Покидая Молчаливый замок, Уильям оглядывал его: эти две темные башни, соединенные друг с другом, раскинувшийся перед ними парк с цветником, который сейчас заботливо укрыл снег, а также напоминающие стылые мертвые глаза окна. Складывалось впечатление, что замок необитаем. Впрочем, вспоминая прислужников и ледяные взгляды старейшин, Уилл подумал, что, может, так оно и есть, может, в замке действительно никого нет.
Из главного входа показались Синистари и Марко. Им тоже передали коней, и, усевшись на них, они сухо попрощались, став первыми, кто покинул эти стены и устремился в родные края.
– Ну что же, мой сын. Давай поедем и мы, к новой жизни… – сказала графиня и взобралась на серую кобылу в яблочко.
Семейство Лилле Аданов неспешно выбралось за ворота. Передвигаясь по рыхлому снегу, отряд углубился в небольшой лесок с голыми деревьями. Ехали молча, не желая нарушать священную тишину рассвета.
Вскоре дубы расступились. Впереди неторопливо вырастали окраины Йефасы. Минуя уже знакомой дорогой ее невысокие каменные стены, окружавшие город, путники добрались до перекрестка.
Там оказалось многолюдно.
Уильям увидел на лошадиных попонах до боли знакомые гербы. Его зоркие глаза вычленили самого высокого всадника – сэра Рэя. При виде капитана, который еще не заметил его, сердце Уилла кольнула тоска: он жалел, что больше не увидит этого, в общем-то, неплохого человека, верного и чистосердечного.
Сам Рэй с любопытством разглядывал забавно одетых людей, по виду чистых южан. А когда они приблизились, то в удивлении проморгался, отгоняя от себя последние следы похмелья.
– О-о-о, мои глаза! Я уж решил, что они подводят меня! – воскликнул он. – Уильям! Почему вас так странно обкорнали и одели?
– Я не возвращаюсь с вами в Брасо-Дэнто.
– Как?! Вы же говорили, что вернетесь.
– Уже нет, – произнес Уильям. А когда поравнялся с капитаном гвардии, то улыбнулся с оттенком печали. – Но я был рад знакомству с вами…
– А куда вы уезжаете? Погодите, где же наш граф? Мы договорились встретиться с рассветом здесь, но его и близко не видно.
– Граф задержится из-за некоторых непредвиденных обстоятельств, – вмешалась холодным тоном в разговор Мариэльд. – Сын мой, нам пора отправляться. Поторопимся, нас ждут.
При этих словах у сэра Рэя вытянулась физиономия. Он взглянул на своего друга так, будто тот все время его обманывал, а история о рождении в деревне – ложь.
– Прощайте. Всего вам хорошего, – сказал ему Уильям и поехал прочь.
Капитан немного подумал, потом подстегнул Тарантона, который тут же радостно поскакал, заскучав за несколько дней в деннике. Поравнявшись с Уиллом, капитан протянул ему свою крепкую руку:
– Не знаю, что за чертовщина случилась в замке, но желаю вам счастья! Вы хороший… человек! Пусть вам на пути не попадется Граго! Прощайте!
После короткого прощания Лилле Аданы подъехали к другому отряду, расположившемуся за перекрестком. Отряд состоял из пяти всадников, четверо из которых были одеты точь-в-точь как слуги графини. Пятый казался явным иноземцем.
На иноземце было надето непримечательное коричневое платье c очень толстым табардом поверх – накидкой без сшитых боков. Однако лицо его, смуглое, оцелованное южным солнцем, неизбежно привлекало внимание. Нос с широкими крыльями, глаза навыкате глубоко-янтарного цвета, короткие, слегка вьющиеся волосы вместе с дежурной обаятельной улыбкой – все это выдавало в нем настоящего южанина, каких здесь не любили. На голове был накручен длинный шерстяной платок, плавно перетекающий в шарф.
Уильям не сразу сообразил, что это и есть тот самый Пацель, о котором говорила Мариэльд. И неудивительно, ведь незнакомец не был похож на целителя. Обликом он напоминал скорее купца: и располагающей к себе улыбкой, и ощупывающим, но теплым взглядом, и этой напускной беззащитной доброжелательностью ко всем вокруг. Чем-то он Уильяму напоминал герцога Донталя.
Поправив на плече простую, но пухлую сумку, Пацель двинулся им навстречу.
– Да осветит солнце ваш путь! – У лекаря был текучий, как мед, акцент. – Здравствуй, Мари! Давно мы с тобой не виделись.
– И тебе здравствуй, – кивнула с улыбкой Мариэльд. – Познакомься с моим любимым сыном Юлианом.
От такого представления Уильям смутился, но постарался не подать виду, ответив сдержанным кивком. Склонив голову набок, Пацель растянул губы в длинной улыбке. Он протянул руку. Мужчины обменялись рукопожатиями, ладонь южанина на ощупь была мягкой, ухоженной и словно не приспособленной для тяжелого труда.
А потом Уильям втянул носом воздух. Брови его удивленно поползли вверх, потому что Пацель оказался самым обычным человеком!
– Я очень рад, что Мари наконец-то обрела сына… Долгожданного и выстраданного, – продолжил южанин. – Меня зовут Пацель, Пацель из Детхая.
– Рад знакомству! – ответил Уильям, недоверчиво косясь. – Вы и правда целитель?
– И целитель тоже.
– Пацель, мы поедем через Север, – сообщила Мариэльд. – Я пообещала Юлиану, что ты поможешь его матери в Офурте встать на ноги.
На это Пацель только благодушно склонил голову, принимая высказанную волю за приказ. Мариэльд медленно повернула на север, а следом за ней тронулись в путь и все остальные. Накинув капюшоны, все поехали по укрытому снегом тракту. Впереди скакала Мариэльд, наравне с ней Пацель по правую руку, по левую – Уильям, а сзади на некотором расстоянии держалась свита.
Сэр Рэй похлопывал Тарантона, который был готов пуститься за любимым хозяином в любой момент, и опасливо поглядывал на южанина в странных одеждах. А еще постоянно озирался в надежде увидеть Филиппа со своей семьей, который вот-вот, как казалось капитану, должен появиться на горизонте. Рыцарь хотел догнать Уильяма и обо всем расспросить, но господина все не было. Сэр Рэй и предположить не мог, что тот задержится в Молчаливом замке еще на пару дней.
Как заметил Уильям, отношения в отряде Мариэльд были совсем иными, нежели у графа Тастемара. Слуги побаивались своей хозяйки и преклонялись перед ней, ловя каждый взгляд, каждое слово, чтобы вовремя исполнить любой ее каприз. С опаской и глубочайшим уважением они поглядывали и на ее сына.
– Уважаемый Пацель, – спросил Уильям чуть погодя. – А вы точно сможете излечить зимнюю аспею?
– Думаешь, Мари тебя обманывает? – мягко улыбнулся целитель.
– Нет, что вы… Но я читал в книгах, во всех, что касались лекарского искусства, о том, что аспея не лечится.
– Южные лекари с этими книгами не согласятся, – усмехнулся целитель. – На Юге почти любая болезнь лечится золотом.
– Совсем любая? – искренне изумился Уильям.
– Разве что кроме смерти… Но и мертвых можно ненадолго… оживлять… скажем так. – По губам Пацеля змеей скользнула улыбка.
Лицо Уильяма вытянулось от этих слов, и он уставился в упор на едущего рядом южанина.
– Они как вендиго становятся? – спросил он с придыханием, вспоминая сказки.
– Нет. Вендиго – это миф, причем совершенно пустой в своем корне. После смерти человек не способен стать сам по себе плотоядным сгнившим трупом. Только если его тело нарочно проклянут… Но столько ресурсов тратить на мертвеца просто так… хм-хм… равносильно глупости, – сморщился Пацель.
– Просто при мне лечили раны и оживляли.
– И долго был мертв этот человек… вампир? Кто? – поинтересовался Пацель.
– Пару минут. И это был вампир.
– А, это совсем другая категория, юноша! Залечить раны и запустить сердце, если смерть произошла несколько минут назад, намного проще, чем заставить ходить и действовать истлевший труп. Потому что в трупе, который лежит совсем недолго, еще теплится душа, понимаешь? Да и зачем трупу питаться плотью, если он уже мертв и разлагается? Не думал об этом? – Лекарь насмешливо вздернул бровь, поплотнее закутался в теплый плащ, зашнуровав его черными завязками, и нахохлился.
– Нет… Извините…
– Ничего страшного. Любознательность – это хорошо, но только в меру.
– Юлиан, кажется, подумывал стать помощником лекаря по возвращении в Брасо-Дэнто, – мягко заметила Мариэльд, следуя рядом. – Поэтому и интересуется вопросами целительства.
– А, хм, вот оно как… Я не рекомендую заниматься целительством вампирам.
– Но почему? – спросил Уильям.
– Слишком много тонкостей… Долго объяснять. Но если у тебя есть непреодолимое желание все-таки чем-то занять себя, не бесплодным умствованием, то можешь начать с изучения веномансии. В этой сфере вампиры объективно показывают себя лучше прочих, – деловито объяснил Пацель.
Похожие на заметенные сугробы всадники растянулись вереницей по тракту. Стены Йефасы остались далеко позади. Чуть погодя отряд добрался до очередного распутья, где свернул не на северо-восток, а на северо-запад. Пока дорога вела на заснеженный Север, Уилл успел выяснить по коротким разговорам имена слуг. Сероглазую миловидную девчушку, которая заботилась о нем, звали Фийя. У нее были собранные в одну четыре тоненькие косички, круглое, как луна, лицо и забавный нос камешком. Ее сестру, с удивительно схожими чертами, такую же сероглазую, но, видимо, чуть постарше и слегка выше ростом, звали Ада.
