Хозяева Севера - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 10

Глава 7. Малый зал

Между тем время шло – близилась полночь. Дождь прекратился, сменился страшным ветром, который сильно шумел и гнул деревья вблизи Молчаливого замка. Это не мешало ночным птицам, и их крики порой долетали даже до башен.

В полном одиночестве, в почти окутанной тьмой комнате, где единственным источником света остались тлеющие каминные угли, сидел Леонард. Его ноги были согнуты в коленях. Он покачивался на бордовом покрывале и отрешенно глядел в камин. За весь день Эметта ни разу не навестила его, а отец и сестра словно и вовсе позабыли о нем. Он качался туда-сюда, время от времени дотрагиваясь до своего обезображенного лица. Пусть демоница отчасти и залечила его увечья, однако никогда более его походка не будет как у дикого кота. Иногда ему чувствовалось, что правая нога волочится по полу, а левая рука немеет, будто отнимается. Вторя мыслям, по руке устремилась вверх вспышка боли, и Леонард поморщился, потер круговыми движениями запястье и принялся качаться дальше. Его губы сжались до уродливой белизны, а лицо, и так изувеченное, перекосилось от сочувствия к самому себе и ненависти ко всему прочему.

Прервал все Таки-Таки. Очнувшись от налетевшего в окно ветра, ворон запрыгал на жерди, захлопал крыльями и истошно закричал:

– Кар-р, кар-р!

– Да заткнись ты уже! – озлобленно вскрикнул Леонард.

Он резко кинулся к надоевшему ворону. Хрустнула шея.

В комнате обосновалась тишина. Только после шлепка птичьего тельца об пол вновь страшно завыл ветер, который принялся выдавливать окно в свинцовой оплетке. Леонард вперился в ворона единственным глазом, качнул головой и перестал предаваться размышлениям. Ему показалось, что эти мысли затягивают его в какой-то омут безнадежности… С трудом приподняв левую руку, он надел свой парадный зеленый кафтан, затем нечищеные сапоги. Мельком заглянул в мутное зеркало. Поначалу Лео не узнал себя, вздрогнул: из черноты отражения на него смотрело лицо, исполосованное багровыми рубцами, как плетями, со свернутым носом, отсутствующим ухом и подскошенной челюстью. Не выдержав, он ненадолго разрыдался.

Наконец он поправил подол кафтана и дрожащим, подпрыгивающим шагом, чтобы не беспокоить правую ногу, покинул гостевую спальню. Он постучал в покои отца, но они оказались пустыми. Тогда он вошел к Йеве, но и ее не было на месте. Нахмурившись, Леонард посчитал, что они вместе куда-то ушли, забыв о нем, и принялся искать их.

* * *

Граф и его дочь сидели в зале на втором этаже, в правом крыле башни. Это был один из тех уютных залов, который казался скорее принадлежащим миру человеческому, нежели демоническому. Здесь имелся длинный стол из дуба, а также множество стульев и кресел, полукругом обращенных к камину. Отделанный мрамором очаг на полстены пылал, подобно огненному порталу, а в его умиротворяющем свете, вбирая изливающийся от него жар, разговаривали несколько старейшин.

Помимо графа, в креслах сидели барон Теорат Черный, ярл Барден Тихий, а также Шауни де Бекк. В руках первого покоился бокал с кровью. Вампир неторопливо наклонял его из стороны в сторону, любуясь игрой рубинового напитка.

– Она бы в любом случае использовала клятву, выиграл бы ты это дело или нет, – произнес негромко барон.

Его темно-карие глаза казались совсем черными, горели углями в отблесках пламени. За эти глаза Теората, в общем-то, и прозвали Черным. Они изучали то Филиппа, то его дочь. Лицо барона, который выглядел как сорокалетний мужчина, обрамляли вьющиеся смоляные волосы до плеч, и время от времени он лениво поправлял какую-нибудь упавшую ему на лоб прядь. В противовес движениям само лицо его было резким, угловатым. Оно имело узкий ястребиный нос, впалые щеки и острый подбородок. Так что эта ленивая грация напоминала скорее грацию дремлющего в тени хищника, готового в любой момент прыгнуть на свою жертву.

– Я это понимаю, мой друг, – сказал Филипп. – Как и помню наш уговор, что ты поддержишь меня лишь в вопросе приоритета на наследие Уильяма.

Обстановка не располагала к громким разговорам. Все перешептывались между собой, растворялись взглядами в полыхающем на полстены камине.

– Ты знаешь мои убеждения, – ответил барон. – А я не иду против собственных убеждений. Слишком уж стар для этого.

– Так что насчет Леонарда? – спросил Филипп.

– Сложно, но постараюсь помочь. Король Эадес, после того как едва не скончался от мышьяка, перестал принимать кого-либо ко двору.

– Отравители с Юга?

– Не думаю, – усмехнулся барон. – Если бы за дело взялись веномансеры, то Эадес бы точно не выжил. Эти мерзкие создания будут похуже маготворцев… Наши же и отравили…

– Попроси помочь Горрона! – неожиданно рыкнул ярл Барден, отчего Йева вздрогнула. – Этот плут мигом распутает любой заговор. Он в них как гарпия в воздухе себя чувствует!

– Не нужно, – ответил Теорат. – Мне политика интересна лишь в вопросах сохранности моих вложений в винные плантации «Летардийского золотого» подле Солнечного Афше. А мнемоников вообще лучше лишний раз не трогать… – И по его губам скользнула ироничная улыбка.

В зале ненадолго стало тихо. Филипп подлил себе крови, а также, позаботившись о дочери, что побаивалась говорить в присутствии других, подал наполненный кубок и ей. Из темного коридора появились вышколенные слуги, чтобы поменять графин на новый, уже с теплой кровью.

Потянув носом воздух, Теорат посмотрел на сидящего справа Шауни де Бекка. Тот все понял, поднялся из кресла и наполнил два кубка, один из которых передал своему милому другу из Летардии. Он чем-то неуловимо напоминал Теората Черного: какими-то подергиваниями носа, подниманием бровей или даже игрой складок вокруг рта. Такую одинаковую мимику зачастую приобретают те, кто слишком долго живет друг подле друга.

Эти два старейшины и правда проживали вдвоем уже многие века. Однако, несмотря на некоторые сходства, внешне они разительно отличались. Шауни был полностью седым, коротко остриженным по южной моде, а глаза имел серо-синие. Двигался он мягко, можно сказать женственно, в отличие от своего друга, да и одевался иначе: его пальцы усыпали блестящие перстни, в то время как Теорат мало чем выдавал свое богатство и носил черные одежды.

Пока все вкушали кровь, Филипп нахмурился и прислушался к приближающимся шагам. Вскоре в небольшой зал, под арочный низкий проем, вошел Леонард. Беспокойным взглядом он отыскал отца и, заприметив собравшихся, настороженно поклонился:

– Доброго вечера, сир’ес.

– И тебе, Леонард, – мягко улыбнулся Шауни.

Остальные просто кивнули.

– Мы как раз вели разговор о тебе, – произнес Теорат, не отводя глаз от огня.

– В каком же ключе вы меня обсуждали?

– Ты поедешь с бароном в теплую Летардию, ко двору самого короля Эадеса, – ответил Филипп и затем добавил: – Как ты некогда и желал…

– Филипп, только не сразу… Дай мне пару месяцев, чтобы поговорить со своими людьми со двора и предоставить тебе расчет по ежегодным выплатам в сеттах. – Теорат так и не взглянул на вошедшего, будто брезгуя.

Вместо того чтобы отблагодарить, Леонард сделался бледным. Ему вспомнилась одна недавняя беседа. Потом цвет его лица сменился на пунцовый, и он процедил сквозь крепко сжатые челюсти:

– Отделаться, значит, вздумал от меня?

Все взглянули на него, удивленные дерзостью. Даже Теорат Черный – и тот повернул голову от огня, а ярл Барден очнулся от дремоты, навеянной тихим потрескиванием дров, и гневно зыркнул из-под сросшихся бровей.

– Ты сам просил это двумя годами ранее, – ответил граф.

– Кому я там нужен такой?! – Лео показал дрожащим пальцем на свое лицо. – Теперь меня ко двору примут только в шуты! Такой, значит, судьбы ты мне желаешь? Шутовской, да?

– Ты отказываешься?

– Да! Я никуда не уеду из Брасо-Дэнто!

Волоча за собой правую ногу, он развернулся и вышел. Вслед ему посмотрели все присутствующие. Йева хотела было побежать за братом, подорвалась, но граф придержал ее за руку.

– Позволяешь ему слишком много вольностей, – сердито заметил Барден. – Я бы уже призвал к ответу за такие слова! Повесил бы. Или на кол, к чертям!

– По возвращении в Брасо-Дэнто он отправится в Далмон без единого дарена в кошельке.

– В Далмон, отец? – переспросила Йева, не веря своим ушам.

– Да… – Граф прикрыл старые глаза ладонью. Он потерял еще одного сына. – Мое терпение закончилось. Трудности закаляют сильных, но слабых они опускают еще ниже. Твой брат становится безумен, поэтому представляет опасность для окружающих, в том числе для тебя.

С бледным лицом, которое делало ее большие глаза еще больше, Йева посмотрела на отца и промолчала, смирившись. Отчего-то ей вспомнились слова ее брата после событий на Мертвой Рулкии. И в самом деле, Леонард, возможно, стал терять рассудок, поддавшись страстям.

* * *

Леонард брел по черным коридорам, то и дело спотыкаясь. Значит, Райгар оказался прав…

Галереи Молчаливого замка действительно были молчаливыми. Впрочем, когда-то давно, когда иссушить старейшину считалось обычным делом, под этими сводами еще чувствовались порывы жизни. Более тысячи лет назад здесь жило восемь старейшин с большой свитой и окружением. Но эти времена закончились, и теперь, когда многие комнаты открывали только для суда, под сводами поселилась угнетающая пустота, осела вниз, отчего Лео шел, обхватив свои плечи руками, потому что чувствовал: его будто что-то обволакивает со всех сторон. Замок внушал ему глубинный страх. В состоянии внутреннего опустошения он поднялся на третий этаж, свернул в левый коридор и, пройдя до конца, отупело занес руку для стука. Некоторое время он медлил, ощущая, как что-то ворочается внутри и отговаривает… Однако дверь отворилась сама. За порогом стоял граф Райгар Хейм Вайр, который приоткрыл дверь еще шире и сделал приглашающий жест.

– Здравствуй, Лео, – улыбнулся граф толстыми губами.

Леонард вошел внутрь, и ему показалось, что тьма здесь, в ничем не освещенной огромной комнате, еще более густая, чем в коридорах. Присев в кресло, он попытался унять дрожь, но Райгар уже увидел ее, отчего улыбнулся еще шире. Граф приземлился в кресло напротив и с гулким звуком подвинул его ближе, да так, что его колени стукнулись о колени гостя. Тончайший, как лезвие, свет луны, едва пробивающийся между тяжелых гардин, упал на его широкое лицо, сделал его жутким, неестественным.

– Ну-с, ты возвращаешься в Брасо-Дэнто с Белым Вороном?

– Да, – прошептал Леонард.

– И какие у тебя и у твоего отца планы? Поделишься? Раз уж пришел пообщаться.

– У меня нет планов… У отца… – Лео подумал, что лучше не говорить о предложении по поводу королевского двора. – Вроде тоже никаких…

Граф Хейм Вайр почесал свой мясистый нос, почмокал толстыми мягкими губами и принялся рассматривать изуродованного Леонарда.

– А как Филипп себя чувствует?

– Не знаю.

– Как не знаешь?

– Вроде подавлен… – промямлил Лео.

– Вроде? Тебе неинтересны чувства собственного отца? – По губам графа толстой змеей скользнула насмешка. – Впрочем, мы с тобой говорили о том, что отцами таких называть и считать ни в коем случае нельзя. Взял к себе бедных сироток, заведомо зная, что они обречены на гниение в смертной оболочке, пообещал им с короб, а потом лишил всяких надежд. Хорош отец! А как он собственного родного сына лишился, знал бы ты… Заботливейший отец…

– Так зачем вы позвали меня?

– Просто пообщаться. Мы просто общаемся. Знаешь ли ты что-нибудь о травах, растущих в твоих землях?

– Не знаю.

– Местоположение Солрага поистине чудесное… Много чего редкого растет, – сказал граф. – Взять тот же пятилистник – убирает жар, ускоряет заживление тканей. Просто чудо, а не цветок! Или, например, ксимен. Ты что-нибудь слышал об этом великолепном растении?

– Нет.

– У людей используется при зеленой оспе, хотя немногие знают про эти свойства. А вот старейшины, например, весьма наслышаны о нем.

– Почему же?

