Так уж получилось, что это путешествие из Брасо-Дэнто вышло слишком немногословным, угнетающим. Непрестанно лил дождь, а тучи даже и не думали рассеиваться, продолжая ползти следом. К тому же с севера тянуло ледяным ветром, готовым вот-вот принести на крыльях зиму. Путники попрятались под плащами и, как это обычно бывает при такой погоде, погрузились в думы.
Размышления нарушил сэр Рэй. Он решил обратиться к своему господину насчет расположения в городе, однако ему отчего-то не ответили: граф продолжал отрешенно глядеть на холку своего коня. Удивленному капитану пришлось повторить вопрос, но и тогда ничего не вышло. Только спустя пару мгновений Филипп устало поднял глаза и поинтересовался, чего от него хотят. Затем он поглядел поверх укрытых капюшоном голов, вдаль, и там, за далекой рощей, увидел острые шпили.
Они прибыли на место. В Молчаливый замок…
Хотя то был и не замок, и не дворец. Его обнесли глухой стеной – достаточно высокой, чтобы прятать двор от любопытного взгляда, но недостаточно высокой для осады. Его две башни тянулись верхушками к низким небесам, имели множество окон, из которых вывесили красные гобелены и которые точно так же не годились для защиты от врага. Многие века Йефасское графство входило в состав Глеофа, поэтому платить за свой покой привыкло монетой в казну, а не кровью в сражениях. Да и сами сражения остались глубоко в истории… Перед Молчаливым замком распростерся отделенный от него дубовым леском большой город – Йефаса. Город жил торговлей, судоходством и раскинутыми вокруг полями, которым было вдоволь простора, чтобы расти во все стороны и кормить такой же прибавляющийся многочисленный люд.
– Приехали… – выдохнула Йева.
– Приехали! – воодушевленно подтвердил Лео.
На перепутье отряду пришлось остановиться. Одна дорога уходила влево, к Молчаливому замку, а вторая вела прямиком в город, поэтому конники окружили старого графа в ожидании дальнейших распоряжений.
– Сэр Рэй, – приказал граф, – вы расположитесь в Йефасе, как и было решено ранее. Мы же с его светлостью, моими детьми, слугами и Уильямом направимся сразу в замок. Завтра вечером я пришлю гонца, чтобы оповестить о дальнейших действиях: пустимся ли мы в обратный путь или задержимся.
– Как скажете, господин, – склонил голову капитан гвардии и обратился к отряду, перекрикивая дождь: – За мной! В Йефасу!
Но прежде чем направить коня по нужной дороге, он подъехал к Уильяму, по-дружески ему улыбнулся и произнес от всего сердца:
– Удачи на суде!
Махнув на прощание, сэр Рэй тронулся вслед за остальными людьми, спешащими в город, где их ждали сытная еда, теплый кров и, может быть, ласковые женщины. Многие из гвардейцев прихватили с собой часть сбережений, которые хотели потратить в Йефасе. Хотя, конечно, о сбережениях пока никто не думал: для начала нужно было убраться прочь от слякоти, холода и дождя.
А дождь все продолжал хлестать по лицам и стекать с капюшонов, молнии все так же срывались с неба, и гром грохотал, закладывая уши. Уильяму казалось, будто погода нарочно портила и без того испорченное настроение. «Да что ж это такое…» – горестно думал он, и в этом ему виделось дурное предвестие. Пытаясь утешиться, он встретился глазами с графом, однако тот сжал до белизны губы, отвернулся, поддал пятками в бока лошади и бросил через плечо громкий приказ поторопиться к Молчаливому замку.
Дубы стояли вперемежку с вязами, и их сгнившая листва вдавливалась копытами в грязь. Все вокруг стало промозглым, неприятным взору, готовящимся лишиться последнего дыхания жизни. Такой осень бывает именно в преддверии зимы, когда красота природы уже отмерла, но еще не укрылась под снегом.
Дорога заняла немного времени, и наконец деревья расступились, будто пропуская. Вампиры выехали к воротам. Замок стоял погруженным в осеннюю тишину, чем оправдывал свое название Молчаливый, и глядел двумя серыми башнями, которые соединялись между собой крытыми галереями.
Из небольшой калитки тут же показался крохотный старичок в забавном красном плаще и с такой же красной шапочкой. Он живо подскочил к подъехавшим и отвесил поклон.
– Герцог Горрон де Донталь и граф Филипп фон де Тастемара прибыли на суд, – возвестил деловитым, но отчасти сухим тоном граф.
– Рад вас приветствовать! Следуйте за мной! – ответил старичок. Глаза его походили на черные бусины, а сам он из-за дождя втягивал голову в плечи.
Створки металлических ворот отворились.
Взгляду путников предстал ухоженный большой парк – пусть и облетевший, пусть и глядящий голыми сучковатыми стволами, но вместе с тем все равно величественный… Здесь клумбы чередовались с яблоньками, а также опутанными лозой трельяжами. Главная дорога вела по крытой аллее, пока другие дорожки кокетливо переплетались между собой, чтобы дать хозяевам возможность долго наслаждаться прогулкой.
Вид раскинувшегося парка был столь непривычным для северян, что они еще некоторое время оглядывали его из-под капюшонов, пока кони не въехали под крытую беседку. Леонард, видя в этом всем символ южного могущества, не сдержался и восхищенно выдохнул. Только Филипп и Горрон не замечали уснувшей красоты парка и глядели на главный вход, к которому приближались. Тишину разорвало глухое карканье. Блестящий от дождя ворон отряхнулся на плече хозяина, обдав его брызгами, и недовольно сообщил:
– Холодно! Гадко! – И тут же получил сильный щелчок по клюву от Леонарда, отчего обиженно умолк.
Спешившись у входа, гости стали подниматься по лестнице. Из-под конюшенных навесов под дождь вынырнули слуги, приняли лошадей, чтобы увести в денники. Уже в просторном холле гости ненадолго оглохли от тишины, которая царила в замке. Следом за ними вошел старичок, который снял с себя красную шапочку, отжал из нее воду, потом снова надел на лысую макушку и продолжил свою речь уже не так торопливо, как снаружи, а более представительно:
– Приветствую вас, сир’ес! Меня зовут Галфридус Жедрусзек, и я управитель этого замка. Хозяин предупредил, что вы вскоре приедете. Все остальные, кто должен был прибыть, уже ожидают суда!
Старенький Галфридус улыбнулся и вновь отвесил поклон, повернувшись скорее в сторону герцога Донталя, нежели графа. В этом Уильяму даже почудилось, будто герцог здесь пользуется куда большим уважением.
– Кто прибыл еще? – спросил граф, оглядываясь.
– Графиня Мариэльд де Лилле Адан, барон Теорат Черный, герцогиня Амелотта де Моренн, ярл Барден Тихий, Ольстер Орхейс, Синистари, Марко Горней, Шауни де Бекк, граф Райгар Хейм Вайр, Джазелон Дарру, а также виконт Лагот Валорир и граф Мелинай де Джамед Мор. – Управитель принялся загибать пальцы, чтобы никого не забыть.
– Надо же, – удивился герцог. – Даже на том скандальном суде Мараули не было столько старейшин. Считай, больше половины приехало.
– Так и причина более веская, сир’ес! Давно ничего подобного не происходило! – ответил старичок и, осторожно взглянув на молодого рыбака, более ничего говорить не стал. – Если вы готовы, то я бы забрал Уильяма… Уильяма… Какое ваше полное имя, юноша?
– Нет у меня полного имени, – смутился Уилл. Он снова почувствовал себя обыкновенным простолюдином.
По губам Леонарда проползла гадюкой усмешка, отчего его лицо уродливо перекосилось. Впрочем, в Молчаливом замке было принято говорить осмысленно, нечасто – это правило поселилось здесь наравне с тишиной, – так что, обладая хоть каким-то умом, графский сын решил оставить свое мнение при себе.
– Да, – сдержанно сказал граф. – Раньше начнем – раньше закончим.
– Хорошо. Уильям, следуйте за мной! А вас, благородные сир’ес, я попрошу подождать в своих комнатах, куда вас сопроводят мои помощники.
Понимая, что его уводят на суд прямо с порога, Уильям растерялся. Ему даже не дали ни с кем поговорить… Он посмотрел на Йеву, однако та прикусила губу и отвернулась. Тогда он взглянул на Филиппа, но тот прошел мимо него – к спальням. Там, на свежем воздухе, зарождающееся беспокойство расплывалось под каплями дождя, рассеивалось с редкими солнечными лучами, но здесь, в этом мрачном замке, оно окутало со всех сторон, надавило на плечи, спину. И Уильям не на шутку испугался. Глядя вслед уходящему по другому коридору семейству Тастемара, он столкнулся взором с обернувшимся Леонардом, на лице того зажглась победоносная улыбка.
За его спиной настойчиво прокашлялся старичок в красной мантии. Пришлось последовать за ним. Они зашагали по глухим и пустым коридорам, где бродило эхо давно затихших голосов, вышли в большой зал с устремленными вверх колоннами, прошли сквозь него и приблизились к низкому арочному проему, ведущему куда-то в подвал. Оттуда тянулась старая тьма. Управитель снял с крюка масляный зажженный светильник, и они стали спускаться по каменным ступеням, все ниже и ниже, пока Уильяма одолевал ужас.
– Не бойтесь, – понимающе произнес старичок, когда увидел перепуганное лицо сопровождаемого. – Если суд приговорит вас к смерти, вы умрете без боли, потому что будете без сознания.
– Спасибо, вы меня успокоили… – еще сильнее перепугался Уилл.
Его хромота стала невыносимой, поэтому он, к своему стыду, едва поспевал за несущим светильник бойким Галфридусом Жедрусзеком. Наконец спуск закончился. Вдвоем они вышли в низкий освещенный коридор, упирающийся в дверь из камня, на которой были выдолблены многовековые надписи. Неужели это те самые демонические письмена Хор’Аф? Или какие-то иные? Через весь коридор тянулась бордовая ковровая дорожка, а по бокам стояли скамьи. Стены украшали красные гобелены без каких-либо символов или гербов. Точно такие же гобелены Уильям видел повсюду, пока не сообразил, что это и есть герб Йефасского замка: просто красная ткань, обшитая по краям черными нитями.
– Суд будет проходить за той дверью, – подсказал Галфридус и показал пальцем на закрытые створки.
Однако он так и не дошел до этой каменной двери, а повернул влево, в узкий коридор, который почти сразу упирался в тяжелую железную дверь, напоминающую узилище. Ее темный проем ничем не освещался, и она открылась гулко, отозвавшись эхом в сердце перепуганного Уильяма.
