…Ванда знала далеко не все. Ей просто не положено было знать тот рискованный поворота событий, который во многом предопределил судьбу их начинания, подстегивал неуемного Динстлера.
Все началось с забавной встречи, состоявшейся в придорожном кемпинге на подступах к Сен-Антуану. Еще в апреле, когда начала закручиваться строительная компания новой клиники и фирмы медооборудования в разных концах света получили заказы от директора некого клинического центра “Пигмалион”, Динстлеру позвонили. Мужчина, представившийся как сотрудник крупной фармакологической корпорации Феликс Рул, предложил господину директору встречу на предмет обсуждения возможного сотрудничества. Динстлер несколько удивился, что свидание было назначено в отеле, но когда по указанному адресу он обнаружил третьесортный кемпинг, из тех, чьи дощатые бунгало разбросаны в зарослях придорожного кустарника, затея показалась ему слишком уж сомнительной.
Красный “мерседес” начал разворачиваться, намереваясь поскорее убраться восвояси, но человек, внезапно появившийся из боковой аллеи, чуть не кинулся под колеса автомобиля, отчаянно “голосуя”. Динстлер затормозил и приоткрыл окно.
- Господин директор? Я - Феликсл Рул. Жду Вас! - обратился к нему мужчина, вовсе не похожий на дешевого коммивояжера, навязывающего свою продукцию. Высокий, поджарый, лет сорока пяти, в добротном темном костюме и очках, поблескивающих металлической оправой - скорее учитель частной гимназии или колледжа. “Понятно, что за птица. Хоть сейчас на научный симпозиум. Спецслужбы или мафиози”, - соображал Динстлер, следуя за незнакомцем в уединенное бунгало. Комната, казалось, давно не проветривалась - спертый воздух с привкусом прокисшей еды и сигаретного дыма застоялся за плотно закрытыми окнами. Пестрые нейлоновые занавески, плетеная, сильно пострадавшая за время долгой тяжелой службы, мебель, низкая софа под стеганым цветастым покрывалом - именно так, по мнению Динстлера, выглядят дешевые номера для свиданий.
- Извините за обстановку, в которой будет происходить наша встреча. Вы поймете, что мы вынуждены избегать людных мест, - улыбнулся Рул. - Нет, господин Динстлер, не бояться вам нечего - я здесь один и не совершенно безвреден. Говоря “мы” я имею ввиду организацию, которую представляю. Признаюсь сразу - это отнюдь не медицинская фирма, но и не спецслужбы, в причастности к которым, как я догадываюсь, вы меня подозреваете. Мое имя, скорее отсылает вашу память к литературному персонажу, чем означает реальное лицо. - Рул пододвинул гостю кресло, сел напротив, демонстративно положив руки на стол. - Прошу уделить мне полчаса: я полномочен сообщить вам нечто важное.
Однако Динстлер и не думал проявлять беспокойства, удобно расположившись в скрипучем жестком кресле.
- Я намерен выслушать вас, господин Рул, кого бы вы не представляли и как бы не звучало ваше подлинное имя. Прежде всего - мне нечего бояться: ни государственных, ни человеческих законов я не преступал и не намерен. И конечно же, меня гложет любопытство - чем вызван интерес вашей “организации” к моей скромной персоне? Насколько я знаю, мне нечем заинтересовать ни “покупателей”, ни “продавцов” сенсаций, - он закурил, ища глазами пепельницу. Рул, как любезный хозяин, принес из кухни и поставил на низкий пластиковый столик зеленое стеклянное блюдце.
- Вы явно скромничаете, Динстлер, вам удалось провести пару серьезных профессионалов, потративших массу времени, чтобы обнаружить тот деревянный ящичек, который преспокойно стоял на чердаке вашего дома. Вы явно хотели сбить со следа лиц, охотившихся за этими документами Вот видите - я сумел вас удивить, милый доктор! Но я не за этим пригласил вас и поэтому - все по порядку.
