Анна юркнула под одеяло и тут же прижалась всем телом к Матиушу, кладя голову ему на грудь. Вишнивецкий с удовольствием провёл ладонью по её спине, забираясь под шёлковый пеньюар, затем осторожно поцеловал в висок. В спальне царил полумрак, горел лишь один канделябр, и Матиуша клонило в сон. Он сильно устал от прошедшего бала и теперь хотел лишь одного — отдохнуть.
— Было так славно, — нежный голос девушки развеял его дрёму и вернул в реальность. — Мне очень понравилось. Спасибо, что позволили, Матиуш.
— Не за что, Анна, ну что ты. Мне в радость сделать так, чтобы тебе было хорошо, не смущайся, моя прелесть. Какая же ты у меня красавица, боже мой, — Вишнивецкий зарылся носом в её растрёпанные рыже-золотистые волосы и вдохнул их приятный ромашковый запах. — Анна, я делаю счастливой тебя, а ты меня. Это так замечательно.
— Так сам Бог велел, — Костюшко потянулась и устроилась поудобнее, сладко зевнула, чуть ли не мурча от удовольствия, а затем вдруг поднялась на локте и посмотрела на любимого сверху вниз, смущённо попросила:
— Матиуш, а расскажите мне.
— О чём? — удивился тот. — Я с удовольствием.
— Расскажите мне о ваших родителях, о вашей семье. Я хочу знать, — Анна доверчиво заглянула ему в глаза. — Вы показывали мне портреты, мне очень интересно, кто эти люди.
— Что ж, изволь, — Вишнивецкий медленно кивнул. — Мой отец, Ян, женился на моей матери, Эльжбете, когда ему было двадцать, а ей семнадцать, они прожили в браке десять лет. Я знаю, что они были счастливы, очень счастливы, мне тётя рассказывала. Сначала мама родила мою сестру, Василису.
— Что за странное имя, — удивлённо заметила Анна. — Не слыхала такого. Откуда оно взялось такое?
— Моя матушка происходила из смоленских дворян, раньше эти земли принадлежали Российской империи, и семья была православной. Когда Смоленск стал польским, они уехали в Варшаву, потому что старшая и единственная дочь вышла замуж за ольшанского хорунжего. У них была традиция называть старшую дочь Василисой в честь святой покровительницы. Когда вся семья перешла в католичество, это стало данью прошлому. Моя матушка была самой младшей, тётя — средней, вторая тётя — старшей. Когда у мамы родилась дочь, она назвала её Василисой, как и было заведено, — Матиуш говорил тихо и мягко, однако брови его были нахмурены, а мышцы — напряжены, будто ему было очень тяжело об этом всём вспоминать.
— Что с ней случилось? — девушка почувствовала его тревогу и осторожно обняла, целуя оголившееся плечо, отчего Матиуш слабо улыбнулся, но через мгновение его взгляд вновь сделался отстранённым.
— Она умерла несколько лет назад, — эхом отозвался он чуть погодя. — При родах. Плод был расположен неправильно, они просто не успели её спасти. Василиса была такая красавица, такая умница, затейница, никогда не сидела на месте. А как вышла замуж, стала чахнуть. Беременность же совсем уж на неё давила. Бедная, она так любила жизнь. Я скучаю по ней. Не всегда, но когда вспоминаю…
— Я понимаю вас. Я тоже скучала по отцу, когда он умер, а потом это как-то прошло. Я вас встретила, Матиуш. Вы помогли мне, — просто ответила Анна, поглаживая его по мягким чёрным волосам. — А я вам?
— Да, ты приятно отвлекла меня от многих вещей. Понимаешь ли, Ануся, мне трудно быть несчастным: у меня всё есть, я могу делать, что захочу, я получаю, что захочу, кого захочу. Я должен быть счастлив? — тихо, с какой-то странной надеждой, с непонятным ожиданием спросил Вишнивецкий.
— Разве счастье зависит от того, что у вас есть? Это нельзя купить даже за все богатства мира. Знаете, почему я счастлива? Потому что я вас люблю, — девушка мягко, но как-то печально улыбнулась. — Понимаете?
— Как так вышло? Как ты меня полюбила, Анна? — Матиуш посмотрел прямо ей в глаза, будто пытаясь там что-то выискать. — Я не знал любви, но разве такое бывает? Так быстро и преданно влюбиться возможно?