– Это место очень древнее? – выдавил он, чтобы хоть как-то отвлечься от дурных мыслей.
– О да, намного старее замка! – с гордостью произнес Галфридус. – Ему даже больше лет, чем нашему клану, и это место видело столько крови, боли и смерти, сколько не видел весь мир. Вы не представляете, юноша, сколько несчастных здесь молило о смерти, когда их иссушали!
С этими словами он ввел Уильяма, которому сильно поплохело, в железную дверь, отворившуюся изнутри. Там, в крохотном помещении, ждали два вампира, которые смотрели на управителя преданным взглядом – так смотрят прирученные псы. Они были одеты в простые черные одежды, оба коротко острижены. В помещении располагалось несколько каменных столов, скорее напоминающих алтари для жертвоприношений; тьму разгонял крохотный светильничек, чадящий плохим маслом.
– Прощайте! Я оставляю вас на них! – коротко проговорил старичок и пропал, грохнув металлической дверью.
Уильям услышал, как в коридоре Галфридус Жедрусзек приказал кому-то, кто спустился за ними следом, охранять помещение подготовки.
– Раздевайтесь, – сказал первый вампир, как две капли воды похожий на второго.
В тусклом свете замолкнувшего от страха Уильяма принялись обмывать в принесенном тазу, где вода была так холодна, что даже у него застучали зубы. Ему привели в порядок спутавшиеся от крови волосы, сняли с бедра повязку, под которой почти зажил рубец, затем обтерли досуха куском полотнища и дали рубаху и штаны.
Чего ему бояться, думал Уильям.
У него от ледяного страха, пробирающего до костей, заколотилось сердце, словно желая отогреть закоченевшее тело. Правда же, чего ему бояться? Его покровитель, граф Тастемара, пообещал, что все будет хорошо, что скоро все закончится. Разве он не выступит перед советом бессмертных как должно? Этой мыслью, как костром в ночи, Уилл пытался разогнать сжимавшуюся вокруг него тьму страха. Чего ему бояться, повторил он в третий раз.
– Присядьте, – пробормотал один из прислужников, указав на алтарь. – Нужно подождать…
В черных штанах и рубахе, почти неотличимый от этих вампиров, Уильям послушно присел и принялся ждать. Время текло долго. Сердце продолжало колотиться в груди, как испуганная птица в клетке, и казалось, этот стук разносится далеко за пределы помещения, долетает до самого графа.
Где-то в коридоре послышались тихие разговоры. Зашелестели подолы юбок. С протяжным скрежетом каменные двери отворились, и голоса истончились, пока не пропали окончательно.
Значит, скоро…
Все продолжало тянуться бесконечно долго, и Уильям весь измучился попытками убедить самого себя, что все будет хорошо. Прислужники вслушивались, – кажется, кого-то ждали. И действительно, вскоре железная дверь со скрипом отворилась и внутрь вошел еще один вампир, одетый куда богаче – в черно-красную накидку, продетую через голову и не сшитую по бокам. В руках он держал глиняный кубок безо всяких украшений, однако сжимал его так бережно и с почтением, что сразу стало ясно – это и есть тот самый Гейонеш. Церемониальный напиток памяти… Протянув его своими худыми руками, вампир глухим низким голосом приказал:
– Пейте, пейте до последней капли!
Приняв кубок, Уильям вгляделся в багрово-черный напиток с маслянистой пленкой и подозрительно принюхался.
Пахло словно высыхающим прудом, целиком затянутым ряской, находящимся в тени ив, отчего там развелось много мошкары. Это был сырой, болотный, тяжелый запах, отдающий к тому же кислым железом. Будь Уилл опытным вампиром, а не рыбаком, он бы сказал иначе – это похоже на кровь зараженного чумой человека. Однако ему это было неизвестно. Обеспокоенно выдохнув, он залпом осушил глиняный кубок. Гейонеш оказался куда горше крови, водянистым и склизким, и пришлось постараться, чтобы подкативший к горлу ком скользнул назад в брюхо.
Ничего не происходило. Уилл хотел было встать, но его остановили, прикоснулись к нему со всех сторон – уважительно, но настойчиво.
– Полежите. Должно пройти время… – произнес один прислужник.
Уилл прилег, прикрыл глаза и попытался понять, что он чувствует. Однако ощущения у него были точно такими же, как и пять минут назад. Может, напиток приготовили неправильно, показалось ему. Единственное, что он ощущал, – это нарастающую легкую слабость, но связывал ее прежде всего со своими страхами. Позже он попытался шевельнуть пальцами, однако в них стало неприятно покалывать.
Наконец, спустя неопределенное количество времени, прислужник отодвинул его веко и вгляделся в мутный синий глаз. Уильяму приказали подняться, и он присел на каменный алтарь. Так он продолжал сидеть, уронив голову, и тер глаза, которые потеряли остроту.
– Пойдемте, – сказали ему.
Покачиваясь, как ковыль в поле под напором ветра, Уилл направился следом за прислужником, который ранее подавал ему кубок. Один шаг, второй, третий… Вроде бы он не падал, хотя голова продолжала кружиться, а глаза словно затянуло пеленой, отчего он постоянно их тер. Уильяма вывели в коридор, и он огляделся, хромающий, ссутулившийся. Ему показалось, что он заприметил сидящую на скамейке Йеву. Поначалу он принял это за плод воображения под действием Гейонеша, но это и правда была она. Увидев его, графская дочь вздрогнула и опустила глаза, в которых заблестели слезы. Вампир хотел подойти к ней, но ему не дали.
Затем он заметил и сидящего поодаль рыжеволосого Леонарда в нарядном зеленом кафтане. Леонард вновь улыбнулся, и Уильям уперся в него рассеянным, мутным взором, понимая, что в этой улыбке спрятаны все ответы. Так он и продолжал качаться на месте, как больной, но прислужники вскоре взяли его под локти и повели дальше – в глубокую черную пещеру.
Они стали спускаться по ступенькам, все глубже и глубже. После нескольких поворотов Уилл попал в зал, где колом стояла древняя тьма и только вдалеке подвесили один светильник, казавшийся тусклым светлячком. Посередине был большой каменный круглый стол, разделенный на две половины. Проход между ними расширялся к центру – и этот центр служил местом судилищ. Именно туда прислужники повели подсудимого. Старейшины сидели за этим каменным столом – такие же неподвижные каменные изваяния, словно часть пещеры, как и всё вокруг.
Уильям встал в центре, а по бокам от него замерли два вампира-прислужника. Пожалуй, стоило бы поклониться и поприветствовать бессмертных… Однако он только качался и в немом страхе пытался разглядеть их сквозь мутную пелену.
В ответ все старейшины глядели на него своими старыми неподвижными глазами, в которых давно потухла искра человечности. На их бледных лицах проглядывала высокомерность, делающая их похожими друг на друга, отчего перепуганный Уильям не сразу узнал своего защитника. Сцепив руки в замок, Филипп сидел в зеленом котарди с вороньими узорами. Его прямая линия губ, обычно выражающая твердость характера, сейчас была надменно изогнута вниз. Едва приподняв подбородок, он смотрел на подсудимого как на чужого – в его облике не ощущалось ни живости, ни теплоты.
Старейшины были разных возрастов – от достаточно молодых до глубоких старцев. Уильям испуганно посмотрел на одну женщину: ее редкие жидкие волосы висели тонкими полосками на черепе землистого цвета, а кожа иссохла так, что натянулась в районе рта, обнажив острые клыки. Содрогнувшись от встречного взгляда, он опустил глаза на свои ноги и замер.
– Итак, – начал суд один из старейшин. – Перед нами некогда человек, а ныне незаконный преемник Гиффарда фон де Аверина. Нам предстоит решить, оставить ли этому преемнику жизнь или передать ее дальше, более достойному…
У него был поставленный, сильный голос, хотя отчасти уже безжизненный. Выглядел старейшина как пышнотелый, мягкорукий мужчина с проплешиной на макушке. Однако глаза его оставались каменными, неподвижными, и Уильям сразу догадался, что это тот самый Летэ фон де Форанцисс, хозяин Молчаливого замка, он же глава совета.
Летэ поднялся. Его браслет с рубинами звякнул. Внимание всех сосредоточилось на главе, а тот неторопливым движением взял со стола одну бумагу и принялся читать, пока его лицо оставалось неподвижным. Затем он посмотрел на подсудимого.
– Уильям, я держу подписанный документ, в котором ты согласен сделать своим полным представителем графа Филиппа фон де Тастемара. Все верно? – спросил он ровным голосом, привыкшим повелевать.
– Да… – хрипло ответил Уильям, у которого пересохло в горле от страха.
– То есть ты вверяешь ему право отвечать в суде вместо тебя и, по сути, передаешь свою жизнь в его руки? – переспросил Летэ, чтобы удостовериться.
– Да! – ответил Уильям и вздрогнул оттого, что ответил слишком громко: это слово прокатилось эхом по всей пещере.
Желая подтвердить сказанные им слова, он посмотрел на графа, которому вверил свою жизнь. Тот ответил холодным сдержанным взглядом.
– Хорошо, – сказал Летэ. – Тогда, по обыкновению, предлагаю сразу же приступить к обряду воспоминаний.
– Убедительно прошу провести суд в полном соответствии с правилами! – вдруг раздался придирчивый женский голос. – Прошу не пропускать необходимые для суда этапы!
Слова принадлежали старухе. Она пряталась в пышных черных облачениях, обрамленных на шее белым кружевом, чем напоминала галку. Пальцы ее усыпали громоздкие перстни. Заплетенные в косы волосы с проседью обвивали голову, делая злое и морщинистое лицо еще злее и морщинистее. Это была герцогиня Амелотта де Моренн – правительница заснеженных земель Лоракко. Она жила на свете уже больше тысячи лет, была участницей Кровавой войны, поэтому славилась неуступчивым характером.
– Я передавал все бумаги заранее, – заметил Филипп. – Разве вы не ознакомились с ними?
– Ознакомилась! – ответила герцогиня. – Но это не обычная передача наследия, когда можно пропустить некоторые этапы и приступить сразу к воспоминаниям. Если вы еще не поняли, то перед нами стоит человек, хоть и бывший, но человек, что уже является плевком в весь наш совет!
– Как скажешь, Амелотта, – согласился Летэ. – Это ваше право – требовать полного соответствия нашим же законам. Для начала я зачитаю все касающиеся этого юноши бумаги и требования. А затем мы проведем обряд воспоминаний.
