Драгош едва успел убрать руку в тень, как всё вокруг залил неяркий солнечный свет — тучи ненадолго разошлись под силой холодного ветра. Было утро, над горами лежал белёсый туман, в траве блестела роса, и не было слышно ничего, кроме крикливых беркутов да шума хвойного леса. Микулэ какое-то время вслушивался, затем поднялся и обошёл спящих воинов, удостоверяясь, что всё в порядке. Им было непросто поменяться: научиться бодрствовать днём и не бояться выходить на солнечный свет. Но его люди справились, и Драгош гордился ими.
Сам он кровь вампира пока не пил — кое-что ему мешало. То была кровь Фабиана. Григор постарался, чтобы его господину досталось самое лучшее, и принёс ему полную флягу в тот же день, но Микулэ так и не решился это попробовать. Ему отчего-то было стыдно.
Драгош по праву считал себя человеком войны и не замечал за собой излишнего милосердия, но даже у него была совесть. И она говорила, что воспользоваться слабостью ещё живого Фабиана и забрать его кровь — это неправильно. Да и касаться мёртвого бы он не стал — Микулэ слишком уважал его заслуги.
Однако выхода у него не было. Драгош снова посмотрел на флягу, взял, покрутил в руках, всё же откупорил. Будь это кровь одного из погибших шляхтичей, он бы даже не сомневался.
Но всё-таки Концепольский был чем-то большим, чем просто шляхтич, и заслуживал почтения.
— Пейте, мой господин, — раздался над ухом голос верного Григора. — Пейте, прошу, никто, кроме вас, не может встать во главе отряда.
— Хорошо, — Микулэ быстро опустошил флягу и вздрогнул, чувствуя, как внутри разгорается так давно забытое тепло. — Что это, Григор? Что со мной? Внутри словно зажгли давно не использовавшийся камин.
— Это сила, мой господин. Сила тех, кто вечно задирал нос и гордился своим совершенством. Как видите, нас друг от друга отделяет лишь пара глотков, — отвечал тот.
— На самом деле, гораздо большее, — покачал головой Драгош. — Впрочем, это сейчас не важно. Важно то, что мы готовы присоединиться к основной армии и наступать на Варшаву. Полагаю, удача будет на нашей стороне, солнца там немного, осень. А даже если и нет, то ничего. Днём нас не найдут, мы научены прятаться. Ночь же — это наша стихия.
— Вампиры настолько разленились, настолько очеловечились, что и забыли, кто они на самом деле, — согласился Григор. — Они не используют свою силу, они даже кровь хранят в бутылках, словно вино, предпочтя науки и светский лоск охоте и мести.
— Не нам их судить, — коротко осадил его Микулэ.
— Простите, — извинился Григор. — Вы молоды, домнуле, я же старый стригой, я ещё знавал короля Белу! То-то были времена…
— Говорят, он сгинул три века назад, — задумчиво отозвался Драгош.
— Враки, всё враки, он был не таков. Наверняка живёт себе припеваючи в предместьях Будапешта и горюшка не знает! — Григор тяжело вздохнул, но слова его звучали уверенно и твёрдо.
— Он ведь вампир, — Микулэ тихо усмехнулся.
— Пусть так, но он покровительствовал стригоям и много для них сделал. Он не чурался ничего нашего, — отвечали ему.
— Это же он был отцом-обращающим домнуле Вереша? — они вышли из пещеры и медленно приблизились к сбегавшему куда-то вниз ручью, остановились.
— Верно. Сколько помню, всегда вместе были. Домнуле Вереш правил, а домнуле Арапад подсказывал да нашёптывал, — серьёзно поведал Григор. — Раз только разминулись — тогда-то король и пропал. Но не верю я, что его поймали и убили. Чертяка Корвин на это не способен, руки коротки!
— Корвин… Мне донесли, что его человек попытался убить Влада Цепеша, — припомнил Драгош.
