Анна неестественно прямо сидела в кресле, книга в её руках так и осталась открытой на второй или третьей странице, что говорило о том, что она сильно волновалась. Её тонкие брови были нахмурены, губы сжаты, а в глазах читался самый настоящий ужас. Матиуш неосознанно воскресил в памяти момент их встречи и тут же обругал себя последними словами, осознав ошибку — он ведь даже не посмотрел на неё, чем сильно напугал. Анна так покорно и преданно любила его, всякий раз внимательно слушала его, не спускала глаз, как верная собачка, для неё был важен каждый взгляд, каждая нота в его голосе, любое малейшее движение или слово. Нет, он, верно, не должен был так поступать. В конце концов, она ещё, в каком-то смысле, ребёнок, ей всё в новинку, всё хочется узнать и увидеть, попробовать, ведь Анна, наверное, никогда не была в больших городах, тем более в компании таких галантных мужчин, как Вацлав. В этом искусстве ему уступал даже Матиуш, реакция любопытной и любознательной девушки была естественной. Нет, нет, она всего лишь дитя, она ещё не знает, как поступать. Тут нет её вины.
А в самом деле, почему он вообще об этом думает? Матиуш с лёгкостью мог сказать, что он её не любит. Да, девушка была ему по-своему дорога, да, она ему нравилась, и делить с ней досуг было приятно, но не более. Анна оказалась чудесным разнообразием после варшавских дам, неплохим другом и собеседником, умелой ученицей, хорошей любовницей, в конце концов, но не возлюбленной. Но при всём при том сейчас Вишнивецкий с новой силой ощущал ревность, накатившую ещё на лестнице, злость, ощущение, что использовали его сокровенное и личное, что это будто забрали. Конечно, Анна была живым человеком, непохожим на других, но она была его собственностью. И никто не смел вести себя с ней так же, как он.
Пора было что-то говорить. Анна заметила его и теперь дрожала, как лист на яростном ветру, часто дышала, чуть ли не плакала, уже, видно, сотни раз пожалев о той прогулке и всяческих купленных безделушках, о том, что вообще пошла в библиотеку. Сейчас нужно было не ухудшить ситуацию, нужно было успокоить эту ранимую девушку и внести ясность в их нынешние отношения.
— Ануся, — её имя далось Матиушу с трудом, но он постарался придать своему голосу большую уверенность и твёрдость, — я бы хотел поговорить о том, что произошло днём, моя милая.
— П-простите меня, прошу, простите… я не должна была… я… — Анна разрыдалась, спрятав лицо в тонких ладонях, её плечи часто вздрагивали. У Матиуша неожиданно и непонятно сердце сжалось от этого, и он тут же поспешил обнять её, девушка прильнула к нему, особенно громко всхлипывая, когда губы Вишнивецкого тепло и мягко касались её затылка.
— Т-ш-ш, не стоит извиняться, всё в порядке, — Матиуш врал намеренно, понимая, что он сейчас не может объяснить ей, что он на самом деле чувствует, потому что и сам толком не знает, что это. — Ануся, моя хорошая, ну всё, всё, не плачь, я же не сержусь. Я не ругаюсь, светик. Ануся, ты меня слышишь? — он чуть отстранил её и вгляделся в её большие блестящие глаза. — Не плачь, — губы Вишнивецкого осторожно коснулись её щеки. Анна слабо улыбнулась и обняла его за шею, снова прижимаясь к нему. Тот подхватил её на руки, осторожно покачивая. Теперь девушка уже почти успокоилась, всхлипы утихли, а тело значительно расслабилось.
— Мне было любопытно, — призналась она чуть погодя, немного смущаясь и теряясь. — Тут всё такое необычное, новое. Мне чудно, Матиуш. Каюсь, я поддалась соблазну. А пан Левандовский… знаете, я думала, честно слово, думала, перед тем, как согласиться, уж хотела отказать, я-то своё место знаю. А он так посмотрел, как будто в душу заглянул. Аж насквозь взглядом пронизал, истинный Бог. Я ничего с собой поделать не могла, уже и стыдно отказать стало. Сами посудите: ясновельможный пан хочет уделить мне время, прогуляться со мной, что-то подарить. И самое главное, просит, по-человечески просит, не раз и не два. Стыдно отказать, говорю ведь. Лукавый попутал, простите меня.