После сказанного Филипп нахмурился. Он посмотрел на Горрона, который в ответ качнул головой: мол, он предупреждал!
Глава совета взял со стола первую бумагу.
– Послание было отправлено сразу же после гибели Гиффарда фон де Аверина. Оно написано рукой графа Тастемара, который сообщил, что Гиффард покинул замок за полторы недели до смерти, отправившись пешком к Мариэльд де Лилле Адан в Ноэль. Он также сообщил, что послал следом своих детей – Йеву и Леонарда. На этом послание заканчивается… Все правильно? – обратился к графу Летэ.
– Да, – громко подтвердил тот.
– А зачем Гиффард отправился к сир’ес Мариэльд? – спросил один из старейшин, повернув голову.
– Он был моим любовником и другом, – ответила красивая синеглазая женщина, чьи седые волосы держала на затылке лента. – Я пригласила его к себе. Приглашение было отослано за несколько месяцев до этих печальных событий. Думаю, граф Тастемара все подтвердит.
– Да, все верно, – кивнул граф. – Гиффард получил ваше письмо.
– Хорошо, – сказал Летэ. – С причиной путешествия мы разобрались. Хотя я не понимаю, почему Гиффард решил следовать через земли Офурта, а не через южные королевства. Насколько я помню, твое обещание, Райгар, еще в силе? – обратился он к сидящему с краю.
В Офурте все до дрожи боялись своего графа. А Уильяму после жестоких испытаний он представлялся едва ли не злобным чудовищем с клыками наружу, пускающим из ноздрей пар. Но Райгар Хейм Вайр выглядел как обыкновенный мужчина: крупный, с мясистым носом и губами, глазами навыкате, которые прятались под лохматыми бровями. Пусть в этом лице было мало дружелюбного, но и устрашающего Уильям не увидел, поэтому немного успокоился.
Райгар же, взглянув на Филиппа, ухмыльнулся.
– Мое обещание всегда в силе! – громко заявил он.
– Хорошо, пока опустим этот момент со странным выбором Гиффарда. Далее, спустя пять недель, я получил следующее послание. Оно было написано на языке Хор’Аф и имело статус важного. Сейчас я вам его зачитаю… – Летэ хмыкнул, прочистив горло; посмотрел на подсудимого холодным, беспристрастным взглядом, как смотрят судьи, и взял со стола следующую бумагу.
Филипп весь обратился в слух. Он понимал, что сейчас будет зачитано, и потому с тревогой смотрел на Уильяма, который выглядел уже куда более спокойным. Когда старейшины все как один перестали пронзать его взглядом, сосредоточившись на бумагах, и начали беседовать, Уилл ощутил небольшое облегчение.
Уважаемый сир’ес Летэ фон де Форанцисс, Пайтрис фон де Форанцисс и Асска фон де Форанцисс.
Я, Филипп фон де Тастемара, граф Солрага, сообщаю, что мои дети, Леонард и Йева, обнаружили в Малых Вардцах, что находятся около Больших Вардов, в Офурте, следующее: Гиффард был ранен пытающимся отогнать вурдалаков местным жителем, использовавшим купленный им на ярмарке алхимический ингредиент – шинозу.
Уильям спокойно вслушивался.
Тело Гиффарда вследствие подрыва шинозы изувечилось. Ноги, а также рука отсутствовали. Ввиду того что Гиффард находился в землях Райгара Хейм Вайра, он, вероятно, посчитал, что его дар может быть передан последователям Райгара. Поэтому, не имея другой возможности, обратил умирающего около него человека в старейшину, чтобы тот смог донести дар до меня.
Уильям смутился от странных формулировок о передаче дара. Однако кто он такой, чтобы разбираться в официальной переписке? Именно поэтому он нахмурился, отвел взгляд от графа и внимательно вслушался.
Однако человек не успел добраться до моих земель и был пойман последователями Райгара. Я был вынужден лично явиться в Большие Варды и забрать его, чтобы сохранить до суда, обеспечив исполнение законов. Человек, рыбак, был помещен в надземную тюрьму до момента, пока не обратится полностью и перестанет быть опасным для окружающих. Вследствие моих усилий законность суда будет обеспечена. Однако прошу совет учесть следующее обстоятельство. Ровно тридцать пять лет назад Гиффард фон де Аверин дал устное обещание, что, когда моему сыну Леонарду исполнится 70 лет, он явится в Брасо-Дэнто, и мы составим завещание по передаче дара.
Сглотнув слюну, Уильям рассеянно посмотрел на Филиппа. До него пока не дошел смысл услышанного, потому что слишком прочно в его голове засела эта преданность и любовь к графу, но он уже начал понимать, что послание противоречит тому, о чем ему рассказывали ранее.
Поэтому я более чем убежден, что Гиффард фон де Аверин строго следовал своей клятве и обратил человека в старейшину, дабы тот на суде передал дар уже моему сыну, как полагается. Доказательством этого является тот факт, что, со слов человека, Гиффард велел ему идти в Брасо-Дэнто.
Посему я целиком беру на себя ответственность за целостность человека, а также гарантирую доставить его на суд в обозначенное Вами время. Прошу суд учесть мои действия по обеспечению законности, клятву Гиффарда, верную службу моего рода Тастемара – и вынести положительное решение в пользу моего сына, передав дар ему, как того пожелал сам Гиффард фон де Аверин.
Тогда Уильям все понял! От услышанного у него подкосились ноги, однако его поймали под руки стоящие по бокам прислужники. Стало быть, все это время его обманывали, а он наивно верил всему, что говорилось! В ужасе, широко раскрытыми глазами Уилл посмотрел на того, кого считал своим спасителем, но кто оказался его палачом. Ему казалось, его приложили чем-то тяжелым, потому что он вдруг перестал понимать, где он, забыл, что на него смотрят, и обратился внутрь, в воспоминания, находя везде подтверждения этой страшной правде.
Филипп наконец поднял глаза, доселе опущенные к сцепленным побелевшим пальцам. Взгляды графа и Уилла встретились. Пока граф казался беспристрастным, не дрогнув ни единым мускулом, рыбак глядел на него и, не выдержав… расплакался. Его придерживали прислужники, чтобы не пытался убежать, а он потерялся в себе, вытирал лицо от слез, трясся мелкой дрожью, уже не обращая внимания ни на что вокруг.
Между тем Летэ дочитывал доверенность на разрешение действовать в суде от имени подсудимого, пока многие глядели на плачущего Уильяма с неприкрытым презрением. Тот так и продолжал поначалу просто плакать, потом уже рыдать, отчего в его голосе звучали и отчаяние, и бессильная ярость, и ненависть.
А потом в нем будто что-то оборвалось.
Он медленно поднялся, уставился в пол пустым взглядом. Такое зачастую происходит с приговоренными к казни, когда смерть уже дышит им в лицо. В такие моменты все былое перестает иметь значение, и приговоренный обретает полную отрешенность, которую по ошибке называют смирением. Однако это вовсе не смирение… Это скорее попытка спастись от сильной душевной боли, отказавшись от всего, что к ней привело, перестав быть чувствительным к самой жизни.
– Филипп! Еще раз спрашиваю, у тебя есть что-то для совета, помимо этих бумаг? – громче обычного спросил Летэ, чтобы привлечь внимание графа, который не услышал первый вопрос.
– Нет… – медленно ответил тот, не в силах оторваться от лица рыбака, а затем попытался добавить севшим голосом: – Сир’ес, я…
– Остальное после обряда! – оборвал его Летэ вскидыванием ладони. – Сначала обряд воспоминаний, как того требуют правила суда!
Летэ вышел из-за каменного стола и чинным шагом, волоча подол длинной мантии, направился к подсудимому. Звякнул его рубиновый браслет. Уильям стоял, не реагируя, но, когда ему вдруг жестоко вцепились в горло, он вздрогнул и в страхе прикрыл глаза. Только почувствовал, как по шее побежала теплая кровь. Разве он сам не поступал так с теми, кому было суждено умереть? Летэ отошел, промокнул полные губы красным платком и вернулся на свое место.
Вслед за ним вышла та самая женщина, которая напугала Уильяма своим видом, растратившим остатки человечности. На ней было надето грубое платье-рубаха. Она также припала к шее, немного выше прошлого укуса, и, испив крови, вернулась на свое место в молчаливой задумчивости.
Третьей из-за стола элегантно поднялась седовласая Мариэльд, которая назвала себя любовницей Гиффарда. Она, безразлично посмотрев на рыбака, подняла его безжизненную руку и прокусила запястье.
Горрон ждал своей очереди за спиной Мариэльд, поскольку был четвертым по старшинству в клане. Прежде чем прокусить другую руку подсудимого, он сочувственно взглянул на рыбака, но тот отвернулся. Герцог был мнемоником. И тогда, на берегу реки, он уже получил воспоминания, испив крови с платка. Но в тот раз ее оказалось слишком мало, и память предстала рваной, неполной, так что он хотел восполнить пробелы. Но когда перед герцогом развернулась вся картина, он отчего-то печально усмехнулся и посмотрел на Филиппа. Сам Филипп сидел за столом и учащенно дышал: вся его решимость куда-то испарилась.
Старейшины подходили по очереди – от самых древних до молодых. Таков был совет. Здесь уважали годы, определяя их как единственно верный признак преданности клану. Не успела половина присутствующих вонзить свои клыки, а Уильям уже стоял весь в крови, болезненно шатался, поддерживаемый прислужниками, и смотрел отупелым взглядом в пол, желая поскорее со всем покончить.
В конце концов в числе последних, самых молодых, к нему подошел Филипп фон де Тастемара. Он приблизился порывистым шагом, его глаза блестели, как у больного лихорадкой. Увидев котарди, обшитое понизу серебристыми воронами, Уильям все же поднял глаза, чтобы в последний раз посмотреть на своего палача. Однако Филипп отвел взгляд и, взяв руку рыбака, прокусил ее. Как и предполагалось, он провалился в последние воспоминания и мысли Гиффарда, плавно перетекающие в память Уильяма. То, ради чего и проводился обряд памяти.
Утро после нападения на деревню
Стояла ночь, и звезды, бледные и едва различимые, готовились вот-вот исчезнуть. Гиффард открыл глаза. Он очистил лицо от каменной крошки и огляделся, не понимая, что происходит. Память медленно возвращалась к нему. Со стоном боли вампир обнаружил, что взрывом ему разворотило брюхо, оторвало ноги и руку, которой он был повернут к этому проклятому мешку с шинозой. Посреди груди торчала потолочная балка, пригвоздившая его к обломкам.