— Одному Богу известно, — честно призналась Костюшко, легко поведя тонкими плечами. — Но на то он и Бог, чтобы всё знать, верно? Я люблю вас по его велению и всегда буду любить.
— Ты ведь понимаешь, что я тебя не люблю? Да, ты мне бесспорно нравишься, ты хороша, мила, с тобой интересно, но я не люблю тебя, — Вишнивецкий виновато отвернулся, будто бы затушить свечу. — Прости.
— Я знаю, — девушка тяжело и как-то обречённо вздохнула. — Я знаю, что вы меня не любите, и так, верно, и должно быть, вы ведь ясновельможный, а я нет, но это правильно. А как иначе?
— Я не знаю, Ануся, я не знаю. Я просто хочу, чтобы всё было, как есть, и никак по-другому. Хорошо? — Матиуш вдруг резко притянул её к себе и глубоко поцеловал, судорожно обнимая. — Обещаешь?
— Обещаю, — девушка с удовольствием ответила ему, в её голосе чувствовалось облегчение. — Нам ведь хорошо сейчас? Пусть так и будет.
***
— Дивный был случай, — Вацлав отпил немного крови из бокала и поставил его обратно на резной столик из красного дерева. В малой гостиной весело трещал камин, тень от пламени плясала по стенам, отражалась в огромных окнах. Велислав сидел напротив, заложив ногу на ногу и откинувшись в кресло, его тонкие пальцы переплелись между собой, а карие глаза были полуприкрыты. Он медленно кивнул, задев острым подбородком накрахмаленный воротник, затем заговорил:
— Может, и дивный, но мне было не до наблюдений. Как же низко он пал. То попытки убийства, то это заявление… Нашёл способ испортить мне настроение, если честно. Мальчишка! Когда он поймёт, что уже поздно метаться и пытаться что-то делать? Вацлав?
— Сложный вопрос, поверь. Мнишек, сколько мне известно, всегда был амбициозен и напорист, будь то бой или дама. Как ты понимаешь, и в том, и в другом случае это полезное качество, однако в нашей ситуации оно скорее похоже на нечто… совсем иное. Глупое и детское. Я не думаю, что Станислав настолько глуп, что не понял моего первого намёка, но с другой стороны, зачем ему продолжать весь этот цирк после моего "нет"? Как считаешь? — Левандовский внимательно посмотрел на друга. — Как-то всё слишком… наигранно смотрится.
— Бесспорно, — задумчиво произнёс Потоцкий. — Я знавал его, мы довольно давно знакомы, он всегда славился тем, что с лёгкостью менял маски и настроения, будто он не живой человек, а лист бумаги, то и дело меняющийся в зависимости от желаний художника. Уверен, он и тут использовал это своё умение.
— То есть, он намеренно разыгрывает эти комедии, чтобы потянуть время подольше? — Вацлав нахмурился и напряжённо сел, схватишься за голову и запутавшись пальцами в светлых кудрях. Его зелёноватые глаза метали молнии — вампир был в ярости.
— Каков подлец! Он обратился к кому-то за помощью, но явно не к нашим Сородичам. Понимаешь, чем это чревато, Велислав? — он поднялся и нервно прошёлся из стороны в сторону. — Понимаешь?
— Как никто другой. Я думаю, это кто-то из Инквизиции, кто-то из бывших или отошедших от дел. Надо спросить Анджея, может, он знает, были ли последние, скажем, лет десять-двадцать пополнения в монашеских орденах Польши и обителях Варшавы. Если да, то, возможно, мы знаем, где искать, — Потоцкий обернулся к нему. — Присядь, не волнуйся так. Он глуп, самонадеян, да, он подвергает нас опасности, но в этом состоит жизнь. Он тоже это поймёт и примет. Пусть я и зол на него, но он по-своему несчастен.
— Мне бы твой настрой, дорогой друг, — усмехнулся Левандовский. — Ты поразительно долго надеешься и веришь в людей. Разве это не удивительно?
— Не думаю. Фелисия была такой же. Всегда во всех верила, старалась помочь, всегда надеялась, а потом… знаешь, она ведь даже Чаплинскому всё прощала, говорила, что ему очень тяжело, раз он нам так завидует, говорила, что надо Бога молить за него, а ведь именно он в итоге стал причиной её смерти. Как это всё страшно, но так правдиво, — Велислав тяжело вздохнул. — Я порой так скучаю по её всепрощению. Раньше, что бы я ни сделал, она всегда готова была всё мне простить, отпустить грехи и принять таким, какой я есть. Даже посмертно.
