— Это женщина, — Драгош стоял прямо, скрестив руки на груди, и неотрывно глядел на Вереша. В его глазах плескалась самая настоящая ярость. — Домнуле Вереш, вы меня вызвали для того, чтобы я вам просто поймал женщину, а затем вернулся обратно в глушь? Могли бы получить это кому-нибудь из собственной свиты, разве нет?!
— Ты один из тех немногих, кто обошёлся бы с ней по-человечески, — терпеливо ответил Дарко, обернувшись на спящую на подушках Анну. Она была бледна, хмурилась, то и дело ворочалась, пару раз звала мужа, а затем вновь затихла.
— А вы сами? — спросил Микулэ, криво усмехнувшись. — Не королевское дело?
— Ты знаешь, что я никогда не ставил себя выше других, — жёстко ответил Вереш. — Я позвал тебя, потому что доверяю, потому что ты всё ещё знаешь, что такое жить по совести, по-людски. Ты не озверел, не сделался чудовищем!
— Это звучит не слишком убедительно, — Микулэ скрестил руки на груди, прищурился. — Я бы сказал, совсем неубедительно. Я не знаю, что вами движет, пан Вереш, и не очередной ли это каприз сербского бастарда, но только из уважения к вашим делам и к… неважно, я забуду этот случай.
— Остерегайся гордыни, Драгош, она сгубила достаточно людей, — тихо сказал Дарко.
— Я не горжусь. Я просто не готов терпеть всё то, что терпел очень и очень давно, ещё раз. Я дворянин, домнуле Вереш. И я хочу подобающего обращения, — с достоинством ответил тот. — Я не готов быть мальчиком на побегушках, пусть Мнишек не забывает, где он. Это у вампиров король всевластен, а здесь, у стригоев, он лишь первый среди равных.
— Я не говорил про то, кто отдал этот приказ на самом деле, — с некоторым удивлением заметил Вереш.
— Вы человек чести, — коротко отозвался Драгош. — А то, что я сказал до того… Простите.
— Ничего, ничего, ты имел полное право злиться, — махнул рукой Дарко. — Я не обижаюсь, — он помолчал, думая спросить, что имел в виду Драгош под словом «неважно», но так и не решился, понимая — ему не ответят.
— Что с ней будет? — меж тем спросил Микулэ, кивнув в сторону Анны. — Что будет с её ребёнком?
— Я не убиваю ни женщин, ни детей, — серьёзно сказал Вереш. — Они не пострадают.
— В этом я не сомневаюсь, — Драгош кивнул. — Но зачем она вам?
— Господа Анна будет нашим козырем. Тогда всё закончится быстрее, — Дарко нахмурился. Было заметно, что ему противен подобный ход, противно то, чем должна стать несчастная женщина на арене этой войны, но он ничего не мог с этим поделать.
— Нет, — произнёс Микулэ быстрее, чем успел о том подумать. — Нет.
— Почему? — Вереш, кажется, знал ответ, но всё равно зачем-то задал этот вопрос. То ли чтобы поддержать разговор, и так не слишком получавшийся, то ли чтобы хоть чем-нибудь заполнить тишину — Драгош не знал наверняка, но ему казалось, что всё-таки это было второе. Именно в тишине приходили мысли о том, насколько бессмысленна эта война, насколько бессмысленны многие войны. Именно в тишине каждый вспоминал свои потери.
— Давайте не будем опускаться до поступков Концепольского и Водлевского, — только и ответил он. — Пожалуйста.
— Ты думаешь? — Дарко внимательно посмотрел ему в глаза.
— Я знаю, — Микулэ низко опустил голову, чтобы не было видно его лица. — Вампир, который сдал её нам, который хотел, чтобы мы использовали её как козырь — бесчестный, подлый, раз решился на такое. Но разве мы не лучше его?
— Нет, — покачал головой Вереш. — Мы на это согласились.
— Верно, — не стал спорить Драгош. — Мы на это согласились, но сейчас у нас есть шанс всё исправить.
— Интересно рассуждаешь, — с тихим смешком заметил Дарко, но вышло у него это как-то надломано.