Мужчину-слугу звали Кьенс. Самый возрастной из всех, высокий, тощий до безобразия, он оставался странно молчаливым. Если сестры между собой хотя бы изредка переговаривались, то Кьенс за день пути не произнес ни слова, только кивал или мотал головой, соглашаясь или нет со сказанным.
Цирюльник Пайот тоже оказался весьма молчаливым и к тому же напыщенным и тщеславным. Похоже, он искренне считал, что на голову выше обычных слуг, и от этого не снисходил до общения с ними.
Шесть сопровождавших воинов выглядели одинаково молодыми, в чем-то походили друг на друга. Будь они разного возраста, Уилл бы счел их за братьев. И так же, как и Кьенс, эти вампиры были немногословны, пока не обнаружилось, что они разговаривают на неизвестном языке.
Уильям ехал, размышлял о своем будущем.
Спроси его неделю назад о планах, он бы с уверенностью, не моргнув глазом, заявил: он будет преданно служить графу Тастемара! Но сейчас все перевернулось с ног на голову. Жизнь преподала ему жестокий урок и насчет женщин, и насчет того, насколько обманчивыми бывают обещания. Для себя Уильям определил, что решит свою судьбу в Больших Вардах. Он был благодарен Мариэльд за спасение, но играть роль сына в этом театре абсурда не желал. Единственное, что его заставило отправиться в путь вместе с графиней Ноэля, – это ее обещание помочь матушке. Там, в Больших Вардах, он будет нежеланным гостем… Уилл это понимал и, вздрогнув от одного воспоминания о позорном столбе и публичном забивании камнями, решил, что не задержится дольше положенного. Если матушку все же вылечат, возможно, он отправится дальше с Мариэльд, передав матушке четыреста девяносто даренов – всю сумму за вычетом купленных ягод, выигранную в споре с сэром Рэем. Этих денег должно хватить на хороший дом в Больших Вардах. А если матушка Нанетта уже мертва или графиня его обманула, то у Уильяма была уверенность, что он покинет хозяйку Ноэля: с ней его не связывало ничего, помимо бумаги, подписанной Летэ. И тогда почти пятьсот даренов пойдут на покупку дорожного костюма, и Уильям уйдет с оставшейся суммой куда глаза глядят.
Время шло, вечерело. Мороз крепчал. Лошади хрустели копытами по покрытому корочкой снегу и выдыхали обволакивающий их морды пар. Отряд проехал мимо одного города, второго, потом третьего… Сэр Рэй оказался прав: вдоль Западного тракта городков и поселений действительно было как чертей в ельнике. В конце концов, переглянувшись друг с другом, Пацель и Мариэльд без слов свернули с тракта в сторону виднеющихся вдали огней – к городу Аарину на Брунге.
Кажется, здесь располагалось сразу несколько крупных постоялых дворов. Из одного из них показался мальчишка, напялив на бегу шубку из старых шкурок. Он бросился к прибывшим, оглядываясь по сторонам. Тут же из соседнего постоялого двора, расположенного через три дома, вышел длинноногий парень и, недовольно зыркнув на мальчика, заспешил, чтобы опередить его. Соревнуясь в скорости, они вдвоем выросли будто бы из-под земли прямо перед конями.
– Господа! Господа! У нас теплые комнаты с каминами! – пискнул мальчик в шубке.
– Эй, это что! У нас тоже есть камин в нескольких комнатах. Да и спальни куда лучше, чем в этой «Белой деве».
– Вовсе не лучше, – воспротивился ребенок.
– Лучше! Фу-у-у, обрыганная «Белая дева»! – И парень грубо толкнул мальчишку, отчего тот свалился в снег у края улицы и насупился.
Мариэльд повелительным кивком отправила молчаливого слугу Кьенса проверить. Тот спешился, пошел сначала на первый постоялый двор, куда его повел обрадованный мальчишка, стряхивающий снег. Затем вышел оттуда, покачал головой и отправился уже с парнем, который скрутил противнику дули и принялся громко рассказывать об удобствах своего «Вороного жеребца». Вскоре Кьенс вышел и из второго постоялого двора, морщась еще больше, и вернулся к приунывшему мальчонке.
Когда все устроились в «Белой деве», Пацель подманил к себе этого ребенка и вложил в его руку десять даренов.
– Эй, малец, – сказал целитель. – Купи мне в харчевне что-нибудь посвежее: мясо, две-три лепешки и пива. Принеси все в мою комнату, и я дам тебе еще пяток даренов. Да поторопись!
Мальчик в шубке закивал и с загоревшимися глазами кинулся к харчевне, что представляла собой отдельно стоящее здание. Впрочем, для начала нужно было поинтересоваться, куда собираются поселить этого господина, но об этом он благополучно забыл. Ведь у него сегодня выдался по-настоящему хороший день: их постоялый двор победил в схватке за платящего путника!
Старый управитель двора, радостный оттого, что люди остановились у них, а не в «Вороном жеребце», расселил их в соответствии с указами Кьенса, который наконец-то хоть что-то сказал за весь день пути.
– Проходите, проходите! – Он указал Уильяму рукой на добротную дубовую дверь.
Уильяму выделили отдельную комнатку, и он отчего-то с тоской вспомнил сэра Рэя, которого ему будет не хватать. У Мариэльд, подумал он, в отряде царили явно иные порядки. Ему не выдали меча, да и Пацель ехал без оружия, ему не позволяли ухаживать за своим конем, с тупой покорностью отобрали поводья. Слуги вообще держались подальше от господ, будто отчаянно боялись их, к тому же разместились этажом ниже, чтобы не мозолить глаза.
Вздохнув, Уилл положил седельную сумку, доставшуюся еще от Серебрушки, на кровать, разжег камин, уселся перед ним и просидел так до самой полуночи. Все-таки раны на шее и порой постанывающая нога давали о себе знать… Поэтому, поднявшись, он устало заполз под толстое стеганое одеяло и попытался прикрыть веки, пока за ставнями сыпался снег.
Неожиданно в дверь постучали.
Перед этим его чуткий слух уловил шелест платья, а также тихие шажочки. Уже различающий, что старая графиня ходит куда более чинно, не торопясь, он понял – это кто-то другой. На пороге была Фийя. Она смущенно улыбалась, уставившись своими большими, будто вечно изумленными, глазами в пол, и поджимала губки. На ней было серое платье без каких-либо украшений, с высоким и охватывающим горло воротником и широкими рукавами, отчего она напоминала ночную птицу, размахивающую крыльями.
– Можно входить, тео? – скромно поинтересовалась она, быстро подняла глазки и тут же опустила их в непонятном испуге.
Уилл нахмурился и отодвинулся, чтобы запустить служанку внутрь. Впрочем, став мнительным за последнее время, он изготовился к какой-нибудь подлой уловке.
– Что-то нужно? – настороженно спросил он.
Фийя в растерянности застыла посреди комнаты и принялась оглядываться, точно что-то потеряла.
– Тео Мариэльд сказать… что я теперь спать с вами, чтобы вы не скучать и… – она кое-как, с хрипотцой пролепетала слова на чужом для нее языке. – И греть вас в ледяной ночь.
И тут же робко потянулась к завязочкам на запахе платья. Не успел Уильям открыть рот, чтобы остановить ее, как платье уже упало на пол, и он с распахнутым ртом воззрился на небольшую грудь, округлые, крепкие бедра и такой же крепенький стан. Юная, совершенно нагая Фийя с той обольстительной улыбкой, когда дело уже сделано и поздно стесняться, взглянула на мужчину. Она запустила свою ручку в волосы, обхваченные лентой, и сняла ее. Густые темные локоны волнами рассыпались по ее покатым мягким плечикам.
Уильям еще некоторое время пялился на прелести, пока не замотал головой, понимая, к чему это.
– Погодите… Погодите! – наконец сказал он. – Это уже слишком… Нет!
Он подошел к служанке, поднял платье и накинул ей на плечи, мягко отталкивая. Та посмотрела непонимающе, и ее большие глаза стали еще больше, отчего она напомнила серую сову.
– Передайте госпоже, что это чересчур! – возмутился Уильям, с трудом оторвав взгляд.
– Я не понравиться вам, да? – в ужасе прошептала Фийя, глаза ее мигом наполнились слезами, и она затряслась. – Раз уж я вам не подходить, то, может, позвать моя сестру? У нее бедра больше, груди как яблоко…
– Да нет… Ямес… При чем здесь вы, – поднял в негодовании руки к небу Уильям. – Вы красивы… Но я не хочу, чтобы ко мне в кровать насильно клали женщину против ее воли! Где это видано, а? Пожалуйста, идите к себе!
– Не могу, – произнесла тихонько Фийя. – Хозяйка сказать, что я теперь спать только у вас.
– Что? Аргх… Хорошо… Ложитесь спать вон на ту кровать, – ткнул Уильям в соседнюю лежанку, ближе к пылающему камину. – А завтра я поговорю с госпожой, хорошо?
– Как скажете, тео Юлиан.
Фийя в смятении запахнула платье, скрыв мягкие, трепетные прелести, и принялась завязывать черные шнурочки. Правда, сама она не сводила распахнутых глаз с сына хозяйки в надежде, что тот передумает. Затем она медленно подошла к кровати, не переставая оборачиваться, и спряталась под плотное одеяло. Фийя только моргала, продолжая следить за Уильямом, словно спрашивая, а точно ли дело не в ней? Может, он передумает? В конце концов глаза девушки закрылись, и она засопела.
Уже не в силах уснуть, Уильям с мрачным видом устроился в кресле и просидел так до утра, иногда поглядывая на спящую служанку. Он негодовал от действий Мариэльд де Лилле Адан и с нетерпением ждал рассвета, чтобы высказать все, что думает.
Наконец за окном забрезжил серый, унылый рассвет. Снежные хлопья продолжали засыпать город Аарин. Очнувшись, служанка распахнула свои до сих пор удивленные глаза, будто наблюдая мир впервые, огляделась и, увидев Уильяма, услужливо улыбнулась. Она выбралась из-под теплого огромного одеяла, платье ее от сна перекрутилось, и полная грудь выглядывала через приоткрывшийся запах.
