Йефаса, эта же ночь
Как порой всего лишь одно непримечательное обстоятельство способно разрушить даже великие дела, так и одна маленькая служанка обернулась погибелью для куда более могущественных господ. Они стояли рядом друг с другом, вдвоем, поддерживаемые по бокам слугами, а скорее даже стражей. На обоих были черные грубые одежды – такие же, какие выдали Уильяму во время суда. Леонард трясся, как больной, периодически похныкивал и переводил взор с отца на Летэ и обратно. В отличие от графского сына, Райгар Хейм Вайр стоял спокойно, смиренно, хотя и обозревал все вокруг насмешливым взглядом, пожевывая полную губу.
Всем своим видом Райгар как бы заявлял: «Да, я проиграл. Но будут еще и другие, куда ловчее меня! Козни зародились вместе с этим миром, с ним они и умрут!» Глотка его была разорвана, однако не в клочья, как ранее у Уильяма. Все-таки он был одним из них, старейшиной.
Именно поэтому все кусали его осторожно, а пили мало.
Леонарда тоже заливали ручьи крови, капающие с рубахи и его тонких пальцев на пол. В пещере было мерзло, но вспотевшие рыжие кудри облепляли худое скуластое лицо. «Он будет таким же участником суда, раз захотел примкнуть к бессмертным, – заявлял гневно Летэ. – Но чтобы он не умер от потери крови, я доверю решать его судьбу старейшим». Старейшими были Теорат Черный, Шауни де Бекк, Амелотта и Марко. Вкусил воспоминания предателя и сам Филипп.
Сидя со строгим, но бледным лицом, в окружении подобных себе, граф Тастемара размышлял о том, как порой бывает, что жизнь определяет кого-то не туда, куда ему надобно. Как порой, подав кому-то руку помощи, ты принуждаешь его встать на дорогу, что приведет к тьме. О, конечно, это слабое оправдание предательству… Да и можно ли оправдывать предательство, которое само всегда стремится найти себе обоснование? Никто из нас никогда не назовет себя предателем. Только преданным, обманутым, лишенным надежды, уставшим или покинутым.
Однако слишком много потерь случилось у графа в последнее время – двое сыновей, – и это было лишь продолжением прошлых смертей, тянущихся сквозь века. Он не мог не задумываться над тем, как его собственные руки ковали судьбу всех его детей. Впрочем, со стороны его взгляд казался безучастным.
Между тем Леонард не сводил с него неверящего взгляда, точно до конца не понимая, почему он стоит здесь, на суде. И почему не в качестве преемника, а как участник заговора?
– Отец! – Рука Лео лежала на горле, пытаясь остановить кровь, которая капала уже с локтя. – То был обманчивый порыв! Я бы ни за что не посмел воспользоваться тем, что мне насильно вложили в руку! Прости меня, пощади. Умоляю, отец! Я уйду прочь и никогда не появлюсь в Солраге!
– Умолкни, – произнес глава совета.
Затем он бесчувственным голосом обратился ко всем остальным:
– Итак, всем вам довелось увидеть воспоминания Райгара Хейм Вайра, обвиняемого в покушении на жизнь Филиппа фон де Тастемара, а также в убийстве Саббаса фон де Артеруса и его наследника Мараули. Некоторые из вас смогли впитать память и приспешника заговора, Леонарда. Сначала нам предстоит вынести решение по Райгару. Предполагаю, решение будет единогласным. Но мы не отступим от законов, нами же прописанных, поэтому даю всем время подумать как следует.
И Летэ оперся широкой волосатой рукой о каменный стол. Затем обвел величественным взглядом полную мрака пещеру, а также всех присутствующих, призывая начать процесс принятия решения. В продолжение этого старейшины точно так же величественно закивали, соглашаясь. Пока все раздумывали и Летэ крутил любимый старинный рубиновый браслет, в пещерном зале воцарилось молчание.
Райгар склонил большую голову к груди, хмуро глядя на свои босые ноги. Леонарда порой схватывал очередной приступ страха, и тогда он издавал то ли плач, то ли стон, а порой и испуганно дергался. Впрочем, его сразу зажимали, как тисками, прислужники – и он ненадолго возвращался в этот бренный мир. На его лице застыло страдание. А где-то в углу, в небольшом озерце, тихо капала по тонкому льду вода, силясь разломать его.
– Проголосуем, – чуть погодя закончил молчание глава клана. Он опустил руку на стол, и его рубиновый браслет оглушающе звякнул во тьме. – Начнем. Кто считает, что Райгар виновен и его дар требуется передать более достойному?
Все бессмертные переглянулись.
Первой поднялась рука Филиппа фон де Тастемара, глаза которого горели ледяным огнем отмщения. Зыркнув на него из-под кустистых бровей, Райгар оскалился в раздраженной улыбке. Вторым взметнул руку ярл Барден, прозванный Тихим.
– Таким не место среди нас! – басом проревел он, и пещерные стены отозвались дрожью.
В конце концов все единогласно проголосовали за казнь. Все без исключения.
Графа Офурта ненадолго покинула его угрюмая выдержка, а ноги подкосились; слуги поддержали его под руки. Из разжеванной толстой нижней губы засочилась кровь.
Что же, Райгар Хейм Вайр был беспринципным вампиром, одиночкой и негодяем, но дураком никогда. И он понимал, что его жадная попытка разрешить затяжную вражду стоила ему всего. Это был первый порыв жадности за долгое время – после стольких-то лет осторожности и немногословия. Но из-за бестолковой девки, которую уже казнили, все обернулось против.
– Раз так, нам осталось проголосовать по второму участнику суда. А уже после приступим к вопросу о преемственности дара Саббаса, – подытожил глава.
– Отец! – вновь издал истошный вопль Леонард. – Не дай им убить меня! Я готов отправиться в изгнание… Куда скажете! Да хоть на край света. Но прошу, пощадите!
Его надрывные, слишком громкие для столь беззвучного места вопли прокатились по всей пещере. Некоторые старейшины поморщились, с сочувствием взглянули на графа, на долю которого выпал уже второй суд.
Граф Тастемара остался глух к просьбам.
– Имей уважение к этим стенам. – Летэ поглядел на вампира с неудовольствием. – Мы исполнили твое желание встать среди бессмертных… Так подчиняйся нашим законам!
Лео ненадолго притих.
– Итак, – продолжил глава. – Кто считает, что этот соучастник заговора должен умереть?
Никто больше не переглядывался. Ценность жизни Лео среди этих глухих стен была ничтожной, поэтому все друг за другом подняли руки. Леонард дрожал, глядя на это спокойно-выверенное голосование, и его глаза становились тем шире, чем большее количество рук устремлялось к потолку.
Последней рукой, неожиданно для него, оказалась рука Филиппа…
– Что?! – воскликнул пораженно Лео.