— У меня тоже есть сердце, домнуле, — только и сказал Микулэ.
— Но что ты предлагаешь? — спросил Вереш, вновь возвращая себе прежнее самообладание. Сейчас он уже больше походил на древнего воителя, каким и был всегда.
— Возвращать мы её не станем, — покачал головой Драгош. — Это глупо, это смешно, да и у нас она скорее будет в безопасности с их-то успехами. В конце концов, она считается моей, раз уж я её похитил.
— И что дальше? — кивнул Дарко.
— Покуда мы не будем использовать эту женщину как рычаг, сейчас всё и так идёт гладко: вампиры вот-вот проиграют, и мы вступим в Варшаву. Пусть будет со мной, в Брашове, — продолжал Микулэ. — В противном случае…
— Я тебя понял, — Вереш одобрительно улыбнулся. — Хорошо, будь по-твоему.
— И снова вы что-то решаете, не позвав меня. Например, судьбу заложницы, — раздался за спиной Драгоша голос Мнишека. Он бесшумно вошёл и спрятался в тени, таким образом сумев услышать несколько последних фраз.
— Позволю себе напомнить, что вы среди стригоев, где каждый вправе сам решить, что делать с добычей, — прошипел Микулэ, обернувшись к нему. — У нас другие обычаи, а вы нам не господарь.
— Я лучше, я король, — парировал Станислав, позволяя себе блефовать.
— Вас никто не короновал, — усмехнулся Дарко. — Я бы не советовал гневить мироздание.
— Оставим это, — отозвался уязвлённый Мнишек. — Так почему вы хотите увезти её? — он кивнул в сторону Анны. — И я уже не говорю о том, что тут делает бунтовщик.
— Бунтовщик, как вы выразились, выкрал доамну и доставил её сюда, — с трудом сдерживаясь, чтобы не вызвать обидчика на бой, ответил Драгош. Срываться на глазах Вереша было стыдно.
— Это я заметил, — с некоторым неудовольствием признал Станислав. — Так вот, я лично считаю, что её стоит оставить здесь и предъявить мужу. Уж он-то всё сделает, чтобы вернуть жену.
— Нет, — жёстко ответил Микулэ. — Нет. Я видел тех, кто сражается на той стороне, и знаю, как они бесчестны. Они и женщины с ребёнком не пожалеют, лишь бы оставить власть при себе. А если Вишнивецкий попытается возразить, то его либо убьют, либо околдуют, и он забудет супругу.
— Ты думаешь, что вампиры настолько плохи? — вкрадчиво спросил Дарко, которому вовсе не верилось в слова Драгоша. Он вспоминал Велислава, своего былого друга, и понимал — нет, быть такого не может.
— После Концепольского я уже ничему не удивлюсь, — произнёс Микулэ. — Вы меня поймёте.
— Да, — глухо ответил Вереш.
— Но мы должны хотя бы попытаться! — возразил Мнишек, которому было неприятно слышать подобное о вампирах. Да, он сейчас с ними воевал, да, он много времени провёл среди мирных сербских стригоев, которые оказались лучше сородичей, но ему всё равно стало обидно.
— Не должны. Не уподобляйтесь отцу, — хлёстко ответил Драгош и вышел, чтобы не разозлиться в конец.
— Это уже решённое дело, ссориться с кланом Морару я не буду, — не менее строго сказал Дарко, смерив Станислава сердитым и немного укоризненным взглядом.
— Да чёрт побери ваши порядки! — буркнул Мнишек. — Пусть так. Но как только мы завоюем Варшаву…
— Тогда и поговорим, — оборвал его Вереш. Крыть Станиславу было нечем.
***
Рихард с трудом смог открыть глаза и впервые за несколько лет почувствовал себя так, как обычно чувствуют люди — очень плохо. Он был уверен, что, став вампиром, избавился от этого, но увы — не все повреждения проходили бесследно.