— Посмертно? — Вацлав нахмурился. — Что это значит?
— Она приходила ко мне несколько ночей назад. Сама. Села на кровать, смотрела. Мне кажется, она видела мою душу тогда и хотела мне помочь, как-то облегчить мои страдания. Она всегда была моей поддержкой, всегда могла помочь советом или ласковым словом. Знал бы ты, как мне её не хватает, — признался Потоцкий, отводя печальный взгляд. — До ужаса не хватает, если честно. Как будто забрали часть сердца.
— Мне жаль, — Левандовский поднял бокал. — Пусть ей будет там хорошо.
— Аминь, — прошептал Велислав дрожащими губами. — Аминь.
— Крепись, второй раз ты не женишься, а первый… сам понимаешь. Боль рождает плоды, друг мой, и плоды эти достаточно велики, чтобы её окупить, поверь мне. Уж я-то знаю… — на этих словах глаза Вацлава заметно потускнели и наполнились горечью. Гетман заметил это и осторожно спросил:
— Тебе знакомы мои чувства?
— К сожалению. Я тоже терял, Велислав, терял до ужаса страшно и жестоко, я до сих пор вижу это в редких снах, да каких снах, кошмарах. Это так жутко, что у меня кровь делается ещё холоднее, понимаешь? Я бы никому такого не пожелал, — Левандовский смотрел в огонь, и Винсент отчего-то очень боялся поймать его взгляд.
— Что было? — тихо спросил он.
— Вся моя семья погибла… в огне, в то время как я был где-то в Италии, раскручивал очередной политический скандал. Я тогда уже получил становление и мог бы их спасти, окажись я рядом. Но увы… Я приехал через полгода и увидел пепелище. Мне даже не сообщил никто. У меня были мать, отец, сёстры, племянник… А остались только семь надгробий в семейном склепе!
Он ненадолго замолчал, пытаясь перебороть себя и свои муки, а затем продолжил:
— У меня осталась только… Елена, моя самая младшая и самая любимая сестра. Я хотел её обратить, но костлявая забрала её раньше, вырвала из моих рук. Елешка носила дитя от своего урода-мужа, я всегда был против их брака, и этот ребёнок её убил. С тех пор я совсем замкнулся в себе. Спустя века я встретил Матиуша, чуть погодя Анну. Считай, что они и есть моя семья. Ну и ты. С вами тремя я сошёлся достаточно близко, чтобы довериться.
— Я приложу все усилия, чтобы ты не потерял и нас, — мягко ответил Велислав. — До дна, Вацлав.
— До дна, — они одновременно опустошили бокалы, и Левандовский потянулся за ещё одной бутылью крови. — А этот урожай неплох. Интересно, кто послужил нам в пищу.
— Вполне приличные люди, судя по вкусу, — отозвался Потоцкий. — Славная кровь, славная, готов поклясться, и сам Дракула не пьёт лучше.
— Ты думаешь? Я слышал, он промышлял этим, ещё будучи человеком, уже поднаторел в выборе за столько времени, — пожал плечами Вацлав, вымученно, но довольно живо улыбаясь.
— Думаю, это лишь слухи, их с лёгкостью мог распустить тот же Корвин, — Велислав безразлично поджал губы, а затем вдруг поинтересовался:
— Вацлав, а как ты думаешь, Матиуш примет дитя Анны, если она от него забеременеет?
— Возможно. То есть, я почти уверен. Я знаю, что она пила что-то, чтобы не беременеть, она недавно призналась мне в этом, а затем сказала, что хочет родить ему наследника, но очень боится, что после того её бросят, просила помочь. Я помог, и теперь она вполне может понести. Безусловно, это слишком резкий переход от слов к делу, но сама бы она никогда не решилась, а это сейчас очень нужно. Я думаю, это образумит нашего друга. Хотя он и сам во многом ребёнок. Почему ты спрашиваешь? — уточнил Левандовский.
— Думал о твоих словах. Ты мог бы воспитать его как своего наследника. Или наследницу, выбирай, что больше нравится, но факт остаётся фактом. Матиушу всё равно такого не сделать, незаконнорожденный ведь малыш, а в твоём случае это не помеха. У ребёнка будет крёстный и надёжный родственник. Как тебе такая мысль? — предложил Велислав. — Знаешь, у Фелисии была сестра, она умерла, оставила после себя трёхлетнюю дочку. Моя супруга хорошо о ней заботилась, Бася звала нас родителями, ласковое солнышко. Жаль, что её скосила оспа… Фелисия так горевала.