– Замолкни, – глухо сказал глава, наблюдая за руками.
– Отец… да как ты… посмел…
– Замолкни, – повторил глава.
– Ты меня, меня, своего нареченного сына, променял на тугого дубоума из Вардцев! Нарушил собственную клятву, о которой твердил мне на протяжении многих лет! Свою же клятву! Позволил тому дубоуму уйти живым… А меня, сына, предал!
На него посмотрели все разом, будто впервые заметив.
– Так зачем ты врал? – продолжал Лео, и его голос прокатывался эхом. – Зачем звал меня сыном?! Почему?! И ты называешь себя принципиальным, вампиром чести и блюстителем традиций! Да чтоб ты… Да чтоб вы все, и этот ублюдочный рыбак… Сдохните!!! – Не выдержав, Леонард громко разрыдался, закрыв лицо ладонями. – Ненавижу!!!
Глава клана перевел взгляд в центр, на рыдающую фигуру, готовый в немой ярости подняться, как вдруг в пещере раздался вопль.
Все повскакивали с мест и уставились в угол пещерного зала, откуда и донесся этот истошный вой. Вопль повторился… А к нему, вторя, присоединился второй. Тонкий лед, которым было затянуто небольшое подземное озеро, вдруг что-то с силой пробило изнутри. Оглушительно затрещало, будто лед был толстым, прочным. Вода в озере забурлила, поднялась страшным ледяным столбом, обдавшим все вокруг брызгами, – и оттуда выпрыгнуло что-то иссиня-черное, сливающееся с пугающей темнотой пещеры.
Воздух наполнился зловонным дыханием.
Загорелись фонарями два глаза, а за ними – еще два, такие же яркие и преисполненные злобы. Два извивающихся, блестящих в свете единственной лампы тела, пахнущих озерной тиной и лесом, с мокрыми шлепками поволоклись по направлению к столу.
Это была Вериатель и совсем юная кельпи, чуть поменьше. Они снова завыли так, что кровь застыла в жилах всех присутствующих.
Старейшины повыбегали из-за каменного стола, началась толкотня по направлению к выходу. На юбку герцогини Амелотты кто-то наступил, оборвав ее. С лиц многих в паническом ужасе послетало все высокомерие. В конце концов стало ясно, куда именно ползут две кельпи. И многие застыли. Ослабший под действием Гейонеша Райгар, пошатываясь, только и смог, что налечь боком на стол, чтобы не упасть. Леонард тоже понял, что ползут к нему, и попытался с воплем убежать, перепрыгнул через стол, изогнувшись истощенным телом, и неуклюже заковылял прочь.
Оставляя за собой черную булькающую слизь, две кельпи свирепо, негодующе взвыли, не собираясь упускать добычу, и грузно заторопились. В их движениях не было ни грации, ни легкости. А глаза… Глаза горели нестерпимым злым огнем!
Все произошло за один миг.
Вериатель, оттолкнувшись передними копытами от стола, прыгнула на спину удирающему вампиру, повалила его, вцепилась зубами в плечо и рванула на себя. Хрустнуло. Рука с ключицей исчезла в челюстях демоницы, как в бездонной черной яме. Смрад из пасти нестерпимо отдавал гнильем. В исступлении Леонард закричал, когда его придавили к каменному полу, и попытался подняться. Но на него будто гора навалилась. А потом вторая демоница, поменьше, тоже блеснула белоснежными зубищами и отхватила часть бедра. Утробное рычание, стоны боли и ломающиеся с треском кости – все страшно перемешалось в явлении демонической смерти, жуткой, долетевшей эхом вплоть до самого коридора.
И вот уже мертвое и изувеченное тело с прогрызенным лицом, отчего тяжело было признать того самого Леонарда, – отчасти напоминающее труп, каким его выплюнула свирепая Мертвая Рулкия, – лежало на полу. Две кельпи продолжали рвать, терзать, глотать его с хрустом в каком-то довольном упоении.
Позже, когда уже ничего не напоминало об этом несчастном и убогом поэте, коим он себя мнил, демоницы замерли. Очертания их подернулись. И одна из лошадей поднялась в темноте, сгорбилась, а затем вытянулась. Ее тело побелело, обрело человеческий вид – и на притихший совет своими синими глазками воззрилась Вериателюшка… Воззрилась… И не по-человечески, жутко, довольно расхохоталась. Вслед за ней поднялась вторая кельпи. С бледным лицом, густо облепленным кровью, в черном платьишке до пят, с длинными смоляными волосами, с высоким лбом и какими-то преисполненными невинности глазами. В ней отчетливо узнавались черты Уильяма. Сомнений в его причастности к ее рождению больше не оставалось.
Повторив за матерью и расхохотавшись, хотя, впрочем, этот смех больше напоминал лошадиное ржание, вторая демоница схватила останки Леонарда за шиворот. Оставляя за собой сплошной кровавый след, она поволокла его к проходу между половинками столов. За ней, шлепая по лужам, пустилась вприпляску размахивающая руками Вериатель. Впрочем, она все равно поглядывала на замерших старейшин, беспокоясь о своем чаде… С хохотом две демоницы в придачу с мертвецом пропали в озере. Вода забурлила, побагровела, пока через какое-то время гладь не разровнялась.
– Кельпи дали жизнь, кельпи ее и забрали, став палачами нарушившему договор, – медленно произнес Летэ, застывшим взглядом уставившись на густо залитый кровью и слизью стол.
Он подошел ближе, потрогал дурнопахнущую субстанцию пальцами и прикоснулся к ней кончиком длинного языка.
– Стоит полагать, – подал голос барон Теорат Черный, – что, проголосуй мы на суде Юлиана иначе, кровью залили бы весь зал для совещаний от пола до потолка. Нашей кровью…
– А как действуют эти договоры? – осторожно уточнил кто-то из бессмертных, самых молодых. – Ведь после того как их души прибрала к своим рукам демоница, оба стали весьма странными: и Леонард, и Юлиан… Безумие Леонарда обострилось… А Юлиан, разве он не странен даже для бывшего человека?
– Этого никто не знает, – ответил барон. – Но советую вблизи воды взвешивать каждое слово о нашем молодом Юлиане, дабы ненароком не обидеть его честь. Вода все услышит и за его честь воздаст сполна.
В совете раздались смешки.
Все принялись терпеливо ожидать, пока призванные напуганные слуги наведут чистоту. Пришлось принести яркую лампу, которую водрузили на стол, чтобы она осветила пещеру. Кто-то из старейшин, особо любопытный, растирал между пальцами подвижную слизь, наблюдая, как она ползет по ним. Та и правда была необычной, воплощая в себе живую воду с темным отпечатком демонизма.
