговаривать стихами я.Ревность,     жены,        слезы…           ну их! —вспухнут веки,         впору Вию.Я не сам,       а я         ревнуюза Советскую Россию.Видел   на плечах заплаты,их  чахотка     лижет вздохом.Что же,      мы не виноваты —ста мильонам      было плохо.Мы  теперь     к таким нежны —спортом      выпрямишь не многих, —вы и нам     в Москве нужны,не хватает     длинноногих.Не тебе,   в снега      и в тифшедшей   этими ногами,здесь     на ласки      выдать ихв ужины      с нефтяниками.Ты не думай,      щурясь простоиз-под выпрямленных дуг.Иди сюда,     иди на перекрестокмоих больших      и неуклюжих рук.Не хочешь?        Оставайся и зимуй,и это     оскорбление        на общий счет нанижем.Я все равно        тебя        когда-нибудь возьму —одну     или вдвоем с Парижем.

[1928]

Ответ на будущие сплетни*

Москва   меня      обступает, сипя,до шепота     голос понижен:«Скажите,     правда ль,         что вы            для себяавто  купили в Париже?Товарищ,     смотрите,         чтоб не было бед,чтоб пресса        на вас не нацыкала.Купили бы дрожки…         велосипед…Ну  не более же ж мотоцикла!»С меня   эти сплетни,            как с гуся вода;надел      хладнокровия панцырь.— Купил — говорите?            Конешно,              да.Купил,   и бросьте трепаться.Довольно я шлепал,            дохл           да тих,на разных     кобылах-выдрах.Теперь   забензинено            шесть лошадихв моих      четырех цилиндрах.Разят      желтизною        из медных глазницглаза —      не глаза,        а жуть!И целая      улица      падает ниц,когда      кобылицы ржут.Я рифм   накосил          чуть-чуть не стог,аж в пору        бухгалтеру сбиться.Две тыщи шестьсот            бессоннейших строкв руле,   в рессорах        и в спицах.И мчишься,        и пишешь,            и лучше, чем в кресле.Напрасно     завистники злятся.Но если   объявят опасность               и еслибой  и мобилизация —я, взяв под уздцы,        кобылиц подамтоварищу комиссару,чтоб мчаться         навстречу            жданным годамв последнюю      грозную свару.Не избежать мне        сплетни дрянной.Ну что ж,       простите, пожалуйста,что я     из Парижа          привез Рено,а не духи       и не галстук.

[1928]

Божественная картинка*

Христу   причинили бы много обид,но богу помог      товарищ Лебит.Он,  приведя резоны разные,по-христиански елку празднует.Что толку     в поздних         упреках колких.Сидите, Лебит,         на стихах,              как на елке.

[1928]

Лыжная звезда*

Метр за метромвымериваем лыжами,желаньем     и ветромпо снегу      движимы.Где нету      места      для ездыи не скрипят         полозья —сиянье   ста     лучей звездыот лыж   к Москве сползлося.Продрогший      мир        уснул во льду,из мрамора     высечен.По снегу       и по льдам         идутрабочие тысячи.Идут,      размеренно дыша,стройно      и ровно, —телам   таким      не труден шаг —работой тренированы.И цель   видна уже вам —километры вымеря,вперед   с Орла и Ржева,из Тулы      и Владимира!Учись, товарищ,        класснолыжами   катиться,в военную     в опасностьуменье пригодится.Куда глаза ни кинешь —закалены      на холоде,к цели   на финишкоманды подходят.Последними         полоскамиврезались     и замерли.Со стадиона Томского*выходят       с призами.Метр за метромвымеривают лыжамижеланьем     и ветромпо снегу движимы.

[1928]

Чье рождество?*

Праздники    на носу.Люди     жаждут праздновать.Эти дни      понанесутбезобразия разного.Нынче лозунг:      «Водкой вылейвсе свои получки».Из кулёчков       от бутылейзасияют лучики.Поплывет    из церкви         гул —развеселый оченно.Будет     сотня с лишним скулв драке разворочена.Будут     месть       ступени лестницбородьем лохматым.Поплывут    обрывки песенвперемежку…      с матом.Целоваться       спьяну          лезтьк дочкам      и к женам!Перекинется      болезньк свежезараженным.Будут     пятна       винных брызгстлаться      по обоям.Будут     семьи       драться вдрызгпьяным мордобоем.По деньгам       и даром —только б угостили —будут пить    по старыми по новым стилям.Упадет   и пьян,         и лих…«Жалко,      што ли,       рожи нам?!»Сколько их       на мостовыхбудет заморожено!В самогон    вгоняя рожь,сёла хлещут зелие.Не опишешь!      Словом,            сплошьрадость и веселие.Смотрю я    на радостное торжество,глаз оторвать      не смея…Но почему оно         зовется             «христово рождество»,а не «рождество         зеленого змея»?!

[1928]

Мразь*

Подступает       голод к гландам…Только,      будто бы на пире,ходит   взяточников банда,кошельки порастопыря.Родные   снуют:— Ублажь, да уважь-ка! —Снуют   и суютв бумажке барашка.Белей, чем саван,из портфеля кончики…Частники    завамсуют червончики.Частник добрый,частник радбросить      в допры*наш аппарат.Допру нить не выдавая,там, где быт    и где грызня,ходит   взятка бытовая, —сердце,   душу изгрязня.Безработный      ждет работку.Волокита    с бирж рычит:«Ставь закуску, выставь водку,им всучи    магарычи!»Для копеек       пропотелых,с голодухи    бросив          срам, —девушки      рабочье теловзяткой      тычут мастерам.Чтобы выбиться нам         сквозь продажную смрадьиз грязного быта       и вшивого —давайте   не взятки брать,а взяточника      брать за шиворот!

[1928]

Баллада о почти что факте*

Завтрест       с возмущением          скребется в гриве:— Секундная стрелка            восемь гривен! —И трест,      возмутясь,           за границу                 для поисковза стрелками      выслал         целое войско.Гоняли вовсю      от Польши до Чили.Точили язык,      доклады строчили.(Швейцарию        лишь       отклонили ласково, —не знали, мол,      языка швейцарского*.)Носились в авто       по по́лю,             по пыли.(Купили галстуки,       шляпы купили.)Обзаводились      многие         самине только стрелками,         но…             и часами.Как будто в трубу       от ветра лютоголетели червонцы,       летела валюта.Вернулись,    свезли чемоданчики на́ дом,достали портфели,          пошли с докладом.И после поездки       пошла продаватьсясекундная стрелка          по рубль по двадцать.

[1928]

Технике внимания видать ли?*

Коммуну,     сколько руками ни маши,не выстроишь      голыми руками.Тысячесильной          мощью машинв стройку     вздымай            камень!Выместь       паутину и хлам бы!Прорезать     и выветрить             копоть и гарь!Помни, товарищ:        электрическая лампа —то же,   что хороший         стих и букварь.Мы  прославляли        художников и артистов…А к технике        внимание            видать ли?На первое     такое же           место выставь —рабочих,       техников,           изобретателей!Врывайся     в обывательские            норы мышиные,лозунгом     новым        тряся и теребя.Помни,   что, встряхивая           быт            машиною,ты  продолжаешь        дело Октября.

[1928]