— Дорогой друг, — Вацлав тепло обнял Матиуша. — Как дела, как семья?
— Замечательно, — Вишнивецкий чуть улыбнулся. — А ты, видно, после той ночи решил сменить обстановку дома, — он огляделся. — Зелёный? Почему именно он?
— На нём кровь будет смотреть слегка лучше, чем на белом, как по мне, — отшутился Вацлав. — Если вдруг что-то снова случится, — он похлопал друга по плечу и кивнул на рисунок. — Полагаю, вы все вместе работали над этим шедевром?
— Да, Тадю с десятой попытки смог нарисовать кружок, и они совместно с Анной дорисовали его до поросёнка. Он пытается писать, но сам пока толком не может. И всё же этот маленький пан умудрился заставить мать написать слово «хорошо» так, как ему кажется верным, — князь рассмеялся, вспоминая, как жена безуспешно объясняла Тадеушу, что правописание придумали задолго до него. — Я так люблю их. И очень боюсь потерять, как в тот раз, — он запнулся, но ничуть не изменился в лице. — Ты помнишь?
Вацлав помнил даже слишком хорошо. Анна тяжело переносила беременность, она постоянно пыталась быть к нему ближе, хватала за руки, умоляла хоть как-то облегчить её мучения и ни в коем случае не говорить Матиушу — даже после всего, что они прошли, она боялась, что Вишнивецкий бросит её из-за её же слабости. Левандовский был для несчастной девушки избавлением: он варил ей какие-то сонные зелья, отгонял перепуганного друга и искал лекарство.
Ответ неожиданно нашёлся у Влада, который наблюдал за небольшим польским семейством, пусть и издалека. Он особенно не опекал Анну, но пожалел её и её ребёнка.
— Я вынужден просить у вас прощения, пани Вишнивецкая, — он тогда присел у её кровати, по-отечески сжал руку. — Я, признаться, люблю строить планы, вертеть людьми, за это извиняться не буду, — он выдержал паузу, забирая очередной приступ боли себе. — Я подмешал вашему мужу кое-что, так сказать, подготовил его к обращению, да всего лишь дал немного своей крови на пробу. Не всякое тело выдерживает это, нам нужно было убедиться, что он сможет. К сожалению, моя кровь подействовала не совсем так, как должна была, и ваш плод теперь алкает завершения древнего ритуала, который я по случайности начал. Вацлав, позови сюда Матиуша, — попросил Дракула. — Так вот, вы ведь храбрая девушка?
Анна слабо кивнула и снова дёрнулась, но тут же упала на подушки, успокоенная его прикосновением. Сразу в дверях возник Вишнивецкий, бросился к супруге, обнимая её. Влад мягко отстранил его, зашептал что-то на ухо, периодически указывая на Анну.
— Вы предлагаете мне выпить кровь моей возлюбленной Ануси? — возмущённо спросил Матиуш. — Я обещал ей!
— Вы хотите видеть её в гробу? Вы хотите видеть в гробу своего сына? — строго спросил Владислав. — Пока вы были человеком, вам была простительна глупость и сиюсекундная паника, но теперь вы нечто большее! Вы вампир. Ведите себя достойно.
Вишнивецкий притих, взялся за протянутый кинжал, вскрывая вены запястья и сливая кровь в подготовленный кубок. Он обернулся к Анне, лежавшей тихо, она была почти в обмороке, но как-то находила силы улыбаться мужу.
— Ануся, сердечко моё, коханая моя девочка, — Матиуш опустился рядом с ней на колени и осторожно поднёс к губам бокал. — Выпей это, хорошо?
— Невкусно, — прошептала та, но послушно приняла кровь. — Матиуш, любимый, мне нехорошо, Матиуш… — он провалилась в забытье, и Вишнивецкий мягко прижался губами к её шее, впиваясь острыми клыками. Анна содрогнулась, но он удержал её, пока Дракула чётко читал какое-то старое заклинание. Девушка дёрнулась несколько раз в руках супруга и неожиданно крепко обняла его. Её вдруг широко распахнувшиеся глаза ненадолго почернели, а затем она обмякла на подушках и забылась спокойным сном, будто по волшебству. Дракула едва кивнул, с удовольствием наблюдая, как в тело Анны вновь возвращается жизнь.
— У вас будет очень умный сын, пан Вишнивецкий, — заметил он, уже уходя. — И очень здоровая и красивая жена.
— Это уже позади, ты вряд ли ещё раз переживёшь такое. Заклятие очень сильно, твоя кровь оказалась невозможно хорошей, — успокоил его Левандовский. — Это не то, чего нам стоит бояться.
— А есть что-то, чего стоит? — Матиуш насторожился, оглянулся на плотно закрытое окно, опущенные вельветовые портьеры, отметил встревоженный взгляд Вацлава. Ему это было несвойственно, граф всегда отличался нечеловеческим спокойствием, но теперь даже он не скрывал своих непонятных опасений.