Спустя время Райгара Хейм Вайра вновь завели в центр, и он встал, оглядывая всех мутным, уставшим взглядом, придерживаемый слугами. Гейонеш начинал слипать ему глаза… Свет был болезненным…
Филипп сидел за столом. Сцепив пальцы под подбородком, он молча наблюдал за уже спокойными водами озера, размышляя, почему не отомстили ему, но покарали нареченного сына, причем сполна. Не было ли это безумие насланным? Не в том ли таился злой умысел кельпи?
– Возвращаемся к суду, – произнес деловито Летэ, придирчиво оглядывая скамью, на которую собирался присесть. – Решение о смерти соучастника заговора было приведено в исполнение, хотя и не нами. Теперь стоит решить последний вопрос по поводу передачи дара Саббаса фон де Артеруса. У тебя ведь нет преемников, да, Райгар?
– Нет, – коротко и хмуро ответил тот.
– А что же Бартлет и Тиддос?
– Тупоголовые болваны, достойные питаться только животной падалью, – сплюнул на уже вычищенный пол Райгар. – Даже если я назову кого-нибудь, – он с трудом ухмыльнулся, – какая, к черту, разница, потому что мой дар все равно отойдет Филиппу!
– Таковы правила – узнать твое мнение, – ответил глухо Летэ.
Ослабший Райгар снова усмехнулся толстыми губами, на которых запеклась кровь.
– Мы имеем все голоса за то, чтобы предать старейшину Райгара Хейм Вайра забвению. В том числе голос Горрона, который перед отъездом оформил сопутствующую бумагу. Если сейчас не найдутся желающие доказать в суде свое право на сей дар, я посчитаю это единогласным решением о передаче дара пострадавшей стороне – Филиппу фон де Тастемара.
Летэ замолчал и уставился на присутствующих тяжелым, будто прибивающим к полу взором.
Собравшиеся тоже молчали. Подобно главе, Филипп пристально всмотрелся в окружавших его старейшин, однако, наоборот, выискивая не тех, кто воспротивится, а с надеждой, что таковых не будет. После суда над рыбаком он ждал чего угодно, только не счастливого исхода. Слишком сложным выдался последний год. Это сомнение, эта мнительность – они ложились на его лицо морщинами, выставляя волнение напоказ против воли.
– Ну что, кто-нибудь желает что-то сказать? У кого-нибудь есть какие-то веские доводы против передачи дара Филиппу фон де Тастемара, преемнику Ройса фон де Тастемара? – настойчиво, с нажимом, спросил Летэ.
И снова тишина. Тишина, однако, благодатная. Старейшины качнули головами. И хотя почти у каждого был тот, кого бы они желали наградить бессмертием, чтобы лишить участи сгинуть в жерновах времени, все понимали: они никем не приходятся Райгару. Райгар имел славу вампира нелюдимого, мнительного, видящего, как и всякий подлец, в каждом прежде всего ответную подлость. Именно поэтому за неимением друзей приоритет в любом случае был у графа Тастемара как у пострадавшей стороны.
– Принято, – удовлетворительно кивнул Летэ. – Что ж, Филипп. Ты свое все-таки получил.
– Подождите! – вдруг вмешалась герцогиня Амелотта.
И Филипп, будто зверь, на загривке которого в предчувствии опасности вздыбилась шерсть, пристально посмотрел на герцогиню.
– Что такое, Амелотта? – спросил Летэ.
– Я хотела бы уяснить статус Офурта, – заявила деловито Амелотта. – Мои земли ведут бурную торговлю с этим графством, сообщаясь через Имрийю. Собственно, после смерти Райгара кому-то придется заняться управлением Офурта. И мне нужно знать, кто это будет? Будет ли этим заниматься его дочь Йева, или они бросят все на волю наместника из Крелиоса?
– Йева станет графиней Офуртской, – ответил с выдохом граф Тастемара.
– Думаешь, эта девочка справится с мужскими обязанностями? – съязвила Амелотта. – Знаю я, что происходит у тебя в землях, Филипп! Война… Война у тебя назревает! У тебя из-за этого совсем не будет времени заниматься Офуртом!
– Туда вместе с Йевой отправится и Горрон де Донталь. Я с ним все обсудил. Он готов взяться за мою дочь, чтобы помочь ей с управлением, а также с устранением проблем, которые неизбежно возникнут. Благодаря ее власти над вурдалачьим племенем мы сделаем тракты более безопасными, чем сейчас.
– Ладно, Горрону я доверяю, – согласилась старая герцогиня, придерживая в руках оторванную юбку.
– Не бабский дар, конечно… Совсем не бабский, – сморщился Барден Тихий. – Но лучшего преемника не отыскать.
– Раз все решено, приведите девушку! – приказал одному из прислужников глава Летэ.
Вскинув голову, Райгар проводил быстро убегающего слугу долгим прискорбным взглядом и вновь опустил ее. Так и стоял он, проникаясь мыслями всех предыдущих жертв судов, что последним их видением становятся… их ноги… О да, последнее, что они видят, имея возможность ненадолго поразмыслить в ожидании смерти, – это собственные ноги… Ноги, которые привели их сюда, шлепая по лужам крови, перешагивая горы трупов, чтобы заполучить свое желанное бессмертие, относить его, как нарядное платье, и, сделавшись нищим, сбросить здесь, оголив кости и череп.
Так и стоял граф, отдавшись одурманенным Гейонешем размышлениям, пока вдалеке не услышал шаги приближающейся смерти. Шажки были тихими, пугливыми, как у лани. Можно сказать, трепетными… Они спустились по пещерной лестнице, выдолбленной руками древних мастеров, прошли через весь зал. Яркий светильник выхватил из тьмы тоненький силуэт. Это была Йева. Она испуганно озиралась, выискивая глазами родного брата. На ней было черное шерстяное платье с серебряной брошью в виде раскинувшего крылья ворона, а волосы лежали на плече пламенеющей в свете лампы рыжей косой. На голове ее переливался золотом обруч. Не обнаружив в пещерном зале и следов Леонарда, она остановилась и дрожащим, непонимающим взглядом воззрилась на отца.
Тот вскочил по-молодецки со скамьи, чувствуя после всего произошедшего прилив сил. Ему показалось, что в пещере стало светлее не от лампы, а от вида дочери. Он с нежностью подал ей руку и завел в центр стола. Йева улыбнулась ему, любяще, но вместе с тем продолжая выискивать брата, и последовала за ним, шелестя подолом юбки. Около Райгара Хейм Вайра она встала, как и он, с опущенной головой. Но если она сделала это от смущения, боязни перед грядущим, то Райгар стоял в ощущении близости прискорбной, пустой смерти, которая оставит ему только прошлое.
Летэ и Филипп встали по бокам от него, чтобы он не причинил вреда девушке.
Пара слуг приблизилась к Йеве.
