«Тревожимые внутренним огнем…»: Избранные стихотворения разных лет - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1
На ветру (Париж, Современные записки, 1938)
C’est vrai que je Vous chercheet ne Vous trou ve pas…P.Verlaine.
«Быть может, в старости увидишь ты закат…»
Быть может, в старости увидишь ты закатИ вспомнишь тесное чужое небо,Каштаны вдоль бульваров, зимний сад,Глоток воды, сухую корку хлеба,Любовь, которой не было всерьез —(— Изгнанника печальные приметы), —И вдруг, — как дождь, как миллионы роз,Как чудо роз святой Елизаветы…«Чугун, гранит. Реки глухие воды…»
Чугун, гранит. Реки глухие воды.Конец столетья, гордый пустоцвет.Шум сборищ, воздух споров и свободы,Закат, еще похожий на рассвет —Империи расцвет и увяданье,Осенний дождь, туман и мокрый снег,Тоска, безвыходность и состраданье —Серебряный, и все ж великий, век.Мы научились принимать без позыИ свет и мрак. Увы, узнали мыАрктические белые морозыИ жаркие объятия Москвы.Листок неведомый, листок кленовыйВновь сорван с ветки, буря мчит егоВдаль, в холод, в дождь, к брегам чужбины новойДля смутного призванья своего.Но здесь цветут блаженною весноюКаштаны вдоль бульваров, и закатНад городской разрушенной стеноюПрекраснее былого во сто крат.Вслед обреченной гибели ЕвропеЗаря встает и утро свежесть льет,И не умея думать о потопе,Офелия, безумная, поет,Бредет, с полузакрытыми глазами,Над омутом… И, стоя на краю,С отчаяньем, восторгом и слезамиЯ гибель и Офелию пою.«Сияющий огнями над Невой…»
Сияющий огнями над Невой,Смятенный город — ропот, плач, волненье,Двух черных троек топот роковойО, эти дни, которым нет забвенья!Фельдъегерь бешено кричит во тьмуНа ямщика — усталость, холод, злобаМертвец в гробу колотится: емуПо росту не успели сделать гроба…И этот стук, России смертный грех,На Вас, на детях ваших и на всех.Письмо
1. «Воскресный день, сырой и душный…»
Воскресный день, сырой и душныйЧто делать мне? Везде тоска,Свинцово-серый свод воздушный,Деревья, люди, облака —Весь мир, как будто поневоле,Томится в скучном полусне.Поехать в лес? Поехать в поле?Теперь все безразлично мне.2. «Еще недавно так шумели…»
Еще недавно так шумелиВитии наши обо всем,Еще недавно «к светлой цели»Казалось нам, что мы идем,Что мы «горим», что вправду «пишем»,Что «дело нас в России ждет»,Что «воздухом мы вольным дышим»,Что мы «в послании» — и вотЛишь скудное чужое небо,Чужая чахлая траваИ, словно камень вместо хлеба,Слова, газетные слова.3. «Я верил в тайное сближенье…»
Я верил в тайное сближеньеСердец, испытанных в беде,Я думал — горнее служеньеДано изгнаннику везде.Но верность — высшая свобода,Изменой верных смущена.— Бессонной ночью, до восхода…Паденье до конца, до дна.Лишь пена, что в песке прибрежномКипит, несомая волной,Лишь горы, что виденьем снежнымВдали стоят передо мной…4. «Без“ возвышающих обманов”…»
Без «возвышающих обманов»,Гостями странными везде,Чужие — средь различных становИ нелюбимые нигде —Вы, обреченные судьбою,Друзья, хранители огня,Друзья, гонимые со мною,Враги сегодняшнего дня.5. «Куда нам, с нашей нищетою…»
Куда нам, с нашей нищетою,В сегодняшний стучаться день?Над стадом — вещей темнотоюОгромная несется тень.Война. Гражданское волненье…— Но прочь! Вдоль темных береговЛюблю воды глухое пенье,Сиянье горных ледников.Тропой кремнистой над обрывомИду один. Навстречу мнеНеумолкаемым приливомНесутся тучи в вышине.«О чем писать теперь? Я утомлен…»
О чем писать теперь? Я утомлен,Не хочется мне думать об искусстве;Сейчас, когда гроза со всех сторон,Не время даже помышлять о чувствеГармонии. Высокий строй, стиха,Высокий голос Бог судил другому.Печален я: печаль всегда тиха.Бедняк, кряхтя, ложится на, соломуВ сарае скотном, чтоб увидеть сон. —И бедняку, наверное, приснитсяЧто стал богат он. Славой обойден,Во сне он знатным титулом кичитсяИ пригоршнями — где уж скучный, счет,Швыряет золото… А мне — другое:Река прохладой летнею влечетНа берег с удочкой. Нас в мире — двое.Кусты, шоссе, деревья, облака —С раскрытым воротом — жара какая!Купанье, солнце, тишина, покаНас — только двое… Резкий треск трамвая,Звонок, — и вмиг срывается мечта.Зима, зима! В дождь, в грязь, на мостовую!А помнишь, от тернового кустаТы веточку оторвала сухую?Под деревенским грустным алтаремМы вечером сидели и молчали;Над ржавым католическим крестомКачаясь, паутинки проплывали,А зреющие свежие поля —Совсем Украйна…Дом под крышей красной,Потрескавшаяся, в пыли, земля.— Нет, этот воздух, светлый и прекрасный,И лес, и одиночество с тобойЗачем нам вспоминать, к чему все это?Есть грех, без оправданья, без ответаПред Богом, пред людьми, перед собой:Увидеть свет — и отойти от света.«Я стою в тишине…»
Я стою в тишине,Огоньки, как во сне,Никого. Одиночество. Ночь.Никакой красоте,Никакой высоте,Ни себе, ни другим не помочь.И напрасно я жду,Ветер гасит звезду —Свет последний — как будто навек.В аравийской пустыне, на льду, на снегу,На панели, в окне, в освещенном кругуНавсегда одинок человек.«В прошлые дни…»
В прошлые дни —Счастья, молодости и печали,Вечером, в сумерках летних, огниВдоль зеленых витрин расцветали.И под легким туманом, под мелким дождем,Сквозь шуршанье шагов беспокойных прохожих,Выплывали дома, невозможные днем,Строем стен ни на что не похожих.И в бессмысленном мире для нас, милый друг,Замыкался сияющий радостный круг,О котором — глаза, выраженье лица, —О котором нельзя рассказать до конца.«Я болен. Не верится в чудо…»
Я болен. Не верится в чудо,И не было чуда, и нет.Я понял: ко мне ниоткудаУже не доходит ответ.Лишь в старости, лишь через годыХолодной и долгой зимыЯ вспомню явленье свободы,Что в юности видели мы.Но разве для смертного мало —В железах, в темнице, во рву —Такого конца и началаСвидетелем быть наяву?«Клонит ко сну, наплывают тяжелые мысли…»
Клонит ко сну, наплывают тяжелые мысли,Отблеском мутным мерцает вверху потолок.Ни о каком вдохновеньи, о правде, о смыслеЯ не могу рассказать. Темнота и песок,Берег высокий и строй одиноких мечтаний.Небо ночное омыто недавним дождем,Ясная осень, холодный простор расстояний,Каменный, мерно дрожащий под грохот автобусов, дом.И пламенеют цветы на убогих лиловых обоях,Нежность в груди нарастает, звуча в тесноте, как прибой;Смутная женственность, как мне поладить с тобою,Как мне смириться, и дальше — как быть мне с тобой?Изольда
Изольда, доносится зов приглушенныйЧрез море, чрез вечность, чрез холод и тьму.Нечаянно выпить пажем поднесенныйЛюбовный напиток — проклятье ему!Изольда, мы избраны Богом и небом,Изольда, любовь — это случай слепой,Над брачной фатою, над солью и хлебомСмыкаются своды пучины морской.Средь солнца, средь волн,средь полуночной стужи,Под грохот прибоя, под шелест дубовОтныне прославят бретонские мужиНесчастье твое до скончанья веков.Изольда, ты слышишь: навеки, навекиПечальная повесть о жизни земной:Два имени будут, как горные реки,Сливаться в один океан ледяной.Лицо твое светит средь бури и мрака,Кольцо твое тонет в кипящей воде,И грех твой, и ложь оскверненного бракаСам Бог покрывает на Божьем суде.Молись — но молитва не справится с горем.Вино пролилось, колдовская струя,И тяжестью черной темнеет над моремНаш гроб, наш чертог — роковая ладья.«Господи, Господи, Ты ли…»
Господи, Господи, Ты лиПроходил, усталый, стократВечером, в облаке пыли,Мимо этих простых оград?И на пир в Галилейской КанеМежду юношей, между женТы ль входил — не огнем страданья,Но сиянием окружен?В час, когда я сердцем с ТобоюИ на ближних зла не таю,Небо чистое, голубоеВижу я, как будто в раю.В черный день болезни и горяМой горячий лоб освежитВоздух с берега светлого моря,Где доныне Твой след лежит.И когда забываю БогаВ темном мире злобы и лжи,Мне спасенье — эта дорогаСредь полей колосящейся ржи.«В городской для бедных больнице…»
