Потоцкий долго молчал, прежде чем назвать своё имя — он неотрывно глядел на Анну, и в его глазах плескалось что-то страшное и столь же горькое — девушка так и не поняла, о чём он тогда подумал или вспомнил. Что-то ей подсказывало, что это и есть тот самый человек, о котором говорил Матиуш. Он был ничуть не похож на сумасшедшего, скорее на тех, кто часто прогуливался в этом парке — аристократов и мещан. Такой же утончённый, приятный и подчёркнуто вежливый — его несчастье и впрямь выдавал только временами делающийся пустым, стеклянным, мёртвым взгляд.
— Винсент Велислав Потоцкий, шляхтич, — он будто очнулся от забытья и наконец представился, слабо улыбаясь. Руку Анны он целовал с неким трепетом, потом тут же отшатнулся, спрятав лицо, и снова какое-то время не произносил ни слова, борясь с остатками своей души.
— Анна, — девушка чуть присела в реверансе. — Я рада знакомству с вами.
— И вы одна из немногих, кто не лжёт, говоря эту фразу, — отозвался Велислав. — Редкость среди варшавских дам, если честно. Вы… Любомирская? — эту фамилию он произнёс дрожащим голосом, в глазах промелькнуло что-то вроде очень слабой надежды, настолько незаметное, что Анна на мгновение подумала, что ей показалось. Ей тяжело было отвечать ему и отвечать правду, но она всё-таки пересилила себя и произнесла: — Ну что вы, пан Потоцкий, я всего лишь хлопка, я у пана Матиуша работаю.
— Ах это… — Винсент горько улыбнулся, его глаза потухли. — Простите, если обидел, панна Анна.
— Всё в порядке, вы мне комплимент сделали, скорее. Разве я похожа на ясновельможных? — как можно более весело спросила Анна, отводя смущённый взгляд.
— Пожалуй, — коротко отозвался Потоцкий и больше не заговаривал с ней, лишь изредка отвечая на вопросы Матиуша или Вацлава. Он был мрачен.
***
После обеда Потоцкий, извинившись, уединился в библиотеке и сел у окна, бездумно глядя в сереющее небо. Этот день не принёс ему ничего, кроме разочарования — так ужасно обернулось для него это знакомство. Анна была до ужаса похожа на Фелисию, такая же тонкая, хрупкая, такая же прекрасная и чистая, только немного моложе. Самое страшное заключалось в том, что это была не Фелисия, потому что он похоронил её своими руками и как никто другой знал, что мёртвые не возвращаются.
И после стольких лет его надежда вновь проснулась и подкинула ему такой нож в спину.
Велислав устало прикрыл глаза, и тут же перед ним встал силуэт его покойный жены. В ушах зазвучал звонкий смех Фелисии, Потоцкий готов был поклясться, что он слышал её шаги и шелест платья. Уже много лет он мучился тем, что видел её всюду, где ступала его нога, Фелисия являлась к нему во сне, мерещилась в каждой женщине, не оставляла ни на минуту и часто звала, протягивая свои бледные окровавленные руки.
Винсент всё больше и больше сходил с ума, пытаясь хоть на мгновение коснуться её пальцев. Ещё ни разу ему не удалось это сделать. И никогда не удастся.
— Проклятый Чаплинский!
Это сорвалось с его губ само по себе, как будто так и нужно было, как будто именно этого и не хватало, и эти слова неожиданно и фальшиво нарушили тишину библиотеки, отдаваясь от стен и книжных шкафов неприятным гулом. Потоцкий содрогнулся и закрыл лицо руками, неестественно сутулясь.
Фелисия…
Велислав ненавидел себя каждый миг за то, что он тогда оставил её одну.
***
Анна была чувствительна к чужому горю. Всё то время, когда они сидели за столом, она чувствовала, как Велислав всё больше и больше погружается в пучину того безумного горя, в какую можно попасть, потеряв самого дорогого человека на свете — так чувствовала себя её мать, Августина, когда у неё умер муж. Девушке было невообразимо жаль бедного шляхтича, даже при всём его смертном холоде так безумно любящего свою покойную жену.
Она не стала пытаться разговорить его, лишь дождалась, когда они закончат трапезу, и скользнула вслед за Велиславом, предварительно предупредив Матиуша. Тот как-то странно посмотрел на неё, но ничего на это не сказал, только кивнул и мягко улыбнулся. Анна на мгновение прижалась тёплыми губами к его губам, затем растворилась в полумраке коридоров, ведущих в сторону библиотеки.