– Его добавляют в Гейонеш, который дают старейшине при обряде воспоминаний. Совсем чуть-чуть – ослабить ровно настолько, чтобы подсудимый не смог ни убежать, ни напасть. Твой рыбак был таким обмякшим именно из-за него. А вот если, предположим… – И Райгар замолчал.

– Что? – не выдержал Лео.

– Предположим, если человека поить лишь отваром из ксимена вместо простой воды, то, когда старейшина целиком осушит этого человека, он рухнет камнем на землю всего через пару минут.

– Умрет?

– Нет, конечно! – расхохотался Райгар, довольно потирая потные ладони. – Лишь потеряет возможность двигаться на день-два. А пока он в таком состоянии, с ним можно делать что угодно.

– Например, провести обряд передачи дара? – догадался Лео, глуповато переспросив.

– Да хоть обряд, – поморщился граф от такой недогадливости. – Причем ксимен в крови человека не чувствуется на вкус, это его отличительная особенность. Но обычным вампирам он не вредит, это тоже забавно. Только старейшинам. Поэтому его не выращивают здесь, в Молчаливом замке, а покупают извне и слова передачи дара всегда утаивают от слуг.

– Я тоже не знаю слов… – осторожно заметил Леонард.

С понимающей улыбкой заговорщика граф поднялся и подошел к суме, достал оттуда две заранее подготовленные бумаги и вернулся, тяжело втиснувшись в кресло. Он передал их графскому сыну. После прочтения лицо того зарделось радостным румянцем, а глаза вспыхнули жизнью: в бумаге находилось решение всех его проблем.

– Смотри… Сначала делаются надрезы на шее преемника и дарителя… – Райгар, обратив ноготь в острый коготь, провел им по шее, чтобы показать нужное место. – Необходимо встать как можно ближе, почти вплотную. Далее читается текст: безостановочно, громко и четко. Я написал его на северной речи, чтобы ты мог его выучить. А выучить нужно хорошо… Эти черточки над буквами – ударения. Вертикальные – быстрое, горизонтальные – протяжное. – И он некоторое время показывал, минут с пять. – Все понятно?

– Да-а… – протянул Леонард.

– Если кто-нибудь решил бы передать дар, я бы посоветовал ему сначала составить документ, примерно вот такой, как тебе набросал. – С этими словами граф ткнул толстым пальцем во вторую бумагу. – Составить в двух экземплярах почерком того, кто отдает дар, и отправить один в Йефасу либо сразу после передачи дара, либо заранее. Но в твоем случае лучше сразу после передачи. Тогда тебя даже не будут вызывать в Молчаливый замок, а воспримут это как факт, раз Белый Ворон так подавлен.

Радостно кивнув обезображенным лицом, Лео подорвался из кресла, прижимая к груди заветную бумагу.

– Подожди, верни-ка мне пример завещания! Слова можешь оставить себе. Как же ты их выучишь? Удачи! – Райгар хохотнул и облизнул мясистые губы.

Леонард вылетел из комнаты, будто ему дали пинка, быстро завернул за угол и только потом сообразил, что до сих пор держит бумагу в руках. Перепугавшись, что его кто-нибудь заметит, он сложил ее вчетверо, спрятал под кафтан и уже более спокойной походкой, не обращая внимания на растекающуюся в ноге боль, отправился в комнату, где предался честолюбивым сладостным мечтам, которым давно не предавался.

* * *

Он очнулся перед самым рассветом, когда небо окутывал густой сумрак. Ветер не на шутку разбушевался и продолжал биться в окна, по толстому стеклу стекали капли дождя вперемешку со снегом. Уилл попытался разглядеть хоть что-то перед собой. Однако вокруг колыхалась непроглядная тьма.

«Неужели это смерть?» – подумалось ему.

Снова прикрыв глаза, он вслушался в шум ветра, плеск капель, почувствовал под пальцами шершавую льняную ткань. Нет, это не похоже на безысходную пустоту… Он еще жив!.. Перед его глазами тут же пронесся суд, напоминавший скорее кошмар, чем акт правосудия. Тогда Уилл судорожно присел, будто его окатили холодной водой. Его грудь часто вздымалась. Глазами он в испуге выискивал хозяина своего кошмара. Вдруг на плечо опустилась рука, нежно погладила, успокаивая, и Уильям, повернув голову вправо, заметил седину волос и отшатнулся, приняв это за явление скорой смерти. Однако рядом с ним, в кресле из темного дерева, сидел вовсе не граф Тастемара, а та самая женщина, которая назвала себя любовницей Гиффарда. Мариэльд… Мариэльд де Лилле Адан. Ее серебристые волосы были заплетены в мелкие косы и, сливаясь в одну, украшены шпильками в виде металлического цветка с жемчугом.

– Тише, тише, – прошептала она.

Ее голубые глаза глядели мягко, успокаивающе, поэтому резкий порыв Уильяма моментально иссяк. Он в напряжении замер, всмотрелся в старую женщину перед собой.

– Ты не понимаешь, почему до сих пор жив? – спросила она, словно прочтя мысли.

– Да… – хрипло ответил он.

– Я использовала клятву, данную мне советом тысячу лет назад, чтобы принять тебя в свой род.

– И зачем, черт возьми?!

– Не затем, чтобы обмануть и передать твой дар кому-либо, – тепло улыбнулась женщина. – У меня нет приемных детей, друзей и прочих, кто мог бы жаждать твоей смерти. Но когда я увидела твои воспоминания, то решила, что смогу помочь тебе. А ты, может быть, хоть как-то скрасишь мое одиночество, полюбив меня, как мать, и станешь мне ласковым, верным сыном.

– У меня лишь одна мать, но ее, вероятно, уже нет! – стиснул зубы Уилл. – Я сожалею, но… боюсь, из меня выйдет никудышный сын. Лучше верните меня обратно в зал суда, чтобы уже закончить то, за чем меня сюда притащили!

Из его груди вырвался тяжелый стон.

Против воли он продолжал находиться в зале суда, когда ему зачитывали бумаги. Как легко его предали те, кого он действительно любил всем сердцем. А как посмотрел на него граф Тастемара, как холоден, беспощаден был его взгляд! Его, дурака, не собирались щадить. О, эти лживые обещания помочь, данные только для того, чтобы избежать проблем с сопровождением незаконного преемника. Действительно, как он смел рассчитывать на спокойное счастье, будучи простолюдином, у которых счастья не бывает? Лицо Уильяма перекосилось в злобе, и он сжал кулаки. Старая графиня попыталась его успокоить, снова погладила по плечу, но он только грубо оттолкнул ее руку. Резко вскочив, он припадающим шагом пошел к одному окну, посмотрел на дождь со снегом, затем – к следующему. Если бы он мог видеть себя со стороны, то, вероятно, испугался бы, поскольку походил на больного зверя, мечущегося в клетке.

– Аспея забирает обычно в середине или конце зимы, так что твоя мать, скорее всего, еще жива. Мы можем ее навестить, когда отправимся домой, – сказала ровным голосом женщина.

Вздрогнув при этих словах, Уильям остановился, перестал болезненно озираться и посмотрел на седовласую женщину. Он не знал, что сказать и куда себя деть. Все внутри него содрогалось от воспоминаний о суде. Что еще им всем нужно от него? Неужели его доверием опять пытаются так бесстыдно воспользоваться?!

– Я тебя не обманываю, – продолжила графиня, тепло глядя на Уильяма. – В Ноэль, твой новый дом, можно попасть двумя дорогами: либо через крохотный Гаиврар на юге, либо через север Имрийи, которая соседствует с твоим Офуртом. Вторая дорога, конечно, длиннее… Но чтобы ты увидел мать и помог ей, мы сделаем этот большой крюк.

– Матушке нельзя помочь, – покачал головой Уилл. – В замке я перебрал полтора десятка книг. И везде сказано, что это неизлечимое заболевание для северных целителей… Так что ваши слова можно выбросить на ветер. Они лживы изначально! Не старайтесь меня обмануть!

– Ты правильно заметил, что заболевание неизлечимое для целителей северных. Но никак не южных…

Когда графиня увидела, что ее слова заставили Уильяма замереть и прислушаться, пусть и с подозрением, она поднялась из кресла. Подойдя мягкой походкой, женщина снова протянула к нему руку, погладила рукав его белоснежной рубахи и разровняла складочку.

– Один мой друг… – произнесла мягко она. – Он как раз южный целитель и уже не раз справлялся с болезнями и пострашнее. Он поджидает нас в Йефасе. Если твоя мать еще жива, он не только облегчит ее страдания, но и может полностью излечить.

– Это невозможно… – сказал Уильям, нахмурившись и глядя куда-то вдаль, в пустоту.

– Все возможно. Нужно лишь иметь знания и средства.

– Откуда взяться южному лекарю здесь, на Севере? Лжете! Что вам надо?..

– Пацель порой любит сопровождать меня в путешествиях. Я же сказала, что он мой друг. Ты с легкостью можешь спросить об этом у слуг. – Графиня пропустила мимо ушей его выпады и попыталась коснуться его пальцев, но Уилл отдернул руку. – Я повторяю, что не собираюсь забирать твою жизнь. Очень давно я потеряла сына, похожего на тебя, такого же черноволосого и молодого, и поэтому, увидев тебя в зале суда, решила, что… может быть, ты сможешь полюбить меня, как мать, и станешь мне хорошим сыном.

Уильям промолчал, только сделал шаг в сторону от той, кто так настойчиво пыталась назваться матерью.

«Ростом с Йеву», – подумал он, и тут же его лицо вновь перекосилось, стоило ему вспомнить дочь графа. Вспомнил, как она не желала ничего говорить и нагло врала в глаза. Вот, значит, почему она избегала его? Боялась проговориться! Лгунья, как и ее отец, потакающая всеобщему предательству! А он, как последний глупец, бегал за ней, пытался извиниться и понять, что с ней происходит. Дурак! Болван! Пока он вспоминал все происходившее, продолжая связывать это с длительной ложью, старая графиня подошла к столу, взяла оттуда документ и вложила его в руки Уиллу. Тот опустил глаза, принял документ с печатями, вчитался, однако не понял, о ком там идет речь. Он даже перевернул бумагу, чтобы найти ответ на другой стороне, – но там оказалось пусто.

– Юлиан де Лилле Адан? Про кого здесь написано?

– Про тебя. Уильям – это имя, распространенное на Севере, – ответила графиня. – Когда ты поедешь со мной в Ноэль, там оно будет для тебя обузой и клеймом. Все будут считать тебя северянином. Так что вместе с новой жизнью ты получил новое имя. Многие из нас в свое время отказались от своих старых имен, чтобы пойти дальше.

– И зачем вы мне это дали? – не понимая, спросил Уилл, крутя в руках бумагу.

– Чтобы ты убедился в истинности моих намерений. Наш клан старается все сначала узаконивать, а затем документировать. И перед тобой самый настоящий документ, подтверждающий твой статус. Ты можешь оставить его у себя, а можешь порвать прямо сейчас, на моих глазах, и стать простолюдином. Я не собираюсь навязывать тебе определенное решение, как другие, – даю свободный выбор. Но предполагаю, что тебе некуда идти после суда, поэтому приглашаю отправиться со мной в Офурт, чтобы ты смог спасти свою мать от ужасной смерти…

И Мариэльд замерла в ожидании.

Уильям же опять промолчал. Он глядел то на документ, где его имя было записано как Юлиан де Лилле Адан, то на графиню с глазами, напоминающими гладь озера в летний ясный день. В ее облике чувствовалось величественное спокойствие, которое действовало на него усмиряюще, заставляло прислушиваться. Однако он все равно не доверял ей… Ему хотелось уйти отсюда, чтобы его больше не предавали: перед глазами до сих пор стояли сцены кровавого суда. Именно поэтому, продолжая рассматривать скрепленную печатями бумагу, в которой было четко сказано, что теперь он Юлиан де Лилле Адан, он плотно сжал губы. Затем прищурился и заметил:

– Вы так и не сказали, зачем вам нужен я, обычный рыбак? Неужели за все годы не было возможности использовать какую-то там клятву для другого? Я просто не верю. Извините…

Уильям вернул бумагу и сам стал ждать ответа.

– Скажите прямо, к чему вы ведете?

Мариэльд качнула плечами.

– После Кровавой войны, которая унесла жизнь моих сына и мужа, было заведено правило передавать дар только зрелым мужам. Обычно в возрасте семидесяти – ста лет… Считается, что вампир к этим годам преисполняется мудрости, опыта и перестает быть рабом телесной похоти, чтобы исключить на него влияние со стороны. Я же, впервые за много веков, вижу перед собой красивого юношу, который годится мне в сыновья и внешностью, и истинным возрастом.

– Какой же из меня юноша? – против воли усмехнулся Уильям.

– Для всех старейшин ты наивный юноша, но никак не зрелый муж, – улыбнулась Мариэльд. – Раньше у меня не было возможности использовать клятву для кого-то подходящего. На суде появлялись либо уже сморщенные старики, либо отщепенцы, дерзнувшие обманом завладеть даром своего господина.

