В первый день августа из Грохова в Варшаву выехала богатая карета с гербами князей Вишнивецких, унося в сторону столицы двоих: ясновельможного князя и его безродную служанку. Анна очень ждала это путешествие и тщательно повторяла всё то, что ей рассказывал Матиуш, всё время прокручивала в голове основные движения менуэта — за почти что пару месяцев его всё-таки удалось запомнить, а с мазуркой проблем, как оказалось, не было. В целом, повода для беспокойства вроде как не было, да и ехали они к близкому другу, но Анна всё равно очень волновалась.
— А ваш друг, он серьёзный пан? — робко спросила она, наклоняясь и касаясь руки Вишнивецкого. Тот ласково сжал её пальцы и весело улыбнулся.
— В определённой степени это так, но у нас достаточно близкие отношения, чтобы это не было заметно, — мягко ответил князь, откладывая какую-то итальянскую книгу и внимательно глядя на девушку. — Ты так беспокоишься, Анна?
— Я бы не хотела, чтобы вам было за меня стыдно, — призналась Анна, отводя взгляд, на её щеках появился румянец. — Право, я ведь толком ничего и не узнала о человеке, с которым мне предстоит познакомиться. Мне страшно, Матиуш.
— Прелестная, как дитя, — заметил Вишнивецкий, откидываясь на мягкую, расшитую бархатом спинку. — Ну иди ко мне, моя девочка. Всё, ничего не бойся, — он заключил подсевшую к нему Анну в объятия, та тут же прильнула к нему и положила голову на грудь.
— Я не подведу вас, — вдруг серьёзно сказала она, сжав тонкие губы и нахмурив брови, отчего стала казаться на несколько лет старше.
— Я не сомневаюсь, — тихо отозвался Матиуш, поглаживая её по закрытому дамастом плечу.
***
— Ну наконец-то вы приехали! Я ждал вас! — граф Левандовский вальяжно улыбнулся и пожал Матиушу руку, затем осторожно поцеловал запястье донельзя смущённой таким приветствием Анны. — Добро пожаловать, прекрасная панна. Может, представишь нас, Матиуш?
— Да, конечно, — спохватился князь, чуть покраснев от осознания собственного промаха. Будь это любая ясновельможная, он бы уже расписывал все её достоинства, а тут даже забыл назвать имя спутницы. Как хорошо, что Анна не обратила на это внимания, впечатлённая красотой варшавской архитектуры. Какой стыд! А вот Вацлав наверняка всё заметил и учёл, вон как смотрит, на губах застыла издевательски хитрая улыбка. Беда.
— Вацлав, это Анна, моя… — начал было Матиуш, но запнулся, не зная, какое слово ему подобрать, чтобы не оскорбить девушку, но и не дать ей лишних надежд.
— Фаворитка, — любезно подсказал Левандовский, окинув Анну заинтересованным взглядом. Та удивлённо захлопала ресницами, пытаясь понять для себя незнакомое слово.
— Да, должно быть так, — Вишнивецкий как-то кисло улыбнулся другу и повернулся к Анне. — А это мой друг и учитель, граф Вацлав Левандовский.
— Я рада знакомству с вами, граф, — сдержанно произнесла девушка, глядя на него не снизу вверх, как она смотрела на Матиуша, а как на равного. Удивительно, но фактически незнакомый ей человек вызывал немало доверия. Что-то в нём такое было, что заставляло не бояться, а наоборот проникнуться уважением.
— Взаимно, панна Анна, — Вацлав снова поцеловал ей руку, затем отпустил и вновь обратился к Матиушу:
— Пойдёмте в дом. Вы, должно быть, устали с дороги, вам стоит отдохнуть и набраться сил. Мои слуги подготовили вам комнату, как ты и просил, Матиуш, общую, попросторнее и посветлее. Признаться, мне по душе что-то более мрачное, но зачем такому юному и прекрасному сознанию чахнуть во тьме? Правда?
