С отчаяньем глядя на пузырьки из губ.
Копченый в ветрищах, по-волчьи седой,
Жал ее к сердцу и крепко плакал.
Конь, заплывая, уздой позвякивал
И жалконько порипывало мокрое седло.
Льдом и железом пах ветер,
Опушая веки голубой пыльцой.
Тата очнулась - и взгляд ее встретил
Резное из дерева, скорбное лицо.
И счастливым вздохом улыбнувшись в муке,
Щечкой прижалась к щетине рыжбй.
С обожаньем обняли рассеченные руки
И в первый раз назвала "Сережок".
Уральск.
III-1924.
ГЛАВА V
Вдруг загудели сонные шпалы,
Дзызыкнул по рельсам гул хоровой,
Поршнями и шатунами вышипая шпарит
Стрельчато буксуя сиплый паровоз.
В воздухе, просвистанном воплем истерик,
Над колоколами чугунных котлов,
Над красными теплухами и бочками цистерн
Нервно варился картавый клокот.
-"Аллюр". Верхами узду через ров кинь,
А там по ростоши, где снег хоть и смерз,
На скаку разлетелись чернодубки, махновки,
Заячьи наушники с разнузданной тесьмой.
Шибающая в кос улялаевская ругань
Жирнее копченого буженя,
Прыгала в печенки, селезенки и по кругу,
В бога, божиху и боженят.
Первые спешась - в зубы нагайку,
Сдунув усищ лебединое перо,
Вывинтили на разъезде гайки
И грохнули рельсы поперек.
Паровоз поперхнулся. Бандитский хаос
Осторожно в заезд протянулся в лаз.
Промышленник выскочил на вестингауз,
Крича, что он за советскую власть.
Машинист с молочными глазами от испуга
Не знал-сказать "товарищи" или "господа",
Но все же объяснил, что в цистернах уголь,
А нефть в вагонах, только путался в пудах.
Студент-путеец поймал себя на том,
Что забыл свое имя, но вспомнил: "Б. Боев".
А с ним и этажерки, чеховский том,
Муху, раздавленную на обоях,
Абажур над лампой, сшитый женой