— Он велит мне ехать? — Анна употребила это хлёсткое слово впервые за два года, и Вацлаву сделалось не по себе.
— Он просит, — ответил он, низко опустив голову и глядя себе под ноги — слишком боялся, что в глазах княгини Вишнивецкой прочтёт всё то же, что когда-то читал в глазах крестьянки — безграничную покорность, почти мученическую и от того очень страшную.
— Что же, это меняет дело, — быстро сказала Анна, рассеянно и даже бессмысленно улыбнулась, руки у неё отчего-то затряслись. — Да, да, конечно, меняет.
— Я знаю, что ты не хочешь, — осторожно заговорил Левандовский, беря её за руку. — Я знаю, что тебе стыдно ехать куда-то и прятаться, но ведь если ты будешь в Варшаве… — он замолчал, обдумывая следующие слова — не хотел ненароком обидеть.
— То что? — Вишнивецкая поднялась, приблизилась к нему вплотную. — Продолжай, прошу.
— То ты подвергнешься ещё большей опасности, — закончил Вацлав, тяжело вздохнув. — Говорю ведь, скоро война придёт в Варшаву.
— Я это слышала. Ты всё ещё недостаточно убедителен, — покачала головой Анна.
— А что для тебя весомо? — Левандовский, конечно, знал ответ, но высказывать его не осмеливался — не хотел её оскорблять. Особенно теперь, когда он выглядел так же, как и когда-то Матиуш.
— Слово моего мужа, — видно было, что это Вишнивецкой далось непросто. Она всё задумала совсем иначе, но просьба Матиуша спутала её планы. Теперь княгиня была вынуждена согласиться со своим князем.
— Так всё-таки? — Вацлав расслабленно откинулся на спинку кресла, переводя дух — кажется, удалось. — Да?
— Да, — голос Анны словно заледенел, а обычно ласковый и добрый взгляд стал безразличным и холодным. — Это ты его уговорил? — с самой настоящей обидой вдруг спросила она. — Вацлав, как же тебе не стыдно? Как же вам всем не стыдно? Вы меня в это впутали, вы просили моего совета, вы возили меня в Сейм, а теперь просто отсылаете?! Как я должна это понимать? Почему я должна тебе верить? Откуда мне теперь знать, что ты не лжёшь, и Матиуш всё ещё жив?
— Анна, я могу быть кем угодно, но до такого не опущусь, — Левандовский встал, обнял её за плечи. — Ты справедливо на меня сердишься, не спорю, но я не так плох.
— Прости, — Вишнивецкая устало опустилась обратно в своё кресло, прикрыла глаза, потёрла переносицу. — Бог с вами, я больше не в силах спорить. Но всё же ответь. Ты?
— Нет. Он сам, клянусь, — Вацлав виновато посмотрел на неё. — Признаюсь, я думал попросить Анджея поговорить с тобой, но Матиуш… Это только его желание.
— Я тебе верю, — Анна вздохнула. — Так когда мне ехать? Я велю собирать вещи.
— На утро, как можно раньше. Стригои в это время будут не так сильны, а значит, тебе ничего не будет угрожать. А в Кракове тебе будет хотя бы безопасно — Верешу этот город не нужен, как, впрочем, и Мнишеку — они претендуют только на столицу, — Левандовский говорил быстро и взволнованно, сам толком не веря собственным словам — он по-настоящему боялся, что что-то пойдёт не так.
— Ну так, так, — Вишнивецкая нашла в себе силы улыбнуться. — Спасибо за заботу, Вацлав, — она посмотрела на него тепло, и от того ему сделалось легче. — А как же пани Телимена? Она ни о чём не знает, её не предупредили… Нельзя же вот так сразу туда ехать!
— Она знает, — Левандовский позволил себе едва слышно усмехнуться. — Матиуш тебе не говорил?
