— Не скучай без меня, нежная, — Матиуш прижал тонкую руку Анны к губам, затем притянул девушку к себе. — Я тебе что-нибудь хорошенькое из Варшавы привезу. Что хочешь, Ануся? — он говорил с ней ласково, даже как-то слишком по-доброму, будто снова видел перед собой ребёнка, он действительно зачастую попросту забывал, что Анна уже личность, пусть и не такая умная, как он.
— Чтобы вы вернулись скорее, — девушка робко обняла его. — Пожалуйста… — она бы не посмела просить чего-то ещё.
— Моя хорошая девочка, — Вишнивецкий ласково погладил её по щеке. — Всё будет в порядке.
— Едем, пан, — послышалось со стороны кареты. Пан как-то слишком легко выпустил девушку из объятий и пошёл к экипажу.
— Я буду очень скучать, — Матиуш сел на мягкие сиденья и помахал служанке рукой. Та присела в покорном реверансе: пропасть между ними всё же была достаточно велика. Карета медленно тронулась, оставляя Грохов и поместье позади. Анна смахнула не пойми почему набежавшие слёзы и медленно побрела назад к дому. Да, бесспорно, она влюбилась, влюбилась непринуждённо, но подружки говорили совсем не об этом. Ей казалось, что набежавшее чувство было лишь игрой разума, не более, и она в чём-то врёт Вишнивецкому. Но, может, всё было не так ужасно?
— Шла бы ты куда-нибудь… Хоть к крёстной своей, — заметила вышедшая на порог Злата, бросила взгляд на заколку, блестевшую в волосах девушки. — И мой тебе совет: пока пана нету, сиди дома. Про тебя уже ходит достаточно сплетен. Люди у нас добрые, но как бес возьмёт — греха не оберёшься. Полагаю, ксёндз наш уже всё знает, придёт к тебе поучать. Поостереглась бы, он у нас строгий. Да и вообще поостереглась бы.
— Я лучше к матери пойду, одна она. Проверю, как она там, — Анна завязала на голове платок. — Справишься без меня? Точно?
— Точно, — усмехнулась та. — О себе бы думала, всё о других заботишься.
— А что мне о себе думать, коли хорошо всё? Ем сытно, вниманием не обижена, грех теперь о помощи окружающим не помышлять, — просто ответила девушка. — А ксёндз меня поймёт, он сам говорил ведь, мол, Христос сказал любить друг друга, — задумчиво добавила она.
— Пан бы сам с ними разобрался. Он тобой дорожит, этого не отнимешь, долго будет играться. И да, Витковский имел в виду совсем не то, что имеешь ты, — Судовская покачала головой, но ободряюще улыбнулась. — Иди уж.
Девушка покинула поместье и бодро зашагала по широкой проселочной дороге к деревне. Мимо церкви она прошла с опаской, но в селении вновь почувствовала себя хорошо.
Их с матерью старенький, уже покосившийся домик с пустым, заросшим сорной травой садом стоял на окраине, невольно сжимаясь на фоне новых изб других крестьян. Анна легонько толкнула висящую на одной петле калитку и прошла по узенькой дорожке к двери. Та вдруг со скрипом отворилась, и в проходе показалась пани Августина, мать девушки.
— Давно не была, — они зашли в дом, Августина тут же засуетилась, налила в блюдце пахнущий ромашкой чай. — Работы много?
— Да, матушка, — Анна поставила на стол хлеб.
— А что пан? — женщина зябко укуталась в платок. — Хороший? Старый был самодур.
— Пан… — девушка замялась и опустила взгляд, сказать, что было, она стеснялась. — Пан…
— На тебя глаз положил, — Августина тяжело вздохнула, но ничуть не рассердилась. — Он был с тобой?
— Да, — Анна покраснела от таких подробностей.
— Такова доля служанки в господском доме, — женщина философски пожала плечами. — Не беда, не беда. Он ласков с тобой в том смысле?
— Да, пан добрый, — девушка заулыбалась. — Он меня грамоте учит. Заколку подарил. Пан очень, очень хороший.
