— Как прошел твой день? – спрашиваю я.
— Мрачно. Я провел весь день с людьми, которых я предпочел бы никогда больше не видеть, и когда вернулся в отель, поймал тебя, флиртующей с каким-то фермером в ковбойской шляпе.
— Я не флиртовала.
Его брови взлетают вверх.
— Итак, что ты делала, кроме флирта с незнакомыми мужчинами?
— Я не флиртовала! – решительно говорю я.
Он улыбается.
— Мне нравится, когда ты злишься (непримиримая, сопротивляешься).
— Ну, мне не нравится, когда ты такой. Ты прямо-таки пугающий.
— Тогда не зли меня.
Я вздыхаю.
— Я спустилась вниз, потому что не могла читать. Я волновалась за тебя.
Официант приходит с соответствующими столовыми приборами.
— Я не хотел бы, чтобы ты скучала, пока я на работе. Ты ничем не хотела бы занять свое свободное время?
— Я хочу заняться благотворительной помощью детям, — говорю я, довольно робко.
— Правда? Какого рода благотворительностью?
Я с нетерпением наклоняюсь вперед.
— Я еще не решила, но точно знаю, что я хочу сделать что-то колоссальное, — я делаю глоток вина. — Если бы ты был мной, что бы ты сделал? Какую бы самую важная вещь я могла бы сделать для детей в мире?
— Если это дети из самых бедных стран, то я дал бы им самое ценное в мире — воду, — тихо предполагает он.
— Воду?
— Да, чистую пресную воду из водопровода. В настоящее время два миллиона детей умирают каждый год от употребления грязной воды, но эти цифры будут расти и дальше.
— Почему?
— Существует глобальный кризис водных ресурсов и вода приватизирована.
Это меня удивляет, оказывается я знаю слишком мало. Мне придется многому научиться, прежде чем я смогу начать реализовывать свои идеи по благотворительности. Мы по-прежнему оживленно дискуссируем о самом механизме и построении целевого фонда, когда прибывает наша еда. Я откидываюсь на спинку кресла и наконец понимаю, что имела в виду Билли, говоря, что порции еды в американских ресторанах с размер сарая.
Телятина Блейк вызывает шок от неприличных огромных своих размеров и подается запеченной на кости, с подрумяненным сыром Моцарелла Буффало, и ярко-красным томатным только что приготовленным соусом. Мое блюдо — в два с половиной фунта омар, без панциря, приготовленный с калабрийским перцем и коньяком, и заключенный обратно в свою оболочку. Она отполирована и блестит, и видно натерта чесноком и маслом. Хлеб похож, как делала раньше мама.
Блейк и я уплетаем очень вкусную еду. Это действительно лучший омар, которого мне доводилось пробовать.
На десерт заказываем крем-мусс из яичных желтков с сахаром и коньяком. Его готовят прямо на столе, используя желтки от гусиных яиц с круглым дном медном котле на огне. Потом я ем домашнее лимончелло, а Блейк пробует граппа из инжира. К тому времени, когда мы покидаем данное представление, я чувствую себя окончательно навеселе.
— Не могу дождаться, чтобы затащить тебя в постель, — бормочу я ему в шею.
Он снисходительно смотрит на меня и посмеивается.
— Я так рад, что тебе так мало надо.
Мы возвращаемся в отель и падаем в объятия друг друга.
— Ты моя мечта, — шепчет он мне на ухо. — Ты делаешь меня тем, кто я на самом деле, — ни один из нас не упоминает его отца, который отправился в потусторонний мир из-за меня, или похороны, которые должны состояться завтра, потому что это все там, а здесь, молча наблюдаем, как длинные тени падают от наших переплетенных тел.
Останови меня, если сможешь, но я никогда не буду притворяться, что рада тому, что этот хищник ушел из этого мира. Ты ушел и мой сын теперь в безопасности.
В ту ночь я просыпаюсь от резкого движения рядом с собой. Я сажусь на кровати и в лунном свете вижу, что Блейку снится кошмар, и он мечется от безвыходного положения.
— Я убил его! – кричит он.
Я трясу его за плечо, пытаясь срочно разбудить. Его сонные глаза смотрят на меня, и какую-то микросекунду в них плескается страх и ужас, потом он начинает узнавать меня. С огромным облегчением он прижимает меня к своему телу с такой силой, что мои легкие не в состоянии сделать следующий вдох.
— Привет.
Он ослабляет свою хватку.
— Ох, Лана, Лана, Лана, — выдыхает.
— Тебе снился твой отец?
— Нет.
Холодная рука сжимает клешней мое сердце. Нет. Я закрываю глаза от сильной душевной боли. Я не могу не любить его. Но Боже мой! О Боже! Он убил кого-то еще? Кто этот мужчина, которого я люблю?
— Кто тогда? — испуганно спрашиваю я.
— Я его не знаю. Он весь в крови.
Мое тело расслабляется от облегчения. Это был просто кошмар. Как невероятно страшно мне было, когда я задавалась вопросом: «кого-то». Слезы облегчения стекают по моим щекам. Он чувствует их на своей коже и вытирает их.
Он прикасается к ним с удивлением.
— Почему?
Я не скажу ему правду, потому что на какое-то мгновение мне показалось, что влюблена в монстра.
— Потому что, я люблю тебя, — говорю я. Это тоже правда. Я любила его даже в те едкие, разъедающие душу моменты, когда думала, что он был монстром.