— Не говорил чего? — удивилась Анна, нахмурившись. Она порядком устала от множества тайн вокруг и была не совсем готова услышать ещё одну. Ей казалось, что вампиры уже заврались, сами запутались в собственной лжи, в собственных бессмысленных распрях, и Анна вовсе не хотела быть частью этой странной и опасной паутины. Теперь ей даже казалось, что поездка в Краков поможет от этого всего отгородиться и не замарать рук.
— Первый муж пани Руцевич стал одним из нас, поэтому ей волей-неволей пришлось разобраться в происходящем. Она и про вас всё знает, и про меня… Разве что про войну мы ничего не сказали, но я уверен, что она уже осведомлена, — Вацлав уже готовился своим воздействием остановить истерику, которая могла начаться у Анны в любой момент — он понимал, что она уже устала, что уже достаточно изволновалась, что уже больше не может спокойно воспринимать всё то, что творится вокруг.
Но та и не думала плакать. Она лишь поднялась, подошла к окну, какое-то время смотрела на происходящее на улице, постукивая тонкими пальцами по мраморному подоконнику, а затем отчётливо произнесла:
— Матка боска ченстоховска! Вы тут все с ума уже посходили.
— Ты не сердишься? — Левандовский такого не ожидал и сдерживать подобный порыв Анны искренне постеснялся. Даже, наверное, побоялся.
— Я? Нет, что ты. Я в ярости, — всё так же тихо ответила Вишнивецкая, а затем наконец обернулась к нему. — Вон из моего дома. К утру пришлёшь карету, и мы уедем. До конца войны. Тогда, может быть, я успокоюсь и выслушаю все твои доводы в пользу того, что вы хором будете держать меня за дуру, но не теперь.
— Анна, я… — Вацлав не слишком хорошо понимал, что надо делать с разозлённой женщиной, да и чувство вины не позволяло думать достаточно быстро, чтобы что-то решить.
— Вон, — прошипела та. — Матиушу будешь оправдываться, я этим уже сыта по горло! — она отвернулась, и Левандовскому ничего не оставалось, как и в самом деле уйти — он понимал, что его сейчас не станут слушать, а извинения бы в данном случае смотрелись гадко. Да и что они могли исправить?
— Добился своего? — когда он уже выходил, перед ним возник Рихард и нехорошо заулыбался. — Видишь, к чему привели ваши политические игры? Ты умудрился вывести из себя даже такого кроткого человека, как Анна. Не кажется, что это уже слишком?
— Ты глумиться пришёл? — устало и даже расстроенно спросил Вацлав.
— Расставить все точки над «и», — оскалился Милинский. — Свободен.
— Да… — хотел было выругаться Левандовский, но сдержался и лишь зашагал в сторону дома — он действительно был достаточно виноват и не имел права ни на ком срываться. Он чувствовал стыд, горечь, смятение, он не понимал, что ему теперь делать, а ссора с Анной, начавшаяся почти шутливо, переросла в что-то серьёзное. Всё это давило на Вацлава, мучило, не давало спокойно вздохнуть, и Левандовский не знал, куда ему от этого деться. Он вновь чувствовал себя человеком, и потому ему становилось совсем страшно и неуютно. Вацлав вернулся к тому, чего так долго лет боялся. К прошлому, где он не раз и не два подводил самых близких ему людей.
***
— Господин? — Новак смотрел в спину Дарко и не решался подойти ближе. — Вы так много думаете о той встрече. Почему?
— Это был человек короля, — отозвался Вереш, всё так же не оборачиваясь. Края идеально сидевшего на нём кожаного колета едва колыхались под слабым ветром, трепетало перо на шапке, а рука с золотым перстнем сжимала рукоять сабли. Каслав на мгновение улыбнулся, узнавая в Дарко того самого великого воителя, коим он был ещё с пару веков назад.
— Вы его узнали? — спросил Каслав.
— Нет. К счастью, — Вереш слабо усмехнулся. — Хотя счастье, признаться, сомнительное. Впрочем, он пришёл ко мне и пообещал помощь. Сведения. Говорит, что знает, как приблизить нашу победу. Вечером он пришлёт к нам своего человека, чтобы тот что-то рассказал.
