43493.fb2 Цветы зла - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

Цветы зла - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

ЦВЕТЫ ЗЛА[3]

Непогрешимому поэту,

Всесильному чародею французской литературы,

Моему дорогому и уважаемому учителю и другу

ТЕОФИЛЮ ГОТЬЕ

Как выражение полного преклонения

Посвящаю эти БОЛЕЗНЕННЫЕ ЦВЕТЫ.

Ш.Б.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Безумье, скаредность, и алчность, и развратИ душу нам гнетут, и тело разъедают;Нас угрызения, как пытка, услаждают,Как насекомые, и жалят и язвят.Упорен в нас порок, раскаянье — притворно;За все сторицею себе воздать спеша,Опять путем греха, смеясь, скользит душа,Слезами трусости омыв свой путь позорный.И Демон Трисмегист[4], баюкая мечту,На мягком ложе зла наш разум усыпляет;Он волю, золото души, испепеляет,И, как столбы паров, бросает в пустоту;Сам Дьявол нас влечет сетями преступленьяИ, смело шествуя среди зловонной тьмы,Мы к Аду близимся, но даже в бездне мыБез дрожи ужаса хватаем наслажденья;Как грудь, поблекшую от грязных ласк, грызетВ вертепе нищенском иной гуляка праздный,Мы новых сладостей и новой тайны грязнойИща, сжимаем плоть, как перезрелый плод;У нас в мозгу кишит рой демонов безумный,Как бесконечный клуб змеящихся червей;Вдохнет ли воздух грудь — уж Смерть клокочет в ней,Вливаясь в легкие струей незримо-шумной.До сей поры кинжал, огонь и горький ядЕще не вывели багрового узора;Как по канве, по дням бессилья и позора,Наш дух растлением до сей поры объят!Средь чудищ лающих, рыкающих, свистящих,Средь обезьян, пантер, голодных псов и змей,Средь хищных коршунов, в зверинце всех страстей,Одно ужасней всех: в нем жестов нет грозящих,Нет криков яростных, но странно слиты в немВсе исступления, безумства, искушенья;Оно весь мир отдаст; смеясь, на разрушенье,Оно поглотит мир одним своим зевком!То — Скука! — Облаком своей houka[5] одета,Она, тоскуя, ждет, чтоб эшафот возник.Скажи, читатель лжец, мой брат и мой двойник,Ты знал чудовище утонченное это?!

le français

СПЛИН И ИДЕАЛ

IБЛАГОСЛОВЕНИЕ

Лишь в мир тоскующий верховных сил веленьемЯвился вдруг поэт — не в силах слез унять,С безумным ужасом, с мольбой, с богохуленьемПростерла длани в высь его родная мать!«Родила б лучше я гнездо ехидн[6] презренных,Чем это чудище смешное… С этих порЯ проклинаю ночь, в огне страстей мгновенныхВо мне зачавшую возмездье за позор!Лишь мне меж женами печаль и отвращеньеВ того, кого люблю, дано судьбой вдохнуть;О, почему в огонь не смею я швырнуть,Как страстное письмо, свое же порожденье!Но я отмщу за все: проклятия небесЯ обращу на их орудие слепое;Я искалечу ствол, чтобы на нем исчезБесследно мерзкий плод, источенный чумою!»И не поняв того, что Высший Рок судил,И пену ярости глотая в исступленье,Мать обрекла себя на вечное сожженье —Ей материнский грех костер соорудил!А между тем дитя, резвяся, расцветает;То — Ангел осенил дитя своим крылом:Малютка нектар пьет, амброзию вкушаетИ дышит солнечным живительным лучом;Играет с ветерком, и с тучкой речь заводит,И с песней по пути погибели идет,И Ангел крестный путь за ним вослед проходит,И, щебетание услыша, слезы льет.Дитя! Повсюду ждет тебя одно страданье;Все изменяет вкруг, все гибнет без следа,И каждый, злобствуя на кроткое созданье,Пытает детский ум и сердце без стыда!В твое вино и хлеб они золу мешаютИ бешеной слюной твои уста язвят;Они всего тебя с насмешкою лишаютИ даже самый след обходят и клеймят!Смотри, и даже та, кого ты звал своею,Средь уличной толпы кричит, над всем глумясь:«Он пал передо мной, восторгом пламенея;Над ним, как древний бог, я гордо вознеслась!Окутана волной божественных курений,Я вознеслась над ним, в мольбе склоненным ниц;Я жажду от него коленопреклоненийИ требую, смеясь, я жертвенных кошниц[7].Когда ж прискучат мне безбожные забавы,Я возложу, смеясь, к нему, на эту грудьДлань страшной гарпии[8]: когтистый и кровавыйДо сердца самого она проточит путь.И сердце, полное последних трепетаний,Как из гнезда — птенца, из груди вырву я,И брошу прочь, смеясь, чтоб после истязанийС ним поиграть могла и кошечка моя!»Тогда в простор небес он длани простирает —Туда, где Вечный Трон торжественно горит;Он полчища врагов безумных презирает,Лучами чистыми и яркими залит:— «Благословен Господь, даруя нам страданья,Что грешный дух влекут божественной стезей;Восторг вкушаю я из чаши испытанья,Как чистый ток вина для тех, кто тверд душой!Я ведаю, в стране священных легионов,В селеньях Праведных, где воздыханий нет,На вечном празднике Небесных Сил и Тронов[9],Среди ликующих воссядет и поэт!Страданье — путь один в обитель славы вечной,Туда, где адских ков, земных скорбей конец;Из всех веков и царств Вселенной бесконечнойЯ для себя сплету мистический венец[10]!Пред тем венцом — ничто и блеск камней Пальмиры[11],И блеск еще никем не виданных камней,Пред тем венцом — ничто и перлы, и сапфиры,Творец, твоей рукой встревоженных морей.И будет он сплетен из чистого сияньяСвятого очага, горящего в веках,И смертных всех очей неверное мерцаньеПомеркнет перед ним, как отблеск в зеркалах!»

le français

IIАЛЬБАТРОС

Чтоб позабавиться в скитаниях унылых,Скользя над безднами морей, где горечь слез,Матросы ловят птиц морских ширококрылых,Их вечных спутников, чье имя альбатрос.Тогда, на палубе распластанный позорно,Лазури гордый царь два белые крылаВлачит беспомощно, неловко и покорно,Как будто на мели огромных два весла.Как жалок ты теперь, о странник окрыленный!Прекрасный — миг назад, ты гадок и смешон!Тот сует свой чубук в твой клюв окровавленный;Другой смешит толпу: как ты, хромает он.Поэт, вот образ твой!.. ты — царь за облаками;Смеясь над радугой, ты буре вызов шлешь! —Простертый на земле, освистанный шутами,Ты исполинских крыл своих не развернешь!

le français

IIIПОЛЕТ

Высо́ко над водой, высо́ко над лугами,Горами, тучами и волнами морей,Над горней сферой звезд и солнечных лучейМой дух, эфирных волн не скован берегами, —Как обмирающий на гребнях волн пловец,Мой дух возносится к мирам необозримым;Восторгом схваченный ничем не выразимым,Безбрежность бороздит он из конца в конец!Покинь земной туман нечистый, ядовитый;Эфиром горних стран очищен и согрет,Как нектар огненный, впивай небесный свет,В пространствах без конца таинственно разлитый.Отягощенную туманом бытия,Страну уныния и скорби необъятнойПокинь, чтоб взмахом крыл умчаться безвозвратноВ поля блаженные, в небесные края!..Блажен лишь тот, чья мысль, окрылена зарею,Свободной птицею стремится в небеса, —Кто внял цветов и трав немые голоса,Чей дух возносится высоко над землею!

le français

IVСООТВЕТСТВИЯ

Природа — строгий храм, где строй живых колоннПорой чуть внятный звук украдкою уронит;Лесами символов бредет, в их чащах тонетСмущенный человек, их взглядом умилен.Как эхо отзвуков в один аккорд неясный,Где все едино, свет и ночи темнота,Благоухания, и звуки, и цветаВ ней сочетаются в гармонии согласной.Есть запах девственный; как луг, он чист и свят,Как тело детское, высокий звук гобоя;И есть торжественный, развратный аромат —Слиянье ладана и амбры и бензоя:[12]В нем бесконечное доступно вдруг для нас,В нем высших дум восторг и лучших чувств экстаз!

le français

V

Я полюбил нагих веков воспоминанья:Феб[13] золотил тогда улыбкой изваянья;Тогда любовники, и дерзки и легки,Вкушали радости без лжи и без тоски;Влюбленные лучи им согревали спины,Вдохнув здоровый дух в искусные машины,И плодоносная Кибела[14] без числаСвоим возлюбленным сынам дары несла;Волчица с нежностью заботливо-покорнойПьянила целый мир своею грудью черной;Прекрасный, дерзостный и мощный человекБыл признанным царем всего, что создал век, —Царем невинных дев, рожденных для лобзанья,Плодов нетронутых, не знавших увяданья!..Поэт! Когда твой взор захочет встретить вновьЛюбовь нагой четы, свободную любовьПервоначальных дней, перед смятенным взором,Холодным ужасом, чудовищным позоромПронизывая грудь, возникнет пред тобойУродство жалкое, омытое слезой…О дряблость тощих тел без формы, жизни, красок!О торсы жалкие, достойные лишь масок!..Вас с детства Пользы бог, как в латы, заковалВ пеленки медные, — согнул и изломал;Смотрите: ваших жен, как воск, бледны ланиты;Все ваши девушки пороками повиты:Болезни и разврат отцов и матерейУ колыбели ждут невинных дочерей!Мы, извращенные, мы, поздние народы,Ждем красоты иной, чем в девственные годы:Пленяют нас тоской изрытые черты,Печаль красивая и яд больной мечты.Но музы поздние народов одряхлелыхШлют резвой юности привет в напевах смелых:— О Юность чистая, святая навсегда!Твой взор прозрачнее, чем светлая вода;Ты оживляешь все в тревоге беззаботной;Ты — синий небосвод, хор птичек перелетный;Ты сочетаешь звук веселых голосов,И ласки жаркие, и аромат цветов!

le français

VIМАЯКИ

О Рубенс, лени сад, покой реки забвенья!Ты — изголовие у ложа без страстей,Но где немолчно жизнь кипит, где все — движенье,Как в небе ветерок, как море меж морей!О Винчи, зеркало с неясной глубиною,Где сонмы ангелов с улыбкой на устахИ тайной на челе витают, где стеноюВоздвиглись горы льдов с лесами на хребтах;О Рембрандт, грустная, угрюмая больницаС Распятьем посреди, где внятен вздох больных,Где брезжит зимняя, неверная денница,Где гимн молитвенный среди проклятий стих!Андже́ло, странный мир: Христы и Геркулесы[15]Здесь перемешаны; здесь привидений круг,Лишь мир окутают вечерней тьмы завесы,Срывая саваны, к нам тянет кисти рук.Пюже[16], печальный царь навеки осужденных,Одевший красотой уродство и позор,Надменный дух, ланит поблеклость изможденных,То сладострастный фавн, то яростный боксер;Ватто! О карнавал, где много знаменитыхСердец, как бабочки, порхают и горят,Где блещет шумный вихрь безумий, с люстр излитых,И где орнаментов расцвел нарядный ряд!О Гойя, злой кошмар[17], весь полный тайн бездонных,Проклятых шабашей, зародышей в котлах,Старух пред зеркалом, малюток обнаженных,Где даже демонов волнует страсть и страх;Делакруа, затон кровавый, где витаетРой падших Ангелов; чтоб вечно зеленеть,Там лес тенистых пихт чудесно вырастает;Там, как у Вебера[18], звучит глухая медь;Все эти жалобы, экстазы, взрывы смеха,Богохуления, Те Deum[19], реки слез,То — лабиринтами умноженное эхо,Блаженный опиум, восторг небесных грез!То — часового крик, отвсюду повторенный,Команда рупоров, ответный дружный рев,Маяк, на тысячах высот воспламененный,Призыв охотника из глубины лесов!Творец! вот лучшее от века указанье,Что в нас святой огонь не может не гореть,Что наше горькое, безумное рыданьеУ брега вечности лишь может замереть!

le français

VIIБОЛЬНАЯ МУЗА

О муза бедная! В рассветной, тусклой мглеВ твоих зрачках кишат полночные виденья;Безгласность ужаса, безумий дуновеньяСвой след означили на мертвенном челе.Иль розовый лютен[20], суккуб[21] зеленоватыйИзлили в грудь твою и страсть и страх из урн?Иль мощною рукой в таинственный Минтурн[22]Насильно погрузил твой дух кошмар проклятый?Пускай же грудь твоя питает мыслей рой,Здоровья аромат вдыхая в упоенье;Пусть кровь твоя бежит ритмической струей,Как метров эллинских стозвучное теченье,Где царствует то Феб, владыка песнопенья,То сам великий Пан[23], владыка нив святой.

le français

VIIIПРОДАЖНАЯ МУЗА

О муза нищая, влюбленная в чертоги!Когда Январь опять освободит Борей[24],В те черные часы безрадостных ночейЧем посиневшие свои согреешь ноги?Ведь мрамор плеч твоих опять не оживетОт света позднего, что бросит ставень тесный;В твой кошелек пустой и в твой чертог чудесныйНе бросит золота лазурный небосвод!За хлеб насущный свой ты петь должна — и пойТе Deum; так дитя, не веря в гимн святой,Поет, на блеск святых кадильниц улыбаясь.Нет… лучше, как паяц, себя толпе отдайИ смейся, тайными слезами обливаясь,И печень жирную у черни услаждай.

le français

IXПЛОХОЙ МОНАХ

На каменных стенах святых монастырейВ картинах Истину монахи раскрывали;Святые символы любовью согревалиСердца, остывшие у строгих алтарей.В наш век забытые, великие аскетыВ века, цветущие посевами Христа,Сокрыли в склепный мрак священные обетыИ прославляли Смерть их строгие уста!— Монах отверженный, в своей душе, как в склепе,От века я один скитаньям обречен,Встречая пустоту и мрак со всех сторон;О нерадивый дух! — воспрянь, расторгни цепи,Презри бессилие, унынье и позор;Трудись без устали, зажги любовью взор.

le français

XВРАГ

Моя весна была зловещим ураганом,Пронзенным кое-где сверкающим лучом;В саду разрушенном не быть плодам румяным —В нем льет осенний дождь и не смолкает гром.Душа исполнена осенних созерцаний;Лопатой, граблями я, не жалея сил,Спешу собрать земли размоченные ткани,Где воды жадные изрыли ряд могил.О новые цветы, невиданные грезы,В земле размоченной и рыхлой, как песок,Вам не дано впитать животворящий сок!Все внятней Времени смертельные угрозы:О горе! впившись в грудь, вливая в сердце мрак,Высасывая кровь, растет и крепнет Враг.

le français

XIНЕУДАЧА

О если б в грудь мою проник,Сизиф[25], твой дух в работе смелый,Я б труд свершил рукой умелой!Искусство — вечность, Время — миг.[26]К гробам покинутым, печальным,Гробниц великих бросив стан,Мой дух, гремя как барабан,Несется с маршем погребальным.Вдали от лота и лопат,В холодном сумраке забвеньяСокровищ чудных груды спят;В глухом безлюдьи льют растеньяТомительный, как сожаленья,Как тайна сладкий, аромат.

le français

XIIПРЕЖНЯЯ ЖИЗНЬ

Я прожил много лет средь портиков широких,Что в бликах солнечных торжественно горят;Как в сумраке пещер базальтовых, глубоких,Я полюбил бродить под сенью колоннад.Волной колышима, лазурь небес далекихИ догорающий в моих зрачках закат,И полнозвучный рев и звон валов высокихОдной гармонией ласкали слух и взгляд.Я прожил много лет, покоем восхищенный,Среди лазури волн и пышной красоты,С толпой моих рабов, нагой и умащенной;Зной охлаждающих широких пальм листыЗаботливо рабы над головой качали,Но тайных ран души, увы, не облегчали.

le français

XIIIЦЫГАНЕ В ПУТИ

Пророческий народ с блестящими зрачкамиВ путь дальний тронулся, влача своих детейНа спинах, у сосцов отвиснувших грудей,Питая алчность губ роскошными дарами;Вслед за кибитками, тяжелыми возами,Блестя оружием, бредет толпа мужей,Грустя о призраках первоначальных дней,Блуждая в небесах усталыми глазами.Навстречу им сверчок, заслышав шум шагов,Заводит песнь свою из чащи запыленной;Кибела стелет им живой ковер цветов,Струит из скал ручей в пустыне раскаленной,И тем, чей взор проник во мглу грядущих дней,Готовит пышный кров средь пыли и камней.

le français

XIVЧЕЛОВЕК И МОРЕ

Свободный человек, от века полюбилТы океан — двойник твоей души мятежной;В разбеге вечном волн он, как и ты, безбрежный,Всю бездну горьких дум чудесно отразил.Ты рвешься ринуться туда; отваги полн,Чтоб заключить простор холодных вод в объятья,Развеять скорбь души под гордый ропот волн,Сливая с ревом вод безумные проклятья.Вы оба сумрачны, зловеще-молчаливы.Кто, человек, твои изведал глубины?Кто скажет, океан, куда погребеныТвои несметные богатства, страж ревнивый?И, бездны долгих лет сражаясь без конца,Не зная жалости, пощады, угрызений,Вы смерти жаждете, вы жаждете сражений,Два брата страшные, два вечные борца!

le français

XVДОН ЖУАН[27] В АДУ

Вот к подземной волне он, смеясь, подступает.Вот бесстрашно обол свой Харону швырнул;[28]Страшный нищий в лицо ему дерзко взглянулИ весло за веслом у него вырывает.И, отвислые груди свои обнажив,Словно стадо загубленных жертв, за кормоюСонмы женщин мятутся, весь берег покрыв;Вторят черные своды протяжному вою.Сганарелло[29] твердит об уплате долгов,Дон Луис[30] указует рукой ослабелойСмельчака, осквернившего лоб его белый,Мертвецам, что блуждают у тех берегов.Снова тень непорочной Эльвиры[31] склониласьПред изменником, полная тихой мольбой,Чтобы вновь сладость первых речей засветилась,Чтоб ее подарил он улыбкой одной.У руля, весь окован железной бронею,Исполин[32] возвышается черной горой,Но, на шпагу свою опершися рукою,За волною следит равнодушно герой.

le français

XVIНАКАЗАНИЕ ГОРДОСТИ[33]

В век Теологии, когда она взросла,Как сеть цветущая, и землю оплела(Гласит предание), жил доктор знаменитый.Он свет угаснувший, в бездонной тьме сокрытый,На дне погибших душ чудесно вновь зажег,И горний путь пред ним таинственно пролег,Путь райских радостей и почестей небесныхВ обитель чистых душ и духов бестелесных.Но высота небес для гордых душ страшна,И в душу гордую вселился Сатана:«Иисус, — вскричал мудрец, — ты мною возвеличен,И мною ж будешь ты низвергнут, обезличен:С твоею славою ты свой сравняешь стыд, —Как вид зародыша, смешон твой станет вид!»Вскричал — и в тот же миг сломился дух упорный,И солнца светлый лик вдруг креп задернул черный,И вдруг в его мозгу хаос заклокотал;Затих померкший храм, где некогда блисталТоржественный обряд святых великолепий;Теперь все тихо в нем, навек замкнутом склепе.И он с тех пор везде блуждает, словно пес;Не видя ничего вокруг, слепой от слез,Блуждая по лугам, навек лишенный света,Не отличает он в бреду зимы от лета,Ненужный никому и мерзостный для всех,У злых детей одних будя веселый смех.

le français

XVIIКРАСОТА

Вся, как каменная греза, я бессмертна, я прекрасна,Чтоб о каменные груди ты расшибся, человек;Страсть, что я внушу поэту, как материя, безгласнаИ ничем неистребима, как материя, вовек.Я, как сфинкс, царю в лазури, выше всякого познанья,С лебединой белизною сочетаю холод льда;Я недвижна, я отвергла беглых линий трепетанье,Никогда не знаю смеха и не плачу никогда!Эти позы, эти жесты у надменных изваянийМною созданы, чтоб душу вы, поэты, до концаРасточили, изнемогши от упорных созерцаний;Я колдую, я чарую мне покорные сердцаЭтим взором глаз широких, светом вечными зеркальным,Где предметы отразились очертаньем идеальным!

