Анна взяла поднос и медленно пошла в столовую. Тело всё ещё хранило воспоминания о прикосновениях заботливых рук Вишнивецкого. Девушке от этого становилось теплее на душе, но вместе с тем она стеснялась посмотреть пану в глаза, смущение, не до конца дошедшее до неё ночью, окутало её с головой, напоминая самые личные детали случившегося.
Матиуш уже сидел за длинным деревянным столом и без особого интереса просматривал почту, скучающе постукивая пальцами по его поверхности, когда служанка подала ему завтрак. Вишнивецкий мягко улыбнулся, поднял на неё полный нежности взгляд и мимолётом коснулся её руки. Анна чуть улыбнулась в ответ и покраснела, пряча лицо. Она знала, что на них смотрят, но совсем не желала слухов среди черни, боялась стать их жертвой.
— А в сад придешь? — заговорщически шепнул Матиуш, с удовольствием оглядывая её тонкие пальцы и ладони. Ему было лениво в действительности заниматься её образованием и развитием, князь никогда не любил много работать, но его призвание, его дело вело его вперёд, он слишком жаждал увидеть прекрасный результат, слишком жаждал доказать всем и вся, что он может сделать Анну лучше, а для этого было можно потрудиться и заняться приручением. Пусть и немного позже.
— Работы много, вечером, пан, — девушка покачала головой, да и дело было совсем не в работе — она помнила своё место и считала стыдным вести себя неподобающе, жить праздно, жить, как живут шляхтянки, пусть и совсем недолго. — Я постараюсь, видит Бог, постараюсь, но я человек подневольный.
— Я буду ждать, — спокойно и сдержанно кивнул Вишнивецкий, однако не теряя к ней интереса, ведь приручение требовало терпения. — Ануся.
Служанка вернулась на кухню, как-то глупо улыбаясь своим мыслям. Мысли были совершенно неверные и бесполезные, и смешивались они с мечтами несбыточными и пустыми, никому не нужными. Перед Анной встал непростой душевный выбор: принять ухаживания самого князя и отдать ему своё сердце или же вести себя скромно и покорно, но не позволять себе чувства и веру. Любовь, да нет же, влюблённость, что родилась в ней ночью, порывалась склонить её ко второму, но разум, не раз обжигавшийся, повелевал первое и просил не бросаться в омут и не совершать дурного. Ведь разве есть в мире такое чудо, где господин не бросит свою рабу через месяц или два, не откажется от неё, как только она понесёт или наскучит, а проведёт с ней целую жизнь и даже женится? Нет, не слыхала Анна о таких делах, но как же ей хотелось, чтобы подобное случилось именно с ней. И снова рассудок говорил ей, чтобы она не тратила время попусту, а думала о Боге и слове Его, чтобы смотрела вниз, на землю, и размышляла о приземлённом, так, как и полагается простой крестьянке, но сердце звало её на иной путь и было многим настойчивее.
— Дура, — вдруг вырвал её из раздумий чей-то хмурый голос. На Анну исподлобья смотрела Злата, вторая помощница поварихи. Ей недавно исполнилось тридцать пять, она дважды выходила замуж и успела родить пять здоровых мальчишек и столько же девчонок. Житейского опыта женщине было не занимать, и Анна часто доверяла ей свои горести.
— Да отчего же? — девушка с сожалением вздохнула, но всё же стала слушать внимательно, потому что считала Злату мудрой и рассудительной.
— Влюбилась в пана, — Судовская отложила тарелку и скрестила руки на груди. — По глазам вижу.
— И что с того? — Анна принялась беспечно резать зелень. — Пан добрый, — просто сказала она.
— Анна… — Злата вздохнула и укоризненно покачала головой. — Ты девка смышленая, а попалась, как мышь в ловушку.
— Пани Злата, да что вы такое говорите? — Анна печально посмотрела на женщину, мечты грозились обратиться прахом. — Да разве вы нашего пана не знаете?
