Срубленные пальцы ощупывали снег,
Головы прыгали, дымясь, как бомбы.
Лужами мерзла лиловая кровь,
Оползая на снегу географической картой.
Весело скакал и звенел погром.
К вечеру стихло. Второе марта.
У здания театра афиша: борцы,
Водевиль "Вот так муж" с участием Ауэр,
А над ним на казацкой пике траур
Череп и скрещенные берцы.
Там штаб. Двери ударятся.
Выклик: Ермак, Байгузин, Коньков,
И, паром дымясь, всю ночь ординарцы
Пускали своих мохнатых коньков.
И вот из тьмы гундосый квак,
Желтый фонарь, голубая шина
И плавно подкатывается машина
С маркой на кузове: "Бенц-Москва".
И штарчешки шаря галошей крыло,
Шам Махорин в шобачьей шубе
Подбирает шкелет, и бандит трегубый
Из кузова прыгает чубом на лоб.
За ним багровеющий "Мерседес"
С цилиндром кареты, лоснящимся нагло,
И лихой казачина с шашкой наголо
Купэ раскрывает: "Пожалуйте-здесь".
Дальше пошла вереница саней
И всюду под саблей быстроглазой и голой
Шинель николаевская, красный околыш,
Тонкая поддевка, песцовый снег.
И пока партер расцветал в нарядах,
Где щурился князь, моргал иерей
Часовые грозили в удвоенных нарядах
Пулеметами с галлерей.
Занавес вздул свои облака.
И в путанице декораций и падуг,
Где громкой краской капал плакат;
"Собственность - кража". "Анархия - порядок",
Из-за черного бархата, где череп и кости,
Из папахного гнездовья бандитских вождей
В шашке, винтовке, нагане и кольте
Вышел теоретик анархизма Штейн.
Щегольская романовка, на ногах бурки,
Каких, однако, не носят на востоке,
Торжественное "Я" отвращенных буркул
И от лапок пенснэ отеки.
"Граждане! Россия страна хлебороба.
Из них теперь 70% таких,
У которых при лошадности своя корова,