le français

XVIIIИДЕАЛ

Не вам, утонченно-изящные виньеты,Созданье хрупкое изнеженных веков,Ботфорты тощих ног, рук хрупких кастаньеты,Не вам спасти мой дух, что рвется из оков;Пусть Гаварни[34] всю жизнь поет свои хлорозы[35]Когда б за ним их хор послушный воспевалМеж вами, бледные и мертвенные розы,Мне не дано взрастить мой красный идеал.Как черной пропасти, моей душе глубокойЖеланна навсегда, о леди Макбет, ты,И вы, возросшие давно, в стране далекойЭсхила страшного преступные мечты,И ты, Ночь Анджело[36], что не тревожишь стана,Сосцы роскошные отдав устам Титана[37]!

le français

XIXВЕЛИКАНША

В века, когда, горя огнем, Природы грудьДетей чудовищных рождала сонм несчетный,Жить с великаншею я стал бы, беззаботный,И к ней, как страстный кот к ногам царевны, льнуть.Я б созерцал восторг ее забав ужасных,Ее расцветший дух, ее возросший стан,В ее немых глазах блуждающий туманИ пламя темное восторгов сладострастных.Я стал бы бешено карабкаться по ней,Взбираться на ее громадные колени;Когда же в жалящей истоме летних днейОна ложилась бы в полях под властью лени,Я мирно стал бы спать в тени ее грудей,Как у подошвы гор спят хижины селений.

le français

XXМАСКА

Эрнесту Кристофу[38], ваятелю

АЛЛЕГОРИЧЕСКАЯ СТАТУЯ ВО ВКУСЕ РЕНЕССАНСА

Вот чудо грации, Флоренции созданье;В него восторженно вперяй покорный взор;В изгибах мускулов и в складок очертанье —Избыток Прелести и Мощи, двух сестер;Обожествленная резцом волшебным глыбаПредстала Женщиной, могуча и нежна,Для ложа пышного царицей создана;Ее лобзания пленить равно могли быИ принца и жреца на ложе нег и сна.С усмешкой тонкою, с улыбкой вожделенной,Где бродит гордости сверкающий экстаз,Победоносная, она глядит на нас —И бледный лик ее, презреньем вдохновленный,Со всех сторон живит и обрамляет газ.«Страсть призвала меня, меня Любовь венчает!»В ней все — величие, и все прекрасно в ней;Пред чарами ее, волнуясь, цепеней!Но чудо страшное нежданно взор встречает:Вдруг тело женщины, где чары божества,Где обещает все восторг и изумленье —О чудо мерзкое, позор богохуленья! —Венчает страшная, двойная голова!Ее прекрасный лик с гримасою красивой —Лишь маска внешняя, обманчивый наряд,И настоящий лик сквозь этот облик лживыйБросает яростно неотразимый взгляд.О Красота! клянусь, — река твоих рыданий,Бурля, вливается в больную грудь мою;Меня пьянит поток обманов и страданий,Я из твоих очей струи забвенья пью!— О чем ее печаль? Пред ней все страны светаПовержены во прах; увы, какое злоЕе, великую, насквозь пронзить могло —Ее, чья грудь крепка, сильна, как грудь атлета?— Ее печаль о том, что многие годаЕй было жить дано, что жить ей должно ныне,Но, что всего страшней, во мгле ее уныний,Как нам, ей суждено жить завтра, жить всегда!

le français

XXIГИМН КРАСОТЕ

Скажи, откуда ты приходишь, Красота?Твой взор — лазурь небес иль порожденье ада?Ты, как вино, пьянишь прильнувшие уста,Равно ты радости и козни сеять рада.Заря и гаснущий закат в твоих глазах,Ты аромат струишь, как будто вечер бурный;Героем отрок стал, великий пал во прах,Упившись губ твоих чарующею урной.Прислал ли ад тебя, иль звездные края?Твой Демон, словно пес, с тобою неотступно;Всегда таинственна, безмолвна власть твоя,И все в тебе — восторг, и все в тебе преступно!С усмешкой гордою идешь по трупам ты,Алмазы ужаса струят свой блеск жестокий,Ты носишь с гордостью преступные мечтыНа животе своем, как звонкие брелоки.Вот мотылек, тобой мгновенно ослеплен,Летит к тебе — горит, тебя благословляя;Любовник трепетный, с возлюбленной сплетен,Как с гробом бледный труп, сливается, сгнивая.Будь ты дитя небес иль порожденье ада,Будь ты чудовище иль чистая мечта,В тебе безвестная, ужасная отрада!Ты отверзаешь нам к безбрежности врата.Ты Бог иль Сатана? Ты Ангел иль Сирена?Не все ль равно: лишь ты, царица Красота,Освобождаешь мир от тягостного плена,Шлешь благовония и звуки и цвета!

le français

XXIIЭКЗОТИЧЕСКИЙ АРОМАТ[39]

Когда, смежив глаза, на грудь твою склоненный,Твой знойный аромат впиваю жадно я,Мне снова грезятся блаженные края:Вот — монотонными лучами ослепленный,Спит остров, в полусон лениво погруженный, —Дерев причудливо сплетенная семья,Где крепнет строй мужей, избыток сил струя,Где взоры смелых жен я вижу, изумленный.Мой дух уносит твой волшебный ароматТуда, где мачт леса валов колышет ряд,Изнемогающий от качки беспокойной,Где тамаринд[40] струит далеко запах свой,Где он разносится пьянящею волнойИ сочетается с напевом песни стройной.

le français

XXIIIШЕВЕЛЮРА

О, завитое в пышные букли руно!Аромат, отягченный волною истомы,Напояет альков, где тепло и темно;Я мечты пробуждаю от сладостной дремы,Как платок надушенный взбивая руно!..Нега Азии томной и Африки зной,Мир далекий, отшедший, о лес благовонный,Возникает над черной твоей глубиной!Я парю, ароматом твоим опьяненный,Как другие сердца музыкальной волной!Я лечу в те края, где от зноя безмолвныЛюди, полные соков, где жгут небеса;Пусть меня унесут эти косы, как волны!Я в тебе, море черное, грезами полный,Вижу длинные мачты, огни, паруса;Там свой дух напою я прохладной волноюАроматов, напевов и ярких цветов;Там скользят корабли золотою стезею,Раскрывая объятья для радостных снов,Отдаваясь небесному, вечному зною.Я склонюсь опьяненной, влюбленной главойК волнам черного моря, где скрыто другое,Убаюканный качкою береговой;В лень обильную сердце вернется больное,В колыхание нег, в благовонный покой!Вы лазурны, как свод высоко-округленный,Вы — шатер далеко протянувшейся мглы;На пушистых концах пряди с прядью сплетеннойЖадно пьет, словно влагу, мой дух опьяненныйЗапах муска, кокоса и жаркой смолы.В эти косы тяжелые буду я вечноРассыпать бриллиантов сверкающий свет,Чтоб, ответив на каждый порыв быстротечный,Ты была как оазис в степи бесконечной,Чтобы волны былого поили мой бред.

le français

XXIV

Тебя, как свод ночной, безумно я люблю,Тебя, великую молчальницу мою!Ты — урна горести; ты сердце услаждаешь,Когда насмешливо меня вдруг покидаешь,И недоступнее мне кажется в тот мигБездонная лазурь, краса ночей моих!Я как на приступ рвусь тогда к тебе, бессильный,Ползу, как клуб червей, почуя труп могильный.Как ты, холодная, желанна мне! Поверь, —Неумолимая, как беспощадный зверь!

le français

XXV

Ожесточенная от скуки злых оков,Ты всю вселенную вместила б в свой альков;Отточенных зубов влекома хищной жаждой,Ты жертву новую на день готовишь каждый.Твои глаза блестят, как в праздничные дниНа окнах лавочек зажженные огни;Их блеск — заемный блеск, их власть всегда случайна,Их красота — тебе неведомая тайна!Машина мертвая, ты жажду утолишьЛишь кровью мировой, но мир лишь ты целишь;Скажи, ужель тебе неведом стыд, ужелиКрасоты в зеркалах твои не побледнели?Иль зла бездонности не видит мудрый взгляд,И, ужаснувшись, ты не пятишься назад?Или таинственным намереньем ПриродыТвои, о женщина, благословятся роды,И от тебя в наш мир, прославив грешный род —Кощунство высшее! — сам гений снизойдет!

le français

XXVISED NON SATIATA[41]

О странный идол мой, чьи кудри — сумрак ночи;Сливая дым сигар и муска аромат,Бедром эбеновым ты мой чаруешь взгляд,Саванны Фауст ты, дочь черной полуночи!Душе желаннее, чем опиум, мрак ночи,Губ милых эликсир, любви смертельный яд;Пусть караваны грез сзовет твой властный взгляд,Пусть напоят тоску твои цистерны-очи.О демон яростный! Зрачками черных глазНе изливай мне в грудь своих огней без меры!Мне не дано обнять, как Стиксу, девять раз[42]Тебя, развратница, смирить твой пыл Мегеры[43],Безумье дерзкое бесстрашно обретатьИ Прозерпиною[44] на ложе адском стать!

le français

XXVII

Когда она идет, роняя блеск огнейОдеждой радужной, сбегающей волнами,Вдруг вспоминается мне пляска длинных змейНа остриях жезлов, протянутых волхвами.Как горькие пески, как небеса степей,Всегда бесчувственны к страданьям и прекрасны,Как сочетанья волн в безбрежности морей,Ее движения всегда равно бесстрастны!В ней всюду тайный смысл, и все так странно в ней;Ее граненых глаз роскошны минералы,Где с взором ангельским слит сфинксов взор усталый,С сияньем золота — игра немых камней;Как блеск ненужных звезд, роскошен блеск холодныйВеличья женщины прекрасной и бесплодной.

le français

XXVIIIТАНЦУЮЩАЯ ЗМЕЯ

Твой вид беспечный и ленивый          Я созерцать люблю, когдаТвоих мерцаний переливы          Дрожат, как дальняя звезда.Люблю кочующие волны          Благоухающих кудрей,Что благовоний едких полны          И черной синевы морей.Как челн, зарею окрыленный,          Вдруг распускает паруса,Мой дух, мечтою умиленный,          Вдруг улетает в небеса.И два бесчувственные глаза          Презрели радость и печаль,Как два холодные алмаза,          Где слиты золото и сталь.Свершая танец свой красивый,          Ты приняла, перенялаЗмеи танцующей извивы          На тонком острие жезла.Истомы ношею тяжелой          Твоя головка склонена —То вдруг игривостью веселой          Напомнит мне игру слона.Твой торс склоненный, удлиненный          Дрожит, как чуткая ладья,Когда вдруг реи наклоненной          Коснется влажная струя.И, как порой волна, вскипая,          Растет от таянья снегов,Струится влага, проникая          Сквозь тесный ряд твоих зубов.Мне снится: жадными губами          Вино богемское я пью,Как небо, чистыми звездами          Осыпавшее грудь мою!

le français

XXIXПАДАЛЬ

Скажи, ты помнишь ли ту вещь, что приковалаНаш взор, обласканный сияньем летних дней,Ту падаль, что вокруг зловонье изливала,Труп, опрокинутый на ложе из камней.Он, ноги тощие к лазури простирая,Дыша отравою, весь в гное и в потуВалялся там и гнил, все недра разверзаяС распутством женщины, что кажет наготу.И солнце жадное над падалью сверкало,Стремясь скорее все до капли разложить,Вернуть Природе все, что власть ее соткала,Все то, что некогда горело жаждой жить!Под взорами небес, зловонье изливая,Она раскинулась чудовищным цветком,И задыхалась ты — и, словно неживая,Готовилась упасть на свежий луг ничком.Неслось жужжанье мух из живота гнилого,Личинок жадные и черные полкиСтруились, как смола, из остова живого,И, шевелясь, ползли истлевшие куски.Волной кипящею пред нами труп вздымался;Он низвергался вниз, чтоб снова вырастать,И как-то странно жил и странно колыхался,И раздувался весь, чтоб больше, больше стать!И странной музыкой все вкруг него дышало,Как будто ветра вздох был слит с журчаньем вод,Как будто в веялке, кружась, зерно шуршалоИ свой ритмический свершало оборот.Вдруг нам почудилось, что пеленою чернойРаспавшись, труп исчез, как побледневший сон.Как контур выцветший, что, взору непокорный,Воспоминанием бывает довершен.И пес встревоженный, сердитый и голодный,Укрывшись за скалой, с ворчаньем мига ждал,Чтоб снова броситься на смрадный труп свободноИ вновь глодать скелет, который он глодал.А вот придет пора — и ты, червей питая,Как это чудище, вдруг станешь смрад и гной,Ты — солнца светлый лик, звезда очей златая,Ты — страсть моей души, ты — чистый ангел мой!О да, прекрасная — ты будешь остов смрадный,Чтоб под ковром цветов, средь сумрака могил,Среди костей найти свой жребий безотрадный,Едва рассеется последний дым кадил.Но ты скажи червям, когда без сожаленьяОни тебя пожрут лобзанием своим,Что лик моей любви, распавшейся из тленья,Воздвигну я навек нетленным и святым!

le français

XXXDE PROFUNDIS CLAMAVI[45]

Пусть в безднах сумрака душа погребена,Я вопию к Тебе: дай каплю сожаленья!Вкруг реют ужасы, кишат богохуленья,Свинцовый горизонт все обнял, как стена.Остывший солнца диск здесь катится полгода,Полгода ночь царит над мертвою страной,Ни травки, ни ручья, ни зверя предо мной;На дальнем полюсе — наряднее природа!Нет больше ужасов для тех, кто одолелНеумолимый гнев светила ледяного,Мрак ночи, Хаоса подобие седого,И я завидую всем тварям, чей удел —Забыться сном, чей дух небытие впивает,Покуда свой клубок здесь Время развивает!

le français

XXXIВАМПИР

В мою больную грудь онаВошла, как острый нож, блистая,Пуста, прекрасна и сильна,Как демонов безумных стая.Она в альков послушный свойМой бедный разум превратила;Меня, как цепью роковой,Сковала с ней слепая сила.И как к игре игрок упорный,Иль горький пьяница к вину,Как черви к падали тлетворной,Я к ней, навек проклятой, льну.Я стал молить: «Лишь ты мне можешьВернуть свободу, острый меч;Ты, вероломный яд, поможешьМое бессилие пресечь!»Но оба дружно: «Будь покоен! —С презреньем отвечали мне. —Ты сам свободы недостоин,Ты раб по собственной вине!Когда от страшного кумираМы разум твой освободим,Ты жизнь в холодный труп вампираВдохнешь лобзанием своим!»

le français

XXXII

Я эту ночь провел с еврейкою ужасной;Как возле трупа труп, мы распростерлись с ней,И я всю ночь мечтал, не отводя очейОт грустных прелестей, унылый и бесстрастный.Она предстала мне могучей и прекрасной,Сверкая грацией далеких, прошлых дней;Как благовонный шлем, навис убор кудрей —И вновь зажглась в душе любовь мечтою властной.О, я б любил тебя; в порыве жгучих грезЯ б расточал тебе сокровища лобзаний,От этих свежих ног до этих черных кос,Когда бы, без труда сдержав волну рыданий,Царица страшная! во мраке вечеровТы затуманила холодный блеск зрачков!

le français

XXXIIIПОСМЕРТНЫЕ УГРЫЗЕНИЯ

Когда ты будешь спать средь сумрака могилы,И черный мавзолей воздвигнут над тобой;Когда, прекрасная, лишь ров да склеп унылыйЗаменят твой альков и замок пышный твой;Когда могильная плита без сожаленьяПридавит робкую, изнеженную грудь,Чтоб в сердце замерло последнее биенье,Чтоб ножки резвые прервали скользкий путь:Тогда в тиши ночей без сна и без просветаПускай тебе шепнет могильная плита,Одна достойная наперсница поэта:«Твоя пустая жизнь позорно прожита;О том, что мертвецы рыдают, ты не знала!»Тебя источит червь, как угрызений жало.

le français

XXXIVКОШКА

Спрячь когти, кошечка; сюда, ко мне на грудь,            Что лаской нежною к тебе всегда объята,И дай моим глазам в твоих глазах тонуть,            Где слит холодный блеск металла и агата!Когда ласкаю я то голову твою,            То спину гибкую своей рукой небрежной,Когда, задумчивый, я светлый рой ловлю            Искр электрических, тебя касаясь нежно,В моей душе встает знакомое виденье:Ее бесчувственный, ее холодный взглядМне в грудь вонзается, как сталь, без сожаленья,И с головы до ног, как тонкий аромат,Вкруг тела смуглого струя смертельный яд,Она со мной опять, как в прежние мгновенья.

le français

XXXVDUELLUM[46]

Бойцы сошлись на бой, и их мечи вокругКропят горячий пот и брызжут красной кровью.Те игры страшные, тот медный звон и стук —Стенанья юности, растерзанной любовью!В бою раздроблены неверные клинки,Но острый ряд зубов бойцам заменит шпаги:Сердца, что позднею любовью глубоки,Не ведают границ безумья и отваги!И вот в убежище тигрят, в глухой оврагСкатился в бешенстве врага сдавивший враг,Кустарник багряня кровавыми струями!Та пропасть — черный ад, наполненный друзьями;С тобой, проклятая, мы скатимся туда,Чтоб наша ненависть осталась навсегда!

le français

XXXVIБАЛКОН

О цариц царица, мать воспоминаний,Ты, как долг, как счастье, сердцу дорога,Ты — воскресший отблеск меркнущих лобзаний,В сумерках вечерних сладость очага,О цариц царица, мать воспоминаний!Вечерами углей жаркое дыханьеИ балкон под дымкой розовых паров,Ласки сердца, нежных грудей колыханьяИ чуть внятный шепот незабвенных слов,Вечерами углей жаркое дыханье!Снова грудь крепчает в глубине простора,В теплой мгле вечерней так хорош закат!Преклоненный силой царственного взора,Нежной крови пью я тонкий аромат;Снова грудь крепчает в глубине простора!Встала ночь, сгущаясь, черною стеною,Но зрачков горячих ищет страстный взгляд;Убаюкав ножки братскою рукою,Пью твое дыханье, как прелестный яд;Встала ночь, сгущаясь, черною стеною.Мне дано искусство воскрешать мгновеньяИ к твоим коленам льнущие мечты;В нежном сердце, в теле, что полны томленья,Я ищу, волнуясь, грустной красоты.Мне дано искусство воскрешать мгновенья!Ароматы, шепот, без конца лобзанья!Кто из бездн запретных вас назад вернет,Как лучей воскресших новые блистанья,Если ночь омоет их в пучинах вод?Ароматы, шепот, без конца лобзанья!

le français

XXXVIIОДЕРЖИМЫЙ

Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа;Окутайся во мглу и ты, моя Луна,Курясь в небытии, безмолвна и мрачна,И погрузи свой лик в бездонный сумрак склепа.Зову одну тебя, тебя люблю я слепо!Ты, как ущербная звезда, полувидна;Твои лучи влечет Безумия страна;Долой ножны, кинжал, сверкающий свирепо!Скорей, о пламя люстр, зажги свои зрачки!Свои желания зажги, о взор упорный!Всегда желанна ты во мгле моей тоски;Ты — розовый рассвет, ты — Ночи сумрак черный;Все тело в трепете, всю душу полнит гул, —Я вопию к тебе, мой бог, мой Вельзевул[47]!

le français

XXXVIIIПРИЗРАК

I

МРАК

Велением судьбы я ввергнут в мрачный склеп,Окутан сумраком таинственно-печальным;Здесь Ночь предстала мне владыкой изначальным;Здесь, розовых лучей лишенный, я ослеп.На вечном сумраке мечты живописуя,Коварным Господом я присужден к тоске;Здесь сердце я сварю, как повар, в кипяткеИ сам в груди своей его потом пожру я!Вот, вспыхнув, ширится, колышется, растет,Ленивой грацией приковывая око,Великолепное видение Востока;Вот протянулось ввысь и замерло — и вотЯ узнаю Ее померкшими очами:Ее, то темную, то полную лучами.

II

АРОМАТ

Читатель, знал ли ты, как сладостно душе,Себя медлительно, блаженно опьяняя,Пить ладан, что висит, свод церкви наполняя,Иль едким мускусом пропахшее саше?Тогда минувшего иссякнувший потокОпять наполнится с магическою силой,Как будто ты сорвал на нежном теле милойВоспоминания изысканный цветок!Саше пахучее, кадильница алькова,Ее густых кудрей тяжелое руноЛьет волны диких грез и запаха лесного;В одеждах бархатных, где все еще полноДыханья юности невинного, святого,Я запах меха пью, пьянящий, как вино.

