- Постойте, доктор, мне еще надо вам кое-что доложить. Нет, не жалобы на самочувствие - другое. Вы ведь не станете вызывать меня на консультации к доктору Бланку? Прежде всего, напоминаю, мы уже как-то стихийно перешли на дружеский тон. Вы просто Йохим - ладно? Так вас не удивило, Йохим, что я вычислила возраст вашей возлюбленной? Не-ет. Не случайно прикинула. И только не говорите, что вы рассказали мне все сами - вы этого никому не рассказывали… Черный камень надгробья с синевато-лиловыми перламутровыми вкраплениями. Солнце, весна, кустик роз - мелких, желтых, кругленьких таких с темной мелкой листвой. Овальчик с девичьим лицом, а ниже выбито: “Юлия Шнайдер. 5.05.1945. Попала под грузовик в сентябре 1958 года. Верно?”
- Вы были там, Алиса?! Вы знали ее? Что все это значит?
- Йохим схватил Алису за руку.
- В том то и дело… Не знала. И никогда не была. Я просто увидела эту картинку после нашей тогдашней беседы у пруда. Но боялась сказать. Знаете, Йохим, мне после катастрофы многое стало мерешиться, такое впечатление, что мою память спутали с чьей-то чужой. Я до сих пор не могу вспомнить много о себе. Представьте - эту семейную легенду об этом кольце я будто услышала сегодня впервые - а она уже всем надоела в бесконечных пересказах. Когда ко мне начала возвращаться память там, в вашем санатории, я стала видеть какие-то сны наяву - кусочки чужой жизни. Помните Лукку? Я видела “картинку” про него и про каких-то незнакомых людей. Да, вот про вашу медсестру Жанну, например. Я еще про нее ничего не знала и однажды поливает она цветы в моей комнате и что-то щебечет о погоде, о доме. А я смотрю ей в спину и вижу горную дорогу и грузовик с серебристым рефрежератом. И он, как в замедленном кино, заваливается на бок на крутом повороте и медленно-медленно, переворачиваясь в воздухе, летит в пропасть. А когда я узнала, что у нее муж шофер-дальнобойщик - испугалась…!
- Алиса! Когда вы это “видели?”
- После первой операции, значит весной…
- В октябре муж Жанны погиб. Именно так, как вам привидилось в мае…
Они испытывающе смотрели друг другу в глаза, не находя ответа.
- А вот еще, не перебивайте, я давно хотела сказать… Пустяк какой-то, но тяготит своей непонятной значительностью, вы
непременно должны зать. Помните, я говорила, что впервые увидела вас, там, рано утром в моей палате, будто двоящимся в сопровождении четкой картины: белый катерок, пенные буруны за кармой, чайки… И эта женщина! Ну, вспомните же: толстушка в панаме с булкой в руке… Что? Ничего? Странно. Как заноза у меня в голове. Я ведь тогда, уезжая из санатория, хотела вас расспросить, но вы все прятались и я забыла. Но эта женщина и вы - что-то тут есть особое= важное, а я никак не могу разглядеть. Не улыбайтесь, пожалуйста, - Алиса смущенно насупилась и упрямо продолжала: Вот и сегодня вечером, до того, как вы позвонили в дверь, я “видела” мужчину, прыгающего в лужу у нашего крыльца - мельком, как по телевизору, когда переключают программы… И что самое страшное, да и сомнительное - я часто не знаю, что было на самом деле, а что мне привиделось…
- Алиса, мне как-то не по себе… Я могу привеси разные научные версий… Раздвоение личности, рефлекторная неврастения и прочее. Но это не то! Я даже про себя не знаю, нормален ли я. Да и что такое норма? Может быть из-за того, что Ваш мозг тряхануло, он сбился с волны, ну, знаешь, как испорченный радиоприемник, и “ловит” чужие передачи? А значит - вы просто богаче нас всех - многопрограммное устройство! Только надо привыкнуть к этому, научится регулировать, отключать ненужное…
- Кажется, я уже и научилась. Как это получилось - не знаю, но сегодня вы у меня - один! То есть - совсем не раздравиваетесь, никто не мелькает за вашей спиной, не мутит воду. И так спокойно, хорошо…
Они сидели в полутемной гостиной у елки, как дети взявшись за руки. Йохим видел профиль Алисыл, вызолоченный угасающим огнем, чувствовал влажную нежность ее ладоней и знал - так оно и должно быть. Именно так. Он всегда был не там, не с теми и не таким, каким должен был быть. Что-то всегда несовпадало, мучило неточностью. И только сейчас пришло уверенное ощущение цельности, окрыляющая радость быть самим собой!