Предположим, существует некая организация, очень древняя и очень могущественная, в задачи которой входит, грубо говоря, регуляция мирового прогресса - научного, общественного, нравственного. В каком направлении спросите Вы? - В позитивном, отвечу я с настоятельной категоричностью, если под конечной целью исторического развития подразумевать выживание человечества как вида и его нравственное совершенствование. Принято считать, что эту миссию выполняет Господь Бог, сохраняя позицию невмешательства в дела людские, то есть не регламентируя свободное волеизъявление человечества. Нравственные же законы, как предполагается, изначально заложены в душу каждого смертного его Отцом и Создателем. Но что же мы видим вокруг? - Свободные люди, забыв о своем предназначении, истребляют друг друга, растрачивая лучшие силы ума и тела, природные ресурсы, экономический и технический потенциал на совершенствование и тиражирование орудий уничтожения. И тогда мы - люди, не утратившие этих высших ориентиров, протягиваем руку помощи заблудшим, помогая им избежать катастрофических, а может быть непоправимых последствий того, что они называются прогрессом. Мы - “санитары цивилизации”.
- Звучит не хуже воскресной лекции в клубе домохозяек. И как же выявляют эти “санитары” те ветви на древе цивилизации, которые необходимо ликвидировать или регламентировать в целях стимуляции, естественно, роста и плодоношения всего древа? - поинтересовался Динстлер, не доверявший проповедническим декларациям. - Уж очень бескорыстная организация получается, исполненная святости. Вы, случаем, не из Ватикана?
- Напрасно иронизируете, мы не вдохновляемся утопиями и далеко не бескорыстны. Однако, наша задача сформулирована вами правильно, господин Динстлер. Более того, я убежден, что мы с вами заодно. Иначе не сидеть бы нам в столь дружеской обстановке, - Рул насмешливо кивнул на пыльные кусты за окном, скрывавшие домик.
- То есть, надо понимать, откажись я поддержать вашу благотворительную миссию, ко мне была бы применена сила? - сообразил Динстлер.
- Увы. Сентиментальность здесь мало уместна. Давайте вспомним газовые атаки первой мировой войны, Хиросима и Нагасаки, бактериологическое оружие и напалм во Вьетнаме и многое, многое другое. А с чего начиналось все это? С полета мысли и усилия воли какого-нибудь прекраснодушного ученого, гуманиста Оппенгеймера, колдующего над своими пробирками, обожающего детишек и животных, одержимого светлой идеей - дать Человечеству власть над природой! Восславить разум! Значит, дело не в авторе открытия, а в том, кто перехватит огонек знания, высеченный в трудах и муках прекраснодушным ученым. А кто же? Да тот, кто посильнее. А кто же самый сильный, у кого наибольшая власть? У художников или парфюмеров? У ботаников и врачей? У тех кто взращивает, совершенствует, украшает? Н-нет… У других. У тех, кто умеет и любит убивать, потому что именно это право на владение Смертью и дает высшую власть…
- Я просто заслушался, господин Рул. Вы весьма красноречивы и, допустим, до этого момента мне нечего вам возразить. Я понимаю, что мы здесь не за тем, чтобы пускаться в глубинные философские споры о полномочиях Добра и Зла и Божественном промысле. Принимаю, как аксиому, ваш основной тезис: ученый не всегда может нести ответственность за последствия своего изобретения. А следовательно, необходим контроль за ним и осторожность, как с ребенком, заполучившим бенгальские огни… Но я-то, не физик-ядерщик, не биолог, выращивающий сомнительные вирусы. Я всего лишь хирург-косметолог, в лучшем случае - художник, который, как вы сами сказали - силы в этом мире не представляет. К тому же мои теперешние идеи, скорее всего, относятся к области фантастики.