— Мнишек собирает на Лысой Горе стригоев. Это не просто праздник Яна Купалы, это переговоры. Если он сможет убедить их предводителя, Дарко Вереша, то нас ждёт тяжёлая война, — пояснил Вацлав. — Ты знаешь что-то об этих существах?
— Нет, ты всё обещаешь рассказать, но вечно откладываешь на потом, — Вишнивецкий сел поближе к камину и вытянул ноги. Пусть он и толком не чувствовал холода, но всё равно не смог отказаться от этой привычки.
— Изволь, — Левандовский устроился рядом и прикрыл глаза. — В гораздо более древние времена, многим раньше Христа, первые вампиры брали себе в жёны смертных женщин. Считалось, что они могут выносить совершенно необыкновенных детей: гораздо здоровее, прекраснее и умнее человеческих. Их называли Вечными, мороями, жаль, что они очень быстро стали вырождаться. Первой женщиной, произведшей на свет уродливое, но вместе с этим хитрое дитя, была Суламита, любимая жена царя Соломона. Она приказала избавиться от ребёнка, а он выжил и положил начало созданию себе подобных — стригоев. Вскоре вампиры перестали общаться с людьми и постепенно стали тайной и непобедимым врагом. А стригои же продолжали множиться и ныне имеют немалый политический вес на нашей арене. Спроси Влада, в его краях их особенно много.
— Кто такой Дарко Вереш? — Матиуш удивлённо вскинул брови. — Я его никогда не видел. Ни на балах, нигде, он даже не упоминался при мне. Разве вампиры не ищут мира со стригоями?
— Скорее наоборот. Стригои не ищут мира с вампирами. Особенно Дарко. Он краше своих сородичей, только шрамы на спине мешает, быть может, но да это не проблема. Говорят, он когда-то ладил с нашими сородичами, пока его не предали, а детей — убили. У него были сын и дочь, он сам их обратил, очень гордился ими и сильно горевал, когда нашёл мёртвыми. Тогда Вереш поклялся отомстить. Как ты понимаешь, Станислав предоставил ему эту возможность. Дарко — неплохой, поверь мне, он никогда не полезет в бой просто так, но то, что сделал один из нас, простить нельзя, — Вацлав тяжело вздохнул, без особого интереса взял с голубого блюда яблоко. — Стригои вообще-то сильно отличаются от вампиров. Их можно убить обычными средствами: распятием, чесноком, святой водой. Они боятся солнца и не могу принимать обыкновенную пищу, они действительно живые мертвецы, мы же с этой точки зрения высшие существа. Это преимущество многих задевает. У них есть поверье, что если выпить кровь вампира, то можно стать таким же. Во время последней войны… Чёрт, лучше и не вспоминать.
— Ты застал её, Вацлав? — Матиуш пригляделся к другу и понял, что тот едва не плачет, но благодаря природной выдержке всё ещё справляется с собой.
— Да. Пожар устроили они, жестокие твари. Я не видел тел, но знаю, что в гробы всех клали лицом вниз и с чесноком в глотке. Вся моя семья была разорвана и сожжена заживо. Клан Ливиану мстил мне за одного из своих сородичей, погибшего в битве, где его врагами командовал я. Мир вампиров ужасен, Матиуш, многие после обращения предпочитают ни к кому не привязываться — даже бессмертное сердце остро чувствует боль потери, — лицо графа посерело, и он низко опустил голову. — Я не смог их спасти и я до сих пор ненавижу себя за это. У меня были очень красивые сёстры, очень смелые братья, у меня была самая лучшая мать. Но увы, смерть предпочитает именно лучших, — он не стал продолжать, потому что совсем не мог перебороть себя и вспоминать вновь и вновь, поэтому просто повёл рукой, и свечи на пару мгновений погасли, а когда загорелись вновь, то Вацлав был уже спокоен, и ничто не выдавало в нём былого горя.
— Мне жаль, мне правда очень жаль, — Вишнивецкий сжал его руку. — Они с тобой, пока ты помнишь о них. Когда я был маленьким, я иногда скучал по родителям, даже плакал от обиды. Тётя всегда говорила, что они у меня в душе. Думаю, я тебе рассказывал, но я часто вспоминаю Василису. Анна помогла мне залечить раны от её смерти. Быть может, и тебе когда-то повезёт.
— Если я полюблю вновь, то я буду уязвим. А мне дорога моя защита, — Вацлав покачал головой, замер и больше не проронил ни слова.
***
— Зачем ты это делаешь? — на правом берегу Дуная было пустынно, Станислав сидел на песке, свесив ноги в воду, и задумчиво смотрел, как вода медленно течёт куда-то на запад. Он обернулся и удивлённо приподнял брови, прищурился, убрать прядь чёрных волос за ухо, развернулся уже всем телом.
