Когда Вацлав с Матиушем ушли, Анна скромно предложила ксёндзу расположиться в столовой и ушла распорядиться по поводу завтрака. Лович с интересом изучал интерьер дома Левандовского и с тёплой улыбкой наблюдал, как Анна суетится и указывает слугам, как что делать, забыв о том, что в таких ситуациях хозяйке полагается развлекать гостя, а подобными вещами занимается кто-то другой, причём явно ниже по статусу. Девушка совсем не привыкла к своему положению, и Анджей чувствовал её печаль, тяжесть на её душе и какую-то непонятную тоску. Он прибыл сюда по просьбе Вацлава, но теперь и сам хотел помочь Анне, потому как на самом деле пожалел её.
— Вам идёт это дивное платье. Вы очень свежо выглядите в нём, пани Вишнивецкая, — вежливо заметил он, когда запыхавшаяся девушка вернулась к нему, поправляя растрепавшиеся волосы.
— Спасибо, конечно, — смущённо ответила Анна, но глаза её были грустны. — Но я никакая не Вишнивецкая, незамужняя я. В греховной связи живём.
— И без любви? — обеспокоенно спросил Лович, сочувственно глядя на неё. — Как же так?
— Не знаю, отче. Но на всё воля Божья, раз так есть, значит, так надо. Разве я не права? — Костюшко села напротив и неестественно выпрямилась, стараясь ровно держать подбородок и выглядеть серьёзно. Анджей заметил её волнение и боязнь, даже какое-то отчаяние, и это ужаснуло его.
— Анна, да что же вы… — он поднялся, подошёл к ней, мягко обнял, и девушка разрыдалась в его руках. — Анна, не нужно всех этих условностей, будьте собой, дочь моя. Ну полно, полно, всё же хорошо.
— Душно мне, святой отец, душно. Я уже и не я стала, я не знаю, как мне жить, что мне делать, как не бояться будущего. Вот и вы пришли, я сразу бросилась слугам указывать, что и как делать, а сама не могу им в глаза посмотреть без стыда, потому что такая же. И к вам прийти стыдно, я и не знаю, как мне разговор поддержать, как сесть правильно, встать. Меня пан Матиуш с паном Вацлавом, конечно, многому учили, но есть вещи, которые с молоком матери только впитать можно, матери-шляхтянки, а моя мать из крестьян. Мне очень страшно. Страшно и душно, как перед смертью… Я не хочу умирать, — девушка подняла на Ловича заплаканные глаза. — А рассказать боюсь, пан Матиуш не поймёт, а пан Вацлав расстроится, добрая душа, он ведь столько сделал, чтобы я об этом не думала…
— Ты давно была на исповеди, дочь моя? — тихо спросил Анджей. — Ведь она придумана не столько отпустить грехи, сколько облегчить душу, выговориться. То, что ты рассказала мне, искренно и поэтому ценно, что ты говорила это, чтобы хоть как-то уменьшить свои страдания, а не вызвать жалость. Почему ты не пошла к священнику?
— Деревенский ксёндз отлучил меня от прихода, — глухо ответила Анна. — Он у нас строгий, сказал, либо откажись, либо так и живи во грехе, но без моего благословения. Я ведь люблю, рассорилась с ним, пану Матиушу говорить не стала, не хватало ещё, чтобы из-за меня человек место своё потерял, из-за моей любви. Здешний ксёндз меня не знает, да и не надо ему знать, что хлопка в шелка да жемчуга одевается, сплетни пойдут — меня-то раньше местные дамы не видели, да и все, кто в храм пойдёт. А в церковь боле не хожу, Бог-то, он везде, он меня не оставит. С остальным справлюсь как-нибудь, только б силы были.
— Любовь не грех, — серьёзно сказал Лович, ласково погладив девушку по голове. — Любовь — дар Божий, раз ты любишь и потому остаёшься с паном Вишнивецким, то это правильно. Никто не может отлучить тебя, если ты невиновна, а если и виновна, то надобно наставить на путь истинный, а не гнать. Ты читала Библию?
— Нет, нельзя ведь. Но пан Вацлав кое-что из неё мне читал. Уж не знаю, где он её достал, но было так интересно! — Анна покраснела и хитро улыбнулась. — Вы ведь не расскажете никому, правда? Это секрет.
