еще, еще творить хочу.
x x x
Таков мой труд дневной: над ним,
как чаша - тень моя... такую,
когда я (глина, но не дым!)
пишу, молитвой ли толкую,
как Праздник я тогда ликую
воскресный Иерусалим.
Я - Господа премудрый град,
тысячеуст, во мне - начала
Давидовы: псалтирь звучала
в груди и в сумрак излучала
звезда мне чудный аромат.
Все улицы ведут к восходу,
и если я далек народу,
то перерос его тщету.
Внимаю всем во мне идущим,
и одиночеством растущим
за утром утро обрету.
x x x
Неосажденные твердыни,
неужто враг вам никогда
не снился? Если бы отныне
он осадил вас на года.
Пока до голода, до страха
не доведет вас, паче зол:
вкруг ваших стен, золы и праха,
пейзаж ли духа он, иль плаха,
доймет того, к кому пришел.
Смотрите с крыш: он здесь и всюду,
не слаб, не потерял лица,
потворствовать не будет чуду,
не шлет к измученному люду
парламентера и гонца.
Он - стенобит, в камней он груду
разносит крепости глупца.
x x x
На миг забыв о себе самом,
во облацех я витал.
Бог - рифма там, где я - псалом,
и слух мой не устал.
Я снова здесь, и прост и нем.
Недвижен голос мой.
К молитве - лучшую не вем
опять склонюсь, немой.
Я вихрем в дверь иных из нас
стучался дотемна.
Я был средь ангелов сей час,
где свет, струясь в _Ничто_, угас