— За деньги? — Новак нахмурился — больно всё гладко и легко выходило. Он чуял, что-то здесь не так, но не мог понять, что именно.
— За дальнейшую защиту, — покачал головой Дарко. — Я уверен, что где-то слышал его раньше, но не помню, где… Впрочем, неважно, я рад закончить эту войну как можно быстрее. Так что я решил воспользоваться его услугами.
— Вы уверены, господин? — Каслав прищурился. — Что-то уж слишком хорошо оно получается.
— Ты думаешь, вампиры не устали от войны? Думаешь, они любят своего нового короля? Нет… Вацлав Левандовский им уже порядком надоел. Поэтому они могли на такое пойти, — отозвался Вереш.
— А как же их хвалёная гордость? — удивился Новак.
— Он изменяет королю, но не родине, — пояснил Дарко, наконец обернувшись. — Только и всего.
— А откуда нам знать, что это не ловушка? Что он не врёт? — продолжал Каслав.
— Я уже сказал, — пожал плечами Вереш. — Поверь, это достаточно весомый повод. Когда-то так предали моего отца… — он низко опустил голову. — Я слишком хорошо с этим знаком.
— Простите, — Новак понимал, насколько тяжело было Дарко это вспоминать. — Ну так что же? Ждать его посланца?
— Ждать. Надеюсь, то, что он расскажет, будет достаточно ценным, — кивнул тот. — А теперь идём, пора выступать.
***
— Ты беспокоишься, — Рихард присел рядом с Анной, убрал с её колен так и не раскрытую книгу. — Так и не ляжешь сегодня?
— Нет… Не хочу, — Вишнивецкая положила голову ему на плечо. — Мне так страшно, Рихи, и так обидно… Я сегодня совсем ничего не хочу, нет, ничего… — она болезненно поморщилась, потёрла глаза, прижалась к Милинскому. — Прости.
— Тебе не за что извиняться. Слишком многое навалилось, — покачал головой тот.
— На всех оно нынче навалилось, — тихо заметила Анна. — Разве нет?
— Ты не была к этому готова так, как они, — возразил Рихард. — Ты не для того была рождена, понимаешь? Ну словно пан Лович или… Или я сам, — он вздохнул, словно бы беспокоясь. — Я не знаю, как тебе это объяснить, но, наверное, даже к лучшему, что мы отсюда уезжаем. Оно нас не поглотит.
— Я согласна, — кивнула Вишнивецкая. — Противно их всех видеть сейчас, если честно. Знаешь, кажется, будто за моей спиной ведут какую-то игру, о которой ничего не говорят, но используют меня всякий раз, когда им это удобно. И Матиуша тоже. Я же не глупая, я знаю, что он отродясь не воевал. И уверена, что Вацлав мог бы отбить его, если бы только захотел. Но он не захотел…
— Ну не может же быть всё так плохо. Я этих воевод видел, с ними сложно спорить, — покачал головой Милинский. — Может, если бы он им отказал, у нас бы и не было армии.
— Да пропади она пропадом. Толку от неё, если мы продолжаем проигрывать, как и раньше. Разве они этого не видят? Разве не могут взять командование в свои руки? — Анна поднялась, подошла к камину, оперлась на него, скрестив руки на груди. — А Велислав что? Он же великий гетман, он же сражался с татарами и шведами, чего ему стоит помочь Матиушу? — она посмотрела на Рихарда.
— Я думаю, для тебя не секрет, что они не дружат. Преимущественно потому, что Матиуш до недавних пор обращался с тобой… не слишком хорошо, — осторожно начал Милинский, неплохо знавший мнение своего опекуна касательно этого вопроса.
— Так и скажи, что как с хлопкой, — Вишнивецкая устало махнула рукой. — На правду не обижаются. Но да, не секрет. Ты думаешь, Велислав решил припомнить ему старые обиды?