Уильям не удержался, жадно посмотрел на нее, затем отвернулся к камину, в котором едва мерцали остывающие угли.
Опустив глаза, Фийя выпорхнула из комнаты.
Пока он одевался, возмущение в нем продолжало лишь нарастать. Нет, что уж там, оно даже вскипало, как на костре, грозя обернуться страшным пожаром! Собравшись, он твердым шагом покинул спальню, спустился по лестнице и принялся поджидать Мариэльд. Та долго не показывалась… Мимо прошли все слуги, воины и даже улыбающаяся Фийя, но ее все не было. Наконец он увидел Мариэльд де Лилле Адан в сопровождении Ады, которая, судя по всему, задержалась, чтобы заплести хозяйке косы. Различив гневный взгляд, женщина улыбнулась, затем подала служанке жест. Та быстренько исчезла.
Графиня Ноэльская подошла к сыну.
– Доброе утро, госпо… сир’ес Мариэльд! – произнес Уильям, в напряжении скрестив руки на груди. – Нужно кое-что обсудить!
Услышав, как он выкрутился, не назвав ее матерью, но и не произнеся вслух «госпожа», старая женщина весело вздернула бровь:
– Я тебя слушаю, мой любимый сын.
– То, что вы сделали, выходит за все пределы допустимого! – тихо, но настойчиво возмутился Уильям, чтобы никто другой не подслушал разговор. Глаза его сверкали, что молнии.
– Тебе не понравилась Фийя?
– Дело не в этом! Это же в корне неправильно – заставлять девушку спать со мной против ее воли, как какую-то грязную блудницу. И это при всей ее добродетельности! И вообще, я не просил вас подкладывать ко мне в постель кого бы то ни было! Пожалуйста, не делайте этого больше!
– Ну что же, как скажешь…
Молодой Лилле Адан серьезно кивнул.
– …Только тогда Фийе придется ночевать в коридоре, – продолжила Мариэльд. Ее губы изогнулись в лукавой улыбке.
– Но почему?! – едва не воскликнул Уильям.
– Она же твоя служанка. Так что если ей не дозволено спать с тобой, то место ее либо в конюшне, либо под дверью, как собаке. Это мое последнее слово.
Мариэльд взглянула на него, продолжая благодушно улыбаться, точно ее совсем не тронуло сказанное. Облик графини был спокоен и мудр. Уильяму ответить оказалось нечем. Он некоторое время сверлил ее взглядом, потом перекинул сумку за плечо и, будучи уверенным в том, что покинет эту помешанную после Офурта, гордо удалился. Лицо у него стало пристыженно-раскрасневшимся, как у всех, кто совершенно не умеет ругаться и придумывает доводы для спора уже после самого спора.
Там, снаружи, у него попытались забрать сумку, чтобы понести. Однако он вцепился в нее, как в родную, считая, что борется за свою свободу.
Путники взобрались на коней и тронулись в путь в снежной завесе. За весь день Уилл не проронил ни слова, время от времени кидая хмурые взгляды то на Мариэльд, которая ласково улыбалась, то на Фийю, когда ее было видно из-за густо сыплющегося снега. Почему-то он не сомневался, что служанку вполне могут заставить спать на полу в коридоре, поэтому решил еще раз поговорить с графиней вечером на постоялом дворе. Ну а если та заупрямится, рассуждал он, придется положить Фийю на соседнюю постель.
К полудню отряд подъехал к реке. Снег покрывал все вокруг, ветер с северной свирепостью свистел между скал, задувая и наметая высокие сугробы, отчего невозможно было ничего рассмотреть даже вблизи. Однако Уильям сразу узнал Мертвую Рулкию по ее грозному реву – и вздрогнул. Перед его глазами развернулись картины из прошлого, которое казалось таким далеким. Вторя мыслям, вновь заныла нога, напомнив о скачках наперегонки со смертью.
Это был другой мост, Западный; он нависал над рекой гораздо ниже, чем Восточный, но был шире, крепче.
Спешившись, отряд начал переходить его.
Пряча свой страх от посторонних глаз, Уильям погладил серого мерина. Мерин оказался не так ласков, как Серебрушка, мелковат, но все же послушно пошел за хозяином, пока его держали под уздцы.
Наконец все перебрались на другую сторону моста, в Солраг. Уильям глубоко выдохнул… Снова отчего-то вспомнился граф Филипп и его взгляд на берегу вместе со словами благодарности. О, как же мало порой стоят такие громкие слова, горестно подумал он! Ему казалось, что преподанный жизнью урок надежно усвоен, что никому и никогда больше он не доверится сполна, как бы ни хотелось. И пускай его еще молодая, встрепенувшаяся душа на самом деле требовала совершенно обратного… Кивнув себе, Уильям уселся верхом и сдавил бока коня, чтобы догнать отряд. Ехать в компании одних вампиров было приятно: много времени сберегалось на завтраках, ужинах и отряд двигался бодро, скоро, несмотря на усиливающуюся вьюгу. Пацель кормился тем, что лежало в его мешках. Судя по всему, он прикупил достаточно еды еще в Йефасе: бока его седельных сумок раздуло до безобразия.
Это была вьюга, то кружащая, то спадающая, то следующим порывом обжигающая до красноты лицо. Весь тракт замело. Кони устало всхрапывали, трясли головами, когда им в ноздри задувало снегом. Молчаливые путники подобрались к городку – Новому Тавинну. Небольшой, но опрятный, он встретил их, содрав по пять даренов с каждого, и распахнул двери пустующего в этот сезон постоялого двора. Он был в городе один, среднего размера, в два этажа, неказистый по сравнению с Корвунтом или даже прошлым Аарином на Брунге. Харчевня располагалась с ним по соседству, через дорогу, по которой сейчас носился унылый ветер.
Из дверей постоялого двора выбежал управитель, хватаясь за одежды. Бурча под нос: «Что за непогода… поди, демон Граго потрудился», он грубоватым жестом пригласил явных иноземцев пройти внутрь. Борющиеся с вьюгой конюхи, отплевываясь, увели лошадей. Спустя время Уильяма попросили пойти следом за управителем, чтобы показать комнату. Его расположили на верхнем этаже. Различив во тьме силуэт старой графини, он сразу заспешил к ней в конец коридора.
– Сир’ес Мариэльд! – Впервые за весь день Уилл что-то сказал. Он был преисполнен решимости. – Нам нужно поговорить насчет вашей служанки.
– Юлиан, сын, я тебе все уже сказала.
– Подождите, вы не понимаете, что…
– Если она не будет ночевать у тебя, то будет ночевать в коридоре.
Графиня тут же чинно удалилась к себе, хлопнула дверью. Оставшись в одиночестве, вновь побежденный таким простым способом, раздраженный Уильям развернулся и увидел поднимающуюся по лестнице Фийю. Она улыбалась и заправляла за ухо прядь, выскочившую из наспех заплетенной косы. Ну что же, придется класть ее на другую кровать, решил Уилл. Но стоило ему приоткрыть дверь, как обнаружилось: в спальне только одна широкая кровать, – и он сдержанно выругался.
– Тео Юлиан, я спать на полу…
Фийя принялась с тупой покорностью раскладывать одежду, чтобы устроиться на ней.
– Нет, ложитесь в кровать. На пол лягу я!
Служанка в смятении сгребла свои вещи в охапку, чтобы перебраться с ними на постель. Скинув сапоги, подобрав под себя ножки, чтобы согреть их, она продолжала глядеть на господина. И хлопала глазками, как ребенок. У нее и правда было простодушное, наивное и лишенное малейшей умной мысли личико. Глядя на него, невозможно было подумать, что в такой головушке способно задерживаться что-нибудь хоть на миг: и дурное, и мудрое. Она будто жила лишь своим нынешним настроением да пожеланиями господ.
Уилл постелил на полу, от которого поднимался холод, свой дорожный плащ, а поверх положил другой, нарядный, не догадываясь о его дороговизне. Из-под ставней тихо посвистывал ветер. Понимая, что на улице крепкий мороз и к середине ночи станет еще холоднее, несмотря на то что это второй этаж, Уилл с тоской поглядел на место, где ему придется прозябать.
Однако если бороться, то бороться до конца!
– Вам нужно что-нибудь подштопать, почистить? – услужливо поинтересовалась Фийя.
– Нет…
Вьюга рассвирепела.
Яростный ветер закручивался и бросался на ставни. Те хлопали, стонали и пропускали ледяные сквозняки, которые неприятно скользили по ногам. Не было никакого желания выходить на улицу, и путники радовались, что успели разместиться на постоялом дворе вовремя. Тем более что их, южан, эти северные холода страшили.
Спустившись по лестнице на первый этаж, Уильям постучал в первую дверь с деревянной табличкой с изображением замка и ключа – комнату управителя. Та отворилась. На пороге появился уже готовящийся ко сну полный мужчина в двух теплых платьях и шерстяных шоссах.
– Вам чего-то надобно, господин?
– Да, я бы хотел снять еще одну комнату, – произнес Уильям, нащупав в кошельке пару десятков даренов из сбережений сэра Рэя.
Управитель отчего-то уставился в пол своими уставшими старыми глазами и как-то неловко, в смущении произнес:
– А комнат-то нет…
– Как это нет? – поднял брови вампир.
– Так это ж… Та женщина с белоснежными волосами их все выкупила, – пробормотал пожилой мужчина.
– Хорошо, предположим, – едва сдерживаясь, произнес Уильям. – Хотя бы одеяла-то есть?
– Запретили выдавать, господин. Извините, – прошептал перепуганный управитель. – Та женщина сказала, что, если выдам кому-нибудь, кто попросит, поплачусь башкой. Это меня возмутило, но, знаете, выдавать одеяла я вам не стану! Извините!