Рука главы клана видоизменилась, пальцы его удлинились до огрубевших когтей. Коготь коснулся шеи приговоренного, прорезал крепкую, толстую кожу. Затем он точно так же сделал надрез на лебединой шейке Йевы. В пещерном зале зазвучала страшная, тяжелая речь Хор’Аф, всегда знаменующая как рождение нового старейшины, так и забвение прошлого. Стоило Райгару Хейм Вайру почувствовать в себе неприятное течение крови, которая устремилась наружу, как он поддался порыву страха. Попытался противиться. Однако Филипп не позволил, удержал его в стальных объятьях. Из раны показался ручеек крови и неожиданно начал стекать не вниз, а вверх, извиваясь, точно змея водит головой, высунувшись из своей норы. Глава клана продолжил напевать слова обряда – умело выманивал, делая это уже тысячи лет. Наконец кровь устремилась к почти вплотную прижатой шее Йевы. Ощутив касание, та вздрогнула.
– А теперь пей! – приказал Летэ.
Вампирша блеснула клыками и, обвив шею Райгара, припала к ней поначалу в какой-то пугливой боязни, но с каждым мигом со все крепнущей уверенностью. Пока над ней наговаривали слова, она все пила и пила. Кровь была непривычно горяча, жгла пламенем. Под ней дергался приговоренный, которого держали со всех сторон, но Йева продолжала свое дело, естеством понимая: останавливаться ни в коем случае нельзя. Райгар издал стон не своим голосом, пока его осушали, будто бокал со старым прекрасным вином.
– Не останавливайся, – поощрил Летэ.
Вампирша послушалась и продолжила вытягивать всю кровь, до последней капли, пока бывший хозяин Офурта бледнел, глаза его закатывались в усталой бесчувственности, а кожа стягивалась и усыхала. Наконец почти сухое тело безжизненно упало на пол. Не было больше Райгара Хейм Вайра…
Его преемница почувствовала все нарастающее странное ощущение приятной слабости, причем слабости обжигающей, и, пошатнувшись, повалилась на пол. Ее успел подхватить радостный отец. Прижав дочь к себе, Филипп понес ее из темных залов совета, тем более что единственный светильник, точно знаменующий жизнь Райгара, погас. И хотя по телу Филиппа прокатывались волны боли от смерти Райгара, как, впрочем, и по всем старейшинам, которых связывало родство, но от этой боли он ощущал только облегчение… И счастье – впервые за долгое время.
Западный тракт Солрага, постоялый двор
Пробудился Уильям, когда его, от макушки до пят, пронзило будто сотней и тысячей свирепых игл. В глухом крике он заметался под одеялом. Перед ним встал колышущийся образ Райгара. Рухнув нагим на ледяной пол, он прижал колени к груди и часто задышал, не понимая, что происходит. Ошеломленная Фийя распахнула вечно удивленные глаза и непонимающе уставилась на своего господина, страдающего по непонятным причинам.
– Что с вами, тео? – спросила она спросонья.
– Не знаю… что это… – прошептал тот, хватаясь за бешено колотящееся сердце. – Какое ужасное чувство…
По его телу катился градинами пот, пока он продолжал корчиться в муках. С трудом натянув шаровары, рубаху и сапоги на босу ногу, Уилл вывалился в темный коридор. Подойдя к двери графини, держась за сердце, он решительно постучал. Ему нужны были ответы!
Из своих покоев также выглянул наспех одетый герцог, в одних шерстяных чулках и нижней рубахе. Изобразив на лице страдание, он приблизился.
– Входите, – раздался женский голос.
Двое мужчин вошли в комнату, где Мариэльд, с распущенными седыми волосами и в мягком спальном платье, сидела в кресле. Ее старые морщинистые руки едва дрожали, не в силах подавить боль, пока графиня куталась в свою пушистую шаль.
– Что это? – прошептал Уильям.
– Это, мой любимый сын, смерть Райгара.
– Как я и предполагал, суд проголосовал за казнь! – с чувством провозгласил Горрон хриплым голосом. – Иначе и быть не могло! Но, Мариэльд, скажи, кого же выбрали?
– Погоди. Я беседую с Летэ, там случилось что-то весьма занимательное, – прошептала графиня и прикрыла глаза.
Все принялись дожидаться.
– Господин Донталь, что значит «беседует с Летэ»? – Уилл присел на кровать, чтобы не рухнуть. Его еще шатало, а перед глазами вместо Райгара теперь порхали разноцветные мацурки.
– Старейшины, которые присутствовали тысячу лет назад на обряде родства, имеют более крепкую связь друг с другом, нежели их преемники, – ответил герцог, примостившись рядом. – Чем больше преемников, тем слабее связь. Хотя были и такие, которые, родившись позже, могли не только слышать Летэ, но и обращаться к нему самостоятельно. Таким был, например, Гиффард…
– Получается, что когда Гиффард погиб, то все почувствовали то же самое? Такую же боль?
– Да, так и было.
Вдвоем они обратили взгляд на умолкнувшую Мариэльд. Та сидела, сложив руки на животе, закинув ногу на ногу, с прикрытыми глазами и умиротворенным, спокойным лицом, быстро оправившись после болезненного припадка. У Уильяма уже не в первый раз возникало ощущение, что эта открытая мягкость скрывает под собой многовековую твердыню. В конце концов хозяйка Ноэля открыла свои большие глаза, и на ее губах заплясала веселая улыбка.
– Ох, Юлиан, тебя опять на суде вспоминали.
– В каком смысле?
– Говорят, что из подземного озера после объявления приговора выпрыгнула твоя Вериатель, да не одна, а с молодой кобылой. Разорвав Леонарда на части, они скрылись в воде, – произнесла Мариэльд. – Причем, как утверждает Летэ, вторая, в облике юной девушки, удивительно походила на тебя лицом.
Горрон расхохотался, громко и чисто, и потер ладони. Ему явно нравился такой поворот.
– Так кто получил дар, Мариэльд? Йева?! – поинтересовался он.
– Да, она самая. Йева фон де Артерус, следующая графиня Офурта.
– Слава Единому! – воскликнул громко Горрон.
– Горрон, такому богу не поклоняются уже множество веков, – улыбнулась графиня.
– Да плевать, разные имена – да лицо одно! – небрежно махнул рукой герцог. Он не заметил, как в глазах графини что-то на миг вспыхнуло. – Я все же рад, что Филипп получил свое! Пусть он и круторогий упрямец, но все-таки мой ближайший и, к слову, единственный родственник! А ведь если бы не вы, Юлиан, то все было бы иначе.
– Почему это? – удивился тот.
