— Обо мне? Зачем вы хотите говорить обо мне? — Анна не привыкла к таким расспросам, а потому отнеслась к этому с некоторым недоверием.
— Ну, ты моя гостья, я бы хотел знать о тебе побольше. Это было бы правильно, как мне кажется, — Вацлав чарующе улыбнулся, снова показывая клыки, и девушка инстинктивно вздрогнула, но снова совладала с собой и теперь укоризненно покачала головой, будто журя его.
— Хорошо, — она постаралась придать своему голосу как можно больше уверенности и весомости, не желая набиваться на жалость. — Я простая служанка, судомойка, если угодно, немного помогала по усадьбе, потому как работы на кухне было немного. Пан заметил меня, когда я принесла ему чай. Ну… вечером. Дальше, если можно, я не буду говорить, стыдно. Да вы и сами поймёте. Боюсь, вам было неинтересно меня слушать, мосци-пане.
— Отнюдь, отнюдь! — глаза Левандовского странно загорелись, а улыбка стала ещё шире, отчего родинка над губой стала смотреться примерно так же, как и клыки. — Ты поразительная девушка, поверь мне. Насколько я знаю, он озаботился тем, чтобы научить тебя хоть чему-нибудь. Я долго живу, панна Анна, и совсем не припомню, чтобы кто-то из господ таким даже думал озаботиться. Ну, кроме части нынешних.
— Не думаю, что дело во мне. Просто пан Матиуш очень хороший человек и поступает со мной по чести, только и всего. Это даёт мне повод уважать и любить его ещё больше, — скромно ответила Анна, опустив взгляд, только видно было, как зарделись её щёки.
— Любить? Неужто ты на самом деле испытываешь к нему такое столь сильное чувство, как любовь? Блажен тот, кто верует, радостно ему на свете, более того, блажен тот, кто любит, он ничего не видит и не слышит, а это дорогого стоит. Однако, как это мило, она любит, а он… — Вацлав явно воодушевился услышанным и теперь раздумывал над разными вариантами развития событий.
— Я знаю, что не любит, — девушка говорила спокойно, хотя вампир чувствовал, что в душе ей больно. — А почто ему меня любить? Но дело ли в чувстве, когда как он заботится обо мне, ухаживает, делает приятно и уважает, по-своему, конечно, но уважает, помогает? Какая разница, мосци-пане? Толку от любви, если она ничем не подкреплена? Вот я люблю его, понимаете? И я за него готова на всё. И я тоже дарю ему что-то. Возможно, вы не видите, но он часто устаёт от своих обязанностей и порядков, ему требуется отдых и покой, а я могу дать его. Это га… гармония, верно?
— Верно, светлое дитя, — Левандовский откинулся на мягкую спинку и лениво потянулся. — Ну продолжай, продолжай, я слушаю.
— Любовь, мосци-пане, вещь хорошая, — Анна ненадолго задумалась, пытаясь подобрать нужные слова и грамотно сформулировать свои сбивчивые мысли. — Я лично верю, что она на свете есть, я сама тому доказательство. Но вот матушка говорит, что любви не бывать, и Злата говорит, что не бывать, а Зоська не знает. Пани Телимена же со мной согласна. Что вы скажете, мосци-пане, граф Левандовский? Я мало живу на свете и понимаю, что знаю совсем немного, но мне стыдно спрашивать об этом пана Вишнивецкого, я бы не хотела задеть его своей глупостью.
— Что я скажу? — Вацлав чуть приподнял брови и безразлично пожал плечами, бессмысленно накручивая светлую прядь на тонкий указательный палец. — Пожалуй, бывает, почему бы ей не быть? В конце концов, слишком много достойных людей её воспели, я не волен им не доверять. Право, что же до меня, то стрела Амура так и не долетела до назначенной цели — я не бывал влюблён, панна Анна. Очарован не раз, но вот истинного чувства я так и не вкусил. Возможно, я ещё не встретил такой девушки, а, возможно, вампирам попросту не дано любить, как любят люди. Вечная жизнь — это великий дар, который не каждому по силе, но тот, кто оказался его достоин, вынужден платить. Я не боюсь солнца, крестов и слова Божьего, но внутри я навеки замёрз, моё сердце не бьётся, я не могу до конца получить удовлетворение едой, питьём или всяческими развлечениями. Истинное наслаждение мне дарит лишь живая горячая кровь. Хороша ли плата, ваць-панна?