— Анна, да что ж ты такая доверчивая… паны с нами пануют. Развлекаются. Он с тобой пару ночей проведёт да выкинет, как котёнка. Ты хлопка, ты ему поиграться нужна. Знаешь, сколько у него таких? Полный двор. А в столице? Там все ясновельможные, образованные. Он им слова красивые говорит, раскланивается, а как время придет — женится на богатенькой панне и заживёт с ней. Ты ему не нужна, — Судовская отобрала у неё нож и сама закончила работу. — Иди к бабке Янине, возьми у неё травы, а то еще забеременеешь.
— Пан хороший, он ребенка примет, если Бог даст, — Анна блаженно улыбнулась, но тут же вновь нахмурилась и задумалась над своими словами, уж слишком они ей показались глупыми, сомнительными. — Его ведь кровь и плоть. А ещё он меня учить хотел. И научит.
— Еще лучше. Ты ему что собачка, как надоешь — прогонит, — Злата говорила ворчливо, но обеспокоенно. — Наживешь ты себе бед! Я понимаю, что тебе он сейчас голову вскружил, ну девка ты молодая, ну что с тебя взять. Но думала бы хоть немного.
— Пан хороший, — упорно повторила девушка, опустив взгляд. — Он честный человек, не то что прочие. Ну наверное.
— А то ты много панов видала! — женщина вздохнула. — Горемычная. Вот попомни мои слова, ещё плакаться придёшь.
Анна ничего не ответила. Да, она вовсе не знала Матиуша, не знала, что у него на уме, а потому не могла говорить так уверенно о том, что там в далёком будущем может с ними двоими случиться. Она всё-таки впустила в душу тревогу, дала волю неверию, пусть ей и было за это стыдно. Но вместе с тем она окончательно прислушалась к велению сердца, давая чувством заполонить своё сознание, чтобы хоть как-то загладить вину за свои сомнения. Так ей теперь предстояло жить.
***
Матиуш довольно оглядел письменный стол и улыбнулся. В его голове уже зрел план будущих занятий для Анны. Она ему нравилась своей кротостью и нежностью. Она ему попросту нравилась. Не больше, конечно, вовсе не больше, о любви Вишнивецкий не помышлял и толком помышлять не хотел, не желал себя чем-либо обременять. Бесспорно, он мог таким образом немного насолить тётке, которая не так давно вдруг захотела его с кем-то свести непонятно зачем, и хорошенько унизить Елену — разрыв с ней едва не обернулся скандалом, что значительно испортило ему настроение. И возможностью этой надо было полностью воспользоваться. Да, с титулами он уж слишком размахнулся, в пылу желаний не соизмеряя, что говорит, но вот попробовать дать Анне те знания, что сейчас получали девушки его круга, стоило, это соответствовало всеобщим идеалам. Её телом и поведением Вишнивецкий был вполне удовлетворён, так что тратить на неё время и силы было вполне осмысленно и желанно. Итак, решено. Он даст ей то образование, которое получают шляхтянки. «В конце концов, — думал князь, — раз читать научилась и по сей день хорошо читает, значит не дурочка. А остальное — дело наживное. У неё, у нас всё получится. Я ведь поступаю правильно, очень правильно, многие книги, что у меня есть, говорят о том, что людям надо нести свет, и я это сделаю. Мои друзья будут гордиться мной, я сам собою стану горд и окончательно сделаюсь человеком правильным и достойным».
Ему уже было надоело ждать, как коридоре послышались шаги, затем в дверь кабинета робко постучали. Матиуш заулыбался. Наконец-то. Вот и она. На душе приятно потеплело, но сердце не отозвалось, и это его обрадовало.
— Ануся, я скучал, — он пропустил девушку в комнату и тут же прижал к себе, мельком оглядывая с головы до ног. — Моя Ануся, почему ты грустишь? — Вишнивецкий постарался придать своему голосу как можно больше сочувствия и мягкости, ведь он твёрдо решил хотя бы попробовать сыграть человека нового и свободного от предрассудков, человека слова.
— Ничего, пан, всё в порядке, — девушка неестественно улыбнулась, опуская голову. Она не хотела его беспокоить своими бедами, да и вряд ли ему это было нужно — Анна твёрдо усвоила, что дарит господину удовольствие и отдых, и печали здесь места не было.
— Тебя кто-то обидел? — Вишнивецкий мягко усадил её на парчовую софу, сел рядом и ласково, бережно взял руки Анны в свои. — Расскажи мне всё, — он не слишком покривил душой, желая это узнать, он действительно не любил, когда вокруг грустили, потому как не умел грустить сам.