Скрипнула дверь. Это Уильям в злости зашагал прочь из постоялого двора. Он попал на небольшое крытое крыльцо, куда не залетал ветер, но стоило ему только попробовать перейти улицу, как его едва не сбило с ног. Бушевала вьюга, снег хлестал в лицо и вздымался клубами. В ушах стоял протяжный вой. Борясь со стихией, Уильям с трудом продвигался в сторону харчевни – надеялся провести ночь там, за столами, спрятавшись где-нибудь в углу. Дойдя, он налег плечом на дверь, но та не поддалась. В такую безумную погоду харчевня, оставшись без посетителей, закрылась раньше положенного.
Тогда он пошел на конюшню, дабы отлежаться на теплой соломе, вдыхая запахи лошадей. Однако постройка была закрыта на засов изнутри, а спящие конюхи не расслышали сквозь вой вьюги ни стука, ни громких попыток докричаться до них.
Уильяму с руганью пришлось вернуться на постоялый двор. С него осыпался большой сугроб, а снег чувствовался даже в шароварах. Южные одежды совершенно не годились для северных зим, подумалось ему… Из комнатушки опять выглянул управитель и непонимающе покосился на безумного постояльца, решившего прогуляться в такой вечер. Дрожа и отстукивая зубами дробь, Уильям поднялся в свою спальню, где в кровати под теплым одеялом уже лежала неспящая Фийя.
Стащив с себя побелевший плащ, он отряхнул его и постелил на каменный пол, улегся и завернулся в него. Пол дышал холодом, а по телу сильно тянуло от окна. И хотя Уилл, будучи бессмертным, переносил всякую непогоду, будь то холод или зной, лучше, чем прочие, но даже он через пару минут начал страшно дрожать.
– Тео Юлиан, – обеспокоенно прошептала Фийя, выглядывая из-под огромного одеяла. – Может, вы лечь хотя бы сбоку?
– Нет. Спите! – уверенно ответил Уильям и прикрыл глаза, отвернувшись в другую сторону.
– Но… Я не могу спать. Вы так мерзнуть, даже зубы стучать. Ложиться около меня, я подвинуться!
Уильям ничего не ответил.
Он подложил обе руки под ухо, глубоко выдохнул и попытался не чувствовать холод, обращаясь мыслями к тому, что некоторые старейшины десятилетиями дремлют в пещерах. Разве он не такой же? Разве не должна вампирская кровь согреть его ледяное и напоминающее труп тело? Однако он так привык, как бывший человек, спать по-человечески: в тепле, в комфорте, осознавая собственную хрупкость в этом большом мире. У него никак не получалось потеряться во снах… Очень быстро Уилл перестал чувствовать пальцы на ногах, однако, будучи уверенным, что ему, бессмертному, ничего не станется, мужественно терпел. Впрочем, скоро холод пополз еще выше, завладев поясницей, плечами и ногами, а дрожь стала сильнее.
Послышались тихие шлепки.
Фийя сползла с кровати и, поеживаясь от холода и подпрыгивая на ледяном каменном полу, будто обжигаясь, подошла ближе. Она достала из сумки одно из своих платьев, постелила его вниз и устроилась рядом с Уильямом – считай, легла на голый пол.
– Что вы делаете?! – спросил тот, обернувшись. – Вы же заболеете!
– Да, но я не могу спать, когда тео страдать и дрожать на полу. Значит, я тоже буду дрожать, – тоненьким голосом произнесла девушка. Она тут же всхлипнула от холода.
– Вернитесь в постель!
– Нельзя. Если так, то идти вы, тео. А я остаться здесь, внизу… у ваших ног.
Уильям со стоном встал с ледяного пола и подал служанке руку. Та поднялась, опершись на него.
– Хорошо, – сдержанно произнес он. – Ложитесь под одеяло у стены. Я лягу с краю.
Фийя пробежалась по комнате, поднимая босые ножки, подобно Вериатель на берегу, и с удовольствием прыгнула под теплое одеяло. Всем своим видом она показывала, что, дескать, зачем страдать, когда можно быть в тепле и счастье? Ее женская уловка сработала. Сжалившись, Уильям пошел у нее на поводу. Он расправил вторую половину одеяла и лег на нее сверху, пока служанка осталась лежать под одеялом. Отвернувшись от Фийи, он прикрыл глаза, вскоре забывшись сном, где ему виделись какие-то темные неясные тени.
Рассвет потерялся в воющей ветром пелене снега. Вьюга продолжала кружить, кидалась на ставни и трясла их, не в силах проломить. Снега намело столько, что поутру управитель не мог открыть дверь постоялого двора. О том, чтобы продолжать путь в таких условиях, и речи не шло. Мариэльд закрылась в своей спальне и приказала не беспокоить ее до следующего утра. Уильяму сообщила об этом ненадолго покинувшая спальню Фийя, а Фийе – ее сестра Ада.
– Ой, тео, я вам низ у плаща подшить… А то оторваться, – щебетала служанка, сидя под теплым одеялом.
– Подшейте, – вздохнул Уильям.
Они вдвоем лежали на большой кровати, не покидая ее: идти было некуда. В комнате обосновался тягучий полумрак, и, пригретые, слушающие нудный вой за окном, заложники вьюги теперь сами заскучали.
На Уилла накатили воспоминания о родном доме. Жива ли матушка? Обеспокоенный, что даже эти несколько дней вынужденной задержки могут стать роковыми, он казался хмурым, отстраненным и глядел на Фийю исподлобья.
Фийя, к слову, переползла через него, опустила ножки на пол – и вскрикнула от того, какой он был ледяной. Затем она забавно сморщилась и надела сапоги. Взяв из сумки, где также лежали пряжа и спицы, набор для шитья, она вернулась к теплой постели и с накинутым на плечи одеялом, будто королевской мантией, стала ловко работать иглой. Да еще высунула от старания язык, продемонстрировав остренькие клыки.
– Давно вы служите Мариэльд? – поинтересовался Уильям, понимая, что ему придется провести с ней взаперти целый день.
Фийя подняла от шитья прищуренные глазки, смущенно улыбнулась господину и принялась работать дальше.
– Всю жизнь, тео Юлиан.
– Как? – не понял тот и переспросил. – Вы родились в семье слуг Мариэльд?
– Нет… Ну, да… меня… то есть моя и Ады мать… Ее купить на рынок Детхай, в городе Зунгрун. Она уже быть беременна нами к тому момент, от перекупщик, о чем не знать.
– Что значит купили?
– Ну… – Фийя болтала быстро, однако слова на неродном для нее языке подбирала плохо. – На невольничий рынок нашу маму купить тео Мариэльд. Моя мать – хороший, умелый швея.
– Так вы рабыня?! – изумился Уильям.
Теперь-то он сообразил, почему Фийя не смогла отказать своей госпоже в требовании удовлетворить похоть ее сына.
– Ну, не совсем так, – мягко улыбнулась она.
– А как же тогда?
– В Ноэль нет такой слово, как «рабство». В Детхай, например, если человек или вампир становиться раб… То он остаться им на всю жизнь. Раб всю жизнь. Понимать, да, тео? А вот в Ноэль раз в эм… десять лет мы можем сменить хозяин. Либо покинуть хозяин и стать свободный. Мы не раб. Мы айоры!
– Но почему вы тогда служите Мариэльд? – Уильям следил за ловкими пальчиками девушки, которая почти закончила работу. – Если могли уйти?
– А зачем, тео Юлиан? – пожала плечами Фийя. – Служить такая старейшина – это честь. Каждый вампир мечтать об этом, я уверена. И… – Тут она неожиданно перешла на шепот: – Хотя ваша мать порой очень грозный и ей тяжко угодить, мы ее все равно очень любить. Как и вас теперь, ее сына.
– Я не ее сын. И меня зовут Уильям, не Юлиан, запомните это, будьте добры.
– Нет… Раз тео Мариэльд сказать, что вы ее сын и наш тео, значит, вы ее сын! Другого и быть не мочь!
Наконец айорка закончила шить и, снова перебравшись через Уилла, отнесла его плащ на шатающийся от старости стул.
– Тео? Что значит «тео»?
– Это значит «хозяйка» или «хозяин». Когда мы прибыть в Ноэль, вам нужно быть подучить язык. А хотите, я могу научить вас наши слова? Чтобы вы уже говорить чуть-чуть до наш Ноэль?
– Возможно, я покину вас раньше, – отвел глаза Уильям и уставился в стену.
– Но как? Почему, тео? Вы покинуть свою мать?
– Говорю вам еще раз: я не ее сын! У меня есть своя матушка, родная, понимаете? Которая растила меня, кормила и заботилась обо мне всегда. И она сейчас болеет, а может, ее уже прибрал демон Граго, однако раз я могу поехать к ней, то я должен! Но о госпоже Лилле Адан я не знаю ровным счетом ничего. Как я могу доверять ей, когда я ей никто, всего лишь документ, чтобы она там ни говорила?
– Так вы узнать ее со временем… – поразилась Фийя. Ее грудь часто вздымалась от переживания. – Да, вы узнать ее, у вас же впереди долгий век, тео, вы же тоже старейшина! Не уходить от нас. Тео Мариэльд – хорошая женщина, поверить мне!
Обеспокоенная девушка бросила шитье, на коленях подползла по одеялу к молчащему Уильяму, взяла его руки в свои и посмотрела с мольбой, будто ребенок.
– Вы же одиноки, ведь так? Вам некуда ходить?
– Некуда… – шепотом, словно сам себе, отозвался Уилл.
– Вы же быть человек раньше, но сейчас вы, как мы, – продолжила она подрагивающим голосом. – Значит, ваша матушка тоже человек? Вам же быть плохо на Севере, сделать себе хуже и страдать, потому что северяне злые, очень злые, темные, как хвойный лес. А у нас не так, тео, совсем не так в Ноэль!