В городской для бедных больницеТы в январский день умерла.Опустила сиделка ресницы,Постояла — и прочь пошлаИз палаты, чтоб доктор дежурныйСмерть отметил. А день за окномБыл сухой, холодный и бурный.С заострившимся белым лицомНа кровати под одеяломТы лежала. И чудо вошлоВ наше сердце. В лесу за вокзаломМного снега за ночь намело.Гроб сосновый с трудом сносилиПо обмерзшим ступеням. И вотВсе как прежде. Похоронили.День за днем, год за годом идет.Но в таинственном освещеньиПогребальный хор над тобойРвался в небо в таком волненьиИ с такой безысходной мольбой,Что — и каменный свод бы раскрылся…Годовщина. Как будто вчераГроб закрыли, снег прекратился,Дождь холодный пошел с утра.«Мне в юности казалось, что стихи…»
Мне в юности казалось, что стихиДар легкий и прекрасный. В сменах года,В солнцестояньи, в звездах, в силе ветра,В прибое волн морских — везде, во всём —Создателя пречистое дыханье,Высокий строй его, — и счастлив тотИ праведен, кому дано от БогаБыть на земле поэтом…— Горький дар, —Скажу теперь. Я ничего не знаю:Ни ближнего, ни Бога, ни себя,Не знаю цели, а мое призванье —Безумие, быть может.О, когда бНашел я силу до конца поверить,О, если б мог я, если бы сумелОтвергнуть суету, уйти в пустыню —Туда, где в первозданной простотеРаспаду наше чувство неподвластно,Где наша мысль осквернена не будетТщеславием бесплодным; где любовь,Как высота нагорная, от векаДля чистых сердцем, для любимых Богом,Для верных навсегда утверждена.И вот, опустошен, в который разСмотрю на небо летнее ночноеНад улицей. Пустынно и темно.Прозрачен воздух. Сыростью и тленьемИз парка веет. Спят мои враги,Спят и друзья. Вверху сияют звезды.Дон-Жуан
1. «Что по свету вам искать награды…»
Что по свету вам искать награды,Ссор с мужьями Сьены и Гренады?Что хранить под складками плаща:Шрам пониже правого плеча,Ленты, сувениры и рапиру,Лен и шелк, тоску и пустоту?Кто вы, рыцарь, завещавший мируВсю безвыходность и красоту?2. «Чтобы сделать каждый миг короче…»
Чтобы сделать каждый миг короче,Полюбив, вы любите две ночи,Много — месяц (лунный!), а потомСтоит ли и говорить о том?Многое подвластно вашей силе:Вы уйдете, вам ли изменили,Вместе ль начинаете скучатьСлишком мало любят Дон-Жуана,Отравилась только донна Анна, —Спит она, и на устах печать:Больше вам не будет докучать!3. «Служат дамам честь моя и шпага…»
«Служат дамам честь моя и шпага,Серенады прославляют их…»— «Бешеная удаль и отвага,Кольца; и перчатки и бумагаЖенских писем… Бедный мой жених!Разве ты не знаешь: есть другиеПени, вздохи, жалобы и сны —В женщине и Марфа и МарияНеразрывно соединены.4. «— Вечерами — во дворцах и в храмах…»
— Вечерами — во дворцах и в храмах,По ночам — в саду и у окнаСколько их, прекрасных и упрямых,Ласковых и нежных, как она…— Так вы на прощанье говорили.Что же? Клятвы, слезы и обман?Вас ли по достоинству ценили,Стройный и прекрасный Дон-Жуан?5. «Дон-Жуан, вы правы, время скупо…»
Дон-Жуан, вы правы, время скупо,Да, любовь не вечна и проста.Вечно только море бьет в уступыПрочных скал у этого моста.Только Бог, что в небе — звезды множит,Должен думать о любви такой;Тело, грешное, отдать не можетБольше раза девственный покой.И к чему тогда с такой отвагой,Ради призрака, кого ища,Вы звенели бесполезной шпагой,Пыльный плащ по камням волоча?6. «Дон-Жуан, вы Анну позабыли…»
Дон-Жуан, вы Анну позабыли —(Вспомнилось — при слове Анна — столько лиц!..)Помните: лучи и тени плылиСловно крылья стимфалийских птиц.Помните: Господь железным градомВ крышу келии моей стучал.Шли с тобою мы цветущим садомПочему же ты тогда молчал!7. «Дон-Жуан, вы ждете у погоста?..»
Дон-Жуан, вы ждете у погоста?Ждите, ждите, — месяцы, года.Плачете? Вы не любили простоЗначить — не любили никогда.Дон-Жуан, вы не любили долго:Час настал для Божьего суда.Кто не платит здесь святого долга,Тот во тьме пребудет навсегда.Плачете — над этой грудой шелка?Донна Анна польщена, горда.Шарф ее и черная наколка…Полно, милый, стоит ли труда!Французские поэты
Поль Верлен
«Как в пригороде под мостом рекаВлечет в своем замедленном теченьиГрязь городскую, щебень, горсть пескаИ солнечного света преломленье,Так наше сердце гибнет — каждый час,И ропщет плоть и просит подаянья,Чтоб Ты сошла и облачила насВ достойное бессмертных одеянье…»— Свершилось. Посетило. Снизошло.— Он слышит шум шагов твоих, Мария,А за окном на мутное стеклоБлестя, ложатся капли дождевые.Но голова горит в огне, в жаруОт музыки, от счастья, от похмелья;Из темноты, под ливень, поутруКуда-нибудь, на свет из подземелья.По лестнице спешит, шатаясь, он. —Как выдержать такое опьяненье!Светает. Над рекой несется звонИ в церкви утреннее слышно пенье.Артур Рембо
Короткоштанный пасынок Вийона,Нечистый, воротник, пух в волосах…— Вы для народа — оба вне законаИ не любимы там, на небесах.Под звон тарелок в кабаке убогомУбогий ужин с другом, а потомСтихи — пред вечно пьяным полубогом,Закутанным в дырявое пальто.И ширится сквозь переулок грязныйПростор, и вдруг среди хрустальных водКачается, в такт музыке бессвязной,На захмелевшем бриге мореход.Что видел грешник, не принявший славы,Что сердцем понял, сразу, свысокаСмотря с борта на чахлые агавы,На скудость черного материка?Но, ослепленный внутренним сияньем,Он душу потерял, он стал без крыл,Стал мудрым — несказанным, новым знаньем,И никогда о нем не говорил.Леконт де Лиль
«Мир — стройная система, а разливНеукрощенных чувств доступен многим.Поэт лишь тот, кто чувство подчинив,Умеет быть достойным, мудрым, строгим»…Перчатки, отвороты сюртукаИ властный профиль — мне таким он снится.Он был скупым: спокойствие песка,В котором бешеный самум таится.Мне снится он, надменный и прямой —Прямые линии присущи силе;Был одинок всегда учитель мой:Склонялись перед ним, но не любили.Он говорил: «Сверхличным стань, поэтБудь верным зеркалом и тьмы и света,Будь прям и тверд, когда опоры нет,Ищи в других не отзвука — ответа.И мир для подвигов откроется, он твой,Твоими станут, звери, люди, боги;Вот мой завет: пойми верховный строй —Холодный, сдержанный, геометрично-строгий.Снег на вершинах, сталь, огонь, алмазБог создал мерой высшей меры в нас!»Стефан Малларме
«Чахотка ныне гения удел!В окно больницы, льется свет потоком,День, может быть, последний, догорел,Но ангел пел нам голосом высоким.Блуждали звезды в стройной, тишине,Часы в палате медленно стучали.Лежать я буду: солнце на стене,На белой койке и на одеяле.Я в этом пыльном городе умру,Вдруг крылья опущу и вдруг устану,Раскинусь черным лебедем в жару,Пусть смерть в дверях, но я с постели встану:Я двигаюсь, я счастлив, я люблю,Я вижу ангела, я умираю,Я мысли, как корабль вслед кораблю,В пространство без надежды отправляю.Вот солнцем освещенный влажный луг,Вот шелест веток, паруса движенье…»,Поэт очнулся. Он глядит — вокругКоляски, шум. Сегодня воскресенье.Цветут каштаны — о, живой поток!Цветут акации — о, цвет любимый!Он шел, он торопился на урок,Озлобленный, усталый, нелюдимый,Остановился где-то сам не свой. —Дух дышит там, где хочет и где знает —Какая тема странная: больнойВ общественной больнице умирает.«Каким скупым и беспощадным светом…»