- Никак нет, должен вас обрадовать, - Рул выдержал интригующую паузу. - Профессор Майер в конце 30-х годов нащупал нечто, способное перевернуть все представления о возможностях воздействия на человеческий организм. И как вы знаете, его изобретение могло попасть в плохие руки. Мы постарались сбить со следа тех, кто охотился за бумагами находившегося в то время в психиатрической лечебнице Майера. Какое-то время все были убеждены, что секрет утерян. Конечно же, научный прогресс нельзя остановить, его можно лишь корректировать. Мы можем до поры до времени “держать за руки” китайцев, тянущихся к атомному оружию и ожидать, когда их политический режим перестанет представлять угрозу для человечества, подчинившись общим законам гуманизма. Мы наблюдаем за наиболее перспективными научными направлениями, незримо оберегая их судьбу от вмешательства корыстных “заказчиков” и “покровителей”. Недавно, в поле нашего зрения попали вы. В тот самый момент, когда затеяли свой розыск в Берлине по адресу, указанному в факсимиле Майера и стали интересоваться новыми медицинскими и фармацевтическими технологиями.
Динстлер понял, что имеет дело действительно с серьезной организацией.
- Таким образом, ваша компетентная организация, господин Рул, принимает всерьез и Майера и меня, и в то же время, если принять вашу версию, не доверяет мне, как держателю “взрывоопасного устройства”. А если взглянуть на это дело с точки зрения циничного современного делового человека становится ясно, что гуманные “санитары” хотят включить меня с моими предполагаемыми барышами в свою “зону влияния”.
- Я понимаю ваши сомнения, доктор. Вы выглядели бы наивными простаком, если бы бросились в наши объятия, не зару
чившись гарантиями “чистоты наших рук”. Это характеризует вас
как здравомыслящего человека, несмотря на прекраснодушие и
ученость.
Сформулирую в общих чертах пункты нашего предполагаемого договора. Пункт первый - защита вас и вашего будущего изобретения. Как бы разумны и предусмотрительны вы не были, вам не удастся нести ответственность за все последствия своих открытий. Вы хотите получить власть над уродством, ущербностью и одарить ею человечество. Вы даже не кутюрье, работающий на элитарную верхушку. Вы хотите сделать красоту ширпотребом - общедоступным, расхожим товаром. Прекрасно. Но ведь с таким же успехом, пользуясь вашим методом, можно продуцировать уродов, можно создавать помимо фальшивых документов - фальшивые лица, производить двойников. Не страшно, если император Хирохито захочет выглядеть как Марлон Брандо, хуже, когда ставленник Коза Ностры окажется в кресле, допустим, американского президента. Следовательно - ваши иллюзии на счет общедоступности метода весьма опасны, ведь речь идет не об удалении бородавок или средстве от облысения.
Второе. Логично предположить, что защита вас и вашего “оружия” должна основываться на строжайшей секретности. Мы помогаем вам - вы же, соблюдая в строгой тайне весь научный процесс, отчитываетесь только нам об этапах его приближения к цели. И только то, что мы одобрим и тогда, когда мы сочтем нужным станет достоянием общественности.
- Стало быть, вы меня покупаете? - уточнил Динстлер.
- В известной степени - да. Мы покупаем право на регулирование последствий вашего изобретения, не входящих в вашу компетенцию. Но мы обеспечиваем вам финансовую поддержку и защиту от дурных влияний: стерильный “колпак”, в котором вы можете спокойно работать, не беспокоясь о проникновении “инфекции”.
- Звучит заманчиво и очень сомнительно. Я так и не знаю, кто меня покупает. А от этого, как вы верно заметили, зависит многое. Во всяком случае то, должен ли я сейчас же вызвать полицию или покорнейше благодарить за предложение.
- Вот моя визитная карточка. Рул Феликс, коммерческий директор фирмы “Медсервис”. Лондон-Париж-Нью-Йорк. Вы хорошо подумаете и пошлете до четырнадцатого июля свой бланк со словами: “Договор на поставку оборудования для фирмы “Fleche et Ecureuil” подписан”. А для того, чтобы ваши рассуждения протекали в продуктивном направлении, мы представим вам гарантии, не вызывающие сомнений. Надеюсь на дальнейшее сотрудничество, благодарю за терпение, - Рул проводил гостя. - “Руки не протягиваю до подтверждения ее “чистоты”.