- Алиса, я уверен, существует что-то мудрое и громадное вне нас. Оно не посвящает нас в свой замысел, но открывает дорожки к нему. Мы редко умеем распознать их, а обнаружив, не знаем как воспользоваться… Я любил вас всю жизнь, но не знал этого. Я замечал мигающие светофоры, которые направляли меня к вам, но не мог до конца доверять им. Теперь я знаю точно - я родился с этой любовью и для нее… Не пугайтесь, Алиса, это не предложение руки и сердца, скорее - еще одно “мистическое” признание. И вот еще что, - Йохим отвернул полу пиджака, отколов булавку, которую всегда носил у сердца. - Узнаете? Это - для вас.
- Та самая “божья коровка”, которую я отправила на небеса перед отъездом из клиники!.. Я ведь тогда кое-что загадала… Где вы взяли это чудо?
- Оно само опустилось в мою ладонь. Правда, Судьбе пришлось сочинить целый сюжет, чтобы подвести меня к ней - затеять ярмарку в средневековом городке, загримировать в старушку добрую Фею, а еще раньше, полвека назад вдохновить неизвестного мне художника на эту кропотливую работу - огранить так странно рубин… “Господи, что мы знаем о путях твоих?” - говорила моя бабушка, сталкиваясь с неожиданностями. - Мне часто кажется, что все мы похожи на детей, складывающих картинку из кубиков. Мы уже почти выстроили целое, но каких-то кубиков недостает и смысл - ускользает, - в зрачках Алисы отражались огоньки догорающих свечей. - Это потому что мы все еще дети. Все человечество - дети, пугливые, бестолковые, а зачастую капризные…
…После этой рождественской ночи Алиса и Йохим почувствовали странную близость - будто встретились после долгой разлуки те, кто прежде не мыслил и дня друг без друга. Что-то связывало их накрепко, не на жизнь, а на смерть, нечто большее, чем обычная влюбленность и нечто более значительное, чем симпатия родственных душ. Алиса не могла бы сказать, что за чувства связывают ее с Йохимом. Но он уехал и ей стало тесно: потолки нависли, давя и пугая, стены сомкнулись теснотой каземата, а на улице, куда в страхе выбегала Алисла, ее обступал плотный, тугой воздух. Разве это можно кому-либо объяснить? Алиса не скучала - она попросту задыхалась.
Поэтому, когда Остин сообщил ей, что договорился с Динстлером насчет дальнейшей “починки” ее слегка стянутой шрамом скулы, она с радостью, удивив Брауна, согласилась.
…Сен-Антуан завалило снегом. Узенькие дома с островерхими крышами, теснившиеся впритык вдоль кривых улочек, кусты и лавки в маленьких скверах, высокую нарядную елку на старой площади ежегодно “выраставшую” перед ратушей. Снег лежал пышными пуховиками на крышах жавшихся к тротуарам автомобилей, на голове и плечах каменного рыцаря, уже несколько веков стоящего навытяжку в центре восьмигранного фонтана. Его торжественный караул в праздничном шатре из арочек, обвитых еловыми ветками и гирляндами светлящихся разноцветных фонариков, был не напрасен - ничто не нарушало покоя мирного, погрузившегося в предновогодние заботы, городка.