Каким скупым и беспощадным светомОтмечены гонимые судьбой,Непризнанные критикой поэты,Как Анненский, поэт любимый мой.О, сколько раз, в молчаньи скучной ночиСмотрел он, тот, который лучше всех,На рукопись, на ряд ненужных строчек,Без веры, без надежды на успех.Мне так мучительно читать, с какоюЛюбезностью — иль сам он был во сне —И беззаконно славил как герояБаяна, — что гремел по всей стране.И называл поэзией — чужиеПустые сладкозвучные слова…И шел в свой парк… И с ним была Россия,Доныне безутешная вдова.«Парк расцветающий, весенний…»
Парк расцветающий, весенний,В пруде глубоком отражен;Мерцаньем призрачных растенийВзор лебедей заворожен.Какою тайной беззаконнойВода притягивает их?Мир подлинный, мир преломленныйКакой правдивее для них?Как человеку, белой птицеДаны простор и высота;Ей пред рассветом та же снитсяЗемли печальной красота.Но, созерцая отраженьеЛучей, встающее со дна,Нам недоступное ученьеО небе черпает она.«Качалось дерево сухое…»
Качалось дерево сухоеВ ненастный вечер за окном,Сад почернел, как остов Трои,Сожженной гибельным огнем.Всю ночь до самого рассветаОчаг, дымя, пылал в углуИ дождь, размеренно, как Лета,Стекал беззвучно по стеклу.Нигде ни шороха, ни стука,Все то же, как сто лет назад:Грязь на дороге, ветер, скука,Восход, похожий на закат.Командарм
Командарм под стражей, под замком.Часовые, сторожа кругом.Завтра рано утром повезутКомандарма красного на суд.— Ты предатель родины и вор,С заграницей вел ты разговор,Ты с собакой Троцким яму рыл,С мертвым Каменевым ворожил!И увидел вдруг — в дыму, в огне —Он себя на золотом коне:Как он перед строем гарцевал,Шашкою отмахивал сигнал.Помнишь, помнишь — синий поезд твой,Ярко-красный флаг над головой?Как равнялся конный строй, пыля,Как гудела, как тряслась земля,Как сплеча рубил ты, осердясь,Как поляков втаптывал ты в грязь,Как кричал ты: «Белых выводи!»,Как сердца стучали в их груди,Как под утро наряжали взводВывести их начисто в расход.— С пулею в затылке, руки врозь, —Завтра станем братьями, небось!Стихи о границе
1. «Бьется челнок одинокий…»
Бьется челнок одинокийВремени в ткацком станке,Ветер шумит на востоке,Тучи идут налегке.И в облаках, искушаяСмелостью гибельный рок,Птичья летящая стаяИщет пути на восток.Смотрит в пространство пустое:Неодолимо оно.Сердце мое слюдяное,Бедное светом окно!2. «Хмуро надвинув наличник…»
Хмуро надвинув наличник,Путь часовой сторожит.Мимо столбов пограничныхЗаяц не пробежит.Зверю и человеку:— «Стой!» — сиянье штыка.Ветер сухой через рекуНизко несет облака.В снежную русскую вьюгу,В зимнюю трудную мглу,Брату родному, другу:— «Стой! Пропустить не могу!».3. «Ветром холодным, снежным…»
Ветром холодным, снежным…— Бьется шинель на ветру…Снегом пушистым, нежным…— Ближе к огню, к костру…— И над полями пустымиГромче, все громче, яснейСлышится чудное имяБудущей славы твоей.4. «Россия! С тоской невозможной…»
Россия! С тоской невозможнойЯ новую вижу звезду —Меч гибели, вложенный в ножны,Погасшую в братьях вражду.Люблю тебя, проклинаю,Ищу, теряю в тоске,И снова тебя заклинаюНа страшном твоем языке.«Тревожимые внутренним огнем…»: Избранные стихотворения разных лет
Адонирам
«Тогда нечестивые подмастерья
приступили к Адонираму, дабы
выспросить у него, в чем существо
истинного строительства…»
Вы что хотите выпытать у нас?Светильник Соломона не погас:Лишь маловерные ученикиЦель полагают в мастерстве руки.Я вместе с вами мучаюсь, горю,Я с Богом ночью втайне говорю,Тоска, отчаянье и темнотаКладут печать и на мои уста.Я не умею циркуль растворять,Я не умею контур рисовать,Отвес мой, наугольник и теслоПорой лишь оскорбляют ремесло:Как вы, я слеп, и нерадив, и глух, —Но не к земному напрягаю слух.Я Воле вышней нахожу слова,Я Бога вижу в центре вещества.Благовещение
Луч сквозь готический витраж пробился —И, вдруг, возникнув в блеске и в лучах,Перед Женой, сияющий, явилсяПосланник Божий с лилией в руках,Глядит Она, еще лишь смутно зная,Кто этот вестник, приходящий к Ней,А сверху льется радуга цветнаяЛетающих, как бабочки, огней.Благословенная! Твой плащ зеленый,Дубовый стол и прялку и руноХудожник, чудным таинством смущенный,В восторге наносил на полотно.И краска, драгоценная, густая,С кистей текла на просветленный фон,И радуга ложилась золотаяВ коричневые сумерки колонн…Все: смуглое лицо в блаженной муке, —Марии и Его нездешний лик —Творили жадные земные руки,Не останавливаясь ни на миг.И лишь когда был мрак над той равниной,Что чрез окно видна доныне нам, —Художник стал перед своей картиной,Окутанной в лазурный фимиам.Бретань
Над берегом солнце и ветер,Прибой ударяет в песок,И вечер по-прежнему светел,И парус над морем высок.В багровом закате алея,Баркасы плывут вдалеке,И флаги, как пестрые змеи,Над пристанью налегкеПо воздуху вьются… СегодняСуббота. И месса была,Чтоб странников сила ГосподняНа всех их путях сберегла.«Был ангел послан эту душу взять…»
Елене Рубисовой
Был ангел послан эту душу взятьИ в небо унести ее опять,В страну, где нет печали и страданья.И ангел тенью пал на мирозданье,И умер я, и перестал дышать.Тогда водитель-дух, с заботой нежной,Крылом закрыл любезный мне порогЗемли — всей красоты ее безбрежной,Которую велел покинуть Бог,Порог земли, прекрасной и мятежной.Безмолвие, простор и тишинаСменили шум встревоженной вселенной,И медленно, с ресниц земного снаТеснима слепотою вдохновенной,За пеленой спадала пелена.Сказал мне ангел:— Волей вечной Силы,Здесь — область тени, той, что разделилаЗемные и небесные дела…— О, неужели смерть — такая мгла?— Преддверие.Но темнота слепила.И ринулись мы в темноту, и вдругКраса иных миров глазам предстала;Я сделался весь зрение и слух,А вестник смерти, вечный, верный другПоследнее откинул покрывало…Всё — только сон, и никого вокруг.«Бьет полночь. Все люди уснули…»
Бьет полночь. Все люди уснули,В лесу и в горах тишина.Глубокою ночью, в июле,На небо смотрю из окна.Высокие синие звезды,Мерцание дальних миров,Высокий торжественный воздух,Невидимый Божий покров.И счастье и мир надо мною,Но чем успокоиться мне —Природой?.. А сердце земное,Как грешник, горит на огне.«В грозе, в дыму, Господь, благослови…»
В грозе, в дыму, Господь, благословиИ удостой в раю счастливой вести,Грехов прощенья и Твоей любвиБезбожников и верующих вместе.Одним покровом, Боже, осени,Дай русским соснам их прикрыть ветвями,Штыки, снаряды, пули отклони,Незримый щит подняв над их рядами.О, сколько алой крови на снегу!Встают бойцы навстречу рати черной,Стоят они, наперекор врагу,России новой силой чудотворной,России прежней славою былой,Как некогда на Куликовом Поле,В огне Полтавы, в битве под Москвой…Благослови народ великий мойВ его великой трудности и боли!В день Покрова
1. «Как звезда над снежными полями…»
Как звезда над снежными полями,В августе — над золотом садов,В ночь весеннюю — над тополямиРусских сел и русских городовТы восходишь, наш покров незримый,Матерь Божия! Любви твоейНад землею, некогда любимой,Милость драгоценную пролей.Дни проходят, тишиной томимы,Гибели и смерти нет конца;Ты, которой служат серафимы,Ты, которой служат все сердца,Милость ниспошли свою святую,Молнией к стране своей прийди,Подними и оправдай такую,Падшую, спаси и пощади.2. «Падать без конца… Быть снова нищим…»
Падать без конца… Быть снова нищим,Вновь идти — всё это ни к чему.Только верность в горнее жилищеДолетит к престолу Твоему.Верность, а не этот несвободный,Скудный дар — сухих сердец зерно;В плевелах и на скале бесплоднойВсё истрачено, расточено.Отступившие от благодати,Мы утратили Тебя — и вотВ этом мире нет сестер и братий,Жжет кольцо мне руку, руку жжет…3. «Только гибель и воспоминанье!..»