— Не расскажу, — рассмеялся Анджей. — В Библии сказано, что один раскаявшийся грешник дороже сотни праведников. Понимаешь?
— Нет, — честно призналась девушка. — Простите, но я не вижу связи.
— Если человек виноват, то лучше разъяснить ему его ошибки и помочь исправиться, а не удалять от себя. Уж если твой ксёндз считал тебя виноватой, то пусть бы не ставил ультиматума, а помог бы. Это отличает плохого наставника от хорошего, — терпеливо пояснил Лович, отпуская Анну и подходя к окну. Он долго смотрел вниз, на улицу, затем подозвал девушку к себе и указал на одну из торгующих женщин.
— Видишь эту пани? Знай ты, что она завышает цену на то, что продаёт, чтобы купить лекарства для больного сына, стала бы её отлучать? — спросил он, внимательно глядя ей в глаза.
— Нет, она ведь хочет помочь своему ребёнку. Если бы я могла, я бы предложила ей честную работу за те же деньги, например, — пожала плечами Анна. — Почему вы об этом заговорили?
— Я просто поставил тебя на место ксёндза, любого другого духовного наставника, вот и всё, — просто ответил Анджей. — Извини, быть может, вышло довольно сумбурно, но такого пока достаточно, чтобы объяснить, — он улыбнулся и прислушался. — Кажется, стол накрыт, нам стоит подкрепить свои силы. Утри свои слёзы, дитя, ты чиста, а судить тебя никто не в праве. Знаешь, как говорят? Не судите других и не судимы будете. Вот моя правда.
— Славная у вас правда, да только такова человеческая природа — судить, — девушка печально вздохнула. — Идёмте завтракать, святой отец.
***
Матиуш недоверчиво посмотрел на еду перед собой и с сомнением взялся за золотую вилку. Особняк Дракулы поражал своей роскошью, которая на первый взгляд казалась излишней, но при ближайшем рассмотрении всё-таки оказывалась вполне гармоничной и оправданной. Румынский граф любил удивляться и удивлять, любил ошеломлять и повергать в смятение, он наслаждался произведённым фурором и обожал быть в центре внимания. Вот и сегодня он не изменил своим привычкам. Вишнивецкий, конечно, на всё это смотрел опасливо, уж слишком резко всё это на него свалилось. Он всегда знал, что с Вацлавом что-то нечисто, но не до такой же степени. Матиуш до сего момента не совсем верил в существование вампиров, пусть и не на шутку испугался слов друга, и даже на балу думал, что всё это лишь безумная мистификация, но появление Мнишека, портрет и могилу которого Камил лично видел, будучи в Кракове, несколько изменило его видение мира. Теперь уже ему не оставалось ничего, кроме как убедиться в том, что Вацлав не врёт. Да и Велислав Потоцкий Матиушу упорно кого-то напоминал, но Вишнивецкий искренне надеялся, что это не тот, кто когда-то являлся владельцем соседнего с поместьем замка. Спрашивать он побаивался, да и неудобно было, но всё-таки подозрения всё больше и больше грызли его. Матиуш выждал, пока все перейдут к более-менее личным разговорам, и обратился к сидящему рядом Велиславу:
— Простите, а вы, верно, гетман Потоцкий, служивший ещё при короле Собеском?
— Вы правы, мы не раз сражались бок о бок, — Винсент вежливо улыбнулся. — Я полагаю, вы ещё не до конца привыкли к подобной обстановке? Не беспокойтесь, все всё понимают, да и вы скоро уже будете ощущать себя, как рыба в воде, правда.
— О, я не сомневаюсь. Ясновельможная шляхта этого дома крайне добра и гостеприимна, — Матиуш улыбнулся уголками губ ему в ответ.
— Вы правы. Иностранцев тут немного, как вы могли заметить. Только Влад, Эржебет и Максимилиан, наши ближайшие друзья. В остальном, да, только шляхта. На самом деле, люди не обязаны родиться дворянами, чтобы стать нашими сородичами, но они редко выбирают наше общество. Только пан Лович составляет исключение. И, пожалуй, пан Квятковский, он тоже не шляхтич. Мы не обращаем на это внимания, сами понимаете, что такие вещи мало что значат, но всё-таки определённые отличия есть, что уж душой кривить, — мягко произнёс Потоцкий. — Надеюсь, я немного помог вам разобраться.