Недослушав, он высвободил свои руки из рук Фийи и поднялся с кровати, затем направился прочь из комнаты. Служанка так и осталась глядеть ему в затылок, пока дверь не захлопнулась.
Уильям немного послонялся по пустующим коридорам, подобно высокой мрачной тени, которая сама может напугать кого угодно, пока в конце концов не пошел к Пацелю. Он желал поговорить о веномансии и узнать о Юге побольше. Да и в целом он чувствовал себя скованно рядом с рабыней, готовой отдаться ему по одной просьбе.
Помня дверь, куда определили целителя, вампир постучал в нее. Тишина… Однако где же еще быть уважаемому целителю, как не у себя? Учитывая, как неистово стонет снаружи вьюга, обратившись уже метелью, как снаружи все занесло сугробами, не могло быть и мысли, что Пацелю просто захотелось прогуляться. А может, он спит? Но нет, припав к двери ухом, он ничего не услышал.
Дернув плечами, Уильям нехотя вернулся в комнатку, ничего не понимая.
– Вы быстро, – улыбнулась смущенно Фийя.
– Да, – пробормотал озадаченно он. – Пацеля у себя не оказалось.
– А-а-а, это обычное дело, тео! – махнула рукой айорка, хихикнув. – Он же маготворец. Он постоянно то исчезать, то появляться из ниоткуда, когда ему в голову взбредет.
Как же он сразу не догадался?! Маг! Ведь не зря Пацель так понимающе рассуждал о воскрешенных мертвецах, а также о том, что его навыки пригождаются в различных областях. Вот оно что, значит! Оказывается, Мариэльд де Лилле Адан собирается вылечить матушку Нанетту южной магией!
– Вы никогда не видеть магов, тео? – спросила Фийя.
– Одного доводилось, конечно… – пробормотал Уилл. – Ну а так лишь из сказок узнавал, да и представлял их иначе. Высокими такими, с белоснежной курчавой бородой, в какой-нибудь мантии, разукрашенной таинственными, чудными символами. И чтобы заклинания бурчали под нос, а порой превращали в вурдалаков или чертей, если северянин их обнаружит и попытается помешать. Но точно не такими, как Пацель…
– Ой, ну это вы, конечно, сказать! – хихикнула Фийя. – Ни один из тех магов, что бывать у нашей тео, не похож на высокого и с белой бородой.
– А у вас они вообще есть?
– В Ноэле? – похлопала глазками Фийя.
– Да, именно в Ноэле, – уточнил Уильям.
– Ну, у нас их немного, наверное… Живут какие-то у маяка Голубой Коготь, в круглом доме, но я точно не знать. А к нашей тео приезжать далекие маги, которые много-много говорить с хозяйка о больших делах, а она их внимательно слушать и кивать.
– Не понимаю вас, разве Ноэль все-таки находится не на Севере? Почему вы так спокойно говорите о магах, которых у нас побаиваются?
– Ой, что вы, – сказала девушка довольным голосом. – Ноэль, может, и на Севере, но мы называть себя только южанами!
– Фийя, а расскажите о Ноэле, пожалуйста.
– Это я могу. – Айорка прилегла на бок, отчего ее распущенные волосы разметались по подушке. Она подперла голову ручкой, оскалилась остренькими зубками. – Но я могу говорить много, тео! Меня за это постоянно ругать моя сестра Ада.
– Ничего страшного, я это переживу.
– Ну хорошо. Наш Ноэль – он прекрасный! Наши земли, насколько я знать, единственные соединяться и с Югом, и с Севером. Наши земли долгие годы входить в какое-то северное королевство, которое называться… – Фийя задумалась.
– Альбаос, – подсказал Уильям.
Он уже убедился, что девушка безграмотна.
– Да-да! А на Юге от нас быть Детхай, из которого и прибыл почтенный Пацель. Мою маму как раз приобрести на его невольничий рынок, именно там. Рядышком с нами, кажется, Гаиврар. Он горный такой, и попасть в него можно через перевал, за которым следить злые воины. Но у тео Мариэльд хорошие отношения с Гаиврар, поэтому она лишь показать свой перстень – и нас с почетом пропустить. Да и вообще нас везде пропускать, пока мы ехали сюда! Летом у нас много свежих ветров с моря, а зимой не так холодно, как здесь. Ну, так говорить все люди… Хотя и у нас иногда бывать очень холодно. – Девушка устала подпирать голову и села, обхватила колени. – А еще наш Ноэль называть везде землей голубой олеандр – этот цветочек пахнуть сладко-пресладко! Всю весну, лето и осень он цветет, усыпать Ноэль голубыми цветами. Это так красиво, тео Юлиан! Я любить в месяц Осте сидеть на высокий холм, около особняк, и любоваться оттуда море и… – Она забывала слова и путала окончания. – И весь, подобно одеялом, холм укрываться голубыми олеандрами. Ада, правда, ругать на меня, называть лентяйка и бездельница, но она просто не понимать! Вам понравится, тео, вы полюбить Ноэль всем своим большим сердцем!
– А какое оно, море? Как большое озеро? – спросил Уильям, никогда ранее не видевший его.
– Оно… Ну, оно больше озера… синенькое такое, иногда голубенькое, а когда из ноздрей дюжа дуть страшный ветер, то становиться черное. Оно лежать до самой… вон туда… – помялась девушка, не зная, как объяснить. – До самой полосочки, там далеко…
– Горизонт, – снова подсказал Уилл.
– Да, спасибо, – раскраснелась Фийя. – В общем, во время хорошей погоды море – ярко-синий и сиять в лучах солнца, как сапфир в перстень тео Мариэльд, а во время непогоды становиться угрюмым и мрачным. Не зря же наши цвета, тео Юлиан, – это голубой, бледно-васильковый, синий, серый и белый. Это цвет олеандр и моря!
Вдруг сильнейший порыв ветра ударил в ставни. Они с грохотом распахнулись. Ржавый крючок, державший их, переломился от старости пополам и отлетел куда-то в угол. В комнату ворвалась вьюга и принялась настойчиво наносить сугробы, обдавать все и всех ледяными порывами ветра.
Спрыгнув с кровати, Уильям с трудом закрыл ставни, отплевываясь от летящих в лицо снежинок. Нужно было чем-нибудь скрепить створки, и он оглянулся, но под рукой не нашлось ничего подходящего.
– Дайте что-нибудь! – воскликнул он.
Фийя подскочила и растерянно, как всякая женщина, не способная принять решение без мужчины, замерла посреди комнаты. И захлопала глазками.
– Не стойте! Дайте!
– Что дать-то?..
– Спицы. Одну достаньте! Я видел их у вас! – обернулся Уилл.
– Да-да, сейчас… – Девушка кинулась доставать ее из сумки.
Вскоре распахнутые ставни были побеждены. Бронзовую спицу вставили вместо вылетевшего ржавого крючка, скрутили ее колечком, и Уилл обернулся, чтобы выдохнуть. За этот короткий миг метель успела обелить все снегом, и пришлось вытряхивать его из одеял, убирать следы зимы с сумок и табуретов, пока ничего не промокло. Внутри вновь обосновался приятный глазу полумрак.
– Как бы нам здесь не проторчать несколько дней, – произнес наконец Уилл. – Столько времени потеряем…
– А вы куда-то спешить? – спросила айорка.
– Моя родная матушка в Офурте. Она больна зимней аспеей. И я читал, хотя, впрочем, и замечал, что чем холоднее зима, тем сильнее болезнь. Я переживаю, мы не успеем.
– Ох, это очень плохо, – прошептала Фийя. – Но я надеяться, что дюжи проявят снисходительность. – И она тут же стыдливо добавила: – Хотя это прозвучать грубо, тео Юлиан, но я с утра, наоборот, подумать, что подольше бы продлилась эта северная метель. И чтобы засыпать все по крышу. И чтобы мы подольше быть вдвоем. Мне хотелось показать вам, что я не так плоха, как показаться ночью. Теперь я, конечно, понимать – это дурные мысли. И мне стыдно.
С разрумянившимся от вьюги лицом она стояла, потупив взгляд. Фийя не имела ни тонких черт лица, ни узкой талии, ни таинственной глубины глаз и уж тем более особой грации, присущей той же дочери графа Тастемара. Нет, ни в коем случае ее нельзя было назвать утонченной красавицей. Относительно многих других она и вовсе казалась блеклой. Однако в силу юности, которая зачастую одаривает даже блеклость отблеском красоты, меркнущей спустя пару-тройку лет, она была привлекательна.
И главное, что, испробовав утонченную красоту, которая оказалась предательской, Уильяму понравилось это отсутствие глубины в глазах Фийи, этих теней, в которых прячутся затаенные злые мысли. Напротив, все ее помыслы как бы лежали на поверхности, протяни руку – и вот они, понятные, открытые и преданные.
Поэтому, когда айорка опустила свою головку с разметавшимися по плечам волосами, он обреченно вздохнул, а затем выругался про себя. Похоже, Мариэльд победила… Уже стало казаться, что и вьюгу наслала тоже она, хотя, конечно, Уильям понимал, что это глупости.
Фийя тотчас почувствовала этот задержавшийся на ней долгий взгляд, в котором был уже совсем непростой интерес касаемо Ноэля. Она едва улыбнулась, стесняясь. Когда его пальцы расшнуровывали льняные завязочки, чтобы потом, избавившись от верхнего платья, снять и нижнее, айорка стояла и сжимала пальчики – пол был ледяным. Но она терпела. Впрочем, скоро ее уже положили под теплое одеяло, где ее скромность сменилась юной беззаботной смелостью.
– Ну вот… Все-таки я вам понравиться, – через время прошептала согревшаяся Фийя, закинув свою ножку на мужское бедро.