— Какое там!.. Корвин носу не кажет из Вены, пригрелся у императорского трона. Что ему делать у нас или в Польше? Слабоват, — возразил Григор, гордо подняв голову. — Знаем, бивали!
— То есть ты готов утверждать, что кто-то его подставил, чтобы оставаться в тени? — Микулэ удивлённо вскинул бровь, даже как-то насмешливо глядя на слугу. — Ты услышал обо всём этом от меня, причём только сейчас. Разве можешь знать наверняка?
— Я знаю Корвина и знаю, какие змеи окружают польского короля. Все раньше сидели за столом домнуле Мареша, пока тот ещё был силён, — Григор ухмыльнулся. — Я думал, что воздух целиком отравлен их ядом, так они были гадки…
— Кто все? Ты теперь уж не отделаешься от моих вопросов, — Драгош устроился на прохладном валуне, закинув ногу на ногу, скрестил руки на груди.
— Ну как кто… Если пан Концепольский всё за домнишоарой Ружей увивался, то у нашего домнуле я видел троих: Запольского, Яблоньского и Рутковского. Они тогда в Брашове неплохо погуляли, добрый был год! — беззаботно отвечал Григор, припоминая былое веселье.
— Так ведь они вампиры, — Микулэ было непонятно, почему так вышло.
— Верно. Да только тогда был не король Вацлав, который изящный да вычурный, как девка на свадьбе, а король Кшиштоф, который нашим глотки рвал… Хоть и низкий он человек, хоть и как турок, а всё ж лучше. Помнил, кто он есть, да в красоту пустую не пускался, — Григор объяснял так, словно это было само собой разумеющееся.
— И что? — Драгош был терпелив, но в то же время ему было интересно.
— Ну не любили его особо. Только те, кого он сам обратил, да те, что боялись, а вот воеводы нос воротили, мол, не хотят такому варвару подчиняться. Сами-то не лучше, вы не подумайте, домнуле, что я их хвалю! — неторопливо рассказывал Григор. — Ну, господарь Мареш их терпел, привечал, понимал ведь, что пригодятся ещё. Так и домнуле Вереш Концепольского никогда не выгонял… Были времена!
— А потом Водлевский напал, Ружу и Звонимира убили, Вереша спасли, а вампиры окончательно рассорились со стригоями, — подытожил Микулэ.
— Ну да, — согласился Григор. — Да и раньше-то особой дружбы не было, воевали не раз… Но тут король на святое покусился… Домнишоара-то и домнуле Верешу были дороже всего золота, что есть в его сундуках, дороже его жизни!
— Ну откуда Водлевскому было это знать? У него детей никогда не было, а обращённых он таковыми не считал, — Драгош печально улыбнулся — он был дружен и с Ружей, и с Звонимиром, и тосковал по ним.
— Ваша правда, — Григор кивнул. — У него и жены не было, так, девки на одну ночь. Ну, слышал, он гарем держал, точно турок, говорю же! А детям у него быть неоткуда — хлопотно!
— Ну да, — Микулэ расхохотался. — Да и ему незачем, не тот человек.
— Посмотрел бы я на это, — фыркнул Григор.
— Впрочем, что-то мы заговорились, — Драгош глянул в сторону лагеря, где уже просыпались его воины. — Идём, пора в путь, домнуле Вереш нас ждёт.
— Так он-то и потерпеть может, а мы бы поохотились, — посетовал Григор, с сожалением глядя на небольшую деревеньку внизу.
— Его новый… союзник ждать не любит, — Микулэ подавил желание закатить глаза — так ему надоела горячность серба Станислава Вранича.
— Так бы сразу и говорили, — Григор поднялся.
— Много чести, — буркнул Драгош, также вставая и направляясь вслед за ним.
***
— Пане, я рад вас видеть, — Вацлав деланно-вежливо улыбнулся воеводам. — Полагаю, вы пришли не просто пожелать мне доброго утра.
