— Не откажете мне в исповеди, святой отец? — Лович резко обернулся, слишком крепко сжав чётки, и костяные бусины треснули, несколько упало на мраморный пол храма. Анджей не слышал этого голоса уже почти сто лет и действительно удивился его обладателю. Фабиан Концепольский забыл о Боге очень и очень давно.
— Добро пожаловать в мой дом, Фабиан, — ксёндз говорил тихо, смотрел смиренно и спокойно; если бы Концепольский не знал, что он вампир, то в жизни бы не подумал, что перед ним не просто человек. — Конечно, не откажу.
— Спасибо, — он огляделся, отмечая для себя почти кромешную тьму под потолком, блестящие на слабом солнечном свету витражи, крепкие колонны из чёрного мрамора. Лович любил подобную мрачность и попытался воссоздать её в собственном костёле. Но сейчас Фабиану было не до оценки архитектуры.
— Даже не спросишь, что я хочу тебе рассказать? — наигранно спокойно продолжил он, чуть приподнимая бровь, его грубые черты стали чуть более приятными глазу, и Анджей невольно усмехнулся в усы, подмечая, что такое поведение, пусть и не слишком естественное, ему идёт.
— Мне не нужно спрашивать. Я вижу тяжесть и кровоточащую рану. Что тебя сжигает? — Лович бесшумно подступил к нему и коснулся плеча. — Присядем же.
— Я всю свою жизнь любил и люблю одну женщину, да только уже немало воды утекло с того времени, когда она мученически погибла. И теперь мне выдалась возможность отомстить за её гибель, — Концепольский говорил глухо, надтреснуто, горько, его приятный низкий голос больше напоминал мелодию виолончелиста на каких-нибудь до ужаса пышных, но столько же печальных похоронах. — Однако мне кажется, что я оскорбил её память.
— Помыслами о мести? — Анджей внимательно посмотрел на него.
— Помыслами об отказе от оной. Думал, может, попытаться простить, и так уже много крови пролито. Но нет, — Фабиан на мгновение прикрыл глаза. — Нет, я должен мстить. Просто обязан. Она получит последнюю дань.
— Ты уверен, что она хотела бы этого? — Лович тяжело вздохнул. — Странная у тебя правда, Фабиан, я никогда такой не слышал.
— У каждого она своя, ксёндз. Что же твоего вопроса, то не знаю, что бы подумала женщина, о которой я говорю, — Концепольский пожал плечами и откинулся на деревянную спинку скамьи. — Ну же, где твоя отповедь? Давай, можешь стыдить, можешь взывать к совести и милосердию, я привык слушать.
— Я не буду ни к чему, как ты выразился, взывать, — неожиданно спокойно, но жёстко ответил Анджей. — Я никому из вас не наставник и не господин, вы все вполне в состоянии решить, как вам быть, — он помолчал, затем зло продолжил. — У меня были люди, которые хотели меня слушать и следовать за мной, но Вацлав лишил меня возможности проповедовать, — вновь наступила тишина. Лович пытался прийти в себя и побороть ярость, Фабиан чуть улыбался, наблюдая за ним.
— Кто эта женщина? О ком мы говорим? — Анджей вновь произносил слова мягко и вежливо. — Я хочу это знать. Просто из любопытства.
— Ружа Вереш, — с трудом услышал он почти беззвучный ответ. — Моя Ружа.
***
— Это мои солдаты? — последнее слово Мнишек произнёс на немецкий манер и слегка презрительно, чуть вскинув подбородок. Его внимательный взгляд обводил ряды одинаково неопрятно одетых и нелепых на вид стригоев.
— Так точно, — Краслав обернулся к Дарко, тот едва кивнул, наблюдая за происходящим из-под полузакрытых век. — Что-то вам не нравится?
— Они умеют воевать? — в интонации Станислава Вереш уловил лёгкое презрение и усмехнулся, затем знаком подозвал одного из подчинённых к себе, что-то прошептал. Тот едва кивнул и взялся за саблю, Дарко достал из кармана просто жилета небольшое яблоко и подкинул его. Оно почти мгновенно превратилось в ошмётки, а стригой, казалось, и не двинулся. Такого Мнишек не замечал даже за вампирами.
— Как так? — даже уважительно спросил он у Дарко.