— Пан… Милинский, я полагаю? — он хотел было встать, но Рихард вскинул руку, давая знак это не делать.
— Всё верно, — он спустился к нему и сел рядом, протянул ладонь. — Будем знакомы. Кажется, я был убит по твоему приказу. Ничего, что я отбросил формальности? Просто, наверное, мы достаточно близко знакомы, раз ты велел этому инквизитору меня убрать.
— О… — Станислав ненадолго потерял дар речи. — Простите… Прости, тогда уж. Признаться, это не входило в мои планы. Мне правда жаль.
— Не стоит беспокоиться, мне исход этой истории скорее нравится, чем нет, правда, — Милинский тихонечко, но безразлично вздохнул. — Не хочешь поговорить? Мне казалось, ты пребывал в большой удручённости, когда я пришёл.
— Да так, — Мнишек пожал плечами. — Пустое. Чего ты вообще ко мне привязался, тебе полагается быть на другой стороне.
— Я знаю, — Рихард снова вздохнул, но уже печально, лёг на землю, позволяя волосам чуть пачкаться в песчинках. — Но на другой стороне нет тех, с кем бы я хотел говорить в данный момент.
— Даже с этой… как её… Анной? Она, кажется, всегда готова тебя выслушать, — ухмыльнулся Станислав, глядя на него сверху вниз. — Разве нет?
— Анна занята ребёнком, я не стал её тревожить, — Милинский покачал головой. — А ты нуждаешься в хорошем собеседнике.
— Неужто ты им можешь быть? — Мнишек с некой издёвкой посмотрел на него, покачал головой, ухмыляясь в усы. — Что-то мне не верится, что это входило в твоё образование.
— Пан Потоцкий заплатил достаточно, чтобы я смог изучать и риторику тоже, — парировал Рихард. — Так что да, могу. Стась, это была плохая попытка меня унизить, честно. В доме моего отца я вытерпел достаточно, чтобы не обращать внимания. Мои тётки неплохо знали, как сделать мне больно, а несколько месяцев улицы — и подавно. Я привык.
— Ты тоже? — Мнишек-Вранич горько улыбнулся. — Моя мать была из Сербии, очень красивая женщина, мелкопоместная дворянка. Она ехала к своему мужу, когда её схватили тогдашний король вампиров и несколько его друзей, что охотились в тех краях. Они надругались над ней, напуганной и слабой девушкой, и украли, оставив при себе как наложницу. Почти каждую ночь она подвергалась насилию. Я даже не знаю, кто их этих тварей был моим отцом! — он практически выплюнул это слово. — Когда мама забеременела, её выкинули, как использованную игрушку, как старую собаку. Её семья от неё отказалась, она стала падшей женщиной, чтобы прокормить меня. Да, Рихи, я вырос в борделе, мальчик на побегушках, но окружённый заботой таких же несправедливо обездоленных. Да, я не знаю, кто мой родной отец, но знаю, кто пожалел мою мать и забрал её и меня из весёлого дома. Он не стал ей мужем, но заботился о нас, как о родных. Я по сей день благодарен этому человеку, мир его праху. Моего, скажем так, истинного отца звали Станислав Бонифаций Мнишек, сын Юрия Мнишека и брат Марины Мнишек. Сомневаюсь, что на деле мы родственники хоть по какой-то линии, но всякое может быть. Я ношу его фамилию, — он говорил зло, порой едва выдавливая из себя слова, каждым из них проклиная мучителей его родительницы, желая убить каждого из них. — Я морой. Хорош, верно? Это черты моей милой матушки.
— Об этом, полагаю, никто не знал… — Милинский поражённо сел, сочувственно глядя на Станислава, читая в его глазах боль и невозможную ненависть. — Почему ты открылся мне?
— Потому что знаю, что ты никому не расскажешь. Твоё безумие делает тебя до ужаса человеком, выделяя среди прочих. Ты не рассказываешь чужих тайн, — Станислав говорил быстро, будто очень торопился, но на деле это лишь была попытка не дать собеседнику услышать в голосе горечь.
— Ты прав, я этого не делаю, — Рихард безразлично пожал плечами и снова лёг. — Не вижу смысла. Если бы ты хотел рассказать, рассказал бы. То, что я узнал, никому не угрожает, у меня нет причин беспокоиться. Так ты мстишь?
— Ты прозорлив, Рихард, ты крайне прозорлив. Да, я мщу. Прошлый король умер не от руки божьей, это я подстроил его смерть, пусть даже и от него моя мать понесла. Будь я королём, я бы разделался и с остальными, но кто же мне даст. Знаешь, Рихард, я не хочу плакаться и давить на жалость, я хочу разделаться с этими тварями, как монарх. И разделаюсь, поверь мне. Я не буду говорить тебе, как, чтобы ты не мучился вопросом, доложить об этом Левандовскому или нет, об остальном они уже знают, — Мнишек тоже лёг, отодвигаясь от воды.