Милинский потёр виски, пытаясь понять, что же случилось, осмотрелся и с удивлением обнаружил, что находится в особняке Левандовского. Рихард сел на постели, вдумываясь наконец в происходящее, нахмурился. Неужто отъезд ему приснился? Но тогда что он делает здесь, у Вацлава в гостях? Они никогда не были добрыми друзьями, да и в последнее время Милинский всё время был с Анной. Что же произошло?
Внутри что-то сжималось, словно бы от волнения, и ему это не нравилось. Рихард знал, что предчувствия его никогда не обманывают, а некстати вспомнившееся предсказание только добавляло тревоги. Ну не мог же он и в этот раз оказаться прав… Нет, нет, только не это!
Рихард закрыл лицо руками, пытаясь совладать с собой и успокоиться. Ему всего лишь кажется. Все богатые дома похожи меж собой, а пани Телимена вполне могла позволить себе обставить гостевые комнаты по последней моде, чтобы не смущать тех, кто к ней приезжает. И с Анной наверняка всё хорошо, она уже даже проснулась и сидит сейчас с сыном. Милинский слабо улыбнулся собственным мыслям, уже почти поверив в них — мало ли что случается с безумцами, он действительно мог забыть то, как они приехали. Но только он поднялся, как в дверь постучали.
— Да, войдите, — произнёс он, беря со стула халат, который, кажется, был совсем не его.
Тут же в спальне возник печально улыбающийся Анджей. Его Рихард ожидал увидеть меньше всего, ведь Лович уже довольно давно жил самым настоящим отшельником.
— Пан Анджей? — удивлённо спросил он. — Что происходит?
— Присядь, Рихард, — мягко сказал тот, пододвигая к кровати кресло. — Ты ничего не помнишь?
— Помню, как карета остановилась, и я вышел проверить, всё ли в порядке, — задумчиво ответил Милинский. — И всё.
— Тебя сильно ударили по голове, причём зачарованной вещью. Есть силы, что способны усмирить и вампиров, — Лович опустил глаза. — Мне очень жаль тебе это сообщать, но Анна с Тадю… Их похитили.
— Что?.. — Рихард вздрогнул, не веря услышанному. — Нет, быть этого не может! — он испуганно посмотрел на Анджея. — Это неправда!
— Я клянусь святым крестом, что не лгу, — глухо ответил тот. — Я и сам не хочу это принимать, но увы, всё так, как я сказал.
— Нет, нет, пожалуйста… — Милинский схватился за голову, наконец понимая, что случилось. — Нет! — он вскрикнул, задрожал, а дальше…
А дальше была только тьма.
Она пришла не так, как всегда — тихо, медленно, а совсем иначе — быстро, словно огромная волна, нахлынула на него и целиком погребла под собой, утягивая куда-то в непроглядный омут. Рихард даже понять ничего не успел, как оказался где-то, где не было видно ничего, но было мягко и так спокойно… Не хотелось возвращаться назад.
— Вернись, прошу, вернись, — слышался откуда-то далеко голос Анджея. — Не отдавайся безумию, оно тебя погубит.
Но Милинскому было с ним хорошо. Когда недуг его настигал, то боль исчезала, а происходящее воспринималось просто, как нечто само собой разумеющееся, и измучившийся Рихард не хотел бороться со своими демонами. Ему было хорошо, по-своему, конечно, но хорошо, ему было нестрашно.
А самым главное — он уже и думать забыл о несчастной Анне просто потому, что в своём безумии не помнил и не узнавал никого.
— Где он? Где этот предатель? — раздалось над самым ухом. Милинский даже не понял, о ком говорят — сознание окончательно оставило его, и теперь там правила лишь такая родная и знакомая тьма.
— Не смей! — кажется, пришедший замахнулся, чтобы ударить его, но человек в рясе загородил Рихарда собой. Эти двое долго кричали друг на друга, но Милинский их почти не слышал и даже видел с трудом — он был всё дальше и дальше от внешнего мира.
— Вацлав, оставь его! Он даже не узнаёт нас, — прозвучало где-то. — Вацлав, да послушай же! Рихард ничего не делал, сам стал жертвой этого злодея. Я рассказал ему всё, и…
— Что и? Давай, докажи, что я не должен тут же казнить его за участие в заговоре!