III

РАМКА

Как рамка лучшую картину облекаетНеобъяснимою, волшебной красотой,И, отделив ее таинственной чертойОт всей Природы, к ней вниманье привлекает,Так с красотой ее изысканной слитыМеталл и блеск камней и кресел позолота:К ее сиянью все спешит прибавить что-то,Все служит рамкою волшебной красоты.И вот ей кажется, что все вокруг немеетОт обожания, и торс роскошный свойОна в лобзаниях тугих шелков лелеет,Сверкая зябкою и чуткой наготой;Она вся грации исполнена красивойИ обезьянкою мне кажется игривой.

IV

ПОРТРЕТ

Увы, Болезнь и Смерть все в пепел превратили;Огонь, согревший нам сердца на миг, угас;И нега знойная твоих огромных глазИ влага пышных губ вдруг стали горстью пыли.Останки скудные увидела душа;Где вы, пьянящие, всесильные лобзанья,Восторгов краткие и яркие блистанья?..О, смутен контур твой, как три карандаша.Но в одиночестве и он, как я, умрет —И Время, злой старик, день ото дня упорноКрылом чудовищным его следы сотрет…Убийца дней моих, палач мечтаний черный,Из вечной памяти досель ты не исторгЕе — души моей и гордость и восторг!

le français

XXXIX[48]

Тебе мои стихи! Когда поэта имя,Как легкая ладья, что гонит Аквилон[49],Причалит к берегам неведомых временИ мозг людей зажжет виденьями своими —Пусть память о тебе назойливо гремит,Пусть мучит, как тимпан[50], чарует, как преданье,Сплетется с рифмами в мистическом слиянье,Как только с петлей труп бывает братски слит!Ты, бездной адскою, ты, небом проклятая,В одной моей душе нашла себе ответ!Ты тень мгновенная, чей контур гаснет, тая.Глумясь над смертными, ты попираешь светИ взором яшмовым и легкою стопою,Гигантским ангелом воздвигшись над толпою!

le français

XLSEMPER EADEM[51]

«Откуда скорбь твоя? Зачем ее волнаВзбегает по скале, чернеющей отвесно?»— Тоской доступной всем, загадкой всем известнойИсполнена душа, где жатва свершена.Сдержи свой смех, равно всем милый и понятный,Как правда горькая, что жизнь — лишь бездна зла;Пусть смолкнет, милая, твой голос, сердцу внятный,Чтоб на уста печать безмолвия легла.Ты знаешь ли, дитя, чье сердце полно светаИ чьи улыбчивы невинные уста, —Что Смерть хитрей, чем Жизнь, плетет свои тенета?Но пусть мой дух пьянит и ложная мечта!И пусть утонет взор в твоих очах лучистых,Вкушая долгий сон во мгле ресниц тенистых.

le français

XLIВСЕ НЕРАЗДЕЛЬНО

Сам Демон в комнате высокойСегодня посетил меня;Он вопрошал мой дух, жестокоК ошибкам разум мой клоня:«В своих желаниях упорныхИз всех ее живых красот,И бледно-розовых и черных,Скажи, что вкус твой предпочтет?»«Уйди!» — нечистому сказалаМоя влюбленная душа:«В ней все — диктам[52], она мне сталаВся безраздельно хороша!В ней все мне сердце умиляет,Не знаю „что", не знаю „как";Она, как утро, ослепляет,И утоляет дух, как мрак.В ней перепутана так сложноКрасот изысканная нить,Ее гармоний невозможноВ ряды аккордов разрешить.Душа исполнена влияньяТаинственных метаморфоз:В ней стало музыкой дыханье,А голос — ароматом роз!»

le français

XLII

Что можешь ты сказать, мой дух, всегда ненастный,Душа поблекшая, что можешь ты сказатьЕй, полной благости, ей, щедрой, ей, прекрасной?Один небесный взор — и ты цветешь опять!..Напевом гордости да будет та хвалима,Чьи очи строгие нежнее всех очей,Чья плоть — безгрешное дыханье херувима,Чей взор меня облек в одежду из лучей!Всегда: во тьме ночной, холодной и унылой,На людной улице, при ярком свете дня,Передо мной скользит, дрожит твой облик милый,Как факел, сотканный из чистого огня:«Предайся Красоте душой, в меня влюбленной;Я буду Музою твоею и Мадонной!»

le français

XLIIIЖИВОЙ ФАКЕЛ

Глаза лучистые, вперед идут они,Рукою Ангела превращены в магниты,Роняя мне в глаза алмазные огни, —Два брата, чьи сердца с моим чудесно слиты.Все обольщения рассеяв без следа,Они влекут меня высокою стезею;За ними следую я рабскою стопою,Живому факелу предавшись навсегда!Глаза прелестные! Мистическим сияньемПодобны вы свечам при красном свете дня,Вы — луч померкнувший волшебного огня!..Но свечи славят Смерть таинственным мерцаньем,А ваш негаснущий, неистребимый свет —Гимн возрождения, залог моих побед!

le français

XLIVВОЗВРАТИМОСТЬ[53]

Ангел, радостный Ангел, ты знаешь ли муки,Безнадежность рыданий и горький позор,Страх бессонных ночей и томление скуки,И безжалостной совести поздний укор?Ангел, радостный Ангел, ты знаешь ли муки?Ангел добрый, ты знаешь ли злобу слепую,Руки сжатые, слезы обиды в глазах,В час, как Месть, полновластная в наших сердцах,Адским зовом встревожит нам душу больную?Ангел добрый, ты знаешь ли злобу слепую?Ангел, полный здоровья, ты знаешь больницы,Где болезни, как узники, шаткой стопойВ бледном сумраке бродят по стенам темницы, —Ищут мертвые губы их луч золотой?Ангел, полный здоровья, ты знаешь больницы?Язвы оспы ты знаешь ли, Ангел прекрасный,Близость старости мертвой и мерзостный миг,Коль во взорах, где взор опьяняется страстный,Ты нежданно предательства жажду постиг?Язвы оспы ты знаешь ли, Ангел прекрасный?Ангел полный сиянья и счастьем богатый,Царь Давид умолял бы[54], в час смерти любя,Чтоб его воскресили твои ароматы;Я же только молитвы прошу у тебя,Ангел полный сиянья и счастьем богатый!

le français

XLVПРИЗНАНИЕ

О, незабвенный миг! То было только раз:Ты на руку мою своей рукой учтивойВдруг так доверчиво, так нежно оперлась,Надолго озарив мой сумрак сиротливый.Тогда был поздний час; как новая медаль,Был полный диск луны на мраке отчеканен,И ночь торжественной рекой катилась вдаль;Вкруг мирно спал Париж, и звук шагов был странен;Вдоль дремлющих домов, в полночной тишинеЛишь кошки робкие, насторожась, шныряли,Как тени милые, бродили при лунеИ, провожая нас, шаг легкий умеряли.Вдруг близость странная меж нами расцвела,Как призрачный цветок, что вырос в бледном свете,И ты, чья молодость в своем живом расцветеЛишь пышным праздником и радостью была,Ты, светлый звон трубы, в лучах зари гремящей —В миг странной близости, возникшей при луне,Вдруг нотой жалостной, неверной и кричащей,Как бы непрошеной, пронзила сердце мне.Та нота вырвалась и дико и нелепо,Как исковерканный, беспомощный урод,Заброшенный семьей навек во мраке склепаИ вдруг покинувший подземный, тайный свод.Та нота горькая, мой ангел бедный, пела:«Как все неверно здесь, где смертью все грозит!О, как из-под румян, подделанных умело,Лишь бессердечие холодное сквозит!Свой труд танцовщицы, и скучный и банальный,Всегда готова я безумно клясть, как зло;Пленять сердца людей улыбкой машинальнойИ быть красавицей — плохое ремесло.Возможно ли творить, где все живет мгновенье,Где гибнет красота, изменчива любовь,И где поглотит все холодное Забвенье,Где в жерло Вечности все возвратится вновь!»Как часто вижу я с тех пор в воспоминаньеМолчанье грустное, волшебный свет луныИ это горькое и страшное признанье,Всю эту исповедь под шепот тишины!

le français

XLVIДУХОВНАЯ ЗАРЯ

Лишь глянет лик зари, и розовый и белый,И строгий Идеал, как грустный, чистый сон,Войдет к толпе людей, в разврате закоснелой,В скоте пресыщенном вдруг Ангел пробужден.И души падшие, чья скорбь благословенна,Опять приближены к далеким небесам,Лазурной бездною увлечены мгновенно;Не так ли, чистая Богиня, сходит к намВ тот час, когда вокруг чадят останки оргий,Твой образ, сотканный из розовых лучей?Глаза расширены в молитвенном восторге;Как Солнца светлый лик мрачит огни свечей,Так ты, моя душа, свергая облик бледный,Вдруг блещешь вновь, как свет бессмертный,                                                  всепобедный.

le français

XLVIIГАРМОНИЯ ВЕЧЕРА

В час вечерний здесь каждый дрожащий цветок,Как кадильница, льет фимиам, умиленный,Волны звуков сливая с волной благовонной;Где-то кружится вальс, безутешно-глубок;Льет дрожащий цветок фимиам, умиленный,Словно сердце больное, рыдает смычок,Где-то кружится вальс, безутешно-глубок,И прекрасен закат, как алтарь позлащенный;Словно сердце больное, рыдает смычок, —Словно робкое сердце пред тьмою бездонной,И прекрасен закат, как алтарь позлащенный;Погружается солнце в кровавый поток…Снова робкое сердце пред тьмою бездоннойИщет в прошлом угаснувших дней огонек;Погружается солнце в кровавый поток…Но как отблеск потира[55] — твой образ священный!

le français

XLVIIIФЛАКОН

Есть проникающий все поры аромат,Подчас в самом стекле не знающий преград.Раскупорив сундук, приплывший к нам с Востока,С замком, под пальцами скрежещущим жестоко,Иль в доме брошенном и пыльном разыскавВесь полный запахов годов минувших шкаф,Случалось ли тебе найти флакон забытый, —И в миг овеян ты душой, в стекле сокрытой.Там в забытьи дремал, с тяжелым мраком слит,Рой мыслей, словно горсть печальных хризалид[56];Вдруг, крылья распустив, причудливой толпоюОн слил цвет розовый с лазурью золотою.Не так ли нас пьянит и носится вокругВоспоминаний рой, от сна очнувшись вдруг?Нас, взор смежив, влечет безумье к бездне черной,Где — человеческих миазмов дух тлетворный.Душа низринута во тьму седых веков.Где Лазарь[57], весь смердя, встает среди гробов,Как привидение, и саван разрывает;Восторг былых страстей в нем сердце надрывает.Так погружусь и я в забвенье и во мглу,Заброшен в пыльный шкаф, забыт в его углу;Флакон надтреснутый, нечистый, липкий, пыльныйЯ сохраню тебя, чума, как склеп могильный.О жизнь моей души, о сердца страшный яд!Я всем поведаю, что твой всесилен взгляд,Что сами ангелы мне в грудь отраву влилиИ что напиток тот мои уста хвалили!

le français

XLIXОТРАВА[58]

Порой вино притон развратаВ чертог волшебный превратитИль в портик сказочно богатый,Где всюду золото блестит,Как в облаках — огни заката.Порою опий властью чарРаздвинет мир пространств безбрежный,Удержит мигов бег мятежныйИ в сердце силой неизбежнойЗажжет чудовищный пожар!Твои глаза еще страшнее,Твои зеленые глаза:Я опрокинут в них, бледнея;К ним льнут желанья, пламенея,И упояет их гроза.Но жадных глаз твоих страшнееТвоя язвящая слюна;Душа, в безумьи цепенея,В небытие погружена,И мертвых тихая странаУже отверста перед нею!

le français

LОБЛАЧНОЕ НЕБО

Как дымка, легкий пар прикрыл твой взор ненастный;То нежно-грезящий, то гневный и ужасный,То серо-пепельный, то бледно-голубой,Бесцветный свод небес он отразил собой.Он влажность знойных дней на память вновь приводит,Тех дней, когда душа в блаженстве слез исходит,Когда, предчувствием зловещим потрясен,Мятется дух в бреду, а ум вкушает сон.Ты — даль прекрасная печальных кругозоров,Лучей осенних свет, сень облачных узоров;Ты — пышный, поздний блеск увлаженных полей,С лазури облачной ниспавший сноп лучей.Как хлопья инея, как снежные морозы,Пленительны твои безжалостные грозы;Душа, влюбленная в металл и в скользкий лед,Восторг утонченный в тебе одной найдет!

le français

LIКОТ

I

Как в комнате простой, в моем мозгу с небрежнойИ легкой грацией все бродит чудный кот;Он заунывно песнь чуть слышную поет;Его мяуканье и вкрадчиво и нежно.
Его мурлыканья то внятнее звучат,То удаленнее, спокойнее, слабее;Тот голос звуками глубокими богатИ тайно властвует он над душой моею.Он в недра черные таинственно проник,Повиснул сетью струй, как капли, упадает;К нему, как к зелию, устами я приник,Как строфы звучные, он грудь переполняет.Мои страдания он властен покорить,Ему дано зажечь блаженные экстазы,И незачем ему, чтоб с сердцем говорить,Бесцельные слова слагать в пустые фразы.Тот голос сладостней певучего смычка,И он торжественней, чем звонких струн дрожанье;Он грудь пронзает мне, как сладкая тоска,Недостижимое струя очарованье.О чудный, странный кот! Кто голос твой хоть разИ твой таинственный напев хоть раз услышит,Он снизойдет в него, как серафима глас,Где все утонченной гармониею дышит.

II

От этой шубки черно-белойИсходит тонкий аромат;Ее коснувшись, вечер целыйЯ благовонием объят.
Как некий бог — быть может, фея —Как добрый гений здешних мест,Всем управляя, всюду вея,Он наполняет все окрест.Когда же снова взгляд влюбленныйЯ, устремив в твой взор, гляжу, —Его невольно вновь, смущенный,Я на себя перевожу;Тогда твоих зрачков опалы,Как два фонарика, горят,И ты во мгле в мой взгляд усталыйСвой пристальный вперяешь взгляд.

le français

LIIПРЕКРАСНЫЙ КОРАБЛЬ

Я расскажу тебе, изнеженная фея,Все прелести твои в своих мечтах лелея,                     Что блеск твоих красотСливает детства цвет и молодости плод!Твой плавный, мерный шаг края одежд колышет,Как медленный корабль, что ширью моря дышит,                     Раскинув парус свой,Едва колеблемый ритмической волной.Над круглой шеею, над пышными плечамиТы вознесла главу; спокойными очами                     Уверенно блестя,Как величавое ты шествуешь дитя!Я расскажу тебе, изнеженная фея,Все прелести твои в своих мечтах лелея,                     Что блеск твоих красотСливает детства цвет и молодости плод.Как шеи блещущей красив изгиб картинный!Муаром он горит, блестя, как шкаф старинный;                     Грудь каждая, как щит,Вдруг вспыхнув, молнии снопами источит.Щиты дразнящие, где будят в нас желаньяДве точки розовых, где льют благоуханья                     Волшебные цветы,Где все сердца пьянят безумные мечты!Твой плавный, мерный шаг края одежд колышет,Ты — медленный корабль, что ширью моря дышит,                     Раскинув парус свой,Едва колеблемый ритмической волной!Твои колени льнут к изгибам одеяний,Сжигая грудь огнем мучительных желаний;                     Так две колдуньи ядВ сосуды черные размеренно струят.Твоим рукам сродни Геракловы забавы,И тянутся они, как страшные удавы,                     Любовника обвить,Прижать к твоей груди и в грудь твою вдавить!Над круглой шеею, над пышными плечамиТы вознесла главу; спокойными очами                     Уверенно блестя,Как величавое ты шествуешь дитя!

le français

LIIIПРИГЛАШЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ

              Дорогое дитя!              Унесемся, шутя,К жизни новой, далекой, блаженной,              Чтоб любить и гореть              И, любя, умеретьВ той стране — как и ты, совершенной!              В небесах влажный луч              Меж разорванных тучВзор таинственно манит, ласкает,              Как изменой глаза,              Где прозрачна слеза,Где сквозь слезы улыбка мелькает.Там Прекрасного строгая власть,Безмятежность, и роскошь, и страсть!              Там блестит долгих лет              Вкруг на мебели след,Наш укромный приют украшая;              Купы редких цветов              Напоят наш альков,С легкой амброй свой запах мешая.              Там богатый плафон              В зеркалах повторен,Все там дышит роскошным Востоком,              И всегда об одном,              Лишь о милом, родномС изумленным беседует оком!Там Прекрасного строгая власть,Безмятежность, и роскошь, и страсть.              На каналах вдали              Чутко спят корабли,Но капризен их сон безмятежный;              Захоти — и опять              Понесется их ратьЗа пределы вселенной безбрежной.              — Догорает закат,              И лучи золотятГиацинтовым блеском каналы;              Всюду сон, всюду мир,              Засыпает весь мир,Теплым светом облитый, усталый.Там Прекрасного строгая власть,Безмятежность, и роскошь, и страсть.

le français

LIVНЕПОПРАВИМОЕ

Как усыпить в груди былого угрызенья?Они копошатся, и вьются, и ползут, —Так черви точат труп, не зная сожаленья,Так гусеницы дуб грызут!Как усыпить в груди былого угрызенья?Где утопить врага: в вине, в любовном зелье,Исконного врага больной души моей?Душой развратною он погружен в похмелье,Неутомим, как муравей.Где утопить его: в вине, в любовном зелье? —Скажи погибшему, волшебница и фея,Скажи тому, кто пал, изнывши от скорбей,Кто в грудах раненых отходит, цепенея,Уже растоптанный копытами коней,Скажи погибшему, волшебница и фея!Скажи тому, чей труп почуял волк голодныйИ ворон сторожит в безлюдии ночном,Кто, как солдат, упал с надеждою бесплоднойЗаснуть под собственным крестом:Скажи тому, чей труп почуял волк голодный!Как озарить лучом небесный мрак бездонный?Когда пронижет ночь лучистая стрела?Ни звезд, ни трепета зарницы похоронной;Покровы тьмы — смола!Как озарить лучом небесный мрак бездонный?Надежда бледная в окне едва мигала,И вдруг угасло все, угасло навсегда,Бездомных путников дорога истерзала,Луна померкла без следа!Все Дьявол угасил, что там в окне мигало!Скажи, любила ль ты, волшебное созданье,Погибших навсегда? Скажи, видала ль тыНепоправимого бесплодные страданья,Тоской изрытые черты?Скажи, любила ль ты, волшебное созданье?Непоправимое мне сердце рвет и гложетЗубами острыми и, как термитов рой —Забытый мавзолей, безжалостно тревожитДух обветшалый мой!..Непоправимое мне сердце рвет и гложет!На дне банальных сцен я наблюдал не раз,Когда оркестра гром вдруг вспыхнет, пламенея,Как зажигала вмиг зари волшебной газНа адских небесах сияющая фея;На дне банальных сцен я наблюдал не раз,Как призрак, сотканный из золота и газа,На землю низвергал гиганта-Сатану;И ты, душа моя, не знавшая экстаза, —Лишь сцена пошлая, где ждут мечту одну,Лишь призрак, сотканный из золота и газа.

le français

LVРАЗГОВОР

Ты вся — как розовый осенний небосклон!Во мне же вновь растет печаль, как вал прилива,И отступает вновь, как море, молчалива,И пеной горькою я снова уязвлен.— Твоя рука скользит в объятиях бесплодных,К моей поруганной груди стремясь прильнуть;Когтями женщины моя изрыта грудь,И сердце пожрано толпой зверей голодных.Чертог моей души безбожно осквернен;Кощунство, оргия и смерть со всех сторон!— Струится аромат вкруг шеи обнаженной!В нем, Красота, твой бич, твой зов и твой закон!Сверкни же светлыми очами, дорогая,Зверям ненужный прах их пламенем сжигая!

le français

LVIОСЕННЯЯ МЕЛОДИЯ

I

Мы скоро в сумраке потонем ледяном;Прости же, летний свет, и краткий и печальный;Я слышу, как стучат поленья за окном,Их гулкий стук звучит мне песней погребальной.
В моей душе — зима, и снова гнев и дрожь,И безотчетный страх, и снова труд суровый;Как солнца льдистый диск, так, сердце, ты замрешь,Ниспав в полярный ад громадою багровой!С тревогой каждый звук мой чуткий ловит слух;То — эшафота стук… Не зная счета ранам,Как башня ветхая, и ты падешь, мой дух,Давно расшатанный безжалостным тараном.Тот монотонный гул вливает в душу сон,Мне снится черный гроб, гвоздей мне внятны звуки;Вчера был летний день, и вот сегодня — стонИ слезы осени, предвестники разлуки.