Гиффард по-южному выругался. Он любил эти крепкие слова, заученные им на Юге.
Рядом с ним лежал труп того, кто все это и устроил. Хотя нет, еще не труп… Селянин дышал, пусть и тяжело, однако жить ему оставалось недолго. Впрочем, сейчас Гиффарда куда более заботили собственные проблемы. Райгар уже знал от вурдалаков, глазами которых мог видеть, что произошло, поэтому вполне мог послать своих слуг, чтобы все разузнать. Пошевелив единственной целой рукой, вампир снова издал стон боли. Первым делом ему следовало мысленно воззвать к Летэ – тот прикажет Райгару не вмешиваться и отправит на выручку Филиппа.
Но стоит ли это делать?..
Буквально недавно он прибыл из-за Черной Найги. Ему довелось побывать в Великих Городах, вдохнуть зной пустынь, посетить храмы, в которых молятся огненным фениксам, побеседовать с философами. И он неожиданно понял для себя, что все повидал. Южные люди когда-то казались ему иными, а сам Юг – загадкой. Однако ж на вкус что северяне, что южане, к сожалению, вышли одинаковыми: со схожими страстями и страхами. Долгая жизнь опостылела Гиффарду. Много лет он ходил по этому миру и больше не чувствовал ни сладости крови, ни тяги к приключениям, ни, что страшнее всего, желания продолжать жить.
Единственное, чего он хотел напоследок, – это удостовериться, что его преемником станет обладатель развитого ума, сильной воли и великодушного сердца. Ему казалось, что так и надо… Что только такой и должен отправиться дальше бродить по миру! Именно поэтому ему поначалу нравилась идея назначить наследником приемного сына своего друга Филиппа. Рыжеволосый мальчик, привезенный из Далмона, был живым, любознательным и подавал большие надежды.
Но как же сильно разочаровался Гиффард, когда много лет спустя вернулся в Брасо-Дэнто и увидел повзрослевшего Леонарда.
Может, не стоит просить Летэ о помощи? Через неделю-другую Гиффарда обнаружат в этой богами забытой деревушке, приволокут к Райгару – и тот обязательно постарается воспользоваться ситуацией. Он провернет все подло, но быстро. Став жертвой обстоятельств, Гиффард избавится от необходимости выполнять клятву и обретет долгожданный покой. Но что будет дальше? Конечно же, своим поступком он доставит множество проблем Филиппу, которому придется обращаться в суд. За это время может случиться многое: начиная от возвращения дара Леонарду и заканчивая тем, что дар останется при Райгаре. Гиффард прикрыл старые глаза, печально вздохнул. Нет, как бы обременительна ни была клятва, предавать семью нельзя.
Рядом с ним прокашлялись. Раненый селянин судорожно вдохнул и, протерев лицо от пыли, стал осматриваться.
«А он весьма красив лицом, – отметил про себя вампир, разглядывая его сквозь полуприкрытые веки. – У него чистая кровь орун, которая осталась лишь в полузабытых временем поселениях».
– А ты молодец, – произнес Гиффард, поглаживая лохматые брови, а точнее то, что от них осталось. – Удивил… Не ожидал я найти шинозу в крестьянском доме.
– Ты кто… кто такой? – спросил в испуге простолюдин.
– Для тебя, как простого человека, пусть я буду таким же простым демоном.
Гиффарду оставалось только наблюдать, как поселянин беспомощно пытается выбраться из-под завалов.
– На твоем месте я бы даже не пытался – только умрешь быстрее.
– Может… это и к лучшему… мне и так не выжить, но я поступил… поступил правильно. Еще и тебя с собой заберу к Ямесу.
– Хочу огорчить, однако твой поступок тяжело назвать правильным. Он иррационален по своей сути. Если бы ты не стал помогать своей старой матери, которой и так осталось немного в соотношении с твоей еще непрожитой жизнью, то вурдалак бы не разорвал тебе бедро. И ты бы спокойно покинул деревню вместе с остальными.
– Это… нельзя… бросать свою семью…
– Надо же, какое врожденное и несвойственное черни благородство! – заметил Гиффард, удивляясь, как точно поселянин повторил то, о чем он сам думал минутой ранее. – Именно таких героев всегда и увековечивают в балладах. Посмертно. Как говорится, «душа чиста, а сердце смело – в легендах образ сей воспет; затем в легендах и воспели, что в жизни места ему нет». – Он пропел эти строки насмешливо, издеваясь. – Что до меня, то полученная мной рана неприятна, но не смертельна. Через сезон буду целехонький – все переломы и увечья заживут, ноги отрастут заново, как должно. Однако…
Ему захотелось поговорить.
– Однако я сейчас в землях Райгара. Благодаря вурдалакам он уже знает, что в деревне что-то произошло. И раз вурдалаки в ужасе разбежались, то наверняка он уже отправил из Офуртгоса ищеек, которым велено проверить, что произошло. Твоя шиноза наделала слишком много шума. Как только ищейки обнаружат меня, беспомощного и не способного защищаться, их хозяин очень быстро будет здесь, чтобы воспользоваться долгожданным шансом отомстить… – продолжил он.
– Зачем… зачем ты напал на нашу деревню? Тебе… так нравится… нравится наслаждаться беспомощностью тех… кто не может защититься?
– Я не нападал. Такие бессмысленные забавы вроде расправ над чернью мне не по духу. Однако они по духу Райгару, по крайней мере среди нас ходят такие слухи. И когда я, путешествуя по Офуртскому тракту, заметил, что вурдалаки вьются подле этой крохотной деревни, то понял, что их науськивают. Это очень необычно для них, знаешь ли, – они стараются избегать людей… И потому я решил осмотреться, чтобы найти подтверждение слухам о забавах Райгара.
– Тогда… почему… почему ты не помог?
– А зачем? Смертным и так свойственно умирать, причем часто умирать внезапно, от болезней или хищников; но вас так много, что вы вполне себе быстро восстанавливаете численность. Так зачем мне вмешиваться в естественный ход жизни? – Гиффард улыбнулся, увидев на лице собеседника неприятие. – И не смотри на меня так осуждающе, человечек… Ты слишком мало пожил, чтобы что-то знать об этом самом естественном ходе жизни.
– Какой смысл тогда… долго жить, когда жизнь так… так пуста и бесчеловечна.
– О-о-о, какие интересные размышления возникают в твоей голове. А где ты смог взять южную шинозу, человечек?
– Обменял у алхимика… на рынке в Вардах… свои книги на шинозу, чтобы подготовиться… к вурдалакам. Недавно они… они утащили из Вардов… швею… сына ее.
– Понятно. Забавно получилось у тебя это сделать. – Гиффарду даже подумалось на миг, что затея весьма оригинальна. – Сама по себе идея использования шинозы в качестве оружия звучит интересно, хотя шинозу на Юге применяют лишь в качестве ингредиента для мазей. Но она слишком неустойчива и опасна для иных целей, в чем мы с тобой и убедились. Человечек, а как тебя зовут?
– Уильям…
– А полное имя?
– Просто Уильям… рыбак… из Малых Вардцев…
– А меня зовут Гиффард фон де Аверин. Ну что же, просто Уильям, я люблю общаться с интересными людьми и демонами, так что был рад пообщаться и с тобой. Уходи в пустоту спокойно и знай, что, может, и к лучшему то, что твой путь закончился так скоро. Таким, как ты, тяжело идти по жизни, и, живи ты куда дольше, боюсь, жизнь стала бы для тебя мучительным открытием, от которого захочется избавиться…
Он всмотрелся проницательными глазами в умирающего на развалинах поселянина. Приятен лицом, благороден до одури, высок, статен, с черными как смоль волосами и синими глазами племени орун. Да к тому же рыбак! Гиффард призадумался, вспоминая. И тут перед ним ясно предстал один день, когда, вернувшись в замок Брасо-Дэнто, он вдруг обнаружил там мальчика Филиппа. В то время Ройса фон де Тастемара обуревала тоска от прожитых лет, поэтому, когда в Алмасе к нему подбежала нищая селянка, держа в руках своего сына и умоляя спасти его от голода, он неожиданно сам для себя согласился, закинул вопящего вампиреныша на седло и увез в Брасо-Дэнто, где и нарек своим сыном. Гиффард тогда поступка своего друга не одобрил, хотя и отнесся к его просьбе помочь со всей серьезностью. Пока Ройс разъезжал вдоль границ, он лично обучал этого недокормыша – тощего, узкоплечего, но весьма серьезного.
Все детство Филиппа, его молодость и зрелость прошли на глазах Гиффарда. И поэтому ему не составило труда сразу заприметить занимательное сходство между молодым графом и этим рыбачком, как внешнее, так и внутреннее. Так, сравнивая, он лежал и смотрел на умирающего, пока в его голову вдруг не пришла невероятная идея. Да какая идея! Ох, до чего же дерзкая, безумная! И Гиффард сам себе удивился от того, что такое вообще могло прийти на ум.
– Послушай, просто Уильям… – протянул он удивленно. – А ведь мы можем помочь друг другу! Я считаю, что мой жизненный путь уже пройден и более ничего нового для себя я не увижу. Однако умирать здесь и отдавать кровь этому подлецу у меня желания нет…
Гиффард еще немного полежал, приглаживая свои обугленные брови, и наконец попытался избавиться от торчащего из груди бруса. Брус долго не поддавался. Сил было не так много. На миг вампиру даже показалось, что эта идея с каждой минутой становится все более неудачной, обреченной на провал… Будучи в чем-то упрямцем не меньшим, чем его друг Филипп, он все-таки смог освободиться и пополз к умирающему рыбаку, чьи глаза уже бессмысленно глядели в сереющее небо. Гиффард склонился над ним и, не церемонясь, вцепился клыками в шею.
Увидев связь с кельпи, он невероятно воодушевился, ведь «просто Уильям» оказался не таким уж и простым! Он покачивался на одной руке над умирающим, понимая, что идея и правда может оказаться неудачной только лишь из-за того, что Уильям – человек. Но ему не дали как следует поразмыслить: раненый вдруг захрипел, как хрипят в последние мгновения своей жизни люди, захлебывающиеся кровью.
Времени на раздумья не осталось!