– По сути, со мной произошло то же самое…

– Ты не прав. Гиффард сделал тебя старейшиной не затем, чтобы ты донес дар Филиппу, как тот думал, а потому что ты достоин. Можешь спросить любого на ужине, тебе все подтвердят. Мы все видели твои воспоминания. – Она ласково посмотрела снизу вверх. И говорила так спокойно, что это не могло не действовать на собеседника.

Уильям нахмурился, почесал подбородок.

– Я потерял сознание… А что потом? Что я пропустил?

– После того как совет увидел в воспоминаниях, что ты законный наследник Гиффарда, о чем он сообщил нам, умирая, я решила использовать клятву и усыновить тебя. Мои айоры взяли тебя на руки и принесли сюда. А уже к полудню Летэ фон де Форанцисс передал мне официальный документ, подтверждающий твою принадлежность к моему роду Лилле Аданов.

Уильяма продолжали терзать сомнения. Он еще раз посмотрел на ту, что спасла его, на ее теплый, но величественный взор. Впрочем, столь тепло на него некогда смотрел и Филипп фон де Тастемара… Если бы не ловкое предложение графини отправиться в Офурт, чтобы спасти матушку, он бы попытался поскорее уйти отсюда. Его пальцы уже мяли уголок документа, готовые порвать. Внутри ворочалось надолго поселившееся в его душе недоверие, которое успело пустить в нем корни, но предложение было столь заманчивым, что он боялся не воспользоваться им и обречь матушку на погибель.

– Вы, госпожа, говорите много и красиво… – наконец сказал он. – Но я уже слышал что-то подобное об обещаниях помощи от… – Слова застряли у него в горле. – От графа Тастемара.

– Хорошо. Вижу, ты научен горьким опытом и не веришь мне.

– Не верю, извините, – покачал головой Уильям, наблюдая за успокаивающейся за окном непогодой.

– Тебя ни к чему не обязывают. Как я и говорила, ты можешь уйти в любое время, и, клянусь, я не буду преследовать и мстить. Если твоя родная мать жива, то мой друг исцелит ее, и даже тогда я не буду требовать от тебя благодарности. Ты можешь покинуть меня сразу после Офурта.

– А если матушка уже мертва?

– Что ж, это ничего не изменит. Я тебе уже сказала, что ты можешь покинуть меня в любое время.

По лицу Уильяма вновь пробежала тень сомнения. Он еще раз взглянул настороженно на хозяйку Ноэля, о котором ничего не знал.

– Хорошо… Я отправлюсь с вами до Офурта. И… спасибо вам за спасение…

– Раз уж ты решил дать мне шанс, – графиня улыбнулась, – хочу кое о чем тебя попросить.

– О чем же? – в глазах Уильяма снова вспыхнуло подозрение.

Ему показалось, от него потребуют чего-то, что вмиг перечеркнет все прошлые обещания. Неужели это и есть начало очередного злого предательства? Понимая, что старая графиня стоит совсем рядом с ним, почти вплотную, он отодвинулся подальше от нее к окну.

– Не переживай. Единственное, о чем я тебя попрошу, – это позволить моим слугам тебя подстричь! – расхохоталась графиня.

– Но чем плохи мои волосы, госпожа? – удивился Уильям, дотрагиваясь до волос, что лежали на плечах волнами и блестели, подобно перьям ворона.

– Юлиан, как считают в Ноэле, «мужчинам с длинными волосами пристало находиться либо на Севере, либо в свинарнике»…

Поморщившись от «Юлиана», Уилл кивнул и принялся расхаживать по покоям, пока графиня посматривала на него. Сам он старался не смотреть на нее, усиленно размышляя о том, что же ему наобещали. Больше он никому не доверял, убедившись, что улыбки и теплые взгляды не мешают держать за спиной подлый клинок. В свое время и граф Тастемара, и Йева, которая позволяла целовать ее, убеждали его в честности намерений, а он, наивный дурак, добровольно вкладывал в их руки свою жизнь.

И чем это для него обернулось?

Кто знает, что скрывается за улыбкой старой графини Лилле Адан? Она одна из влиятельнейших. Да, у нее было приятное лицо с тонкими аристократическими чертами, такой же приятный, будто материнский взгляд, каким на него некогда смотрела матушка Нанетта, встречая на пороге. От этого на Уильяма неожиданно нахлынули детские воспоминания: его окруженный изумрудными соснами дом, запахи запеченной на углях рыбы, дышащие лесом дрова, стол с трещинами, за которым вечером собиралась вся семья. Уильяму вдруг отчаянно захотелось поехать в Варды, чтобы исправить произошедшее!

Однако, вероятно, рассуждал он, старая графиня куда более искушена в искусстве лжи, чем тот же граф Тастемара. Поэтому ее материнский взгляд может быть лживым. Хотя, с другой стороны, куда ему идти? Не было для него больше никаких дорог, кроме как бродить зверьем между деревнями. Так какая, собственно, разница, что с ним сделают? Но, быть может, хотя бы увидит свою родную мать и поможет ей.

Будь что будет!..

* * *

После вежливого стука в покои вошел тощий долговязый вампир, облаченный в шаровары и белоснежную рубаху с высоким воротом, который облегал шею. В его руках был таз, а на боку висела витиевато украшенная тканевыми цветами сумка. Вампир окинул комнату прищуренным взглядом, и его губы, обрамленные чудно остриженными усами, расплылись в раболепной улыбке. В легком поклоне он возвестил шепелявым голосом с акцентом:

– Доброе утро, тео! Вижу, что и ваш сын уже проснуться. Как я вовремя. Не поверить, бежать со всех ног, чтобы успеть сюда к рассвету!

– Ты должен был явиться раньше. Займись им! – приказала графиня, и в ее голосе зазвенел металл.

Со вздохом, что он вновь заложник ситуации, Уильям направился к дубовому креслу, на которое ему указал цирюльник. А когда подошел, впервые осознал, что больше не хромает и чувствует себя вполне здоровым.

– А сколько я спал? – вдруг спросил он.

– Присаживаться, – поспешно обратился к нему цирюльник. Он пригладил свои забавные короткие усики. – Ах, мне уже не терпеть приступить! Руки так и чесать обстричь эту лошадиную северную гриву!

Усевшись в кресло, Уилл задумчиво вперился в пол. Он уже напрочь позабыл о собственном вопросе. Впрочем, Мариэльд не стала отвечать. Взглянув на сына, она устроилась на кушетке около большого окна и прикрыла глаза.

Около уха противно защелкали ножницы.

На мгновение Уильям отвлекся и увидел упавшую к своим ногам черную прядь. Пока его стригли, перед глазами ясно вставал обряд памяти. Ему показалось, что во время суда Горрон де Донталь смотрел на него сочувственно и, можно сказать, даже печально. Пожалуй, к нему единственному он теперь не испытывал ни отвращения, ни ненависти. И что-то подсказывало, что Горрон пытался ему помочь, но делал это, возможно, слишком деликатно, не смея мешать своему старому другу.

Пока он раздумывал, в покоях стало тихо. Посветлело. Дождь сменился снегом. Снег белоснежными хлопьями налипал на толстое стекло и тут же таял, соскальзывал и скапливался на металлической оплетке. Значит, отрешенно подумал Уилл, в Офурте уже давно властвует зима. Стало быть, матушка испытывает обострение болезни… В этом он увидел еще одно подтверждение своего выбора: нужно потерпеть, чтобы посетить Варды. А потом почувствовал, как его забил озноб. Пусть в покоях и пылал камин, но его не хватало для прогрева столь громадной комнаты с тремя полуциркульными окнами и высокими потолками.

Между тем старая графиня дремала на кушетке совсем неподвижно, одетая в тонкое серое мягкое платье, чем-то напоминая мраморную статую. Ее белоснежные, как снег за окном, косы лежали на ее костлявых плечах. Казалось, она дремлет – глаза ее были закрыты, но не было никакого движения век. Точно статуя… А потом Уильяму вдруг вспомнилось, что она ничем не пахла, в отличие от графа Тастемара, от которого часто несло лошадьми, старой бумагой и кожей.

«Этот замок строился не для людей», – сделал вывод Уильям, глядя на неподвижную графиню. От этой мысли он невольно дернул плечами.

– Тео, не шевелиться!

Цирюльник в раздражении причмокнул губами. Чуть погодя он спрятал ножницы в сумку, потер ладони, чтобы согреться, и достал оттуда серебряные тонкие трубочки с выбитым на них узором. На эти трубочки Уильям поначалу непонимающе покосился, однако тут же его мысли занял подсчет, как быстро они достигнут заснеженного Офурта. Две недели до Брасо-Дэнто… Потом, значит, несколько дней до Больших Вардов. Ну, предположим, три недели в пути… А дальше он уже узнает, что с его матушкой и насколько исполняются обещания.

Можно ли вылечить зимнюю аспею?

– Госпожа… – тихонько позвал он.

– Да, Юлиан. – В ту же секунду глаза статуи открылись.

– Когда мы покинем Молчаливый замок? – поинтересовался Уильям, поморщившись от нового имени.

– Завтра утром, сразу же после окончания ужина.

– Какого ужина, госпожа?

– После заката в Красном зале соберутся все те, кто еще не уехал. Согласно обычаю, мы пообщаемся под музыку, обменяемся новостями и снова разъедемся на добрую сотню лет. – Графиня оценила работу цирюльника. – Хорошо получилось. Мне нравится.

Цирюльник пригладил свои чудные усики. Он тоже считал, что получилось хорошо, ведь иначе и быть не могло. Затем, дыхнув на ладони, сказал:

– О да, тео! Теперь ваш сын выглядеть вполне себе ноэлец. Никаких северных патл, свисать до плеч!

От таких слов Уильям нахмурился, привычным жестом потянулся к волосам, но схватил только воздух. Тогда он поднял руку выше и понял, что его обстригли слишком коротко. Густые смоляные волосы были уложены назад, и, чтобы передние пряди не падали на лицо, цирюльник вплел в них серебряные трубочки.

Мариэльд изящно привстала с кушетки.

– До вечера еще много времени, – произнесла она, – так что пойдем, прогуляемся по заснеженному саду. И перестань, Юлиан, возвращаться мыслями к суду. Это ничего не изменит… Все, что должно было произойти, уже произошло.

– Извините, госпожа… Воспоминания сами возвращаются…

– И продолжат возвращаться. В первое время они будут с тобой и днем и ночью, а Белый Ворон станет для тебя самым страшным и уродливым гримом. Но тебе нужно понять, мальчик мой, что на самом деле в нем нет ничего страшного… Неужели ты позволишь ему довлеть над собой? Ты уже один из нас, – произнесла ровным голосом графиня Лилле Адан, затем обратилась к цирюльнику: – Пайот, позови айорок, пусть принесут мне расшитое жемчугом платье, а Юлиану выдадут черный комплект. Да поторопись!

Прибравшийся цирюльник тут же закинул цветастую суму на плечо, схватился за таз и побежал прочь из покоев. Улыбнувшись сыну, Мариэльд пошла следом.

Уильям остался наедине с собой. Впрочем, ненадолго. Спустя пару минут к нему в спальню буквально влетела стройная девушка, у которой, что крылья, развевались рукава, и поклонилась с самого порога.

– Здравствуйте, тео Юлиан! Вам сказать выдать черный комплект… Ах, где же он… Где же… – И она принялась рассеянно осматриваться, бормоча что-то непонятное. – Ага, да вот он! Опять Ада переложить!

Произнеся это, девушка подбежала к креслу и выбрала из всей одежды черные шаровары до голени, которую прикроет сапог, белоснежную рубаху с узким рукавом и воротом-стойкой, голубой кушак, кожаный жилет, на котором был выбит крупный цветочный узор, а также темный плащ с прорезями для рук. Потом она схватилась за черные перчатки и такие же черные чулки. И, вновь поклонившись, услужливо предложила:

– Вам переодеть? – У девушки был курносый, но все же милый носик, который немного приподнимался при улыбке.

– Нет… – покачал головой Уильям.

Вылетев из спальни так же быстро, как влетела, служанка, перед тем как захлопнуть за собой дверь, просунула в проем свое круглое личико. Она еще раз взглянула на печального хозяина, чтобы потом рассказать всем остальным о нем, красивом, высоком, но молчаливо-сдержанном и с маской утраты на лице.

* * *

Уильям озадаченно оглядел отобранные для него вещи. То был привычный для южанина, но непривычный для северянина костюм. Растянув шаровары, которые оказались не так уж и широки, он еще немного посомневался. Но выбирать не приходилось…

Со вздохом, не переставая вспоминать суд, он принялся одеваться, пока в конце концов не накрутил на талию голубой кушак. Его удивляли ярко-голубые элементы одежд. Он догадывался, что символом графства Ноэль является какой-то цветок, не зря же этот орнамент украшал каждую деталь, – но, что это за цветок, он не знал. То был голубой олеандр, произрастающий на морском побережье: с приглушающим бдительность сладким мягким запахом, но сочащийся ядом. Уильяму только предстояло все выяснить, а пока он пребывал в задумчивом неведении. Накинув сверху плащ и просунув руки в прорези, он отметил, что это очень удобно.