II

Люблю ловить в твоих медлительных очахЛуч нежно-тающий и сладостно-зеленый;Но нынче бросил я и ложе и очаг,В светило пышное и отблеск волн влюбленный.
Но ты люби меня, как нежная сестра,Как мать, своей душой в прощении безмерной;Как пышной осени закатная игра,Согрей дыханьем грудь и лаской эфемерной:Последний долг пред тем, кого уж жаждет гроб!Дай мне, впивая луч осенний, пожелтелый,Мечтать, к твоим ногам прижав холодный лоб,И призрак летних дней оплакать знойно-белый.

le français

LVIIМАДОННЕ

EX–VOTO[59] В ИСПАНСКОМ ВКУСЕ

Тебе, Владычица, тебе, моя Мадонна,Воздвигну я алтарь в душе, чья скорбь бездонна;Вдали от праздных глаз, от всех земных страстей,В заветной глубине, где мрак всего черней,Я нишу иссеку лазурно-золотую,Сокрою Статую под ней твою святую;Из Строф, где я в узор единый сочеталКристаллы стройных рифм и звонких строк металл,Я для тебя скую гигантскую Корону;Я на тебя потом, на смертную Мадонну,Исполнен Ревностью, Сомненьем и Тоской,Как будку тесную, бестрепетной рукойНаброшу Мантию тяжелого покроя,Очарование твоих красот утроя;В узоры Слез моих, как в Перлы, убрана,Страстей трепещущих широкая волнаПусть обовьет твой стан, струясь, как Одеянье,На теле розовом запечатлев лобзанье.Стопам божественным отдав Любовь свою,Я из нее тебе два Башмачка сошью,Чтоб крепче раковин они те ножки сжали,Чтоб, попирая, их те ножки унижали.И если мне нельзя, свои свершая сны,Ступени выковать из серебра Луны, —Змею, грызущую мне сердце и утробу,Под каблучки твои швырну, питая злобу,Чтобы чудовище, язвящее слюной,Победоносною сдавила ты стопой.Пред алтарем твоим, Царица Дев святая,Как стройный ряд Свечей, торжественно блистая,Мечты затеплятся, с лазурной вышиныВзирая на тебя, вверху отражены.Перед тобой я весь — восторг и обожанье,Как Смирны аромат, как Ладана дыханье,И лишь к тебе, моей вершине снеговой,Я вечно Тучею стремлюся грозовой.Потом, чтоб до конца исполнить роль Марии,Чтоб с лютой пыткой слить мечты любви святые,Я смертных семь Грехов искусно отточуКак семь ножей, чтоб их, как должно палачу,Наметив цель себе в твоей любви великой, —Рукой искусною, рукой безумно-дикойВсе семь Ножей в твою святую Грудь воткнуть —В твою покорную и трепетную Грудь!

le français

LVIIIПЕСНЬ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

Пусть искажен твой лик прелестныйИзгибом бешеных бровей —Твой взор вонзается живей;И, пусть не ангел ты небесный,Люблю тебя безумно, страсть,Тебя, свободу страшных оргий;Как жрец пред идолом, в восторгеПеред тобой хочу упасть!Пустынь и леса ароматыПлывут в извивах жестких кос;Ты вся — мучительный вопрос,Влияньем страшных тайн богатый!Как из кадильниц легкий дым,Твой запах вкруг тебя клубится,Твой взгляд — вечерняя зарница,Ты дышишь сумраком ночным,Твоей истомой опьяненным.Ты драгоценней, чем вино,И трупы оживлять даноТвоим объятьям исступленным!Изгиб прильнувших к груди бедрПронзает дрожь изнеможений;Истомой медленных движенийТы нежишь свой роскошный одр.Порывы бешеных страстейВ моих объятьях утоляя,Лобзанья, раны расточая,Ты бьешься на груди моей:То, издеваясь, грудь моюС безумным смехом раздираешь,То в сердце тихий взор вперяешь,Как света лунного струю.Склонясь в восторге упоенийК твоим атласным башмачкам,Я все сложу к твоим ногам:Мой вещий рок, восторг мой, гений!Твой свет, твой жар целят меня,Я знаю счастье в этом мире!В моей безрадостной СибириТы — вспышка яркого огня!

le français

LIXSISINA

Скажи, ты видел ли, как гордая Диана[60]Легко и весело несется сквозь леса,К толпе поклонников не преклоняя стана,Упившись криками, по ветру волоса?Ты видел ли Théroigne[61], что толпы зажигает,В атаку чернь зовет и любит грохот сеч,Чей смелый взор — огонь, когда, подняв свой меч,Она по лестницам в дворцы царей вбегает?Не так ли, Sisina[62], горит душа твоя!Но ты щедротами полна, и смерть тая, —Но ты, влюбленная в огонь и порох бурно,Перед молящими спешишь, окончив бой,Сложить оружие — и слезы льешь, как урна[63],Опустошенная безумною борьбой.

le français

LXLOUANGES DE MA FRANÇOISE[64]

Je te chanterai sur des cordes nouvelles,Ô ma bichette qui te jouesDans la solitude de mon cœur.Sois parée de guirlandes,Ô femme delicieusePar qui les péchés sont remis.Comme d'un bienfaisant Léthé,Je puiserai des baisers de toiQui es imprégnée d'aimant.Quand la tempête des vicesTroublait toutes les routes,Tu m'es apparue, Déité,Comme une étoile salutaireDans les naufrages amers…— Je suspendrai mon cœur à tes autels!Piscine pleine de vertu,Fontaine d'éternelle jouvence,Rends la voix à mes lèvres muettes!Ce qui était vil, tu l'as brûlé;Rude, tu l'as aplani;Débile, tu l'as affermi.Dans la faim, mon auberge,Dans la nuit ma lampe,Guide-moi toujours comme il faut.Ajoute maintenant des forces à mes forces.Doux bain parfuméDe suaves odeurs!Brille autour de mes reins,Ô ceinture de chasteté,Trempée d'eau séraphique;Coupe étincelante de pierreries,Pain relevé de sel, mets délicat,Vin divin, Françoise.

le français

LXIКРЕОЛКЕ[65]

Я с нею встретился в краю благоуханном,Где в красный балдахин сплелась деревьев сень,Где каплет с стройных пальм в глаза густая лень.Как в ней дышало все очарованьем странным:И кожи тусклые и теплые тона,И шеи контуры изящно-благородной,И поступь смелая охотницы свободной,Улыбка мирная и взоров глубина.О, если б ты пришла в наш славный край и строгий,К Луаре сумрачной иль к Сены берегам,Достойная убрать античные чертоги:Как негры черные, склонясь к твоим ногам,Толпы покорные восторженных поэтовСложили б тысячи и тысячи сонетов.

le français

LXIIMOESTA ET ERRABUNDA[66]

Ты ночною порой улетала ль, Агата[67],Из нечистого моря столицы больнойВ бездну моря иного, что блеском богато,Ослепляя лазурной своей глубиной?Ты ночною порой улетала ль, Агата?Исцели наше сердце от горьких забот,Ты, зловеще ревущая ширь океана,Сочетая журчанье певучее водС воем ветра, как с рокотом грозным органа!Исцели наше сердце от горьких забот!На колесах вагона, на крыльях фрегатаЯ умчусь от нечистых, беспомощных слез;Шепот сердца больного ты слышишь, Агата:— Прочь от мук, преступлений, безрадостных грезНа колесах вагона, на крыльях фрегата!Но далек бесконечно наш рай благовонный,Где не меркнут в лазури утехи любви,Где наш дух, совершенством мечты умиленный,Чистой страсти омоют живые струи!Но далек бесконечно наш рай благовонный!Рай зеленый, что полон ребяческих снов, —Поцелуи, гирлянды, напевы, улыбки,Опьяняющий вечер во мраке лесов,За холмами, вдали трепетание скрипки —Рай зеленый, что полон ребяческих снов!..Рай невинности, царство мечты затаенной,Неужели ты дальше от нас, чем Китай?Жалкий крик не вернет этот рай благовонный,Не вернут серебристые звуки наш рай,Рай невинности, царство мечты затаенной!

le français

LXIIIВЫХОДЕЦ[68]

Падший дух с желтым блеском зрачков,Я вернусь к ней в остывший альков,И с толпою полночных тенейЯ приникну невидимо к ней!Я пошлю ей среди тишиныПоцелуи холодной луныИ, ласкаясь, царицу мою,Как могилу — змея, обовью!А лишь ночь свой поднимет покров,Опустеет твой душный альков,Будет веять в нем холод дневной.Так не шепотом нежных речейЯ весной завладею твоей,А ужасной, ужасной мечтой!

le français

LXIVОСЕННИЙ СОНЕТ

Твой взор мне говорит кристальной чистотой:«О, чем твой странный вкус во мне пленяться может?»— Люби, безмолвствуя! Мне сердце все тревожит;Пленен я древнею, животной простотой.Тебе, чья ласка снов сзывает длинный строй,Ни тайну адскую, что вечно душу гложет,Ни сказку черную душа в ответ не сложит.Я презираю страсть, кляну рассудок свой!Люби бестрепетно! В засаде темной скрыта,Уже сгибает Страсть неотразимый лук.Мне памятна еще ее проклятий свита,Старинный арсенал безумств, грехов и мук!Как два осенние луча, мы вместе слиты,Я с нежной белизной холодной Маргариты.

le français

LXVПЕЧАЛЬ ЛУНЫ

Сегодня вечером, полна истомы нежной,Луна не может спать; не так ли, в забытьиЛаская контуры грудей рукой небрежной,Томится девушка, тоскуя о любви.Луна покоится среди лавин атласных,Но, в долгий обморок меж них погружена,Все бродит взорами в толпе теней неясных,Чьих белых венчиков лазурь еще полна.Когда ж на землю к нам с небес она уронитУкрадкою слезу, ее возьмет поэтИ на груди своей молитвенно схоронитОпал, где радуги мерцает бледный свет;Презрев покой и сон, он скроет, вдохновенный,От Солнца жадного осколок драгоценный.

le français

LXVIКОШКИ

Чета любовников в часы живой беседы,Задумчивый мудрец в дни строгого трудаРавно взлюбили вас: вы — тоже домоседы,Вы также нежитесь и зябнете всегда!И вы — друзья наук и наслаждений страстных;Вас манит страшный мрак, вас нежит тишина;Эреб[69] запряг бы вас в своих путях ужасных —Но вам в удел рабов покорность не дана.Перенимаете вы позы сфинксов длинных,Недвижно грезящих среди песков пустынных,Навек забывшихся в одном безбрежном сне.Сноп искр магических у вас в спине пушистой;В мистических зрачках, чуть искрясь в глубине,Песчинок тонких рой играет золотистый.

le français

LXVIIСОВЫ

Где тисы стелют мрак суровый,Как идолы, за рядом ряд,Вперяя в сумрак красный взгляд,Сидят и размышляют совы.Они недвижно будут такСидеть и ждать тот час унылый,Когда восстанет с прежней силойИ солнце опрокинет мрак.Их поза — мудрым указаньеПрезреть движение навек:Всегда потерпит наказаньеВлюбленный в тени человек,Едва, исполненный смятений,Он выступит на миг из тени!

le français

LXVIIIТРУБКА

Я — трубка старого поэта;Мой кафрский, абиссинский вид,Как любит он курить, про этоБез слов понятно говорит.Утешить друга я желаю,Когда тоска в его душе:Как печь в убогом шалаше,Что варит ужин, я пылаю,Сплетаю голубую сеть,Ртом дым и пламя источаюИ нежно дух его качаю;Мне сладко сердце в нем согретьИ дух, измученный тоскою,Вернуть к блаженству и покою.

le français

LXIXМУЗЫКА[70]

Порою музыка объемлет дух, как море:                       О бледная звезда,Под черной крышей туч, в эфирных бездн просторе,                       К тебе я рвусь тогда;И грудь и легкие крепчают в яром споре,                       И, парус свой вия,По бешеным хребтам померкнувшего моря                       Взбирается ладья.Трепещет грудь моя, полна безумной страстью,И вихрь меня влечет над гибельною пастью,                       Но вдруг затихнет все —И вот над пропастью бездонной и зеркальнойОпять колеблет дух спокойный и печальный                       Отчаянье свое!

le français

LXXПОХОРОНЫ ОТВЕРЖЕННОГО ПОЭТА

Когда в давящей тьме ночей,Христа заветы исполняя,Твой прах под грудою камнейЗароет в грязь душа святая,Лишь хор стыдливых звезд сомкнетОтягощенные ресницы —Паук тенета развернетСреди щелей твоей гробницы,Клубок змеенышей родитьВползет змея, волк будет вытьНад головою нечестивой;Твой гроб сберет ночных воровИ рой колдуний похотливыйС толпой развратных стариков.

le français

LXXIФАНТАСТИЧЕСКАЯ ГРАВЮРА[71]

На оголенный лоб чудовища-скелетаКорона страшная, как в карнавал, надета;На остове-коне он мчится, горячаКоня свирепого без шпор и без бича,Растет, весь бешеной обрызганный слюною,Апокалипсиса виденьем предо мною;Вот он проносится в пространствах без конца;Безбрежность попрана пятою мертвеца,И молнией меча скелет грозит сердитоТолпам, поверженным у конского копыта;Как принц, обшаривший чертог со всех сторон,Скача по кладбищу, несется мимо он;А вкруг — безбрежные и сумрачные своды,Где спят все древние, все новые народы.

le français

LXXIIВЕСЕЛЫЙ МЕРТВЕЦ

Я вырою себе глубокий, черный ров,Чтоб в недра тучные и полные улитокУпасть, на дне стихий найти последний кровИ кости простереть, изнывшие от пыток.Я ни одной слезы у мира не просил,Я проклял кладбища, отвергнул завещанья;И сам я воронов на тризну пригласил,Чтоб остов смрадный им предать на растерзанье.О вы, безглазые, безухие друзья,О черви! К вам пришел мертвец веселый, я;О вы, философы, сыны земного тленья!Ползите ж сквозь меня без муки сожаленья;Иль пытки новые возможны для того,Кто — труп меж трупами, в ком все давно мертво?

le français

LXXIIIБОЧКА НЕНАВИСТИ

О злая Ненависть, ты — бочка Данаид[72],Куда могучими и красными рукамиБез счета ведрами всечасно Месть спешитВлить кровь и реки слез, пролитых мертвецами;Но тайно Демоном проделана дыра,Откуда льются кровь и пот тысячелетий,И вновь живут тела, истлевшие вчера,И расточают вновь их кровь твои же плети.Ты — горький пьяница под кровлей кабака,Чья жажда лишь растет от каждого глоткаИ множит головы свои, как гидра Лерны[73].— Но счастлив пьяница, его сразит вино.Тебе же, Ненависть, о горе, не даноЗабыться под столом в углу глухой таверны.

le français

LXXIVРАЗБИТЫЙ КОЛОКОЛ

Как в ночи зимние и горько и отрадноВ огонь мигающий впереть усталый взгляд,Колоколов трезвон сквозь мглу внимая жадно,Забытых призраков будя далекий ряд.Блажен ты, колокол, когда гортанью грознойИ неслабеющей сквозь сумрак и туманДалеко разнесен твой крик религиозный,Когда ты бодрствуешь, как добрый ветеран!И ты, мой дух, разбит; когда ж, изныв от скуки,Ты в холод сумрака пошлешь ночные звуки,Вдруг зычный голос твой слабеет, изменив;Так в груде мертвых тел повергнутый в сраженьи,Хрипя, бросает нам отчаянный призыв,Не в силах двинуться в безмерном напряженьи.

le français

LXXVСПЛИН

Вот всякой жизни враг заклятый, Плювиоз[74]На бледных жителей кладбища холод черныйИз урны щедро льет, и вот волной тлетворнойУничтожение в предместьях разлилось.Неугомонный кот, весь тощий, шелудивый,К подстилке тянется; под кровлей чердакаПоэта бродит дух забытый, сиротливый:Как зыбкой тени плач, тиха его тоска.Рыдает колокол, дымящие поленьяЧасам простуженным чуть вторят фистулой[75];Весь день за картами, где слышен запах тленья —Наследье жалкое давнишней водяной —Валет и дама пик с тоскою сожаленьяО мертвой их любви болтают меж собой.

le français

LXXVIСПЛИН

Душа, тобою жизнь столетий прожита!Огромный шкаф, где спят забытые счета,Где склад старинных дел, романсов позабытых,Записок и кудрей, расписками обвитых,Скрывает меньше тайн, чем дух печальный мой.Он — пирамида, склеп бездонный, полный тьмой,Он больше трупов скрыл, чем братская могила.Я — кладбище, чей сон луна давно забыла,Где черви длинные, как угрызений клуб,Влачатся, чтоб точить любезный сердцу труп;Я — старый будуар, весь полный роз поблеклыхИ позабытых мод, где в запыленных стеклахПастели грустные и бледные БушеВпивают аромат… И вот в моей душеБредут хромые дни неверными шагами,И, вся оснежена погибших лет клоками,Тоска, унынья плод, тираня скорбный дух,Размеры страшные бессмертья примет вдруг.Кусок материи живой, ты будешь вечноГранитом меж валов пучины бесконечной,Вкушающим в песках Сахары мертвый сон!Ты, как забытый сфинкс, на карты не внесен, —Чья грудь свирепая, страшась тепла и света,Лишь меркнущим лучам возносит гимн привета!

le français

LXXVIIСПЛИН

Я — сумрачный король страны всегда дождливой,Бессильный юноша и старец прозорливый,Давно презревший лесть советников своих,Скучающий меж псов, как меж зверей иных;Ни сокол лучший мой, ни гул предсмертных стоновНарода, павшего в виду моих балконов,Ни песнь забавная любимого шутаНе прояснят чело, не разомкнут уста;Моя постель в гербах цветет, как холм могильный;Толпы изысканных придворных дам бессильныИзобрести такой бесстыдный туалет,Чтоб улыбнулся им бесчувственный скелет;Добывший золото, Алхимик мой ни разуНе мог исторгнуть прочь проклятую заразу;Кровавых римских ванн целительный бальзам,Желанный издавна дряхлеющим царям,Не может отогреть холодного скелета,Где льется медленно струей зеленой Лета.

le français

LXXVIIIСПЛИН

Когда небесный свод, как низкий склеп, сжимаетМой дух стенающий и, мир обвив кольцом,На землю черный день угрюмо проливаетСуровый горизонт, нависнувший свинцом;Когда весь этот мир — одна тюрьма сырая,Где, словно нетопырь, во мгле чертя излом,Надежда носится, пугливо ударяяВ подгнивший потолок мятущимся крылом;Когда, как бы пруты решетки бесконечной,Свинцовые струи дождя туманят взорИ стаи пауков в жестокости беспечнойТкут у меня в мозгу проклятый свой узор:Вдруг грянет зычный хор колоколов огромных,И страшен бешеный размах колоколов:То — сонмы грешных душ, погибших и бездомныхВозносят до небес неукротимый рев.Тогда без музыки, как траурные дроги,Безмолвно шествуют Надежды в вечный мрак,И призрак Ужаса, и царственный и строгий,Склонясь на череп мой, колеблет черный стяг.

le français

LXXIXНЕОТВЯЗНОЕ

Леса дремучие, вы мрачны, как соборы,Печален, как орган, ваш грозный вопль и шумВ сердцах отверженных, где вечен траур дум,Как эхо хриплое, чуть внятны ваши хоры.Проклятый океан! В безбрежной глубинеМой дух нашел в себе твоих валов скаканье;Твой хохот яростный и горькое рыданьеМой смех, мой скорбный вопль напоминают мне.Я был бы твой, о Ночь! Но в сердце льет волненьеТвоих созвездий свет, как прежде, с высоты, —А я ищу лишь тьмы, я жажду пустоты!Но тьма — лишь холст пустой, где, полный умиленья,Я узнаю давно погибшие виденья —Их взгляды нежные, их милые черты!

le français

LXXXЖАЖДА НЕБЫТИЯ

О скорбный, мрачный дух, что вскормлен был борьбой,Язвимый шпорами Надежды, бурный, властный,Бессильный без нее! Пади во мрак ненастный,Ты, лошадь старая с хромающей ногой.Смирись же, дряхлый дух, и спи, как зверь лесной!Как старый мародер, ты бродишь безучастно!Ты не зовешь любви, как не стремишься в бой;Прощайте, радости! Ты полон злобной тьмой!Прощайте, флейты вздох и меди гром согласный!Уж над тобой Весны бессилен запах страстный!Как труп, захваченный лавиной снеговой,Я в бездну Времени спускаюсь ежечасно;В своей округлости весь мир мне виден ясно,Но я не в нем ищу приют последний свой!Обвал, рази меня и увлеки с собой!

le français

LXXXIАЛХИМИЯ ГОРЯ

Чужим огнем озарена,Чужих печалей отраженье,Природа, ты одним данаКак жизнь, другим — как погребенье!Ты мой Гермес, мой вечный сон;В Мидаса[76] я твоею силойНепостижимо превращен,Как он, алхимик я унылый;Тобою зачарован, взглядВ железо злато превращаетИ рай лучистый — в черный ад;Он саркофаги воздвигаетСреди небесных берегов,Он видит труп меж облаков.

le français

LXXXIIМАНЯЩИЙ УЖАС

«Какие помыслы гурьбойСо свода бледного сползают,Чем дух мятежный твой питаютВ твоей груди, давно пустой?»— Ненасытимый разум мойДавно лишь мрак благословляет;Он, как Овидий, не стенает,[77]Утратив рай латинский свой!Ты, свод торжественный и строгий,Разорванный, как брег морской,Где, словно траурные дроги,Влачится туч зловещий строй,И ты, зарница, отблеск Ада, —Одни душе пустой отрада!

le français

LXXXIIIСАМОБИЧЕВАНИЕ[78]

К Ж.Ж.Ф.