— Вы догадливы, — Юзеф криво улыбнулся. — Мы пришли вам сообщить, что если вы думаете, что сможете нами управлять теперь, после смерти пана каштеляна, то лучше не думайте.
— Следите за языком, пан Запольский, вы говорите с королём, — прошипел Велислав, в его глазах загорелась пожаром ярость, а бледная ладонь легла на эфес шпаги.
— Я просто напомню, что покуда присяга не состоялась. Так вот, мы не присягнём, покуда не увидим над собой достойного командира, — спокойно продолжал Запольский.
— В моей власти приказать вас сейчас же схватить, — Левандовский обернулся на собственную стражу, готовую к бою.
— Но вы этого не сделаете, потому что тогда окончательно потеряете армию, — парировал Юзеф. — Ещё вопросы?
— В моей власти приказать им повиноваться мне силой свыше, — Вацлав вновь почувствовал, как земля точно вылетает из-под ног — в настолько шатком положении он оказался.
— Если вы пытались пошутить таким образом, то, боюсь, не вышло, — Запольский криво улыбнулся. — Надеюсь, это всё, а то моё терпение подходит к концу.
— Кого вы хотите видеть над собой главным? — Левандовский впервые серьёзно проиграл и отменно это понимал, знал, что уже поздно спорить и отбиваться — эти люди ему больше не подчинялись.
— Да хоть пана Вишнивецкого, — отозвался Юзеф, и названный вздрогнул. Доселе он стоял в тени за троном, за правым плечом короля, а теперь вдруг стал должен выйти вперёд и тоже решать.
— Право, панове, я не военный человек, — Матиуш говорил осторожно и даже заискивающе. — Я учёный, я, может, политик, во всяком случае, мне приходится им быть, но я не могу управлять целой армией!
— И тем не менее мы будем подчиняться только вам, — Запольский ухмыльнулся. — Ну не оскорбите же вы нас своим отказом? Ведь Речь Посполитая может остаться без защитников в таком случае.
— Если вы потерпите общество пана Велислава, то я с удовольствием приму ваше предложение, — Вишнивецкий взял себя в руки и более уже не терял самообладания.
— Потерпим, — ответил Юзеф без особого сожаления — это уже были мелочи.
— Так значит, так тому и быть, — Матиуш коротко улыбнулся.
Когда воеводы ушли, он устало вздохнул и обернулся к Вацлаву.
— Прости, у меня не было выбора, — виновато улыбнулся, пожал плечами. — Я не мог отказать.
— Я понимаю, — Левандовский поднялся и подошёл к нему. — Да только одного не уразумею: как так вышло, что ты, едва им знакомый, вдруг оказался дороже, чем я?
— Так и вышло. Они знают тебя настолько хорошо, что не хотят иметь с тобой дел, — безразлично отозвался Велислав.
— Они знают не меня, а мою родословную. Многим достаточно этого, чтобы больше никогда не здороваться, — фыркнул Вацлав. — Впрочем, получили то, что и должны были, Влад предупреждал, что так и будет. Не вижу повода удивляться.
— Мне крайне интересно, с каких это пор ты стал слушать кого-то ещё, кроме себя? — Велислав тем временем устроился на троне — ему прискучило стоять позади него подобно тени. Вацлав странно, даже испуганно посмотрел на него, тихо уточнил:
— Не прочь вернуться обратно?
— Ни в коем случае. Просто посидеть захотелось, — Потоцкий прикрыл глаза. — Что ж, Матиуш, я советую тебе проститься с Анной и Тадю, через пару часов нас уже здесь быть не должно.
— Д-да, верно, — Вишнивецкий коротко кивнул, ему было тяжко осознавать, что теперь они с Анной нескоро свидятся.
— Я понимаю твои чувства, — Велислав встал, приблизился к нему, положил руку на плечо. — Я тоже когда-то так… — он вздрогнул и замолчал, что-то вспоминая, на губах застыла болезненная и горькая улыбка, взгляд сделался пустым.