Девушка немного постояла у приоткрытой двери, не решаясь войти и нарушить относительный покой Потоцкого, но и оставить его одного она не могла — она понимала, как ему в то мгновение было тяжело и больно, и отчаянно хотела хоть как-то помочь, догадываясь, что в ней он узнал ту, которая была ему так дорога.
Поначалу Велислав не обращал внимания на её присутствие, пребывая в своих мыслях, затем вдруг встрепенулся и бросил на неё полный тоски взгляд. В нём промелькнуло острое осознание, и Потоцкий вздрогнул, низко опуская голову.
— Зачем вы пришли? — тихо и как-то безжизненно спросил он. — Мне кажется, я отбил у вас всяческую охоту говорить со мной.
— Я понимаю, пан Потоцкий, что вы не обращали на меня внимания весь день не со зла — вы во мне видите другую, и вам очень-очень больно — разве могу я вас обвинить? — по-доброму отвечала Анна, потупив взгляд и не решаясь присесть.
— Дело ваше, — пожал плечами Велислав. — Не стойте, вот свободное кресло. Спасибо, что пришли, панна, раз уж так. Признаться, тогда в парке я искал разговора именно с вами. Левандовский много раз упоминал ваше имя и лишь единожды — историю. Но мне интересно. Тем более вы живёте близ моих владений. Сама судьба свела нас.
— История моя скромна и проста, да только пан Вацлав, ой, просто Вацлав, всегда придаёт такие подробности, что мне в пору быть королевишной, не меньше. А на деле-то всё очень… прозаично, да. Я всего лишь служанка в господском доме. Пан Матиуш обратил на меня внимание и… — тут она запнулась, не зная, как правильно и вежливо рассказать о том, что с ней произошло, всё-таки Велислав был ей почти незнаком. Ему же хватило пары мгновений, чтобы досконально изучить её память — Анна почти не прятала своих мыслей, а в сокровенное он не лез.
— Я уже понял, — Велислав чуть усмехнулся. — Да, особой романтики тут нет, но вы, похоже, и так довольно счастливы.
— А с чего мне быть несчастливой? Я бы могла гнуть спину в поле, тереть полы или продолжать ощипывать кур на кухне, а теперь я встаю, когда захочу, читаю книги, ношу красивые платья, ем досыта, веселюсь, сколько могу, гуляю. Теперь вот в самой столице да с какими людьми! Это большая честь и такое же счастье. Я довольна, пан Потоцкий. Матиуш не обижает меня, больно не делает, заботится… как умеет. Чего мне ещё желать, пан? — Анна говорила серьёзно, медленно, внимательно глядя Винсенту в глаза. — Я не дура, понимаю, что то, о чём я мечтаю, столько же несбыточно, сколько солнцу взойти на западе. Я поначалу верила, верила, любила, да и сейчас люблю, просто мечтаю меньше. Но что есть, то есть, и на том спасибо.
— Я не хочу вам разочаровывать, — мягко отозвался Потоцкий. — Но то, что вы сказали, прозвучало в несколько ином свете. Вам семнадцать, кажется? Для своего возраста и положения вы поразительно много понимаете, неплохо рассуждаете, это похвально. Только ваши рассуждения — это попытка убедить в счастье не только меня, но и себя. И это пугает, потому что на деле вы как раз несчастливы.
— А я не знаю, пан Потоцкий, — девушка тяжело вздохнула. — Во всяком случае, мне не хочется плакать. Это, наверное, уже что-то.
— А тут я склонен с вами согласиться, — Велислав слабо, но хоть сколько-то весело улыбнулся. — Давайте я вам сыграю, тут как раз есть клавесин.
— Я буду рада послушать, — они устроились у инструмента и вскоре уже оживлённо говорили о музыке, забыв обо всём плохом в их жизнях. Звучали Бах, Гендель, польские народные мелодии, отвлекая от всего мирского.
А Вацлав Левандовский стоял у дверей и одобрительно кивал, глядя на Анну и Велислава. Рядом с ним стоял несколько взволнованный Матиуш, то и дело посматривавший на друга.
— Изволь, ты услышал её откровение, — усмехнулся тот. — Теперь веришь мне?