Наконец, обувшись и натянув перчатки, он полностью зашнуровал плащ и в тяжелом молчании вышел в коридор, где его уже ждали.

Старая графиня, закутанная в такой же плащ с прорезями, развернулась и чинно пошла по полным мрака коридорам, пока за ней следовал молчаливый Уилл. Они спустились на первый этаж, где им встретились лишь три слуги, которые низко кланялись – куда ниже, чем тому же графу Тастемара. Хромота Уильяма прошла не окончательно, но чувствовал он себя так, точно после прыжка в Мертвую Рулкию прошло много дней.

– Госпожа… – почти шепотом обратился он, боясь нарушить тишину Молчаливого замка. – Долго ли я спал? У меня почти затянулись раны на голове, шее и запястьях…

– Недолго. Всего день. Просто умелые руки лекаря сродни рукам маготворца, – улыбнулась графиня, двигаясь величественным шагом.

– Понятно, спасибо… – кивнул серьезно Уилл.

Он не знал, о чем можно разговаривать с этой чужой для него женщиной, которой он совсем не доверял. Впрочем, у него вообще не было настроения разговаривать с кем-либо, поэтому он шел, погруженный в тягостные думы, прятал руки в плащ, показывая из прорези наружу локти, чем напоминал нахохленного черного ворона.

Они подошли к главному входу, прошли мимо и двигались так, пока за одним из поворотов не обнаружилась маленькая железная дверца. Ее отворил безликий покорный слуга. После сдавливающего замкового мрака Уильям на миг ослеп, прикрыл глаза рукой и зажмурился, показав клыки. Снегопад сыпал так обильно, густо, что успел покрыть землю пуховым одеялом, и даже видневшиеся за воротами голые деревья уже укрыли белые шапки. Оглядевшись, пока они в молчании шли по узеньким дорожкам, Уильям неожиданно вспомнил зимний Офурт, свое детство и на мгновение улыбнулся.

– Первые дни зимы всегда дарят чувство умиротворения и приятной печали, напоминают о детстве, правда? – оглянулась с хитрой улыбкой графиня.

Уильям смутился, опустил руку и невольно улыбнулся, потому что, несмотря на нищету, он считал детство в целом счастливым и приятным.

– Такое чувство, что вы читаете мои мысли, госпожа…

– В твоем случае этого не требуется. У тебя все на лице написано.

Старая Мариэльд медленно побрела в самый дальний угол сада по усыпанной снегом дорожке, оставляя аккуратные неглубокие следы. Они снова умолкли. Вдыхая приятный груди холод, Уильям рассматривал сад с его спящими голыми растениями, представлял, каким он становится пышным и зеленым летом, даруя спасительную от зноя тень.

– Госпожа…

– Юлиан, если не перестанешь называть меня госпожой, я буду тебя постоянно звать Юлианом. Через каждое слово! Посмотрим, как быстро тебя возьмет страшная предсмертная судорога. – Она неожиданно легко рассмеялась, затем сказала оторопевшему Уиллу: – Ну, говори уже.

– Я всего лишь хотел спросить, как вы… – Он помялся и решил начать по-другому: – Мне мало рассказывали о старейшинах, и теперь я понимаю почему… Но я слышал о вас и о том, что вы одна из древнейших, что вы будто бы ходите по этому миру долгие-долгие века. Скажите, как вы можете так долго… – У него не получилось придать форму своей мысли. – Так долго жить? Что держит вас здесь, когда все вокруг столь отвратительно и безрадостно?

– Ты думаешь, твоя жизнь перестала иметь смысл?

– Нет, вовсе нет… хотя… Я не знаю. Внутри пустота… Не знаю, как описать, – растерялся Уильям, оглядывая дальний угол, куда они зашли. Здесь их никто не видел и не слышал.

– Внутри тебя пустота, потому что ты впервые сталкиваешься с предательством, несправедливостью, лицемерием. С годами станет проще…

– А что потом? Чувства притупятся?

– Нет-нет, они не притупляются. – И графиня печально добавила: – Предательств будет куда меньше, потому что ты перестанешь доверять свое сердце кому попало, но они станут глубже, болезненнее. Ты слишком мало знал Белого Ворона, мало знал о его вероломном характере. Отпусти его, его дочь, забудь о предательстве и иди дальше, просто впредь будь осторожнее.

– Я постараюсь, госпожа, – склонил голову Уильям.

– Хорошо, Юлиан. Постарайся, Юлиан. – Графиня насмешливо вскинула бровь, взглянув на резко покрасневшего собеседника. – Что такое, Юлиан?.. Тебе не нравится имя Юлиан?

– О Ямес, ну почему это странное имя, госп… – Он вовремя осекся, улыбнувшись второй раз за день. – Извините, но как же мне вас называть, если не госпожой? Может быть, тео? – ему вспомнилось, что так к графине обращались ее слуги.

– Матерью… Зови меня только матерью. Из зала суда вынесли моего новообретенного сына, а не еще одну машущую хвостом собаку, коих у меня достаточно. Прими как факт, что после той ночи в Вардцах ты потерял возможность быть рыбаком Уильямом, зато благодаря мне обрел возможность стать кем-то другим, – и сразу станет легче. Мне тоже в свое время пришлось так поступить…

Уильям промолчал. Он не знал, что ответить, потому что не верил во все сказанное и мало что понимал.

– Вижу, ты продолжаешь не верить мне. Недоверие основывается на непонимании.

– Уж нет ли у вас дара чтения мыслей? – вздрогнул Уилл.

– Нет, такого дара у старейшин не бывает. А с тобой и дар не нужен. Повторяю, у тебя лицо как пергамент, на котором слова – твои мысли, поэтому Белому Ворону и удавалось поддерживать обман. Ну и раз мы отошли так далеко, что нас никто не услышит, то, что же… Давай я немного поведаю тебе о своей судьбе. – Графиня качнула плечами, взялась за локоть Уильяма. – Тогда ты лучше поймешь меня, а я… Я вспомню то, что было будто бы не со мной – так давно это произошло…

Взяв сына под локоть, Мариэльд сняла капюшон, с которого осыпался снег, и принялась рассказывать:

– Много лет назад я родилась в землях, которые в те времена не имели ни названия, ни герба, ни короля. Эти земли в будущем назовут краем тысяч гор и рек, краем острейших высоких вершин и черных-пречерных пещер, какие только есть на этом свете.

– Это же Офурт? – изумился Уильям.

– Да, Офурт, – кивнула графиня. – А еще мои отец и мать были обычными людьми. Да-да, Юлиан, не смотри так, я такой же человек, как и ты. Об этом в клане знают немногие…

Я родилась под другим именем – Хеоллея. Моя деревня звалась Руротроон, что означало Маленькая, и была продолжением другой деревни – Аурутроон, то есть Большая. Мы занимались скотоводством, рыбалкой, охотой и жили, в общем-то, уединенно. Изредка к нам являлись для обмена люди из далеких земель. Когда я стала женщиной и у меня пошла первая кровь, отец продал меня за пару коз прибывшему для торговли вождю Карнкапа. Пара коз – очень щедрая плата, но я была невероятно красива, статна.

Мой муж оказался зрелым, бородатым, имел нескольких детей моего возраста. По прибытии в его поселение я уже была беременна. Патрупприн – так звали моего мужа – любил меня, и я стала его последней, четвертой, женой, а за те годы, что он был жив, родила ему множество детей. В свою очередь, они выросли и породили своих детей. А к моменту тех страшных событий, о которых я тебе расскажу дальше, моему младшему сыну Енрингреду, такому же высокому, как ты, с голубыми глазами и красивым лицом, было около двадцати зим.

О, Юлиан, это были чудовищные, невообразимые времена… И легенды о них не передадут и части того ужаса, что воцарился в наших землях… Огонь взметался до небес, порожденный дыханием исполинских тварей. Воды шипели белой пеной, когда в них погружались воющие на сто голосов существа размером с корабль. Посреди ковыльных пустошей за неделю могла вырасти остроконечная гора. В лесах шелестела листва, точно проносился ветер… но то был не ветер, а тысячи порождений демонов, что сделали ветви и кусты своим домом. А человеческие поселения, что же… Поселения пропадали целиком, когда по ним проходили последователи юстуусов.

– Кто такие юстуусы? – переспросил вполголоса Уилл, придерживая графиню под руку. Они бродили по усыпанным пухлым снегом дорожкам.

– Их еще порой зовут велисиалами, – сказала Мариэльд. – Горрон рассказывал тебе о них по пути на суд. Помнишь? Однако сейчас они обитают лишь в преданиях, а вот тогда их жрецы, преданные, жестокие, приходили и приносили смерть… Они убивали всех зрелых и старых, забирая с собой лишь молодых, способных пережить кровавые обряды. Мое поселение, располагавшееся в будущем Аелоде, постигла та же участь. Они пришли холодной осенней ночью, когда ветер дул с севера. Их было едва больше полусотни, но из-за того, что жрецы явились из темноты, никто не успел отреагировать… К тому моменту мой муж уже давно погиб и вождем был сын первой жены.

На моих глазах сначала убили моего старшего Моллуда, затем закололи двух других – Дроррука и Обехониона. Средний сын, Миллор, сгорел заживо, оказавшись запертым в подожженной лачуге вместе с несколькими жителями. Я слышала его крики, но не могла помочь. А мой младший Енрингред… – Графиня вздохнула. – Он попытался вывести меня и свою жену с новорожденным сыном за ограду поселения, чтобы исчезнуть в ночи. Но его настигло копье, жену отобрали, ребенка растоптали кони, а мне достались стрелы, что пробили грудь, живот и ноги.

Мой дорогой сын, я уже вижу, что ты странно притих от моего рассказа и, похоже, позабыл ненадолго даже собственный суд. Да, все познается в сравнении. Чужие великие горести заставляют думать, что собственные куда мельче и не так значительны…

В ту ночь погибла большая часть моей семьи, а выживших увели. Я умирала, мысленно готовясь к тому, что моя душа отлетит в Сумрачный Хорренх, но перед этим качала на руках своего Енрингреда, хрипящего и окровавленного… К рассвету мое тело стало неметь, и я наблюдала за восходящим солнцем со слезами на глазах, поглаживая уже ледяную руку любимого сына.

В те годы в северных землях происходило много чего необычного. Можно было встретить как тех, кто уносил в черноту смерти, так и тех, кто наделял светом жизни. На рассвете явились незнакомцы, которых горящее поселение привлекло, как мотылька пламя. После долгой беседы с ними я и получила свое тягостное бессмертие…

Многое произошло после той страшной ночи. Рассказывать, увы, долго, да и бессмысленно. Спустя годы я повстречала Морулеона. Он был таким же, как и я, и мы отчасти исцелили душевные раны друг друга, решили идти дальше вместе. Прибыв в прибрежный Ноэль, который уже тогда звался Ноэлем, и имея небольшое войско, мы захватили там власть. Мне пришлось изменить имя на более южное – Мариэльд. Годы текли… Бессмертных становилось все меньше, ведь тогда не считалось дурным тоном одному иссушить другого до последней капли крови. Я познакомилась с Летэ фон де Форанциссом и его женой, потом имела знакомство и с Горроном де Донталем, но лишь отдаленно, общаясь через других. Тогда, в зарождающихся королевствах, мы смогли занять свои земли, получить титулы и правили, постоянно воюя.

А тысячу лет назад в одном из разрушенных поселений мы с моим мужем обнаружили мальчика-сироту. И усыновили его. После победы над воинственным родом Лортров мы дождались, пока он возмужает, и передали ему бессмертие, которое до того дня томилось в узилище долгими годами, воя и рыдая. И наша семья стала полной, счастливой. Но ненадолго…

Грянула Кровавая война. Мы находились между двух крупных воинственных кланов, Сир’Ес и Теух, каждый из которых старался переманить нас к себе. И когда казалось, что близится закат клана Сир’Ес, мы с семьей, примкнув к клану Теух, предали его. Ты удивлен? Зачем мы это сделали?.. – Увидев непонимание в глазах собеседника, она продолжила: – Ты пока мало что смыслишь в политике, сын мой, поэтому не буду ничего объяснять, отвечу так: на то имелись веские причины. Барши был действительно Безумным… Даже Летэ не до конца знает, что происходило внутри вражеского клана и каким пыткам подвергались его собственные сподвижники. Итак, мы выдали Летэ и его военачальникам сведения о местоположении Теух в поселении, от которого после тех событий останутся одни развалины. Сейчас эти земли зовутся королевством Дриад. Нам тоже пришлось присутствовать на готовящемся собрании, чтобы не вызывать подозрений.