— Я отвечу сам, если господин позволит, — подал голос солдат. Тот снова кивнул, и он продолжил:
— Вы, вампиры и морои, за годы бездействия стали истинными панычами, — выговор и выражения у стригоя были польские. — Медлите, расшаркиваетесь, павлины перед павами. Наш же брат привык скрываться и от суеверного люда, и от тех, кто считает себя выше нас. Так уж сложилось.
— В твоих словах есть правда, воин, — улыбнулся Станислав. — Эти люди помогут мне забрать корону, Дарко Вереш. Я окончательно соглашаюсь с сделкой.
— Да будет так, — Вереш кивнул и разрезал заострившимся ногтем свою ладонь, то же проделал и Мнишек, они пожали друг другу руки, кровью закрепляя свой договор.
— Выдвигаемся на Варшаву, — коротко приказал Каслав.
***
Максимилиан фон Штраус пребывал в отличном настроении — сегодня он планировал явить королю и всему двору готовую армию. Фабиан, как он и рассчитывал, спорить не стал, а траты Штрауса никогда не пугали — не было в мире такой цены, которую он не смог бы заплатить ради собственного могущества.
Максимилиан ехал прямиком в Сейм, сжимая в аристократически тонких, но очень сильных руках подписанную Концепольским бумагу. Польша получала двадцать тысяч воинов, а сам граф — двести тысяч злотых и всеобщее почтение. Чем не выгодный обмен?
Вацлав знатно просчитался, когда довёл дело до войны, и Штраус это хорошо понимал. Вампиры никогда не держали солдат, им это было совершенно не нужно — кто на них нападал? Прошлые войны таковыми назвать было сложно: один вооружённый отряд стригоев посиятельнее прочих нападал на точно такой же отряд вампиров, всего-то. Одна из последних таких стычек, конечно, несколько затянулась, лет так на десять, и в ходе неё погибли дети Вереша. Но это всё ещё была не война. Война зрела над головами всех польских вампиров прямо сейчас.
Карета резко остановилась, заскрипела, кучер спрыгнул с козел, чтобы открыть господину дверцу: верный Ганс был с ним с самого детства, и Штраус отдал бы тысячу слуг, лишь бы этот хитрый и преданный человек был рядом. Максимилиан не брал в поездки лакеев и камердинеров, прочих помощников. Он всегда отдавал предпочтение именно ему.
— Что, господин? Сегодня ваш вечер? — Ганс помог ему спуститься. — Давненько я вас не видел таким довольным.
— Я, кажется, вложился в крайне удачное предприятие. Быть может, даже стал спасителем Польши, — отвечал Максимилиан, тщательно оправляя плащ и камзол. — Мы живём в прекрасное время, Ганс, во время великих свершений и любопытнейших людей. Я безумно рад быть одним из них.
— Ну пусть так, вы, главное, свою выгоду знайте, не разбрасывайтесь, — заметил старый слуга, почесав бороду. — Эти хитрые поляки могут вас хорошенько использовать, а потом и бросить. Не сказать, что по вам это сильно ударит, но обидно будет уж точно. Поостерегитесь и смотрите, что вам лучше, а там уж можно и об остальных подумать.
— Милый ворчливый Ганс, опять ты за своё. Эти вампиры мне совсем не опасны, у нас совершенно разные интересы. Вот если бы это была Германия, я бы тебя послушал, а покуда нет, — Штраус взбежал по ступеням вверх и зашёл в распахнувшиеся перед ним двери. Его ждал триумф.
— Пан Штраус? Светитесь, будто у Пруссии сменился король, и управлять ей стали вы, — Эржебет заметила его первой и почти мгновенно оказалась рядом. — Мы слушаем, слушаем очень внимательно. Вы не поверите, но так совпало, что нас посетил крайне редко выходящий в свет гость. Фабиан, идите сюда! — Максимилиан обмер, но тут же заставил себя вернуться в прежнее состояние, и натянуто-вежливо улыбнулся.
— Доброго вечера, — это не входило в его планы, но раз уж Концепольский решил урвать себе часть похвал, то пусть. От него, графа фон дер Штрауса-Гессена, не убудет.
— Доброго. Вероятно, хотите что-то сообщить? — Фабиан ухмыльнулся. — Я не стану вам мешать. Вы и впрямь герой, наслаждайтесь. Могу я надеяться хотя бы на аплодисменты в адрес собственной щедрости?
— Безусловно, — сквозь зубы процедил Максимилиан. — Но всё остальное, если можно, мне.
— Как вам будет угодно, — Концепольский чуть поклонился. — Я не претендую.