– Слушай меня внимательно, просто Уильям, – прошептал Гиффард, стараясь привести его в чувство. – Скоро здесь появятся ищейки Райгара, они будут искать меня, а потом и тебя. И если найдут, ты умрешь от рук Райгара. Поэтому, как очнешься, не иди в деревню, а следуй на восток, через Большие Варды, в сторону соседнего графства. Иди в Солрагское графство, в Солраг… Слышишь? Это полторы недели пешего пути, тропа очень хорошая, не заблудишься. Однако на саму тропу не выходи – иди вдоль нее лесом. Отыщи город Брасо-Дэнто, а там иди к графу Филиппу фон де Тастемара. К Филиппу, графу, не забудь! Передай ему, что я прошу прощения за то, что не могу сдержать данное ему обещание тем способом, о котором договаривались. И что я признаю тебя своим законным наследником, Аверином. Ты слышишь? Слышишь меня?
Но ему уже не ответили. А так много требовалось сказать! Во избежание проблем Филипп должен понять, в чем же заключалась его идея. Глаза Уильяма затуманились, глядя сквозь нависшего над ним Гиффарда. Времени больше не было: если не начать обряд передачи дара прямо сейчас, ничего не выйдет. Воздев глаза к небу, Гиффард понадеялся на благоразумность Филиппа, на удачу и, не успев даже связаться с Летэ касаемо завещания, принялся за дело. Он высвободил рыбака из-под завалов, чтобы тот смог уйти на своих ногах, и подтянулся к нему. Его ногти удлинились, он взмахнул ими и рассек себе шею.
– Это мой дар тебе, – прохрипел он.
Торопливо зашептав слова для передачи дара на языке Хор’Аф, он поманил кровь в разжатые челюсти. Тут глаза рыбака сделались стеклянными. Издав последний хрип, он дернулся. Его сердце остановилось… Уильям умер… Гиффард перепугался, что опоздал, но буквально через мгновение сердце вновь застучало, сначала тихо, с перерывами, а потом все быстрее и громче.
Гиффард с облегчением выдохнул. Успел!
Кровь покидала его тело и перебиралась в рыбака. Гиффард смотрел на него, думая, что когда-то и сам он был столь же неопытным и наивным. Постепенно его веки налились свинцом. Сон опутал его, стал погружать в забытье, однако вампир скинул его сладостные оковы. Следовало дождаться окончания ритуала, иначе и рыбак не обратится, и он сам погибнет. А уже потом он наконец выспится… Впервые за много-много лет, по-настоящему, а не дремля у камина в Брасо-Дэнто… Вздохнув, он стал шептать в пустоту, чувствуя, как немеет его язык:
– Филипп, друг мой. Я не успел пересказать все этому рыбаку, поэтому тебе придется повезти его на суд для Гейонеша. Возможно, ты попытаешься апеллировать на суде к моей клятве, чтобы передать кровь Леонарду. Но послушай меня… Да, я давал тебе клятву, пусть и не на Хор’Афе… Однако сейчас эта клятва тяготит нас всех: и меня, и тебя, хотя ты никогда в этом не признаешься. И меньше всего я желаю уйти в забвение с мыслью, что, покорившись какому-то вырвавшемуся из меня слову, я стал его рабом и сделал рабом тебя. Зато больше всего я чувствую себя обязанным выбрать того, кто станет Тастемара и примет от меня дар!
И им будет этот рыбак. Да, он человек! Да, он не в подходящем возрасте. Да, он наивен и простодушен. Однако, поверь мне, Филипп, бывают в жизни необычные встречи, способные изменить судьбы многих. Например, одной из таких была моя первая встреча с тобой – в замке Брасо-Дэнто. Я отчетливо помню ее, будто это случилось вчера, хотя прошло уже почти пятьсот лет… Помню тебя, одинокого и потерянного ребенка, когда ты стоял в темном коридоре совершенно один, боясь замка, в который тебя привезли, а я поднялся по лестнице. Теперь ты полноправный хозяин этого замка. Так что прошу тебя, доверься моему опыту: Уильям обладает хорошими задатками и в будущем станет тебе благодарным другом, каким ты был для меня.
Уважаемый совет, прошу и вас принять мое последнее завещание! Увы, не оформленное в двух экземплярах… Но, думаю, вы увидите, что рядом со мной нет ни пергамента, ни чернил, ни печати… – Гиффард в последний раз усмехнулся. Даже на ложе смерти он не переставал острить. – Кхм, я признаю Уильяма своим законным наследником, а также прошу суд вписать его в род Тастемара…
Произнеся эти слова на выдохе, Гиффард замолчал – у него не осталось сил. Он лежал на боку и наблюдал сквозь полуприкрытые веки, как кровь сама покидает его тело. Поначалу он перестал чувствовать свою руку, затем живот; холод начал подбираться все выше и выше к голове. Наконец он понял, что слишком устал даже для того, чтобы держать глаза открытыми, и, простившись со своей любимой Мариэльд, со своим воспитанником Филиппом, забылся последним сном, самым темным…
Йефаса
Когда граф отошел от Уильяма, тот уже утратил последние силы и, потеряв сознание, повис на руках прислужников.
– Филипп, уступи место следующему, – сказал Летэ.
Покачиваясь, словно его, а не Уильяма опоили церемониальным Гейонешем, Филипп вернулся за стол. Пока из подсудимого пил кровь более молодой старейшина, он сидел с застывшим, каменным лицом и глядел куда-то вдаль. Рот у него был сжат, брови сведены на переносице. Рядом с ним рассмеялись. Это дошла очередь до Райгара. Проходя мимо графа, он не мог не заметить ядовито-довольным голосом:
– Да уж… Я хотя бы честно хотел осушить пацаненка и, похоже, оказался куда благороднее тебя, Белый Ворон!
– Молчаливый замок не терпит оскорблений! – глухо предупредил его Летэ.
Райгар, хозяин Офурта, кивнул и натянул на свою широкую физиономию смиренность агнца. Впрочем, он уже высказал то, что вертелось на языках у многих. Кто-то поглядывал на сдержанного графа с тенью насмешки, кто-то – с сочувствием, а кто-то – с безразличием, потому что некоторые уже давно разучились сопереживать и испытывать человеческие эмоции.
– Ситуация следующая, – обратился наконец к совету Летэ. – С одной стороны, мы услышали завещание Гиффарда – пусть и не задокументированное, но законное. Если мы посчитаем заявленного им наследника законным, то законной становится и доверенность Филиппа. Следовательно, тогда по закону дар перейдет к Леонарду… С другой стороны, если мы сочтем, что Уильям – незаконный наследник, тогда законным основанием будет являться данная Гиффардом клятва, в которой дар снова будет передан Леонарду.
Почти все старейшины высокомерно закивали. Они уже вернулись к своему столу, расселись и теперь наблюдали за главой клана, который, по обыкновению, крутил гранатовый браслет. Речь Летэ, с остатками старой властности, облетала весь зал.
– Таким образом, – закончил глава, – ситуация однозначна, если не будет заявлено иных претендующих.
В зале повисла тишина. Бессознательного Уильяма продолжали держать под руки бледнолицые прислужники.
– Хорошо, – спустя несколько минут произнес глава. – Филипп, кого ты заявляешь в преемники Гиффарда? Леонарда?
– Я хочу изменить прошение, – граф резко поднялся.
– Каким же образом?
Филипп окинул взглядом всех собравшихся. Сквозь неживую маску, которую он накинул на свое лицо, чтобы уподобиться прочим, проступило истинное горе. Он уже не мог сдерживать его… Оно залегло морщинами вокруг глаз, рта, и граф резко сделался уставшим и сгорбленным. Слишком многое произошло в последнее время, что пошатнуло ранее твердо принятое решение. Поэтому в противовес этой усталости взгляд Филиппа с каждым мигом становился все более безумным, отчаянным, будто ему стоило невероятных усилий пойти прежде всего против данного им самим слова.
– Я прошу суд признать Уильяма законным преемником Гиффарда! – сказал он хриплым голосом.
Все в удивлении зашептались. Горрон взглянул на своего родственника с укором. Заявление было сделано поздно. Но лучше поздно, чем никогда, поэтому он тут же довольно потер ладони в предчувствии жаркого спора.
– Филипп, подумай еще раз, – предупредил Летэ. – Если суд решит, что Уильям – незаконный наследник, ты уже не сможешь передать дар другому. А если же суд одобрит твое прошение, то у тебя могут возникнуть иные проблемы. Ты сам видел, как воспринял твой поступок этот жалкий человечек.
– Я все обдумал. Я прошу признать Уильяма. Это окончательное решение! – подтвердил громко Филипп.
– Хорошо. У кого-нибудь есть что сказать по поводу всего услышанного до голосования?
– Что здесь говорить, – заметила каркающим голосом Амелотта. – Чистота нашего совета не должна быть запятнана столь ничтожным созданием, как человек.
– Он уже ничем не отличается от нас, – вставил свое слово Горрон.
– Я вас полностью поддерживаю, сир’ес Амелотта, – довольно добавил Райгар и улыбнулся графу, который вперился в него яростным взглядом. – Человеку не место среди нас, потому я и хотел избавить мир от этого жалкого безобразия!
– Жалкого? Где он жалкий?! Да у него хватило смелости сделать то, что не каждый вампир сделает! – басом проревел ярл Барден.
– Человек не может не быть жалким… Из-за таких суждений, как у тебя, разгорелась Кровавая война. Тебе ли не знать это, Барден, – надменно заметил Марко Горней.
– То был один случай, – вступился Горрон. – Я готов поручиться за юношу.
Летэ услышал слова герцога.
– Ты? Горрон, ты готов взять на себя ответственность?
– Да! – ответил Горрон. – Он достоин этого дара, и я обязуюсь провести подле него минимум полсотни лет, передавая опыт и знания.
– Барши Безумный тоже был уверен, что люди не менее достойны дара старейшин… И даже более… – вмешался Теорат Черный.
Совет притих. Упоминание Барши Безумного свело на нет все усилия герцога, и над залом повисло мертвое и гнетущее молчание.
– Как ты можешь ручаться за этого человека, Горрон, когда ты сам одной ногой в забвении? – Голос подала та женщина, которая напугала Уильяма своим обезображенным видом. Это была жена главы, одна из старейших.
– Я пока еще не собираюсь туда, Пайтрис, – улыбнулся герцог. Слухи разносились в совете со скоростью птицы.
– Как вы можете обсуждать достойность или недостойность еды? – прорычал из-за плотно сжатых зубов Синистари. – Я был перерожден старейшиной в великом, чистом клане Сир’Ес. С какой поры все те ценности, ради которых мы боролись, перестали иметь для нас значение?!
Совет взорвался. Начались ожесточенные споры. Теперь уделом более молодых было лишь наблюдать, как старики исступленно ругаются друг с другом, растеряв надетые маски надменности. Некоторые из молодых и вовсе сидели в полном молчании, притихшие, будто происходящее их не касалось.