Только гибель и воспоминанье!Ясны сумерки. Гроза прошла.За рекой, на дальнем расстояньи,В городе звонят колокола.Гулкий, смутный звон средневековый.И, как в детстве, в церкви на стенеПальцем мне грозит старик суровый,И Святой Георгий на конеТопчет разъяренного дракона,И звучат в душе, звучат слова —Строфы покаянного канонаО тщете земного естества,О бесстрастии, об одоленьиДуха злобы, о грехе моемТемном, тайном, данном от рожденья —Страшно быть с душой своей вдвоем:Раздвоившись, мудрый и безгрешныйВидит грешного себя тогда,Видит вдруг в себе весь ад кромешный,Богом сотворенный для суда…………………………………………………..Раненый, в Ростове, в час бессонный,На больничной койке, в смертный час,Тихий, лучший, светлый, примиренный,До рассвета не смыкая глаз,Я лежал. Звезда в окно светилаИ, сквозь бред, постель оправить мнеЖенщина чужая подходила,Ложечкой звенела в тишине.4. «Матерь Божья, сердце всякой твари…»
Матерь Божья, сердце всякой твари,Вечная, святая красота!Я молюсь лишь о небесном даре,О любви, которая чиста,О любви, которая безгрешна,О любви ко всем и ко всему.Я молюсь — и снова мрак кромешныйК сердцу приступает моему.Милость ниспошли свою святую,Молнией к душе моей приди,Подними и оправдай такую,Падшую, спаси и пощади!В тучах
Вот летчик и серебряная птица,Что режет грудью воздух разреженный,Летят и не хотят остановитьсяНад Атлантидой, в море погруженной.Всё строже, и стремительней, и тужеСуровый ветер, холод и сиянье,И одиночество, и звездный ужасВ пустыне нерушимого молчанья.Я вспомнил о предании — поэме,Которую читал еще в России,О том, как в Индию, с ружьем и в шлеме,Разведчик прилетел из Лемурии;Как парсы молча, в суеверной дрожи,Большой толпой сбежавшись отовсюду,Смотрели на костюм из желтой кожи,На летчика и на стальное чудо…— Но снился мне не Леонардо важный,Склонившийся над распростертой птицей,А древний ил, взметенный бездной влажной,Огромный город и чужие лица.Я видел кратер, лавою кипящий,И материк, погибший в океане,Там, в черном небе, над водой блестящей,Метался летчик на аэроплане:Искал он сушу — и не мог спуститься,И реял над огнем землетрясенья,И думал: в будущем кому приснитсяТакое ж безысходное круженье!«В Финляндии, где ездят на санях…»
В Финляндии, где ездят на санях,В стране суровой снега и гранита,В стране озер… Нет, только дым и прахСлепят глаза мне. Навсегда забытыИ монастырь, и звезды без числаНад лесом снежным. В городе далекомКолокола звонят, колокола —Не над московским варварским востокомСеребряный средневековый звонКолеблющийся воздух раздвигает.Не надо смерти, гробовых имен,Сегодня Библия меня пугаетБезмерным, трудным вымыслом своим,Тысячелетним бредом. Нет, не надо!Я потерял мой путь в Иерусалим:Жестокий страж пасет людское стадо,Века летят, летит по ветру пыль,Шумит судьбы кустарник низкорослый…Давно завял и вырос вновь ковыльВ скалистой Таврии, где мальчиком, как взрослый,С Горацием иль с Гоголем в рукахСидел я на кургане утром ранним.Два голоса звучали мне в веках —И скиф, и римлянин. Еще в тумане,В чуть намечавшейся душе моейЯ смутные предвидел очертанья,Внук Запада, таврических степейЯ раннее узнал очарованье.Незримая Италия мояНад крымскими витала берегами;Через века к ней возвращался я;В степи с украинскими казакамиЯ дикость вольную переживал,Я верил в духов страшных и чудесных,Бродя осенним вечером меж скал,Незримо я касался тайн небесных,Загробных, страшных теней бытия,Видений без конца и без начала.Порою, вечером, сестра мояИграла на рояли. Ночь молчала.И, как снежинки, бурей ледянойПотоки звуков — целый мир нездешнийВдруг прорывался, был передо мной.Я забывал тогда о жизни внешней,Я становился чистым и святым,Я трепет чувствовал одуховленья…Всё — только тень. Всё это — прах и дым,Бесплодное мечтанье вдохновенья.«В колодец с влагой ледяной…»
С. К. Маковскому
В колодец с влагой ледяной,В глубокий сон воды безмолвной,Осколок, брошенный тобой,Врывается, движенья полный.Он с блеском падает глухим,Сверкает вихрем брызг летящих,И гладь, разорванная им,В кругах расходится блестящих,Вскипает звонкою волной.Но истощается движенье,И на поверхности покойСменяет гневное круженье.А там, на самой глубине,Куда ушло волны начало,На каменном упругом днеОна ещё не отзвучала.И не исчезла без следа.И долго, затаив дыханье,Обиды не простит водаВ суровом холоде молчанья.«В лес по зелёной горе поднимаются люди…»
В лес по зелёной горе поднимаются люди.Синие сосны, коричневый отблеск земли,Копны в полях, как чеканная надпись на блюде,Стадо домой возвращается в жёлтой пыли.Вся эта роскошь природы и красок весёлых,Словно старинного мастера передо мной полотно,Взоры ласкает. Вдали, в нарисованных селах,Тянется кружево крыш и дымков волокно.Если бы снова увидеть такое виденье!Вечером, в августе позднем, природа тиха.Осень. Туман на заре. Петушиное пенье —Чистый, гордый и радостный крик петуха.«В содружество тайное с нами…»
В содружество тайное с намиВступают вода и земля,Заката лиловое пламяЛожится на борт корабля.Весь белый, трубя на просторе,Он к пристани дальней плывет,А здесь — только небо и мореИ ветра высокий полет.Прибрежные скалы ласкаетВолны набегающий шумИ синяя мудрость морскаяСильней человеческих дум.«Ветки устало качаются…»
Ветки устало качаютсяВ мокром, печальном садуСветлое лето кончаетсяВетер приносит беду.В час темноты изнурительной,Грустную ноту ведя,Осени шепот томителенВ медленных каплях дождя.Слушаю сердцем молчание,Прошлое встало со дна,Прошлое в ясном сиянии —И тишина, тишина.«Вот так случается весною…»
Вот так случается весною —Всё станет радостным вокругИ в сердце острой теплотоюСиянье разольётся вдруг.Как паутинка — дуновенье,Две-три секунды, счастья миг —И налетает вдохновенье,Не вычитанное из книг.«Все что было — как много его и как мало!..»
Все что было — как много его и как мало!Ну, а память, магическая игла,Пестрым шелком узоры по белой канве вышивала,Возбуждала, дразнила, манила, звала.«Эти годы»… и вдруг: где теперь эти годы?Под мостами вода навсегда утеклаИ остались одни арок гнутые своды,Серый камень, чужая парижская мгла.И когда-нибудь скажут: «их время напрасно пропало,Их судьба обманула, в изгнанье спасения нет».Да, конечно! Но все же прекрасное было начало —Радость. Молодость. Вера. И в сердце немеркнущий свет.«Выхожу на дорогу с тобою…»
Выхожу на дорогу с тобою,Милый друг мой, мы вместе идём.Плачет ветер, подобно гобою,Туча вновь угрожает дождём.Под таинственным небом деревьяСпят в тумане, и сон их глубок,Сон их — древность, костры и кочевья,Дальний путь и тропа на восток.Вот, лицо к твоему приближая,Слышу ветра каспийского звон,Вот земля зацветает чужаяПёстрым станом шатров и знамён.А вокруг — тишина полевая.Сядем тут, над ручьём, у креста.В летний вечер вода ключеваяТак прозрачна, легка и чиста.«Выйду в поле. На шоссе всё то же…»
Выйду в поле. На шоссе всё то же.Изредка мелькнёт велосипед.Вновь такой же, со вчерашним схожий,Вечер, полумрак и полусвет.Фонари автомобилей, звёзды,Грусть о тех, которых не вернуть.Тихий и прозрачный летний воздухИ кремнистый лермонтовский путь.Снится мне: за грани туч прекрасных,За ограды всех миров иных,Музыкой таинственной и страстнойВвысь летит дыхание земныхИ, росой вечерней ниспадаяНа траву и пыльные кусты,Хрупкой влагой, не достигнув рая,Падает на землю с высоты.«Глубину одиночества мерьте…»
Глубину одиночества мерьтеБожьей мерой и мерой людскойВ час, когда приближается смертиНеподвижный и страшный покой.«Даже смерть, всё пройдёт, всё проходит», —Так гласила арабская вязьНа могильном столбе, на восходеБлеском солнца и моря светясь.В Истанбуле сады расцветали,Ветер с юга дыхание нёс…Мы мудрее теперь. Мы устали.Что нам розы? Сейчас не до роз!«Далекие темные горы…»
Далекие темные горыОсенний закат осветил,И вечер тяжелые шторыНад нашим окном опустил.В сиянии лунном, нетленном,В глубоком покое ночномУсни, — бесконечно-блаженным,Чудесно-беспамятным сном.Прощается лето с тобою,В реке замерзает вода.А там, над звездой голубою,Другая зажжется звезда.Диана Люксембургского сада
Закинув руку за плечо,Стрелу ты ловишь из колчана,Вздыхающая горячо,Разгорячённая Диана.Ты мчишься в каменном кругуОдежд, вскипающих как пена,И как виденье на бегуСверкает лёгкое колено,Такой стремительный полёт,Такая лёгкость пред глазами,Что будто бы весь сад плывёт,Летит, кружится вместе с нами.Диана в воздухе сухомРитмические мечет стрелы,И мрамор кажется стихомЯмбически-окаменелым.«Думал — такого сознанья…»
Думал — века измерил,А жизнь прожить не сумел.А. Белый
Думал — такого сознаньяНе было в мире, что вотОн лишь один в состояньеВ горний пуститься полёт.Духа сиянье слепило,Музыка пела ему,Тайная чудная силаВниз устремлялась, во тьму.И, как на посохе мага,Розами мудрость цвела.Буквы, чернила, бумагаИ полировка стола…Но ничего не сумел онВыразить. Сроки прошли,И в пустоте прозвенелоСлово, коснувшись земли.И, умирая, как с кручи,Рушился он с высоты,Падал звездою падучей,Так же как Блок и как ты.«Есть поверье: чувствуя, что он…»
Есть поверье: чувствуя, что онСмертью близкой будет поражен,Раненный предвиденьем беды,Коршун ищет близости воды.И, найдя, кружит, и вдруг полетСразу и навеки оборветИ, раскинув крылья, с высотыПадает в прибрежные кусты.Так и я, к тебе свой путь прервав,Упаду среди недобрых трав,Так и я, сыграв свою игру,В воздухе высоком не умру.«Ещё назвать тебя не смею…»
О, дочь верховного эфираО, светозарная краса…Е. Баратынский
Ещё назвать тебя не смею,Смерть, «светозарная краса»,Еще осилить не умеюВзмах рокового колеса.В бессилии, в изнеможеньеЕщё готов склониться я —И вдруг передо мной виденьеСовсем иного бытия:Заря нездешняя, алея,Встречает парус корабляИ входят Эрос и ПсихеяВновь в Елисейские Поля.«Еще вчера — холодный мрак и тени…»
Еще вчера — холодный мрак и тени,А вот сейчас все расцвело в тиши.Везде сирень. Прозрачен свет весенний,Над озером застыли камыши.И птица красногрудая без страхаУ ног моих клевала червяка.Я вспомнил все: печаль земного прахаИ шум времен, текущих как река.Пришла весна нечаянно и рано,А там, в Крыму, давно растаял ледИ медленно с зеленого курганаСпускаются стада, свирель поет…«Женщине, которой Гумилев…»
Женщине, которой ГумилевО грифонах пел и облаках,Строю мир я выше облаковВ сердце восхищающих садах.Говорю ей: «Есть для нас страна —Душу вынем и туда уйдем:Выше страха, выше смерти, выше снаНаш прекрасный, наш небесный дом.Помнишь, в древности мы были там.Словно в воду звездные лучи,Нисходили к смертным дочерямАнгелы бессмертные в ночи.Вспомни — в древности и ты былаЯрче звезд для Ангела Луны,И теперь еще добра и злаНад тобой два света сплетены».Но она грустна и смущена —«Разве можно верить — просто так?»Медленным движеньем у окнаКрылья-тени вскинула во мрак.Слушает — и не находит слов,Смотрит, но в глазах печаль и страх,Женщина, которой ГумилевО грифонах пел и облаках.«Заката осеннего свежесть…»
Заката осеннего свежесть,Высокие облака.На камне оставила нежностьТвоя дорогая рука.И, кажется, всё просветлелоОт счастья и теплоты,Пока, улыбаясь, смотрелаНа небо вечернее ты.<1952>«Здесь ничто, ничто не вечно…»
Здесь ничто, ничто не вечно,Всё проходит, всё пройдёт,Счастью, юности беспечнойТоже гибель настаёт.Как утешиться — не знаю,Но зачем-то нам данаЭта музыка земная,Эта новая весна.Налетает вдохновенье,Настигает налегке,И волной смывает пенье,Словно надпись на песке.«И после девятого вала…»
И после девятого валаПодвижница Музы опятьТаинственно нас волновала,Сердца заставляя стучать.Пленительно смутное пеньеВо тьме, в пустоте ледяной…Так тянется к солнцу растенье,Лишённое почвы родной.«Как можно спать, когда кругом война?..»