Динстлер усмехнулся: - Буду рад убедиться в несправедливости своих сомнений. Но можете не сомневаться, что я не задумываясь подложу ящик динамита под свое любимое детище и под себя лично, если пойму, что работаю не на того хозяина…
4
…Прошло два месяца. Тревога и беспокойство, вызванные встречей в придорожном кемпинге, стали рассеиваться. Динстлер продолжал строительство, убеждая себя, что человек, назвавшийся Рулом, наверняка, сильно блефовал. Во всяком случае факт “санитары цивилизации” больше не давали о себе знать, а дел было невпроворот.
Леже, все больше вдохновлявшийся созданием новой клиники, сильно нервничал и, наведываясь на стройплощадку, давал бесконечные советы по оборудования медицинских помещений. В качестве персонального вклада он передал Динстлеру двух своих сотрудников, имевших самые лестные рекомендации. Доктор Мирей, двадцать лет проработавший в санатории и квалифицированная медсестра Жанна Асси, недавно овдовевшая, без колебаний перешли под начало Динстлера, получив высокие ставки.
В конце июня пришла телеграмма от Брауна. “Дорогой Йохим, хотел навестить лично, не получилось, дела. Привет от моих друзей Fleche et Ecureuil*. Желаю успеха. Остин”.
“Вот это да! Что бы это значило на самом деле? Кто этот Сан-Остин-Браун, милейший Данин “Граф Монте Кристо? - размышлял пораженный Динстлер. - Но поскольку на него, кем бы он ни был, я работаю уже давно, а закон чести гласит, что командира в бою не меняют - что же, позволим “санитарам” протянуть мне руку помощи.
На следующий день в “Медсервис” было отправлено письмо с условным текстом.
А через неделю в санаторных апартаментах Динстлера появился визитер коренастый жилистый парень лет двадцати семи с довольно заметной примесью азиатских черт в скуластом лице и шлемом блестящих иссиня-черных волос. Его легкое, бесшумно двигающееся тело наводило на мысль о суровых тренингах какого-нибудь восточного единоборства. Визитер представился помощником Феликса Рула и передал письмо и счет на крупную сумму. В письме финансовый директор Медсервиса сообщал, что отправил г-ну Динстлеру обозначенное в его заявке оборудование, а также своего сотрудника - квалифицированного инженера Мио Луми для установки и дальнейшего обслуживания этой уникальной техники.
Было очевидно, что миссия Луми выходит за пределы технических обязанностей, но темы этой никто не коснулся - между шефом и новичком установилась негласная связь, взаимное настороженное внимание.
Динстлер рассказал жене о неких спонсорах, пожелавших остаться в тени, но намеревающихся оказывать поддержку исследованиям и с полной серьезностью потребовал от нее соблюдения секретности.
- У нас работают люди, которых мы не имеем права посвящать в конечную цель эксперимента - ведь никто не может предсказать его последствий. Пойми, Ванда, это очень серьезно, - сказал он, внушительно глядя ей в глаза. - Не один Майер, я думаю, поплатился за “эффект Пигмалиона”. Довольно того, что рискуем мы с тобой. Но каждый из наших сотрудников должен знать лишь тот участок, на котором ему придется копаться. С завтрашнего дня я, как Синяя борода, объявляю эту комнату и все, что в ней будет происходить, моей личной собственностью, нарушать неприкосновенность которой не может никто. Это касается и тебя, мое сокровище. Только я несу ответственность за все, что бы здесь не случилось. Ты же ничего не знаешь об этом помещении и не вспомнишь о нем ни при каких обстоятельствах, пока я сам, только я сам тебя об этом не попрошу.
Ванда оглядела полуподвальную комнату целиком - от кафельного пола до потолка покрытую блеклой сероватой краской. В ней не было ничего, что могло бы насторожить или привлечь внимание: металлические, наглухо запертые шкафы с препаратами и обычными медицинскими инструментами фельдшерского набора да несколько рядов клеток, в которых беспокойно сновали белые мыши. Обычная лаборатория, вроде учебной университетской, разве что идеально чистая и с мощными металлическими щитками на небольших окнах, находящихся у самого потолка.