– Смотрите, как бы не настигла этого человека судьба Коа Шанриса! – язвительно заметила Амелотта среди всего этого хаоса.
– История Коа до сих пор неясна! – воспротивился Горрон.
– Все ясно как день! – зашипела Амелотта. – Коа, будучи человеком, не ценил переданный ему уважаемым Джеремайей дар так, как ценят его вампиры. И что? Он сбежал на Юг, бросил Мелиная, разорвал с нами родственную связь. Позор! Это позор!
– Коа не предавал совет… – взволнованно подал голос Мелинай.
– Не сравнивайте Уильяма с Коа Шанрисом, – Филипп решил вмешаться, хотя не имел права. – Я буду следить за ним и клянусь, что он не сделает ничего, что выходило бы за рамки правил совета!
– Ой, ты за собой уследить не можешь… Меняешь решения как перчатки! – усмехнулась старая Амелотта. – Что сказал бы достопочтенный Ройс, увидев своего сына молящим о сохранении жизни корму? Где она, эта грозная слава Тастемара, а?
Услышав оскорбление в сторону своего товарища, ярл Барден Тихий принялся вполне себе не тихо, громыхая кулаками, напоминать Амелотте о ее скелетах в сундуках. На это ощерился Марко Горней, давний друг Амелотты, и недобро взглянул на хозяина гор.
Летэ решил прекратить балаган.
– Тихо всем!!! – властно гаркнул он и, сжав полные губы, возвестил более сдержанным голосом: – Я услышал достаточно. Горрон, ты готов нести ответственность за действия рыбака в той же мере, что и Филипп, если суд решит в его пользу? Подтверди еще раз!
– Да! Я верю в него! – сказал герцог.
– Хорошо. Мы имеем бывшего человека, которого заявили как законного наследника Гиффарда фон де Аверина. Все присутствующие ознакомились с приложенными бумагами. Все увидели воспоминания, в которых есть завещание. Итак, кто за то, чтобы признать рыбака законным наследником?
Все в пещерном зале стихло. Самые молодые старейшины переглядывались, чтобы узнать, кто как проголосует. Понимая это, первым вскинул руку Горрон – он побуждающим взглядом осмотрел всех присутствующих и даже привстал.
Асска фон де Форанцисс, удивительно воздушная девушка, которая сидела рядом с матерью, тут же взметнула свою украшенную кружевами и кольцами ручку.
Затем это сделал ярл Барден Тихий. Его квадратная рука в кожаных браслетах с металлическими бусинами решительно взлетела вверх.
Рыжеволосый Ольстер Орхейс отчасти напоминал ярла и приходился ему дальним родственником. Неудивительно, что и он проголосовал «за».
На Ольстера с интеллигентной улыбкой взглянул граф Мелинай де Джамед Мор и последовал его примеру.
Виконт Лагот Валорир сомневался, поэтому обратил свои большие глаза на Мариэльд де Лилле Адан. Он увидел одобрительный кивок – и они вдвоем подняли руки.
Лицо Шауни де Бекка, седого, женственного мужчины с остриженными короткими волосами, вытянулось – он посчитал количество рук и в нерешительности поднял свою.
Пайтрис фон де Форанцисс, которая уже мало походила на женщину, осуждающе посмотрела на свою любимую дочь Асску, однако та игриво улыбнулась. Вздохнув, Пайтрис тоже вскинула руку с огрубевшими ногтями.
К лицу Филиппа, который не имел права голосовать как участник суда, прилила кровь. Его резко постаревшее лицо вновь помолодело. Он ожил, задышал радостно и глубоко… За сохранение жизни Уильяма проголосовали девять из шестнадцати присутствующих! Обхватив свою седую вспотевшую голову, граф устало прикрыл глаза, затем снова открыл их и, удостоверившись, что его безумство закончилось победой, встретился взглядом с Горроном де Донталем. Тот, улыбающийся и невероятно довольный, взметнул вверх одну бровь, будто изначально был уверен в исходе.
– Ну что же, девять из шестнадцати, – сказал Летэ. – Девять из шестнадцати, то есть больше половины. Уильям признается законным наследником Гиффарда фон де Аверина…
– Мари! – перебила его Амелотта и уставилась на седовласую подругу, которая проголосовала «за». – Как ты могла поднять руку за этот… этот скот… Ладно Горрон, но ты?!
По губам Мариэльд де Лилле Адан, графини Ноэльской, пробежала хитрая улыбка. Она сначала посмотрела на Филиппа, который уже был в центре, чтобы забрать Уильяма из рук прислужников, потом неожиданно поднялась с каменной скамьи.
– Сир’ес Летэ, у меня есть обращение для совета.
Все обернулись к графине. Она была второй в клане по старшинству и приходилась Летэ ни много ни мало ровесницей. Миниатюрная сухопарая женщина, полностью седая, чьи волосы в слабом свете зала отливали благородным серебром. Строгое черное платье, скроенное по обычаям Юга – с запахом, – обхватывал в талии кушак голубого цвета.
Графиня свысока взглянула на совет.
– Какое же? – спросил удивленно Летэ.
– Почти тысячу лет назад, в 1213 году, мой род Лилле Аданов помог завершить Кровавую войну, – властно произнесла она. – Я потеряла своего мужа Морулеона, а также сына. После этого совет на крови поклялся удовлетворить любое мое прошение по наследованию.
Филипп обернулся к ней, словно пораженный молнией. Он уже держал в руках бессознательного Уильяма. Растерял свою победоносную улыбку и Горрон, который тут же нахмурился.
Все молчали… Все понимали, к чему это было сказано. Однако не понимали причины.
– Сейчас я собираюсь воспользоваться клятвой совета и принять Уильяма в род Лилле Аданов, – закончила Мариэльд. С ледяной улыбкой она посмотрела на Филиппа и присела на свое место.
За круглым каменным столом воцарилось долгое молчание. Ошарашенные бессмертные поглядывали то на Филиппа, то на Мариэльд, то на бессознательного Уильяма.
– Но решение по Уильяму уже принято, – осторожно заметил Горрон.
– Пока совет не покинул зал и не оформил все бумагами, ваше решение написано вилами на воде, – улыбнулась Мариэльд.
– Мариэльд права, – после некоторого молчания ответил Летэ. – Не в наших силах отказать в этой просьбе, ибо клятва кровью священна. Мы помним ту жертву, что была принесена родом Лилле Аданов во время Кровавой войны…
– Зачем он вам?! – хрипло спросил Филипп.
– Я тоже давно потеряла сына, Филипп, – подняла брови Мариэльд и высокомерно взглянула на графа. – Мы с Гиффардом были очень близки, о чем я сообщила ранее. И я считаю, что юноша будет хорошим продолжением наших отношений. Он станет мне верным, любящим сыном.
– Но он вас даже не знает!
– Зато тебя он уже хорошо узнал, Филипп…
– Дорогая моя! – испуганно воскликнула герцогиня Амелотта, которая питала исключительно теплые чувства к своей старой подруге. – Зачем тебе это ничтожество? Человеческое ничтожество! Это запятнает твой древний и величественный род!
– Нет, моя дорогая, он его, наоборот, оживит. И я прошу тебя быть вежливее по отношению к тому, кто теперь является моим сыном…
Амелотте только и оставалось, что захлопнуть рот. Она некоторое время молчала, а потом произнесла:
– Если ты принимаешь его, дорогая Мари, то приму и я.
Весь совет был крайне удивлен такой покорностью, и даже те, кто явился сюда скорее по необходимости, чем из желания участвовать в жизни клана, понимали, что происходит нечто особенное.
– Нам нужно обсудить еще один вопрос, – сказал глава. – По поводу проникновения южных магов в замок Брасо-Дэнто. Мне это не нравится, и я не могу взять в толк, зачем им понадобился Уильям.
– Можешь временно закрыть этот вопрос, дорогой мой Летэ, – заявила уверенно Мариэльд. – Я защищу своего сына от любых посягательств, будь уверен. Я также беру расследование под свою ответственность. На праздник Сирриар, когда мы встретимся здесь вновь, думаю, смогу предоставить достаточно сведений, касающихся этого происшествия.
– Как скажешь. – Летэ склонил голову, соглашаясь. – Мы не сомневаемся, что ты непременно с этим разберешься.
На все происходящее Филипп глядел, не веря. Вот он сделал то, что должен был, рискнул всем, чтобы исправить свою ошибку. Он держал в руках своего сына Уильяма… Его одежда и руки испачкались в его крови. Он хотел объяснить ему все, когда тот очнется, однако сейчас Уильяма у него пытались отнять прислужники, которые уже с отупелым взглядом тянули его на себя, как мешок.
– Филипп… – сказал глава.
Граф встретился глазами с Мариэльд и увидел ее улыбку.
– Филипп, – повторил глава. – Клятва на крови священна, а потому мы не можем отказать. Ваше прошение, сир’ес Мариэльд, я считаю удовлетворенным. Уильям будет вписан в род Лилле Адан! Суд закончен!
Прислужники буквально вырвали из поневоле разжавшихся пальцев Филиппа окровавленное тело, подхватили его и понесли к выходу. Первой поднялась из-за стола графиня Лилле Адан. Она покровительственно всем улыбнулась и мягкой походкой прошла вслед за прислужниками, тихо шелестя платьем, пока не исчезла за поворотом в кромешной тьме.
Старейшины так и продолжали сидеть за столом и глядели туда, куда она только что вышла. Все дожидались, когда затихнут ее шаги. Стоило ей уйти, как со всех спало оцепенение, и присутствующие стали переговариваться.
– А ведь ей ничего не мешало сделать заявление в самом начале, – усмехнулся Теорат Черный, сверкнув глазами. – Однако она захотела насладиться представлением, не правда ли?
– Это же Мариэльд, – улыбнулся его друг Шауни де Бекк. – Даже не думал, что этот суд выйдет таким многообещающим. Думаю, он сравнится лишь с судом Джазелоно Дарру. Помнишь, какой накал страстей был восемь столетий назад здесь, за этим столом?
Они поднялись, как и многие другие, чтобы покинуть старую пещеру.
Филипп тоже направился к выходу. Он то и дело безжизненными глазами смотрел на свои руки, перепачканные кровью, и блуждал пустым взглядом по залу. Рядом с ним шли ярл Барден Тихий и Горрон де Донталь, видевшие, что происходит с их товарищем. Они даже не пытались убедить его, что решение суда можно изменить, потому что знали: вмешалась непреодолимая сила. Они только переглядывались, пожимая плечами.