— Так что же такого произошло? — к Бет присоединились Потоцкий и Левандовский, отвлекись от разговора Анна с Матиушем, Раду отставил в сторону бокал, Влад, сидевший у окна, напрягся и прислушался.
— Пан Концепольский заботливо предоставил нам армию, — переступив через собственную гордость, поведал Штраус, неестественно улыбаясь.
— А герр Штраус её любезно оплатил, — всё же не остался в долгу Фабиан. — Таким образом, сейчас вы, Ваше Величество, располагаете двадцатью тысячами вампиров, готовых к бою.
— Тридцатью, — не сговариваясь произнесли Влад и Раду. Они одновременно обернулись друг на друга, читая в чужом взгляде каждый своё.
— По пять тысяч воинов? Неплохо, — оборвал возможный разговор между ними Левандовский, забирая всё внимание на себя. — В таком случае, мы совершенно точно сможем противостоять Мнишеку. Он, сколько мне помнится, не соберёт больше, чем мы. Я прав?
— Да, вполне, — Раду на мгновение прикрыл глаза, что-то подсчитывая. — Стригоев клана Вереш не так много, пусть и сражаются они за четверых. Такое войско гораздо выносливее нашего, не стоит об этом забывать.
— Безусловно, безусловно, — Вацлав слегка кивнул. — Матиуш?
— Вацлав просил меня использовать мои познания в химии для создания чего-то, что помогло бы нам в грядущих битвах. Я работал над этим и создал нечто, способное уничтожать мощным ударом целые здания, — отвечал Вишнивецкий, слегка улыбаясь.
— Так вот куда сарай исчез… — шёпотом протянул Рихард.
— И не говори, сама удивилась. И вроде бы новое поместье, — так же тихо согласилась с ним Анна. — И ничего не сказал, молчал ведь!
— Не каждый день люди в ходе своих опытов сараи сносят, знаешь ли, — заметил Милинский. — Если бы я снёс сарай, мне было бы стыдно.
— Мне тоже. Сарай, он такой… сарай, — Вишнивецкая и не знала, какое слово подобрать к этой постройке. — Ну неважно, какой он, всё равно стыдно.
— И тела? — подал голос до того молчавший Потоцкий. — Что ты использовал?
— Святые дары, — Матиуш неопределённо повёл плечами. — Серебро. В сущности, всё, что им может быть опасно.
— О, даже так? — Велислав едва заметно кивнул. — Хорошая работа, очень хорошая, — он говорил странно: голос звучал как-то надломанно и грустно, но этого никто толком не заметил, кроме Анны.
— Велислав, тебе нехорошо? — она дождалась, когда все вернутся к обсуждению насущных проблем и села рядом на подоконник. — Славек, — Потоцкий дёрнулся, резко обернулся, пару раз моргнул, придвинулся к Вишнивецкой.
— Нет, всё в порядке. Просто… знаешь, я не люблю войны. Именно она разлучила меня с женой в тот роковой год. Война — это всегда разруха. А они хотят ещё больших потерь, ещё больше крови и смерти. Да, повторюсь, война — это разруха, но даже на войне есть правила и порядки. То, что хочет создать твой супруг, сметёт и их, — с трудом объяснил он. — Анна, я вижу мёртвые тела в каждом сне, я не хочу никого терять…
— Всё будет в порядке. Я ведь понимаю тебя: я тоже не люблю убийств, — та содрогнулась, вспоминая тело Матиуша, нанизанное на кол, точно мясо на прутик. — Но не мне его судить. И никого из них.
— Не судите других и не судимы будете? — Потоцкий понимающе кивнул. — Оставим эту тему. Мы ничего не сможем изменить, я теперь не у власти. А Вацлав пойдёт до конца, поверь мне, — он пригляделся. — Концепольский исчез. Кажется, он что-то задумал.
***
— Ты приходишь ко мне во второй раз. Видимо, причина куда важнее, чем просто разговор, — Лович стоял у высоких каменных ворот и всматривался в лицо Фабиана. — Ты пришёл ко мне не с миром.
— Верно, — Концепольский оскалился. — У тебя есть четыре тысячи человек, способных воевать. Отдай их мне, — он оглядел чёрную громаду монастыря. — Они нужны мне, чтобы лично разрушить гнездо Вереша. Отдай своих людей.