— Дарко Вереш, правда? Я даже удивился, когда услышал его имя. Помню, пан Велислав только взял меня к себе, была зима, я сильно болел. К нам часто приходил один гость — Дарко, он приносил мне какие-то травы, и мне становилось легче от отваров с ними, — припомнил Милинский.
— Правда. Я ищу его помощи и добьюсь её, уж будь уверен. Он хочет отплатить за своих детей, так пусть платит, — Станислав философски вздохнул. — Мне кажется, это верно.
— Вполне может быть, — Рихард резко поднялся и оправил одежду. — Спасибо за этот разговор, но теперь я хочу поговорить с Анной, — его глаза неприятно потемнели, и Мнишек понял, что Рихард постепенно отдаётся накрывающему его безумию и повинуется его желаниям, а не желаниям разума. Вампиру казалось, что в этим приступах он то ли что-то видел, то ли видения посещали его сами, одним словом, он считал это вещим и не мог противиться.
— Конечно. Спасибо за то, что выслушал. Я не питаю к тебе неприязни, ты мне ничего не сделал. Буду рад побеседовать снова, — отозвался Станислав, но Рихарда уже не было рядом. Он вновь исчез в вязком чёрном тумане, нездорово улыбаясь чему-то своему.
***
Анна мягко уложила сына в кроватку и закрыла белый полог, задвинула кремовые шторы, чтобы ничто не разбудило малыша. Она устало присела на небольшой диванчик напротив и тоже подумала задремать ненадолго, потому как день её измотал. Женщина давно не занималась ничем тяжёлым, её обязанности заменили книги философов, приёмы и беседы с вампирами, Анна часто теперь сидела вместе с Эржбет в отдельной ложе, сделанной для женщин, и слушала, что говорят в Сейме мужчины. Она почти не принимала участия в политике, да и кто бы ей разрешил, но её слово было достаточно веским, чтобы иной раз спросить совета.
Сегодня она тоже ездила на очередное заседание, которое заставило её знатно поволноваться. В этот раз из-за приезда Штрауса говорили по-французски, Анна поняла немного, а Эржбет переводила выборочно, боясь её тревожить. Что-то назревало, но все вокруг пытались скрыть, что, и Костюшко-Вишнивецкой это не нравилось.
Вдруг в дверь тихонько постучали, и она встрепенулась, на цыпочках поднялась, открыла. Перед ней стоял Милинский и улыбался в своей излюбленной манере.
— Рихи, хороший мой, — Анна, свыкшаяся с его постоянным присутствием где-то рядом, воспринимала его как старшего сына или младшего брата, о котором надо неустанно печься. — Идём, а то Тадю разбудим. Что-то приключилось?
— Нет, моя добрая Анна, — глаза Рихарда тут же потухли и вновь сделались светло-голубыми. — Я не знаю, — поправился он. — Я говорил со Стасем, Станиславом Мнишеком, то есть, услышал прелюбопытную историю, очень грустную, но я не буду её повторять, не хочу тебя расстраивать и предавать не свой секрет. Мой разум снова помутился, но ненадолго. Я хочу поговорить, — он открыл дверь, пропуская Анну в гостиную.
— О чём, солнышко? — женщина по привычке назвала его так, слегка рассмеялась, Рихард последовал её примеру — они оба разом вспомнили одно из поверий о вампирах.
— Меня что-то тревожит. Неспокойно, неверно, неуютно. У меня в душе осень, милая Анна, у меня в душе серое небо, жухлая зелёная трава и безлюдный берег Дуная, который я увидел сегодня. Мне тяжело, я не знаю, почему, но тяжело. И я так боюсь за тебя! — он неожиданно сполз на пол и обнял её колени. — Прошу тебя, будь осторожна, ты единственный луч света в этом тёмном царстве, ты такая живая, тёплая, ласковая, ты одна обо мне заботишься. Не покидай нас.
— Ну куда же я денусь? — мягко спросила Вишнивецкая. — На кого я вас оставлю? — она погладила его по голове и обняла в ответ, Рихард тут же сел обратно и устроился рядом с ней.
— Я видел… — он вздрогнул и сжал её руку. — Видел, видел. Много крови, ужас, боль, страх, я видел, как Варшава горит!.. — его всего затрясло, глаза почернели и загорелись зловещим красным огоньком. — Они идут, они уничтожат всё, что нам дорого. Они… — он снова дёрнулся и тут же упал на мягкие подушки. — Не бери в голову, это просто бред сумасшедшего. Я же сумасшедший… — Милинский весь поник и положил ей голову на плечо. — Как жаль, что именно сумасшедшие так часто бывают правы…