– А я ведь говорил… – начинал герцог, но тут же умолкал, прикусывая язык.
– Ничего не сделаешь… Дар безвозвратно утерян, – отвечал гулко ярл.
– Ох, мое время пришло! Оно пришло! – воскликнул радостно Лео, одетый в свой лучший кафтан. – Смотри, сестра, я выйду оттуда уже старейшиной!
Он слышал, как по лестнице поднимаются. Думал, что идут за ним. На него с любопытством поглядывали чьи-то слуги в белоснежных рубахах и серых шароварах, надетых поверх черных чулок. Один из слуг залюбовался отливающими медью волосами Йевы и улыбнулся ей, но она смутилась, отвела глаза и поджала губы. Девушка знала, что поднимаются на самом деле не за братом, а за ней.
Шаги стали ближе. Йева едва сдерживала рыдания.
На ступенях лестницы показались прислужники. Они несли тело Уильяма, за которым тянулся кровавый след. Рядом с ним шла изящная, хрупкая женщина с седыми волосами, схваченными в хвост. Рука ее лежала на его груди. Она подозвала стоящих у стены слуг в серых шароварах, и они спешно подхватили раненого на руки.
– Что? Почему его уносят?! – не поверил своим глазам Леонард.
Но никто даже не повернул к нему, крикливому, головы. Графиня чинно покинула коридоры. Ее глаза смотрели лишь на сына, который еще не знал исхода суда и где-то в глубине своего сознания, возможно, считал, что никогда уже ничего не узнает, как говорил ему ранее управитель Молчаливого замка.
Из пещеры стали подниматься и прочие старейшины, которые живо обсуждали то, что произошло. Кто-то говорил тихо, кто-то громко, но все как один были удивлены судом и его результатом. Йева и Лео отчаянно искали глазами отца.
Филипп вышел в числе последних… Не сразу Йева узнала того, кто вырастил ее… Бледный, одряхлевший на десяток лет, он брел и отстраненно смотрел под ноги, а его костюм и руки были в чьей-то крови.
– Отец!.. – позвала Йева.
– Что случилось? Почему он жив?! – воскликнул Лео.
Однако старый граф прошел мимо них, совершенно не замечая. Тогда его приемные дети кинулись к появившемуся следом Горрону де Донталю, который о чем-то спорил с ярлом. Заламывающая руки Йева спросила:
– Что с Уильямом, господин Донталь?
– Твой отец решил узаконить его, – качнул головой герцог. – Однако сир’ес Мариэльд де Лилле Адан использовала клятву совета и нарекла его своим сыном. Он уедет в Ноэль и станет виконтом Лилле Аданом. Хотя нет… у них там другая система наследования титулов. Графом Лилле Аданом, если кратко… – мрачно закончил он.
После этих слов у Леонарда будто земля ушла из-под ног. Все его мечты и стремления рухнули в один миг. Он не нашел в себе силы даже закричать от переполнившего его чувства ужаса, ибо его затрясло, как в припадке. Его родная сестра, наоборот, взглянула на герцога и с надеждой в голосе спросила:
– Так Уильям останется жив?..
– Останется, – усмехнулся герцог.
Подняв юбку, Йева тут же птицей взлетела по коридорным ступенькам и побежала вслед за отцом. Она понимала, что тому нужна поддержка. Однако в ее душе уже начинала расцветать радость от того, как все разрешилось!
Леонард же рухнул обратно на скамью. Склонив голову, он схватился за свои рыжие вихры и вперился в пол, пока мимо него проходили старейшины, шелестели юбки, перешептывались голоса. Так он и остался никем не увиденным, брошенным и покинутым. Наконец все ушли. За это короткое время на лице Лео успели смениться все возможные гадкие чувства, какие только существуют в этом мире. Страх. Злоба. Ненависть… А ведь он искренне полагал, что его отец сделает все возможное и выполнит обещание.
Выходит, ему все это время врали?
Сбоку раздался вкрадчивый шепот.
– Что такое? Данное тебе обещание не сдержали? – спросил мужчина, последним покинувший зал суда.
Одетый в простое черное котарди, он тихонько подошел, присел рядом на скамью. Пригладив изнутри языком свои клыки, он сложил на коленях руки, украшенные перстнями, и растянул толстые губы в сочувствующей улыбке.
– Вам-то какое дело? – выдавил Леонард.
– Должно быть, никакого, как и всем прочим.
– Кто вы такой?!
Мужчина еще раз улыбнулся.
– Райгар Хейм Вайр…
– Вот оно как… – Лео вздрогнул, но постарался не показать страха. Он сдавил губы в кривой ухмылке. – Пришли, значит, получить удовольствие оттого, что сын вашего противника сидит здесь униженный решением собственного отца? Думаете, я дам вам этим насладиться?
Тут пламя висевшего на стене рядом светильника заплясало в последний раз и погасло. Та половина скамьи, на которой сидел Леонард, неожиданно погрузилась в полумрак. Вскинув взор, Райгар задумчиво посмотрел на потемневший светильник.
– Как символично, – заметил он.
Леонард хотел было встать и уйти, но граф остановил его, положив руку на плечо.
– Я не получаю удовольствия от твоего унижения. Я испытываю сочувствие. Поверь, я сам был в похожей ситуации, поэтому понимаю тебя лучше всех прочих. Всем прочим на тебя плевать. Ты для них лишь этот потухший светильник, на котором они задержат взгляд всего лишь на миг – и пойдут дальше.
– Я не собираюсь вести беседы с предателем! – ответил Лео.
– Не было никакого предательства.
– Вы обманом забрали бессмертие своего господина! Это ли не предательство?
– Мало тебе рассказали…
Затем граф продолжил, убрав руку:
– В мои семь лет Саббас усыновил меня, как когда-то и Филипп – тебя. Всю жизнь я служил ему, был верным и преданным сыном, который, по заверениям отца, должен был перенять его дар, когда мне исполнится восемьдесят – девяносто лет. Но знаешь, что произошло? – Он выждал паузу. – В один день Саббасу неожиданно подкинули под дверь Мараули – мальчика из рыбацкой семьи.
При упоминании рыбака Леонард едва не разрыдался.
– Да-да, то же чувствовал и я, – сказал Райгар, однако глаза у него были довольными. – Преданный собственным отцом, который променял меня на безымянного мальчика без каких-либо выразительных талантов и способностей.
– Мне плевать, что вы чувствовали! – зло ответил Лео.
– Будь по-твоему. Думаешь, в конце концов твой отец устанет от жизни и передаст свой дар тебе. Ты ошибаешься. Ты не сын ему… Да, они называют нас сыновьями, внушают нам, что мы их наследники. Но стоит им увидеть призраков своих утерянных родных детей в ком-то другом – и мы вмиг перестаем быть сыновьями. Становимся теми, от кого лучше избавиться. Они лицемерны… Они не могут признать, что приложили столько усилий и не получили того, чего хотели, поэтому избавляются от нас под благовидным предлогом, будто нам самим будет от этого лучше… Они перестают быть отцами. Но, конечно, в твоей душе теплится надежда, что с тобой поступят иначе. Ты ведь не такой, как я, правда? Лучше, да? Может, и так. А если не так, то я живу на третьем этаже и готов побеседовать, когда захочешь. Левый коридор. Последняя дверь.
С этими словами Райгар еще раз послал улыбку, уже более заговорщическую, и, поднявшись со скамьи, покинул коридор. После этого слева от оставшегося в одиночестве Леонарда потух второй светильник – и коридор погрузился во мрак.
Йева подошла к двери отцовских покоев и тихонько постучала. Никто не отвечал. Но где же еще ему быть? Над Глеофом стояла беззвездная ночь. Приоткрыв дверь, графская дочь всмотрелась вглубь и увидела, что в самом углу, перед зажженным слугами камином, сидит в кресле Филипп. Она подобрала подол черного шерстяного платья, которое из-за поездки верхом уже порядком износилось, и подошла ближе.
– Отец, господин Донталь сказал мне, что Уильяма усыновила графиня Лилле Адан, – начала она.
– Да.
– Он уедет в Ноэль, графство Альбаоса?
– Да.
Йева понимала, что ее отец не желает никого видеть, но все же чувствовала в себе необходимость поговорить. Обняв его сзади за шею, она склонилась и поцеловала старого графа в заросшую густой щетиной щеку.
– Отец, но какая разница, кто его усыновил? – как можно ласковее спросила она. – Ведь вы все равно будете с ним видеться… Он же любит вас, считает за спасителя и учителя…
Усмехнувшись, граф поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– Дочь моя, как же ты наивна. Уильям сейчас подобен глине на гончарном круге, а Мариэльд за те годы, что он будет жить в Ноэле, вылепит из него все, что ее душе угодно. Когда мы встретимся через много лет, он либо будет смотреть на меня как на пустое место, либо ненавидеть еще сильнее, что куда вероятнее.
– Но почему он должен ненавидеть вас?
– Потому что перед обрядом памяти Летэ ознакомил совет со всеми бумагами, которые я присылал ему.
Йева сначала не поняла, а потом побледнела.
– Погодите… Вы же писали, что хотите передать дар Леонарду?
– Да, – качнул плечами Филипп. Глаза его были печальными. – Я предал его и посеял в нем семя ненависти.
– Расскажите ему, что поменяли свое решение! Он простит!
– Уильям решит, что это было сделано под давлением завещания Гиффарда, – ответил граф.
– Но, отец…
– Знаешь… – Он погладил ее нежные руки. – Я уже подумываю о том, а не слишком ли много пожил на этом свете… Может быть, стоит сдержать свое обещание и передать свой дар тебе… – Филипп прикрыл старые глаза.
Йева посмотрела на сломленного отца в неверии, не узнавая его, затем обежала кресло и упала перед ним на колени, обняла их, примяла пальцами край котарди.
– Отец, даже не смейте говорить такое! Я благодарна за все то, что вы мне дали… Но мне не нужен этот дар! Не буду обманывать, я рада, что Уильям жив. Но ради всех богов, поговорите с ним. Может, вам обоим станет легче!
– Из-за Гейонеша и ран он очнется не сразу. – Филипп погладил дочь по волосам, украшенным золотым обручем. Затем продолжил: – Хорошо, мы задержимся до того момента, как я смогу поговорить с ним. И может быть, я пообщаюсь с Мариэльд, хотя это все равно бесполезно.