— Вот, видишь, как он ко мне относится, — рассмеялся князь, глядя на смущённую, но счастливую Анну. — Совсем не ценит.
— Да, конечно же, — расхохотался Левандовский, отвечая на шутку. — Такие уж мы друзья.
— Очень мило, — только и смогла выдавить из себя девушка, не понимая, надо ли ей смеяться. Матушка учила, что в угоду панам надо, но эти двое, кажется, были ей не совсем паны, а на этот счёт Матиуш ей ничего не рассказывал, и теперь она оказалась в тупиковом положении.
— Право же, не стесняйтесь, мы вас не съедим, — поспешил замять неловкость Вацлав. — Ну всё, идёмте в дом.
***
— Матиуш, а что такое фаворитка? — Анна сидела на кровати и с недоверием щупала парчовое покрывало, расшитое золотом — у Вишнивецкого, хоть он и был баснословно богат, такого практически не водилось — он не любил роскошь в её полном смысле.
— Фаворитка… ну… дама, с которой мужчине интересно и приятно, — попытался объяснить тот, с трудом находя нужные слова.
— А чем она отличается от жены? — не отставала любопытная девушка.
— Тем, что жена — это что-то официальное, — терпеливо ответил Матиуш, которого подобный диалог очень забавлял. Да и то, что Анна не придавала этому слову особого значения, а интересовалась из любознательности, было весьма на руку.
— То есть… — Анна немного задумалась, затем придвинулась к лежащему Матиушу, наклонилась и прошептала ему на ухо слышанное от Зоси неприличное слово: — Любовница?
— В определённой мере это так, но не отражает полный смысл слова, — поспешил откреститься Вишнивецкий и увёл разговор в другое русло, опасаясь, как бы девушка не обиделась и не расстроилась.
Чуть погодя Анне надоело расспрашивать пана, и она попросилась погулять по дому — Матиуш хотел немного подремать с дороги, а вот она не чувствовала себя уставшей, а потому, получив его разрешение, выскользнула из комнаты и направилась вглубь полутёмных коридоров. Повсюду ей попадались разные запертые двери, странные картины в золочёных рамах, отовсюду веяло чем-то потусторонним — её отталкивал этот дом.
Вдруг коридор кончился и упёрся во вход в огромное помещение, уставленное массивными книжными шкафами из тёмного дерева. Везде горели канделябры, в глубине стояли несколько длинных столов с мраморными вставками, множество мягких кресел и с десяток стульев — Анна поняла, что попала в графскую библиотеку. Это воодушевило девушку — она очень хотела читать, но Матиуш отчего-то не пускал её туда, а книги выбирал сам. Причины она пока не нашла, но где-то в глубине души немного обижалась на пана за такое.
А книги манили. Девушка благоговейно разглядывала красивые, инкрустированные драгоценностями, читала оттиснутые на корешках названия, но всё боялась прикоснуться к такому великолепию.
— Берите, не стесняйтесь, — мягко сказали откуда-то сзади. Анна обернулась и увидела перед собой Вацлава. Тот стоял и мягко улыбался ей, одобрительно и ласково глядя.
— С-спасибо, — девушка наугад вытянула какую-то книгу и прижала её к груди, будто боясь, что её отберут.
— Тацит? Похвально, — изрёк Вацлав после недолгого молчания и кивнул на пару кресел у окна. — Присядем.
— Благодарю, — девушка, всё так же не выпуская книгу, опустилась на краешек сиденья и во все глаза уставилась на Левандовского.
— Не обнимайте так книгу, никто у вас её не заберёт, — тепло сказал Вацлав, и Анна робко положила её на стоящий рядом резной столик, покрытый золотистой краской. Солнечные блики красиво играли на блестящей поверхности и отражались в стёклах окон.
— Так вот, — продолжал Левандовский, вежливо улыбаясь, отчего обнажались его неестественно острые клыки, потому как зубами это назвать было сложно, — вы любите читать? А, и, может, сразу на ты? Всё-таки не чужие друг другу люди.