Как можно спать, когда кругом война?Как можно лгать, надеяться и верить?Ведь безразличье — страшная вина…А дни мои — какой их мерой мерить? —Забота о себе, и нищета,Унылый труд, болезни, раздраженье…Как можно жить? Ведь это — пустота,Предельный мрак, слепое униженье,Удел Червя, улитки… И к чемуВсё «высшее», всё «гордое», все строки…(Дождь. Капли глухо падают во тьму.)Но я живу. И воздух Твой жестокийДыханию привычен моему.«Когда нас горе поражает…»
Когда нас горе поражает,Чем больше горе — в глубинеУпрямой радостью сияетДуша, пронзённая извне.Есть в гибели двойное чудо:Над бездной, стоя на краю,Предчувствовать уже оттудаСвободу новую свою.Вот почему мне жизни мало,Вот почему в те дни, когдаВсё кончено и всё пропало,Когда я проклят навсегда,В час, в трудный час изнеможенья,Мне в сердце хлынет тишина —И грозным светом вдохновеньяДуша на миг озарена.«Когда-нибудь опять весне и свету…»
Когда-нибудь опять весне и светуС открытым сердцем рада будешь ты;Когда-нибудь — как странно думать это —Под новым солнцем расцветут цветы.И мир усталый, бурей потрясенный,Забудет всё, и холод и войну.И этот век, тревожный и смятенныйКак мудрый старец, отойдет ко сну.«Куда ни погляжу, везде…»
Куда ни погляжу, вездеРазмеры дивно совершенны:Рисунок правилен в звезде,Кристаллы стройны и нетленны.А сердце, глупое, стучит,Тоскует, жалуется, плачет.Что сердцу звезды и лучи?Оно задумано иначе.«Ласточка нежная носится, носится…»
Ласточка нежная носится, носитсяВ воздухе светлом вечером летним,Кружится в небе, стрелою проноситсяНад колокольней тысячелетней.Колокол медный, колокол древнийДня окончанье нам возвещает.Тихо над Сеной. Пахнет деревней,Свежей травою, сеном и маем.Черная ласточка с белою шейкой,Как хороша ты сейчас такая:Падаешь низко, скользишь над скамейкой,В небо опять беззаботно взлетая.Вестница счастья, вестница лета,Вестница вечера, друг созерцателя,Стань мне подругой вечернего света,Нежной сестрой в небесах у Создателя.«Латинский строй и плющ и виноград…»
Латинский строй и плющ и виноград,В уступах стен заржавленные звенья,Развалины старинных колоннад,Прямые островерхие строеньяОткрыли мне не романтизм, о нет:Тут с памятью воображенье слито —Горит свеча — и на ладони свет,И на ладони будущее скрыто.Мне нет понять его, не прочитать!Звонят к вечерне. Грустно без причины.Лампада веры теплится опятьВ притворе пресвятой Екатерины.А колокол, весь в зелени, поет —О чем — не знает, и звонарь не знает;Никто в пустую церковь не войдет,И над оградой голуби летают.«Легкий вечер весенний прекрасен как эти каштаны…»
Легкий вечер весенний прекрасен как эти каштаны,Как вверху облака и прохладная в Сене вода,Как небесный простор и веселые южные страны,Как сиянье в глазах и улыбка, что греет всегда.А какой-нибудь скучный прохожий (— на что ему эти богатства?)Ничего не увидит вокруг, ничего не поймет.Мы с тобою как братья какого-то тайного братства,Как народ в Гималаях, что там под землею живет.«Легка, таинственна, неуловима…»
Легка, таинственна, неуловимаМечтательная грусть — и так остраКосая тень, что пролетает мимоСобора, освещенного с утра.Молитвами и звуками органаКак милость вновь на землю низвести?Опять вражда, открытая как рана,Отчаянье встречает на пути.Тысячелетней горечью напеваОна звучит — и отвечает ейПечальною улыбкой Приснодева,Склоненная над ношею своей.«Летом душно, летом жарко…»
Летом душно, летом жарко,Летом пуст Париж, а яОсчастливлен, как подарком,Продолженьем бытия.С мертвыми веду беседу,Говорю о жизни им,А весной опять уедуВ милый довоенный Крым.И опять лучи, сияя,Утром в окна льются к нам,Море Чёрное гуляет,Припадает к берегам.И как будто время сталоЗанавесочкой такой,Что легко ее усталоОтвести одной рукой.«Мир разгорожен надвое забором…»
Мир разгорожен надвое забором.Мы смотрим издали: там наш родимый дом.Но не хочу туда вернуться вором,Тюленем пробираясь подо льдом.Все сорок лет! Нет, больше, что там сорок —Пять тысяч лет блуждаем мы впотьмахИ все твердим: «Уже недолго, скоро…»Едва держась от боли на ногах.«Мы пленники, здесь, мы бессильны…»
Мы пленники, здесь, мы бессильны,Мы скованы роком слепым,Мы видим лишь длинный и пыльныйТот путь, что приводит к чужим.И ночью нам родина снится,И звук ее жалоб ночных —Как дикие возгласы птицыПтенцов потерявшей своих,Как зов, замирающий в черныхОсенних туманных садах,Лишь чувством угаданный. В сорнойТраве и в прибрежных кустах,Затерянный, но драгоценный,Свет месяца видится мне,Деревья и белые стеныИ тень от креста на стене.— Но меркнет, и свет отлетает.Я слепну, я глохну — и вотНа севере туча большаяКак будто на приступ идет.Музе
I. «В Крыму так ярко позднею весною…»
В Крыму так ярко позднею весноюНа рейде зажигаются огни.Моя подруга с русою косоюНад атласом склонялась в эти дни.Шли корабли в морской волне соленой,Весь мир следил за ходом кораблей;Над темной бездной, над водой зеленойНеслась надежда Родины моей.А девочке с глазами голубымиИ мальчику — тревога без конца:Мечтали мы над картами морскими,И звонко бились детские сердца.Потом — в дыму, в огне, в беде, в позореС разбитых башен русский флаг спадал,И опускалась и тонула в мореМоя любовь среди цусимских скал.II. «Ты, милая, со мной вдвоем бежала…»
Ты, милая, со мной вдвоем бежалаВ глухую ночь без света и тепла,Когда всё время пушка грохотала,Когда резня на улицах была.Стихия распаленная кипела,В крови взвивались флаги над мостом,Но в темноте любовь моя горелаВ огромном мире, страшном и пустом.Любовь моя! Меж рельс, под поездамиГлубокий снег был так прекрасно-бел.Шли на Восток, на Юг. Повсюду с намиСуровый ветер верности летел.III. «Тевтонское полотнище алело…»
Тевтонское полотнище алелоНад Францией, придавленной пятой,И радио безумное хрипело,Фанфары выли в комнате пустой.А ты с узлом в дверях тюрьмы стояла,Ты мерзла в очереди под дождем,Но Родина перед тобой сиялаЗвездой рождественской в снегу чужом.Как в детстве, наклонялись мы с тобоюНад картой — мы б не разлучались с ней!Спи, милая, с моею сединою,Спи, милая, с любовию моей!Ты можешь видеть чудные виденья,Как потонувший Китеж под водой:Пространства нет и нет разъединенья,Нет лишних лет на родине земной.Туман над затемненною Москвою,В кольце осады сжатый Ленинград,Мой древний Крым — они перед тобою,Они с тобой, как много лет назад.И Бог воздал мне щедростью своею:Цусимы знак — в пыли влачится он;Вот мой отец под Плевной: вместе с неюОпять народ ее освобожден.Мой друг, под Львовом в ту войну убитый, —Он слышит гвардии победный шаг;Вот наш позор отмщенный и омытый —Над Веной, над Берлином русский флаг.IV. «Любовь моя, за каменной стеною…»
Любовь моя, за каменной стеною,За крепким частоколом — не пройти.Любить вот так, любовию одноюВ последний раз — и не иметь пути?Склонись опять над картой, с затрудненьемИщи слова, знакомые слова;Ты, девочка моя, скажи с волненьем:«Владивосток». «Орел». «Казань». «Москва».Задумайся о славе, о свободеИ, как предвестье будущей зари,О русской музе, о родном народеПоэтов русских строфы повтори.«На рынок выхожу цветочный…»
На рынок выхожу цветочный.Прохладой веет от сырой земли,И образ счастья, хрупкий и неточный,Бессмысленно рисуется вдали.Мне на цветы смотреть невыносимо:Их любишь ты, они страшат меняСвоею красотой неотразимой,Как отблесками адского огня.Над Сеной
Течёт река, скользя меж берегами,Как злая мутно-серая змея.Ненужный сор уносится волнами,И для чего с моста склонился я?Всегда всё то же: лодка у причала,Чужой гранит и грязная вода,А молодость прошла и жизнь пропала,Как будто ты и не жил никогда.Нам суждено стать жертвами забвенья,Дышать с трудом, надеяться и ждатьИ, не дождавшись, всё своё презреньеИ ненависть потомкам передать.— «В чём оправданье вам?» — потомки скажут,— «Вы волю предали родной землиВ те дни, когда мы всенародно тяжестьВеликих бедствий на себе несли».— Что им ответить? Точно ль мы такие?Но, может быть, судьба не солгала,И всё-таки поэзия РоссииДуша такой же странницей была?«Не знаю, почему такая…»