— Вот как. И всё же, ты не объяснил до конца ход своих мыслей. Изволь, — Вацлав хитро улыбнулся. — Ну?
— Могу ошибаться, но они друг другу много лгут. Матиуш уже сам не знает, что хочет от Анны, как с ней жить, какого рода у них отношения, а Анна не знает, кто она теперь такая, и продолжает убеждать себя в том, что она счастлива. Рано или поздно она и впрямь понесёт, и тогда я не знаю, что будет. Это скандал, — поведал Потоцкий. — Я не люблю вмешиваться в дела людей, но этим по-своему симпатизирую. Мы должны подтолкнуть их к откровенному разговору, пока они не натворили дел.
— Предлагаешь направить Ловича? У него это неплохо выходит, сколько я помню, — Вацлав слегка поморщился. — С Матиушем я и сам договорюсь, но вот Анна мне без гипноза не поверит, а я бы не хотел прибегать к нему в подобной ситуации. Анджей тут, конечно, справится лучше моего, особенно, если приплетёт Бога и прочие важные ей вещи.
— Бесспорно, это его территория, — согласился Велислав. — Я попробую с ним договориться, раз уж на то пошло. С тебя Вишнивецкий.
— Будет исполнено, пан гетман, — Вацлав расхохотался. — За наш успех!
— За наш успех! — довольно ответил Потоцкий. — Время действовать.
***
Утро было очень холодным, и Анна долго не хотела вставать, чтобы отдёрнуть шторы. Ей хотелось прижаться к Матиушу ещё теснее, спрятаться и не покидать тёплой постели, но в комнате было немного душно и по-неуютному темно, поэтому девушка нехотя поднялась и немного раздвинула тяжёлые портьеры, мельком глянув в окно на улицу.
Там кое-где сновали люди, кто-то нёс свой товар на рынок, пара монахов шла в церковь, а женщины покупали у торговца какие-то безделушки. Ветер с реки трепал оставшиеся кое-где на ветках листья, гонял их по мостовой и окунал в лужи — ночью шёл сильный дождь, кажется, с грозой, и, верно, пойдёт ещё. Анна с сожалением вздохнула, потеряв всяческие надежды на прогулки, и легла обратно, тут же крепко обняв Матиуша. Тот заворочался во сне и слабо улыбнулся, затем сонно поцеловал и снова устроился на подушках.
— Какой же вы красивый, — прошептала девушка. — Я так люблю вас, так люблю. С ума сойти можно, как.
— М? — Вишнивецкий лениво приоткрыл один глаз.
— Ничего, спите, спите, — Анна поцеловала его в лоб и устроилась на груди. — И я посплю, так уж хорошо.
Через час или около того она вновь проснулась, но уже от возни Вишнивецкого. Тот с интересом перебирал её волосы и гладил по лицу, касался плеч и рук, заворожённо разглядывая её.
— Ты прекрасна, — прошептал он. — Даже идти никуда не хочется, а надо, меня пригласили на завтрак к графу Дракуле. Тебя он покуда не звал, там будут только мужчины, сама понимаешь. Но Вацлав ещё вчера обещал найти тебе достойное занятие в наше отсутствие. Дождёшься меня?
— Обязательно, — Анна слегка погрустнела, но не стала об этом говорить. — А что за занятие?
— Не знаю. Быть может, познакомит тебя с кем-то или даст интересную книгу, ведь у него такая огромная библиотека. Впрочем, мы не пробудем в гостях слишком уж долго, ты не успеешь заскучать, обещаю, — Матиуш коснулся губами её виска. — Пора вставать.
— А так не хочется, — девушка немного поворочалась, затем всё же села на простынях. — Но делать нечего, вы правы.
***
Анна весело прыгала через ступеньку, Матиуш едва поспевал за ней, одобрительно улыбаясь. У девушки было хорошее настроение, и это его радовало.
— Анна, Матиуш, доброе утро! — внизу показался Вацлав и помахал им. — Как спали? Хорошо? А у меня для юной панны сюрприз.
— Это какой? — удивилась Анна. — Пан Вацлав, не томите.
— Анджей Лович, ваш вчерашний знакомый, — перед ними тут же возник ксёндз и приветливо улыбнулся. — Ну не мог же я оставить тебя одну, пока мы развлекаемся. Пан Анджей будет с тобой, надеюсь, вы хорошо проведёте время.