— Да, пожалуй, только… я, если можно, всё-таки к вам на вы, я пока не могу иначе. Так вот, я люблю читать, я… — девушка поймала его притягательный и какой-то… вовсе не человеческий взгляд, словно по наитию, в медленном сне пригляделась к пятнышку на его щеке и нахмурилась, гадая, что это могла быть за еда. Неизвестно ей было, почему вспомнилась именно пища, ей казалось, будто её мысли выстроили уже заранее и теперь водят её по ним, словно по лабиринту. Отчего-то теперь вспомнился отец, зарезавший курицу для Рождественского обеда, у него на лице тоже было такое пятнышко. Так значит это…
— «Вурдалак!» — хотела было закричать Анна, будучи вне себя от ужаса, но всё-таки остановила себя, попытавшись задуматься. Или она успокоилась не сама… Ей показалось, что последняя подсказанная мысль, так напугавшая, сопровождалась чем-то, что крепко притушило чувства. Ну вурдалак, да, досадное допущение, ну и что? Он, похоже, не собирался на неё бросаться или делать что-то непотребное, да и Матиуш о нём отзывался хорошо и, кажется, не отличался склонностью к крови. Собственно, бояться тут было совсем нечего. Конечно, это было скорее всего нехорошо и неправильно, но, в сущности, всякое бывает, да и противиться чужой воле сил не было, а потому девушка тяжело вздохнула и с нечеловеческим спокойствием уточнила: — Кусать будете?
— Ай, ладно тебе, — Вацлав вздохнул не менее тяжело и обиженно закатил глаза. — Ну что мне, рассказывать о том, чем отличаются вампиры и представления о них? — по его лицу было видно, что в целом он рад именно этому вопросу.
— Ну… наверное, не надо, — Анна чуть не прыснула со смеху, до того смешное у него было лицо. — Ну, или надо, но как-нибудь потом, вы меня с ума сейчас сведёте. Ну не сердитесь.
— Я сегодня добрый, — Левандовский уселся поудобнее, девушка последовала его примеру. — А теперь поговорим о тебе.
***
Станислав поднял голову и довольно улыбнулся. Старая библиотека принесла ему гораздо больше, чем он ожидал. Придя сюда в надежде найти про Велислава хоть что-то, Мнишек обнаружил поистине ценные сведения, многим выше самых нескромных его мечтаний. Какое счастье, что в мире людей пан Потоцкий уже очень давно стал историей, и о нём совершенно не стеснялись писать.
Итак, теперь Мнишек был готов к любому исходу запланированной дуэли, у него тем не менее оставался козырь в рукаве. Более того, он задумал чуть позже припасти ещё один: так уж вышло, что с того дня, как он научился ходить, ему пришлось быть внимательным и замечать всё, что творилось вокруг, попросту для того, чтобы выжить. Годы шли, любая опасность уже давно миновала, ему теперь вряд ли что-то угрожало, но старая привычка осталась, и, конечно же, Станислав не мог не обратить внимания на слежку. Совсем недалеко от его дома находилась обитель иезуитов, и один из монахов вечно за ним наблюдал. Безусловно, это был праздный интерес, не более, но всё же это несколько напрягало и раздражало, и тогда Мнишек позволил себе кое-что о нём разузнать. И это кое-что его совершенно устроило, позволяя использовать себя против партии Потоцкого.
Мнишек устало потёр виски. Ему действительно нужна была эта власть, она стала бы для него средством достижения цели, цели поистине достойной и праведной. Он бы просто разогнал всех этих лицемеров, всех этих подпевал, всех тех, кто когда-то так поиздевался над его родными, он бы привёл распоясавшееся дворянство к порядку.
Но это дворянство бы никогда его не выбрало. Конечно, слово Левандовского дорогого стоило, но оно не являлось окончательным решением. Если за Потоцкого были готовы проголосовать как и сам граф, так и Сейм, то вот за него, безродного Мнишека-Вранича, сына буйных и диких Балкан, никто бы и слова не замолвил.
А значит ему придётся всё делать самому. Как и всегда.