Я поражу тебя без злобы,Как Моисей твердыню скал,[79]Чтоб ты могла рыдать и чтобыОпять страданий ток сверкал,Чтоб он поил пески СахарыСоленой влагой горьких слез,Чтоб все мечты, желанья, чарыИх бурный ток с собой унесВ простор безбрежный океана;Чтоб скорбь на сердце улеглась,Чтоб в нем, как грохот барабана,Твоя печаль отозвалась.Я был фальшивою струной,С небес симфонией неслитной;Насмешкой злобы ненасытнойИстерзан дух погибший мой.Она с моим слилася стоном,Вмешалась в кровь, как черный яд;Во мне, как в зеркале бездонном,Мегеры отразился взгляд!Я — нож, проливший кровь, и рана,Удар в лицо и боль щеки,Орудье пытки, тел куски;Я — жертвы стон и смех тирана!Отвергнут всеми навсегда,Я стал души своей вампиром,Всегда смеясь над целым миром,Не улыбаясь никогда!

le français

LXXXIVНЕИСЦЕЛИМОЕ

I

Идея, Форма, Существо,Слетев с лазури к жизни новой,Вдруг упадают в Стикс свинцовый,Где все и слепо и мертво:
Вот Ангел, как пловец наивный,В уродстве ищет новых чар,Борясь с волною непрерывной,Нырнув в чудовищный кошмар;Пред ним встает во мгле унылойКружащийся водоворот;Взметнувшись с бешеною силой,Он, как безумных хор, ревет.Вот, околдован чарой властной,Блуждает путник наугад,Но тщетно ловит луч неясныйВ аду, где к гаду липнет гад;Сходя без лампы в мрак бездонныйВниз по ступенькам без перил,В сырую бездну осужденныйСвой взор трепещущий вперил;Под ним — чудовищ скользких стая;Вокруг от блеска их зрачковЕще чернее ночь густая,Невыносимей гнет оков.Корабль на полюсе далеком,Со всей вселенной разлучен,В тюрьме кристальной заключенИ увлечен незримым током.Пускай же в них прочтут сердцаНеисцелимого эмблемы:Лишь Дьявол, где бессильны все мы,Все довершает до конца!

II

То дух, своим зерцалом ставший,Колодезь Правды, навсегдаИ свет и сумрак сочетавший,И где кровавится звезда,
То — полный чары светоч ада,Маяк в мирах, где властна мгла,Покой, и слава, и отрада —Восторг сознанья в бездне зла!

le français

LXXXVЧАСЫ[80]

Часы! Угрюмый бог, ужасный и бесстрастный,Что шепчет: «Вспомни все!» — и нам перстом грозит,И вот, как стрелы — цель, рой Горестей пронзитДрожащим острием своим тебя, несчастный!Как в глубину кулис — волшебное виденье,Вдруг Радость светлая умчится вдаль, и вотЗа мигом новый миг безжалостно пожретВсе данные тебе судьбою наслажденья!Три тысячи шестьсот секунд, все ежечасно:«Все вспомни!» — шепчут мне, как насекомых рой;Вдруг Настоящее жужжит передо мной:«Я — прошлое твое; я жизнь сосу, несчастный!»Все языки теперь гремят в моей гортани:«Remember, esto memor»[81], — говорят;О, бойся пропустить минут летящих ряд,С них не собрав, как с руд, всей золотой их дани!О, вспомни: с Временем тягаться бесполезно;Оно — играющий без промаха игрок.Ночная тень растет, и убывает срок;В часах иссяк песок, и вечно алчет бездна.Вот, вот — ударит час, когда воскликнут грозноТобой презренная супруга, Чистота,Рок и Раскаянье (последняя мечта!):«Погибни, жалкий трус! О, поздно, слишком поздно!»:

le français

КАРТИНЫ ПАРИЖА[82]

LXXXVIПЕЙЗАЖ

О, если б мог и я, чтоб петь свои эклоги,Спать ближе к небесам, как спали астрологи;У колоколен жить, чтоб сердцем, полным снов,Впивать торжественный трезвон колоколов;Иль, подпершись рукой, с мансарды одинокойЖизнь мастерской следить и слушать гул далекий,И созерцать церквей и труб недвижный лес, —Мечтать о вечности, взирая в глубь небес.Как сладко сердцу там, в туманной пелене,Ждать первую звезду и лампу на окне,Следить, как черный дым плывет в простор клубами,Как бледная луна чарует мир лучами.Я жажду осени и лета и весны.Когда ж придет зима спугнуть уныньем сны,Задернув шторами скорее мрак холодный,Я чудные дворцы создам мечтой свободной;Увижу голубой, широкий кругозор,Сады, фонтанов плач, причудливый узорБассейнов; резвых птиц услышу щебетаньеИ нежных, жарких уст согласное слиянье…Опять идиллию мне греза воскресит;Пусть вьюга яростно в мое окно стучит,Не подниму чела, охвачен сладкой страстью —Опять вернуть к себе Весну своею властью,Из сердца жаркого луч солнца источитьИ ласку теплую мечты кругом разлить.

le français

LXXXVIIСОЛНЦЕ

В предместье, где висит на окнах ставней ряд,Прикрыв таинственно-заманчивый разврат,Лишь солнце высыплет безжалостные стрелыНа крыши города, поля, на колос зрелый —Бреду, свободу дав причудливым мечтам,И рифмы стройные срываю здесь и там;То, как скользящею ногой на мостовую,Наткнувшись на слова, сложу строфу иную.О свет питательный, ты гонишь прочь хлороз,Ты рифмы пышные растишь, как купы роз,Ты испарить спешишь тоску в просторы свода,Наполнить головы и ульи соком меда;Ты молодишь калек разбитых, без концаСердца их радуя, как девушек сердца;Все нивы пышные тобой, о Солнце, зреют,Твои лучи в сердцах бессмертных всходы греют.Ты, Солнце, как поэт нисходишь в города,Чтоб вещи низкие очистить навсегда;Бесшумно ты себе везде найдешь дорогу —К больнице сумрачной и к царскому чертогу!

le français

LXXXVIIIРЫЖЕЙ НИЩЕНКЕ[83]

Белая девушка с рыжей головкой,Ты сквозь лохмотья лукавой уловкойВсем обнажаешь свою нищету                 И красоту.Тело веснушками всюду покрыто,Но для поэта с душою разбитой,Полное всяких недугов, оно                 Чары полно!Носишь ты, блеск презирая мишурный,Словно царица из сказки — котурны,Два деревянных своих башмака,                 Стройно-легка.Если бы мог на тебе увидать яВместо лохмотьев — придворного платьяСкладки, облекшие, словно струи,                 Ножки твои;Если бы там, где чулочек дырявыйЩеголей праздных сбирает оравы,Золотом ножку украсил и сжал                 Тонкий кинжал;Если 6, узлам непослушны неровным,Вдруг обнажившись пред взором греховным,Полные груди блеснули хоть раз                 Парою глаз;Если б просить ты заставить умелаВсех, кто к тебе прикасается смело,Прочь отгоняя бесстрашно вокруг                 Шалость их рук:Много жемчужин, камней драгоценных,Много сонетов Бело[84] совершенныхСтали б тебе предлагать без конца                 Верных сердца;Штат рифмачей с кипой новых творенийСтал бы тесниться у пышных ступеней,Дерзко ловил бы их страстный зрачок                 Твой башмачок;Вкруг бы теснились пажи и сеньоры,Много Ронсаров[85] вперяли бы взоры,Жадно ища вдохновения, в твой                 Пышный покой!Чары б роскошного ложа таилиБольше горячих лобзаний, чем лилий,И не один Валуа[86] в твою власть                 Мог бы попасть!Ныне ж ты нищенкой бродишь голодной,Хлам собирая давно уж негодный,На перекрестках, продрогшая вся,                 Робко прося;На безделушки в четыре сантимаСмотришь ты с завистью, шествуя мимо,Но не могу я тебе, о прости!                 Их поднести!Что же? Пускай без иных украшений,Без ароматов иных и каменийТощая блещет твоя нагота,                 О красота!

le français

LXXXIXЛЕБЕДЬ[87]

Виктору Гюго

I

Я о тебе одной мечтаю, Андромаха[88],Бродя задумчиво по новой Карусель[89],Где скудный ручеек, иссякший в груде праха,Вновь оживил мечту, бесплодную досель.
О, лживый Симоис[90], как зеркало живоеТы прежде отражал в себе печаль вдовы.Где старый мой Париж!.. Трудней забыть былое,Чем внешность города пересоздать! Увы!..Я созерцаю вновь кругом ряды бараков,Обломки ветхие распавшихся колонн,В воде зацветших луж ищу я тленья знаков,Смотрю на старый хлам в витринах у окон.Здесь прежде, помнится, зверинец был построен;Здесь, помню, видел я среди холодной мглы,Когда проснулся Труд, и воздух был спокоен,Но пыли целый смерч взвивался от метлы,Больного лебедя; он вырвался из клеткиИ, тщетно лапами сухую пыль скребяИ по сухим буграм свой пух роняя редкий,Искал, раскрывши клюв, иссохшего ручья.В пыли давно уже пустого водоемаКупая трепет крыл, все сердце истомивМечтой об озере, он ждал дождя и грома,Возникнув предо мной, как странно-вещий миф.Как муж Овидия[91], в небесные просторыОн поднял голову и шею, сколько мог,И в небо слал свои бессильные укоры —Но был небесный свод насмешлив, нем и строг.

II

Париж меняется — но неизменно горе;Фасады новые, помосты и леса,Предместья старые — все полно аллегорийДля духа, что мечтам о прошлом отдался.
Воспоминания, вы тяжелей, чем скалы;Близ Лувра грезится мне призрак дорогой,Я вижу лебедя: безумный и усталый,Он предан весь мечте, великий и смешной.Я о тебе тогда мечтаю, Андромаха!Супруга, Гектора предавшая, увы!Склонясь над урною, где нет святого праха,Ты на челе своем хранишь печаль вдовы;— О негритянке той, чьи ноги тощи, босы:Слабеет вздох в ее чахоточной груди,И гордой Африки ей грезятся кокосы,Но лишь туман встает стеною впереди;— О всех, кто жар души растратил безвозвратно,Кто захлебнуться рад, глотая слез поток,Кто волчью грудь Тоски готов сосать развратно,О всех, кто сир и гол, кто вянет, как цветок!В лесу изгнания брожу, в тоске упорный,И вас, забытые среди пустыни вод,Вас, павших, пленников, как долгий зов валторны,Воспоминание погибшее зовет.

le français

XCСЕМЬ СТАРИКОВ[92]

Виктору Гюго

О город, где плывут кишащих снов потоки,Где сонмы призраков снуют при свете дня,Где тайны страшные везде текут, как сокиКаналов городских, пугая и дразня!Я шел в час утренний по улице унылой,Вкруг удлинял туман фасадов высоту,Как берега реки, возросшей с страшной силой;Как украшение, приличное шуту,Он грязно-желтой все закутал пеленою;Я брел, в беседу сам с собою погружен,Подобный павшему, усталому герою;И громыхал вдали по мостовой фургон.Вдруг вырос предо мной старик, смешно одетыйВ лохмотья желтые, как в клочья облаков,Простого нищего имея все приметы;Горело бешенство в огне его зрачков;Таким явился он неведомо откуда,Со взором, режущим, как инея игла,И борода его, как борода Иуды,Внизу рапирою заострена была.С ногами дряблыми прямым углом сходилсяЕго хребет; он был не сгорблен, а разбит;На палку опершись, он мимо волочился,Как зверь подшибленный или трехногий жид.Он, спотыкаясь, брел неверными шагамиИ, ковыляя, грязь и мокрый снег месил,Ярясь на целый мир; казалось, сапогамиОн трупы сгнившие давил что было сил.За ним — его двойник, с такой же желчью взгляда,С такой же палкою и сломанной спиной:Два странных призрака из общей бездны ада,Как будто близнецы, явились предо мной.Что за позорная и страшная атака?Какой игрой Судьбы я схвачен был в тот миг?Я до семи дочел душою, полной мрака:Семь раз проследовал нахмуренный старик.Ты улыбаешься над ужасом тревоги,Тебя сочувствие и трепет не томит;Но верь, все эти семь едва влачивших ноги,Семь гнусных призраков являли вечный вид!Упал бы замертво я, увидав восьмого,Чей взор насмешливый и облик были б те ж!Злой Феникс[93], канувший, чтоб вдруг возникнуть снова,Я стал к тебе спиной, о дьявольский кортеж!С душой, смятенною под властью раздвоенья,Как жалкий пьяница, от страха чуть дыша,Я поспешил домой; томили мозг виденья,Нелепой тайною смущалася душа.Мой потрясенный дух искал напрасно мели;Его, шутя, увлек свирепый ураган,Как ветхую ладью, кружа в пылу похмелий,И бросил, изломав, в безбрежный океан.

le français

XCIМАЛЕНЬКИЕ СТАРУШКИ

Виктору Гюго

I

В кривых извилинах старинных городов,Где даже ужасы полны очарованья,По воле рока я следить весь день готовЗа вами, странные, но милые созданья!
Калеки жалкие с горбатою спиной,Ужель, чудовища, вы женщинами были,Звались Лаисами[94]? Так что ж, — под наготойЖивую душу вы и ныне сохранили…Меж омнибусами, средь шума, темнотыПолзете вы, к груди, как мощи, прижимаяСумы, где ребусы нашиты и цветы;И ветер вас знобит, лохмотья продувая.Как марионеток ряд, труси́те вы рысцой;То зверем раненым вприпрыжку прочь бежите,То сразу, нехотя танцуя, задрожите,Как колокольчики под Дьявола рукой.У вас глаза — бурав; сквозь мрак ночной, ненастный,Как лужи с сонною водой, они блестят;То — как глаза детей, божественно-прекрасны,Где каждый легкий блеск чарует нежный взгляд.Я знаю, — гробики старух бывают малы,Как гробики детей. Смерть, сумрачный мудрец,В том сходстве символ нам открыла небывалый,Равно заманчивый для всех больных сердец.Когда передо мной, бывало, тень больнаяНа людной улице Парижа проскользнет,Я горько думаю, что колыбель инаяБедняжку дряхлую на дне могилы ждет.Тогда при виде их мой ум изобретаетГеометрически построенный расчет,Как много гробовщик различных форм сменяет,Пока все части гроб в одно не соберет.Глаза, где слез ручьи колодези прорыли,Где, словно в тигеле, застыв, блестит металл!..Но тот, чью грудь одни несчастия вскормили,Непобедимую в вас прелесть прочитал!

II

Весталка древнего Фраската[95] или жрицаВоздушной Талии, чье имя знал суфлер,Ты, что среди похвал умела позабытьсяИ цветом Тиволи[96] считалась с давних пор!
Вы упивались все… Есть между вас иные,Что, горе полюбив как самый сладкий мед,Сказали, все презрев: «Пусть в небеса родныеНа крыльях подвига нас Гипогриф снесет!»Одна за родину любезную страдала;Та мужем без вины истерзана была;А та Мадонною, мечом пронзенной, стала…Из ваших слез река составиться б могла!

III

Мне помнится одна из них… Она садиласьПоодаль на скамью в тот час, когда вдалиВсе небо язвами багровыми светилосьИ солнца красный диск склонялся до земли.
Вдали гремел оркестр — и волны звуков медныхВкруг затопляли сад, а вечер золотойВ нас зажигал сердца под рокот труб победныхКакой-то смутною и гордою мечтой.Еще не сгорбившись, с осанкой гордой, чиннойОна впивала гром торжественных литавр,Далёко в забытьи вперяя взор орлиный,С челом из мрамора, что мог венчать лишь лавр!

IV

Куда по хаосу столиц плететесь вы,Грустя безропотно, страдалицы святые,И те, чьи имена лелеял шум молвы,И те, чью грудь давно разбили бури злые?
Но ваши дни прошли; забыты без следа,Кто грацией пленял и был венчаем славой;Вас оскорбить готов насмешник без стыда,Мальчишки злые вас преследуют оравой!С согбенною спиной плететесь вы, стыдясь;Вам не шепнет никто теперь привет сердечный!О вы, развалины, повергнутые в грязь,Уже созревшие для жизни бесконечной!С заботой нежною я издали люблюЗа вами следовать, как спутник ваш случайный;Я, как родной отец, ваш каждый шаг ловлю,Я созерцаю вас, восторг впивая тайный!Паденья первые мой воскрешает взор,Погибших дней и блеск и тьму я вижу снова;Душа полна лучей великого былого,Переживая вновь страстей былых позор.О души дряхлые, моей душе родные,Шлю каждый вечер вам торжественный привет…О Евы жалкие восьмидесяти лет!..Над вами длань Творца и когти роковые!

le français

XCIIСЛЕПЦЫ

Душа, смотри на них; они ужасны… Да!Как манекен, смешны, сомнамбулы страшнее,Но тем в безвестный мрак вонзаются сильнееЗрачки, где луч небес померкнул навсегда;Их очи смотрят вдаль, глава их ввысь поднята;Они не клонятся над шаткой мостовойОтягощенною раздумьем головой;Безмолвие и мрак, как два ужасных брата,Нигде не ведая начала и конца,Зияют на пути безумного слепца;Когда же заревет пред ними город шумный, —Восторг мучительный и жгучий затая,Несчастный, как слепцы, слепцам бросаю я:«Что ищет в небесах, слепцы, ваш взор безумный?»

le français

XCIIIПРОХОЖЕЙ

Ревела улица, гремя со всех сторон.В глубоком трауре, стан тонкий изгибая,Вдруг мимо женщина прошла, едва качаяРукою пышною край платья и фестон,С осанкой гордою, с ногами древних статуй…Безумно скорчившись, я пил в ее зрачках,Как бурю грозную в багровых облаках,Блаженство дивных чар, желаний яд проклятый!Блистанье молнии… и снова мрак ночной!Взор Красоты, на миг мелькнувшей мне случайно!Быть может, в вечности мы свидимся с тобой;Быть может, никогда! и вот осталось тайной,Куда исчезла ты в безмолвье темноты.Тебя любил бы я — и это знала ты!

le français

XCIVСКЕЛЕТЫ-ЗЕМЛЕДЕЛЬЦЫ

I

На грязных набережных, средь пыльныхАнатомических таблиц,Средь книг, как мумии гробниц,Истлевших в сумерках могильных,
Я зачарован был не разОдной печальною картиной:В ней кисти грубой и стариннойШтрихи приковывали глаз;Нездешним ужасом объятый,Я видел там скелетов ряд:Они над пашнею стоят,Ногами упершись в лопаты.