Не знаю, почему такаяПогода? В небе ни весна,Ни осень, а тоска пустая,Как ночь бессонная она!Мы, в городе, давно отсталиОт первозданной простоты.Бездушней камня, тверже сталиЛюдей суровые черты.Но вдруг души моей коснётсяКакой-то смутный ветерок —И пролетит и унесётся,И сердцу это невдомёк.«Не верю, что классическая роза…»
Не верю, что классическая розаВдруг расцветет, как чудо, на снегу:Риторика — слова, стихи и проза,Повествований слышать не могу.Рву на клочки негодные писанья, —Но призраки еще владеют мной,Еще мерещится в сердцах сиянье —За плотной, грубой, каменной стеной.«Небо сегодня как будто светлее…»
Небо сегодня как будто светлееИ голубее, чем было вчера.Зеленью нежной вскипают аллеиИ распускаются как веера.Всюду цветенье и счастье простое,Город в сиянье, в движенье, в тепле.Как я свободен и молод весною,Как хорошо мне на этой земле.«Несётся в пустоте Земля…»
Софии Прегель
Несётся в пустоте Земля,Кружась, в пространстве звёзды мчатся, —Как восхитительно качатьсяЦветку на высоте стебля!Подобный огненному чуду,Горит над Альпами восход.Пастух, пришедший с гор оттуда,Над светлым озером поёт.Счастливое существованье,Рай, данный нам, рай милый наш!Певец, о нём воспоминаньяТы всё равно не передашь.Но этот голос на восходе —Всё звонче, всё прозрачней он.Какая тишина в природе,Как озарился небосклон!«Нет старости. И смерти нет. Есть воля…»
Нет старости. И смерти нет. Есть воля.И жизнь одна, её нельзя понять.Горит огонь среди ночного поля,Нисходит к морю с неба благодать.На винограднике тепло зимою,Земля возделанная ждёт весны,И материнской нежной теплотоюДо дна корней кусты напоены.А волны средиземные на отдыхУшли на дно, нырнули в глубину,И в облаках холодный, острый воздухПодобен драгоценному вину.«Нет, это только летний вечер…»
Нет, это только летний вечер.А в небе горестно-пустомПечаль — как белоснежный глетчер,Как летом опустевший дом.Там, между видимым и тайным,На самой грани двух мировВиденьем царственно-случайнымСияет пена облаков.Что, если только заблужденьеИ чувств земных самообманВсе эти краски и цветенье,Любовь, измена, и туман?ОДА
I. «Сквозь оттопыренные уши…»
Сквозь оттопыренные уши —Лесть, самолюбие и ложь —Просвечивают наши души(От этих слов бросает в дрожь).С высокомерным отвращеньем,С холодным сердцем, навсегда,Как не расстаться с вашим мненьем,Литературная среда!II. «Душа моя! Твой образ тленный…»
Душа моя! Твой образ тленныйЗдесь, столько лет, в земном плену,И боль и счастье всей вселеннойВ тебя вмещаются одну.Сейчас, встревожена луною,На миг опомнившись от сна,Союзу с тяжестью земноюТы, радуясь, удивленаРуки послушному движенью,Ночной июльской тишине,Дыханью, запахам, цветенью,Деревьям, звездам и луне…III. «Тоска ученого доклада…»
Тоска ученого докладаТебя ли в цепи заковать,Всю ночь в кругу земного адаТебя ли пленницей держать?Тебе ли тосковать и биться,Как в западне, средь узких стен,Тебе, которой отблеск снитсяПреображений, перемен,Грядущей верности и чудаЗемли, которая свята? К тебе, неведомо откуда,Нисходит в сердце чистота…IV. «— Зачем нам этот вздор старинный…»
— Зачем нам этот вздор старинныйНа старомодном языке? —Мечты о стае лебединой,О заводях, о тростнике…— Не отвлечения пустые —Лишь плоть, лишь тело — это ты;Лучи тяжелые, густые,И свет и ветер с высоты —Вот жизнь — откуда жизнь другая? —Дыши и пой, люби, живи,Пока до сердца достигаетЕще волнение любви.V. «Метафизические тени…»
Метафизические тени,Душ высших выспренный разряд —От их собраний и прозренийВ алмазах небеса горят…— В алмазных искрах распадалсяРоссии образ роковой,В снегу сияющем метался,Столетний ветер над Невой.Величье темное изгнанья— Который час, который год?И вот свой хор воспоминаньеВысоким голосом ведет.Под шум дождя, среди природы —Чужой, бессмысленной, пустой —К чему мне этот всплеск свободыВ ночи безумной мировой?VI. «Еще назвать тебя не смею…»
Еще назвать тебя не смею,Смерть — лучезарная краса,Еще осилить не умеюВзлёт рокового колеса.Перед тобой в изнеможеньиЕще готов склониться я,— И вдруг является виденьеСовсем иного бытия.Над временем, над всем, что зримо,Над гробом, над подобьем сна,Огнём страстей неопалимаЖизнь навсегда утверждена.«О Человеке, образе Его…»
О Человеке, образе Его,И о Лице, средь этих лиц печальных,Так страшно думать. В сердце — никогоИ нет сегодня близких мне и дальних.Качнулась ось земли. Земля в огне,Стихия ворвалась для зла и мщеньяИ все-таки — на каждом и на мнеТень от креста и свет его крещенья.«От ненависти, нежности, любви…»
От ненависти, нежности, любвиОстанется в мозгу воспоминанье,Желчь в печени, соль мудрости в крови,Усталость в голосе, в глазах — сиянье.Когда-нибудь — придут такие дни —Я жизнь пойму, мной взятую невольно,Совсем один, вдали от всех, в тени,И станет мне так ясно, пусто, больно.И я почувствую себя без сил,И будет тайное мое открыто:Всё, для чего я лгал, молчал, грешил,Что про себя таил. Моя защита,Любовь моя, окажется жалка —Какое ей придумать оправданье?Как в воздухе просеять горсть песка?Жизнь — лишь обманутое ожиданье.Да, часто к Богу я в слезах взывал,Преображенья ждал, добра и чуда,Но не пришел никто, не отвечалНи с неба, ни из праха, ниоткуда.«Отплывающие корабли…»
Отплывающие корабли,Уносящиеся поезда,Остающиеся вдали,Покидаемые навсегда!Знак прощанья — белый платок,Замирающий взмах руки,Шум колёс, последний свисток —Берега уже далеки.Не видать совсем берегов;Отрываясь от них, посмейПолюбить — если можешь — врагов,Позабыть — если можешь друзей.«Под музыку шла бы пехота…»
Под музыку шла бы пехота,Несли б на подушке кресты,А здесь — на заводе работа,Которой не выдержал ты.Бестрастную повесть изгнанья,Быть может, напишут потом,А мы, под дождя дребезжанье,В промокшей земле подождём.«По утрам читаю Гомера…»
По утрам читаю Гомера —И взлетает мяч Навзикаи,И синеют верхушки деревьевНад скалистым берегом моря,Над кремнистой узкой дорогой,Над движеньями смуглых рук.А потом выхожу я в город,Где, звеня, пролетают трамваи,И вдоль клумб Люксембургского садаНе спеша и бесцельно иду.Есть в такие минуты чувствоОдиночества и покоя,Созерцания и тишины.Солнце, зелень, высокое небо,От жары колеблется воздух,И как будто бы все совершилосьНа земле, и лишь по привычкеЛюди движутся, любят, верят,Ждут чего-то, хотят утешенья,И не знают, что главное было,Что давно уж Архангел БожийНад часами каменной башниОпустился — и вылилась чашаПрошлых, будущих и небывшихСлез, вражды, обид и страстей,Дел жестоких и милосердных,И таких же, на полуслове,Словно плеск в глубоком колодце,Обрывающихся стихов…Полдень. Время остановилось.Солнце жжет, волны бьются о берег.Где теперь ты живешь, Навзикая?Мяч твой катится по траве.«Поднимись на высокую гору…»
Поднимись на высокую горуИ с вершины её посмотриВниз, навстречу земному просторуИ сиянью осенней зари.Там безмолвная музыка. ЕюВся природа под вечер полна.Тихо. Горные цепи темнеютВ ожиданье покоя и сна.«Помолимся о том, кто в тьме ночной…»
Помолимся о том, кто в тьме ночнойКлянет себя, клянет свой труд дневной,Обиды вспоминает, униженьяВ постели смятой лежа без движенья,И перед ним — два призрачных пятна —Окно и дверь, холодная стена…Больнее нет обиды — униженья.Помолимся о том, кто в час забвеньяИ отдыха, без отдыха, без снаВсю ночь перед бутылкою винаНад грубой незапятнанной бумагойСклоняется и дышит грустной влагойМорей незримых, слышит шум времен:Пусть к небу темное лицо поднимет он,Пусть свет увидит он, пусть будет так, как надо.Помолимся о том, кто у оградыИль в опустевшем доме у окнаЗаране знает — не придет она.Еще помолимся мы о страданьи,О радостях, о горе, о желаньи,О звездах, о Венере, о луне,О грешниках, пылающих в огне,Помолимся о подлых и преступных,О нераскаянных и недоступных,О самых гордых гордостью земной.Но как молиться о душе такой,Ни с кем в своем несчастьи несравнимой —О том, кто знает, что в глазах любимойБезвыходная скрыта пустота,Кто ранен совестью, в ком нищета,Кто мог бы все, и заградил уста —Такое горе — неисповедимо.«Почему я не убит, как братья…»