— Да, благодарю, — Вишнивецкий чуть кивнул и робко приступил к завтраку. Ему было неуютно, но делать было нечего. Он даже завидовал Анне, оставшейся дома — она-то сейчас, наверное, что-то читала или говорила с очередным интересным человеком в своё удовольствие. Конечно, Матиушу приятно было знать, что ей хорошо, но легче от этого ему не становилось.
— Как вам наш скромный круг, пан Вишнивецкий? — Дракула вдруг оторвался от разговора с Эржебет и посмотрел прямо на Матиуша. — Пообвыклись?
— Да, спасибо, — Вишнивецкий выдержал его взгляд и вернулся к трапезе. — Я рад здесь быть.
— Понимаю, — усмехнулся Влад. — У людей высший свет устроен иначе и довольно скучен. Правда, личностей вроде Мнишека я встречал несколько меньше — у вас всё так закостенело в обществе, никто не может никуда двинуться. У нас по-другому.
— И там, и там есть свои преимущества, — деликатно ответил Вишнивецкий. — Однако вы не даром подняли эту тему, верно?
— Вы крайне проницательны, — граф Дракула обворожительно улыбнулся, блеснули клыки. — Вы хотите стать вампиром?
***
Мнишек раздражённо расхаживал по залу своего замка, заложив руки за спину. Он был в ярости — его план по уничтожению Велислава провалился с треском, а сам шляхтич оказался опозорен и унижен. Он был уверен, что Дракула всё предвидел заранее, просто дал Станиславу возможность упасть в глазах общества и развлечь всех пришедших в своей обычной манере. Владу всегда хорошо удавались подобные представления, и он, конечно, не мог отказать себе в удовольствии устроить что-то такое в Самайн и разом убить двух зайцев: не истратить денег на подарки и с присущим ему фарсом отдать своё благословение угодному кандидату. Изящно и cо вкусом, что уж.
— Мопанку, прикажете подать… — Станислав злобно обернулся на вошедшего слугу и рявкнул: — Вон!
— Простите, — хлоп низко поклонился и тут же исчез за дверью.
— Дурак, — прошипел Мнишек, снова пересекая зал. — Как же они все мне надоели! Никто ничего не может сделать, в точности выполнить то, что я сказал. Кому я могу доверять?!
Ответом ему было молчание. Станислав раздражённо сжал кулаки, затем запустил полупустым кубком в стену напротив, бессильно рухнул в резное, обитое бархатом кресло у камина. С минуту он молча смотрел, как потрескивают и обугливаются дрова, положив подбородок на переплетённые пальцы, затем снова встал и в то же мгновение исчез, оставив вместо себя лишь пару летучих мышей, тут же вылетевших в открытое окно.
Миг, и Мнишек уже шёл по одной из варшавских улиц, направляясь в монастырь с твёрдым намерением вновь прибегнуть к помощи бывшего инквизитора. Раз уж Энрике так много рассказал ему о Потоцком, то, быть может, стоило поспрашивать его ещё и даже предложить работёнку потруднее? Слугам вампир доверять больше не планировал, но вот с Гонсалесом стоило попробовать. В конце концов, хватку он ещё не потерял, почему бы не воспользоваться его возможностями? Станислав любил извлекать выгоду из своих знакомств или окружающих людей, совесть его по этому поводу никогда не беспокоила. Быть может, у Мнишека её просто не было.
Энрике вышел к нему сам, закутавшись в свой старый плащ инквизитора, мрачно посмотрел и криво улыбнулся.
— Что, не вышло? — с нехорошей ухмылкой спросил он. — А я говорил, что посылать туда крестьян, будь они хоть сотню раз вампиры, глупо. Не послушали ведь, пан Мнишек. Теперь сами всё и расхлёбываете.
— Не злорадствуйте, пан Гонсалес, иначе и вам не повезёт, — процедил Станислав. — Мне нужны ваши услуги. Говорят, вы неплохой боец и хорошо подготовлены к различного рода… препятствиям. Это так?
— Так, — кивнул Энрике. — И что же от меня требуется?
— Пойти конём, — изящно ответил Мнишек. — Понимаете, о чём я?
— Понимаю, — Гонсалес вздохнул, и бусины чёток негромко стукнулись одна об другую. — Вы хотите, чтобы я его убил?
