Ночами я выкапываю клад,
который под землею спрятал Ты.
Все - нищета и немощь нищеты,
а красоты еще не видел взгляд.
Но путь к Тебе чудовищно далек.
Нехоженый, зарос густой травой.
А Ты один. Ты, Боже, одинок.
Никто не слышит дальний голос Твой.
И как я руки до крови сотру,
держу их, словно ветки, на ветру
и деревом врастаю в небосвод,
которое ветвями влагу пьет,
как будто Ты разлился надо мной,
все небо в нетерпении объемля,
но сызнова, расслышав зов земной,
с далеких звезд Ты падаешь на землю,
как нежный дождик раннею весной.
КНИГА ТРЕТЬЯ
О БЕДНОСТИ И СМЕРТИ
1903
x x x
Быть может, залегло рудою тело,
и в сердце гор по жилам я проник;
не знает глубина моя предела;
все близкое вокруг окаменело,
иссякла дальность, как родник.
Пока еще блуждает мысль несмело,
даруй мне скорбь, чтобы прозрел я в миг;
как мал я в темноте! Как Ты велик!
Дай длань Твою изведать мне всецело!
Вмести меня и весь мой вечный крик.
x x x
Утес неколебимый, неизменный,
необитаемый и безыменный,
увенчан снегом со звездою пленной,
струишь Ты вечный запах цикламена
(других благоуханий в мире нет).
Глашатай всех вершин, Ты минарет
(куда взойти не смеют муэдзины),
так значит я проник в Твои глубины,
в Твоем базальте скрылся, как металл?
Собой заполнил я Твои морщины,
своею твердью плоть мою Ты сжал.
А может быть, я страхом окружен?
Быть может, в страх, рожденный городами,
по горло я Тобою погружен?
Поведать бы правдивыми словами
о них, забывших разум и закон.
И вихрем Ты дохнешь сквозь глубь времен,