Почему я не убит, как братья —Я бы слышал грохот пред концом.Я лежал бы в запыленном платьеС бледным и восторженным лицом.Кровь ручьем бы на траву стекалаИ, краснея на сухой траве,Преломляла бы и отражалаСолнце в бесконечной синеве.Я молчал бы, и в молчанье этомБыл бы смысл, значительней, важнейНеба, блещущего ясным светом,Гор и океанов и морей.Бог сказал бы: «Вот лежит, убитый,В грудь принявший легкий лет свинца,Сын мой младший, на земле забытый,Преданный и верный до конца».И лежал бы я среди бурьяна,Звезды б разгорались в тишине,Падала б роса, и средь туманаСтрашно было б и спокойно мне.«Пролетит над полем тёплый ветер…»
Памяти Александра Гингера
Пролетит над полем тёплый ветер,В розовых лучах взойдёт заря —Это Бог на твой призыв ответил,Языком бессмертья говоря.А душа твоя — в преддверье рая,В свете несказанно голубом,В пламени как Феникс не сгорая,Помнит ли о нашем, о земном?«Проснёшься глубокою ночью…»
Проснёшься глубокою ночьюИ слушаешь тишинуИ странно увидеть воочьюНежданную эту весну.Вся в звёздах и в лунном сияньеИ счастьем безмерным полнаПриходит опять на свиданьеЛетейскою тенью она.ПСИХЕЯ
1. «Когда ты на землю летела…»
Когда ты на землю летела,Полётом и счастьем горда,Вечернее небо темнело,В реке замерзала вода.И сдержанность музыки пленной,Что в звёздах звучала тебе,И ропот стихий вдохновенныйВ твоей отразился судьбе.Ищи же разгадку несчастья,Не плачь и не спрашивай нас,Не надо ни мира, ни счастьяВ последний оставшийся час!2. «Ах, эта сказка так известна …»
Ах, эта сказка так известнаИ столько раз повторена:«В земном кругу, скупом и тесном,В тюрьме душа заключена».Но, может быть, не униженье,А весть блаженная землеТвое чудесное сниженье,Твоё скитание во мгле?Скользи же странницей слепою,Лети сюда под тёмный свод,Где звёзды радостной толпоюСестры приветствуют полёт.3. «Про самую скрытую тайну…»
Про самую скрытую тайнуСлучайно мы всё узнаём.Во сне узнаём мы случайноПреданье о мире ином.Полна несказанного знанья,Блаженным волненьем дыша,Вся — радость, вся — слух, вся желанье,На родине снова душа.Но счастья и памяти страннойЛишь отблеск она унесёт,В земные печальные страныОбратный свершая полёт.Наутро, почти без сознанья,Психея проснётся темна,И в зеркало мира — страданье —Глядит с удивленьем она.«Поэт рассказал в изумленье…»
Поэт рассказал в изумленьеПро музыку сфер голубых,Про ангела чудное пеньеВ безбрежных просторах ночных.Есть в каждом из нас эти звукиИ отблески райского сна;Нам в горе, в болезни, в разлукеНебесная сладость дана.Среди расцветанья и тленья,Весною, при бледной луне,Былинки ничтожной движеньеПонятным становится мне.К чему на земле это чудо?Не лучше ль остаться глухим?Но музыка льётся оттудаИ жертвенный стелется дым.Расстрел
Мне снилось: я под дулом пистолета;У самого лица холодный ствол.В подвал врывался терпкий запах лета,В висках стучало, колыхался пол.Вот — затряслось. Вот — в сторону рвануло.Подбросил ветер волосы мои,Качнулся череп, тело вниз скользнуло,Как сброшенная чешуя змеи;Расстрелянное трепетало тело,Хлестала кровь из чёрного виска,А я летел… и, вся в огнях, летелаНавстречу вечность в дыры потолка.Романтика
I. «Когда мы счастия не ждали…»
Когда мы счастия не ждали,Любовь негаданно пришлаИ огорченья и печалиВенком из роз перевила.Мир озарился новым светом,Прохладою дохнула тень,И всем таинственным приметамСчастливый улыбнулся день.Пел соловей в кустах сирени,Пар поднимался от земли,Когда средь радостных виденийДорожкой мы садовой шли.И ты, лицо свое склоняяК плечу любимого тобой,Казалась мне виденьем раяСредь нежной прелести земной.II. «Наклонялась ты, срывая…»
Наклонялась ты, срываяСтебли синих васильков,В летнем небе мчалась стаяБелоснежных облаков.Рожь высокая шумела,Ивы гнулись у реки.Средь стеблей движете белой,Нежной девичьей руки,Стан и платье голубое,Шеи девственный наклон —Все, что связано с тобою,Все, во что я так влюблен.III. «Тени темные роняя…»
Тени темные роняя,Звонко тополи дрожат,Гулко в доску ударяютЗа оградой сторожа.И холодный вихрь осеннийРвет с ветвей средь темнотыИ кружит, как привиденья,Пожелтевшие листы.Выйдем ночью на дорогу:Осень поздняя в саду,Зверь ушел в свою берлогу,Рыба спряталась в пруду.Скучно, страшно до рассвета —Кто там ходит под окном?Далеко умчалось летоНа коне на вороном.Пусть там воет за трубою —Милую целую прядь,Любо мне вдвоем с тобоюЗвукам осени внимать.IV. «Руки хладные в награду…»
Руки хладные в наградуУ камина отогрев,Прочитали мы балладуПро двенадцать спящих дев,На дворе мороз веселый,И как войско на врага,Белый рой снежинок-пчелокВьюга сыплет на снега.Верь мне, жилая подруга,Что особенной судьбойВ мире мы нашли друг друга,Небом связаны с тобой.И горят для счастья свечиПутеводного звездойИ окутывают плечиСветотканною парчой.«С непостижимым постоянством…»
С непостижимым постоянством,Чрез Формы призрачный налет,Геометрическим пространствомМне мир трехпланный предстает.Внутри параболы и дуги;Шары прозрачны, как хрусталь;Сближаясь на магнитном круге,В контактах вспыхивает сталь.Мир полый, четкий и блестящий!В нем различаю без трудаТеченье воли настоящей,Колеса, рельсы, провода, —Но брызгами кипящей ртутиВдруг разлетаются тела:Там — подчиненные минуте,Здесь — взмаху точного угла.А вот когда в Господнем полеТы полетишь совсем одна,Душа моя, помимо волиКостру эфирному дана,Там, проходя по мирозданью,Пресветлый и безгрешный дух,Ты звездам станешь легкой данью,Как ветру — лебединый пух.Быть приобщенной к их работе,Наверно, так хотела ты,Но разве можно жить — без плоти,Без рук, без глаз, средь темноты…«С озарённого востока…»
С озарённого востокаВ ширь раскрытого окнаСвет вливается потоком,Дышит и шумит весна.Господи, какая силаВ этом возвращенье дней,В сменах года легкокрылых,В ясной осени моей.Я вдыхаю грудью полной,С благодарностью всему,Этот воздух, эти волны,Побеждающие тьму.«Сеял, сеял, а зерна на пашне…»
Сеял, сеял, а зерна на пашнеВсе упали не в ту борозду.Ну, так что ж? Как химера на башне,Снизу я погляжу на звезду.Вот горит она синей лампадойСредь неведомой тишины.Если радость ушла — и не надо,Я и так доживу до весны.«Сияет огнями Париж…»
Сияет огнями Париж,Кончается нежное лето,Луна над квадратами крышОслепла от яркого света.Всё то же: шуршание шин,Автобусов грузных стремленье,Прямых быстроходных машинХолодное щучье скольженье.В Полях Елисейских, в раю,Во сне золотом и хрустальном,Своё я с трудом узнаюЛицо в отраженье зеркальном.А тучи идут и идут,Как талые снежные хлопья,И в ярости небо метутПрожекторов острые копья.«Снова ночь. Бессонница пустая…»
Снова ночь. Бессонница пустая,Час воспоминаний и суда.Мысли, как разрозненная стая,В вечность отлетают навсегда.Полночь бьет. Часы стучат, как прежде,В комнате таинственная мгла:Если в сердце места нет надежде,Всё-таки и тень её светла.«Тихим светом, ясным светом…»
Тихим светом, ясным светомКомната озарена.Тень от кресла над паркетом,Тень от шторы у окна.В этой комнате так многоПролетело трудных лет.Суждено нам было БогомПолюбить вечерний свет.Но и здесь твой милый локонЛегче и воздушней сна,И зимой из тёмных оконСмотрит на меня весна.«Тянет свежестью и медом…»
Тянет свежестью и медомИз раскрытого окна.Для чего нужна свобода,Если кончилась весна?Дождик брызжет на ступени,Ручейком в траве скользя,Счастье вьется легкой тенью,А догнать его нельзя.«Уметь молиться, верить и любить…»
Уметь молиться, верить и любить,Найти слова, спокойные, простые,Быть искренним — нельзя. Нам страшно жить;Неправедные, ко всему глухие,Среди людей, пронзенных древним злом,Ночами, в свете безысходном, ложном,Тревожимые внутренним огнем,И ты и я, всегда о невозможномЗачем мы думаем, сестра моя?Стучат шаги. Над городом печальнымМы — иерархи бытия —Немые звезды. В ларчике хрустальномКлюч счастья спрятан где-то на луне;Багдадский вор несется на пегасеПо облакам за кладом. Если б мне— Что даст нам счастье? В каждом нашем часе,В минуте каждой места нет ему,И в жизни нет спасенья, нет покоя.Идти сквозь одиночество и тьмуДомой — ты знаешь, что это такое.УСПЕНИЕ
Ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала…О. Мандельштам