Тогда Летэ обрушился всем своим войском, которое возглавлялось двадцатью бессмертными и пугало несметным количеством вампиров. Они пробились к подземному залу, где проходило собрание, однако Барши успел запечатать двери. За то время, пока их ломали, он, благодаря дару мнемоника, потребовал крови всех своих последователей и понял, кто его предал. Он знал, что проиграл, но перед смертью успел отомстить… Мужа, а затем и сына иссушили на моих глазах… Когда это случилось, каменные двери все-таки разбили тараном. Завязалось сражение. Летэ вместе с Марко отчаянно пробивались ко мне, пока Горрон, Барден, Теорат и Амелотта добивали неприятеля снаружи, уничтожая вражеское войско, забирая лошадей, захватывая пленных.

Конечно, там было много других бессмертных, но я называю тех, кто знаком тебе по суду.

Из клана Теух не пощадили никого, и их бессмертие вскоре передали последователям Сир’Ес. После сражения же сам Летэ, когда понял, что опоздал, упал в доспехах передо мной, а также погибшими Морулеоном и моим сыном на колени и дал священную клятву на крови: удовлетворить любое прошение по наследованию, каким бы оно ни было. Даже если оно коснется его… Некоторые из Теух, кто по каким-то причинам не присутствовал на собрании, успели покинуть Север. Все знали, что жизни им не сохранят. Нескольким посчастливилось сбежать прямо из дриадского зала в гуще битвы, и они бесследно пропали, бросив все на произвол судьбы: земли, семьи и войска.

После победы мы сделали Йефасу своей столицей и возвели над старыми пещерами, где ранее проводились кровавые обряды, Молчаливый замок. Затем все до единого в первый раз собрались в старых пещерах и дали клятву родства. Мы породнились, ненадолго слив нашу бессмертную кровь воедино и произнеся слова на Хор’Афе. Именно поэтому каждая передача крови ярко чувствуется всеми остальными. После произошедших событий я удалилась в Ноэль, чтобы в тишине оплакать родных. Летэ начал наводить порядки, а Горрон де Донталь поспешил в свой Крелиос, который был для него подобен чахлому ребенку, которого он боялся надолго оставлять одного.

Графиня ненадолго умолкла. Она поглядела ласковым взором на идущего рядом и улыбнулась:

– Так что, мой милый Юлиан, поразмысли над услышанным как следует. И наконец перестань обращать свой взгляд через плечо. Запомни, на твоем пути повстречается еще много друзей, врагов, рождений, смертей, счастья и горестей – все это следует принять как бесконечное колесо жизни, которое катится по этому миру. А одиночество… Одиночество становится тем невыносимее, чем дольше живешь, поэтому давай просто прогуляемся по этому безмолвному заснеженному саду в тишине. Я хочу насладиться ей вместе со своим сыном, которого ждала очень долго…

На этом Мариэльд де Лилле Адан окончила свой длинный и во многом печальный рассказ и замолкла, чтобы дать сыну все обдумать. А он действительно погрузился в раздумья. Не понимал он, почему после стольких лет боли и предательств эта крохотная женщина идет рядом с тем, кого упрямо называет своим сыном, и хранит на губах мягкую улыбку? Отчего ее глаза до сих пор освещают мир? Как можно после таких давящих на плечи горестей продолжать гулять по саду со столь прямой спиной?

Он смотрел искоса на графиню и не произносил ни слова. В свою очередь, сама Мариэльд прекрасно видела, что за ней следят, но делала вид, что просто любуется зимними пейзажами, пока ее изящная рука в перчатке с выбитым цветочным узором держалась за локоть Уильяма. Думая каждый о своем, Лилле Аданы в чувстве безмятежного умиротворения оставляли на девственной белизне свои темные следы, которые тут же присыпались свежим пухлым снегом.

* * *

Из окна верхнего этажа за прогулкой старой графини и Уильяма со всей пристальностью наблюдал граф Тастемара. Глаза его были полны тревоги. Тут же к нему в покои без стука, по-свойски и дружески, вошел Горрон де Донталь. Он оделся, как одевался во дворце, с шиком и блеском, чтобы соответствовать своему бывшему титулу: на нем был бордовый праздничный кафтан, обшитый золотыми дубовыми листьями – символом Крелиоса. Подойдя к близкому другу, герцог тоже посмотрел сквозь ромбики стекла, а затем улыбнулся.

– Одет и острижен, как истинный ноэлец. Красавец! – произнес он, потирая ладони. – О чем они, интересно, беседуют?

– Плохо слышу. Долетают только обрывки, – хмурился граф. – Она завела его слишком глубоко в сад.

– Ну что же, все равно сегодня увидитесь на ужине в Красном зале. Там и поговори с ним с глазу на глаз, потому что в присутствии Мариэльд о суде никто заговорить не осмелится.

– Горрон, я хотел кое о чем попросить.

Сказанное перед этим Филипп пропустил мимо ушей. В нем чувствовалось затаенное напряжение: руки были скрещены на груди, спина казалась деревянной. Он так и не посмотрел на своего родственника, но не из-за неуважения, а из-за того, что его взгляд был прикован к прогуливающимся.

– И что же? – удивился герцог, протирая рукавом бордового кафтана запотевшее от дыхания стекло, которое мешало наблюдать за Мариэльд и ее сыном.

– Я хочу попросить вас получить от сир’ес Летэ бумагу для пересечения Черной Найги. В прошлый раз вы мне очень подсобили в этом деле.

– Ты что, собираешься провести на Юге расследование? – Горрон расхохотался.

– Да. Я посещал Мариэльд, когда Уильям еще был без сознания. И меня очень смутил один факт… – Почесав седую бороду, пестрящую редкими черными волосами, граф продолжил: – Мариэльд знала, что усыновит Уильяма, задолго до того, как появилась на суде. В покоях на креслах я увидел несколько мужских комплектов одежды, уже подогнанных по размеру, из очень дорогой ткани арзамас, что требует долгого пошива и закупается лишь в южных землях. Так что я считаю, что она замешана и в истории с магом Зострой, и с южными наемниками.

– Это вполне может быть, Филипп, – согласился Горрон. – Все знают, что Мариэльд не так проста, как кажется… или хочет казаться. И хотя она говорит, что у нее нет никакого дара, мы с Летэ давно подозреваем, что она, скажем так, слишком много ведает о тех событиях, которые должны произойти.

– Я тоже знаю об этих слухах, но мне кажется, Уильяму угрожает опасность, – упрямо произнес Филипп.

– Друг мой, даже если это она наняла тех людей, в чем я более чем уверен, то сделала это лишь для того, чтобы провести собственный обряд воспоминаний с помощью магов и определиться, использовать клятву совета или нет. Иначе зачем брать у Уильяма кровь, волосы и кожу?

– Но ведь мы устойчивы к магии.

– Однако ж когда от нас отрезают что-то, будь то конечность, волос или что-нибудь еще, то оно гниет, теряя бессмертие. Причем если старейшина очень стар, то гниет моментально, чернея. Так что я весьма допускаю, что южные маги могут колдовать над нашими, кхм… частями.

– А Зостра ра’Шас?

– Она вполне могла подтолкнуть некоторые события, чтобы они случились, как я и говорил ранее. Так что успокойся, попроси прощения и забудь об Уильяме: он больше тебе не принадлежит.

– Нет, – покачал головой Филипп. – Здесь что-то нечисто.

– Ты слишком упрям. – Горрон положил ему на плечо руку с перстнем. – Еще раз говорю, успокойся и забудь… Но даже если бы ты признался Уильяму до суда, то, думаю, результат остался бы тем же: Лилле Аданы и тогда бы прогуливались вдвоем в саду, как мать и сын. С той лишь разницей, что тебе не пришлось бы извиняться за грубый обман.

– Согласен с вами. Но бумагу мне добудьте.

– Все равно упорствуешь! Все стучишь лбом в камень? Как скажешь… Будь по-твоему, помогу! В любом случае, как это обычно бывает, гонец либо не вернется, либо вернется ни с чем. Но, может, хоть это тебя успокоит… – Пожав плечами, герцог убрал руку с плеча друга, отошел вглубь комнаты и уселся в кресло напротив разожженного камина.

– Спасибо. Вы еще не передумали ехать со мной в Брасо-Дэнто?

Распластавшись в кресле, Горрон де Донталь вытянул свои туфли вперед, к пылающему камину. Напоминающий черного кота, у которого в глазах отражается огонь, он зевнул. Затем почесал живот сквозь бордовый кафтан с вышитыми на нем золотыми дубовыми листьями и произнес уже поддавшимся сну голосом:

– Поеду… Тем более что с твоим начинающимся безумием нужен хоть кто-то, кто будет присматривать за тобой. – Герцог прикрыл глаза и шепнул, проваливаясь в дрему: – Эх-эх… а у меня за камином не уследили, потух… Хотя знают же, черти, что я так люблю подремать перед ним, радуясь, как танцуют для меня языки пламени. Пожалуй, скажу Летэ про нерадивость слуг…

– Тогда отдохните у меня, – ответил ему граф, продолжая глядеть в окно. – Здесь вас никто не побеспокоит. Йева в своей комнате, как и Леонард.

Филипп увидел, что Лилле Аданы возвращаются из сада, и отошел от окна. Здесь у него не было никаких дел, которыми он обычно окружен в Брасо-Дэнто, поэтому граф прилег на широкую кровать под балдахин, сложил руки на груди и прикрыл старые глаза. Подобно родственнику, он погрузил себя в состояние дремоты. Все прочие старейшины тоже были в своих покоях и подремывали: кто сидя, кто лежа, а некоторые и стоя – находились и такие умельцы.

Так уж получалось, что именно старейшины, способные бодрствовать месяцами напролет, очень любили поспать. Это считалось приятным времяпрепровождением. А некоторые столь преуспевали в этом занятии, что, утомившись от жизни, могли посвящать ему много лет. Например, такие, как Марко Горней. Слыша внутри себя голос главы обо всех судах и собраниях, Марко продолжал спать. Ему не хотелось зря открывать глаза. Он лежал на каменном подобии алтаря в своей пещере, сцепив воедино руки, пока неподалеку шумно срывался с крутой скалы водопад. Воздух в пещере был пропитан ледяной сыростью. Столетиями холод и голод точили облик Марко, отчего он стал напоминать скорее зверя, чем человека. Эта участь постигала всех тех, кто добровольно и надолго лишал себя очага, речи и одежды.

Впрочем, сообщение Летэ о последнем суде, на котором предстояло решить судьбу бывшего человека, Марко Горней пропустить не смог. С усилием разлепив веки, он также нехотя пошевелился, присел со скрипом, и с него осыпались ветки, грязь и снег. Поводя плечами, он тогда решил впервые за многие годы посетить Йефасу. С чувством неудержимого голода, одетый лишь в старый кафтан былых времен просторного и широкого кроя, выбрался он из своей пещеры, спустился по камням и достиг людского поселения. Марко выпотрошил нескольких селян, возвращающихся вечером из леса, а затем направился в сторону ближайшего тракта. Там он отобрал лошадь и деньги у какого-то загулявшего гонца, предварительно его иссушив. И уже после повстречал своего друга Синистари, вместе с которым поехал в сторону Глеофа.

Именно поэтому не стоит удивляться, что Молчаливый замок стал таким тихим, несмотря на множество гостей. Все дожидались ужина в Красном зале, привычно подремывая.

* * *

Когда Уильям возвращался в покои вместе с графиней, он все пытался понять: почему Брасо-Дэнто был таким живым, шумным, с топотом по лестницам и почему здесь колышется почти осязаемая тишина? Это непонимание его беспокоило. Уже в комнате Уиллу по наказу пришедшего лекаря пришлось прилечь и отдохнуть. Почувствовав навалившуюся усталость, он сцепил пальцы точь-в-точь как Филипп и неожиданно уснул.

В свою очередь, пожилая Мариэльд тоже прилегла на кушетку около окна и, подперев голову рукой, прикрыла веки – стала мраморным изваянием.

Солнце поднялось над замком куда выше, нежели поднимается на Дальнем Севере, но светило скупо, холодно, с трудом пробиваясь сквозь плотно сомкнутые зимние облака. Чуть позже в покои вошла служанка, чтобы сдвинуть гардины в хозяйской комнате. Она передвигалась тихо, на цыпочках, боясь потревожить сон графини и ее сына. Время текло неторопливо, лениво, а снег все так же продолжал засыпать Йефасу вместе с окрестностями. Наконец наступил вечер. Снегом укрыло как сад, так и замок. Проснувшиеся старейшины выглядывали из окон, находя в зимнем пейзаже продолжение своих безмятежных сновидений. В некоторой неторопливости, которая считалась здесь за правило, они одевались в лучшие наряды и тихо спускались в Красный зал, прозванный так из-за обилия красных гобеленов с черной окантовкой, укрывавших стены.