- Вот здесь мы и будем жить! - захлопнула Алиса двери за спиной Йохима, приглашая его в квартиру, которую только что сняла.
Чудный трехэтажный домик, всего в четыре окна на этаже с высоким треугольным чердаком под островерхой крышей, расчерченным черными балками по белой штукатурке, имел всего лишь два жилых помещения - комнаты хозяйки за магазином, и пустующую квартиру над ними. Две большие комнаты с каминами, выходящие на разные стороны дома, соединяла маленькая кухня и ванная. Побеленные стены, минимум мебели и высокие голые окна, выходящие с одной стороны на “Площадь рыцаря”, так что прямо не вставая с кресла можно было увидеть затылок статуи в пухлом снежном шлеме и верхушки арочек с гирляндами фонарей, а с другой - белый сквер, окружающий церковь, тоже сахарно-белую, с башенкой колокольни и лазурным циферблатом над высокими резными воротами. Когда золоченные витые стрелки касались римских цифр, часы ухали - по разу каждые тридцать минут и каждый час рассыпались мерной капелью гулких звуков, казавшейся нескончаемой, особенно тогда, когда дело приближалось к двенадцати.
- Чудесно, здесь просто чудесно! Совсем нет ощущения чуждого дома. Напротив - мы просто путешествовали, а теперь - вернулись. На этом широком подоконнике стоял когда-то карапуз Йохим, выглядывая на рыцаря и карауля, когда он спуститься со своего пьедестала, как ему обещала бабушка, “вспоминала” Алиса.
- А девочка Алиса прикрепила к оконной раме своего тряпочного Ангела, подаренного на Рождество, чтобы он всегда видел Храм Господний, вторил ей Йохим.
- Ну - нет. Девочка Алиса лизала снег с форточки и бросала в камин оловянных солдатиков, ожидая, что они, как в сказке, переплавятся в сердечки…
- А за этим занятием наблюдал я из-за кустов далекой сирени…
- И, видимо, из другого времени, поскольку тогда еще не одился. Время - странная штука, Никому пока не известно, что это такое. Но уже признали, что оно может сгущаться или растягиваться вместе с пространством.
- Да я и не сомневаюсь в этом: все гораздо сложнее, чем кажется, особенно на этой - видимой, удобной “поверхности”. - Алиса огляделась вокруг. - Здесь, пока, правда, не очень удобно, скорее - загадочно. Хозяйка предупредила, что квартира не обставлена. Но даже тут даже люстра отсутствует. Но это же как раз здорово! До закрытия магазинов остается целых два часа - вполне достаточно, чтобы обставить целый дом. Мы будем ужинать уже в нашей квартире - тем более, что я уже точно знаю, что здесь должно быть.
- Только не говори, что “видела”, как должна выглядеть эта квартира, - нерешительно заявил Йохим.
- Не видела. Просто знаю. Всякий нормальный человек знает, как хочет жить и что иметь при себе. Это только для олухов нужна реклама-поводырь: “выбирайте вместе с нами!” Мы то не так просты - сами знаем, что нам надо. Вот ты, я вижу, одеваешься совсем не во что попало - своеобразно и очень стильно. Все эти вещи, будто слегка того… ну, будто выросли вместе с тобой, давно приручены, как собачонка. Они создают ощущение прочности, обжитости. Ну, знаешь, бывает - так уютно на душе, когда вдруг чувствуешь так было, так есть, так будет всегда!
- Да, это уж точно. Как-то Дани сделал попытку превратить меня во вполне респектабельного господина. Не вышло - я этот куртец никому не уступлю, - Йохим погладил потертую замшу на груди своего шерстяного пуловера.
Они стремглав скатились с лестницы и уселись в “ситроен” Йохима.