– Сразу понравились, как только увидел, – вздохнул Уилл. – Просто мне пришелся не по душе поступок госпожи Лилле Адан.
– Разве она не сделать нам хорошо? Нам обоим сейчас хорошо и тепло, тео. – И она простодушно улыбнулась, обнажив остренькие зубки. – Тео, вы просить меня рассказать про Ноэль.
– Да. Если хочешь, расскажи еще что-нибудь.
– Я просто хотела сама попросить… Может, лучше вы рассказать о себе?
– Нечего рассказывать, – нахмурился Уильям, поглаживая мягкую ногу айорки.
– Ну ладно, нет так нет. Извинить.
Пока вьюга буйствовала за окном, Уилл и Фийя провели весь день в постели, без одежды, согревая друг друга. Фийя развлекала их обоих рассказами о своем детстве, об отношениях с сестрой, о матери, что умерла, когда девочкам было по десять лет. О самом Ноэле она говорила мало, просто не понимая, как описать то место, где выросла. Для нее он был, похоже, столь обыденным и понятным, что она не могла отделить какие-то отличающие его от других земель черты. Просто дома все вокруг было куда теплее, красивее, голубее, а море-то какое бескрайнее, до самого горизонта! Она постоянно путала слова на северной речи, но, когда ее исправляли, Фийя соглашалась, чтобы тут же забыть и продолжить все путать.
Уильям слушал ее истории вполуха.
Мыслями же он пребывал то в прошлом, то в будущем – в Больших Вардах. И вместе с тем не был нигде одновременно… Мысли его не имели четкой формы. Уилла будто покачивало на волнах сознания, пока его шею обвивали нежные ручки. И пусть снаружи стонала метель, заметая все снегом, но под одеялом, благодаря сплетению молодых тел, было жарко. Эти ни к чему не обязывающие разговоры утешали душу. Ненадолго забывалось все плохое, и так случилось, что все больше он думал о том, каков же этот привлекательный морской Ноэль, а не вспоминал страшный суд. Таково было действие ласки и мягкого, податливого тела, и Фийя начинала напоминать ему в чем-то Линайю.
Уже скоро она так задорно разболталась, что выкладывала все подряд, без разбору: какой неприятный этот молчаливый Кьенс, как противно зыркает на ее сестру, а как сама сестра задрала нос, когда ее обучили грамоте, чтобы читать вслух хозяйке! Еще у них в Ноэле перед отъездом цветы поели какие-то бабочки, и Фийя гоняла их тряпками на протяжении всего дня и кричала, чтобы не портили сад хозяйке. И Уильям невольно подумал, что в глазах графа Филиппа он, возможно, выглядел примерно таким же наивным олухом.
– Фийя, а сколько тебе лет? – обратился он к служанке на «ты», после того как она сама попросила его об этом.
– Вроде семнадцать. А что?
– Я думал, около тридцати или сорока, – удивился Уильям. – Странно, я не понимаю, что у вампиров с возрастом.
– Ах, так это! Мы сначала расти, как обычный человек, в общем-то… Ну, кроме клыков. А дальше цвести, словно цветочек, долго-долго лет и потом начинать медленно стареть. Но тут кому как повезти. Вон, моя сестра Ада выглядеть старше, а мы с ней близняшки! Хотя мама говорить, что Ада походить на отца, ну, того мерзкого работорговца, который маму взять перед продажей на рынке, – деловито произнесла Фийя, уткнувшись носиком в мужскую шею.
Уилл вздохнул и прикрыл глаза, поглаживая выглядывающее из-под одеяла округлое плечико. Рассказ, а также краткая передышка напомнили ему о жажде, и он пригладил изнутри клыки, ощущая их губительную остроту. Если так подумать, то за все время у него не было никаких проблем с кровью: Филипп фон де Тастемара давал ему и кров, и еду. Но как живется тем, у кого нет под боком темницы, набитой смертниками? Он понимал умом, что их жизнь не столь проста.
– Фийя…
– Да, тео Юлиан.
– А где берут кровь вампиры? Неужели выслеживают и нападают на своих же односельчан?
Айорка мотнула головой, насколько могла в состоянии лежа.
– Лучше нападать на путников, а не односельчан. Как рассказывать мама, многие из нас пытаться жить в большой город около большой тракт, чтобы проезжать много путников. Понимать зачем, да? И вампиры узнавать тропки, подходы и укромные места, чтобы подготовиться. Иногда нападать и на односельчан, но это опасно… Разве только тех, кто надолго куда-то уходить. Или кто что-то подозревать. И утаскивать их в кусты, чтобы задушить! А если дома ждать семья, то могут подвесить человека вниз голова, делать надрезы и дать стечь кровь в какой-нибудь сосуд. А есть еще и такие вампиры, которые всю жизнь бродить по земле, не оставаться надолго на одном месте, чтобы местные не прознать и не обидеть. От деревни к деревне. Снимать комнаты на постоялый двор, убивать и пить. Потом уходить. Мама и про таких говорить…
Уильям поморщился, представив себе все эти тяготы и злоключения. Видимо, думал он, живут такие вампиры относительно недолго.
– Ну, это на Севере так, – закончила Фийя. – Дедушка мамы жить где-то там… на Севере, в общем.
– А на Юге?
– На Юге каждый вампир должен записать в книгу, их следить очень строго. Всех следить. Ну, мне так говорить Марей, он из Детхая. И тогда уже утаскивать в кусты не получиться – найти и убить за преступление! Поэтому вампир работать и покупать либо негожий раб на съедение, либо просто кровь.
– Понятно… Нелегко вам живется. Немногим лучше, чем нам, – он осекся, – то есть людям.
– Да, тео Юлиан. Поэтому служить такой могущественной старейшина, у которой нет отказа в крови, – это самое лучшее, что может случиться с вампир. И мы все ценить и любить вашу мать за то, что она нам дать! Я за весь день сделать пару стежков на ваш плащ, а кто-то другой на Юге работать до кровавая мозоль, чтобы получить гораздо меньше. – Эта мысль пришла к Фийе неожиданно, отчего ее личико омрачилось. Бровки сошлись воедино. Однако, тут же изгнав эти мысли из своей светлой головки, она снова заулыбалась.
– А на Юге есть старейшины? – неожиданно поинтересовался Уильям.
– Я думать, что если на Север есть, то, значит, и на Юге есть! – Тут Фийя поняла, что заболталась. – Ну, наверное… Я на самом деле не знать, тео Юлиан. Вы у госпожи узнать, она все ведать. Она наимудрейшая, как черепаха, и величественная!
Ближе к вечеру, когда сквозь ставни стала просачиваться ночь, одетая в белую пелену, Уильям выбрался из-под нагретого одеяла. Он снова попробовал достучаться до Пацеля, но того опять не оказалось на месте. Тогда, поглаживая изнутри ломящие клыки, он выглянул на улицу – там до сих пор бесновалась вьюга. Городок превратился в безжизненного грима. Демоническими глазами-фонарями свет постоялого двора едва пробивался сквозь тьму. Уилл со вздохом прошел по узкому коридору, остановился у комнаты Мариэльд и занес уже было руку для стука, но потом вспомнил: Фийя говорила, что хозяйка просила ее не беспокоить. Тогда он убрал руку.
– Входи, – послышался тихий голос изнутри.
Уильям приоткрыл дверь. Комната была такой же, как и у него, разве что в углу стоял стол без стула, а в другом – два кресла, одно из которых, видимо, было отодвинуто от стола. И вот в этом кресле, закинув нога на ногу, в светло-сером платье из очень мягкой ткани, с накинутым на плечи пуховым платком, сидела Мариэльд. На ее плечах лежали две светло-серебристые косы, сплетенные из множества других. Она держала в руках книгу, но смотрела на сына и мягко улыбалась.
– Доброй ночи, сир’ес. – Отвесив поклон почтения, Уилл вошел внутрь и замер.
– Присаживайся. – Графиня изящным жестом указала на соседнее кресло, где буквально недавно сидела Ада, читая хозяйке вслух.
Сев неподалеку, Уильям нахмурился и сделался молчаливым.
– Как тебе Фийя? Милая девушка, правда?
– Я все равно считаю, что вы поступили не очень правильно, сир’ес. Но что произошло, то произошло…
– Чудесно, что у тебя все хорошо сложилось с этой девушкой. Ты для нее будешь крепостью от невзгод, в которой она спрячется, а сама она, наивная и глупенькая, всегда будет рядом, ни к чему не обязывая и не обманывая.
– Я как раз пришел поговорить касаемо обмана… – Его взгляд потемнел, он поднял голову и встретился глазами с Мариэльд. – Когда я говорил с графом, он упомянул, что именно вы замешаны в том нападении в замке Брасо-Дэнто. Это правда?
– Да, правда.
Уильям взглянул на нее исподлобья.
– Но зачем вы это сделали? – спросил он глухим голосом, в котором чувствовалась нанесенная ему недавно рана.
– Когда я почувствовала, что Гиффард погиб, то начала выяснять, как же это произошло. Он был мне давним любовником, хорошим другом и собеседником. Нас связывало слишком многое, чтобы я позабыла о нем и бросила его дар на произвол судьбы, тем более что в тот момент он направлялся ко мне в гости. А когда Летэ сообщил мне, что дар попал к бывшему человеку из Офурта, совсем еще юноше, я заинтересовалась. Но чтобы принять решение, мне нужно было все разузнать до суда, поэтому через друзей на Юге я связалась с одной гильдией, которая способна выполнить… скажем так, любую прихоть.
Уильям глядел на графиню в изумлении, а та продолжала говорить так спокойно, словно речь шла о чем-то обыденном – вроде обсуждения погоды.
– Их задачей было проникнуть в замок Брасо-Дэнто, выведать твое расположение, взять необходимые для магического обряда памяти элементы и уйти, никого не ранив, – закончила Мариэльд.
– Но они воткнули кинжал в горло графу!
