Як той батько Улялаев Серга.
А за ним вороной - радужной масти:
Ночь, отливающая бронзой и рудой:
Дед - араб, отец - Орел, а сама матка
Из шестой книги дворянских родов.
А за ним на возу-личная музыка:
Скрипка, бубен, гармонь да рояль,
А за ними на тачанке попка "Кузька",
Первый по банде жидомор и враль.
А за ним - тонная. Косяки, табуны,
Кухня, палатки наряданныя. Щербатая
Дюймовочка, волчьи бунты,
Тачанки с пулеметами, зарядный ящик.
Ехали казаки та ехали бузуки,
Дэ своротыли - зосталося на льду
Копытска печатня, зеленая грязюка,
Навозна юшка та самогонный дух.
Деревни объезжали-в хутора заезжали,
В хуторах хозяева-милости просю,
Атаману с есаулом парят и жарят,
Казакам каши, борща, поросю.
У которой лошади шишка, подпежье,
Язва, лизуха, або так мокрец,
Хуторяны сменивали на сухих и свежих,
Купоросью пичкали, аж пока окреп.
Ехала банда по тому по березаю;
В бубен тарахтел передовой головорез.
А подле атамана, попригнувшись, как заяц,
Под галоп проходил подговор главарей.
Маруська тянула непременно на Царицын
(Там у ней любовник завалялся - ей бы с ним.)
Дылда был против: на город не зариться.
Князь Кутуз-Мамашев: обождать до весны.
Маруська тянула: "Да разве ж это жизнь?
Что мы тут такое? Воришки, тьфу!
А там - мы крестьянское движенье, анархизм,
Попадем в историю - это вам не фунт".
"Зуб" надвинул свой апашский берет- .
Он мечтал о городе, как о Джиоконде:
Слямзить - стырить - сдонжить - сбондить
Слящить-стибрить-спурить-спереть1.
Дылда, гениальный молодой галчонок?
Никак не старше 19 лет,
Имевший на поясе турецкий пистолет,
На совести десяток удавлых ополченцах,
Дылда, бесшабашный, забубенный, горький,
В наклеенных усах, по Улялаеву "тэмнiй",
Зимой и летом носящий на темени
С хвостиком донышко арбузной корки,