— Никогда! Это мой храм, Фабиан Концепольский, это моя паства, это те, кто пожелал мира и покоя в этих стенах, и я не дам тебе разрушить то, что мы вместе построили, — голубые глаза Анджея почернели, он выпустил клыки. — Да как ты только посмел прийти сюда? Забыл, как я помог тебе, как отвёл твой же меч, когда ты пытался покончить с собой после смерти Ружи? Так ты уважаешь её память?
— Не смей. Произносить. Её. Имя, — прошипел Фабиан. — Она была королевой, она была Марией во плоти. Не таким, как вы все, судить, как мне уважать.
— Уходи, я не дам того, что ты просишь, — Лович устало потёр глаза. — Уходи. Я не могу предать своей клятвы, ищи себе воинов в другом месте.
— Ты говоришь о мире, Анджей, — неожиданно мягко, даже заискивающе начал Концепольский. — Но что будет, если я не сумею вовремя сдержать этого змея, и его армия придёт под твои стены? Что ты им скажешь? Покой для твоей обители будет безнадёжно потерян.
— Тут ты прав. Но и забирая моих братьев… — тот едва сдержался, чтобы не добавить «во Христе», — ты и так лишаешь их этого. Разве я не прав? Опять же, я обещал им защиту от всего того плохого, что есть в мире, как я буду смотреть им в глаза, если переменю сказанное?
— Тебе не нужно будет ничего переменять. Впусти меня, я просто спрошу. Вдруг найдутся те, кто захочет сражаться во имя своей родины? — голос Фабиана стал совсем уж вкрадчивым, убаюкивающим, усыпляющим любую бдительность. Он проникновенно посмотрел в глаза Ловичу, его собственные чуть сверкнули.
— Да, конечно, — взгляд Анджея вдруг сделался несколько затуманенным. — Проходи, ты можешь их спросить.
— Благодарю, — Фабиан проследовал за ним. Что ж, гипноз графу всегда удавался поразительно хорошо даже на собственных собратьях.
Они оказались в небольшом дворике, по середину которого стоял колодец из грубого камня. Каменный пол кое-где порос ярко-зелёным плющом, когда-то белоснежные стены несколько посерели, но не утеряли своей красоты. Чуть ниже начиналась трава, рос мелкий кустарник, а у развалин старой крепостной стены высились деревья с густой листвой. Здесь были мужчины и женщины всех возрастов и сословий — единственное, что их объединяло — сущность.
— Они все в своё время просили меня о помощи и укрытии. Я дал им это, — Лович всё ещё находился под влиянием Концепольского. — Спрашивай.
— Я прошу меня послушать, — медленно начинал Фабиан, смотря, как вокруг него постепенно собираются все жители. — На нашу страну надвигается страшная война, и теперь каждый человек на счету. Мне нужны те, кто захочет сразиться за её свободу, — он снова сосредоточился и разом заставил все умы подчиняться себе. — Кто желает?
Вампиры постепенно придвигались ближе, поднимая вверх руки. Концепольский смотрел на их ладони, пальцы: у кого-то загорелые и грубые от работы, у кого-то бледные и тонкие от рождения в семье ясновельможных, у кого-то покрытые шрамами или мозолями, у кого-то молодые и чистые — смерть не излечила всего, на каждом оставив отпечаток былой жизни.
— Все захотевшие могут уйти со мной прямо сейчас. Вы можете взять с собой всё, что захотите, а затем мы выступим, — граф украдкой обернулся на стоящего рядом ксёндза. — Я жду.
Когда они ушли, Лович наконец очнулся от страшного наваждения. Окружающие его вампиры смотрели с сожалением и участием.
— Бедный наш отец, вы тоже попали под гипноз это злого человека, — заметил кто-то из шляхты, неплохо знавший подобные слова. — Многие тут подчинились ему, они уже ушли, и вряд ли можно их нагнать и вернуть. Он достиг своей цели, я чувствую, что он всегда добивается своего, но в этот раз, видно, не смог и теперь мстит. Я прав?
— Это верно, Янош. Я упустил его. Простите… — Анджей бессильно опустился на холодные ступени, пряча лицо в руках. — Он и меня околдовал. Я должен был защитить вас, как пастырь стадо своё.
— Это не от вас зависело, святой отец. Злой человек, если он того хочет, любыми силами заберёт нужное. Недоброй силе, что действует исподтишка, нельзя или, во всяком случае, очень сложно противостоять, потому это худшее из зол, — печально отвечал тот.