- И машина твоя - точно старая п ривязчивая такса…
- С добрыми подслеповатыми глазами, - добавил Йохим, тщетно пытаясь включить фары.
Сумерки наступили быстро, яркими призывными огнями светились сквозь мелкую снежную кисею праздничные витрины, заманивали базарчики последними предпраздничными распродажами. Продавец елок, держащий наготове баллончики с краской - серебристой, голубой, белой, в последней надежде привлечь покупателейл, опрыскивал свой нереализованный товар, превращая живое хвойное дерево в нарядную игрушку.
“Ситроен” торопился на окраину города, где высился единственный здесь многоэтажный современный супермаркет.
- Мы явно не успеваем на аукционы антиквариата в этом году, притворно вздохнула Алиса. - Но мы и не хотим…
- Мы хотим успеть в супермаркет, потому что нам нужна еда. Я хочу есть. Я еле удерживаю руль.
- А я хочу люстру и занавески, и вазы, и… Боже, нам понадобится грузовик! - сообразила Алиса.
Они стремительно взлетели на четвертый этаж магазина, изнывая от медлительности экскалатора, и Алиса сразу же ухватила две тележки.
- Давай, давай, шевелись - ты обходишь слевал, я - справа, распорядилась она, направляясь в отдел светильников.
Огромные шары из гофрированной бумаги, складывающиеся в лепешку, могли служить абажуром, торшером, люстрой.
- Это как раз для нас, - обрадовалась Алиса. Вслед за абажурами в тележку последовали клетчатые сине-зеленые пледы, такой же расцветки шторы из шерстяной рогожки, подушки - зеленая и алая, полотенца, коврики, какие-то туалетные мелочи. Затем Алиса обнаружила тяжелый керамический сервиз темно-кофейного цвета на шесть персон и три огромные глиняные вазы гладенькие, вытянутые, с темной пористой “скорлупкой” внизу. - Эти гулливерские желуди придется нести в руках - моя “такса” не выдержит, решил Йохим, рассовывая вещи в машине. Но все улеглось, а две объемистые коробки с закусками и корзинку со свежей клубникой Алиса в обнимку держала на коленях.
- Ой, не тормози так резко. Я здесь как в Помпеях - эти вазы меня раздавят! - жалобно просила она.
Ажиотаж сумбурных покупок, веселость резвящихся школьников - все это было немного чересчур, немного не всерьез, как будто они, оказавшись вдвоем, боялись остановиться, подумать и решить что-то важное, неизбежное, боялись обнаружить под хмельной радостью внезапного сближения сомнения и неловкость.
Им очень хотелось быть как все, как те счастливые пары, которые спешили приобрести последние покупки и запереться в теплых домах со своими домочадцами, пуделями и попугаями, в своей обычной, такой простой и недосягаемо-прекрасной человеческой жизни, почему-то не сложившейся ни у одного из них. Им очень хотелось быть обыкновенными, но оба, не сговариваясь и не признаваясь себе чувствовали, что как раз в этом-то им кем-то отказано.
Понадобилось около часа, чтобы расставить по комнатам покупки, развесить светильники, найти место для ковриков. Колец для штор не оказалось, пришлось прицепить их к карнизу кое-как, бельевыми прищепками, найденными в ванной. Вдумчиво расставив вазы, Алиса ахнула:
- Забыли самое главное - елку! Придется принять дар у этого замороженного рыцаря. Там их слишком много для одного. Беги скорее - на площади совсем пусто!
Алиса наблюдала из окна, как Йохим, перемахнув через ограду фонтана, торопливо надергал еловые ветки из арочных гирлянд, и, пугливо озираясь, кинулся в подъезд.
- Умница, умница! Чудесно пахнут, - она расставила ветки в вазы. Вот теперь чувствуется, что Новый год. Осталось всего двадцать минут. Я уже кое-что здесь приготовила, жаль поленьев нет, камин совсем холодный.