— Я не могу до конца понять вашего положения, потому как не могу ощутить того, что ощущаете вы, но, верно, вам и впрямь несколько тяжело, мосци-пане. Сызмальства я чувствовала себя живой только тогда, когда ощущала, что внутри меня есть разные силы, будь то радость или гнев, и это давало мне знать о том, что моё сердце стучит. Я не могу представить жизнь без этого. Неужто вы никогда не будете счастливы? — девушка смотрела на него широко раскрытыми глазами, её лицо приняло скорбный вид, отчего она стала похожа на изображения Мадонны на стенах костёла святого Вацлава и Станислава.
— У всех своё счастье, панна, — отвечал граф, как-то странно и несколько натянуто улыбаясь. — Моё в том, что я могу жить вечно и изучать мир, быть молодым, красивым, взять всё, что я только захочу. Мне нравится мой выбор.
— Это хорошо, мосци-пане, что вы нашли своё место в жизни, — Анна улыбнулась и чуть покраснела. — Спасибо, что говорили со мной, как с равной.
— Не стоит благодарности, — Левандовский поднялся. — Прогуляемся? Тут душновато становится. Не бойся, Матиуш тебя на хватится, я его предупрежу. А мы тем временем насладимся видами Варшавы. Разве не прелесть? Тебе было бы полезно познакомиться с этим городом, я бы мог что-то рассказать из его истории. Соглашайся, тебе понравится.
— Спасибо вам, пан граф, — девушка чуть склонила голову. Вопрос был непростой. Конечно, Вацлаву, верно, можно было верить, но не стало бы это предательством Матиуша? Да и знакомы они были немного. С другой стороны, отказываться было некрасиво, ей не хотелось обижать графа. Согласиться или нет? Будить ли ради такого Матиуша? А, может, можно решать самой, пока никто не видит? Ведь Вацлав, похоже, только рад её желанию пойти. Внутренне Анне казалось, что она не может иметь своё мнение, не может решать, но соблазн был так велик. В конце концов, что тут такого? Ничего. Она не делает ничего зазорного или непотребного, а пан Левандовский тем более. Он не оскорбит чести своего друга. Значит, решено. Анна снова посмотрела Вацлаву в глаза, и они тут же развеяли её последние сомнения: она нежно улыбнулась и протянула ему руку, коротко и степенно ответив: — Что ж, пойдёмте.
***
Если Фабиан Концепольский что-то замышлял, то это обязательно притворялось в жизнь. Он так или иначе добивался желаемого, и зачастую ему было всё равно, хочет ли этого кто-то ещё. Покуда он проиграл всего один раз: упустил единственную любимую женщину. Это мучило его по сей день, но боль была настолько застарелой, что он привык с ней жить и старался не придавать ей большого значения. Тем более что сейчас у него нашлось самое настоящее дело: Матиуш.
Этот шляхтич ему нравился своей живостью и желанием менять мир, Концепольский был уверен, что при правильном руководстве из него выйдет какой-никакой, а толк. А правильным наставником он считал только себя. Фабиан задумал обратить Вишнивецкого и лично его направлять, и теперь ждал момента, чтобы это устроить. Он не знал, покуда, что делать с Анной, так неожиданной ворвавшейся в жизнь Матиуша, но, в сущности, готов был сделать такой же и её, тем более что друг хорошо о ней отзывался. Фабиан знал, что им предстоит встретиться на Рождественском балу. И вот там он примет своё окончательное решение.
Фабиан давно привык быть один, его это толком никогда не беспокоило, но всё-таки порой он помышлял о том, чтобы иметь хоть кого-то, кто сможет его понять. Матиуш стал ему настоящим другом, пусть Концепольский и знал, что это не так уж взаимно, и он был не прочь этого друга не терять.
Вообще-то одиночке Фабиану не было нужно ничего.
Во всяком случае, так он предпочитал думать, в этом предпочитал себя убеждать, чтобы казаться себе и другим непоколебимым.
Но вовсе не каменным.
Фабиан всегда стремился к жизни, отчасти именно поэтому он оставил вампиров и выбрал людей, это была его слабость. Общество вокруг создавало для него иллюзию пусть и неправдоподобной, но хоть какой-то поддержки.
Очень жаль, что в минуты горечи: слабости, боли, тоски, это совершенно не помогало.
Почему именно тогда всякому существу требуется что-то истинное, что-то настоящее. Именно в такие моменты обнажаются и плачут души.
Фабиан очень хотел бы этого всего не чувствовать, он по сей день мечтал о мифическом спасении. Как парадоксально! Всю эту бурю породило изначально породило в нём именно это проклятое желание.