– Если бы Леонард сгинул тогда в бурной реке, а вас в любом случае приняла в свой род Мариэльд, то никакого заговора не было бы… – вновь потер ладони Горрон. – И тогда Райгар не попытался бы отомстить, воспользовавшись обиженным Леонардом, а того не обокрала бы не менее обиженная служанка. Именно ваш благородный поступок позволил Филиппу получить все, чего он желал, но о чем и помыслить не мог. Или вы не рады этому?
– Я не желаю зла графу, – смутился Уилл.
– Я искренне рад, что у вас в сердце лишь обида, но не зло… Значит, со временем…
– Горрон! – Мариэльд перебила его.
– Ах да, прости меня… – Герцог послал ей виноватую улыбку. – Что с меня взять, если я говорю часто то, что думаю, а думаю о том, что не следовало бы говорить вслух?
Не собираясь слушать неприятные нравоучения, Уильям поднялся и покинул покои графини. Его рука лежала на груди, чувствуя затухающие в сердце боли. Только там они и остались. В конце коридора его поджидала босая и подпрыгивающая от холода Фийя, которая очень обеспокоилась.
Горрон вышел следом за ним и, перед тем как зайти к себе, ненадолго задержался в коридоре. Ему хотелось повнимательнее рассмотреть эту девицу.
Похоже, Мариэльд ни с кем не собирается делить своего сына и ревностно привязывает его к себе, не гнушаясь подкладывать в постель любовниц, причем подкладывая куда более умело, чем это получилось у графа. Хитроумная она женщина, размышлял про себя герцог, и очень подкованная в интригах. В противовес немногословности Филиппа она берет своей открытостью. В противовес такой же молчаливой Йеве подает совершенно поверхностную, глупую рабыню, которая явно выбалтывает все тайны, которые вовсе и не тайны.
Однако как же она убедила Уильяма-Юлиана поехать вместе с ней, чтобы за время пути успеть привязать его к себе? К каким доводам прибегла? Ведь он последовал за ней не по собственному желанию, а вопреки ему.
Ну ничего, он, Горрон, еще повоюет со всем этим, он также попечется о примирении с Филиппом, как ему подсказывала душа. Ему ли не знать, что обиды не зарастают, а только покрываются струпом, который срывается при любой возможности, а под ним обнаруживаются гной, кровь и мертвые соки? С этим однозначно что-то нужно делать. Но сначала придется помочь Йеве, как герцог и пообещал перед своим отъездом.
С рассветом метель улеглась, и на улице стало удивительно тихо и спокойно. Постояльцы со скрипом отворили заметенную сугробом дверь и, прищурившись от слепящего света, принялись пробираться по глубокому белоснежному ковру к конюшне. То тут, то там виднелись следы покинувших свои дома жителей, но самих жителей не было. Только цепочки их следов тянулись за холм, к реке, а также к синеющей вдали роще, куда они отправились за дровами и зимними ягодами.
Последним из постоялого двора вышел Пацель. Он зябко кутался, и, не будь он смуглым, лицо его вмиг сделалось бы пунцовым. Горрон с удивлением осмотрел эту необычную южную персону, принюхался и вскинул брови – человек.
Предугадав вопрос, уже готовый соскочить с длинного языка герцога, Мариэльд сообщила:
– Зовут его Пацелем. Он сопровождает меня от моих земель. А родом он из Детхая. – Она повернула лицо к лекарю и сказала: – А это Горрон де… уже просто Горрон.
– Да светит вам ярко солнце, – доброжелательно растянул губы Пацель.
И выставил раскрытую ладонь.
– Рад с вами познакомиться, – ответил герцог.
– Мари, ты не говорила о том, что к нам присоединятся другие попутчики, – простодушно обратился к графине Пацель.
– А я и не предполагала, что Горрон решит поскакать вслед за нами, – ответила та. – Но он с нами лишь до моста на Драрге, а дальше ему придется повернуть на восточную дорогу. Так что путешествие наше будет недолгим.
Глаза у сопровождающих герцога вытаращились от такой фамильярности в адрес старейшины. Удивился этому даже сам Горрон, повидавший уже, казалось бы, слишком многое, чтобы удивляться.
– Впервые вижу лекарей из Детхая, – протянул он. – И часто вы так сопровождаете различных особ в поездках?
– Нет, вовсе нет, – закивал дружелюбно и часто Пацель, поправляя сумку на боку. – Просто Мари попросила меня помочь вылечить одну женщину в Офурте. Я согласился.
– Ах, вот, значит, почему вы здесь… – Горрон тут же догадался, чем заманили Уильяма. – Вот только, насколько я знаю, обычным целительством зимняя аспея не лечится. И на моем веку никто и никогда ее не излечивал, а только лишь сдерживал, зачастую безуспешно.
– Обычным, безусловно, не лечится, – лукаво улыбнулся Пацель.
Горрон де Донталь еще раз внимательно присмотрелся к этому странному попутчику. Никаких украшений и опознавательных знаков, обычная одежда самых невзрачных цветов, а лицо было самым типичным южным лицом, не наделенным ничем выразительным. Разве что казалось оно добродушным, открытым, однако герцог знавал пределы такой открытости.
Решив, что разговор закончен, лекарь достал из боковой сумки старинную книгу и принялся читать. Ее название не смог разобрать даже герцог, который озадаченно склонил голову набок.
К своему удивлению, Уильям заметил, что прислуга Горрона почему-то весьма неприязненно восприняла лекаря из Детхая. Всю дорогу, двигаясь слегка позади, слуги буравили его спину полными подозрений взглядами. Посреди дня мимо их отряда промчался, дыша паром, гонец, следовавший куда-то на Дальний Север по приказу важной персоны. Но даже он, явно торопясь, заметил бронзово-смуглую кожу и натянул поводья. Глаза его сделались круглыми, точно он увидел самого демона Граго во плоти! В смятении, осенив себя Ямесовой чертой, он отправился дальше.
А Пацель только взглянул на него, потом на едущих позади – и вздохнул. Вздох его казался то ли обреченным, то ли с примесью раздражения. Уже вскорости, двигаясь бок о бок с Уиллом, он пожаловался, дескать, всю дорогу его мучают и испытывают такие невежественные взгляды. Уильяму отчего-то вспомнилось плохое отношение к нему же односельчан, и он потеплел к этому чудаковатому магу, почувствовав какое-то несчастное родство, что ли… Однако на вопрос, не возникло ли у него проблем по пути в Йефасу, маг отчего-то отделался только ухмылкой.
К вечеру представилась возможность убедиться в том, что Пацель вполне может за себя постоять. Даже несмотря на всю свою неуклюжую беспомощность.
Ненадолго поднялась метель, стала резать лицо, и всем пришлось заехать в ближайшее поселение. Балготт прятался за низенькими деревянными стенами, будто страшась всего мира, а рядом с ним текла скованная льдами река.