II

Трудясь над пашнею иной,Вы, жалкая добыча тленья,Все так же полны напряженьяСвоей ободранной спиной?
Как к тачке каторжние цепями,Там пригвожденные давно,Скажите мне, кому гумноВы устилаете снопами?Возникнул ваш истлевший стройЭмблемой ужаса пред нами;Иль даже там, в могильной ямеНе тверд обещанный покой?Иль даже царство смерти лжет,Небытие — непостоянно,И тот же жребий окаянныйИ в самой вечности нас ждет,И мы, над тяжкою лопатойСогбенные, в стране инойОкровавленною ногойПридавим заступ свой проклятый?

le français

XCVВЕЧЕРНИЕ СУМЕРКИ

Вот вечер пленительный, друг преступленья,К нам крадется волчьей, коварной стопой;Задернут небесный альков над толпой,И в каждом, как в звере, горит исступленье.О вечер, тебя с тайной радостью ждал,Кто потные руки весь день натруждал,Кто с тихим забвеньем склонится к покою,Снедаемый жгучей, безумной тоскою,Кто никнет над книгой с тяжелым челом,Кто ищет постели, разбитый трудом!Вот демоны, полные вечной заботы,Проснулись, очнулись от тяжкой дремоты;Несутся — и в крыши и в ставни стучат;Ночные огни зажигает Разврат,Колышет и гасит их ветер свирепый;Вот двери свои раскрывают вертепы,Живой муравейник, волнуясь, кишитИ путь проложить себе тайный спешит;Копошится, бьется на улицах грязных,Свиваясь, как клубы червей безобразных.Чу — слышится кухонь шипенье вокруг;Хрипящий со сцены доносится звук;Притоны, что манят азартной игрою,Заполнены жадной, развратной толпою;Там моты, кокотки и воры сошлисьИ дружно за промысел гнусный взялись;Взломали рукою искусною ворыУ кассы замки и дверные затворы;Все прожито нынче, что взято вчера.О сердце, забыться настала пора!Оглохни же, слушая эти рыканья!Но к ночи язвительней горечь страданья,Больных сумрак ночи за горло берет,Пасть в общую бездну пришел их черед;Больницы наполнены звуками стона;Напрасно… над чашкой душистой бульонаНе встретить вам ту, что душе дорога;Вам чужды и сладость и свет очага!..

le français

XCVIИГРА

На креслах выцветших они сидят кругом,Кокотки старые с поддельными бровями,Лениво поводя насмешливым зрачком,Бряцая длинными, блестящими серьгами;К сукну зеленому приближен длинный рядБеззубых челюстей и ртов, подобных ранам;Их руки адскою горячкою горят,Трепещут на груди и тянутся к карманам;С плафона грязного лучи обильно льетРяд люстр мерцающих, чудовищных кинкетовНа хмурое чело прославленных поэтов,Сюда собравшихся пролить кровавый пот.В ночных виденьях сна я был картиной черной,Как ясновидящий, нежданно поражен;На локоть опершись, в молчанье погружен,Я сам сидел в углу бесчувственный, упорный,И я завидовал, клянусь, толпе блудниц,Что, страстью схвачена, безумно ликовала,Погибшей красотой и честью торговалаИ страшной радости не ведала границ.Но ужаснулся я и, завистью пылая,Смотрел, как свора их, впивая кровь свою,Стремится к пропасти зияющей, желаяИ муки предпочесть и ад — небытию!

le français

XCVIIПЛЯСКА СМЕРТИ[97]

Эрнесту Кристофу

С осанкой важною, как некогда живая,С платком, перчатками, держа в руке букет,Кокетка тощая, красоты укрывая,Она развязностью своей прельщает свет.Ты тоньше талию встречал ли в вихре бала?Одежды царственной волна со всех сторонНа ноги тощие торжественно ниспала,На башмачке расцвел причудливый помпон.Как трется ручеек о скалы похотливо,Вокруг ее ключиц живая кисеяШуршит и движется, от шуток злых стыдливоМогильных прелестей приманки утая.Глаза бездонные чернеют пустотою,И череп зыблется на хрупких позвонках,В гирлянды убранный искусною рукою;О блеск ничтожества, пустой, нарядный прах!Карикатурою тебя зовет за этоНепосвященный ум, что, плотью опьянен,Не в силах оценить изящество скелета —Но мой тончайший вкус тобой, скелет, пленен!Ты здесь затем, чтоб вдруг ужасная гримасаСмутила жизни пир? иль вновь живой скелет,Лишь ты, как некогда, надеждам отдалася,На шабаш повлекли желанья прежних лет?Под тихий плач смычка, при ярком свеч дрожаньиТы хочешь отогнать насмешливый кошмар,Потоком оргии залить свои страданьяИ погасить в груди зажженный адом жар?Неисчерпаемый колодезь заблуждений!Пучина горестей без грани и без дна!Сквозь сеть костей твоих и в вихре опьяненийНенасытимая змея глазам видна!Узнай же истину: нигде твое кокетствоДостойно оценить не сможет смертный взгляд;Казнить насмешкою сердца — смешное средство,И чары ужаса лишь сильных опьянят!Ты пеной бешенства у всех омыла губы,От бездны этих глаз мутится каждый взор,Все тридцать два твои оскаленные зубаСмеются над тобой, расчетливый танцор!Меж тем, скажите, кто не обнимал скелета,Кто не вкусил хоть раз могильного плода?Что благовония, что роскошь туалета?Душа брезгливая собою лишь горда.О ты, безносая, смешная баядера[98]!Вмешайся в их толпу, шепни им свой совет.«Искусству пудриться, друзья, ведь есть же мера,Пропахли смертью вы, как мускусом скелет!Вы, денди лысые, седые Антинои[99],Вы, трупы сгнившие, с которых сходит лак!Весь мир качается под пляшущей пятою,То — пляска Смерти вас несет в безвестный мрак!От Сены набережных и до знойных стран Гангеса[100]Бегут стада людей, бросая в небо стон,А там — небесная разодрана завеса:Труба Архангела глядит, как мушкетон.Под каждым климатом, у каждой грани мираНад человеческой ничтожною толпойВсегда глумится Смерть, как благовонья мира,В безумие людей вливая хохот свой!»

le français

XCVIIIСАМООБМАН

Когда ты небрежно и плавно ступаешьВ ритм звуков, разбитых о низкий плафон,И стан гармонический тихо склоняешь,Твой взор бесконечной тоской углублен;Облитое волнами мертвого газа,Пленительно бледное это чело,Где пламя вечернее зорю зажгло,Как взоры портрета, два грустные глаза;Я знаю, забытые грезы твоиВозносятся царственно башней зубчатой,И спелое сердце, как персик помятый,Уж просит и поздней и мудрой любви.Ты — плод ароматный, роскошный, осенний,Надгробная урна, просящая слез,Далеких оазисов запах весенний,Иль ложе — иль просто корзина для роз?Есть грустные очи без тайн и чудес:Их взгляды чаруют, как блеск драгоценныйОправы без камня, вид раки священной,Пустой, как безбрежные своды небес.Но сердце, что правды жестокой страшится,Пленяется призрачно-лживой мечтой,И в шутку пустую готово влюбиться,И жаждет склониться пред маской простой!

le français

XCIX

Средь шума города всегда передо мнойНаш домик беленький с уютной тишиной;Разбитый алебастр Венеры и Помоны[101],Слегка укрывшийся в тень рощицы зеленой,И солнце гордое, едва померкнет свет,С небес глядящее на длинный наш обед,Как любопытное, внимательное око;В окне разбитый сноп дрожащего потока;На чистом пологе, на скатерти лучейЖивые отблески, как отсветы свечей.

le français

C

Служанка верная с душою благородной!Ты под ковром травы вкушаешь сон холодный;Наш долг — снести тебе хоть маленький букет.Усопших ждет в земле так много горьких бед;Когда вздохнет Октябрь, деревья обрываяИ между мраморов уныло завывая, —О, как завидуют тогда живым они, —Их ложу теплому и ласкам простыни!Их мысли черные грызут, их сон тревожа;Никто с усопшими не разделяет ложа;Скелеты мерзлые, объедки червяковЛишь чуют мокрый снег и шествие веков;Не посетит никто их тихие могилы,Никто не уберет решетки их унылой.Когда поют дрова в камине фистулой,На кресле в сумерках с их смутной, серой мглойЯ находил тебя, сидевшую спокойно;То с миной важною, заботливо-пристойнойТы появлялась вдруг в сторонке, на ковреНочами синими в холодном Декабре;Как мать вставала ты с своей постели снежной,Чтоб взрослое дитя согреть заботой нежной,И из пустых очей роняла капли слез…Что мог бы я сказать тогда на твой вопрос?

le français

CIТУМАНЫ И ДОЖДИ

И осень позднюю и грязную веснуЯ воспевать люблю: они влекут ко снуБольную грудь и мозг какой-то тайной силой,Окутав саваном туманов и могилой.Поля безбрежные, осенних бурь игра,Всю ночь хрипящие под ветром флюгераДороже мне весны; о вас мой дух мечтает,Он крылья ворона во мраке распластает.Осыпан инея холодной пеленой,Пронизан сладостью напевов погребальных,Он любит созерцать, исполнен грез печальных,Царица бледная, бесцветный сумрак твой!Иль в ночь безлунную тоску тревоги тайнойЗабыть в объятиях любви, всегда случайной!

le français

CIIПАРИЖСКИЙ СОН

Конст. Гюису[102]

I

Пейзаж чудовищно-картинныйМой дух сегодня взволновал;Клянусь, взор смертный ни единыйДоныне он не чаровал!
Мой сон исполнен был видений,Неописуемых чудес;В нем мир изменчивых растенийПо прихоти мечты исчез;Художник, в гений свой влюбленный,Я прихотливо сочеталВ одной картине монотоннойЛишь воду, мрамор и металл;Дворцы, ступени и аркадыВ нем вознеслись, как Вавилон,В нем низвергались ниц каскадыНа золото со всех сторон;Как тяжкий занавес хрустальный,Омыв широких стен металл,В нем ослепительно-кристальныйСтрой водопадов ниспадал.Там, как аллеи, колоннадыТянулись вкруг немых озер,Куда гигантские наядыСвой женственный вперяли взор.И берег розово-зеленый,И голубая скатерть водДо грани мира отдаленнойПростерлись, уходя вперед!Сковав невиданные скалы,Там полог мертвых льдов сверкал,Исполнен силы небывалой,Как глубь магических зеркал;Там Ганги с высоты надзвездной,Безмолвно восхищая взор,Излили над алмазной безднойСокровища своих амфор!Я — зодчий сказочного мира —Тот океан порабощалИ море в арки из сафираУпорством воли возвращал.Вокруг все искрилось, блистало,Переливался черный цвет,И льды оправою кристаллаУдвоили свой пышный свет.В дали небес не загоралисьНи луч светила, ни звезда,Но странным блеском озарялисьЧудовищные горы льда!А надо всем, огнем экстазаСжигая дух смятенный мой,Витало, внятно лишь для глаза,Молчанье Вечности самой!

II

Когда же вновь я стал собою,Открыв еще пылавший взор,Я схвачен был забот гурьбою,Я видел вкруг один позор.
Как звон суровый, погребальный,Нежданно полдень прозвучал;Над косным миром свод печальныйБесцветный сумрак источал.

le français

CIIIСУМЕРКИ УТРА

Уж во дворе казарм труба задребезжала,Уж пламя фонарей от ветра задрожало.Вот час, когда ползет больных видений ройВ подушках юношей отравленной мечтой;Когда, как красный глаз, от лампы свет багровыйПятно кровавое на день бросает новый,Когда ослабший дух, с себя свергая плоть,Как лампы — день, ее не может побороть;И словно милый лик, где ветер свеял слезы,В дрожащем воздухе плывут ночные грезы;Вот час, когда нет сил творить, любить, лобзать.Над крышами домов уж начал дым всползать;Но проститутки спят, тяжелым сном обвиты,Их веки сомкнуты, их губы чуть раскрыты;Уж жены бедняков на пальцы стали дуть,Влача к огню свою иссохнувшую грудь;Вот час, когда среди и голода и стужиТоска родильницы еще острей и туже;И если закричит, пронзив туман, петух,Его напев, как вопль, залитый кровью, глух.Туманов океан омыл дома столицы,Наполнив вздохами холодный мрак больницы,Где внятнее теперь последний горький стон;Кутила чуть бредет, работой утомлен.В наряде розовом и призрачно-зеленомЗаря над Сеною с ее безлюдным лономСкользит медлительно, будя Париж, — и вотОн инструменты вновь заботливо берет.

le français

ВИНО

CIVДУША ВИНА

В бутылках в поздний час душа вина запела:«В темнице из стекла меня сдавил сургуч,Но песнь моя звучит и ввысь несется смело;В ней обездоленным привет и теплый луч!О, мне ль не знать того, как много капель потаИ света жгучего прольется на холмы,Чтоб мне вдохнула жизнь тяжелая работа,Чтоб я могла за все воздать из недр тюрьмы!Мне веселей упасть, как в теплую могилу,В гортань работника, разбитого трудом,До срока юную растратившего силу,Чем мерзнуть в погребе, как в склепе ледяном!Чу — раздались опять воскресные припевы,Надежда резвая щебечет вновь в груди,Благослови ж и ты, бедняк, свои посевыИ, над столом склонясь, на локти припади;В глазах твоей жены я загорюсь, играя,У сына бледного зажгу огонь ланит,И на борьбу с судьбой его струя живая,Как благовония — атлета, вдохновит.Я упаду в тебя амброзией священной;Лишь Вечный Сеятель меня посеять мог,Чтоб пламень творчества зажегся вдохновенныйИ лепестки раскрыл божественный цветок!»

le français

CVВИНО ТРЯПИЧНИКОВ

При свете красного, слепого фонаря,Где пламя движется от ветра, чуть горя,В предместье города, где в лабиринте сложномКишат толпы людей в предчувствии тревожном,Тряпичник шествует, качая головой,На стену, как поэт, путь направляя свой;Пускай вокруг снуют в ночных тенях шпионы,Он полон планами; он мудрые законыДиктует царственно, он речи говорит;Любовь к поверженным, гнев к сильным в нем горит:Так под шатром небес он, радостный и бравый,Проходит, упоен своей великой славой.О вы, уставшие от горя и трудов,Чьи спины сгорблены под бременем годовИ грудою тряпья, чья грудь в изнеможеньи —О вы, огромного Парижа изверженье!Куда лежит ваш путь? Вокруг — пары вина;Их побелевшая в сраженьях седина,Их пышные усы повисли, как знамены;Им чудятся цветы, и арки, и колонны,И крики радости, покрытые трубой,И трепет солнечный, и барабанный бой,Рев оглушительный и блеск слепящий оргий, —В честь победителей народные восторги.Так катит золото среди толпы людейВино, как сладостный Пактол[103], волной своей;Вино, уста людей тебе возносят клики,И ими правишь ты, как щедрые владыки.Чтоб усыпить тоску, чтоб скуку утолить,Чтоб в грудь отверженца луч радости пролить,Бог создал сон; Вино ты, человек, прибавилИ сына Солнца в нем священного прославил!

le français

CVIВИНО УБИЙЦЫ

Чтоб пить свободно, я убилСвою жену: она, бывало,Всю душу криком надрывала,Коль без гроша я приходил.Как воздух чист, как много света!Я счастлив счастьем короля…Когда с тобой сошелся я,Такое же стояло лето!Мне жажда грудь на части рвет;Чтоб жажды той уменьшить силу,Пускай вино ее могилуДо края самого зальет!Я бросил труп на дно колодцаИ груду целую камней,Сломав забор, воздвиг над ней.О, где же столько сил найдется!Словами ласки и любви,Во имя клятв неразрешимыхИ счастья дней неизгладимых,Мелькнувших в сладком забытьи,Я сам назначил ей свиданье!Она же в час вечерней тьмыПришла! — Безумное созданье!Быть может, все безумны мы!Она была еще красива,Хоть вся давно изнемогла,И я, любя ее ревниво,Сказал: «Уйди из мира зла!»Тоска мне сердце вечно гложет,В толпе ж, что каждый миг пьяна,Ее никто понять не можетИ саван сделать из вина.Она, как мертвые машины,Без пытки, без огня в крови,Клянусь — хотя б на миг единыйНе знала истинной любвиС ее очарованьем черным,С кортежем дьявольским страстей,С отравой, слез ручьем позорнымИ стуком цепи и костей.Вновь одинокий и свободный,Я буду вновь мертвецки пьян;Забуду боль сердечных ран,Улягусь на земле холоднойИ буду спать, как грязный пес.Быть может, тормозом вагонаИль острой шиною колесМне череп раздробит: без стонаЯ встречу смерть; не все ль равно,Когда над Богом, СатаноюИ Тайной Вечерей СвятоюЯ богохульствовал давно!

le français

CVIIВИНО ОТШЕЛЬНИКА

Ни взгляд прелестницы, изысканный и нежный,Скользящий вкрадчиво, как белый луч луны,На лоне озера родивший рябь волны,Купающей в себе красу луны небрежной,Ни тощий кошелек в кармане игрока,Ни жадный поцелуй иссохшей Аделины,Ни отзвук музыки, как дальний стон кручины,Нас опьяняющий и сладкий, как тоска,Нам не заменят твой пронзающий бальзам,Бутылка; он, на дне глубоких недр сокрытый,Льет в душу молодость, и жизнь, и гордость нам,Спешит восстановить поэта дух разбитый…Вино, хвала тебе! ты — гордость бедняков,Ты превращаешь их в ликующих богов!

le français

CVIIIВИНО ЛЮБОВНИКОВ

Как сверкает небесный простор!Без узды, без кнута и без шпорКонь-вино мчит нас в царство чудесВ феерическом блеске небес!Мы в кристальной дали голубой,Как два Ангела, реем с тобой,От горячки сгорая, летим,Уловить дальний призрак хотим.Чуть колышимы мягким крылом,Увлекаемы вихрями грез,Мы мечтаем, мы бредим вдвоем,Чтобы вихрь нас в безбрежность унес,Чтоб со мною достигла и тыЗаповедного рая мечты!

le français

ЦВЕТЫ ЗЛА

CIXРАЗРУШЕНЬЕ

Меня преследует Злой Дух со всех сторон;Неосязаемо вокруг меня витая,Нечистым пламенем мне грудь сжигает он;Я им дышу, его вдыхая и глотая.То, образ женственно-пленительный приняв,Когда душа полна святого вдохновенья,Весь — лицемерие средь мерзостных забав,Мои уста сквернит напитком преступленья;То истомленного от взоров Бога прочьВ пустыни мертвые, где скука, страх и ночь,Уводит силою таинственной внушенья,То вдруг насмешливо являет предо мнойОдежд нечистых кровь и ран разверстых гной,И час кровавого готовит Разрушенья.

le français

CXМУЧЕНИЦА

КАРТИНА НЕИЗВЕСТНОГО ХУДОЖНИКА

Где над флаконами нависли складки тканей,Где платья пышные влачатся по земле,Где кресел чувственных и строгих изваянийНедвижен смутный строй в полупрозрачной мгле;Где в душном воздухе искусственной теплицыПодстерегает Смерть и дышит верный яд,Где, заключенные в стеклянные гробницы,Букеты льют, как вздох предсмертный, аромат —Простерт безглавый труп: кровавою струеюПодушки напитав, как будто берега,Он вспрыснул простыни багровою росою,Как свежей влагою иссохшие луга.Как сонмы в сумраке кишащих привидений,Чья бледность странная приковывает взор,Сверкая множеством роскошных украшенийНа груде черных кос, закрученных в узор,Немая голова, как лютик, возле ложаПоставлена на стол, бессмысленно-мертва,И смутно-беглый взгляд, как сумрак, грудь тревожа,Случайно вырвавшись, горит едва-едва.На ложе брошен труп, бесстыдно и небрежноРаскрыв сокровища таинственных красот:Природы пышный дар, чья прелесть неизбежно,Как роковой закон, к погибели влечет.Как память прошлого, ей ногу облекаетРасшитый золотом, чуть розовый чулок,И в сумрак комнаты подвязка устремляетАлмазный, острый взор, как вспыхнувший зрачок.Все говорит: и труп, бесстыдно-одинокоНа ложе брошенный, затопленный в крови,Портрета мрачного предательское око —О черном призраке чудовищной любви,О дикой оргии, когда при взрывах смехаОгонь лобзания воспламеняет ад,И им в ответ звучит сочувственное эхоТех падших ангелов, что в складках штор кружат.Как тонки линии плеча, где дерзновенноОтпечатлели след кровавые струи!Как в чуткой талии красив изгиб мгновенноРазвившихся колец встревоженной змеи!Как молода она!.. Душой опустошеннойВся — скуки тягостным объятьям предана,Порывам похоти и страсти исступленной,Быть может, отдалась, безумствуя, она?Иль нечестивец тот, в любви всегда упорнойНе истощив до дна ненасытимый пыл,Ее холодный труп, недвижный и покорный,Страстей безмерностью бесстыдно осквернил?Скажи, нечистый труп, ужель своей рукоюОн эту голову за пряди кос поднял,Ужель лобзания, не дрогнувши душою,Губами жаркими с холодных губ собрал!Вдали от шуток злых толпы и поруганья,От любопытного и праздного судьи,Вкушая вечный мир, спи, странное созданье,В могиле роковой, в холодном забытьи!Он обойдет весь мир, но всюду к изголовьюПриникнет образ твой, тревожа смутный сон,И не изменит он тебе, такой любовьюС тобою, верная до гроба, обручен!