– Да, – невозмутимым тоном ответила графиня. – Однако они знали, кто он, и лишь задержали его, чтобы выполнить задачу.
– То есть это все ради того, чтобы решить – усыновлять меня или нет?
– Конечно. Мне понравилось то, что я увидела. Все твои костюмы были пошиты заранее, швеи лишь подготовили их после суда. Фийю я тоже взяла из Ноэля специально для тебя. Как, впрочем, и моего друга Пацеля, который как раз гостил у меня, чтобы он излечил твою человеческую мать.
Уильям был искренне поражен. Он не знал, что сказать, ибо полагал: Мариэльд, как и ранее граф Тастемара, либо пойдет на обман, либо ничего не ответит на заданный вопрос. Но такое! Такая откровенность! Столько сил и денег потратить на обычного юношу, чтобы восполнить пустую чашу жизни?
– Это же сколько сил, средств и времени… Только лишь ради… Услуги наемников наверняка стоили до одури золота, – произнес Уилл, вспоминая, что то же самое заметил некогда Филипп.
– Гораздо больше золота, чем ты можешь себе представить, – рассмеялась тихо графиня. – Ты все еще не веришь мне и помышляешь уйти?
Уильям некоторое время подумал, не отвечая, а потом спросил заново, продолжая пристально глядеть на женщину:
– Получается, вы меня опять обманули.
– Почему же?
– Пока я не спросил вас об этом происшествии с наемниками, вы мне ничего не собирались рассказывать. Хотя ранее клялись, что будете честны.
– Это не обман, Юлиан. – По ее губам скользнула полная задора улыбка.
– И что же это как не обман?
– Если бы я сказала тебе все сразу, когда ты еще не отошел от суда, то как бы ты это воспринял? Смог бы ясно обдумать? Или погрузился бы дальше во тьму ужаса? Мне пришлось выждать и открыть тебе лишь часть истории с умыслом, что до остального ты дойдешь сам.
– Госпо… Сир’ес Мариэльд! Но как я могу быть уверенным, что вы не утаили что-нибудь еще?
– Выпей кровь Фийи, – повела плечами под шалью Мариэльд. – И ты увидишь все, что происходило за пару десятилетий до этого дня в Ноэле.
– Кого… Фийи… Фийи?! Да что вы такое говорите? – Уильям ужаснулся от одной только мысли.
– Ты же мнемоник. И ты, наверное, удивишься, но многие женщины испытывают удовольствие, когда во время близости их могут болезненно укусить. – Мариэльд довольно расхохоталась от обескураженного вида собеседника. – И Фийя из их числа! Несмотря на внешнюю наивность!
Сначала побледневшее, а затем густо покрасневшее от стыда лицо Уильяма и правда выглядело презабавно. И пока он раздумывал о применимости своих способностей, в дверь постучали. Перед Лилле Аданами предстал Кьенс. Он согнул спину в поклоне и раболепно посмотрел на хозяев.
– Тео Мариэльд, я все сделать, как вы просить. Раз тео Юлиан здесь, приносить сюда? – спросил он крайне тихим голосом, прислушиваясь.
– Да, – графиня кивнула.
Буквально через минуту айор вместе с одним из воинов, припорошенные снегом, закутанные в плотные плащи, внесли на руках двух человек. Эти двое, молодые мужчина и женщина, пребывали в какой-то странной дреме, словно их опоили. Под их закрытыми веками непрестанно двигались глаза, будто сон был пугающий, насланный и, возможно, последний.
Понимая, зачем их внесли, Уильям сжал пальцами подлокотники и воззрился на незнакомцев, которых уложили к ногам господ.
Слуги тихо удалились из комнаты.
– Их выкрали? – ошарашенно спросил он.
– Выкрали, – улыбнулась Мариэльд и наклонилась.
Не вставая из кресла, она подтянула мужчину к себе с такой легкостью, точно ее сухонькие маленькие руки могли справиться и с огромным рыцарским конем. Положив голову спящего к себе за плечо, старая графиня откинула за спину свободной рукой серебристые косы и, сверкнув клыками, вцепилась в горло. Надо сказать, что на столе горел большой светильник, который отбрасывал на стены, кровать, кресла и все вокруг свой желто-теплый рассеянный свет. Именно поэтому происходящее виделось особенно четко. Жизни здесь лишали не холодно, в тени, а скорее чувственно, с каким-то медленным упоением, прикрыв глаза от света.
Одна коса упала на грудь уже отдавшему свою дань мертвецу. Графиня убрала ее неторопливым движением, не желая отвлекаться.
Чуть погодя она отодвинулась от него и указала на лежавшую на полу девушку.
– Она скоро очнется… Поторопись…
После этих слов Мариэльд де Лилле Адан продолжила с наслаждением грызть шею, порой прерываясь, чтобы облизнуть губы.
Держась за подлокотники кресла, Юлиан наклонился вперед и вгляделся в спящую. Светильник позади отбрасывал от него зловещую тень. Сначала тюремные заключенные, думал он, затем приговоренные к смерти бунтари, блудницы, а теперь кто? Кто же теперь?.. Настал, значит, черед невинных людей, которые никому не причинили даже неудобств? Что же дальше?.. Ему предстоит стать воплощением смерти, что является в дом, не постучавшись?
Перед ним была совсем молодая со спокойным лицом девушка, чьи волосы выбились из-под чепца и легли веером. Рассматривая ее, Юлиан тяжело и глубоко вздыхал. Он пытался нащупать в себе остатки того, что зовется человечностью. Совесть ли это? Жалость? Что же именно он должен отыскать в своей уже потемневшей, израненной душе, чтобы не делать этого… При нем девушка испустила долгий вздох – ей не нравился сон – и повернула голову набок. Трепетная белая шейка открылась взору. Наблюдая ее, вампир остался прикованным к своему креслу. Однако на его лице запечатлелась совсем не борьба за жизнь, как того следовало ожидать… Нет, он уже чувствовал, что изменил человеческому роду, поэтому чуть позже протянул длинные руки, уложил спящую тихую девушку к себе на колени. Приобнимая ее, поглядел долгим взглядом. Пока не покорился ломоте в зубах…
Он отбирал жизнь через кровь так же неспешно, как и графиня, и продолжал раздумывать о том, что тропа его судьбы сошла с городского тракта в темные, лишенные толики света чащобы.
– И быстро вы, госпожа, свыклись с тем, что стали демоном?..
Уложив девушку бережно на пол, будто извиняясь за содеянное, Уильям принялся вытирать губы.
Графиня пересела поудобнее и оперлась на подлокотник кресла. На ее губах застыла улыбка.
– Не так быстро, как хотелось бы, но все же привыкла, Юлиан. Что такое, Юлиан? – Она всмотрелась в лицо сына и кивнула. – У тебя от этого имени перестал дергаться глаз. Привык, значит.
– Нет, просто…
Он не успел договорить. Из коридора донеслись быстро приближающиеся шаги.
– Ну и где она расположилась? – послышался удивительно знакомый голос.
Графиня Мариэльд повела плечами, чтобы разровнять шерстяную пушистую шаль, и усмехнулась. Ей уже было известно, кто сейчас с привычным бесстыдством ворвется в ее покои. Через мгновение раздался настойчивый стук.
Мариэльд разрешила войти.
Дверь приоткрылась. На пороге возник облаченный в предлинный плащ, с острыми сугробами на плечах, герцог Горрон де Донталь. Он обвел взглядом присутствующих и замершие у их ног тела – и поднял брови. Пока полусонный управитель, стоящий в коридоре, ничего не заметил, он спешно захлопнул за собой дверь и начал отряхиваться.
– Приветствую! – Герцог осветил все вокруг своей обаятельной улыбкой. – Этот человек заявил мне, что ты выкупила все комнаты.
– Да, выкупила, – ответила графиня.
– Не буду считать чужое золото и спрашивать зачем, но нам теперь негде поселиться. – Он развел руками.
– Я тебя поняла, Горрон. Выбирай любую незанятую. С тобой что, прибыл Белый Ворон?
– Нет, увы, из-за этой пустоголовой служанки ему придется остаться в Молчаливом замке на несколько дней, если не недель, – заявил герцог и различил в глазах Уильяма хоть и затаенное, но все же облегчение.
– Почему так долго?
– Проступок служанки вскрыл нечто куда более существенное. Сегодня ночью должен состояться еще один суд, связанный с нашим Филиппом. Летэ разве не говорил тебе?
– Только интересовался, можем ли мы с Юлианом остаться в замке еще на некоторое время, – сказала графиня, покачав головой. – Я ответила, что нет, и он более ко мне не обращался.
Между тем Горрон скинул с себя плащ, под которым был надет теплый дорожный костюм, и теперь искал место, чтобы присесть. Только он было направился к кровати, как Уильям попытался подняться. Однако Горрон отказался и поблагодарил его кивком головы.
– Кьенс! – прикрикнула старая графиня.
Спустя миг слуга был в комнате, получил приказ и возвратился с креслом так быстро, будто и не уходил. А когда он вынес следом и иссушенную семью портных – по одному, чтобы легче было избавиться, – герцог заметил с толикой зависти:
– Надо же, как вышколены ваши айоры…
– Так что произошло в замке, господин Донталь? – не выдержал Уилл.
Горрон лениво развалился в кресле.
– А произошло следующее: служанка Эметта, о которой мы вскользь знаем из памяти Уильяма… простите, Юлиана… так вот, она оказалась весьма злопамятной особой. Узнав, что ее любовник так и не обзаведется властью, которой она страстно желала, эта особа решила покинуть его. Однако покинуть не с пустыми руками. Во время ужина она обокрала Филиппа, его детей, затем заглянула в соседние спальни барона Теората, герцогини Амелотты и Лагота. Причем, перед тем как обокрасть, она под благовидными предлогами обходила их и выведывала у здешних слуг, кто будет на ужине. Затем, ближе к рассвету, Эметта попыталась покинуть замок через калитку – и была поймана.