— Уверен, — кивнул Рихард. — Он может. Ты ему не чужая, тем более что… Он всю ту любовь, что на Фелисию не израсходовал, тратит на тебя. По-своему, конечно, но выражается это примерно так.
— Он же не думает, что я обрадуюсь положению вдовы? — фыркнула Анна. — Матиуш не подарок, но я люблю его. И он меня.
— Я в этом не сомневаюсь, всё-таки достаточно прожил рядом с вами, — продолжал Милинский. — Но все остальные видели не лучший пример его к тебе отношения. Вот и результат.
— Мне кажется, это вовсе не их дело, во всяком случае, теперь, — призналась Вишнивецкая. — Ох, как всё стало непросто, как всё запуталось! Я бы хотела сейчас поехать к Анджею и всё ему рассказать, но я знаю, что он и без меня достаточно несчастен. Я не могу.
— Ты впервые за вечер что-то захотела, — Рихард слабо улыбнулся ей. — Анна, иди сюда.
— Зачем это? — она поймала его хитрый взгляд. — Что ты удумал?
Милинский молча встал, обнял её. Вишнивецкая закрыла глаза, положила руки ему на плечи — так ей было гораздо спокойнее.
— Просто хотел сказать, что я всегда буду рядом, — чуть погодя произнёс Рихард. — Идём спать, дорога предстоит дальняя и тяжёлая. Я как-то ездил… То ещё приключение.
— Ну хорошо, хорошо, — Анна не могла с ним спорить, а от их разговора ей и впрямь сделалось легче и спокойнее, её даже понемногу клонило в сон. — Спасибо.
— Не стоит благодарности, — прошептал Милинский, отчего-то чувствуя себя очень и очень счастливым.
***
Рано утром было холодно, а над Вислой стоял зыбкий туман. Анна глубоко дышала, наслаждаясь речным воздухом, Рихард держал на руках сонного Тадеуша, слуги же заканчивали последние приготовления и сборы. Когда погрузили последний сундук, Вишнивецкая вдруг отчего-то вздрогнула, быстро перекрестилась.
— Страшно, — прошептала она. — Так страшно, словно еду куда-то в незнакомое мне место, к незнакомым людям. А ведь пани Телимена мне, как мать!
— И мне не по себе, — кивнул Милинский. — Мне всю ночь снилось что-то… Я видел, что тебя украли стригои. Он был жуткий, Анна. Слепой на один глаз и весь в шрамах.
— Это всего лишь кошмар, это не сбудется, — поспешила успокоить его Анна. — Всё хорошо, Рихи, правда. Всё хорошо. Думаю, это просто волнения перед долгим путешествием.
— Хотел бы я в это верить, — ответил тот, печально глядя куда-то в сторону.
Вдруг сзади раздались тихие шаги и шуршание рясы. Вишнивецкая вернулась и увидела перед собой очень бледного, едва ли не прозрачного, Ловича. Он сжимал в тонких пальцах чётки, словно это была соломинка, а он — утопающим. Это ужаснуло Анну, она понимала, до какой степени отчаяния он доведён, и ей стало жаль Анджея.
— Я рада тебе, — она подбежала к нему, обняла. — Спасибо, что пришёл.
— Я не мог не попрощаться, — почти шёпотом ответил Лович — на большее его просто не хватило. — Не мог не благословить в дорогу.
— Ты очень добр к нам, — Вишнивецкая улыбнулась ему так тепло и ласково, что Анджей невольно улыбнулся в ответ, ему сделалось не так горько. — Навестишь меня в Кракове? Мне это будет приятно.
— Я постараюсь выбраться. Рядом с тобой мне хорошо, — отозвался он, совсем не желая её отпускать — тогда всё вокруг вновь становилось серым. — Ты здесь одна из тех немногих, кто ещё при своём уме.
— О… — Анна понимающе кивнула, сочувственно посмотрела. — Мне жаль тебя здесь оставлять.
— Но мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты далеко от этого всего, — успокоил её Лович уже привычным тоном — этот разговор дал ему сил. — Храни тебя Бог.