Уильяма коснулась легкая рука. Он открыл глаза.

На него робко глядела одна из служанок – та, что ранее готовила его наряд. Сейчас она тоже держала в руках вещи и, когда он присел и спросонья посмотрел на нее, положила их рядом и тихонько выпорхнула из покоев, как ночная птица. Кушетка, где лежала графиня, была уже пуста. Среди вещей обнаружилась и сума Уилла, с которой он прибыл в замок.

Поднявшись, Уильям подошел к окну, оперся о холодный подоконник из гранита и недолго полюбовался тихим ночным парком. Зиме хватило одного дня, чтобы прочно обосноваться здесь, вырасти сугробами, сокрыть все под толстым покрывалом.

В тишине надев ноэльский костюм, состоящий из черных чулок, скрепленных на голени тонкими ремешками, шаровар до икр, двух рубашек, верхняя из которых была бледно-василькового цвета и запахивалась слева направо, а также синего кушака, Уильям бросил взгляд в зеркало и невольно вздрогнул. Он не узнал сам себя… Из отражения на него смотрел кто-то другой… Юлиан? Нет, не Юлиан… Не бывает, чтобы человек так быстро становился кем-то другим! Однако он поймал себя на мысли, что до сих пор считает себя человеком, коим уже не являлся. Тогда он коснулся коротких волос с несколькими серебряными трубочками, пригладил их и, покачав самому себе головой, направился к выходу из комнаты.

«Просто перетерпеть», – взволнованно решил Уилл.

* * *

Уильям оглядывался в пустом мрачном коридоре, пока не услышал, как тихонько отворилась дверь другой комнаты.

Оттуда бесшумно вышла Мариэльд де Лилле Адан. Графиня протянула ему серебряный перстень с выгравированными вокруг крупного сапфира олеандрами. Точно такой же, только поменьше, мерцал на ее пальце. В смятении Уильям поблагодарил и надел это роскошное украшение, почувствовал приятную тяжесть.

– Теперь ты Лилле Адан, – сказала ему графиня. – Никогда его не снимай…

Взяв сына под локоть, она отправилась на ужин со счастливо-чинной улыбкой.

Уильям шел рядом, стараясь держать руку так, чтобы графине было удобно. Ему казалось, что его рука больше ему не принадлежит и даже тело двигается окостенело, неестественно, словно им управляет чья-то чужая воля. Они медленно брели по лабиринту черных коридоров, кое-где освещаемых светильниками. И только ближе к Красному залу им стали встречаться другие старейшины, которые тенями рождались из примыкающих коридоров или своих покоев.

– Прекрасный вечер, сир’ес, – здоровались они.

У них были ничего не выражающие бледные лица.

– Ваш сын очнулся? Как хорошо на нем сидит ноэльский костюм, – говорили другие.

– О, Юлиан! – как порыв свежего воздуха, неожиданно донесся голос Горрона. Он вышел из-за угла, одетый в узкий бордовый кафтан.

Пользуясь случаем, Уильям как можно вежливее выпутался из руки графини, что не ускользнуло от взора наблюдательного герцога, и протянул ему ладонь. Они обменялись рукопожатием.

– Здравствуйте, господин Донталь, – улыбнулся Уилл.

И тут же замер… Улыбка пропала с его лица. Через плечо герцога он увидел приближающегося графа Тастемара вместе со своими детьми. Уильям сразу же одернул руку, отошел на несколько шагов назад и напряженно вперился в свои мягкие туфли. Сам граф посмотрел на него пристально, из-под хмурых бровей, под которыми притаилась печаль, и только потом, как полагалось, первым поприветствовал старую графиню. Та удостоила его лишь снисходительным кивком.

Йева тоже смотрела на сына графини, но уже с ласковой улыбкой. Ей понравились его подстриженные волосы, которые теперь открывали высокий лоб и придавали лицу благородства. Ей понравилась и эта причудливая одежда, подчеркивающая гибкий благодаря годам стан. Счастливая оттого, что милому ее сердцу мужчине больше ничего не угрожает, она сделала к нему шаг, но, опередив девушку, Уильям тут же отступил. Он скользнул по ней безразличным взглядом.

Остановившись, Йева вспомнила о словах отца и, бледная и притихшая, тоже уставилась куда-то в сторону.

Все это время Леонард, прячась за спиной графа, злобно зыркал на Уильяма, но стоило Мариэльд единожды спокойно взглянуть на него, как он сразу же опустил голову.

После этих перекрестий взглядов, напоминающих схватку на клинках, победившая графиня Ноэля улыбнулась всем свысока и взяла сына под локоть. Где-то неподалеку заиграла лютня. Зал, где проходил ужин, находился за поворотом. Мариэльд де Лилле Адан повела Уильяма за собой, а тот, стараясь держать спину прямо, шел рядом с ней. Лишь раз он отчего-то посмотрел через плечо на семейство Тастемара, но тут же отвернулся – взгляд его на миг сделался больным, страждущим.

За ними следом пошел и герцог Донталь. Перед этим, однако, он поглядел на побежденного графа, его детей и вскинул брови. Разве не предупреждал он о подобном исходе?

Красный зал был тем самым залом, через который совсем недавно, но будто в прошлой жизни Уильяма сопровождали на суд. Огромные колонны из темно-серого гранита возвышались у стен по обе руки, отчасти перекрывая собой вытянутые узкие окна. Он располагался в левой башне. Утопленные во тьме своды уходили вверх на два этажа. Колонны и стены были завешены красными гобеленами: прямоугольными, простыми и обшитыми по краям черными нитями. Каменный пол, как только что заметил Уилл, глядя под ноги, украшал не простой узор, а круг с высеченными письменами – клятвой, принесенной старейшинами после окончания Кровавой войны.

Здесь обосновалась полутьма, куда более приятная, нежели в остальных частях замка. Она едва рассеивалась зажженными на столах свечами, а также четырьмя стоящими в стойках факелами. Тени плясали на восковых лицах присутствующих. У одной из колонн сидел в забавном глеофском колпаке менестрель, он поочередно дотрагивался до струн лютни и подтягивал колки. Его взгляд с примесью испуга и почтения метался по собравшимся. В Красном зале уже находилось множество вампиров – около двадцати персон либо сидели в креслах, общаясь, либо переговаривались, стоя у колонн. На пустых столах были одни кувшины. Потянув носом, Уильям почувствовал запах крови, который тонкими ручейками разливался по помещению, слишком огромному, чтобы наполнить его целиком. Ни одного человека здесь не было. И неспроста! Всякий попавший в замок человек больше его не покидал – таково правило. Именно по этой причине все гвардейское сопровождение графа Тастемара разместилось в Йефасе.

– Госпожа, – Уильям шепотом обратился к графине.

– Да, Юлиан? Что такое, Юлиан? – насмешливо ответила та и улыбнулась от того, как лицо ее спутника перекосилось. – Ну говори же, Юлиан!

– Эм… Ну… – Не в силах сказать сакральное и священное «матушка», Уильям постарался вообще избежать какого-либо обращения. – Подскажите, а кто все эти вампиры?

– Вон те четверо, в накидках с красными поясами и маленьких шапочках, – дипломаты. Именно они отвечают за связи между нашими землями, за обработку корреспонденции, договоров. Да и много за что… – Продолжая собственнически держаться за локоть сына, Мариэльд указала пальцем с перстнем в другой угол. – А вон там, Юлиан, сидит семья нашего главы клана Летэ: Асска и Пайтрис. Вон тот вампир – это Синистари из заснеженного Дальнего Севера. Райгара Хейм Вайра ты уже знаешь… Около лютниста стоит барон Теорат Черный из Летардии, он немногим младше меня. Рядом с ним – Шауни де Бекк, который живет вместе с Теоратом и состоит с ним в весьма, скажем так, теплосердечных отношениях. Остальные старейшины еще не спустились. Других я не знаю. Это обычная свита, и не думаю, что они будут интересны тебе.

Поправив колпак, менестрель устроился в тяжелом кресле поудобнее и обнял лютню, как возлюбленную. Она вновь зазвучала, теперь сплетаясь с поющим голосом.

В зал чинным шагом вошла герцогиня Амелотта де Моренн и сразу же направилась к Лилле Аданам, расположившимся у подпирающей темный потолок колонны.

– Здравствуй, моя дорогая Мари! – произнесла она тонко-скрипучим голосом, затем благосклонно обратилась к Уильяму: – И тебе здравствуй…

– Добрый вечер, сир’ес, – склонил голову Уилл.

В ответ Амелотта протянула руку, усыпанную перстнями, и потрясла ею, как бы намекая на правила приличия. Уильяму пришлось склониться и припасть губами к ее обтянутой, как сухим пергаментом, кожей руке со старческими бурыми пятнами. Его прядь с серебряной трубочкой мигом стукнула его по носу, и он, выпрямившись, поправил ее.

– Он больше не Уильям, – мягко произнесла Мариэльд. – А Юлиан…

Амелотта подняла брови, будто понимая, зачем это было сделано и что таится в новом имени.

– Ах, Юлиан, значит? Как в старые времена, да?

– Да, – улыбнулась графиня.

– Ну что ж, ему подходит, – кивнула герцогиня. – Только тебе еще учить и учить своего сына этикету! Почему я должна подсказывать ему такие элементарные моменты, Мари?

– Займусь этим по приезде в Ноэль.

Пока давние подруги переговаривались между собой, Уильям, чувствуя себя здесь чужим, отошел к колонне и прислонился к ней. Он с тоской озирался. Всем присутствующим этот ужин дал возможность встретиться впервые за долгие годы, и старейшины увлеченно общались, обменивались слухами и новостями. Говорили про разное: о ценах на сентопийские кружева, о королевских соглядатаях, о людях, о том, что города нынче пытаются выйти из-под власти господ, о мелких стычках на границах. Однако Уильям мало что понимал из их речей. Он почти никого не знал, а кого знал – видеть не хотел… В его голове мелькали мысли, что ему никогда не стать таким же, что во веки веков он будет стоять вот так, у колонны, в одиночестве…

Чуть погодя справа мелькнули слишком знакомые зеленые одежды, и он снова заметил Филиппа. Граф Тастемара прошел мимо него в сопровождении широкоплечего крупного мужчины с жидкими рыжими волосами, ныне рябыми из-за преклонных лет.

Лицо Уильяма перекосилось. Он отвернулся, не зная, куда деться.

Из-за одного стола поднялась хрупкая юная девушка с мягкими волнистыми волосами и большими глазами цвета свинцовых облаков. Она была обладательницей той редкой чувственной красоты, в которой мужчины видят дар, но для женщин она зачастую является проклятием. Асска фон де Форанцисс – дочь и вместе с тем жена главы клана – что-то шепнула сидящей рядом с ней женщине, обезображенной долгим голодным сном, и медленно пошла в сторону Мариэльд и Уильяма. Поразмыслив, женщина отправилась следом.

Асска дождалась свою мать, и они вместе, красота и уродство, юность и старость, как отражение всего сущего, подошли к семейству Лилле Аданов.

– Здравствуйте, сир’ес Мариэльд. – Девушка прижала руку к сердцу в изящном поклоне. После этого она куда более игриво посмотрела на Уильяма, и его этот взгляд обеспокоил.

– И тебе здравствуй, Асска, – улыбнулась старая графиня. – И тебе, моя Пайтрис.

Женщина, которую назвали Пайтрис, изуверски обнажила длинные белоснежные клыки – то была ответная улыбка. Ее иссохшую кожу на щеках словно что-то проело, редкий пучок волос держала простая заколка, а огрубевшие на руках ногти напоминали когти. И вот она, пугающая, страшная, неожиданно нежно посмотрела на Мариэльд.

– Здравствуй, Мари. – У Пайтрис был хриплый голос. – Я рада, что ты вновь не одна.

Уильям поклонился подошедшим, пытаясь скрыть оторопь от вида Пайтрис.

– Спасибо, моя дорогая, я тоже очень счастлива. И надеюсь, что мой сын будет счастлив со мной. – Мариэльд подошла к ней, и женщины тепло обнялись, погладив друг друга по спинам.

– Уверена, у вас все будет хорошо, – произнесла вполголоса Пайтрис, затем посмотрела на молодого Лилле Адана. – Больше не будет никакого предательства и обмана, Юлиан, потому что судьба свела тебя с Мари. Я знаю ее больше полутора тысяч лет.

– Только из этих полутора тысяч лет ты проспала почти половину… – вздохнула Мариэльд, и ее голубые глаза стали печальны.

Взгляд Пайтрис тоже подернулся тоской. Она посмотрела в пол и тихо ответила:

– Да, но Летэ не позволяет…

– И это хорошо! – уверенно сказала Асска вмешавшись. – С кем мне, матушка, общаться в этом молчаливом склепе, кроме как не с тобой? Даже это случается так нечасто!