— Добро, — крестьянка чуть улыбнулась. — Только детей его не носи, не примет от хлопки. К бабке Янине поди, коль что. Ну сама понимаешь.
— Матушка, да как же? Ну, я ведь не могу это сделать, не сказав ему. А сказать стыдно, мало ли что он подумает, — Анна сняла заколку и прижала к груди. — Да и люб он мне, что уж греха таить.
— Дура девка! — строго сказала Августина. — Не нужно ему об этом говорить. У вас и быть ничего не может. Есть ты, хлопка безродная, Анна Костюшко, а есть он, ясновельможный князь Вишнивецкий. Нет Матиуша, есть пан. Он тебе объедки с барского стола кидает, как собаке какой, а ты и польстилась. Дети бывают только если семья есть, а у вас её никогда не будет. Анна, Анна, семнадцать лет живёшь на свете, а никак не поймёшь: нет такой любви между людьми. Любовь есть к Господу, детям и родителям. Люди друг с другом живут по привычке, из надобности. Я с твоим отцом так жила, моя мать так жила и ты будешь. Не умеют крестьяне любить. А паны и подавно. Они кланяться умеют, слова вежливые говорить да в танцах своих бесовских упражняться, а любить не могут. Не пара ты ему, как и он тебе. Не люби, дочка. Горя хлебнёшь. Ты ведь к нему, как к человеку, а он-то к тебе нет…
— Матушка… — Анна всхлипнула. — Матушка…
— Поди ко мне, — женщина обняла дочь. — Ну не плачь, не плачь. Полно.
***
Карета с гербом Вишнивецких остановилась у богатого варшавского особняка. Дверцы отворились, и из экипажа чинно вылез Матиуш. Оправил камзол, прическу, поднялся по массивным каменным ступеням. Дверь дома отворилась, пропуская его внутрь.
— Матиуш, друг, ты быстро! — по лестнице сбежал высокий светловолосый человек и заключил князя в крепкие объятия.
— Вацлав, задушишь, — Вишнивецкий улыбнулся. — И откуда в тебе столько силы?
— Не знаю, — пожал плечами Левандовский, при этом сильно покривив душой. — Якуб, накрывай обед.
— На двоих, мопанку? — осведомился слуга.
— На одного, я не голоден, — отозвался Вацлав. — Ну-с, поешь, и сразу к делу. И тебе явно есть что рассказать.
— Откуда ты всё вот так вот знаешь? Я ведь ничего не писал про это, — Матиуш внимательно посмотрел на друга.
— Вся Варшава наслышана о моей проницательности, — отшутился тот. — Идём.
***
Максимилиан фон Штраус прибыл в Польшу немного раньше, чем задумал изначально, но дело у него было неотложное, да и шпионы донесли слухи крайне важные и недобрые. Вацлав опять. Нет, конечно, Максимилиан признавал все его таланты, но чего ему стоило поубавить, так это гордыню. Он был крайне недоволен таким мальчишеским поступком столь старого вампира.
Штраус вздохнул и прикрыл глаза, чувствуя, как ветер с реки приносит с собой желанную варшавянам прохладу. Всё вокруг было так мирно и спокойно, так лениво, что Максимилиану даже стало жаль город — теперь он оказался под большой угрозой.
Станислав Мнишек-Вранич был неплохо известен в кругах прусской и немецкой знати. Более того, Максимилиан лично выяснил, какой козырь припас этот страшный вампир у себя в рукаве. Стригоев. Да, эти существа, обитавшие южнее Речи Посполитой, представляли огромную опасность и могли стать весомой силой, мощным рычагом. В том вопрос, что Станиславу хватало ума покуда их не использовать.
Максимилиан жил так давно, что мог предсказать войну, лишь с несколько минут послушав разговор двух враждующих сторон. По голосу, по движениям рук, по выражению лиц, по рвущимся мыслям можно было с лёгкостью сказать, возьмутся ли люди за оружие. А с вампирами всё было и того проще.
Мнишек пока не перешёл ту грань, что давала повод готовиться к бою.
Но он ступал по настолько скользкой тропе, что Штраус с мгновения на мгновение ожидал бури.