Однако именно здесь, в формалиновой тишине морга, в двадцатипятиметровом бункере, пропахшем мышами, освешенном холодным мерцанием неоновых ламп, станет проводить ее муж многие ночи, забывая о синей, уютной, коврово-бархатной спальне.
В октябре в клинику по рекомендации Леже поступили пациенты, заняв три люкса и две двухместные палаты. Это были претенденты на корректировку возрастных изменений лица и фигуры, составившие “декоративный фасад” “Пигмалиона” и обеспечившие работу основной части ее немногочисленного персонала. Команда Динстлера, занятая исследовательской темой, направление которой оговаривалось весьма смутно, состояла из трех человек - отличных специалистов, заполученных правдами и неправдами из разных научных подразделений. Ванда, исходя из заметок Майера, обеспечивала теоретическую базу, а полученные в лаборатории пробирки с кодовыми номерами поступали через нее Динстлеру, который лично пускал их в ход в своей секретной комнате.
После того, как первая партия мышей получила курс инфекций N 1, Динстлер буквально переселился в бункер. Он дремал в большом кожаном кресле - единственном отступлении от строгости лабораторного стиля - и чуть ли не каждый час отлавливал дрожащее тело мышки, пробуя осторожно надавливать пальцами на черепные кости. Но проходили дни, а ожидаемых результатов не было. Он менял режим инъекций, дозировку, наблюдая за поведением зверьков. Мыши среднего режима воздействия проявляли апатию и вялость, но оставались “твердыми”, а те, которые подверглись усиленной атаке, едва держались на ногах, погибая на второй или третий день. Динстлер уже не спал несколько ночей, давая биологам все новые задания и чувствуя, как внутри, вопреки рассудку и воли, нарастает паника. Паника проигрыша.
Однажды, убирая мертвых зверьков, он почувствовал нечто странное: под тонкой белой шкуркой, будто в резиновой игрушке, наполненной жидкостью, свободно перетекало содержимое. Продолжая держать добычу, он нажал кнопку селектора и тихо сказал: “Ванда, зайти, пожалуйста, ко мне”. По тому, как хрипло и значительно прозвучал голос мужа, она поняла, куда именно позвал ее Готл.
Он старательно запер за ней дверь лаборатории, встал в центре комнаты, держа на вытянутой ладони белый комочек:
- Смотри - получилось! - и с силой метнул “снежок” на пол, к ногам жены. Она, отпрянула и замерла, увидев, как растекается по кафелю красная лужица. И тут же почувствовала рвотный спазм - теперь на пятом месяце беременности ее часто мутило, а тянущаяся из кровавой лепешки белая ниточка хвоста, мгновенно повергла в темную дурноту.
- Ну что ты, глупышка, - тряс за плечи жену радостный Динстлер, Мы - победили!
Увы, торжество было преждевременным. Кости мышей размягчались, но лишь после того как они погибали в результате неизбежного цирроза печени. Динстлер с удвоенной энергией продолжал поиск, меняя компоненты состава. Биологи пребывали в растерянности, они не знали, что, собственно, ищут, двигаясь вслепую.
Время шло и Ванда видела, как ее муж, еще недавно столь воодушевленный, теряет вкус к битве, погружаясь в глухую апатию. Он перестал бывать в лаборстории, но и клиникой не интересовался, взвалив всю ответственность на плечи заместителя - доктора Мирея. Целые дни он проводил у себя в кабинете и отнюдь, как установила Ванда, не за научными изысканиями. Однажды, тихонько войдя в кабинет со стаканом свежего сока, она застала мужа на диване в облаке сигаретного дыма. Он просто лежал, уставясь в потолок слепым взглядом и курил, заполняя горой окурков стильный никелевый кубок.
- Ну что ты здесь куксишься Готл? Ведь у нас все не так уж плохо, Ванда положила ладонь мужа на свой шестимесячный живот. - Чувствуешь - нас уже трое… Я просто не понимаю, что тебя так подкосило - ведь мы заранее знали, на что шли. Было же сразу похоже, что этот “поэт” просто сбрендил… А может, забудем про него, а? Все идет отлично! Есть же работающая клиника, щедрые кредиторы…