— Вы правы, — Станислав бросил недовольный взгляд на небольшой костяной крестик. — Вас не затруднит сделать это быстро и тихо?
— Не затруднит при определённых условиях, — Энрике деловито и немного хитро улыбнулся. — Обсудим? В обители сейчас почти никого нет, проходите. Если не испугаетесь икон, конечно.
— Не испугаюсь, — безразлично усмехнулся Мнишек. — Это меня не убьёт, даже вреда толком не причинит. Это всё так устарело… Впрочем, вы и сами знаете.
— Знаю, — спокойно согласился Гонсалес, отворяя дверь и пропуская его внутрь, под сень старой каменной арки. — Добро пожаловать.
Монастырь святого Анджея отличался скромностью и простотой, как и все прочие обители иезуитов. Ничего лишнего в украшении, убранстве, только грубо обтёсанный камень, кое-где деревянные вставки, ничем не примечательные квадратные окна и резко выделяющееся своей чистотой белое здание костёла с чёрными куполами. Станислав почти не всматривался в то, что его окружало, всё вокруг проступало какими-то неясными пятнами, а от чуть ли не слепящих своим цветом церковных стен кружилась голова, и перед глазами плыло. Он уже пожалел, что согласился зайти, ещё ни одна обитель не влияла на него так плохо. Хотелось поскорее покинуть это место.
— Кажется, вы блефовали, — мягко, но не без иронии заметил Энрике, медленно поднимаясь по высоким щербатым ступеням. — Осторожнее, был дождь, можно поскользнуться.
— Благодарю за заботу, — зло прошипел Мнишек, цепляясь новыми батистовыми перчатками за пыльные и влажные перила. — Чёрт бы вас побрал за ваше безразличное отношение ко всему мирскому. И чёрт же меня дёрнул это надеть, знал бы, взял простые кожаные, а не это…
— Вы вампир. Вам разве не всё равно? — буднично уточнил инквизитор, бодро шагая впереди.
— Может, и всё равно, но мне приятнее знать, что я одет, как приличный человек моего положения и состояния, а не как… — Станислав всё-таки не удержался и запнулся, мысленно ругая лестницу на чём свет стоит.
— Я, например, — с лёгким сарказмом закончил за него Гонсалес. — Простите мне моё мужланство, но выглядит до невозможности глупо.
— Это и отличает вас от меня, — Мнишек догнал его. — Долго ещё?
— Нет, — Энрике завернул в крытый коридор и остановился у одной из приоткрытых келий. — Прошу, проходите. Скромно, но места на двоих хватит.
— Я не задержусь, — Станислав встал у самого входа. — Я плачу вам, положим, тысячу злотых. Много, как вы понимаете. Мне неинтересно, как вы их употребите. На свои ли нужды или в пользу монастыря — дело ваше. Но я хочу, чтобы за это я получил либо мёртвого, либо очень сильно раненого Потоцкого. И, желательно, не способного править. Вы можете выбрать любой приятный вам способ, но цель должна быть достигнута. И, как я уже сказал, скоро и без лишнего шума. Вот моё слово. Каково ваше?
— Моё? Что ж, я хочу, чтобы вы ежегодно жертвовали деньги на благо церкви. И чтобы сумма была приличная. А ещё я хочу, чтобы вы после этого оставили меня в покое. Я навёл о вас кое-какие справки, пан Мнишек, и эти сведения мне не понравились. Я исполню этот ваш заказ, но на большее не рассчитывайте. Я сбежал от церковных и политических интриг и не намерен грязнуть в них вновь. Я думаю, вы можете меня понять, — Гонсалес говорил чётко и строго, спорить с ним было трудно. — Что скажете?
— Положим, со вторым я с радостью соглашусь, но вот первое… Мне, положим, не жаль помогать церкви, если это дело будет действительно добрым, скажем, в случае науки или приютов, но не в моих принципах как-то связывать себя с Богом, я не хочу, чтобы за меня молились и называли благодетелем, не хочу, чтобы с меня рисовали иконы. И уж тем более не хочу, чтобы на мои деньги накрывали стол епископу, — Станислав ответил в тон ему, нагло улыбаясь. — Что скажете?
— Идёт, — удовлетворённо хмыкнул Энрике. — Так каковы сроки?