— Сначала он не поверил, а затем… Рихард, кажется, совсем сошёл с ума или, во всяком случае, переживает очень сильный приступ.
— Как у Велислава?
— Гораздо хуже.
— Чёрт побери.
Голоса снова стали отдаляться, а затем и вовсе затихли. Рихард же совершенно этому не сопротивлялся, и вскоре тьма окончательно сомкнулась над ним, как озёрная вода смыкается над утопленником.
***
Максимилиан фон Штраус скрестил руки на груди и ненадолго задумался, глядя на Ганса поверх очков. В кабинете царил полумрак — наступал вечер, и бой, должно быть, уже закончился, и Вишнивецкий был свободен.
— Так значит, княгиню украли, а её мужу об этом пока никто не сказал, верно? — вкрадчиво переспросил он.
— Да, герр Штраус, — Ганс печально вздохнул. — Одна радость, что собрались там не совсем дикие. Уж герр Вереш её в обиду не даст, а?
— Верно, не даст, — не стал спорить Максимилиан. — Но вот юный Мнишек… Не думаю, что он окажется настолько любезен.
— Вы знали его? — уточнил слуга, пытаясь припомнить, видел ли этого мороя он сам.
— Лично нет, но я о нём наслышан. Он какое-то время пробыл в Германии и причинил нам достаточное беспокойство, чтобы мы его не забывали впредь, — отозвался Штраус, отойдя от окна — солнце уже окончательно скрылось за горизонтом, и пора было в путь.
— Да, слышали, — Ганс кивнул. — Вы тогда знатно на него мне жаловались. Я уж думал решить дело по-своему, да приказа вашего не мог ослушаться.
— Мы не убийцы, мы серьёзные вампиры, которые сумеют договориться с каждым, — повторил своё извечное правило Штраус. — Однако мы не об этом. Как думаешь, Ганс, как мне стоит поступить? Я могу присоединиться к всеобщему молчанию и не пытаться давить на Вишнивецкого таким образом, а могу рассказать ему обо всём, — он ненадолго умолк, видимо, пытаясь договориться сам с собой. — Стоит заметить, что при втором раскладе он скорее согласится.
— А что вам сердце говорит? — простовато спросил слуга.
— Это всё глупости, придуманные для сентиментальных дам, — Максимилиан усмехнулся. — Я полагаюсь не те выводы, что делает мой разум.
— Хорошо, я скажу иначе, — кивнул Ганс. — Что вам говорит совесть?
— Ах ты об этом… — Штраус коротко кивнул. — Что ж, как я уже говорил, я не желаю навязываться и уговаривать. И уж тем более я не хочу показаться невежливым и алчным впоследствии.
— Значит, не скажете? — понимающе произнёс слуга.
— Не скажу. Я, конечно, не прочь вернуть свои деньги и закончить всё это безумие как можно скорее, но первое можно достать иначе, не прибегая к сбору дани, а второе… а второе меня не касается, если подумать, — усмехнулся Максимилиан. — Как считаешь?
— И то правда, — согласился Ганс. — Решено, не так ли?
— Верно. Нам пора в польский лагерь. Захвати вон те книги, — попросил Штраус. — И пусть принесут мою шпагу. Надо всё-таки выглядеть соответствующе их сарматским привычкам.
— Так тогда вам надо саблю, — заметил слуга. — И ко… контуш. А ещё они головы бреют.
— Я говорил соответствовать, а не становиться такими же дикарями, — педантично отозвался Максимилиан. — Придумали тоже… Головы брить.
***
«К вам пришли, пан», — Войцех низко поклонился Матиушу и кивнул на полог шатра позади.
— Кто? — устало спросил Вишнивецкий. Очередная проигранная битва окончательно лишила его хоть какой-то уверенности, и теперь он только и мог, что сидеть, глядя, как горит свеча, и тяжело вздыхать всякий раз, как мысли вернутся к неудаче.
«Я его видел несколько раз до того, — начал слуга. — Он приходил к пану Фабиану. Худой такой, в очках, одет с иголочки. Не припомню, как звать».