– И только из-за этого вся суматоха? Простая проворовавшаяся служанка? – Мариэльд подняла бровь с сарказмом и переглянулась с сыном.
– Если бы… Слушайте дальше! При ней, помимо обычных драгоценностей, были обнаружены различные бумаги: доверенности, закладные и прочее – в общем, все то, что она выгребла из сумок старейшин, посчитав, что это имеет ценность. И среди бумаг была найдена записка, а в ней слова обряда передачи дара на северном языке. С расстановкой всех ударений, с указанием растянутости звуков – все как полагается!
Уильям нахмурился, не понимая, что здесь может быть такого особенного. Впрочем, Горрон де Донталь взглянул на него и все растолковал:
– Старейшинам такая транскрипция ни к чему, потому что мы и так изучаем письменный Хор’Аф до принятия дара. Это я для вас, Юлиан, объясняю. Вам только предстоит его изучить. Но зачем это служанке? А-а-а, поняли… Отлично! В общем, безграмотная Эметта посчитала эту бумагу ценной и прихватила с собой. В Молчаливом замке служат отнюдь не дубоумы, поэтому Галфридус Жедрусзек сразу сообразил, что к чему, и передал бумагу господину. Летэ находкой, конечно же, очень заинтересовался и потребовал допросить служанку в присутствии Филиппа. Та, понимая, чем ей это все грозит, выдала владельца.
– И кто же он? – спросила Мариэльд.
– Сын Филиппа! – печально улыбнулся Горрон. – Бедняга Филипп… Его сына привели на допрос, и Леонард поначалу врал, причем врал очень нахально и бессовестно. Нужно ли тебе рассказывать, Мариэльд, как наш Летэ не любит, когда ему лгут, ибо считает ложь неуважением?
– Я представляю.
– В конце концов… Ох, да что там в конце концов… Сразу же как Летэ поговорил с ним с пристрастием, Леонард признался, что к нему после суда подошел Райгар Хейм Вайр и поделился собственной легендой об обретении Офурта. Затем Леонард, узнав о своем отправлении с Теоратом к порогу Юга, посчитал, что от него хотят избавиться, и направился к Райгару, где и получил указания по ксимену и обряду. Добросердечный Райгар даже удосужился показать образец завещания!
Уильям побледнел от этих слов.
– А что такое ксимен?
– Один из ингредиентов Гейонеша. Из-за него вы были слабы на суде. Но в напитке его концентрация ничтожна, а вот если иссушить человека, которого до этого поили отваром из ксимена, то старейшина некоторое время не сможет даже пальцем пошевелить, – объяснил Горрон, а затем продолжил: – Далее Летэ попросил меня как самого доверенного мнемоника прочесть память Леонарда. Ну… я вам скажу, что в голове у него обнаружился свой мир, куда более разросшийся, чем я полагал. Все годы он тешил себя грезами. И как у всякого, кто не способен добиться чего-то в жизни, грезы стали занимать большую часть его пустых, но обширных мыслей. Он не был поэтом, воспевающим красоты мира. Прежде всего он оставался рабом тщеславия… Все эти баллады и поэмы бередили его. Все чужие подвиги он переносил на свой образ, мечтал, смаковал, считая, что начнет свое путешествие только после обретения бессмертия. Только после этого… – поморщился Горрон де Донталь. – Может, он бы жил и жил, не имея даже грез, но попал не туда, куда следовало. Всему свое место! Впрочем, я увлекся… На основании увиденного мной Летэ вызвал на допрос Райгара, который убедительно заявил, что отпрыск Филиппа, дескать, сам интересовался подобным обрядом, а он – цитата – «будучи очень сердечным, помог ему».
– Похоже, Райгар доплел свои интриги, считая себя самым умным. – Глаза Мариэльд блеснули недобрым огнем.
– О да! А ведь тогда Гиффард и Филипп не смогли добиться Гейонеша, чтобы доказать вину Райгара. Но сейчас, пока все старейшины, за исключением нас с вами, в сборе, а Марко и Синистари вернулись, суд все-таки состоится. И к Райгару применят обряд памяти. На нем, я уверен, полетят головы и Леонарда, и хозяина Офурта!
– У Райгара есть наследники?
– Нет, он собирался жить еще долго-предолго, а своим прихвостням доверял мало, – покачал головой Горрон. – Но пострадавшей стороной выступает Филипп. Если бы не это невероятное везение и не глупость Эметты, Леонард уехал бы в Брасо-Дэнто. Да, его собирались изгнать в родной город, но кто знает… Может, он успел бы по научению Райгара отравить графа ксименом, а затем, убив его и подделав бумаги, отослал бы липовое завещание в Йефасу. – И герцог печально улыбнулся, объясняя все скорее Уильяму, нежели графине. Она и так все прекрасно понимала. – Как некогда поступил и Райгар… Для самого Райгара это лишь явная месть.
– Разве никто не заподозрил бы странное, если бы такое произошло? – удивился Уильям.
– Скорее нет, чем да… – Горрон пристально посмотрел на него. – После обряда памяти Филипп просил совет оставить вам, Юлиан, жизнь и позволить взять над вами опеку. Однако когда вас передали в другие руки, у него было очень подавленное, уставшее состояние. Некоторые из нас полагали, что он еще в Йефасе напишет завещание на кого-нибудь из детей.
– Горрон, ты покинул Молчаливый замок только для того, чтобы рассказать это? – с раздражением все поняла графиня.
– Да! – расплылся в безобидно-довольной улыбке герцог. – Я оформил бумагу, которая позволит учесть мой голос на суде, и поспешил вслед за вами.
– Но зачем? – смутился Уильям. Он уже не знал, куда деться от испытующего взгляда голубых глаз герцога.
– Чтобы вы, не успев закостенеть в своей обиде, могли если не простить нашего Филиппа, то хотя бы встать на путь прощения. Да, будем честны, он упертый баран! Слишком долго продолжал гнуть свою линию, нанеся этим обиду. Однако в его защиту скажу, что он тоже, вопреки себе, привязался к вам и полюбил, причем полюбил как ученика, преемника Гиффарда и сына. Но пусть ему уже не быть близким вам, Юлиан, прошу, не принимайте его за далекого врага! Ваши мысли будут повелевать вашей жизнью, понимаете? – порывисто и с чувством произнес Горрон.
– Извините, господин Донталь, но я не желаю более говорить об этом… – Уильям сжал губы.
И правда, размышлял герцог, наблюдая этот взгляд, в котором поселилась так быстро пустившая корни жестокость – спутница горестей и обид, – еще рано говорить об этом. Ему пока не дано спокойно рассудить случившееся. Для этого нужна мудрость, а он только начинает ее искать.
Но все же в этих потемневших глазах появился свет сомнения. Крохотный свет. Может, Горрон просто спутал его с отражением большой лампы на столе?
– Юлиан, быть может, вы взглянете на суд моими глазами и решите для себя что-нибудь? Я научу вас ловить в памяти нужный момент, подскажу, – предложил герцог.
– Горрон… – раздался ровный – слишком ровный, чтобы не таить в себе опасности, – голос графини Лилле Адан.
Однако, решив рискнуть многим, Горрон де Донталь уже успел протянуть руку с закатанным рукавом. Успел же? Если на его предложение согласятся, то Мариэльд де Лилле Адан не посмеет помешать своему сыну из правил приличия.
В глазах Уильяма едва вспыхнуло сомнение, то самое, которое так вожделенно выискивал Горрон. Ему нужно было лишь кивнуть, и все бы открылось! Он бы узнал о настоящих событиях на суде, а не выставленных в отражении кривых зеркал! Но, тут же потухнув, сомнение сменилось сначала болезненной неприязнью, а потом и вовсе явной ненавистью – и он качнул головой.
Риск не оправдал себя.
Герцог Донталь понял, что еще слишком рано, а может, уже поздно, и в смятении убрал руку. На него продолжала глядеть с застывшим, как у мраморной статуи, лицом и с такой же великодушно-натянутой улыбкой графиня Лилле Адан. Ее вид ничего не сказал Уильяму, но знавший эту женщину уже полторы тысячи лет Горрон понял, что едва не пересек черту.
– В общем, я сказал все, что требовалось. – Тяжело выдохнув, герцог поднялся из кресла. – Доброй ночи всем. И прошу этих же всех подумать о возможных последствиях нынешнего выбора, так как выбора без последствий не бывает!
С этими словами он оставил присутствующих, выйдя из комнаты. Там его поджидали уставшие после дороги слуги.
– Сир’ес Мариэльд, я тоже, пожалуй, пойду, – произнес Уильям и двинулся следом.
– Подожди! – Ее голос был тихим, но в меру властным.
Уильям остановился, не понимая, чего от него хотят. Повелительным жестом графиня потребовала склонить перед ней голову, и он уже было решил, что ему собираются что-то шепнуть на ухо. Но вместо этого довольная Мариэльд неожиданно обняла его своими старыми руками за шею и погладила по смоляным волосам, как некогда это любила делать матушка Нанетта. Так продолжалось пару мгновений, довольно долгих для того, чтобы Уилл покрылся пунцом.
– Доброй ночи, сын, – прошептала она.
– И вам, сир’ес… И вам, – пробормотал он, смутившись, и вернулся к себе.
На дворе стояла густая, одетая в серое ночь. Вьюга еще стонала, но уже куда слабее, теряя свои силы. Уильям зашел в комнату с ледяным полом, отметив про себя, что его, похоже, нарочно поселили в углу здания. Раздевшись, он забрался под одеяло. Там, посередине кровати, свернувшись клубочком, спала нагая, беззащитная Фийя. Она по-детски причмокивала губами. Уильям приобнял ее, зарылся в растрепавшиеся длинные волосы и провалился в дремоту.