Как только путники ступили на эти не привыкшие к чужакам улицы, к ним высыпал из домов весь простой люд. Все бесстыдно таращились. Возгласы касаемо шаровар, а также чрезмерного богатства одежд долетали до ушей путников. Но больше всех привлек внимание смуглолицый южанин, закутанный в чудаковатый шерстяной шарф. Некоторые дети, как и их родители, тыкали в него пальцами:
– Смотрите, демон с Юга! Темный демон!
Никогда ранее им не доводилось видеть кожу цвета сосновой коры, янтарно-яркие глаза.
– Спаси нас Ямес! – пугались они.
У оградки таверны путники спешились, передали своих лошадей конюхам и пошли было вслед за управителем, который боязливо зыркал на Пацеля, как вдруг неподалеку послышался окрик. Это из-за угла высунулась голова одного дерзкого мальчишки.
– Эй, кудлатый, не нужен ты тутова!
Голова засунулась обратно, за хлев, побаиваясь последствий. Последствий, однако, не было. Пацель даже не посмотрел в сторону оскорбившего его. Близоруко уткнувшись своим широким носом в книгу, он продолжал перелистывать страницы.
Вокруг набирала силу метель.
– Тебя что, дерьмом демонье обмазало? Фу, какая жуткая морда! – Голова показалась уже из-за другого угла, поближе. Мальчишка, казалось, наглел, пользуясь непогодой.
И в этот раз никто не отреагировал. Слугам Мариэльд не было дела до обиды незнакомого им человека, который всю дорогу ехал как бы сам по себе. Они снимали сумы и тащили их на себе внутрь. Прислуга Горрона, наоборот, наблюдала за происходящим со злорадством, питая к южанину ничем не объяснимую неприязнь. Сам Горрон тоже не ввязывался. И только один Уильям, нахмурившись, сделал уже было шаг к дерзившему поселянину, чтобы потрясти того за шкирку, но его взяла под локоть старая графиня.
– Сын, Пацель позаботится о себе сам…
Южный лекарь продолжал забавно читать на ходу, несмотря на сыплющийся снег, и едва не споткнулся о кочку, пока шел к светящемуся проему таверны.
Со стороны детворы донесся дружный довольный гогот. Если Зостру ра’Шаса, когда он появился в Вардах, побаивались из-за величественного вида, то вид Пацеля вызывал скорее смех. А как известно, смех порождает бесстрашие… Бесстрашие, в свою очередь, обернулось тем, что в целителя под прикрытием метели неожиданно прилетел из-за угла один снежок. Шлепнувшись о плащ, он осыпался и оставил белый след. Пацель растерянно проморгался, поглядел вниз, на след, и, вытянув в недоумении лицо, снова уткнулся в книгу.
И тогда на него обрушился уже шквал снежков, сопровождаемый оскорблениями и хохотом, сплетенными со стоном ветра. Его совершенно перестали бояться! Снежной завесой пользовались как прикрытием, пока родители нарочно не вмешивались, сами питая неприязнь. А главный мальчишка – тот самый зачинщик – и вовсе откопал в сугробе камень, завел руку, размахнулся и швырнул в южанина.
Но камень до цели не долетел. Он неожиданно завис в воздухе, так и не коснувшись земли, как, впрочем, и почти все снежки, брошенные детьми. Обреченно вздохнув, Пацель обернулся в ярком свете проема таверны и со зловещим хлопком закрыл книгу. Он перевел взгляд на камень, поднимавшийся все выше и выше, пока тот не оказался на уровне его глаз. Тогда, засунув книгу под мышку, маг соединил большой и указательный пальцы в круг и резко выкинул вперед указательный палец.
В тот же миг и камень, и снежки, словно выпущенные из лука, понеслись назад – в сторону своих хозяев.
Все дети попадали на спины и принялись с визгом отплевываться, однако самый главный из них, тот, который кинул единственный камень, так и остался лежать, не шевелясь. Вокруг него странно побагровел снег. Первое время никто не понимал, что на их глазах свершилось маготворство, к тому же обзор скрыл снегопад. Все хлопали глазами… А потом поняли, и вокруг поднялся тревожный гул, как в улье. К мальчику кинулась замотанная в тряпье женщина, – скорее всего, его мать, – и, обнаружив сына мертвым, истерично завизжала. Во лбу ее дитяти застрял камень.
Снег сгустился, облепил все вокруг.
– Позовите вождя! Гиппа! – завопили в толпе.
– Где Гипп? – кричали женщины.
– Демон! Это демон с Юга!
Горрон уставился на Пацеля, но тот лишь добродушно улыбнулся и повел плечами. Из одного дома выскочил худощавый старичок с лысой головой, на которую тот спешно надевал пышную меховую шапку. Подбежав к мертвому мальчику, он оглядел пробитую голову, пока над его ухом истошно рыдала мать.
– Он колдун! Демон Граго! – вопила женщина, прижимая к себе своего Генри, под которым уже растеклась лужа крови. – Убил! Он убил моего мальчика!
– Что делается, люди добрые?!
– Покарать! Во имя Ямеса!
Чтобы во всем удостовериться, над Генри склонились несколько поселян с суровыми лицами, но испуганными глазами. Так они и нависали… А потом в глазах старика вспыхнула лютая злоба. Из домов уже выходили с вилами, розгами и луками. Лысый вождь побагровел, резво развернулся и пошел к магу, сжав губы, точно желая выплюнуть из них то ли проклятие, то ли призыв к нападению…
Горрон забеспокоился. В тревоге пребывал и Уильям.
А Пацель стоял и улыбался, пока шаги вождя становились все медленнее и медленнее. Наконец тот приблизился почти вплотную, замер и покачнулся, как пьяный. Постоял. Помолчал, вращая глазищами. Затем вдруг развернулся и обратился к людям охрипшим голосом:
– Сама, Курода, виновата! – перекричал он метель. Снег залетал ему в рот, но он отчего-то не отплевывался. – Лучше нужно было воспитывать своего сына, безмозглая ты баба!
По губам маготворца вновь скользнула улыбка, и он, развернувшись, скрылся в льющемся из постоялого двора свете. Метель залетела за ним следом, хлопнула дверью. Мрак стал плотнее.
– Расходитесь, чего уставились?! – продолжал кричать вождь, пока сам не поплелся обратно домой.
В удивлении Горрон посмотрел вслед Пацелю, а потом на Мариэльд. Но та, лишь безучастно пожав плечами и полностью принимая сторону своего друга, взяла оторопевшего сына под руку и повела к постоялому двору. Перед ней услужливо открыли захлопнувшуюся ранее дверь. Перепуганные поселяне разошлись по своим хибарам. Все в округе притихло. На улице осталась лишь несчастная мать, рыдающая над телом сына, и ее стенания продолжались до самой ночи… Метель рыдала вместе с ней.