— Максимилиан фон Штраус, — кивнул Матиуш. — Интересно, что ему здесь нужно… Впрочем, сейчас узнаем. Зови.
Тут же в шатре возник и сам граф, вежливо улыбнулся.
— Здравствуйте, — произнёс он. — Я рад видеть вас в добром здравии, князь.
— Добрый вечер, — сдержанно ответил тот, поднявшись навстречу гостю. — Взаимно, благодарю. Что вы хотели?
— Поговорить и предложить кое-что, — степенно отвечал Штраус. — Дело важное.
— Вот как? — Матиушу было неспокойно, и приход Максимилиана только растревожил его. — И что же вам нужно?
— Присядем, — Штраус кивнул на сундуки. — У меня есть кое-что, что может значительно помочь в войне.
— Одна ваша услуга уже вышла Фабиану боком, — тихо произнёс Вишнивецкий будто бы сам для себя, однако он знал — его вполне услышали.
— Боюсь, что герру Концепольскому боком вышла исключительно его гордыня, — терпеливо ответил Максимилиан. Он считал Матиуша не более, чем юнцом, покуда не разобравшимся в делах старших, а потому не сердился ни на его дерзость, ни на ту волю, которую он давал чувствам. Молодости простительны ошибки. В конце концов, иначе научиться чему-либо невозможно.
— Я не знаю, чьи это козни, — покачал головой Вишнивецкий, уже жалея о том, что сказал, — но почему я должен вам верить и слушать вас?
— Потому что вы хотите вернуться живым, — ответил Максимилиан, не став добавлять «к жене». Это неминуемо вызвало бы вопросы, а нарушать данного себе слова не рассказывать ни о чём он не хотел.
— Это угроза? — прищурился Матиуш, и это Штраусу понравилось. Князь был не так слаб и бесхребетен, как казалось поначалу.
— Это проверенное временем наблюдение, — с подчёркнуто вежливой улыбкой отозвался Максимилиан. — Поймите меня правильно, герр Вишнивецкий: мы с герром Концепольским, конечно, не были друзьями, но я бы не стал его убивать. И вас не стану. Мне это совершенно ни к чему, да и вы не сделали мне ничего такого.
— Допустим, — у Матиуша явно не было сил спорить. — Так что у вас есть?
— Мне известны различные… заклинания, если можно так выразиться. И среди них я нашёл кое-что, что может уничтожить или, во всяком случае, значительно ослабить войско стригоев, — ответил Штраус.
— Святые дары, молитвы? — нахмурился Вишнивецкий.
— Нет, что вы, это колдовство гораздо древнее и связано с несколько другими личностями, — покачал головой Максимилиан. — Но в целом, вы думаете в верном направлении.
— И что же оно даёт? — Матиуш выглядел напряжённо. Кажется, соблазн согласиться, толком не узнав, что это, был велик, но покуда он держался. Это было даже… похвально.
— Оно лишает силы всех тех, кто пьёт живую кровь. Другими словами, они умирают на месте, — Штраусу понравилась подобная дотошность, но ему вдруг показалось, что что-то пошло не так с самого начала. Ведь Вишнивецкий и сам когда-то разрабатывал нечто подобное, да, но потом отказался. О причинах Штраус не знал, но догадывался, что тут вновь сыграли княжеское благородство и просвещенческая гуманность. Вероятно, и здесь могло возникнуть нечто подобное.
— А как вы предлагаете оградить вампиров? — спросил Вишнивецкий. — Не может же эта сила убивать выборочно?
— Верно. Существуют способы загородиться от неё, но все они недостаточно надёжны. То есть, велика вероятность, что те, кто окажутся ближе, погибнут, — начал Максимилиан. — Я предлагаю вам отвести войско, а затем сам возьмусь за дело и опутаю стригоев этим заклинанием.
— И всё равно кто-то из моих людей может пострадать? — уточнил Матиуш.
— Верно. Сила вольна выбрать себе любую жертву, кроме уже намеченной, — кивнул Штраус.