– Никто не запрещает тебе ездить в Йефасу.

– Я предпочитаю общество себе подобных, а не смертной пыли, – вскинула свои очерченные брови Асска, затем стрельнула глазами в Уильяма. – Надеюсь, хотя бы ты, Юлиан, будешь нас навещать почаще! Приятно, когда клан пополняется молодой горячей кровью.

* * *

Прибывало все больше вампиров, и теперь менестрель жарче играл на лютне, в почтении косясь на публику. В Красном зале лились музыка и кровь. Раскинувшись в креслах из темного дерева, потягивая из кубков теплую влагу, в зале сидели все те старейшины, которые присутствовали на суде, и оживленно переговаривались.

Филипп был между герцогом Горроном и ярлом Барденом. Он слушал друзей вполуха, потому что его внимание сосредоточилось на семействе Лилле Адан, говорящем с Форанциссами. Напротив, ближе к окну, сидели Леонард и Йева. Глаза Леонарда казались подернутыми дымкой, будто он мечтал о чем-то сладостном, прекрасном и, возможно, в скором времени обещающим воплотиться в жизнь. С отрешенным видом он качал в руке кубок, за весь день не сказав ни отцу, ни сестре ни слова. В свою очередь, Йева, абсолютно не обращая внимания на напитки, смотрела только на Уильяма.

– Говорю тебе, эти собаки уже поглядывают в мою сторону! – прорычал Барден, прозванный Тихим, и очень даже не тихо грохнул кулаком по столу.

– Да не нужен ты им, мой друг, в сотый раз повторяю… – поморщился Горрон, когда увидел обрывочные воспоминания из испробованной им крови. – Артрона сейчас интересует лишь Крелиос.

– Тогда почему у перевала шлялась сотня-другая конников? А? Скажи-ка мне!

– Просто перебрасывают свои войска к границам Крелиоса. Те конники, о которых тебе сообщили, скорее всего, люди Роршара фон де Ларгоона. По весне, как сойдут снега, атакуют Аелод.

– Ты уверен? – Ярл Барден сурово посмотрел на товарища. – Потому что, хоть перевал и труднопроходим, я не хочу в один день проснуться от доклада о появлении у меня чертового Стоохса!

– Твои голые камни да рыжие барышни никому не нужны, – устало вздохнул Горрон, не зная, как убедить еще одного упертого товарища. – Куда большую опасность Стоохс представляет для нашего Филиппа, хотя я и попробую использовать свое влияние, чтобы обезопасить его на время.

– На время? – переспросил ярл.

– Да. Люди… это же люди, Барден… Я покинул Крелиос, и память обо мне, как и наработанные связи, исчезнет спустя очень короткий промежуток времени.

– И что будешь делать теперь?

– Пока обоснуюсь у Филиппа… – развел руками Горрон.

Филипп наконец оторвался от Лилле Аданов и, нахмурившись, поставил пустой кубок на стол.

– Стоохс не будет смотреть на мои земли, пока не покончит с Крелиосом, а это растянется лет эдак на пять-десять. Так что у меня хватает времени, чтобы подготовиться сполна, – холодно произнес граф.

– Ну почему же? – Герцог качнул головой. – Захватят Аелод, а уже следующей весной двинутся не вглубь, а в твою сторону, зная, что у тебя всего лишь полторы тысячи всадников.

– Ближайшая цель лучше дальней! Роршар не пойдет, займется Крелиосом.

– Ты в этом так уверен? – улыбнулся Горрон.

– Я знаю Роршара. – Граф нахмурился и снова посмотрел на Лилле Аданов. – А он знает меня. Он знает, что мои полторы тысячи всадников возьмут не числом, а умением и что ко мне бесполезно идти, пока за спиной пусть и обескровленный, но злой Крелиос. Пока что они предпочтут договариваться со мной по передвижению торговых обозов.

– Сраная политика! – недовольно пробасил ярл Барден. – Поспать не дают… Разбудили за три недели до дня, когда я должен был проснуться, паникой из-за донесения дозорных! А куда твое войско делось, Горрон? А?

– Распустил, сократил расходы, подкопил прилично даренов… Потом обменял их на сетты и распределил по нескольким крупным банкам: Глеофа, Сциуфского княжества и Ноэля, – с хитрецой сказал герцог Горрон. Затем продолжил хвалебную оду самому себе: – А еще прикупил в Глеофии пару лавок. Сейчас за ними следит один из моих преданнейших слуг. Ну и парочка лавок есть в том же Сциуфском княжестве, в Гаивраре и в Летардии…

– Ах ты изворотливый змей! – усмехнулись одновременно Филипп и Барден, и второй громогласно продолжил: – А почему не в Бофраите? Купцы рассказывали мне, что там сейчас неплохо.

– Это пока неплохо, – улыбнулся герцог. – Вкладываться в соседей такого агрессивного и большого королевства, как Глеоф, опрометчиво. Именно поэтому я бы не рекомендовал связываться ни с Дриадом, ни с Бофраитом, ни с Великой Флоасией. У Глеофа быстрая рука, он, если надумает, берет свое мгновенно. Уж вам ли не знать, мои друзья, о печально забытых королевствах типа Мордаффа, Тамасского княжества и Йены?

– А чего же в земли Филиппа не вкладываешь? Что, он тоже сосед? – расхохотался ярл Барден.

– Вот как раз Глеофу до этих земель пока нет никакого дела. Куда аппетитнее выглядят маленькие королевства неподалеку. Хотя в будущем может статься так, что в сторону Филиппа посмотрят разом и его южные, и северные соседи. Ну а не вкладываюсь, потому что поток золота в королевствах вдоль Черной Найги куда больше.

– Глеоф всегда смотрел в его сторону, – донеслось рядом.

Это сказал Летэ фон де Форанцисс. Он вошел в Красный зал и сразу направился к графу Тастемара и его друзьям.

Как истинный мужчина, Летэ более всего любил говорить о политике, поэтому, даже не повернув головы в сторону своей семьи, сразу же присел за стол. Поправил бархатистый красный пояс под приличным животом и, затянув его потуже, двумя пальцами взял кубок, отпил из него, но после первого глотка поморщился.

– Уже остыла… Вот скоты…

Глава нашел глазами слугу и недовольно показал тому кубок. Слуга все понял, сделался бледным и побежал менять кувшин.

– О чем это я? Да… Я бы не закрывал глаза на Глеоф.

– Да, но он, насколько я знаю из донесений, сейчас тянет руки к Великой Флоасии, с которой не в лучших отношениях, – заметил Филипп.

– Не испытывай судьбу. – С этими словами Летэ отпил теплую кровь. – Съезди в Глеофию, преклони перед королем колено, попроси принять тебя в вассалы вместе с графством. С тебя сдерут три шкуры, обложив налогами, но это обезопасит тебя на долгие-долгие годы.

– Это люди. О каких долгих годах вы говорите, сир’ес? Сегодня там один король, завтра – другой.

– Нет. – Глаза у главы были ледяными, и он смотрел ими, напоминая глыбу. – Глеофу благоволит удача, там рождаются исключительно мудрые, расчетливые правители, которые всегда продолжают дело своих родителей. Рано или поздно Глеоф пожрет все вокруг. И даже тебя… – Он продолжил: – Я дал тебе совет, Филипп. Прислушайся к нему. Решения нужно принимать вовремя, а не когда твой замок догорает.

– Крелиос еще не пал. Если я попытаюсь сменить сюзерена, мое слово более ничего не будет стоить в этом мире, – ответил ему Филипп.

Летэ в ответ поднял свое грузное тело и направился к Лилле Аданам, высокомерно показав, что беседа завершена.

– В этом он прав, – тихо ввернул Горрон, развалившись в кресле и почесывая живот.

Потом герцог кинул свой преисполненный скуки взгляд на Леонарда и заметил, как тот безучастно глядит на зеркало крови в кубке, не принимая участия ни в чем. Горрон заинтересованно приподнялся в кресле.

– Леонард, а какие планы у вас по возвращении в Брасо-Дэнто? – обратился он к вампиру.

Услышав свое имя, тот резко очнулся от размышлений. На миг к его взгляду примешался испуг, будто он подумал, что в его мысли каким-то образом проникли. Потом, видимо, понял, что вопрос безобидный, и пробурчал:

– Никаких!

– Что, совсем никаких? Будете просто жить в покоях и читать стихи, примеряя чужие подвиги на себя?

Филипп поглядел на своего сына, и в глубине его синих глаз читалось беспокойство. Он не вмешивался и пока ничего не сказал об изгнании в Далмон. Перед глазами ярко стояли те дни, когда рыжеволосый курчавый мальчик бегал по этажам его замка, размахивая деревянным мечом. Такова уж старость – оглядывающаяся назад, страшащаяся, что все доброе, что осталось в памяти, рано или поздно поблекнет.

Леонард, в свою очередь, от такого вопроса обозлился и ляпнул:

– Знаете, а в книгах все намного благороднее и лучше, чем в этом мире!

Горрон издевательски рассмеялся. Затем обратился уже к дочери графа:

– А вы, прекрасная Йева, чем вы планируете заниматься по возвращении?

– Я… – Девушка смутилась. – Как раньше, буду помогать отцу в некоторых вопросах. Дальше пока и не думала.

– О семье не думали? Вы так красивы, так молоды! Помнится, вашей руки добивался весьма добродетельный управитель замка Брасо-Дэнто… – улыбнулся и подмигнул Горрон, чем вогнал девушку в краску.

Впрочем, та вскинула голову, сдержанно улыбнулась и произнесла:

– Все может быть, господин Донталь.

– Хорошо, спасибо за ответ.

Горрон со скукой огляделся в поисках еще чего-нибудь, что стало бы целью его любопытства. Пиры в том же Крелиосе проходили куда интереснее… А он привык жить среди этого: вечного желания взять как можно больше, танцевать, пока не отнимутся ноги, пить душистое вино и целовать женщин! Люди хотя бы пытаются жить ярко, а для бессмертных жизнь – бесконечность, которую надобно растянуть подольше.

Лилле Аданы вместе с Форанциссами прошли к столу и уселись за ним. Уставший Уилл не знал, куда себя деть. Ему приходилось мириться с накручивающей на палец пряди Асской, которая пыталась придать своему лицу выражение юной девицы и зажигала в своих стылых свинцовых глазах огни. Мужчина ей явно пришелся по нраву.

А потом в зал вошел своей обычной тихой, но осторожной походкой, сложа руки за спиной и сутулясь, Райгар Хейм Вайр. Оглядевшись, он присел слева, через кресло. Увидев его, Уилл постарался глядеть поверх стола, в узкое окно, припорошенное снаружи снегом. Только туда ему и хотелось смотреть… Больше никуда. Следом за графом появился и Бартлет, коннетабль Офурта. Он нашел своего господина и военным шагом прогромыхал к нему, пока его лицо, с разбитым глазом и переломанной челюстью, со вбитым в кости носом, было обращено к Уиллу. Он примостился рядом с ним и улыбнулся чернеющим из-за выбитых зубов ртом.

Уильям отвернулся, сжав губы.

«Тут собрались все те, от кого надо бежать как можно дальше, а не сидеть за одним столом», – горестно думал он.

Чтобы не видеть ни Райгара, ни Бартлета, ни Филиппа, в безысходности он вернулся к рассматриванию падающего за окном снега. И ему опять не повезло: очень скоро в зал вошел Марко Горней в висевших на худом теле лохмотьях и сел напротив Уильяма, заслонив вид. Горней уставился на него своим звериным взглядом, изучая.

Уильям в душе застонал, словно его сжали горячими щипцами со всех сторон.

Рядом с Марко присела герцогиня Амелотта. А по соседству с ней появился незнакомец, выглядящий вполне себе молодо. Его лицо «сердечком» украшали короткие, но очень широкие брови. Он носил шаровары, такие же как у Уилла, серую рубаху с высоким воротом, приталенный кожаный дублет и короткий плащ, который накинул на одно плечо и скрепил брошью с большим сапфиром. На плаще белыми нитями был вышит узор – три вершины горы у воды, изображенной в виде волн синими нитками.

Незнакомец производил весьма приятное впечатление интеллигентного человека, а свирепости в нем и вовсе не чувствовалось. И вот, чтобы отдохнуть от неприятных физиономий, Уильям решил, что уж лучше он будет смотреть на этого молодого мужчину. Тем более тот тоже глядел доброжелательно.

– Сир’ес Мариэльд, – незнакомец вежливо обратился к графине, – вы выезжаете утром?

– Да, Лагот, ты что-то хотел? – мягко отозвалась графиня. Уильяму стало ясно, что этот вампир приближен к ней.

– Думал составить вам компанию до Гаиврара… – У Лагота был мягкий голос.