— Я надеюсь, ты не повторишь моей судьбы, — всё же продолжил Потоцкий, а затем быстрым шагом вышел из тронного зала, так и не обернувшись ни на Матиуша, ни на Вацлава.
— Я боюсь предположить, что конкретно он увидел, — прошептал в наступившей тишине Левандовский.
***
— Я знаю, что ты не спишь, — Кшиштоф прокрался в тёмный шатёр и присел у изголовья походной постели, почти что по-отечески провёл ладонью его волосам, но получилось как и всегда: совершенно безразлично и будто бы издевательски. Другого Станислав, прочем, и не ожидал, ведь понимал, что отец его никогда не любил.
«Он хотя бы не против, чтобы ты его так называл», — услужливо подсказала память.
Мнишек всякий раз ей возражал, приводя в опровержение причины матери. Но какая-то застарелая, словно бы детская обида просыпалась в нём всякий раз, когда до этого доходило. В конце концов, долгое время он хотел просто любящую семью и больше ничего.
Ему и этого казалось много. А теперь он возжелал иного.
— Ты меня разбудил, — хмуро ответил Станислав. — Знает он…
— Не суть, — Водлевский вздохнул. — Я пришёл поговорить.
— Чего это тебя вдруг тянет на раскаяние после смерти? Ты меня не любил никогда, ты хотел меня убить, так что не стоит сейчас ломать комедию, — отрезал Мнишек, усаживаясь на кровати.
— Ради бога! — Кшиштоф отвесил ему лёгкий подзатыльник. — Я перед тобой не пресмыкаюсь и прощения не прошу — право на это имела только твоя мать. Я просто хочу, чтобы ты услышал и мою правду.
— Зачем? Ты так старался от нас избавиться, так старался, чтобы мы больше не появились в твоей жизни, и теперь говоришь что-то о правде!.. Смешно, — Мнишек презрительно глянул на него. — Нет, ты объясни, объясни, я, может, чего не понимаю.
— Ну для начала я просто хочу, чтобы ты понял, что в жизни нет хороших и плохих, — ответил Водлевский.
— Ну вообще я уже не маленький и хорошо это понимаю, спасибо за заботу, — ядовито отозвался Станислав. — Оправдаться не получилось. Ещё?
— А ещё я просто хочу, чтобы ты знал правду. Знаешь, тяжело жить с осознанием как вины, так и того, что тебя оклеветали, а Невена сделала именно это. Каждый имеет право на последнее слово, — Кшиштоф печально посмотрел на него.
— Ты своё тогда сказал, — покачал головой Мнишек. — Я отменно его помню, можешь быть уверен.
— И всё-таки, — Водлевский положил прозрачную ладонь ему на плечо. — Я у тебя доселе ничего не просил.
— Нет, — Мнишек толком не знал, хотел он тем самым убежать от этой правды или действительно боялся и не мог верить отцу.
— Попытка не пытка, — Кшиштоф снова не стал сожалеть, лишь поднялся и поправил камзол. — Удачного боя.
— Чтоб тебя черти изжарили, — с неприятной улыбкой пожелал Станислав.
— Обычно говорят спасибо или что-то вроде того, — поправил Водлевский и тут же растворился в утренней тиши.
Мнишек устало упал на подушки и едва подавил желание закатить глаза — ему порядком надоели эти попытки замолить грехи. Более того, ему совсем не нравилось, что после этих разговоров в его душе вдруг появились сомнения о том, правду ли говорила его мать. У него не было поводов ей не верить, но и у Кшиштофа уже не имелось причин лгать — он был давно мёртв.
Впрочем, времени размышлять о том, кто прав, а кто виноват, толком не было — его ждали воины.
Но всё же куда-то внутрь закралась мысль о том, что виноваты, пожалуй что, они оба. И даже сам Стась.