К счастью, поселение было совсем неказистым. А случись подобное где-нибудь в городе, путников бы ждали неприятности… Однако все странно разрешилось, совсем без последствий.
Пацель затаился в своей убогой комнатке, которую ему выделили, и снова пропал. Сколько бы Уильям ни ходил возле его двери, желая поговорить, так и не услышал ни дыхания, ни скрипа кровати, ни биения сердца. Горрон тоже не покидал свою спальню вместе со слугами. Лишь после полуночи, когда метель особо разбушевалась, они ненадолго покинули постоялый двор и вернулись уже с придушенными жителями. А затем еще раз покинули спальню, чтобы избавиться от остатков ночного пиршества.
Утром, выпутавшись из объятий Фийи, Уильям оделся и подготовил сумки. Проснувшись, служанка обнаружила, что всю работу за нее уже сделали, и смутилась. Однако она помогла своему господину расчесать волосы и поправила серебряные украшения. Совсем скоро она весело защебетала, как птичка. И щебетала, пока они вышли в пустой коридор, пока шли по безлюдному первому этажу таверны, пока выводили из денников вычищенных сытых лошадей. Ни одна живая душа не встретилась им на протяжении всего времени, пока они собирались в путь. Это тревожило Уильяма, хотя, впрочем, он понимал, в чем крылась причина.
Уже когда они отъехали от будто вымершего поселения, над которым сгустились снежные облака, Уильям догнал Пацеля. Тот со скучающим видом оглядывался по сторонам, взирая на заснеженные равнины, тянущиеся до самого горизонта.
Окружение было унылым, серым, безжизненным.
– Уважаемый Пацель, – обратился Уилл.
Тот вскинул голову.
– Вы тогда упомянули про веномансию…
– Все-таки заинтересовался? – ухмыльнулся маг. – Это искусство ядов.
– Всего-навсего? – удивился Уилл.
– Ох-ох, всего-навсего… Услышь тебя мой друг, мастер ядов Гор’Ахаг, он бы от такого невежества черкнул твое имя в свиток, а к вечеру уже вычеркнул бы, – ответил Пацель. Его глаза блеснули лукавым огнем. – Опытные веномансеры на Юге пользуются не меньшим почетом, нежели маги. А в разговоре о целительстве я порекомендовал тебе заняться этим ремеслом, потому что с обостренными чувствами бессмертных, с умением пережить любой яд можно быстро постичь его. Не боясь смерти от случайной передозировки, вдыхания ядовитых паров и… кхм… прочих гадких неприятностей.
– А как веномансия используется? Чтобы травить кого-то?
– Нет. У нее широкий спектр действия.
– Это какой?..
Уилл мало что понимал в сказанном.
– Например, многие лекарства изготавливаются на основе ядов. Тот же голубой олеандр, которым обшит твой костюм, помогает против сердечных болей. Сильфия – для омоложения, хотя в больших дозах, наоборот, вызывает желудочные колики из-за горечи. А еще у южных правителей личная охрана сведуща в веномансии, дабы вовремя определить яд и подобрать противоядие, чтобы их не повесили, – деловито произнес Пацель.
– А разве нельзя просто вылечить магией?
– Чтобы лечить магией, нужно разобраться, что лечить, – улыбнулся наивным суждениям Пацель. – Предположим, перед тобой лежит умирающий человек. Представил, да?
– Я вас не понимаю… Отчего он умирает?
– Вот видишь! Ты не знаешь, отчего он умирает. Например, после обильного вкушения яств у человека онемели конечности, его рвет, начались судороги. На что указывают эти симптомы? Что ты предпримешь?
– Не знаю, – смутился Уильям.
– Скорее всего, это будет отравление мышьяком, столь популярное на Юге, и тебе потребуется противоядие. Но вдруг это не мышьяк? Чтобы быть уверенным, что противоядие или заклинание мага поможет, нужно определить причину. И сделать это быстро! Поэтому тебе, вампиру, который может через вкус крови определить вид яда и распознать его, будет намного проще.
– Спасибо, теперь я все понял… А долго обучаются этой самой веномансии?
– Всего лишь всю жизнь, юноша! – ответил маг и почесал короткую бороду. Затем закутался еще плотнее в накидку, стряхнув с шарфа налипший снег. – Мастера веномансии вечно соревнуются друг с другом в скорости создания новых ядов, а затем и противоядий к ним. Но если приложить умственные усилия, то можно стать почти что королевским веномансером за… предположим, полсотни лет.
– Как же долго… – разочарованно выдохнул Уильям.
Едущие немного позади Мариэльд и Горрон разом переглянулись, и последний с трудом сдержался, чтобы громко не расхохотаться. Сам маг только сдержанно поджал губы, посматривая на простодушного мужчину, который пока не осознавал всей ценности своей вечной жизни.
– Юлиан. – Графиня подъехала ближе. – Если у тебя будет желание, то я могу попросить Пацеля пригласить в Ноэль какого-нибудь веномансера. В дополнение к основному обучению, разумеется. – Она с любовью взглянула на сына.
– Какому основному обучению? – очень живо поинтересовался Уильям, посмотрев через плечо.
– Философия, эстетика, риторика и политика, несколько языков, в том числе письменный Хор’Аф, дабы уметь составлять на нем письма и документы. А также аельский язык, он же наш ноэльский, и рассиандский, на котором говорит весь Срединный Юг. О-о-о, я вижу жадный блеск в твоих глазах! В довесок тебе потребуется научиться хорошо сидеть в седле и фехтовать. Будешь помогать мне в управлении, поначалу немного. А затем, когда освоишься, возьмешь на себя половину моих забот.
– Вы все так точно распланировали… – мрачным тоном подытожил Уилл, сдержав свой порыв жажды знаний. – Как вы можете быть уверенной в том, что я не покину вас в Вардах?
– Просто уверена, – с улыбкой сказала графиня.
– А вы что, подумываете уйти, Юлиан? – спросил Горрон и пристально взглянул на того.
– Не знаю… Думал… – в сомнении ответил тот. – Слишком многое произошло за последнее время. Я уже не знаю, чего ожидать за тем деревцем, а вы меня спрашиваете о том, что будет дальше… Столько всего поменялось. Столько необычных встреч, которые перевернули все мое представление о мире, о людях и демонах. Что ждет впереди? Я сам не ведаю…
Тракт извивался по снежным полям, где, точно разбросанное пшено, виднелись крошечные деревни. Иногда путники проезжали поселения побольше, и подле них Уильям замечал странные деревянные сооружения с несколькими серыми крыльями. Кое-где на крыльях виднелись заплатки. Он видел такие сооружения и раньше – при отъезде из Брасо-Дэнто, – но тогда постеснялся спросить, что же это такое. Все его мысли тогда занимал суд. Теперь же он непонимающе уставился на них, силясь понять их назначение. Ему объяснили, что это ветряные мельницы. Уильям еще долго поражался их размерам.