le français

CXIОСУЖДЕННЫЕ

Как тварь дрожащая, прильнувшая к пескам,Они вперяют взор туда, в просторы моря;Неверны их шаги, их руки льнут к рукамС истомой сладостной и робкой дрожью горя.Одни еще зовут под говор ручейковВидения, полны признанья слов стыдливых,Любви ребяческой восторгов боязливых,И ранят дерево зеленое кустов.Те, как монахини, походкой величавойБредут среди холмов, где призрачной гурьбойВсе искушения плывут багровой лавой,Как ряд нагих грудей, Антоний[104], пред тобой;А эти, ладонку прижав у страстной груди,Прикрыв одеждами бичи, среди дубрав,Стеня, скитаются во мгле ночных безлюдий,С слюною похоти потоки слез смешав.О девы-демоны, страдалицы святые,Для бесконечного покинувшие мир,Вы — стоны горькие, вы — слезы пролитые,Вы чище Ангела, бесстыдней, чем сатир.О сестры бедные! скорбя в мечтах о каждой,В ваш ад за каждою я смело снизойду,Чтоб души, полные неутолимой жаждой,Как урны, полные любви, любить в аду!

le français

CXIIДВЕ СЕСТРИЦЫ

Разврат и Смерть, — трудясь, вы на лобзанья щедры;Пусть ваши рубища труд вечный истерзал,Но ваши пышные и девственные недрыДеторождения позор не разверзал.Отверженник-поэт, что, обреченный аду,Давно сменил очаг и ложе на вертеп.В вас обретет покой и горькую усладу:От угрызения спасут вертеп и склеп.Альков и черный гроб, как два родные брата,В душе, что страшными восторгами богата,Богохуления несчетные родят;Когда ж мой склеп Разврат замкнет рукой тлетворной,Пусть над семьею мирт, собой чаруя взгляд,Твой кипарис[105], о Смерть, вдруг встанет тенью черной!

le français

CXIIIФОНТАН КРОВИ

Струится кровь моя порою, как в фонтане,Полна созвучьями ритмических рыданий.Она медлительно течет, журча, покаПовсюду ищет ран тревожная рука.Струясь вдоль города, как в замкнутой поляне,Средь улиц островов обозначая грани,Поит всех жаждущих кровавая рекаИ обагряет мир, безбрежно широка.Я заклинал вино — своей струей обманнойДуше грозящий страх хоть на день усыпить;Но слух утончился, взор обострился странно;Я умолял Любовь забвение пролить;И вот, как ложем игл, истерзан дух любовью,Сестер безжалостных поя своею кровью.

le français

CXIVАЛЛЕГОРИЯ

To — образ женщины с осанкой величавой,Чья прядь в бокал вина бежит волной курчавой,С чьей плоти каменной бесчувственно скользятИ когти похоти, и всех вертепов яд.Она стоит, глумясь над Смертью и Развратом.А им, желанием все сокрушать объятым,Перед незыблемой, надменной КрасотойДано смирить порыв неудержимый свой.Султанша томностью, походкою — богиня;Лишь Магометов рай — одна ее святыня;Раскрыв объятья всем, она к себе зоветВесь человеческий неисчислимый род.Ты знаешь, мудрая, чудовищная дева,Что и бесплодное твое желанно чрево,Что плоть прекрасная есть высочайший дар,Что всепрощение — награда дивных чар;Чистилище и Ад ты презрела упорно;Когда же час пробьет исчезнуть в ночи черной,Как вновь рожденная, спокойна и горда,Ты узришь Смерти лик без гнева, без стыда.

le français

CXVБЕАТРИЧЕ[106]

В пустыне выжженной, сухой и раскаленнойПрироде жалобы слагал я, исступленный,Точа в душе своей отравленный кинжал,Как вдруг при свете дня мне сердце ужас сжал:Большое облако, предвестье страшной бури,Спускалось на меня из солнечной лазури,И стадо демонов оно несло с собой,Как злобных карликов, толпящихся гурьбой.Но встречен холодно я был их скопом шумным;Так встречная толпа глумится над безумным.Они, шушукаясь, смеялись надо мнойИ щурились, глаза слегка прикрыв рукой:«Смотрите, как смешна карикатура эта,Чьи позы — жалкая пародия Гамлета,Чей взор — смущение, чьи пряди ветер рвет;Одно презрение у нас в груди найдетПотешный арлекин, бездельник, шут убогий,Сумевший мастерски воспеть свои тревогиИ так пленить игрой искусных поз и словЦветы, источники, кузнечиков, орлов,Что даже мы, творцы всех старых рубрик, радыВыслушивать его публичные тирады!»Гордец, вознесшийся высокою душойНад грозной тучею, над шумною толпой,Я отвести хотел главу от жалкой своры;Но срам чудовищный мои узрели взоры..(И солнца светлая не дрогнула стезя!)Мою владычицу меж них увидел я:Она насмешливо моим слезам внималаИ каждого из них развратно обнимала.

le français

CXVIПУТЕШЕСТВИЕ НА ОСТРОВ ЦИТЕРУ[107]

Как птица, радостно порхая вкруг снастей,Мой дух стремился вдаль, надеждой окрыленный,И улетал корабль, как ангел, опьяненныйЛазурью ясною и золотом лучей.Вот остров сумрачный и черный… То — Цитера,Превознесенная напевами страна;О, как безрадостна, безжизненна она!В ней — рай холостяков, в ней скучно все и серо.Цитера, остров тайн и праздников любви,Где всюду реет тень классической Венеры,Будя в сердцах людей любовь и грусть без меры,Как благовония тяжелые струи;Где лес зеленых мирт свои благоуханьяСливает с запахом священных белых роз,Где дымкой ладана восходят волны грез,Признания любви и вздохи обожанья;Где несмолкаемо воркуют голубки!— Цитера — груда скал, утес бесплодный, мглистый,Где только слышатся пронзительные свисты,Где ужас узрел я, исполненный тоски!О нет! То не был храм, окутанный тенями,Где жрица юная, прекрасна и легка,Приоткрывая грудь дыханью ветерка,В цветы влюбленная, сжигала плоть огнями;Лишь только белые спугнули парусаПтиц возле берега и мы к нему пристали,Три черные столба нежданно нам предстали,Как кипарисов ряд, взбегая в небеса.На труп повешенный насев со всех сторон,Добычу вороны безжалостно терзалиИ клювы грязные, как долота, вонзалиВо все места, и был он кровью обагрен.Зияли дырами два глаза, а кишкиИз чрева полого текли волной тлетворной,И палачи, едой пресытившись позорной,Срывали с остова истлевшие куски.И морды вверх подняв, под этим трупом вкругКишели жадные стада четвероногих,Где самый крупный зверь средь стаи мелких многихБыл главным палачом с толпою верных слуг.А ты, Цитеры сын, дитя небес прекрасных!Все издевательства безмолвно ты сносил,Как искупление по воле высших силВсех культов мерзостных и всех грехов ужасных.Твои страдания, потешный труп, — мои!Пока я созерцал разодранные члены,Вдруг поднялись во мне потоки желчной пены,Как рвота горькая, как давних слез ручьи.Перед тобой, бедняк, не в силах побороть Я был забытый бред среди камней Цитеры;Клюв острый ворона и челюсти пантерыОпять, как некогда, в мою вонзились плоть!Лазурь была чиста, и было гладко море;А мозг окутал мрак, и, гибелью дыша,Себя окутала навек моя душаТяжелым саваном зловещих аллегорий.На острове Любви я мог ли не узнатьПод перекладиной свое изображенье?..О, дай мне власть, Господь, без дрожи отвращеньяИ душу бедную и тело созерцать!

le français

CXVIIАМУР И ЧЕРЕП[108]

СТАРИННАЯ ВИНЬЕТКА

Амур бесстыдно и проворно                    На череп мира сел,Как царь на троне, и задорно                    И беззаботно смел;Хохочет он — и выдувает                    Рой круглых пузырей,И каждый в небо уплывает,                    К другим мирам, скорей.Но каждый хрупкий шар, сверкая,                    Высоко вознесен,Вдруг лопнет, душу испуская,                    Как золотистый сон.И каждый раз, вздохнув глубоко,                    Печалится мертвец:— Игре веселой и жестокой                    Настанет ли конец?Иль ты, палач, не замечаешь,                    Что в воздух вновь и вновьМой мозг безумно расточаешь                    И плоть мою и кровь!

le français

МЯТЕЖ

CXVIIIОТРЕЧЕНИЕ СВ. ПЕТРА[109]

Творец! анафемы, как грозная волна,Несутся в высь, к твоим блаженным серафимам.Под ропот их ты спишь в покое нерушимом,Как яростный тиран, упившийся вина!Творец! затерзанных и мучеников крикиТебе пьянящею симфонией звучат;Ужель все пытки их, родя кровавый чад,Не переполнили еще твой свод великий?Исус! Ты помнишь ли свой Гефсиманский сад?[110]Кому молился ты, коленопреклоненный?Тому ль, кто хохотал, заслышав отдаленныйПозорный стук гвоздей, твоим мученьям рад?Когда божественность безумно оскверняласьРазвратом стражников и гнусной сворой слуг,Когда шипы венца вонзились в череп вдруг,Где человечество несметное вмещалось,Когда повиснул ты, и тела тяготаДвух рук раскинутых вытягивала жилы,Когда кровавый пот струил твой лоб унылый,И стал посмешищем вид твоего креста:Тогда мечтал ли ты о той поре счастливой,Когда, свершая свой божественный обет,Ослицей нежною ты был влеком, твой следЦветами убран был и ветками оливы;Когда ты весь был гнев, когда рука твояВсех этих торгашей безжалостно разила?Боль угрызения не раньше ли пронзилаТвое ребро, Исус, чем острие копья[111]?— Я брошу этот мир без слез, без огорчений:Здесь бьется жизнь, с мечтой деянье разлуча;Пусть, обнажив свой меч, я сгибну от меча, —О Петр, клянусь, ты прав в безумьи отречений!

le français

CXIXАВЕЛЬ И КАИН[112]

I

Род Авеля! ты ешь и пьешь,Твой взор согрет улыбкой Бога;
А ты, род Каинов, ползешь,И смерть в грязи — твоя дорога!Род Авеля! твой щедрый дарУ Серафима нос щекочет;Род Каина! проклятых карТвоих убавить Бог не хочет!Род Авеля! твой сев возрос,Твой тучен скот — и пышны оба;Род Каина! как старый пес,В тебе рычит твоя утроба!Род Авеля! зимой очагТебя согреет в должной мере;Род Каина! ты вечно наг,Ты, как шакал, дрожишь в пещере.Род Авеля! и плоть и костьТвои, любя, потомство множит;Род Каина, весь — страсть и злость,Чужой восторг лишь видеть может!Род Авеля! в лесах клопыС тобой поспорят в размноженьи;Род Каина! не все ль тропыТебе сулят изнеможенье?

II

Род Авеля! Твой труп пожрутЗемли дымящиеся недра;
Род Каина! за гнет и трудТвой враг тебе заплатит щедро!Род Авеля! в последний мигЧто меч, коль вкруг рогатин много?Род Каина небес достигИ наземь низвергает Бога!

le français

CXXЛИТАНИЯ[113] САТАНЕ

О ты, всех Ангелов мудрейший, славный гений,О Бог развенчанный, лишенный песнопений!           Мои томления помилуй, Сатана!Владыка изгнанный, безвинно осужденный,Чтоб с силой новою воспрянуть, побежденный!           Мои томления помилуй, Сатана!Ты, царь всеведущий, подземных стран владыко,Целитель душ больных от горести великой!           Мои томления помилуй, Сатана!Для всех отверженцев, всех парий, прокаженныхПуть указующий к обителям блаженных!           Мои томления помилуй, Сатана!Любовник Смерти, Ты, для нас родивший с неюНадежду, — милую, но призрачную фею!..           Мои томления помилуй, Сатана!Ты, осужденному дающий взор холодный,Чтоб с эшафота суд изречь толпе народной!           Мои томления помилуй, Сатана!Ты, знающий один, куда в земной утробеТворцом сокровища укрыты в алчной злобе!           Мои томления помилуй, Сатана!О ты, чей светлый взор проникнул в арсеналы,Где, скрыты в безднах, спят безгласные металлы!           Мои томления помилуй, Сатана!Ты, охраняющий сомнамбул от паденийНа роковой черте под властью сновидений!           Мои томления помилуй, Сатана!Ты, кости пьяницы, не взятые могилой,Восстановляющий магическою силой!           Мои томления помилуй, Сатана!Ты, дух измученный утешив новой верой,Нас научающий мешать селитру с серой![114]           Мои томления помилуй, Сатана!О ты, на Креза[115] лоб рукою всемогущейКлеймо незримое предательски кладущий!           Мои томления помилуй, Сатана!Ты, развращающий у дев сердца и взглядыИ их толкающий на гибель за наряды!           Мои томления помилуй, Сатана!Ты, посох изгнанных, ночных трудов лампада,Ты, заговорщиков советчик и ограда!           Мои томления помилуй, Сатана!Усыновитель всех, кто, злобою сгорая,Изгнали прочь отца из их земного рая!           Мои томления помилуй, Сатана!

МОЛИТВА

Тебе, о Сатана, мольбы и песнопенья!О, где бы ни был ты: в лазурных небесах,Где некогда царил, иль в адских пропастях,Где молча опочил в час страшного паденья, —Пошли душе моей твой непробудный сонПод древом роковым добра и зла познанья,Когда твое чело, как храма очертанья,Ветвями осенит оно со всех сторон!

le français

СМЕРТЬ

CXXIСМЕРТЬ ЛЮБОВНИКОВ

Мы ляжем, как в гроба, в глубокие диваны,Цветов тропических расставим вкруг леса —Для нас соткали их иные небеса —И ложе смертное обвеет запах пряный!Два сердца верные, последний жар храня,Зажгутся пламенем двух факелов широких,И в глубине двух душ, как двух зеркал глубоких,Скользнут два отблеска ответного огня!В тот вечер розовый, таинственно-лазурныйМы все мерцания в единый луч сольем,Как в долгий, тяжкий стон — слова разлуки бурной!О верный Ангел наш, ты к нам приди потом,Открой с улыбкой дверь в покой любви печальный,Зажги померкший свет и тусклый лик зеркальный!

le français

CXXIIСМЕРТЬ БЕДНЯКОВ

Лишь Смерть утешит нас и к жизни вновь пробудит,Лишь Смерть — надежда тем, кто наг, и нищ, и сир,Лишь Смерть до вечера руководить нас будетИ в нашу грудь вольет свой сладкий эликсир!В холодном инее и в снежном ураганеНа горизонте мрак лишь твой прорежет свет,Смерть — ты гостиница, что нам сдана заране,Где всех усталых ждет и ложе и обед!Ты — Ангел: чудный дар экстазов, сновиденийТы в магнетических перстах ко всем несешь,Ты оправляешь одр нагим, как добрый гений;Святая житница, ты всех равно сберешь;Отчизна древняя и портик ты чудесный,Ведущий бедняка туда, в простор небесный!

le français

CXXIIIСМЕРТЬ ХУДОЖНИКОВ

Не раз раздастся звон потешных бубенцов;Не раз, целуя лоб Карикатуры мрачной,Мы много дротиков растратим неудачно,Чтоб цель достигнута была в конце концов!Мы много панцирей пробьем без состраданья,Как заговорщики коварные хитря,И адским пламенем желания горя —Пока предстанешь ты, великое созданье!А вы, что Идола не зрели никогда!А вы, ваятели, что, плача, шли дотолеДорогой горькою презренья и стыда!Вас жжет одна мечта, суровый Капитолий[116]!Пусть Смерть из мозга их взрастит свои цветы,Как солнце новое, сверкая с высоты!

le français

CXXIVКОНЕЦ ДНЯ

В неверных отблесках денницыЖизнь кружит, пляшет без стыда;Теней проводит вереницыИ исчезает навсегда.Тогда на горизонте черномВосходит траурная Ночь,Смеясь над голодом упорнымИ совесть прогоняя прочь;Тогда поэта дух печальныйВ раздумьи молвит: «Я готов!Пусть мрак и холод погребальныйСовьют мне траурный покров,И сердце, полное тоскою,Приблизят к вечному покою!»

le français

CXXVМЕЧТА ЛЮБОПЫТНОГО

К Ф.Н.[117]

Тоску блаженную ты знаешь ли, как я?Как я, ты слышал ли всегда названье: «Странный»?Я умирал, в душе влюбленной затаяОгонь желания и ужас несказанный.Чем меньше сыпалось в пустых часах песка,Чем уступала грусть послушнее надежде,Тем тоньше, сладостней была моя тоска;Я жаждал кинуть мир, родной и близкий прежде.Тянулся к зрелищу я жадно, как дитя,Сердясь на занавес, волнуясь и грустя…Но Правда строгая внезапно обнажилась:Зарю ужасную я с дрожью увидал,И понял я, что мертв, но сердце не дивилось.Был поднят занавес, а я чего-то ждал.

le français

CXXVIПУТЕШЕСТВИЕ

Максиму Дюкану[118]

I

Дитя, влюбленное и в карты и в эстампы,Чей взор вселенную так жадно обнимал, —О, как наш мир велик при скудном свете лампы,Как взорам прошлого он бесконечно мал!
Чуть утро — мы в пути; наш мозг сжигает пламя;В душе злопамятной желаний яд острей,Мы сочетаем ритм с широкими валами,Предав безбрежность душ предельности морей.Те с родиной своей, играя, сводят счеты,Те в колыбель зыбей, дрожа, вперяют взгляд,Те тонут взорами, как в небе звездочеты,В глазах Цирцеи — пьют смертельный аромат.[119]Чтоб сохранить свой лик, они в экстазе славятПространства без конца и пьют лучи небес;Их тело лед грызет, огни их тело плавят,Чтоб поцелуев след с их бледных губ исчез.Но странник истинный без цели и без срокаИдет, чтобы идти, — и легок, будто мяч;Он не противится всесильной воле РокаИ, говоря «Вперед!», не задает задач.

II

Увы! Мы носимся, вертясь как шар, и каждыйТанцует, как кубарь, но даже в наших снахМы полны нового неутолимой жаждой:Так Демон бьет бичом созвездья в небесах.
Пусть цели нет ни в чем, но мы — всегда у цели;Проклятый жребий наш — твой жребий, человек, —Пока еще не все надежды отлетели,В исканье отдыха лишь ускорять свой бег!Мы — трехмачтовый бриг, в Икарию[120] плывущий,Где «Берегись!» звучит на мачте, как призыв,Где голос слышится, к безумию зовущий:«О слава, о любовь!», и вдруг — навстречу риф!..Невольно вскрикнем мы тогда: о, ковы Ада!Здесь каждый островок, где бродит часовой,Судьбой обещанный, блаженный Эльдорадо[121],В риф превращается, чуть свет блеснет дневной.В железо заковать и высадить на берегИль бросить в океан тебя, гуляка наш,Любителя химер, искателя Америк,Что горечь пропасти усилил сквозь мираж!Задрав задорный нос, мечтающий бродягаВкруг видит райские, блестящие лучи,И часто Капуей[122] зовет его отвагаШалаш, что озарен мерцанием свечи.

III

В глазах у странников, глубоких словно море,Где и эфир небес, и чистых звезд венцы,Прочтем мы длинный ряд возвышенных историй;Раскройте ж памяти алмазные ларцы!
Лишь путешествуя без паруса и пара,Тюрьмы уныние нам разогнать дано;Пусть, горизонт обняв, видений ваших чараРаспишет наших душ живое полотно.Так что ж вы видели?