— Забудем. Я и сам хорош, не догадался сразу, Вацлав просто меня опередил. Он, знаешь ли, галантный кавалер, моя красавица. Забудем, ни к чему ссора. Я понимаю тебя, а ты меня. Вот и всё, — вся обида тут же куда-то делась, Матиуш не мог больше хоть сколько-то сердиться на Анну, все заготовленные для объяснения слова исчезли. Ему не хотелось более обсуждать это глупое происшествие, а Анна, похоже, была и не против — устроилась у него на коленях и следила за тем, как он поочерёдно целует каждый её палец.
В конце концов, у него теперь было время ещё немного оттянуть свидание с собственной совестью.
***
Эржебет коротко улыбнулась дяде и опустила веки, словно собираясь пококетничать, но на деле ей было вовсе не это нужно: она лишь отвлекала от себя лишнее внимание. Человек, который должен был её заметить, уже и так это сделал.
— Графиня Батори, добрый вечер, — он скользнул к ней незаметной тенью, галантно улыбнулся и нежно, но с определённой страстью поцеловал руку, задерживаясь на коже удивительно горячими губами чуть дольше обычного.
— Добрый, Ваше Высочество, — Эржебет склонила голову набок, на мгновение открывая ему красивую тонкую шею, изящно подчёркнутую золотым ожерельем, а затем снова вернулась в прежнее положение, тем самым показывая ему, что сегодня у него есть шанс заинтересовать её.
— Как дорога? Как дворец? Надеюсь, ничто не испортило ваш день, — отозвался Принц, понимая намёк. — Вы так прекрасны, Эржебет, я не хотел бы наблюдать, как это лицо омрачается печалью.
— Благодарю, всё было чудесно, — отозвалась та. — А как поживаете вы?
— Этим вечером гораздо лучше, нежели в прошлые, — Его Высочество снова поцеловал её пальцы, и Батори ненадолго прикрыла глаза, наслаждаясь этим. Принц прекрасно угадывал её слабости.
— Потанцуем? — продолжил он. — Я давно желал себе такой возможности.
— Я с удовольствием, — Батори улыбнулась ему уголками губ и проследовала на середину зала, с непонятной радостью отметив, что ей приятно то, как Принц держит её за руку.
— Вы могли бы чаще приезжать, — Его Высочество говорил искренне и тепло, в его голосе порой сквозили неприкрытые нежность и обожание, которые грели Эржебет остатки её души. — Мне, право, нравится ваше общество.
— И кем бы я была при дворе принца? — потупив взгляд, словно первая скромница, словно святая на иконе, спросила Батори.
— Королевой, — ответил тот, неожиданно крепко прижимая её к себе. — Как вам это?
— Разве мне положено быть выше Его Высочества? — почти что притворно удивилась Эржебет, впрочем, задумавшись, что за игру он повёл.
— Вы всегда будете выше, Бет, — Принц вдруг назвал её так, как звали домашние, и это очень многое значило. — Вы рождены быть такой.
— В таком случае, какова ваша роль? — продолжала Батори, стараясь не выдать счастливого смущения: его внимание ей нравилось, она хотела, чтобы вышло так, чтобы он попытался её покорить.
— Служить вам, — Его Высочество внимательно посмотрел в её глаза.
— Вы мне льстите, я смятена, — прошептала Эржебет, приседая перед ним в положенном танцем реверансе, она признавала его главенство, потому что сама устала всем управлять.
— Но смятены приятно. А я вами приятно очарован и не хотел бы когда-либо очнуться от этого очарования, — Принц поклонился ей, и много в этом было уважения и такта.
— Быть может, вы хотите даже, чтобы оно сделалось глубже и переросло во что-то большое? — тихо спросила Батори, вновь пойманная в его тёплые чуткие руки.
— Я не смею об этом мечтать, но если вы позволите… — она его перебила коротким и тихим, но исполненным разных чувств: — А если позволю?
— Тогда я весь ваш, — Его Высочество наклонился к её губам. — Так вы позволите?
— Позволю, — выдохнула Эржебет, чувствуя лёгкий, почти что целомудренный поцелуй.
— Обещайте, что если вы и впрямь не играете, то вы как-нибудь напишете мне после этого бала. До того момента я не посмею вас побеспокоить, — Принц говорил это серьёзно, в его голосе слышалась надежда.
— Обещаю, — Батори сняла с пальца тонкое кольцо и протянула ему. — Пусть это будет залогом моего слова.