– Но это хоть что-то! – взмолилась девушка. – Пускай он называется не Тастемара, а Лилле Аданом, но, отец, может, когда-нибудь он станет вам хорошим другом, подобно Гиффарду или Горрону!
– Йева… Я рад, что у меня такая прекрасная дочь.
Филипп привстал с кресла и ласково обнял ее. Он не стал говорить, что она наивна, чтобы не лишать надежды, а молча поцеловал ее в нос. Йева сморщилась, но нос не вытерла – стерпела.
Граф же на это вымученно улыбнулся.
– Наконец-то ты ожила. Теперь я вижу ту самую Йеву, которая была перед моими глазами до того, как я сказал тебе о смене решения по наследованию дара.
– Я хочу увидеть вас таким, каким вы были раньше: живым и деятельным!
– Постараюсь… – Филипп вздохнул. – Хотя насчет дальнейшего общения не уверен. Во-первых, Ноэль слишком далеко, чтобы рассчитывать на это, а во-вторых, Мариэльд вряд ли в ближайшую сотню лет отпустит его от себя.
– С вашим бессмертием это время пролетит незаметно. – Дочь печально улыбнулась оттого, что сама больше не увидит Уильяма. – Мы переживем это, отец, обязательно переживем. А вот что происходит с Леонардом, мне не нравится…
Вспомнив, Филипп нахмурился.
– Я поговорю с другими старейшинами, – быть может, мне удастся дать ему то окружение, которое он так страстно желает… Ладно, Йева, на сегодня объятий довольно. Прошу, оставь меня – я должен подумать. И попроси Эметту подготовить к завтрашнему вечеру нарядные костюмы.
– Что будет завтра вечером?
– Я думаю, традиционный небольшой ужин в Красном зале, где все прибывшие обменяются перед отъездом новостями. Все-таки мы встречаемся нечасто.
– Там будет Уильям?..
– Конечно, к этому времени он уже должен очнуться. А графиня Ноэльская обязательно постарается показать своего сына, в этом я почему-то не сомневаюсь. – Филипп качнул головой.
Кивнув, Йева покинула богато обставленные покои и вернулась в свои, где сидела Эметта. Служанка пребывала не в лучшем настроении. Прикусив нижнюю губку, она сидела и зашивала свое платье, но, впрочем, стоило ей увидеть вошедшую госпожу, как она немедленно подняла голову.
– Ну что? – с придыханием спросила она.
– Уильям остается жив и уезжает в другие земли.
– Получается… Лео остался обычным вампиром? – глуповато переспросила служанка.
– Да, – ответила Йева.
Служанка замерла над шитьем, и вместо сожаления на ее лице появилась улыбка, ядовитая и мстительная. Так улыбаются женщины, увидевшие падение ненавистного им мужчины. Она еще немного посидела в какой-то отстраненности, но уже через мгновение снова ловко заработала иглой.
– Госпожа, мы же задержимся здесь? – поинтересовалась она как бы вскользь.
– Да, на день или два точно.
– Спасибо, госпожа… Просто вдруг стало интересно…
– Кстати, подготовь к завтрашнему вечеру нарядное платье с вышивкой на плече, – вспомнила Йева, чьи мысли занимали теперь лишь двое мужчин: отец и Уильям.
– Как прикажете…
Дело было к вечеру.
Солнце едва поднялось на востоке, укрылось в тучах, обошло Молчаливый замок и стало садиться на западе. Ненадолго оно осветило левую башню, а также все расположенные там комнаты. Когда его золотистый луч скользнул по лицу спящего Уильяма, тот поморщился. Рядом с ним была чаша, из нее тянулся ввысь дым, который окуривал бессознательное тело, погружая его в продолжительный целебный сон. Уильяма омыли, перевязали, переодели в белоснежную рубаху с высоким воротником и серые шаровары из мягкой ткани, и теперь он лежал на кровати под светлым балдахином.
Заметив, что солнце доставляет молодому господину неудобство, из-за большого стола в центре комнаты подскочила служанка и быстренько поправила балдахин. Затем она вернулась, присела на колени и продолжила шить вместе со своей сестрой. Девушки, сероглазые, темноволосые и стройные, бросали на спящего любопытные, но быстрые взгляды – остерегались замечания.
Рядом с ним сидела в кресле, закинув нога на ногу, Мариэльд де Лилле Адан в сером платье. Ее волосы на ноэльский манер заплели в несколько кос, затем соединили их в одну и украсили серебряными шпильками в форме цветов. За своим обретенным сыном графиня наблюдала с легкой улыбкой. Тут же, у кровати, было еще одно кресло. Его поставили специально для лекаря, который приходил время от времени и занимался ранами Уильяма.
В дверь постучали.
Служанки встрепенулись. Одна из них подорвалась и побежала открывать дверь. Мариэльд так и осталась сидеть в кресле, не поведя и бровью, – продолжала наблюдать за сыном, будто и не было никакого стука, будто все обыденное ее мало касается. Когда внутрь вошел граф Тастемара, она едва повернула голову в сторону служанок.
– Оставьте нас одних, – тихо, но властно приказала она.
Комната мигом опустела. Граф устроился в кресле напротив графини. Сперва он строго всмотрелся в спящего Уильяма, принюхался к чаше и, убедившись, что там всего лишь успокаивающие травы, обратил взгляд на Мариэльд. Только он хотел открыть рот, как его опередили:
– Филипп, твой приход сюда бесполезен.
– Знаю, – ответил граф и снова посмотрел на спящего. – Но я не мог не прийти к Уильяму.
– Здесь больше нет Уильяма…
Мариэльд поднялась, подошла к столу у противоположной стены, взяла оттуда какую-то бумагу и, шелестя юбкой, вернулась. Филипп вчитался в переданную бумагу. Это был подписанный Летэ фон де Форанциссом, с проставленным гербом и печатями, документ, который извещал об усыновлении юноши и принятии его в род.
– Юлиан де Лилле Адан? – поднял брови граф. Он принялся перечитывать в малейшей надежде, что хоть где-то закралась ошибка.
– Да, Юлиан. Как мать, я дала ему другое имя, – кивнула графиня.
Документ был оформлен идеально. Вернув его, Филипп положил руку на подлокотник кресла, устало подпер лоб раскрытой ладонью и прикрыл глаза. Он прекрасно понимал, что не в силах вернуть потерянное, что он проиграл, но все равно что-то заставило его прийти сюда – к Уильяму, а теперь уже Юлиану. И дело было не только в обещании любимой дочери.
– Я прошу вас, сир’ес, донесите до него хотя бы то, что я изменил свое решение, – тихо попросил он после недолгого молчания.
– А зачем? – мягко спросила графиня.
Филипп поднял голову, хмуро посмотрел на нее.
– Вы не собираетесь рассказывать ему?
– Я не вижу в этом никакого смысла. У тебя была возможность сделать это до зачитывания бумаг, и ты ее упустил.
– Тогда я поговорю с ним сам, как только он проснется.
Тут Филипп обратил внимание на низкий столик в центре покоев, где сидели служанки. Он посмотрел через плечо графини.
– Попробуй… – По губам той проползла змеей улыбка. Она ненадолго обернулась и тоже бросила быстрый взгляд в сторону столика.
Между тем граф Тастемара поднялся из кресла и приблизился к нему. Наклонившись, он стал рассматривать результат труда швей – предназначенные Уильяму одежды.
Ноэльцы называли себя скорее южанами, нежели северянами, так что предпочитали раздельный верх и низ. Они носили узкие шаровары, подпоясывали их широким кушаком, заправляли в них белоснежные рубахи с высоким воротом. Именно поэтому Филиппа ничуть не удивили ни ноэльские цвета (голубой, серый), ни фасон одежды, но его внимание привлекла сама ткань. Это был дорогой арзамас, привезенный из-за Черной Найги: он долго не изнашивался, был приятен телу и в холод и в жару, а его отличительная особенность состояла в том, что шили из него только умелые мастера.
Вероятно, наряд подогнали по размеру заранее, что, учитывая высокий рост Уильяма, было странным. Дотронувшись до вышитого на рукавах цветка голубого олеандра, символа Ноэля, до ровных швов и украшенного витиеватым узором воротника, Филипп поразился сложному исполнению костюма. В углу комнаты, на табуретах, он увидел другие готовые запасные наряды. Черный длинный плащ с прорезями для рук, украшенный по горловине и капюшону белыми олеандрами, сапоги из мягкой кожи – все это, похоже, было сшито давным-давно и теперь просто ожидало своего часа.
Граф осторожно заметил:
– Сир’ес, эти вещи невозможно подготовить ни за день, ни за неделю. Работа очень тонкая, кропотливая. Тем более за арзамасовые ткани берутся только лучшие мастера.
– Да, ты прав. И что в этом такого? – весело ответила графиня.
Она сидела в кресле и наблюдала за сыном, не обращая никакого внимания на стоящего позади нее старейшину. Ее седые косы лежали на плечах, а с лица не сходила легкая полуулыбка.
– Получается, – осторожно продолжил Филипп, – вы знали, что воспользуетесь клятвой совета еще до прибытия сюда… До того как увидели Уильяма и его воспоминания. Именно поэтому заранее озаботились тем, чтобы подготовить ему все эти костюмы.
– Юлиана, Юлиана… – поправила снисходительно графиня. – Кто знает… Будущее так туманно, что порой нужно готовиться ко всему, чтобы быть готовым хоть к чему-то… – С улыбкой она подвинула кресло ближе и ласково погладила руку спящего, который пока и не предполагал, что у него появилась «мать».
Графа неожиданно осенила догадка. Напрягшись, он еще некоторое время переводил взгляд то с Уильяма на вещи, то с вещей на старую графиню.
– Тебе еще что-то нужно, Белый Ворон? – наконец произнесла Мариэльд. – Если нет, попрошу покинуть мою спальню.
Ответом была тишина.
Конечно, Филипп промолчал. Он не мог обвинять такую уважаемую старейшину, поскольку на него сразу же обрушился бы гнев всех ее сторонников, которые составляли большинство клана. Ему пришлось развернуться, направиться к двери, и уже на пороге он на миг остановился, чтобы поглядеть на Уильяма, который мог стать его сыном. Для себя он уже считал его сыном…
Хлопнула дверь. Филипп покинул покои графини Лилле Адан и вернулся в свои, где уселся в кресло перед зажженным камином, за которым исправно следили слуги, и в тревоге задумался. Его не покидало ощущение, что Уильям попал в очередную передрягу. С самого начала история юноши из глухой деревни казалась ему подозрительной, но теперь граф был более чем уверен, что его подозрения небезосновательны.