— Но тогда мы победим, так? — Вишнивецкий поднялся, прошёлся из стороны в сторону, поглядел в угол, где сидел Войцех и что-то чинил. Тот посмотрел на пана, пожал плечами и продолжил своё дело.
— Так, — кивнул Максимилиан. — Совершенно так. Это несложно, это быстро, это действенно, в конце концов.
— Я вас услышал, — Матиуш с минуту раздумывал над чем-то, затем обратился к слуге:
— Собери войско, я хочу с ними поговорить.
— Вы сдурели, герр Вишнивецкий? — вкрадчиво спросил Штраус. — Вы же их командир! Солдат следует ставить перед фактом, тем более, если они вас и так не слишком слушаются.
— У нас, пан Штраус, в стране принято спрашивать шляхту, прежде чем что-то решить. У нас, пан Штраус, шляхетская демократия, — с нажимом ответил Матиуш, вдруг разозлившись на такое отношение к его подчинённым. Да, никто из них его толком не уважал, но всё равно Вишнивецкий не мог так поступить. В нём уже довольно давно проснулось всё то польское, что он так долго прятал, и сейчас оно подсказывало — надо посоветоваться с другими.
— Да, наслышан, — Максимилиан криво улыбнулся. — Старый обычай.
— Который я хочу соблюсти, — серьёзно сказал Матиуш.
Он и сам не ожидал от себя такого. Последние месяцы выдались крайне неудачными, и Вишнивецкий уже и забыл, что значит быть всевластным, уважаемым и любимым князем, ведь тут он никому не был нужен. Он уже привык командовать почти что дрожащим голосом, то и дело оглядываться на Рутковского, пытавшегося что-то подсказать, на двух других воевод, на Велислава. Он уже привык каждый вечер возвращаться к себе и думать о том, как он на самом деле жалок и что деньги, потраченные на рыцарскую школу тёткой, оказались по сути свой выброшенными. Он уже привык сдаваться заранее, чтобы было не так обидно проигрывать, в конце концов! Но вдруг что-то изменилось. Матиуш не понимал, что это, но чувствовал, что у него будто бы открылось второе дыхание. Вишнивецкий вновь ощутил себя гордым и владетельным шляхтичем, тем, кем родился, понял, что вообще-то умеет спорить и отстаивать собственное мнение, как он это делал раньше, пусть и не там, где надо. Уже не раз за последний год многие решали за него, а он соглашался, доверяясь словам про благо и пользу, но не теперь. Теперь у Матиуша были свои мысли на предложение Максимилиана, которые он, как первый среди равных, готов обсудить с другими.
«Шляхта собрана, господин. Мне обождать здесь?» — спросил вернувшийся с улицы Войцех.
— Нет, ты тоже пойдёшь со мной, — покачал головой Вишнивецкий. — Ты, конечно, не шляхтич, и участвовать в решении тебе не положено, но мне нужен твой совет в этом деле.
«Спасибо, пан», — слуга низко поклонился.
А войска уже ждали их. Матиуш в очередной раз поразился умению вампиров так быстро собираться, но сейчас ему было не до этого. Он подошёл ближе, кивнул воеводам и Потоцкому, смотрящему странно и будто бы мимо него — снова впал в безумие? — окинул взглядом своих вынужденных подчинённых.
— Панове, — начал он, — все мы здесь уже долго и мучительно воюем с сильным врагом.
По рядам пронёсся гул, вампиры переговаривались между собой, спорили, не понимая, зачем их позвали.
— Эта бойня уже унесла немало наших друзей и родных, — продолжал Вишнивецкий, которого вдруг сковал уже привычный страх, но он гнал это чувство прочь, знал — это не по-шляхетски.
Гул стал громче, в нём теперь слышались негодование и ещё большее непонимание.
— Нынче ко мне пришёл тот, кто хочет нам помочь. Он принёс силу, способную разом уничтожить войско стригоев, — произнёс Матиуш, тут же ожидая бури и новой волны ненависти в свой адрес, но её отчего-то не последовало. Все замолчали, ждали, что он скажет дальше.