— Нет, пан Вишнивецкий, — служанка всё так же не глядела на него, стараясь говорить скромно и спокойно.
Камил нежно взял её за подбородок, поднял её лицо и заглянул в бездонные светло-голубые глаза.
— Что случилось? — терпеливо повторил он, почти невесомо проведя пальцами по её щеке.
— Зачем я вам? Вы со мной играете, как со зверушкой? — девушка посмотрела на него, спросив так наивно-просто, искренно, без малейшей обиды, что Вишнивецкому стало до ужаса не по себе.
— Нет. Ты мне попросту приятна, Ануся, — он прижал её к себе и погладил по шелковистым волосам, стараясь не вдумываться в то, что она спросила, стараясь не будить в себе то, что люди звали совестью, да и не казалось ему, что он с ней играет — Матиуш ведь не думал вернуть её в деревню после всего; быть может, он бы оставил её при себе, быть может, подыскал бы нужного жениха, время покажет, но он никак не думал выставить всё так, словно она падшая женщина. — Нет, моя хорошая.
— Понимаете, я вам верю, — служанка нерешительно обняла его в ответ, затем как-то неуверенно, но не обиженно, будто частично признавая правоту старшей подруги, о которой она собиралась говорить, добавила: — А пани Злата нет.
— Она за тебя беспокоится, — князь как-то безразлично пожал плечами и поцеловал её в затылок. — Это, верно, естественно, — его даже оскорбило то, что Анна скорее поверила своей наставнице, его оскорбило, что эта самая наставница так о нём отзывалась, хотя с чего крестьянам было его отличать от прочих, если они ни разу не говорили друг с другом, кроме как по вопросам хозяйства?
— Пан Вишнивецкий, а почему вы не как все остальные паны? — полюбопытствовала Анна и тут же прикрыла рот ладошкой, устыдившись собственного интереса и невежливости.
— Потому что все остальные паны воспитаны иначе. И имеют другой круг общения, — Вишнивецкий ободряюще улыбнулся, возвращаясь к прежнему чувству гордости. — Я ответил на твой вопрос? — кое-что он упоминать не стал просто на всякий случай, потому что побоялся, что Анна его не так поймёт.
— Да, пан, — девушка преданно прильнула к нему. — Спасибо.
— Зови меня по имени, а то это обращение слух режет, — попросил Матиуш, но без особого рвения. — Если не сложно, — это была для него резкая перемена, но попробовать определённо стоило.
— Хорошо, па… Матиуш, — Анна нежно посмотрела на него и крепче обняла.
***
Анджей Лович нечасто покидал свою обитель ради политики. Он считал её делом грязным и гадким, старался держаться подальше и посвящать свои старания только монастырю и людям, за которых он был в ответе: всех, нашедших приют в его церкви.
Но сегодня он оставил свой дом и направился в Варшаву: там, после долгого затишья, прозвучало в кулуарах имя нового короля, и теперь Анджею предстояло либо согласиться с кандидатурой, либо отвергнуть её. Он предпочёл первое.
Лович знал их обоих: Потоцкий был ему другом, Мнишек когда-то попросил его о помощи — похоронить мать, как и полагается, и Анджей не смог ему отказать.
Он одобрял выбор Левандовского, ведь Станислав был слишком горяч и резок для обдуманных решений, в отличие от Велислава, но, признаться, считал, что польский престол должен по праву занимать сам Вацлав, никак иначе. Левандовский был многим умнее и хитрее их обоих, он заслужил всеобщее уважение, а самое главное, он почти всю свою жизнь не чувствовал. А это дорогого стоило. Лович вспоминал их прошлого короля: грубого, алчного, похотливого. Безусловно, Кшиштоф знал своё дело, но все эти качества его ужасно портили. Все эти качества лишали его того, чем должен обладать всякий правитель: достоинства. Этого у беспринципного Водлевского не было никогда. Впрочем, что уже было теперь ворошить прошлое: с приходом нового короля наступала новая эпоха. Отчего-то Анджею казалось, что она будет недолгой и ознаменует собой страшное, но великое время. Таково было всё в восемнадцатом веке.