IV

                                 «Мы видели светила,Мы волны видели, мы видели пески;Но вереница бурь в нас сердца не смутила —Мы изнывали все от скуки и тоски.
Лик солнца славного, цвет волн нежней фиалкиИ озлащенные закатом городаБезумной грезою зажгли наш разум жалкий:В небесных отблесках исчезнуть без следа.Но чар таинственных в себе не заключалиНи роскошь городов, ни ширина лугов:В них тщетно жаждал взор, исполненный печали,Схватить случайные узоры облаков.От наслаждения желанье лишь крепчает,Как полусгнивший ствол, обернутый корой,Что солнца светлый лик вершиною встречает,Стремя к его лучам ветвей широких строй.Ужель ты будешь ввысь расти всегда, ужелиТы можешь пережить высокий кипарис?..Тогда в альбом друзей мы набросать успелиЭскизов ряд — они по вкусу всем пришлись!..Мы зрели идолов, их хоботы кривые,Их троны пышные, чей блеск — лучи планет,Дворцы, горящие огнями феерии;(Банкирам наших стран страшней химеры нет!)И красочность одежд, пьянящих ясность взоров,И блеск искусственный накрашенных ногтей,И змей, ласкающих волшебников-жонглеров».

V

А дальше что?

VI

                     «Дитя! среди пустых затей
Нам в душу врезалось одно неизгладимо:То — образ лестницы, где на ступенях всехЛишь скуки зрелище вовек неустранимо,Где бесконечна ложь и где бессмертен грех;Там всюду женщина без отвращенья дрожи,Рабыня гнусная, любуется собой;Мужчина осквернил везде развратом ложе,Как раб рабыни — сток с нечистою водой;Там те же крики жертв и палачей забавы,Дым пиршества и кровь все так же слиты там;Все так же деспоты исполнены отравы,Все так же чернь полна любви к своим хлыстам;И там религии, похожие на нашу,Хотят ворваться в Рай, и их святой восторгПьет в истязаниях лишь наслажденья чашуИ сладострастие из всех гвоздей исторг;Болтлив не меньше мир, и, в гений свой влюбленный,Он богохульствует безумно каждый миг,И каждый миг кричит к лазури, исступленный:„Проклятие тебе, мой Бог и мой Двойник!"И лишь немногие, любовники Безумья,Презрев стада людей, пасомые Судьбой,В бездонный опиум ныряют без раздумья!— Вот, мир, на каждый день позорный список твой!»

VII

Вот горькие плоды бессмысленных блужданий!Наш монотонный мир одно лишь может датьСегодня, как вчера; в пустыне злых страданийОазис ужаса нам дан как благодать!
Остаться иль уйти? Будь здесь, кто сносит бремя,Кто должен, пусть уйдет! Смотри: того уж нет,Тот медлит, всячески обманывая Время —Врага смертельного, что мучит целый свет.Не зная отдыха в мучительном угаре,Бродя, как Вечный Жид[123], презрев вагон, фрегат,Он не уйдет тебя, проклятый ретиарий;А тот малюткою с тобой покончить рад.Когда ж твоя нога придавит наши спины,Мы вскрикнем с тайною надеждою: «Вперед!»Как в час, когда в Китай нас гнало жало сплина,Рвал кудри ветр, а взор вонзался в небосвод;Наш путь лежит в моря, где вечен мрак печальный,Где будет весел наш неискушенный дух…Чу! Нежащий призыв и голос погребальныйДо слуха нашего слегка коснулись вдруг:«Сюда, здесь Лотоса цветок благоуханный,Здесь вкусят все сердца волшебного плода,Здесь опьянит ваш дух своей отрадой страннойНаш день, не знающий заката никогда!»Я тень по голосу узнал; со дна Пилады[124]К нам руки нежные стремятся протянуть,И та, чьи ноги я лобзал в часы услады,Меня зовет: «Направь к своей Электре[125] путь!»

VIII

Смерть, капитан седой! страдать нет больше силы!Поднимем якорь наш! О Смерть! нам в путь пора!Пусть черен свод небес, пусть море — как чернилы,В душе испытанной горит лучей игра!
Пролей же в сердце яд, он нас спасет от боли;Наш мозг больной, о Смерть, горит в твоем огне,И бездна нас влечет. Ад, Рай — не все равно ли?Мы новый мир найдем в безвестной глубине!

le français


  1. Трисмегист (др. греч. — трижды величайший) — одно из имен древнегреческого бога Гермеса, покровителя магии.

  2. Houka — модный в парижских литературных кругах середины XIX в. курительный прибор, разновидность кальяна, где дым пропускается через воду.

  3. Ехидна — ядовитая змея.

  4. Кошница — корзина.

  5. Гарпия — в греческой мифологии гарпии, полуженщины-полуптицы, считались злобными похитительницами детей и людских душ.

  6. Небесных Сил и Тронов — Имеется в виду иерархическая структура ангельского мира, в соответствии с христианским учением разделяемого на девять чинов: Престолы, Серафимы, Херувимы; Господства, Силы, Власти; Начала, Архангелы, Ангелы.

  7. Мистический венец — воздаяние, которое на Небесах даруется мученикам, умершим за веру.

  8. Пальмира — разрушенный римлянами в III в. н. э. город, бывший столицей могущественного царства.

  9. Слиянье ладана и амбры и бензоя — сочетание сильнодействующих ароматических веществ природного происхождения (в оригинале вместо ладана — musc, мускус).

  10. Феб — Аполлон.

  11. Кибела — богиня плодородия, Великая Мать всего живущего, малоазиатская (фригийская) богиня, отождествлявшаяся с Реей и Деметрой.

  12. Анджело, странный мир: Христы и Геркулесы… — Речь идет об образах фрески «Страшный суд» Сикстинской капеллы, сделанных Микеланджело, где изображение библейских персонажей дается в античных традициях, в частности Христос предстает в облике могучего исполина.

  13. Пюже Пьер (1620–1694) — французский скульптор эпохи Барокко.

  14. О Гойя, злой кошмар… — Поэт ссылается на цикл офортов Гойи «Каприччос».

  15. Вебер Карл Мария (1786–1826) — немецкий композитор-романтик. В партитурах его опер, в особенности в «Обероне», блестяще представлены тембры медных и деревянных духовых инструментов, звучание которых в этой музыке связано с фантастическими образами леса.

  16. Те Deum — первоначально католический гимн на текст амврозианского хвалебного песнопения («Те Deum laudamus»), впоследствии произведение торжественного характера для хора и оркестра.

  17. Лютен (фр. Lutin) — домовой.

  18. Суккуб (суккуба) — демон-искуситель, принимавший обличье женщины.

  19. Минтурн — болотистая местность к югу от Рима.

  20. Пан — в греческой мифологии бог-покровитель лесов, стад.

  21. Борей — в греческой мифологии бог северного ветра и сам этот ветер.

  22. Сизиф — персонаж древнегреческого мифа, волей богов обреченный на совершение бессмысленной работы.

  23. Искусство — вечность. Время — миг. — Здесь перефразируется известное латинское изречение «Ars longa vita brevis» («Жизнь коротка, искусство вечно»).

  24. Дон Жуан — персонаж средневековой испанской легенды, неоднократно послужившей основой самых различных произведений. Достаточно назвать комедию Мольера «Дон Жуан, или Каменный гость», оперу Моцарта или же картину Э.Делакруа «Данте и Вергилий в аду».

  25. …обол свой Харону швырнул… — В греческой мифологии Харон, перевозивший мертвых в Аид, получал в уплату мелкую монету (по традиции обол клали усопшим под язык).

  26. Сганарелло (Сганарель) — слуга Дон Жуана.

  27. Дон Луис — отец Дон Жуана.

  28. Донна Эльвира — жена Дон Жуана, оставленная им спустя несколько дней после свадьбы.

  29. Исполин — статуя Командора.

  30. Стихотворение навеяно средневековым преданием о проповеднике Симоне де Турнэ, изложенном в трехтомном трактате К. Удена. Во время публичной проповеди каноник, трактуя о таинствах Святой Троицы, пришел в такой восторг от собственного красноречия, что утратил дар речи и рассудок.

  31. Гаварни Поль (наст. имя С. Г. Шевалье; 1804–1866) — французский художник-карикатурист. Бодлер писал о нем в своей статье «О некоторых французских карикатуристах», впрочем, сам он предпочитал О. Домье.

  32. Хлорозы — болезненная анемия, для этого заболевания характерна чрезвычайная бледность.

  33. Ночь Анджело — мраморная статуя, изваянная Микеланджело для гробницы Дж. Медичи (Флоренция).

  34. Титан — в греческой мифологии один из сыновей Урана и Реи.

  35. Кристоф Эрнест (1827–1892) — французский скульптор, чья статуя «Маска», первоначально названная «Человеческая комедия», описывается Бодлером в статье «Салон 1859 года».

  36. Стихотворение открывает цикл, посвященный Жанне Дюваль (XXII–XXXIX). Мулатка, дама полусвета, она в течение двух десятилетий была возлюбленной поэта.

  37. Тамаринд — тропическое дерево высотой 20–25 м, цветам которого присущ сильный пряный аромат.

  38. «Sed non satiata» — название стихотворения восходит к одной из сатир Ювенала в адрес «августейшей блудницы» императрицы Мессалины (48–15 гг. до н. э.), после бурной ночи уходившей «утомленной, но не насытившейся».

  39. Мне не дано обнять, как Стиксу, девять раз… — По преданию, река Стикс девятерным кольцом окружала Аид.

  40. Мегера — в греческой мифологии одна из трех эриний, богинь мщения.

  41. Прозерпина — в римской мифологии дочь богини плодородия Цереры, супруга бога подземного царства Плутона.

  42. «De profundis clamavi» — название стихотворения восходит к заупокойной католической молитве «Из бездны взываю к тебе, Господи».

  43. Duellum — поединок, дуэль (лат.).

  44. Вельзевул — Сатана, князь тьмы. В оригинале: «О топ cher Belzébuth, je t'adore» — это строка из повести Ж. Казота «Влюбленный дьявол» (1772).

  45. Этот сонет завершает цикл, обращенный к Жанне Дюваль.

  46. Аквилон — резкий и холодный северный ветер.

  47. Тимпан — древний ударный инструмент, похожий на небольшие литавры.

  48. Semper eadem — всегда та же (лат.).Этим сонетом начинается лирический цикл (XL–XLVIII), посвященный Аполлонии Сабатье, которую Бодлер встретил в 1842 г. в отеле «Пимодан» у художника Буассара.

  49. Диктам — здесь: бальзам.

  50. Название «Réversibilité» (фр. обратимость), очевидно, связано с теорией Ж. де Местра, который в восьмом разделе своей книги «Санкт-Петербургские вечера» (1821) развивает мысль о том, что святость одних может послужить искуплением греховности других.

  51. Царь Давид умолял бы… — Имеется в виду эпизод со стареющим Давидом (см. Третья книга Царств, 1).

  52. Потир — в церковном обиходе чаша для святых даров.

  53. Хризалиды — куколки, промежуточная стадия превращения гусеницы в бабочку.

  54. Лазарь — брат Марфы и Марии, воскрешенный Иисусом (Иоанн, 11, 12), это было последнее чудо, совершенное им перед Страстной неделей.

  55. Это стихотворение принадлежит к третьему циклу любовной лирики (XLIX–LVII), связанному с актрисой Мари Добрен (1827–1901), «женщиной с зелеными глазами». Она вошла в жизнь поэта в 1854 г.

  56. Ex voto — дар по обету (лат.).

  57. Диана — в римской мифологии покровительница растений, хозяйка леса.

  58. Théroigne — Теруань де Мерикур Анна Жозефа (1762–1817), актриса, героиня Великой французской революции, принимавшая участие в штурме королевского дворца Тюильри (10 августа 1792 г.).

  59. Sisina — Элиза Ниери, подруга А. Сабатье, сторонница итальянского освободительного движения.

  60. …слезы льешь, как урна… — Имеется в виду погребальная урна, сосуд слез.

  61. «Franciskae meae laudes» — «Похвалы моей Франциске» (лат.), латинское стихотворение Бодлера.

  62. Этот сонет был послан автором в октябре 1841 г. мадам Отар де Брагар, в доме которой на острове Св. Маврикия гостил поэт.

  63. «Moesta et errabunda» — грустные и неприкаянные (лат.).

  64. Здесь поэт опирается на греческое значение имени Агата, т. е. добрая, хорошая, благостная.

  65. Название этого сонета нередко переводится как «Привидение».

  66. Эреб — в греческой мифологии сын Хаоса и брат Ночи; здесь употреблено как символ мрака царства мертвых.

  67. Основные моменты содержания этого сонета Бодлер изложил в своем письме к композитору Рихарду Вагнеру от 17 февраля 1860 г. Ж. Крепе, основываясь на анализе одного из автографов Бодлера, утверждает, что первоначально это стихотворение называлось «Бетховен».

  68. В первой публикации (1857) это стихотворение носит название «Гравюра Мортимера». Имеется в виду рисунок Дж. Г. Мортимера «Конь Блед, оседланный смертью». Сюжет этот взят из Апокалипсиса Иоанна Богослова: «…конь бледный, и на нем всадник, которому имя „смерть"…» (Иоанн, VI, 8).

  69. Данаиды — в греческой мифологии дочери царя Даная; за убийство мужей боги наказали их, заставив вечно наполнять водой бочку без дна.

  70. Гидра Лерны — в греческой мифологии дракон, обитавший в окрестностях Лерны, из девяти голов этого чудовища одна была бессмертной, поэтому, когда Геракл отрубал одну из голов, на ее месте вырастали две.

  71. Плювиоз — второй зимний месяц (21 января — 20 февраля) по календарю, установленному во время Великой французской революции; букв.: дождливый (фр.).

  72. Вторят фистулой… — фальцетом.

  73. Мидас — царь Фригии, славившийся своим богатством; в награду за освобождение Силена Дионис наградил его даром превращать в золото все, к чему он прикоснется.

  74. Он, как Овидий, не стенает… — Образ «северной ссылки» римского поэта Овидия, по всей видимости, навеян картиной Э.Делакруа «Овидий у скифов», выставленной на осеннем Салоне 1859 г.

  75. В оригинале название этого стихотворения звучит как «Гэаутонтиморуменос» — сам себя истязующий (греч.), так называется и комедия Теренция.

  76. …как Моисей твердыню скал… — Речь идет об известном библейском мотиве: когда на пути в Палестину измученные жаждой евреи грозили побить Моисея камнями, тот воззвал к Господу. «И рек Господь… Жезл… возми в руку твою… и удариши в камень: и изыдет из него вода, и да пиют людие…» (Исход, 17. 4–6).

  77. Это стихотворение связано с образами рассказа Э. По «Маска красной смерти», переведенного поэтом в 1855 г.: «А когда пробегали шестьдесят минут — три тысячи шестьсот секунд быстротечного времени — и часы снова начинали бить, наступало прежнее замешательство и собравшимися овладевали смятение и тревога».

  78. Remember, esto memor… — помни (англ., лат.).

  79. Этот раздел цикла «Цветы зла» был введен поэтом во второе издание: Бодлер взял восемь стихотворений из раздела «Сплин и идеал» и добавил к ним десять новых, созданных с 1857 по 1861 г.

  80. Героиня этого стихотворения — реальное лицо. В Лувре хранится ее портрет, написанный Э. Деруа.

  81. Бело Реми (1528–1577) — поэт круга Ронсара.

  82. Ронсар Пьер (1524–1585) — выдающийся поэт XVI в.

  83. Валуа — короли Франции из династии Валуа.

  84. Это стихотворение было направлено Бодлером Виктору Гюго, находившемуся в изгнании. 7 декабря 1859 г. Гюго ответил поэту: «Как и во всем, что вы делаете, в вашем „Лебеде" есть идея. Как и все истинные идеи, она отличается глубиной…»

  85. Андромаха — в греческой мифологии супруга героя Троянской войны Гектора (см. Вергилий. «Энеида». Песнь третья); героиня одноименной трагедии Расина.

  86. Карусель — парижская площадь, расположенная неподалеку от Лувра.

  87. Лживый Симоис (Симоэнт) — ручеек, напоминавший плененной Андромахе о реке, протекавшей у стен Трои.

  88. Как муж Овидия… — Бодлер имеет в виду строки из «Метаморфоз» Овидия о человеке, которому создатель вещей даровал возможность «лицезреть небо и с поднятым челом к звездам обращаться» (Метаморфозы, I, 85–86).

  89. Это стихотворение вместе со следующим («Маленькие старушки») было послано Виктору Гюго 27 сентября 1859 г. Ответ гласил: «Вы щедро одарили небеса искусства, осветив их бог весть каким мрачным лучом. В поэзии вы создаете новый трепет».

  90. Феникс — волшебная птица, возрождающаяся из пепла.

  91. Лаисы — Бодлер здесь употребляет имя двух греческих гетер в качестве нарицательного.

  92. Фраскат (Фраскати) — игорный дом в Париже, где также проводились балы. Существовал до 1836 г.

  93. Тиволи — популярный парк, место развлечений парижан в середине XIX в.

  94. Стихотворение навеяно статуэткой Э. Кристофа «Скелет», выставленной на осеннем Салоне 1859 г.

  95. Баядера — танцовщица в индийском храме.

  96. Антиной — имя этого римского юноши, любимца императора Адриана, стало синонимом красоты.

  97. Гангес — Ганг.

  98. Помона — богиня садов в Древнем Риме.

  99. Гюис (Гис) Константин (1805–1892) — художник, прославившийся великолепными зарисовками парижской жизни. Ему посвящена статья Бодлера «Поэт современной жизни».

  100. Пактол — золотоносная (в древние времена) река в Малой Азии.

  101. Антоний — имеется в виду св. Антоний (ок. 250–356).

  102. Кипарис — символ скорби; это дерево во Франции традиционно встречается на кладбищах.

  103. Беатриче — имя, вдохновлявшее Данте. К этому имени нередко обращались поэты-романтики.

  104. Цитера (Кифера) — остров в Эгейском море у южной оконечности Пелопоннеса, в античной Греции он являлся центром культа Афродиты (Венеры). Само описание острова навеяно очерком (1844) Ж. де Нерваля.

  105. Стихотворение навеяно гравюрой Г. Гольциуса (1558–1617), на которой Амур, восседающий на черепе, пускает мыльные пузыри (аллегория быстротечности жизни).

  106. Известный евангельский сюжет трактован здесь Бодлером весьма свободно: так, Иисус предстает здесь как «яростный тиран», а троекратное отречение св. Петра связывается как с человеческой слабостью, так и с гордыней.

  107. Гефсиманский сад — масличный сад, где накануне ареста и суда молился Иисус Христос.

  108. Острие копья — имеется в виду копье легионера Лонгина.

  109. Каин и Авель — сыновья Адама и Евы (Быт, 4, 2). Каин, убив своего брата Авеля, сделался первым убийцей на земле.

  110. Литания — в католическом богослужении молитва или песнопение, обращенное к Богу, Богоматери или святым, суть его — мольба о заступничестве, помиловании.

  111. …мешать селитру с серой… — делать порох.

  112. Крез — последний царь Лидии, известный своим богатством.

  113. Капитолий — храм Юпитера, расположенный в Риме на Капитолийском холме.

  114. Посвящение Ф. Н. означает Феликс Надар. Это фотограф-художник, давний друг Бодлера.

  115. Максим дю Кан (1822–1894) — литератор, путешественник. Бодлер полемизировал с дю Каном, в отличие от поэта веровавшим в общественный прогресс.

  116. В глазах Цирцеи — пьют смертельный аромат… — Волшебница Цирцея, дочь Гелиоса, превратила спутников Одиссея в свиней, а его самого с помощью чар удерживала на острове в течение года.

  117. Икария — мифическая страна, утопия. Это название заимствовано Бодлером из сочинения Э. Кабэ «Путешествие в Икарию (1842), навеянного утопией Т. Мора.

  118. Эльдорадо — воображаемый край, изобилующий золотыми россыпями, который конкистадоры жаждали обрести в Южной Америке.

  119. Капуя — город в Италии, где расположилась на зиму армия Карфагена (215 г. до н. а.), утратившая наступательный пыл.

  120. Вечный Жид — обреченный на скитания Агасфер, который нанес оскорбление Христу, шедшему на Голгофу.

  121. Пилад — верный друг Ореста, сына Клитемнестры и Агамемнона.

  122. Электра — верная, самоотверженная сестра Ореста.П. Росси