— Эта сила может не только убить наших врагов, но и коснуться нас самих, — Вишнивецкий вновь оглядел пришедших. — И это первое, почему я хочу отказаться от предложенного — думаю, многие здесь почтут за честь погибнуть в бою, но не многие готовы умереть вот так, словно бы подстреленные исподтишка подлым противником, — он ненадолго замолчал, вслушиваясь — но в рядах шляхты царила тишина. — Есть и второе. Издревле Речь Посполитая сражала не одного врага, издревле шла войной на тех, кто угрожал ей и теряла там своих бравых сыновей, но побеждала. Однако это были справедливые битвы, битвы, где две стороны встречались сабля к сабле.
— К чему клонишь? — спросил тот самый казак, что в первый раз оскорбил его.
— Я не готов быть тем самым подлым противником, — заключил Матиуш. — И, думаю, никто из вас не готов.
— Добре розмовляешь, — задумчиво ответил ему сечевик. — За правду, значит?
— Значит, так, — кивнул Вишнивецкий.
— Помню, и пан Богдан с нами так советовался. Потому и победил, — казак на мгновение улыбнулся. — Что остальные думают?
— Я, панове, много всякого повидал, — выступил вперёд какой-то рослый шляхтич с литовским говором. — Войны тоже знавал всякие. Но никогда не было, чтобы мы силой бесовской побеждали. Шляхтич на то и шляхтич, чтобы в честном бою сразить врага или самому полечь. Не пристало.
— Правда, правда, — загалдели вокруг. — Может, и не мила нам эта война, может, и проигрываем, но не станем, как хитрые татары, в обманку играть.
— Не нам решать, умрём мы или выживем, — подал голос Яблоньский, — но нам решать, честно мы это сделаем или нет. Я сам шляхтич, я своего не предам.
— Никто не предаст, — поддержали его прочие. — Дело говоришь, пан каштелян, не надо нам уловок да увёрток!
— Правильно, пан Вишнивецкий, правильно, — одобрительно кивнул Войцех. — Чужого нам не надо.
— Кажется, пан Штраус, вам мой ответ ясен, — Матиуш обернулся к стоявшему в тени Максимилиану. — Сколько бы Польша не пыталась стать европейской, она все ещё Польша. Речь Посполитая обоих народов. И мы не готовы предать свои идеалы.
— Интересно вы рассуждаете, — спокойно заметил тот. — Очень интересно. Ещё пару лет назад вы были истовым просвещенцем, открещивались от всего, что только может быть связано с вашей страной. Что же произошло?
— Я вырос и внёс соответствующие исправления, — коротко ответил Вишнивецкий.
— Нельзя заниматься новым, забыв старое? — понимающе улыбнулся Штраус.
— Да, — кивнул Матиуш. — Что ж, спасибо за предложение, но я вынужден отказаться.
— И это, безусловно, ваше право. Разрешите откланяться, — Максимилиан пожал ему руку и тут же исчез. Следом за ним последовал и Ганс, вечно находившийся при господине.
— Ну что ж, кажется, наше предприятие успехом не увенчалось, — сказал он, когда оба они уже были дома.
— Знаю, — беспечно кивнул Штраус. — Знаю. Но, как я уже говорил, это нестрашно, — он ненадолго задумался. — Признаться, я даже зауважал князя. Да, я посчитал его безумцем, как и все их порядки, но я его зауважал.
— Почему же? — удивился Ганс.
— Потому что я его понял, и его философия пришлась мне по душе в некотором роде, — улыбнулся Максимилиан. — Ну что же, не будем отчаиваться, дорогой Ганс. Раз уж мне так хочется чем-нибудь себя занять, пока в Пруссии тихо, то надо воспользоваться шансом!
— Куда опять? — устало спросил слуга.
— Помнится, Дарко Вереш желал найти убийц своих детей. Думаю, мы сможем ему в этом помочь, — отозвался Штраус. — Не напрямую, но всё-таки. Так что к делу!
Гансу не оставалось ничего, кроме как подчиниться. К причудам своего хозяина он уже очень и очень давно привык.