Герцог в воодушевлении принялся рассказывать, как богаты на самом деле земли Солрага, как тучны его нивы и тяжелы ветки садов. Сколько железа добывается в недрах горы Брасо! А как это железо ценится на том же Юге! И что, мол, отчеты, которые приходят в замок, не отражают и части того, что есть на самом деле. Стоило упомянуть самого хозяина земель, как Уилл сразу растерял всякое желание продолжать разговор. И умолк. Только кивал.
В беседу вступила Мариэльд де Лилле Адан.
– Филипп, конечно, хороший управленец, – сказала она, – и Глеоф, захватив эти земли, поблагодарит его…
На этот раз разговор пресекся уже со стороны герцога. Он принялся хмуриться, понимая, что все дышит войной в сторону Солрага: как южный сосед, так и северный.
– Но Филипп не будет нарушать старые договоренности, – с сожалением согласился Горрон. – Даже я уже похоронил свой Крелиос, я – его отец… Но он упрямо не думает о союзничестве с Глеофом, пока Крелиос не падет окончательно.
Мариэльд не ответила. Но привыкший к бурной деятельности и принципиально не выносящий молчания Горрон де Донталь снова обратился к ней, раз Уильям избегал всякого разговора:
– Мариэльд, а как обстоят дела в твоем графстве?
– Отчего это ты заинтересовался моим Ноэлем? Неужели вложил большую часть своего золота в Цветочный банкирский дом?
– Так и есть – половину, – улыбнулся Горрон, совершенно не удивившись ее проницательности. – Я уверен, у тебя все в порядке, мирно, сытно, но на всякий случай уточняю…
– У меня все в порядке, – повторила с насмешкой Мариэльд и перебросила косы на другое плечо.
– А с Детхаем как складываются отношения? – не унимался герцог.
– Хорошо.
– Его аристократия, надеюсь, еще не смотрит в вашу сторону? Южное соседство опасное, алчное, жадное до бессмертия и дополнительного мешка золота.
– Можешь сам узнать это у верховного мага Детхая. Он справа от тебя.
Тут-то Горрон с куда большим интересом уставился на Пацеля, на которого указала шелковая перчатка графини. В задумчивости, пригладив гладковыбритый подбородок, он принялся беззастенчиво поедать мага глазами. Тот, в свою очередь, позволял рассматривать себя с насмешливым видом.
В конце концов герцог заметил:
– Вы очень молоды для верховного мага.
– Вы тоже в свое время были очень молоды для короля, Элрон Солнечный.
– Откуда вам это известно? – спросил Горрон. Голос его был спокойным, зато глаза разгорелись жгучим любопытством.
– Если вы не знаете о Юге, это не значит, что Юг ничего не знает о вас.
– Мариэльд?..
– Пацель прав. – Графиня пожала худыми плечами, сделав вид, что любуется расстилающимися полями.
– Мари, мы минуем мост на Драурге завтра, да? – Пацель достал из сумы книгу и принялся читать, показывая, что не горит желанием продолжать эту беседу.
– Да, – отозвалась графиня. – Завтра пополудни мы повернем на северо-запад. А вот Горрон отправится в Брасо-Дэнто, на север, если ты к этому клонишь.
– Хорошо, спасибо, моя дорогая.
На это Горрон де Донталь терпеливо улыбнулся и Мариэльд, и Пацелю, и, наверное, всем вокруг. Понимая, что ему здесь никто не рад и Уильям все более становится Юлианом, он ушел в глубокие думы, как со всем этим поступить. Лишь изредка он косился на мага.
Чем севернее продвигались всадники, тем глубже укрывался маг Пацель под своим шарфом. Когда они подъехали к мосту на Драурге, наружу торчали лишь его янтарные глаза и ширококрылый нос, а сам он продолжал трястись, как в лихорадке. От потешного вида мерзнущего южанина слуги Горрона неприязненно усмехались, но, похоже, сам объект насмешек это нисколько не трогало.
– Вам бы еще сверху один плащ, а то совсем замерзли! – Уильям порывался снять с себя накидку, но ему ответили отказом.
– Не стоит. Спасибо, юноша… Хотя… От твоих перчаток с обрезанными пальцами я бы не отказался. В них куда удобнее читать, а чтение – единственная моя отрада здесь, в этих снегах.
Стуча зубами, Пацель поблагодарил за протянутые перчатки.
Заночевал отряд в приличном городке, чтобы переждать вновь нарастающую метель и отдохнуть в тепле и уюте. Замотанный со всех сторон маг на этот раз не привлек никакого внимания к своему лицу, которого просто-напросто не было видно, и все прошло спокойно.
Утром путники продолжили путь в полном молчании. Порой Горрон пытался вывести Уильяма на разговор, но тот всячески сторонился его, глядел из-под бровей. Ясно было, что сердце у него сейчас тяжелое, а душа и того неподъемнее, темнее, поэтому в конце концов от него отстали. Отовсюду наступали то поля, то безжизненные равнины. Глазу если и было за что зацепиться, так за особо выступавшую ввысь кочку. Таков Западный Солраг! Ровный, как блюдо, и только одна унылая одинокая дорога тянется по нему, ползет, точно ведет в бесконечность.
К полудню большая дорога распалась на несколько поменьше. Они подъехали к тому самому перепутью, к реке Драург. Если миновать мост, то попадешь в Брасо-Дэнто, а вот уходящая влево тропа вела вдоль покрытой толстым льдом реки на северо-запад, в Офурт.
– Был рад увидеться с вами, Лилле Аданы. – Горрон остановил коня, затем добавил: – А вам, Юлиан, я от всей души желаю лишь всего хорошего! Пусть у вас все сложится и появится время на спокойное обдумывание произошедшего. А там пройдут годы… И может, появится трезвый взгляд на все. Мы обязательно с вами встретимся на Сирриаре, а там, думаю, и пообщаемся сполна.
– Спасибо и вам, господин Донталь. – Уильям протянул руку герцогу. – Я был рад знакомству с вами и тоже надеюсь увидеться. А что, кстати, за Сирриар?
– Сирриар – это праздник полутора тысяч лет с момента основания клана Сир’Ес.
– Значит, соберутся все… – протянул Уильям.
– Да. Абсолютно все старейшины – от молодых до древних, от самых нелюдимых до самых языкатых, от беститульных до королей… пусть даже бывших.
– Прощай, – склонила голову графиня.
– И тебе всего хорошего, Мариэльд.
Помахав удаляющимся Лилле Аданам, Горрон де Донталь проехал деревянный невысокий мостик и, периодически оглядываясь на укутанную фигуру мага, направился на северо-восток, в Брасо-Дэнто. За ними поспешили трое безмолвных слуг.