Тяжёлые груши уложены тесно в корзины,Блестит янтарём на столах виноград золотой,И воздух осенний, и запах арбузный и дынныйНа каменной площади празднуют праздник святой.Я с радостью тихой гляжу на раздолье природы —Такое богатство, как было и в крае моём,Где волны кипели и тщетно искали свободыИ в погребе пахло полынью и новым вином.А тот, о котором сегодня я вновь вспоминаю,Как загнанный зверь на дворе под дождём умирал.Как лебедь, безумный, он пел славословие раюИ, музыкой полный, погибели не замечал.Орфей погребён. И наверно не будет рассвета.Треножник погас, и железный замок на вратах.И солнца не стало. И голос умолкший поэтаУже не тревожит истлевшего времени прах.<1965>«Утром, в ослепительном сияньи…»
Утром, в ослепительном сияньи,Ночью, при мерцающей луне,Дальний отблеск, смутное сознаньеВдруг становится доступным мне.«Господи, — твержу я, — как случайныТе слова, в которых благодать,Господи, прошу, нездешней тайныНикогда не дай мне разгадать.Не хочу последнего ответа,Страшно мне принять твои лучи.Бабочка, ослепшая от света,Погибает в пламени свечи».<1945>«Что скажете сегодня людям вы…»
Что скажете сегодня людям вы,Посланники, бредущие с тоскоюПо торжищам, средь городской молвыПоходкой неуверенной такою?Но — диво — огрубевшие сердцаТревога ваша незаметно ранитИ выиграны будут для ОтцаТе, в чьей душе вдруг тишина настанет.Мы любим — и спасает нас поройОдно напоминанье о любимом;Священной музыки верховный стройВверху небес доступен серафимам.А на земле, где арфы не звучат,Не арфа — грустная, простая лира;Сквозь тлен и прах, сквозь весь юдольный адЕе певец проносит в царство мира.Есть озеро средь гор. Однажды днемСвет встретился в нем с новым чудным светом.Еще последний райский отблеск в немОстался вечной памятью об этом.Закидывайте невод! В глубинеКоснитесь глубины, улов берите,Греху, вражде, насилию, войнеПрепятствия, пpeпятcтвия чините.Пусть чудо повторится, как тогда,Пусть будет так, как было: в летнем светеЗвук голоса. Спокойная вода.Вершины гор. Ладья. Рыбачьи сети.Эпоха
Эпоха отлетела в Лету,Былая музыка, прости!Теперь старинные заветыОт печенегов не спасти.Пусть в мировом переполохеНас рок неотвратимый мчит,Все ж, непокорная эпохе,Былая музыка звучит.И чуть на миг звезда надеждыНад морем вспененным взойдёт,Вновь Арион свои одеждыПросохнуть на скалу кладёт.И, позабыв землетрясеньеИ пламя гибели, опятьГотов хвалу и песнопеньеРассвету новому слагать.Шумят в подполье карбонары:«Мы каждый день событий ждём»,А Зевса щедрого динарыК Данае сыплются дождём.Нет дела им до русской боли,А там, по-прежнему, странаМечтает о «земле и воле»,И верит призракам она.И только кое-где по снегуКровавый след ведёт в тайгу,И ветер скифскую телегуПокачивает на бегу.Над Атлантидой погребённойИ над Атлантикой с землиВ полёт космически-взметённыйРакеты мечут корабли.Луна любимая, простая,«Подруга дней моих, луна»,Я уношусь, я улетаю,И ты мне больше не видна.Луна, владычица влюблённых,Луна, старинная луна,Свети во тьме ночей бессонных«Сквозь раму тусклого окна!»Но огненным движеньем пишетПерст пламенеющий, как встарь:Ты — мене, текел, фарес — слышишь? —Ты осуждён на гибель, царь!»И небывалое крушеньеУже готово встать со дна.О, неужели нет спасенья,И вся земля осуждена?«Я, пожалуй, даже не знаю…»
Я, пожалуй, даже не знаюС чем прийти к тебе? Время не то.Я теперь Монпарнас огибаю,Запахнув поплотнее пальто.Не сбылись обещанья свободы.Вечер близок и даль холодна.Розы, грёзы, закаты, восходы —Как обрывки какого-то сна.1 января 1950 г.
Да, воистину, из адаНаша музыка распада,Разложенья, нищеты:Ничего любить не надо,Правды нет и красоты,Нет надежды и спасенья,Только гибель, только мщеньеНа пороге пустоты.О бессмыслице искусства,О безвыходности чувства,В сладкой музыке конца:«Слезы, грезы, розы, розам…»— Нет!Стоградусным морозомВглубь до сердца прожженаСтрашная моя страна.В кандалах, под ханским троном,Слухом, болью обостренным,Сердцем, горем просветленным,Чутко слушает она…Нет ответа.Ночь темна.«Зимой в снеговом сугробе…»
Зимой в снеговом сугробе,Прижавшись к чугунным дверям,Две жизни скрестились — за обеОтвет Всевышнему дам.Как в марте и как в июле,Пятнадцатого январяВсе то же: свистящие пули,Сияющая заря,И на мостовой, без ответа,В бреду, в темноте, в снегу, —Смешенье мрака и света,Прощание на бегу,С грохотом бьющие в каменьОсколки — вдоль мостовой,Северных звезд над намиСвет призрачно-голубой,И вот пароходам навстречуЛетят берега и поля,Огни, как пасхальные свечи,Не русские тополя.«— “Дано вам: чудное счастье…»
— «Дано вам: чудное счастье,Страны и города,Свобода. На равные частиРазбил Я мои стада.Одних пасу я железнымЖезлом, и буду пасти,А детям моим любезнымОткрою пути и путиПод разными небесами;Завидовать будут, ждать.В слезах, в темноте, часамиО детях молится мать.Благословенья, проклятья,Любовь и ненависть там…Я дам вам пищу и платье,И труд и горести дам,Но Я окропил вас свободой,Я вывел вас на простор,Израиль новый, — исходаНеугасимый костер».…В темной комнате глуше,Долог и труден путь;Ночью проснешься: слушай,Прошлого не забудь.«— «За что, такое нечестье?..»
— «За что, такое нечестье?Зачем Ты одних увелВ прекрасные земли, за честью,Где ревет прежний орел?Где в сумрачном мире виденийВне времени воскрешенаБылая Россия, где тениИ славные имена?Где русское имя так вольноРазносится по берегамТемзы и Севы? Довольно,Что дал Ты, Невидящий, нам?Ты, жнущий незримый нивы,Что дал России, когдаСтепные стремил разливыВ разрушенные города.Ты слал удар за ударом,Смертью дышал, свинцом,Белым вставал пожаромНа западе пред концом.Ты был в огне Перекопа,Ты был под Варшавой — и вотСмятенье, голод, — потопаИ ныне земля твоя ждет!»«Но падают золотые…»
Но падают золотыеОттуда, с неба, лучи.Шумят, как прежде, в РоссииИсточники и ключи.И снег в октябре ложитсяНа взрыхленный чернозем,И зверь полевой и птицаНе ведают ни о чем.Не знают, теперь какиеОхотники ходить им вслед,Не знают о том, что «Россия»Имени больше нет.Над рельсами и поездами,Над трактором и полотном,Над тракторами, бороздами,Над телегой, крытой рядном,Все та же сегодня клубитсяДовоенная летняя пыль.Степь таврическая. Жнец и жница.Пролетающий автомобильГде с портфелями на коленях,Партработник в дорожных очкахМчит начальством. И ветер на Сене,Дождь на улицах, на площадях,Где, чуть свет, что ни день, в непогодуЖизнь я рву по часам, по гудкам…Проклинаю мою свободу,Ничему не кланяюсь там.Не молюсь, не верю, не вижуВ темном будущем, и потомуТак люблю я, так ненавижуИ так страшно — близок всему.«Прекрасней не было и нет…»
Дней Александровых прекрасное начало…Прекрасней не было и нет:В тумане над Невой сиянье,Гром ослепительных побед,И торжества, и страшных бедБезумное чередованье.Век Александра, славный век.В снегах — подснежники свободы,В цепях согбенные народы —И вдруг иного ритма бегСломил державинские оды.Два благородные орла —Двуглавый и другой, не русский,В ширь распростершие крыла,В бою столкнулись — и взошлаПогибель над землей французской,И вот, чрез полтораста лет,Слежу стрелы Вандомской взлетыИ арку гордую победТам, где войны недавней следСтер песнопенья позолоты.О, Франция. Твой тяжкий бредСегодня прежнего темнееИ лебедей версальских шеи,Как королевские лилеи,Склонились — и надежды нет.Но ведает душа земная,Что Кобленц, Прага и Париж —Изгнанье и чужбина злая —Залог того, что Ты нас знаешь,Что Ты избранникам даришьТернистую дорогу к раю.Декабрь 1962, Париж«Каким скупым и беспощадным светом…» (2-й вариант)
Каким скупым и беспощадным светомОтмечены гонимые судьбой,Не признанные критикой поэты —И Анненский, поэт любимый мной.О, сколько раз в молчанье скучной ночиСмотрел он, тот, который лучше всех,На рукопись, на ряд ненужных строчек,Без всяческой надежды на успех.Нам так мучительно читать, с какоюЛюбезностью, став с веком наравне,Он прославлял восторженной статьеюБаяна, что гремел по всей стране,И шёл в тот парк, где муз следы святыеИ память прошлого хранила мгла,А будущая музыка РоссииЕго и Блока с нежностью ждала.