– Увы… Но мы поедем по Западному тракту Брасо-Дэнто, а далее через перевал Астерр. Однако в нашем доме, Лагот, тебе всегда рады. Приезжай.

– В таком случае явлюсь к вам через два месяца. – Лагот деликатно сложил указательный и средний пальцы вместе и приподнял, отставив другие пальцы в сторону. Похоже, это было жестом одобрения, потому что Мариэльд покровительственно кивнула.

Музыка продолжала скрашивать эту тихую заснеженную ночь. Однако никто не танцевал.

Старейшины беседовали в густой полутьме, сидя за столами, пили теплую кровь и любовались зимними видами из окон, от которых тянуло холодом. Привыкший к веселым человеческим пирам, Горрон порой испускал тяжелые вздохи, показывая, как ему скучно. Южные старейшины из королевств вдоль Черной Найги, а именно граф Мелинай, Теорат вместе с Шауни, а также Ольстер Орхейс из Бофраита, вели с Мариэльд разговоры о политике и торговле. Как заметил Уильям, южные старейшины, как, впрочем, и северные, предпочитали общество своих соседей. Один только Райгар сидел в стороне от всех и общался лишь со своим подчиненным на тему торговых пошлин.

Время шло.

Уильям никого не знал. В политике и торговле он не разбирался, а потому сидел отстраненно и чувствовал себя одиноким. В конце концов, не найдя, чем занять себя, он потянулся к серебряному кувшину, налил крови и принялся наслаждаться ее мягким, точно бархатистым вкусом. В его голове пронеслись рваные воспоминания ее обладателя. И Уильям, желая отстраниться от пира, погрузился в них, узнавая о подвалах Молчаливого замка – еще более жутких, чем надземные коридоры.

Наконец он заметил, как поднялся и покинул зал Марко. То же чуть позднее сделали Райгар вместе с коннетаблем, который за весь ужин не посмел произнести ни слова в сторону Уильяма, а лишь бросал насмешливо-злобные взгляды.

Над Йефасой лежало снежное ночное марево, и, желая побыть в одиночестве, Уильям склонился к уху старой графини Лилле Адан.

– Позвольте мне уйти.

– Иди, – улыбнулась та, желая пообщаться с давними знакомыми.

Уильям поднялся. Тихо, да так, что на него никто не обратил внимания, он вышел из Красного зала. Лишь Асска проводила его глазами и обменялась взглядами с матерью, которая сурово покачала головой. На ужине собрались все те, кто сыграл решающую роль в его судьбе, и Уилл так устал от этого всего, что едва не побежал на улицу, лишь бы никого не видеть.

Вышколенный слуга в черном платье, повязанном красным кушаком, открыл дверь. Уильям уже хотел было переступить порог как есть, в нарядном костюме, но ему любезно подали прогулочный плащ с мехом.

– Спасибо, – поблагодарил он растерянно и, накинув его на плечи, вышел в сад.

* * *

Дорожки, нетронутые следами сапог, петляли между голых деревьев и клумб, напоминающих ежей. Уильям нырнул на задворки ночного сада и тут же почувствовал, как его нарядные туфли зачерпнули снега. Впрочем, его это не остановило. Он шел и шел дальше по сугробам, пока не зашел за левую башню Молчаливого замка и не обнаружил за ней пристроенные к стене каменные беседки. Их змеей оплетала лоза с высохшей облупившейся древесиной.

Вокруг ни души… Зная, что останется один, Уилл скрылся в каменной ротонде и присел на холодную скамью. Затем вытряхнул снег из туфель, чувствуя, как холодят промокшие ноги, вздохнул и прислонился спиной к стене.

Сад спал, шапки снега укрывали чернеющие ветви. Сквозь неплотно прикрытые веки Уилл в усталом молчании следил за падающими хлопьями. Как тихо вокруг, как спокойно… Неужели он наконец-то может побыть один? Смахнув с волос снежинки, он достал из кошеля, который прихватил из покоев, серебряный браслетик и провел по нему пальцами – вспоминал Линайю, которую, возможно, увидит вновь, вспоминал это теплое, солнечное детство. Еще некоторое время он перебирал крошечные звенья… Пока не спрятал браслет обратно. Затем прислонился к стене, закинул голову назад, вытянул ноги, положив руки на живот, и, спокойно выдыхая пар от мороза, закрыл глаза.

Он отдыхал. Отдыхал от всего, что свалилось на него, пытался исцелить душу покоем и одиночеством.

Но вот слева от беседки он заметил движение. Мелькнул фрагмент зеленого облачения и, исчезнув на миг, появился уже в проходе. Филипп стоял, глядел на Уильяма, заслоняя вид на уснувший сад. Уильям поначалу дернулся, но идти было некуда, поэтому он лишь вздохнул и отвел глаза от силуэта графа.

Филипп зашел внутрь, стряхнул снег со своих седых волос и присел рядом.

– Ну и что вы от меня хотите? – спросил Уильям спокойным, но усталым голосом. Он снова прикрыл веки, будто не желая ничего видеть.

– Просто поговорить… Я должен был все рассказать тебе еще до суда, как и советовал Горрон.

– О чем рассказать? – печально усмехнулся Уилл. – Что вы все время лгали, что с самого начала мне суждено было умереть?

– Бумагу, что зачитали в суде, я написал сразу после нашего приезда в Брасо-Дэнто. Тогда я действительно хотел сделать это, но мое окончательное прошение было другим. Ты не услышал его из-за потери сознания.

К беседке подошла Йева. Зябко подергивая плечиками, она осталась снаружи и только надвинула поглубже капюшон. Уильям приоткрыл глаза, увидел ее застывшее в тревожном ожидании личико и, смерив девушку равнодушным взглядом, словно она ничто, отвел глаза в сторону.

– Я попросил суд признать тебя законным наследником, как и полагается. После голосования тебя узаконили, – продолжил граф Тастемара. – Но Мариэльд использовала клятву кровью, и тебя буквально забрали из моих рук…

Уильям не отвечал, только глядел апатично, холодно, пряча дрожавшие руки под плащом. Йева наблюдала за ним, едва сдерживая слезы.

– Ты вправе не прощать меня, – сказал Филипп, который различил и боль, и ненависть, и ярость, которые тщательно скрывались. – Но я хочу предупредить, что Мариэльд де Лилле Адан – очень непростая женщина, которая сама себе на уме. Подозреваю, именно она подослала ко мне в замок тех наемников с Юга. Пожалуйста, будь осторожен… И не верь всему, что тебе говорят… Тебе может угрожать опасность.

– Мне все равно… Да пускай хоть осушит прямиком за воротами. Какая уже разница? Извините, граф, но я более не хочу знать ни вас, ни вашу лживую семью, как и не желаю слушать ваши попытки обелить себя. Прощайте! Надеюсь, судьба в дальнейшем убережет меня от таких, как вы!

Уильям рывком поднялся со скамьи, усталый, и быстрым шагом пошел прочь – к выходу из каменной ротонды. Хромота усилилась. Сам того не замечая, он снова заволочил ногу. Мимо Йевы, которая прижалась к подпирающей колонне и глядела на него покрасневшими глазами, он прошел молча, только сжал до злой белизны губы.

Лилле Адан исчез за башней.

Филипп посмотрел ему вслед таким же усталым взглядом. Наконец звук шагов вдали истончился, пропал, в ротонде стало так тихо, будто там никого и не было. Последняя надежда на примирение угасла… Граф сосредоточенно уставился куда-то в точку на полу. Прижавшись к колонне у входа в беседку, расплакалась горькими слезами Йева, вытирая щеки рукавом.

* * *

Меж тем Уильям вернул плащ слуге. Поднявшись в покои, он прилег на кушетку, где ранее дремала старая графиня, и пролежал так до самого утра, отупело уставившись сквозь окно на зимний цветник. Один раз к нему заглянула служанка, но тут же пропала. А на рассвете дверь в большую спальню отворилась и в проеме появилась уже Мариэльд. За ней бежала та самая сероглазая прислужница.

Графиня грациозным шагом приблизилась к кушетке, присела на ее край. От этого Уильям натянул на свое поблекшее лицо вынужденную улыбку и попытался подняться, чтобы уступить место.

– Лежи… Мне хватит, – остановила его Мариэльд и, тряхнув волосами, глянула на прислугу.

Та принялась расплетать тонкие косички на голове хозяйки и вынимать витиевато украшенные шпильки в виде цветов. Затем девушка взяла в руки гребень, чтобы расчесать длинные, до поясницы, серебристые волосы.

– Ты разговаривал с Филиппом? – вдруг поинтересовалась графиня.

– Да, – глухо ответил Уилл.

– И как все прошло?

– Никак… Все хорошо, госпожа…

Однако графиня не стала дразниться из-за слова «госпожа», а только улыбнулась сама себе. Пока покорная служанка занималась ее волосами, она положила свою тонкую, изящную руку на плечо Уильяма и пригладила, будто в заботе смахивая какие-то лишь ей видимые пылинки.

– Фийя, – она едва повернула голову, – сообщи всем остальным, пусть готовятся к отъезду. Через час я хочу покинуть замок!

Служанка поклонилась, выбежала из комнаты, едва не подпрыгивая от ретивости. Проводив ее взглядом, Мариэльд посмотрела на сына с любовью и спросила:

– Как думаешь, Юлиан? Что имеет высшую ценность для самых старых из нас?

Уильям нахмурился.

– Власть?

– Это тоже важно, да. Но не первостепенно и тем более не для всех. Отношения, сын мой, вот что важнее всего. Можно назвать это любовью, семьей, друзьями… Как угодно.

– Отношения? – спросил непонимающе Уильям. – Разве их недостаточно?

– Отнюдь. Мы лишены возможности иметь детей. А те дети, что рождаются от нас до нашего обращения, потом умирают на наших же руках от старости или войн. Чем дольше живешь, тем быстрее течет время… И даже сотня лет проносится, как один миг, – только успевай хоронить и хоронить… Поэтому мы так цепляемся друг за друга, поэтому Филипп, будучи очень одиноким, так хотел сделать бессмертным хотя бы одного ребенка, и поэтому я, как полоумная, смотрю на тебя с любовью и счастьем в глазах. Да-да, тебя до сих пор смущает, что незнакомая женщина называет чужого взрослого сына своим.

– Я не считаю вас полоумной, – смутился Уильям. – Вы много чего рассказали мне о себе.

– Все равно считаешь, я же вижу, – рассмеялась тихонько Мариэльд. – Ладно, нам нужно собираться. Земли Ноэля ждут нас. Но сначала Офурт.

Послышались тихие шаги, а затем и негромкий стук в дверь. В такой ранний предрассветный час, когда темнота отчаянно противится наступлению света, он зазвучал громким эхом.

– Войдите, – отозвалась Мариэльд.

В спальню, вежливо кланяясь, вошел Галфридус Жедрусзек, управитель Молчаливого замка.

– Прошу извинить, сир’ес, – произнес он. – Но у меня большая просьба… Проверьте, не пропало ли что-нибудь у вас?

Следом за Галфридусом в покои вбежала еще одна взволнованная служанка Лилле Аданов и кинулась к сундуку, где принялась открывать шкатулки, сумки и со спешкой рыться в вещах, проверяя их сохранность. А управитель все это время терпеливо ждал.

– Здесь тоже ничего не пропало, тео, – со вздохом облегчения произнесла девушка.

Все взоры обратились к управителю.

– Хорошо… Это очень хорошо, – выдохнул тот.

– А что случилось? – подняла бровь графиня.

– Одна служанка, пока все были на ужине, обокрала своего господина, а также двух других старейшин. Потом она попыталась пройти через воротную калитку, где ее, конечно же, задержали… Что было в ее пустой голове, не знаю. – Управитель брезгливо поморщился.

– Чья служанка?

Галфридус Жедрусзек помялся, – видимо, сведения просили не разглашать, – но Мариэльд еще раз подняла вопросительно брови, уже выше. И он не рискнул отказывать второй после Летэ. Собравшись с духом, он коротко произнес:

– Графа Тастемара. Только прошу, не распространяйте! Такой позор, такой стыд на наши головы!

Услышав это, Уилл непонимающе нахмурился. Старенький управитель заторопился дальше по коридорам, чтобы попросить проверить всех остальных свои сундуки.

Когда за окном забрезжил рассвет, Уильям уже был готов к долгой дороге. На плечах его накидки, зашнурованной по груди черными завязками, снова был этот вышитый голубой с белым цветок. Он на него покосился, затем закинул за спину свою старую седельную сумку и вышел в коридор. Его безумно интересовало, что это за диковинное растение, но сейчас было не до расспросов.

Вскоре появилась Мариэльд. Ее сопровождали две служанки, один слуга, цирюльник и пара стражников, которые несли на себе сундуки и сумы, напоминая вьючных ослов. Желая им помочь, Уильям подал руку, чтобы ему передали одну из сумок, но те лишь тупо помотали головами.

• «
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• »