— И тебя, — Вишнивецкая позволила Анджею проводить себя до кареты, где уже сидели Рихард с Тадю. — Я напишу тебе, как приеду.
— Я буду ждать, — Лович открыл ей дверцу, помог устроиться на сиденье. — Хорошей тебе дороги.
Он ещё долго смотрел вслед экипажу, никак не решаясь осенить его крестным знамением. Анджею отчего-то было очень не по себе, и хотя приветливость Анны значительно не отвлекла его, после её отъезда тревога поднялась с новой силой. Он не знал, были ли это потаённые страхи Вишнивецкой, которые он ненароком забрал, или его собственные, те, что были рядом всегда. Однако Ловичу было неспокойно на душе, и это отчего-то заставляло его не запереться вновь в своей церкви, а остаться в Варшаве и помогать хоть как-то предотвратить разруху и смерти. Он будто чувствовал, что вскоре может понадобиться, и был готов забыть любые обиды, но оказаться полезным.
«Я просто надеюсь, что ты знал, на что идёшь, Вацлав, — подумал он. — И можешь гарантировать безопасность Анны».
Начинался дождь. Лович вздохнул, покачал головой и тут же оказался в кабинете Левандовского.
— Я пришёл поговорить, — коротко сказал он. — Без меня вы тут, похоже, не справляетесь.
***
Анна проснулась от того, что карета резко остановилась. Она удивлённо посмотрела на Рихарда, взяла сына на руки, нахмурилась — вновь не давало покоя волнение.
— Разве мы приехали? — она отодвинула занавеску, увидела за окном лес. — Что произошло?
— Не знаю. Ехали, ехали, а тут вдруг застряли, — Милинский едва подавил желание закатить глаза. — Неужто Вацлав не мог нам дать хотя бы нормального кучера?
— А может, случилось что… — задумалась Вишнивецкая. — Ну мало ли, ну нельзя же всё предсказать.
— Ты только вчера на него ругалась, а уже оправдываешь, — покачал головой Рихард. — Какая же ты всё-таки добрая.
— Отходчивая, — поправила Анна. — Ну да ладно. Тихо совсем… — она прислушалась. — Ничего живого нет, будто на кладбище. И как-то даже потемнело, а ведь сейчас всего лишь полдень, не думаю, что больше.
— Мне это не нравится, — Рихард взялся за ручку дверцы. — Я пойду и проверю, что там, а ты сиди. И ради бога, не высовывайся, я тебя очень прошу. Время сейчас непростое, мне всё время казалось, что за нами кто-то следит. Последние несколько дней точно.
— Да у меня тоже было такое чувство… Но я подумала, что мне всего лишь привиделось, просто волновалась много, ещё и Вацлав запугивал, — согласилась Вишнивецкая. — Глупости это всё, что может произойти плохого? Не мог же он отправлять нас, не подумав совсем, верно?
— Я бы очень хотел, чтобы так оно и было, но увы, — Милинский недовольно скривил губы. — Я сейчас.
Но он не вернулся ни через минуту, ни через две. Анна, как ей казалось, просидела так около четверти часа, а потом ей всё-таки стало невтерпёж, и она осторожно выглянула из окна, не увидела ничего. Вишнивецкая велела сыну оставаться на месте, укутала в шаль, поцеловала. Затем она медленно вылезла из кареты, ступила на опавшие и чуть влажные от недавно прошедшего дождя листья, обняла себя за плечи — дул противный холодный ветер.
— Рихард? Рихард? — позвала Анна, осторожно и даже боязливо оглядываясь. — Ты-то куда?
— Я прошу прощения за то, что сейчас сделаю, княгиня, — раздался над её ухом тихий голос с тяжёлым румынским акцентом, бледная рука легла на лоб. — Спи.
Та даже не успела понять, что это было, как её разом сморил тяжёлый, словно бы колдовской сон. Она только подумала, что сын может испугаться, что её долго нет, но позвать его уже не смогла — упала на руки незнакомцу, окончательно теряя связь с явью.